Текст книги "Князь Барбашев (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Родин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 50 страниц)

Думы ли помогли, или просто организм наконец пережёг лишний адреналин, но вскоре Андрей успокоился и прислушался к разговору, что вели собравшиеся в гостевом доме люди. А говорили в большинстве своём о том, что гонцы, посланные к войску, собиравшемуся для обороны Берега, ещё не возвернулись, а татары уже пожаловали. Большая часть считала верным встретить врага на подходе, но кое-кто говорил о том, что надо было запереться в городе и возложить живот свой на волю господа и крепость стен. Уже засыпая, Андрей подумал, что и те, и те вроде бы правы, а вот кто был наиболее верен, покажет завтрашний день.

Утренний воздух был очень свеж и вызывал озноб. Впрочем, его причиной мог быть вовсе и не холод, струящийся от реки, а всё тот же адреналин в крови. Река и берег тонули в густом молочно-белом тумане.

Тактика использования "калужской флотилии" Андрею стала более-менее ясна ещё после осмотра судов её составляющих, ибо была проста, как полушка, но от этого не стала безобидной. Ни о каком манёвре речь явно не шла (техника не позволяла) а значит, предполагалось просто запереть кораблями брод и рубить плывущих татар, не давая им возможности переправиться на левый берег Оки. Да, что бы ни говорили в будущем о князе Семёне, но тактиком он оказался превосходным. Имея значительно меньшую по численности пешую дружину, чем вторгшиеся ордынцы, князь учел, что грозная и маневренная на суше татарская конница более уязвима в воде, так как всадник вынужден плыть, держась за холку коня. В этот момент он не может не то что эффективно действовать оружием, особенно луком, которым степняки владеют в совершенстве, а даже просто прикрыть себя щитом. А ведь многие степняки вообще не умеют плавать. Получается всё просто и довольно смертельно. Этакие речные Фермопилы, где меньшими силами можно противостоять более крупным.

К тому времени, как алая заря отполыхала в небе, постепенно сменившись ярким солнечным светом, туман над рекой рассеялся и взорам ратников предстала изготовившаяся к переправе орда.

Татары стояли плотным строем твердо уверенные в своем подавляющем превосходстве, так как точно знали, что на противоположном берегу нет больших полков. Вид лёгких судёнышек, прижавшихся к берегу в стороне от брода, вызвал в их строю лёгкое брожение, которое вскоре прекратилось. Суда стояли под стенами города и выглядели абсолютно безжизненными, в то время как на самих стенах было черно от набившегося народа.

Командовавший степняками Алиф-бей лишь презрительно усмехнулся. Конечно, что ещё остаётся делать урусам, как не прятаться за стенами? Ну и пусть. Его задача разведать брод и дождаться подхода обоих царевичей, а уж они будут сами решать, что делать с городом. Видимое отсутствие войск на противоположном берегу его несколько нервировало – ну должны же урусы оставить хоть какой-то заслон – но потом пришла мысль, что даже если что-то там и есть, то небольших размеров, а значить остановить его семь сотен они вряд ли смогут. Даже если смогут смести первым залпом всю передовую сотню. Вернувшийся с вершины холма разъезд доложил, что река и видимый берег чисты и лишь одно судно уходит вверх по течению. Бей вновь усмехнулся и дал сигнал к переправе.

И вот первые ряды ордынской конницы вошли в воду, несколько саженей прошли по дну и пустились вплавь. Ордынцы переправлялись как обычно, держась за хвосты своих коней, намотав их на руку. А под мышками они приторачивали надутые кожаные бурдюки – необходимый элемент снаряжения любого воина, в которых между переправами хранилась вода для питья. Плавать степняки, в большинстве своём, не умели, и лишившийся бурдюков-поплавков рисковал немедленно пойти ко дну. Оружие и поклажа были навьючены на коней или прикреплены к тем же поплавкам.

