Текст книги "Князь Барбашин (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Родин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 56 страниц)
После съезда Сильвестр занялся делами компании: сортировал закупленный товар, искал покупателей, нанимал необходимых людей и помогал оформлять совершённые сделки. А после выехал в Данию.
Увы, в Копенгагене он не застал того, на встречу с кем надеялся. Все они находились под стенами Стокгольма, решившегося, как и сотню лет назад, защищаться от врага.
Услыхав последние новости, Андрей лишь грубо выругался. Похоже, то ли сроки изменились, то ли он просто неверно запомнил, но планы явно летели псу под хвост. На дворе наступал сентябрь, приближалось время осенних штормов и туманов, так что долго задерживаться в датской столице ему было не с руки.
Вздохнувший Малой понял, что его возвращение на Русь временно откладывается. Хотя, если Кристиан сядет на шведский трон, то он всегда сможет пройти по южной Финляндии прямо на Выборг, а оттуда уже прямой дорогой в Новгород. Но время всё же ещё было. Седьмицу князь себе выделил.
Долгий и обстоятельный рассказ Сильвестра закончился поздним вечером, и потому ночевать приказчика оставили на корабле. Ну не дело это на ночь глядя отпускать человека с полным кошельком. Ведь не за свои же кровные Малому жить и выполнять князевы поручения.
Увы, недельная стоянка в копенгагенской гавани ничего не дала и, оставив в городе Сильвестра и пару каравелл с частью экипажей, три каперских судна поспешили назад. И так получилось, что разминулись они с нужным человеком совсем чуть-чуть.
Осаждённый Стокгольм держался, забрасывая страну и соседей мольбами о помощи. Увы, но пришедшая сто лет назад на помощь шведам Ганза ныне сама находилась в страшном разладе. Политика Любека сделала прибалтийские города безучастными членами, для которых давно уже появился новый центр притяжения – Гданьск. Вот только тот сам ныне был занят борьбой с Орденом и неожиданно сильно огрызнувшимися русскими, и ему было не до Швеции, и её проблем. К тому же могущество и богатство Ганзы сильно пошатнулось от усилившейся конкуренции со стороны покровительствуемых Кристианом голландцев. Но большей опасностью стал эдикт зятя Кристиана, императора Карла V, в котором он обещал терпеть только союзы князей, но никак не союзы городов.
Так что ганзейцам было не до помощи шведам.
Тогда возглавившая оборону супруга Стена Стурре-младшего сделала сильный ход и обратилась к королю Польши, предлагая тому шведскую корону, но Сигизмунд, занятый двумя войнами разом, благоразумно отказался от такой чести. Не поддержали стокгольмцев и аристократы, почему-то решившие, что под властью Кристиана им будет лучше. А когда в самом Стокгольме открылась измена, то мужественная Кристина сдалась. И 5 сентября 1520 года Стокгольм открыл ворота перед датским королём.
А тот, побыв немного в захваченном городе и казнив наиболее одиозных шведов, неожиданно убыл в Копенгаген, где некоторых его приближённых с нетерпением ожидал представитель одной русской компании.
* * *
Король Кристиан II стоял возле окна королевского замка, немного расставив ноги, а взгляд его маленьких и немного раскосых глаз задумчиво окидывал давно знакомый вид. В левой руке он держал кисть дорогого вяленого винограда, а правой отщипывал от нее ягоды и клал в рот.
Сегодня он был одет по-простому, в тёмный дублет и зеленые в белую полоску чулки. На ногах были обуты алые башмаки с длинными загнутыми носами, а на его плечах лежала, свешиваясь на грудь, длинная золотая цепь.
