Текст книги "Князь Барбашин (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Родин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 56 страниц)
Глава 18
Вода, кругом вода. Солнца не было, зато моросил мелкий дождь и нависал туман, из-за которого и не видно было берегов. Ла-Манш, как всегда, показывал свой нрав.
Три корабля купца Уолша лежали в дрейфе, ожидая, когда спадёт молочная хмарь, ведь пролив был полон навигационных опасностей отчего, плывя вслепую, легко можно было оказаться сначала на мели, а потом и чьей-нибудь добычей. А уж добычей купец быть не собирался. Хватит! Он ныне сам охотник! Воспользовавшись данным ему королём правом, он легко доказал, что французские пираты нанесли ему ущерб больше, чем в пятьсот фунтов и получил от властей каперский патент, дабы возместить свои потери за чужой счёт. Но кто сказал, что Уолш будет охотиться только на французов? Вот ещё, море умеет хранить свои тайны, а подобным промыслом живёт не один купец английского королевства. Иной раз, кажется, что островитяне давно забыли, как это – честно торговать. Зато от разбойников в узком проливе было не протолкнуться. Дошло до того, что морская торговля вообще перестала окупаться. Риск потери товара на море стал так велик, что оказывалось выгоднее отправлять товары из Лондона в ту же Венецию изнурительным сухопутным путем, а не по воде.
Упавший как всегда внезапно непроглядный туман, помешал Уолшу перехватить очередной купеческий корабль, и теперь его маленькая эскадра болталась на морской глади, томясь в неведении. Люди на борту занимались тем, что перекликались между собой, ожидая хорошего ветра, да подсчитывали будущие барыши. Охота была довольно удачной, и трюмы каперских кораблей были отнюдь не пусты, хотя и не забиты ещё под завязку. Так что вынужденное безделье, можно сказать, лишало их законного жалованья, что явно не способствовало хорошему настроению.
Наконец чёртов туман засеребрился и стал медленно улетать легкими волокнистыми клочками. На посветлевшей волне ясней обозначились очертания судов. Ощутимо задул ветерок.
– По местам, канальи! – заорал с бака боцман, заставляя матросов спешно бросать всё и бежать каждого к своим снастям, привычно матеря горластого моряка.
Серые, просмоленные полотна на мачтах одно за другим рушились вниз, расправляясь под воздействием ветра.
Наконец, туман опал, и золотое закатное солнце брызнуло по морю блестящими искрами.
– Паруса с подветра! – заорал с верхотуры вороньего гнезда вперёдсмотрящий.
Но Уолш и сам уже прекрасно увидел чужие корабли, что, как и его эскадра, пережидали туман, лёжа в дрейфе.
– Один, два, – принялся он пересчитывать будущую добычу. – Пять, восемь. Четырнадцать. Четырнадцать купцов это достойно.
То, что чужие корабли выглядели слегка непривычно, его нисколько не взволновало. Мало ли что придумали в немецких землях, тем более что большая часть их напоминала собой ганзейские когги без ярко выраженных носовых и кормовых надстроек, а остальные и вовсе походили на средиземноморские шебеки, которые он видел, посещая испанские порты. И то, что их много больше, его не пугало. Главное – вычленить охранников, потому что содержать вооружённые команды на всех купцах никто не будет – разоришься однозначно. У него же под рукой три корабля, с семьюдесятьюпятью бойцами на флагмане и по сорок человек на двух других, с которыми он уже не раз нападал и на куда более многочисленные конвои. К тому же на носовом замке флагмана ожидали своего часа целых три пушки, так что страха ни он, ни его люди не испытывали.