Конная масса неудержимым потоком стекала в реку. Поднятые над водой лошадиные и человеческие головы передовых отрядов уже преодолели почти четверть пути до противоположного берега, а подходившие на их место всадники спокойно ждали своей очереди на переправу. И казалось, что нет им ни конца, ни края.

Андрей стоял возле румпеля, наблюдая за работой кормщика. Струг, подгоняемый ветерком, дующим со стороны вражеского войска и сильными, одновременными гребками, разгоняясь поднимался вверх по течению. Кусая губы, Андрей на глазок замерял скорость и молился про себя об одном – только б ветер усилился.

Он специально начал первый проход против течения, чтобы оценить ходовые качества струга при подувшем с утра ветерке. Результатом он остался не вполне доволен, но всё же посчитал его удовлетворительным.

– Ну что, православные, начнём, помолясь. Правь к татарам, но совсем близко к их берегу не подходи. Пройдём по голове, а далее делай как уговорено было, – напутствовал он рулевого, сам же направился в нос, к пушке.

Да, тот самый убегающий корабль был именно его стругом и вот теперь он круто разворачивался посреди реки. Течение, более быстрое по весне, подхватило его и стремительно понесло в сторону переправы.

Рослые молодцы-пушкари уже наводили ствол на плывущую конницу, лыбясь во весь рот. Ещё бы, ведь им светило лишь молчаливое наблюдение за боем со стен города, так как пушек на судах не было, а брать пушкарей простыми ратниками князь отказался наотрез. Кому сабелькой махать и так хватало, а вот обученных огневому бою, увы, было мало. Андрей, со своей вертлюжной пушкой стал для молодцов просто подарком с небес. Не всем, конечно, ведь во все времена есть те, кто желает отсидеться вдали от поля боя – одно дело палить со стен в осаждающих и другое – быть в самой гуще, но для лёгкой пушчонки и энтузиастов хватило за глаза для расчёта. Целиться, конечно, было посложнее, ибо струг в отличие от башни, пусть и не сильно, но кренился под воздействием ветра да ещё в сторону своего берега, но вертлюг и пыж, не дающий высыпаться гальке, позволяли опускать дуло орудия на нужный градус.

Когда струг поставил плывущих татар практически на траверз, пушка на баке грохнула и окуталась дымом, который, впрочем, был тут же снесён за корму. На реке широкой просекой прошла рябь от всплесков картечи. Дико заржали раненые лошади, вскинув руки, пошли ко дну убитые галькой, разогнанной силой сгоревшего пороха до больших скоростей, превративших их в убойный снаряд, татарские воины. Собиравшиеся на берегу ордынцы сначала с удивлением уставились на ставшее вдруг смертоносным судно, а потом, видимо по чьей-то команде, вскинули луки и выпустили по стругу тучу стрел, однако Андрей был готов к чему-то подобному и сразу после выстрела велел переложить руль, чтобы уйти ближе к своему берегу, выходя из-под обстрела.

Что ж, первую кровь они пустили. Пусть и малую. Настолько малую, что она не остановила переправляющуюся змею. Но ведь это было только начало. Андрей и не собирался сильно воевать, пока плывущие не отойдут от берега настолько, чтобы стрелы не ранили команду, мешая ей работать.

За действиями струга наблюдали и калужане, готовящиеся в своих судёнышках к бою. Видя, как судно ловко лавирует на неблагоприятном ветре, князь Семён всерьёз подумал о необходимости иметь пяток таких корабликов под своей рукой. Молодой князь даже не догадывался, что только что предвосхитил пожелание своего старшего брата, нынешнего государя всея Руси Василия Ивановича, лет на десять. Правда, Василию для этого понадобился датский адмирал Норби, а ему наглядный пример. Но он уже знал, что будет дальше, всё же не зря интересовался тогда у отрока на пирсе. А пока велел быть всем готовыми к движению.

Струг, между тем развернулся на середине реки. Белоснежный парус на единственной мачте сначала заполоскался, а потом упруго выгнулся под свежеющим весенним ветром в другую сторону. Десяток длинных весел с каждого борта в лад ударили по воде и струг бодро пошел вверх по течению наперерез переправлявшейся орде.