Глядя на этого терзаемого думами тридцатидевятилетнего монарха нельзя было сказать, что он находится на пике своего мугущества. Ведь ныне ему были подвластны все три северных королевства и половина герцогства Шлезвиг-Голштейн. Его родственные связи охватывали огромные территории, так как он являлся дядей для Якова V Шотладского, племянником для Фридриха Мудрого Саксонского, шурином для Иоахима Бранденбургского и зятем императора и короля Испании Карла V. А союзами и договорами он, кроме того, был связан с государями Руси, Англии, Франции и многих германских княжеств. И, казалось, нет уже той силы, что способна была бы остановить его. Ведь планы короля, до поры хранимые в голове, были весьма грандиозны. И завоёванная Швеция была в них лишь прологом.
Потому как не она занимала все думы датского короля. Ганза, вот кто был выбран им в главные враги. Ганза, чьи подлые купчишки позволяли себе не раз мешать Дании, силой вырвав у неё право на свободную торговлю по всему Балтийскому морю и право вето при выборах будущих наследников Датского престола. Безродное быдло, не желавшее платить Зундскую пошлину, обогащавшую его казну. И сейчас Кристиан окончательно определил для себя новую цель: покончить с торговым и политическим значением Ганзы на севере Европы, а подлый Любек и вовсе подчинить своему скипетру. И уже совершил первые шаги в этом направлении. Уже в июне, когда ещё не был взят Стокгольм, в Ганновере был заключён тайный союз с архиепископом Бременским, администратором Миндена, герцогами Померанским и Мекленбургским, графами Шлезвиг-Голштейнским и Олденбургским, а Кёльн, Оснабрюк, Пфальц, Саксония, Бранденбург, Гессен и Юлих обещали присоеденится к нему позже. До поры до времени об этом союзе молчали, но теперь же пришла пора заявить о нём в открытую!
А завоевав, наконец, шведскую столицу, король первым делом запретил ганзейцам торговать со Швецией. Отныне в шведские порты могли заходить только датские и русские суда. Однако и это было не окончательным решением. В будущем Кристиан собирался создать датско-шведское торговое общество как противовес Ганзе. Но об этих планах он пока не ставил в известность ни своего союзника Русь, ни даже своих подданных норвежцев, потому как ни тех, ни других не собирался включать в это общество.
Однако и этим мысли короля не оканчивались. Ныне уже многим было понятно, что главные морские дороги уходят из внутренних морей на широкие океанские просторы. И именно там, на океанском побережье развиваются новые центры, которые в ближайшие годы затмят собой старые, сложившиеся веками, такие, как Венеция и Любек. И вот тут можно и нужно было использовать все выгоды из географического расположения датской столицы. Эту мысль подбросили ему Фуггеры, которым он за помощь в войне со Швецией обещал отдать все шведские медные рудники. Купцы предложили соорудить в Копенгагене стапельный пункт для всех прибалтийских стран, сделав его этаким складочным местом для товаров, идущих со всех сторон света, и обещая доход выше, чем от Зундской пошлины.
А деньги Кристиану были нужны. Что уж там, он ведь даже свою колонию Исландию пытался продать Нидерландам. Правда, Амстердам, вёдший на острове дела, не имел нужной суммы, а уговорить остальные города, которые с Исландией дел не имели, он не смог. Именно от безденежья и пришлось просить русского союзника послать войска в Финляндию и Нортботнию. Кто же знал, что союзник, во-первых, согласится, а во-вторых, ТАК воспользуется предложением? Хотя, эти чёртовы крючкотворы и вправду, хотя и поздно, отыскали старый договор, по которому Дания признавала те земли русским владением. Что ж, сделанного не вернёшь. Пусть союзник мучается, благоустраивая тамошние болота. Самая же важная часть Финляндии всё одно осталась под его рукой.
Доев очередную виноградину, король обернулся к стоявшему чуть поодаль человеку. Это был высокий, слегка полноватый мужчина, коротко стриженный и с пышной но, аккуратно подстриженной бородой. Северин Ноби, адмирал, царедворец и друг короля, много сделавший для сегодняшнего триумфа и готовый и дальше вершить дела. Кристиану же он приглянулся ещё в те времена, когда был одним из командиров отцовского флота. За свою жизнерадостность и умение во всём увидеть смешную сторону.