Разглядывая чужой конвой, он увидел, как три шебеки резко отделились от основной массы и стали маневрировать так, чтобы постоянно быть между своими купцами и его кораблями. Ага, вот и охранники объявились! Жаль, конечно, что придётся сойтись с ними в бою, ведь скорость и манёвренность шебек он хорошо себе представлял и понимал, что тут его корабли не играют от слова "никак". А пока он будет сражаться с охраной, часть купцов успеет сбежать в ближайший порт, что было более всего досадно. Но хоть оставшуюся часть они успеют захватить, а это товары, которые, судя по тому, что корабли шли в сторону Балтики, можно будет с большой выгодой продать у себя на острове.
И не сговариваясь друг с другом, боевые корабли двинулись на сближение, готовясь к бою. Вот только дальше всё пошло совсем не так, как обычно.
Обычно Уолш на флагмане первым сближался с врагом и ошеломлял его залпом трёх своих орудий, после чего его абордажная команда, в большей части случаев более многочисленная, чем у врага, расправлялась с воинами атакованного корабля. А два других капера либо сцеплялись с другими охранниками, либо набрасывались на купцов.
Однако в этот раз первыми отстрелялись шебеки. Оказалось, что их орудия бьют чуть дальше, чем его, и при этом они располагались не в носу, как у него, а по бортам. Дав залп, эти юркие посудины тут же совершили разворот и, прежде чем уолшевские корабли смогли приблизиться достаточно для уверенной стрельбы из лука, разрядили орудия и другого борта. После чего разорвали дистанцию, при этом оставаясь всё так же между каперами и своими купцами. Которые, построившись в кильватер, спокойно уходили от места боя, охраняемые, как минимум, ещё одной шебекой.
Наверное, впервые Уолш подумал, что нарвался на добычу, которая ему не по зубам. Его корабли, уже выглядели как после долгого боя: с дырявыми парусами и рваными снастями. Противник явно в первую очередь стремился лишить их возможности ходить и маневрировать. Причём сам крутился так, чтобы не подставиться под уолшевские пушки.
Купец шнырял взад и вперёд по кораблю, мучительно решая, что предпринять. Догнать купцов уже вряд ли получится: для этого нужно было в первую очередь поменять паруса. Да и юркие шебеки явно не собирались удовлетворяться тем, что просто отогнали врагов от каравана. И это было самое страшное: если он и его люди потерпят поражение (а всё к тому и шло), то судьбу их будут решать явно не в английском суде. И вряд ли ЭТИ купцы удовлетворятся его каперским свидетельством. А быть повешенным высоко и коротко Уолшу как то не хотелось.
Приняв решение, он велел рулевому отворачивать в сторону, держа как можно круче к ветру. Вот только проклятые шебеки, как оказалось, могли идти значительно круче, чем и воспользовались, бросившись за его кораблями вдогон. А Ла-Манш, обычно такой переполненный судами, ныне, как назло, словно вымер. Правда, даже если б и появился кто на горизонте, вряд ли бы он вступил бы в бой, а не предпочёл скрыться из виду, пока возможный победитель не заинтересовался и им. Так что решать возникшую проблему придётся своими силами. И раз удрать вряд ли получится, то ставку англичанам стоило сделать на абордаж.
Однако и тут эти богом проклятые шебеки сумели преподнести неприятный сюрприз. Сближаясь на расстояние, когда стрелы уже долетали до них, но теряли при этом львиную долю своей убойной силы, они разряжали свои пушки по английским кораблям и тут же отворачивали в сторону, чтобы через небольшой промежуток времени повторить всё сначала.
Спустя час каперская флотилия Уолша представляла из себя жалкое зрелище. Избитые, с парусами, превращёнными в лохмотья и рваными снастями, они беспомощно дрейфовали по воле волн и ветра, осыпаемые горячей картечью, и участь их была предрешена. Никакой честной схватки грудь в грудь враг делать не собирался, а просто убивал английских моряков, пользуясь своим полным преимуществом. Теперь они подходили весьма близко и кроме картечи мокрые от крови и воды палубы осыпали лучные стрелы и арбалетные болты.