– Ну, православные, с богом! – прокричал Андрей.

Пока они маневрировали, ордынцы сумели преодолеть больше половины пути. Зато ветерок, словно по заказу, усилился и теперь струг буквально резал речную гладь, разгоняясь всё быстрее и быстрее. Пушкари уже зарядили все три каморы, раздобытые в городских арсеналах, и только ждали удобного мгновения. Вот, наконец, они посчитали дистанцию достаточно близкой, и пушка снова жахнула зарядом картечи. Пушкари засуетились возле орудия. Нужно было выбить узкий клин, опустить рогач и вынуть опустевшую камору. Банником прочистить и остудить дуло, вставить новую камору, прикрыть её рогачём и закрепить клином. И вот уже новый выстрел раздался над рекой. А в это время двое оставшихся пушкарей заново засыпали в опустевшую камору порох и камни.

Между тем струг на полном ходу врезался в плотные ряды ордынцев, переплывающих брод, и продолжил своё движение прямо по головам людей и лошадей, давя их не только форштевнем и днищем, но и ударами тяжелых весел. Стоявшие вдоль невысоких бортов воины методично били в воду копьями, уничтожая тех, кому не повезло погибнуть сразу.

Но вот судно перестало содрогаться от ударов, выйдя на чистую воду. Позади осталась разорванная змея переправляющейся орды, полная криков боли и ярости. С берега вслед уходящему стругу неслись не менее яростные проклятия от воинов, бессильных дотянуться до проклятых гяуров острыми стрелами.

Отойдя чуть подальше, чтобы хватило места хорошо разогнаться, Андрей скомандовал поворот. Гребцы дружно налегли на вёсла, и судну хватило буквально пятачка, чтобы встать носом по течению. Хлопнул поймавший ветер парус и струг вновь поспешил к переправе.

Между тем, не смотря на понесённые потери, ордынцы продолжили свой путь к противоположному берегу, спеша быстрее выбраться на сухое место, а в воду всё сходили и сходили новые воины. Оглядев прошедших почти две трети пути врагов, князь Семён опустил маску шлема на глаза и молча махнул рукой, давая приказ на битву. Вода вспенилась от опустившихся в неё вёсел и насады, до того смирно прячущиеся у вымолов, набирая скорость, понеслись вперёд, к вящему изумлению врагов.

Удар нескольких десятков судов был страшен. Практически весь авангард ордынцев, искалеченный и переломанный, разом пошел ко дну. А потом началось избиение. Стрелки били в наплывающие головы, воины кололи и рубили тех, кто смог проплыть под смертоносным дождём стрел. Насады, движимые веслами, крутились в толпе врагов, сея смерть и разрушение. Казалось, что ордынцы вот-вот не выдержат и повернут обратно, но надеждам не суждено было сбыться.

На вражеском берегу, чуть в стороне от переправы, где неподвижно и непоколебимо возвышался бунчук бея, наблюдавшего за движением своего войска, послышался рёв трубы и несколько вестников понеслись к уходящим в воду сотням.

Алиф-бей был в бешенстве. Увидев поутру приткнувшиеся к берегу корабли, он и подумать не мог, что эти сыны шакала выдумают такое. Ведь суда выглядели абсолютно пустыми. И вот такой афронт! Руссы не только не закрылись в крепости, они ударили, подло ударили именно в тот момент, когда славные степные воины были наиболее уязвимы и не могли за себя постоять. Это-то и взбесило бея больше всего. Видя, как умирают его воины, он уже хотел дать сигнал на отступление, но тут вмешался Абаш, его самый доверенный нукер.

– Воинов там слишком мало, господин, – прокричал он, указывая на переправу. – Надо послать сразу несколько сотен одной стеной и задавить этих шакалов. Нас больше, а они, похоже, взяли сюда весь гарнизон. Разбив их здесь, мы потом сами легко возьмём Калугу и преподнесём её царевичам. Вели дать сигнал сотням Юсуфа и Бучака разом идти в бой.