– И что же в этом необычного, Северин? – спросил он, продолжая прерванный на раздумья разговор. – По-моему, я ещё три года назад звал и их тоже поселяться в моей столице. Они, наконец-то, захотели? Что ж, подыщи им хорошее место и пусть торгуют.
– Мой король, с такой мелочью я бы не посмел отвлекать вас от государственных дел.
– Да? И что же тогда привело тебя, Северин?
– Они просят разрешения торговать с Исландией, мой король.
Тонкие брови короля в изумлении взлетели вверх. Он не понимал, что можно было забыть в тех местах. Сера? Так её вдоволь привозят в Копенгаген датские купцы. Раз уж созрели, наконец, до открытия своего двора, то пусть и торгуют тут. Зачем же тащиться на далёкий остров. Между тем, адмирал продолжил:
– И не просто торговать, но и использовать исландские порты для стоянки своих кораблей и пополнения припасов.
– Чёрт возьми, а это-то, зачем им надо?
Норби лишь пожал плечами. Вопрос был риторический. Исландия считалась личным владением короля, доход от которой шёл в королевскую казну, и не один чужеземец не имел права торговать на нём, не получив королевского разрешения. Правда, как оказалось, рыбные промыслы вокруг этого острова влекли туда не только датчан, но и англичан, голландцев и даже ганзейцев из Гданьска. А исландцы были только рады их приезду, так что не удивительно, что многие пытались нарушить королевскую монополию. В результате сам Норби с флотом недавно вынужден был сходить туда, чтобы навести порядок. Но стоило только флоту уйти, и всё началось по новой. Но королю нужно было что-то отвечать:
– Я думаю, рассказы про сказочные богатства за океаном, что давно будоражат всех правителей, дошли и до тех мест. Так почему бы и русскому государю тоже не восхотеть поискать тех богатств? А Исландию они хотят использовать как промежуточный порт.
– Это они сами рассказали или это твои домыслы? – король был явно заинтересован.
– Конечно же, они молчат, мой король. Но догадаться тому, кто много времени провёл на палубах ведь не трудно. Хотя для меня это стало откровением. Русские ведь только-только вышли в море, а уже мечтают об океанских плаваниях.
– Чёрт возьми, Норби, вы что, стакнулись с моим канцлером? Он уже завалил меня письмами, говоря, что Дании, мол, пора бы самой заняться плаваниями в Индии, самой найти новые земли для обогащения и вновь вернуться на Гренландию, дорогу в которую забыли даже самые старые датские капитаны, а испанцы, всё дальше заходящие на север, вот-вот её найдут.
Норби в ответ лишь промолчал. Не то чтобы он был сторонником канцлера Петерсена, но именно эти его мысли он разделял полностью. Чёрт с ней, с Индией, но Гренландию отыскать явно стоило. А если учесть, что путь туда уводил на запад, то, возможно, от Гренландии до земель, что испанцы нашли за океаном, и которые всё чаще стали именовать Америкой, не так уж и далеко. А чем Дания хуже Испании?
Король, внимательно наблюдавший за собеседником, понимающе хмыкнул.
– Мой морской волк рвётся на простор. Ему тесно в закрытой Балтике. Что ж, я тоже не прочь прославится, как покровитель открывателей новых земель. Надеюсь, ты помнишь, наш уговор? Швеция пала и пора от слов переходить к делу.
– Да, мой король. Я отыщу Гренландию и вновь водружу над нею королевское знамя.
– Я не сомневаюсь в тебе, Северин. Но вначале моя коронация, – добавил он строго. – А только потом поход. И да, что посоветуешь сказать русским? Может им всё же отказать?