Наконец одна из шебек, разрядив пушки очередной порцией картечи, устремилась прямо к флагманскому кораблю Уолша. Её мачты были обнажены, и только на бушприте белел треугольный парус. И прежде чем взбешённый купец смог что-либо сообразить, его корабль вздрогнул от носа до кормы и от киля до верхушки грот-мачты, а потом послышался треск ломающегося дерева и лязг абордажных крючьев. И на палубу с рёвом ринулись вооружённые одинаковым оружием чужие воины. Столь долгожданный англичанами абордаж наконец-то произошёл, вот только немногие из них мужественно пытались дать отпор атакующим, потому как он умудрился таки захватить их врасплох.
Недолгий, но ожесточённый бой кончился полной победой чужаков, а немногочисленных пленных тут же принялись скручивать верёвками. Раненых, кроме легкораненых, добивали, чтобы они не мучились, а трупы сбрасывали за борт. Часть бойцов устремилась в трюм, оценить возможную добычу и, судя по их довольным усмешкам, увиденное им понравилось.
Уолш, конечно, попытался прикрыться королевской грамотой, но его не послушали, а быстро и без затей вздёрнули на ближайшей уцелевшей рее. Даже возможным выкупом не озаботились. Такая же участь постигла и капитанов двух других судов. А вот то, что находилось у них в трюмах, перегружали вдумчиво и аккуратно, но не оставили ничего. Как забрали и всё, что можно было забрать. И лишь после этого отправили каперские корабли на дно. Был такой купец Уолш и сгинул безвестно в море. А море, как известно, умеет хранить свои тайны.
* * *
Остаток лета и осень князь-наместник провёл в Овле, хотя иногда и покидал свою столицу, следя за тем, как идут дела в других местах. За это время в его наместничество успела прибыть ещё парочка караванов с переселенцами, в основном молодыми парнями, только-только отделившимся от родителей, хотя встречались среди них и умудрённые жизнью семейства. Конторы по найму работали безостановочно, сманивая людей откуда только было возможно. За некоторых особо мастеровитых даже платили отступное их прежним нанимателям, но таких везли уже в личные владения князя.
Сама же Овла продолжала расти и хорошеть. Да, в городе не имелось пока что водопровода, зато канализация уже была проложена, хотя это и сильно повысило цену градостроительства из-за роста землянных работ. При этом её прямые и широкие улицы для борьбы с грязью были мощены деревянными мостовыми из шестигранных шашек-торцов. При всех своих недостатках, такие мостовые всё же неплохо выполняли свои функции в его прошлом-будущем, недаром в своё время они были распространены не только на Руси, но и в Европе.
Андрей же вспомнил о них совсем недавно, причём во время мозгового штурма совсем по другому поводу. А вспомнив, тут же попытался внедрить. В результате получилось весьма неплохо, хотя помучиться и пришлось. В основном в технологии нарезки правильных шестиугольников. Зато теперь Овла могла с гордостью называться самым мощёным русским городом. Даже Княжгородок с его тривиальными плахами уступал ей в этом.
К концу года, кстати, начался плавный переезд горожан с правого берега в новый город, отмеченный множеством шумных новосельев. На некоторых князь-наместник даже поприсутствовал, как почётный гость. Но в самом конце навигации, прямо к началу осенних штормов, Андрей засобирался в Москву. Взяв семью, так как в скором времени вернуться в наместничество не планировалось, он погрузился на "Пенителя морей" и, оставив все дела на свою администрацию и городское самоуправление во главе с Баженом, отплыл в Норовское.
Плавание прошло без происшествий, хотя корабль и покачало изрядно. А возле Аландских островов за ними даже попытались погнаться, но выяснять кто это такой борзый, то ли капер на службе Вазы, то ли капер на службе Кристиана, Андрей не стал. А просто воспользовался преимуществом косых парусов перед прямыми, и ушёл от преследования. Наконец, разминувшись со спешащим в обратный путь запоздалым купцом, лодья-пынзар вошла в норовскую гавань и спокойно причалила к каменному пирсу, принадлежащему компании.