Алиф-бей теперь уже по новому вгляделся в картину боя. Похоже нукер был прав, а перспектива захвата города на миг застила глаза. И он решился.

Калужские ратники топили плывших татар, но их не становилось меньше. Наоборот, спустя какое-то время наиболее отчаянные, или самые везучие, из татар сумели прибиться вплотную к бортам и с отчаянием смертников полезли на насады. Вскоре то в одном, то в другом челне стали вспыхивать ожесточённые схватки. Ордынцы, ободрённые тем, что теперь могли постоять за себя и, понимая, что в воде им жизни нет, рубились словно пресловутые берсеркеры, а по реке к завязнувшим в людском потоке насадам всё прибывали и прибывали татарские отряды.

Андрей уже не считал, в который раз его судно проходит сквозь людской поток. Он чувствовал, как люди начинали потихоньку уставать. Не так быстро гребли вёсла, не так резко опускались копья и даже почерневшие от пороховой гари пушкари уже не улыбались, а сосредоточенно делали своё дело. Бой явно подходил к тому моменту, когда последний сохранённый в резерве батальон мог решить исход компании. Весы победы зависли в неустойчивом равновесии, и нужно было что-то, что бы заставило их покачнуться в одну из сторон.

Что произошло в тот майский день на самом деле уже вряд ли станет известно. Если верить житию, произошло чудо. Если верить логике, то случилось примерно вот что.

Окружённый глубоким рвом, деревянный дворец удельного князя вознёсся на высоком берегу реки Яченки. Красивое место недаром приглянулось молодому князю: с него открывался чудесный вид на окрестности, где среди лесов и холмов, уходящих за горизонт, простиралась водная гладь Оки.

Помимо княжеских хором внутри высокого забора были церквушки и домики местных жителей.

Среди обитателей княжеского дворца жил и Лаврентий. Это был юродивый, или как тогда говорили, "божий человек", которого по доброте душевной приютил сам князь Семён Иванович. Кто знает теперь, кем он был на самом деле: аскет-безумец или принявший вид безумца. Это в наше время люди считают, что юродивый – это человек с обязательным наличием у него психического расстройства. Говоря простым языком – обычный дурак. Но церковь постоянно опровергает это определение, утверждая, что эти люди самопроизвольно обрекли себя на мучения, ограждаясь от мирских благ и удобств, и окутываясь завесой, скрывающей истинную доброту помыслов.

Своим поведением они старались вразумить людей: они высмеивали такие человеческие пороки, как зависть, грубость, обидчивость. Это делалось для того, чтобы вызвать в людях чувство стыда за недостойное существование. Ну и, конечно, им многое прощалось. Даже самодержавный государь не мог просто так обидеть юродивого. Хотя в той же Западной Европе нечто подобное делали шуты королей и влиятельных вельмож не прячась за церковную спину.

В день битвы калужане разделились на разные группы. Кто-то стоял в церкви, где шло моление о ниспослании победы над агарянами, кто-то сидел дома, молясь на иконы в красном углу, а кто-то высыпал на стены, с сжимавшимся сердцем наблюдая за сечей.

Обитатели дворца видели, как праведный Лаврентий, то метавшийся по комнатам, то истово молившийся, внезапно схватил одну из развешанных на стенах секир и побежал быстро к реке. Естественно, никто его и не подумал останавливать, и вскоре потеряли из виду. Ну и конечно, никто не засекал время, когда он побежал к реке и когда оказался на корабле князя Семёна.

Скорее всего, он добрался до него на лодке. Может сам гребя, а может и кто-то подвёз. Но как бы там ни было, а в самый драматический момент, когда уже не раз раненный князь сам переставал верить в победу, сзади раздался громкий и ободряющий голос Лаврентия. Не веря себе, Семён оглянулся и, увидев и вправду на борту юродивого с секирой в руках, которого сам же оставил во дворце, только и смог прошептать:

– Чудо господне.