– Если позволите, – хитрая ухмылка застыла на устах адмирала. Дождавшись разрешающего кивка, он продолжил: – Подлый Гданьск десятками шлёт свои корабли в те воды, не спрашивая вашего соизоления. Русские, при всём их желании, пошлют куда меньше. Зато русским так понравилось нападать на гданьских купцов…
– Что стоит им разрешить, и они сами накажут ганзейцев за своеволие, – рассмеялся Кристиан. – Что ж, пожалуй, я подумаю над этим. А пока выдели им человека, пусть, наконец-то, обустраиваются в моей столице. Я верю, что Копенгаген от этого только выиграет…
Разумеется, Сильвестр Малой не знал о содержании разговора между королём и адмиралом Норби, оказавшимся тем самым человеком, к которому он и должен был обратиться по приезду в Копегаген. Зато предложенное место осматривал весьма придирчиво, хотя и помнил поговорку про дарённого коня. Но дело есть дело. Конечно, Дания бедная страна и большинство предлагаемых ею товаров имелось и на Руси. Но тут был важен, как говорил князь, сам факт наличия своего торгового представительства. Ведь это именно с них и начинается настоящая большая торговля. Именно поэтому Любек до сих пор так и не разрешил русским купцам устроить своё подворье. А ведь не у всех купцов был такой контрагент, как Мюлих, хотя Таракановы, вроде бы, тоже с кем-то договорились.
Двор, выделенный под русское подворье, был средних размеров, но имел пару крепких построек, которые можно было легко переделать под склады и вполне добротное здание под жильё. Квартал, конечно, был не из богатых, но зато дорога к рынку и порту была относительно недолгой и даже не сильно узкой. В общем, жить было можно. Тем более что Сильвестр специально заострил внимание на печах и отоплении, а то вон в Ревеле тоже зимовать то можно, но печь топить нельзя. А как в морозы без отопления? Вот то-то!
Но датчане думали по-другому, нежели ревельцы, так что никаких ограничений не устанавливали. Плати за дрова и хоть обтопись. Так что, пока под рукой была рабочая сила, приступил Малой к обустройству двора. Заодно и приказчиков поднатаскал, тех, кто останеться тут торгпредами. Ведь от их хватки будет зависеть объём закупленного и цена проданного. Ну, а как иначе, ведь не одному Малому на себе всё тащить. Ему же не разорваться. Будет тут сидеть отдельно свой человечек, ну а что бы в ереси не ударился, да сильно по Руси не тужил, будет он меняться временами. Хватит уже по-дедовски торговлюшку вести. Пора и показть, на что русский-то купец способен.
Однако главнуюю задачу, ради которой он и оставался тут, да и корабли зимовали (а ведь стоянка их в чужом порту в большую деньгу влетала), выполнить ну никак не удавалось. Но надежды Сильвестр пока не терял…
* * *
Подгоняемые крепким юго-восточным ветром, шли по Студеному морю промысловые кочи, возвращаясь с летних промыслов домой. Слетевшиеся на запах рыбы чайки, пронзительно крича, носились над палубами, выискивая, чем бы поживиться и мешая усталым артельщикам отдыхать.
На носу коча сидел, вытянув ноги и укрываясь от пенных брызг потяжелевшей от воды овчиной, промысловик, выполнявший роль вперёдсмотрящего. Вдруг он резким движением руки заломил вяленную шапку на затылок и пристально всмотрелся вдаль. А потом, отбросив овчину и вскочив на ноги, зычно заорал:
– Земля, братцы! Ей богу, земля!
Словно помолодевший за прошедшее лето Данило, одним махом отбросив овчинное одеяло, которым укрывался от холодного ветра, сел и приложил руку к глазам. Столь долгожданный берег наконец-то стал виден на горизонте, хотя до самих Холмогор было ещё ой как далече. Но вид родной земли словно придал людям сил. До дому осталось ведь всего ничего. Зато промысел вышел просто на славу. Покончив с оформлением двора, Данило, которого ещё не забыли в здешних краях, смог-таки покрутить в городе и окрестных селениях достаточное количество парней и мужиков, да прикупить несколько старых, но ещё крепких коча. Хоть и с опозданием, но новая артель вышла в море на промысел. И за оставшееся лето да осень удалось ей и сельди взять, и сёмги, и моржа набить, и пуху птичьего набрать. Смилостивился Никола-угодник, лёгок был путь до Груманта, где и зверя морского и песцов вдосталь водится.