На следующий день князь по привычке посетил норовскую верфь, где вовсю строились очередные корабли для Компании. Процесс был давно отлажен, хотя проблемных вопросов и хватало. Главным был, разумеется, вопрос корабельного леса. Южные дубравы были пока что слабо доступны русским мастерам, а потому большая часть кораблей строилась ими из мягкой сосны, что не сильно способствовало долголетию судов. Тот же "Пенитель морей", на котором Андрей отходил этот год, уже требовал основательной тимберовки. Правда шхуны по его указке строились уже из лиственницы, что вовсе не было каким-то ноу-хау, предки всё же не дураки были. Просто хорошая лиственница произрастала пока что в Сибири, а та, что покрывала просторы Карелии и севера новгородчины была хуже (ну так в журналах в его время писали), плюс её тяжесть и трудности при обработке, вот корабельщики и обращали основное своё внимание на иные сорта. Но князю-то нужно было качество и долголетие! Конечно, можно было озаботиться обработкой дерева мочевиной, что позволяло строить корабли из сосны и березы, обеспечивая им прочность как у дуба. Но всех тонкостей этого процесса князь не знал, так что он предпочёл пойти по давно проторенному пути, строя корабли из крепкой, хоть и тяжёлой лиственницы. А вот с её поставками как раз часто и случались перебои, отчего Виколу приходилось перебрасывать мастеров на сторонние заказы, которые продолжали строить по-старинке из ели и сосны. Впрочем, чем больше проходило времени, тем реже случались простои, ведь количество добываемой лиственницы росло с каждым годом и всё упиралось лишь в сушильные амбары, потому как лавры Петра I, строившего корабли из сырого леса, Андрея вовсе не прельщали. Ну не было у него той необходимости, что была у царя, получить хоть какие-то корабли здесь и сейчас. А потому упор делался на качество и планомерное развитие.
Понаблюдав, как лодью-пынзар разоружают перед ремонтом, Андрей вернулся в гостевой домик Компании, где и провёл несколько следующих дней, ожидая попутного каравана, с которым без приключений и добрался до Новгорода. А вот там ему пришлось задержаться из-за накопившихся дел и начавшейся осенней распутицы.
Первым делом, которое задержало князя в новгородчине, было посещение своего железоделательного заводика. Розмыслы отыскали-таки довольно неплохие залежи руды, которых при современных методах добычи, пусть и улучшенных с помощью немецких мастеров, хватило бы не на один десяток лет. Отыскали они и удобное место под сам заводик, куда княжеские приказчики подрядили немало народишку, готового поработать за звонкую монету.
Работы велись весь световой день. Работали железным инструментом, за сохранность которого следили особо. Коль пролюбил его, будь добр, оплати, а нет, полезай в кабалу: князю всё на руку пойдёт! Но совсем уж дурней среди подрядившихся было мало. А вот работа спорилась. Настолько, что Ерофей Дьячков, главный литейщик будущего завода, похвалялся, что к весне первая домна чугун точно пустит. А уж с того чугуна он и железа накуёт и пушки отливать станет. Всё ж не зря почитай два года в подмастерьях у немца-литейщика был.
Андрей же увиденным и вправду остался доволен. И словам старшого тоже поверил, потому как хотелось в это верить. Ведь железо ныне на Руси настоящее золото. Но пока что пришлось ограничиться небольшими замечаниями, да отбыть обратно в Новгород, где в большом, недавно с нуля отстроенном торговом доме Русско-Балтийской Торговой компании должно было состояться собрание почти всех видных акционеров.