Но его услышали. А услышав – ободрились, ведь если бог за нас, то кто против нас? И это стало соломинкой, сломавшей хребет слона. Уставшие, не раз пораненные воины с удвоенной силой обрушились на врага. В бою наконец произошёл перелом, и ордынцы дрогнули, их убивали, резали, сталкивали с судов в воду, где они барахтались и тонули, топя друг друга. Наиболее слабые духом, ещё не доплыв до места сечи, стали заворачивать коней вспять, надеясь добраться до берега раньше, чем до него доберутся разъярённые руссы. Ведь, в конце концов, они пошли за добычей и на том берегу набрали хорошего полона. Так зачем гибнуть в речных холодных водах.

Пока на судах шла резня, никто не обратил внимания, как Лаврентий покинул флагман. А потом его увидали вновь во дворце. Так и возникла легенда о чудесном переносе праведного Лаврентия и о чуде господнем. А так ли оно было, или как иначе – да кому это сейчас интересно. Своим появлением, Лаврентий ободрил русских воинов именно в тот момент, когда им это было особенно нужно и тем самым спас и князя, и войско, и, возможно, сам город, за что и остался в людской памяти до скончания рода русского, породив одну из легенд, которыми так богата русская история.

Ордынцы дрогнули и повернули обратно, так и не достигнув противоположного берега. Струг Андрея как раз шел по течению в очередную атаку, когда раздался гортанный рев трубы, дающий сигнал об отступлении. Да, они сделали это, они удержали свои Фермопилы! Жаль лишь было лошадей, убитых и покалеченных в этом бою. Ну и отсутствие трофеев. Хотя, это можно было ещё изменить. Недаром сеть рыбацкую с собой прихватили. Мурзу какого-нибудь, конечно, выловить вряд ли удастся, но от доброго сотника Андрей бы не отказался. Вот только как их в плывущих разобрать? Да и стоит ли? Выловить парочку получше одетых, всё навар.

И струг вновь рванул в самую гущу плывущих. Вновь стуки, крики, предсмертное хрипенье, но Андрея уже не интересовали погибающие. Он увидел того, кого хотел – татарина в добротном халате. А дальше всё как на международных учениях. Манёвр, подход к утопающему, заброс сетей и вытаскивание его из воды без остановки хода. И так всякий раз, как замечался ордынец, отличавшийся по одёжке от основной массы. Жаль только, что близко к берегу подойти было нельзя – лучники караулили внимательно.

Наконец одна из самых увлекательных охот – охота за людьми – окончилась по причине банального отсутствия тех, на кого охотятся, и Андрей направил струг к так и стоявшим на середине брода насадам. По пути провели с пленными лёгкое мародёрство. Больше всего Андрея интересовали оружие и пояса, последние по той причине, что в эти времена в них любили зашивать различное добро. Увы, многого с бедолаг взять не получилось, хотя одну сабельку Андрей для себя да присмотрел. Хорошая такая, явно не татарский ширпотреб, хоть и не булат. Но на первое время сгодиться.

Рать победителей стояла на броде до вечера, наблюдая, как серая масса татарского войска исчезает с берегов Оки, лишь отправив несколько насадов с раненными в город. После полудня на тот берег переправилась конная разведка и исчезла за холмами. Вернулись они не скоро с известием, что татар в округе не осталось, побитая орда отошла от реки как можно дальше. Оставив на броде заслон, судовая рать с триумфом возвратилась в Калугу.

Глава 6

Утро в монастыре начинается рано. Но по въевшейся уже привычке, Андрей поднялся ещё до того, как специально назначенный монах пошёл будить спящих братьев по кельям. Откинув покрывало, он первым делом рванул в уборную. Прохладный воздух, наполненный утренней свежестью, разом согнал остатки сна, а холодная вода из рукомоя лишь добавила энергии.

Пономарь на колокольне только ударил в малый колокол, а Андрей уже не спеша шагал к храму, мысленно усмехаясь. Да уж, за почти два года, как он осознал себя в этом теле, он, оказывается, здорово привык к распорядку монастырской жизни, с его ранним подъемом и поздним отбоем, и к стенам своей кельи, ставшим для него почти домом, и даже к рясе с молитвами. Этак, глядишь, и вновь монахом быть захочет, чур, меня, чур.