Вспомнив трудовые деньки, Данило с гордостью обвел глазами ныряющие в волнах кочи. Его артель! И пусть он тут всего лишь приказчиком выступает, но в оснащение вложены были и его личные деньги. Князь ведь был только за, коли свои люди в дела вкладываться будут. Потому как понимал, что радеть за дело станут лучше. И даже грубый подсчёт подсказывал бывшему студенту, что не прогадал он с вложениями, ох не прогадал. А то, что в артель пришлось много молодых набирать, так то даже лучше вышло. Первый-то покрут всегда дешевле стоит.
А ныне вот молодые артельщики, несмотря на дикие крики птиц и зычный ор товарищей, отсыпались молодецким сном. Наработались на путине, что уж там. Так нынче и сельдь валом шла, знай, успевай сети ставить. А возле сельди завсегда те, кто ею кормится. Их тоже по возможности били. А бывало, видали и китов, дивясь, как высоко взбрасывали они из себя фонтаны воды и пара. Ну да недолго им спокойно хаживать осталось. Умели чужие людишки бить морских гигантов не только у берегов, как местная самоядь, а и в море, вот князь и обещался для своих учителей тому ремеслу найти. Хотя мясо китовое лично Даниле не по вкусу пришлось, но тот же Пронька, что ныне на корме у руля покачивался, уплетал его за обе щёки. А ведь окромя мяса с кита много чего взять можно. Эх, поскорей бы князь умельцев прислал, что ли, а уж он бы тут на месте развернулся.
Зато теперь можно будет на следующий год и к норвегам сходить. Правда, ныне и до северных земель дошли указы короля Кристиана, по которым в норвежских землях иноземные купцы не могли более напрямую торговать с крестьянами и другими торговцами, а исключительно только в городах и с купцами норвежскими, ну да Даниле то от того ни жарко ни холодно. Что он у нищего норвега купит?
А вот людей покрутить, особливо кормщиков, что к океанским плаваниям привычны, оказалось делом нелёгким. На Грумант-то пока мало кто хаживал – трудна и опасна туда путь-дороженька, потому в основом промысловые артели вдоль бережка промышляли, благо сколь ни иди по морю на восход, а берег тот нескончаемым кажется. Только человек десять с разных мест и набралось, что согласились, соблазнившись большей оплатой, в следующий год на долгий промысел выйти. И то соловецкие старцы да холмогорские промышленники волком смотреть стали. Ну не густо тут с такими умельцами пока, не густо. Хотя, почитай, все селения морским промыслом и живут. Ну да опыта, как морских старателей делать, ныне компанейским не занимать. Костяк да кормищик ныне имеется, а остальное приложится. По приезду вот ещё трёх отроков, чьи отцы согласились мальцов в учёность отдать, в Новгород отправить надобно, в школу навигацкую, да кого из местной молодёжи, что всё ещё под чужим началом ходит, сманить можно, пообещав кормщиками поставить. Глядишь, на следующий год не одна, а две артели на промысел выйдет. Ну а приказчиков, что дела вести будут он уже присмотрел. Помнил обоих по прошлому. Помнил, что без внутренней гнили были мужики. Потому как иначе в торговом да промышленном деле нельзя. Промысел ведь мог и на год растянуться и на два, и всякая связь с большими людьми тогда надолго утрачивается. А потому дела приходилось вести на безусловной доверенности, где каждая сторона должна была полагаться исключительно на совесть другой, да на договорной интерес.
Долго ещё бежали кочи по морскому простору, прежде чем не подошли к устью Северной Двины, представлявшее собой целую систему мелких проток, рукавов, проливов и островов, в которых так легко можно было затеряться неопытному кормщику. А ведь почти все рукава да протоки преграждены были перекатами с глубинами на них не больше сажени, что для кочей было ещё терпимо (и то не всегда), но для более крупных судов уже грозило опасностью.