Ну да, купцы собрались все, отсутствовали только представители знатных семейств, рискнувших вложиться в Компанию своими капиталами. Но и они уже, благодаря неплохо налаженному почтовому делу, знали, что плавание в Антверпен принесло такой доход, что даже у видавших виды купцов дух захватывало. А про их дивиденды и вовсе меж двор небывальщины рассказывать стали. И это при всех затратах на перевозку и организацию конвоя! Возможно, только сейчас большинство из сидящих в большой горнице людей и осознало, какие деньги они отдавали за просто так ганзейским посредникам!
Зато уж теперь вопрос о целесообразности нового конвоя в Антверпен и собственном подворье в том городе даже не стоял. Наоборот, мозги дельцов от торговли заработали в ином направлении: где бы взять для него товара побольше! Это князю хорошо, у него свои промыслы есть, а большинство из них ведь простыми перекупами были. И что больше всего удивляло Андрея: мысль так же завести свои мастерские отнюдь не во все купеческие головы пришла. Хотя, казалось бы, такой пример перед глазами. Вот она – зашоренность мировосприятия большинством!
Впрочем, самокритичности ради, он часто осаждал сам себя, напоминая, что он просто ЗНАЕТ, как надо и от этого имеет неплохой инсайд. А вот в своё время ведь тоже многого не воспринимал вовремя. Хотя, казалось бы, какие примеры были перед глазами! Причём, ладно бы сторонние люди, но ведь и собственные друзья часто советовали ему вложиться, видя перспективу дела, но он не всегда пользовался их советами, а потом сильно сожалел об упущенных возможностях. Так что не стоит предвзято относиться к другим там, где и сам когда-то не показывал великих достижений. В конце концов, те, кто не понял пользы мануфактур, тоже ведь не без пользы работают. Потому как Таракановы, Сырковы и прочие купцы первой величины уже давно всю новгородчину и псковщину досуха от товаров выжали. И остальным приходится всё больше вовлекать в свою сферу деятельности центральные земли. Потому и потянулось в последние годы по зимнику в Новгород и Норовское в разы большее количество обозов, чем ещё десяток лет назад, а по весенней полой воде сотни стругов, насадов, дощаников и прочей мелочи спехом довозят то, что по зиме не успели довезти до пристанищ. И если б нашёлся тот, кто смог бы сравнить, как было и как стало, то он вынужден был бы признать, что к двадцатым годам шестнадцатого столетия в этой реальности Новгород всё больше и больше походил на себя же века так семнадцатого реальности иной.
И это, как ни удивительно, было смертным приговором городу. Нет, не сейчас. Сейчас в него словно вторую жизнь вдохнули, но исторически его участь уже была решена самим его расположением. Да-да, когда-то давно удалённость от моря была довольно надёжной защитой от нападения, но с тех пор много воды утекло. И перед Новгородом в полный рост встала проблема начавшейся в мире "корабельной революции", приведшей к резкому и постоянному увеличению размеров кораблей. Из-за этого прежний класс судов, больше похожий на тип "река-море", уходил в небытие, уступая на торговых трассах место сугубо "морскому" классу, который если и мог передвигаться по рекам, то очень крупным и полноводным. А Новгород, как известно, от побережья отделяла сначала Нева, которая как при истоке своем, так и в устье, занесена была обширными барами, не позволяющими входить в нее глубокосидящим судам, а потом и Волхов, чьи пороги тоже не сопутствовали нормальному судоходству. Таким образом, бывший Господин Великий Новгород стал напрямую зависеть от своих "внешних" портов, которыми в той реальности был Ревель (или Колывань, как его тогда называли на Руси), а в этой, усилиями Андрея и его соратников, стали Ивангород с Норовским. И держался он на плаву лишь как хаб, что делало его положение весьма неустойчивым. Стоило только сделать хабом иной город, как, к примеру, это сделал Пётр I со своим Санкт-Петербургом, и всё – Новгород быстро захиреет в своих болотах.