Входить в реку не стали, так как наступало время отлива, а потому просто пристали к берегу, где и переночевали, чтобы с утра, дождавшись, когда морской прилив, на некоторое время замедлившись, вновь начал набирать силу, продолжили движение.
Холмогоры встретили запоздавшую артель моросящим дождиком, но хмурость погоды не могли испортить праздник артельщикам. Ведь сколько месяцев их не было дома. С берега их встречал женский смех, звонкие удары вальков, мерные крики занятых работой людей. Как только суда утыкались носом в приглубый берег, с борта лихо выпрыгивали на мягкий песок артельщики и, подхватив канаты, спешили накрепко связать их с землёй, ставя окончательную точку в долгом плавании.
Вот только для Данилы это был ещё не конец. Ему нужно было рассчитаться с артельными, да проследить, чтобы грузчики сгрузили весь товар в амбары. А ещё нужно было сговориться с доставкой его вверх по Двине, ведь не в Холмогорах же добытое сбывать. Так что нормально отдохнуть да попариться Данила смог далеко не сразу.
Зато жилой дом успели отогреть да подготовить за это время. Он ведь слугами не заморачивался, а просто оставил двор на хранение Лавру, что бродил меж двор, кормясь от мира. А что, так многие делали. Монастырский двор, что пустым стоял на приезд деловым людям, хранили несколько нищих вдов, за что и кормились от монастыря. Ныне же, рассчитавшись с мужиком, нанял трёх слуг, да и Лавр не захотел возвращаться в свой двор, где избенка скособочилась, да тын покосился, и напросился в воротники.
Но недолго пришлось насладиться отдыхом Даниле. Дела навалились, да и время поджимало. А ведь нужно было ещё и с рыболовными снастями вопросы решить. Особенно с неводами. Для моря-то они большие требовались, от ста сажен и более. И стоило это всё немало, ведь для изготовления одной сети требовались десятки пудов пеньковой или льняной пряжи. Потом сети сшивались в один большой невод, который для крепости смолился, на что уходило 2–3 бочки смолы, а затем дубился, провариваясь вместе с ольховой или осиновой корой. Но даже при такой обработке и очень тщательном уходе невод редко служил больше одного сезона. После чего его расшивали, а куски наиболее хорошо сохранившейся сети пускали на другие снасти. Да, на первых порах он о запасе позаботился, но ведь он тут не на одно лето осесть собирался, да и дело (зная княжеский размах) расширять надобно, так что нужно было либо подряжать местных умельцев, либо ставить своё производство, создавая местным конкуренцию. Ради этого пришлось съездить к игумену Никодиму, настоятелю Николо-Чухченемского монастыря, что распологался в десяти верстах от Холмогор на другом берегу Двины. Несмотря на близость к городу, монастырь оставался небогатым, а поскольку даже такие небольшие вотчины, какие были у него, по решению собора ему вскоре придётся отдать, то князь и предложил заинтересовать монахов изготовлением неводов для промысловых артелей. Предварительные соглашения были достигнуты ещё до ухода на Данилы на промысел, а теперь просто оставалось закрепить деловые отношения договором.
А после пришла пора выдвигаться в Вологду. Ведь не в Холмогорах же добытое сбывать. Тут хорошую цену не дадут. А от Холмогор до Вологды по речным-то зигзагам более тысячи вёрст будет. И до ледостава недалече. Потому и торопил он приказчика Храпа, которому в будущем предстояло взять на себя всю заботу о данном пути, чтобы не встал караван посреди дороги. И вот в осеннюю непогодь потянулись суденышки под низкими тучами и дождиком вверх по реке.
Труден путь по осенней Двине. По черной воде шли кораблики на парусах, под веслами, или тянулись бечевой на людской или конной тяге. День за днём, несмотря на слякоть и непогоду, пока одним сумеречным ноябрьским вечером, осыпаемые медленным снегом и разгоняя частые льдины носам, не втащились холмогорские струги в Вологду. Успели, хотя и пришлось у берега лёд поскалывать, дабы причалить под разгрузку. Но успели. Вытащили суда из воды, укрыли на зиму в амбарах. Но это только судовщикам да Храпу поход окончился, а Даниле предстояло дождаться открытия санного пути да двигаться дальше, в Москву.
* * *
В Норовское Андрей добрался на сильно потрёпанных штормами кораблях. Всё же поздняя осень на Балтике не то время, когда можно по морям хаживать. А по прибытию узнал весьма не радостную новость.
Гданьские каперы нанесли-таки ответный удар. Появившись самым наглым образом на нарвском рейде, он смело вошли в реку и захватили все корабли, что стояли от рейда до Нарвы и Ивангорода. Все русские суда и те корабли, на которых нашёлся хоть какой-то русский товар, были ими захвачены и уведены с собой. А напоследок они попытались сжечь и само Норовское, и даже смогли подпалить несколько крайних домов, но норовчане похватав оружие, сумели отстоять свои жилища и склады, а заодно и те суда, что скрылись в россонском затоне.
Но теперь Андрею нужно было придумать, что сказать государю и как эту историю преподнесут тому его недруги. Ведь он сам даже не представлял, что гданьчане рискнут на нечто подобное. Нет, он смутно помнил, что в следующем году они вроде бы должны будут ограбить городок Невское Устье, и готовился к этому, но вот про Нарву не помнил, и потому даже не мог с уверенностью сказать – это было и в той истории, или это уже ответ на его действия. Чёрт возьми, ну давно же было пора уже перестать надеяться на своё послезнание, но инертностью мышления, оказывается, страдали не только предки.
А главное, он не знал, что стало с кораблями, которые ушли в Овлу незадолго до нападения: смогли ли они проскочить мимо каперов или были ими захвачены? И что с того, что с ними была "Верная супружница"? Это же не линкор из 20-го века, а в бою всё может случиться. На ушедших же судах уплыли не только столь нужные для нового наместничества переселенцы, но и необходимые им на первых порах вещи, а так же детали для первых лесопилок. И узнать об их судьбе в ближайшее время было невозможно. Корабли должны были зазимовать в Овле, так что первые вести от них будут или из письма, или уже по прибытию самого князя к месту службы. Потому следовало отбросить все посторонние мысли и полностью отдаться текущим делам в Норовском и Новгороде, а потом спешно выдвигаться в Москву.
* * *
Москва же в эти осенние дни шумно и весело гуляла и праздновала. Шутка ли, древняя столица, вожделенный когда-то киевский стол, на котором в последний раз восседал шесть раз прадед нынешнего государя, великий князь владимирский Ярослав Всеволодович (потому как сын его, Александр Ярославич, прозванный Невским, хоть и носил титул киевского князя, но в самом Киеве так никогда и не побывал) вернулась обратно под руку его потомков. И пусть для большинства нынешних русичей киевский стол давно стал былинной сказкой, но в Кремле о нём помнили очень хорошо. И тот же Василий III Иванович уже требовал у Сигизмунда I Старого отдать его вместе со Смоленском и Полоцком. И потому государь всея Руси, едва Киев пал к его ногам, тут же велел вписать себе в титло новый титул, чем прямо обозначил свои намерения прочно удержать завоёванное. Хотя это резко ухудшило ситуацию в начавшихся было переговорах с Литвой, откуда ещё в августе прибыли в Москву Януш Костевич и Богуш Богарзенович. Но в Думе правильно посчитали, что проблемы литвинов русичей не волнуют. Да, обе страны устали от длившейся вот уже как девять лет войны, но прошедший градопад и нестроение среди знати, вкупе с пустой казной делали положение Вильно куда более худшим, а позиции Москвы более существенными.