Впрочем, это был вопрос даже не завтрашнего дня, зато увеличение товарооборота между Новгородом и центральными районами делало для объединения Руси куда больше, чем все военные завоевания. Тихо и незаметно происходило постепенное, но неотвратимое слияние экономических интересов разных земель, что в отсутствии неадекватных политиков само собой отсекало всякие разговоры о сепаратизме. Ну и оказывало оздоровительное влияние на логистику и инфраструктуру старых путей сообщения, которые уже с трудом справлялись с резко возросшим товаропотоком.
Порешав все насущные дела, и дождавшись, когда морозы скуют землю, сделав дороги вновь проезжими, князь с семьёй и свитой тронулся в столицу, гадая, что его там ждёт.
* * *
Между тем год подходил к своему концу. Точнее по русскому счёту год 7030 от сотворения мира уже окончился, но в закатных странах 1522 год от рождества Христова ещё продолжался.
На западном направлении он прошел под знаком переговоров между двумя Великими княжествами. Увы, но одолеть наследственного врага у Сигизмунда не получилось, так как ему не хватило самой малости: сияющих неброской красотой серебряных кружочков с чеканным видом его самого на аверсе. И даже помощь Крыма не сильно помогла, а союз с орденом, пусть и не достигший главных целей, принес-таки огромную пользу для Руси, устранив основные силы и возможности мобилизации польской Короны от борьбы на востоке.
В результате, трезво оценив сложившееся положение, Литва была вынуждена смириться с потерей огромных территорий, и 14 сентября 1522 года между ней и Русью был подписан договор о пятилетнем перемирии. Правда, в отличие от иной реальности, на обмен пленных литвинам всё же пришлось пойти. Но не всех на всех, как того хотел Василий Иванович, а знатных на знатных. И вот тут-то и выяснилось, что боярин Челяднин, не пережил плена и скончался в литовских застенках, где сидел в кандалах и на цепи. Надо сказать, что подобное отношение к своему любимцу сильно обозлило Василия Ивановича, но политик в нём победил, и от своих слов он отказываться не стал. Но те, кто хорошо его знал, уже заранее жалели тех литвинов, кто в следующую войну попадётся в русский плен. А то, что новая война неизбежна прекрасно понимали обе стороны…
Ну а поскольку нынешний вооружённый конфликт между Великими княжествами Московским и Литовским был окончен, основной взор политиков Восточной Европы переключился на дела восточные.
Новый казанский хан принёс за это лето немало проблем русскому государству, но все его деяния оказались лишь дымзавесой, призванной отвлечь московских воевод от волжской кампании крымского хана. Решая свои задачи, Сахиб-Гирей тем самым вызвал всё внимание на себя, и Москва не смогла вовремя среагировать и оказать помощь далёкому Хаджи-Тархану. Зато хан Мухаммед-Гирей совершил весьма успешный поход в низовья Волги и поставил на освободившийся престол своего сына и наследника Бахадыр-Гирея. Таким образом, Юрт Отцов был окончательно восстановлен, и известие об этом встревожило правительства всех стран, как восточных, так и западных, соседствующих с владениями Гиреев. К примеру, королевский советник Томицкий так прямо и сказал, что желает, дабы хан из этого похода живым не вернулся, иначе это приведёт к неисчислимым бедам.
Зато ногаи, изгнанные пару лет назад из Приуралья казахами, после смерти хана Касима вновь включились в борьбу за утерянные земли. И пусть Казахское ханство было мощной державой, которое могло противостоять любой соседней стране, вот только преемник Касима оказался явно мелковат для своей роли. Мамаш-хан не смог противостоять не раз битой отцом Ногайской орде, которая относительно легко захватила территории до реки Тургая.
После этого ногаи, не забывшие о тех притеснениях, которым они подвергались со стороны крымского "царя" и его воинов, напали и на Мухаммед-Гирея, убив и его самого, и его наследника Бахадыра, перечеркнув тем самым все изначальные планы крымских властителей. Руководили нападением мурзы Агиш и Мамай, а смертный приговор крымский хан подписал себе сам. Ведь в случае победы он пообещал союзному ему мурзе Агишу астраханский престол, но, как водится, после взятия города об обещанном сразу же забыл, за что и поплатился. А ногайская конница, после гибели крымского хана, вошла в Крым и нещадно разорила беззащитный полуостров.
Этот погром поспособствовал наступлению в Крыму "великой замятни" – ожесточенной схватке за власть между сыном Мухаммед-Гирея Ислам-Гиреем и его дядей Саадет-Гиреем, растянувшейся почти на полтора десятка лет.
Вот только богатая добыча не принесла благоденствия и ногаям. Почти сразу же между мурзами Мамаем и Агишем вспыхнула борьба за власть, погрузив и ногайские земли в "великую смуту", чем и воспользовался Хуссейн (внук хана Махмуда и сын хана Джанибека), дабы воцарится в освобождённом от власти Гиреев Хаджи-Тархане.
Правда зимой, когда в Кремле составлялся план на летнюю кампанию, об этом ещё никому не было известно, кроме, наверное, Андрея, который с натяжкой посчитал, что ситуация в восточной политике ханства выглядит так, как и в его прошлом-будущем. Но и он уже не был уверен в том, что ногайцам удастся убить крымского хана (так как не ведал истинной подоплёки этого события). А ведь именно от этой смерти многое зависело. Именно она и создала ситуацию весьма удобную для захвата, как Казани, так и Астрахани. В Крыму и Ногайской орде внутренние смуты, и помешать установлению русского владычества в Поволжье они при всём своём желании не смогут. Главное, не напортачить самим, как это не раз случалось в истории…
На этот раз Дума собралась в Золотой палате великокняжеского дворца. Ввиду подписания перемирия с Литвой многие из собравшихся ждали от государя новых пожалований, поместий или продвижений по службе, а те, кто недавно вернулся из плена – хотя бы доброго слова.
Шуйские, вольготно рассевшись возле места конюшего, гордо поглядывали на остальных думцев. Это был миг их триумфа! Несмотря на опалу после Крымского смерча, государь всё же утвердил Немого первым боярином и даровал ему чин конюшенного. Да и кто ещё мог потягаться славой и влиянием с Шуйским? Разве только князь Ростовский, но, увы, каждому отмерян на земле свой срок, и знатный воин эим летом почил в бозе, оставив после себя славную память.
Зато теперь клан Шуйских, с учётом младших родов, занимал в Думе главенствующее положение. Противовесом же ему стал клан Бельских, вокруг которого теперь и кучковались многие из обиженных или обойдённых Шуйскими.
Главой клана Бельских был по-прежнему молодой Дмитрий Фёдорович, получивший в этом году вожделенное боярское звание и вновь простоявший на Оке во главе Большого полка. Андрей, разглядывая молодого боярина, поражался его схожести с Немым. Несмотря на разницу в возрасте, оба боярина были дородны и ходили вперевалочку в толстых бобровых шубах, словно две копны. Только у Шуйского борода с проседью во всю грудь лопатой, а у Бельского довольно коротко (по моде этого века) стриженная, и без единого седого волоса. Нет, дородность в этом веке весьма ценилась, и это Андрей скорее выглядел среди думцев белой вороной, но видимая одинаковость двух клановых владык его повеселила. Просто если Шуйский выглядел при этом довольно гармонично, то двадцатидвухлетний Бельский походил на плохо выучившего роль актёра. Так и хотелось воскликнуть, глядя на него знаменитое "не верю!". Понятно, что со временем он вживётся в роль и будет выглядеть естественно, но пока что в глазах Андрея выглядел смешно.
Наконец распахнулись двери и гул, наполнявший до того палату, стих. Государь обвёл всех собравшихся грозным взглядом и кивком головы разрешил начинать заседание.