Однако начавшиеся переговоры неожиданно обнажили одну проблему, которая могла стать миной замедленного действия. Прямо об этом, конечно, не говорили, но Андрей, уже немного пообтесавшийся в этой придворной тусовке, понимал ныне и полунамёки. И был вынужден тоже задуматься.
Дело в том, что предстоящий мирный договор грозился нарушить сложившийся при великокняжеском дворе баланс сил. Просто потому, что любимчик и ближник государя боярин и конюшенный Иван Андреевич Челяднин вот уже который год томился в литовских узилищах, а в его отсутствие вперёд выдвинулись другие, как именитые, так и не очень. И новая плеяда вряд ли обрадует бывалого царедворца. А ведь своего любимца государь за эти годы вовсе не забыл, и одним из первых его условий было требование незамедлительного обмена знатных пленников. В той, иной истории, ему некого было отдавать взамен, и большая часть русских пленников так и осталась навсегда в литовских землях, но в этот-то раз уже в великокняжеских порубах сидело немало знатных литвинов, а значит, возвращение Челяднина становилось неизбежным. Но те же князья Ростовский и Шуйский вряд ли были готовы без борьбы уступить пока ещё вакантную должность конюшенного. И это могло означать лишь новый всплеск интриг и обязательный передел мест. А поскольку сам Андрей ныне тоже принадлежал к новой волне царедворцев, то возвращение Челяднина, так уж получилось, вряд ли было выгодно и ему. Ведь по слухам Челяднин неплохо ладил с Сабуровыми, чьё положение при дворе слегка пошатнулось, да и без того не дурак был боярин, сразу поймёт, чью сторону в придворной борьбе примет молодой Барбашин.
Вот и получается, что вмешательства в историю не всегда дают положительный результат даже для вмешивающегося. Но это в прошлой жизни он слишком быстро устал от борьбы, о чём не раз успел пожалеть и до своей гибели там, а ныне же он за свою карьеру собирался драться до конца. А если учесть, что в той ветви развития Челяднин навсегда исчез из русской истории, то это наводило на самые разные (и порой не очень хорошие) мысли…
Но сейчас, пока старый боярин всё ещё «гостил» у литвинов, ему предстояло получить свою толику сыпавшихся на аристократию по случаю удачного года наград и почестей. Ради чего он, как завзятый царедворец, ныне с утра оббивал пороги великокняжеского дворца.
Давно прошло то время, когда в Кремле Андрей чувствовал себя белой вороной. Ныне он ничем не выделялся из сотни таких же дворян, что с утра заполняли дворцовые коридоры, где вдоль расписных стен на подставцах горели восковые свечи, и оттого в хоромах приятно пахло топленым воском. Причём многим из присутствующих ждать очереди, чтобы попасть хотя бы на глаза, а не то что на приём к государю, приходилось многие дни и месяцы. Однако в этот раз князь не успел и парой слов перекинуться со знакомцами, как к нему, кланяясь, подошёл сын боярский Еропкин, государев постельничий.
– Князь, государь желает видеть тебя.
Кивнув собеседникам и ловя на себе самые разнообразные взгляды, от поддерживающих до злых за то, что раньше кого-то к государю зван, он пошёл следом за постельничьим, что семенил впереди, угодливо распахивая перед князем тяжёлые двери.
Князь Василий встретил его, восседая на массивном стуле в малой палате своего дворца. Кроме него там находился ещё и Шигона, скромно стоявший за спиной государя. Андрей привычно уже отвесил низкий поклон, коснувшись пальцами руки пола, и скромно застыл посреди полаты.
– Ведомо мне уже о твоих художествах, – усмехнулся государь. – Скажу, что никто не верил, что удастся тебе сотворить такое. Что же, молодец, хвалю. Наместничество новое подтверждаю, однако не может стряпчий исполнять сию должность, а потому, – тут Василий, как заправский актёр выдержал строго дозированную паузу и, как ни в чём не бывало, продолжил: – а потому жалую тебя чином окольничьего и местом в Думе Боярской.