Поднявшийся со своего места Немой зычным голосом начал перечислять "обиды", что нанесли за последние годы непокорные казанцы. Суть же всей его речи сводилась к одному: с мятежной Казанью надо кончать. Потому как самовластный приход туда Гиреев совершенно не устраивал государя: то, что ханство вышло из-под русского протектората, расценивалось им как измена, и ни как иначе. Свое право сажать ханов на казанский престол русский государь никому отдавать не собирался категорически. Впрочем, Дума тоже не собиралась прощать казанцам и их "предательство" в приснопамятном 1521 году. А потому вопрос стоял не "что делать", а "как делать". Вот тут-то Андрей и завёл вновь речь о взятии Казани под государеву руку.
– Право твоё, государь, как решишь, так и будет, но недаром в народе говорят: сколь волка не корми, а он всё одно в лес смотрит. Сколь ни ставь казанцам послушного воле твоей хана, а бунтовать они не покончат до той поры, покуда стоит Крым. И с этим надо что-то делать. Можно, конечно, просто держать линию обороны еще и по восточному рубежу на случай очередного мятежа. Вот только так никаких сил и средств не наберёшься. Платить же дань, как того Гиреи требуют, нам невместно. Да и смысла большого в том не вижу: не контролируют Гиреи своих подданных – захотят мурзы, и пойдут в набег, никакого хана не спрашивая. Так что я считаю, что даже поминков никаких ни в Крым, ни в Казань слать не стоит. Свинец и булат – вот всё, чего они достойны. А ведь Крым и Казань – две сабли, направленные на Русь, и дабы предотвратить совместные их нападения, как в прошлом году случилось, нужно ликвидировать один из источников угрозы. А поскольку Казань вот она – под боком – то и следует начинать с неё. И можно ограничиться тем, что, как тут многие предлагают, посадить в ней опять Шиг-Али. Но хватит ли этого? – тут Андрей патетично раскинул руки. Речь эту он репетировал долго, часто советуясь с Немым, особенно по тем местам, где граница была весьма тонкой. Кое-что Шуйский потребовал убрать, а на кое-что и согласился. И выступая теперь перед думцами, Андрей внимательно отслеживал реакцию великого князя. Василий Иванович слушал внимательно, хотя в некоторых местах и морщился от недовольства.
– Я думаю, что не хватит, – продолжил он свою речь. – Вспомните Новгород. Даже в нём людишки, крест целовавшие государю, со временем попытались отложиться, и пришлось Ивану свет Васильевичу идти в очередной раз войной на бунтаршый город. А сколь ханов уже сажали на казанский престол? И всякий раз это всё одно выливалось в войну. Ну и доколе это будет продолжаться? Пока Казань не отпадёт под руку турскому султану? Так ждать недолго осталось. Ныне Сагиб-Гирей уже подумывает над этим…
– И откуда это тебе, князинька, известно? – вдруг вмешался Иван Сабуров, явно с одобрения Бельского, в ряды сторонников которого он перешёл в противовес Шуйским.
– Так людишки, до денег жадные везде есть. За злато-серебро продадут любую информацию, – пожал плечами Андрей.
– Так может тебя просто обманули? И серебро ты выбросил впустую, – выдал ухмылку оппонент.
– Человек, покупающий информацию, должен уметь проверять её, иначе и вправду, лучше денежки нищим раздать. По крайней мере, так хоть о душе позаботишься, – немедленно отбил выпад Андрей и сторонники шуйской партии радостно заржали.
– Хватит грызться, – вдруг пристукнул посохом о помост, на котором стоял трон, государь, – говори дальше, князь. Чего там Сагибка задумал?
– Так поклониться Казанью в обмен на защиту, как его крымский родственник. Стать очередным вассалом султана. Потому и говорю: надобно по весне собирать рать, да воевать Казань. Только не хана там ставить, а наместника государева. А уж кто тем наместником будет, то тебе государь ведать.