Встающее из-за леса солнце озарило монастырь, раскрасив деревянные постройки в теплые цвета, отчего вокруг стало как-то по-особенному красиво. Андрей даже остановился, залюбовавшись этой игрой света, тени и красок. Зарождающийся день по всем приметам обещал быть ясным. А ещё он должен был стать днём перемен.

Каждый входит в храм с чем-то своим. Вот и он, под распевный голос священника, всю заутреню настраивал сам себя на разговор с отцом Иуавелием, который он почему-то постоянно откладывал. Словно стеснялся что ли. А ведь он, слава богу, не монах, а всего лишь послушник, а значит, волен в любой момент покинуть монастырские стены, осознав свою ошибку. И именно это он собирался сделать всё время, как вернулся из Калуги, но не мог, никак не мог решиться.

...Утренняя служба, между тем, завершилась и монахи, склонив головы, один за другим потянулись на выход из придела храма. Вздохнув, княжич поправил клобук и решительно пошагал через монастырский двор, словно боясь, что сейчас вновь отойдёт и вновь отложит важный разговор на потом.

Отец Иуавелий как раз читал письмо, доставленное гонцом, когда в дверь его кельи осторожно постучали. А потом порог нерешительно переступил княжич. Глядя на него, игумен неожиданно улыбнулся. Он сразу понял, зачем тот пришёл, но молчал, ожидая, что тот скажет.

– Здравы будьте, отец Иуавелий.

– Здравствуй и ты, брат Андрей. Вижу, мучает тебя что-то, отрок.

– Я ухожу..., вот, – после недолгой паузы выдавил из себя княжич, тут же сам смутился своей наглости, отчего уши его стали наливаться малиновым цветом, и рухнул на колени: – Прости, отче. Прошу твоего благословления покинуть обитель ранее срока, ибо, ибо...

И на этом дар красноречия окончательно покинул княжича.

Иуавелий молча прошел к окну. А чего он ожидал, с самого начала было понятно, что княжича более не прельщает монашья стезя. Уговаривать его он не станет ни под каким видом – к богу каждый должен прийти сам. Недаром путь от трудника до монаха столь долог и не каждый может его одолеть.

– Что ж, коли надумал – неволить не стану, – голос игумена был непривычно тих. – В вотчину подашься?

– Туда, отче.

– Когда надумал?

– Коли позволите, завтра с заутрени.

– Хорошо. И вот что, – игумен на мгновение задумался. – Зайдёшь вечером, дам тебе письмо к старцу Вассиану, поговоришь с ним о своей задумке.

О какой задумке шла речь, Андрей догадался сразу – книгопечатание, конечно же. Когда-то он поговорил об этом с игуменом, и вот теперь письмо к Вассиану. Ну да, старец после опалы Иосифа Волоцкого ныне входил в силу при дворе, вновь пытаясь развернуть церковь к учению Нила Сорского. Даже новый митрополит Варлаам был более близок к нестяжателям, а с князем-иноком его и вообще, как говорят, связывали доверительные отношения.

Как и любой, кто изучал русскую историю чуть глубже, чем по учебникам, он читал о целях нестяжателей и противостоящих им иосифлян. Но на соборе 1503 года иосифляне вроде как одержали победу, что для церкви, согласно работам историков демократической России, стоило развития и привело, в конце концов, к противостоянию с государством, которое сначала подмяло церковь под себя в виде Синода, а потом и вообще отбросило в сторону при большевиках. Большего обычно далёкие от религии граждане не знали, ибо эта тема их просто не интересовала. А вот Андрей, окунувшись в местные реалии, быстро понял, какие страсти кипят сейчас в церковных кулуарах. Ещё бы, на кону стояло самое главное, что только есть в этой жизни для большинства людей – деньги и власть. Причём, что самое главное, государю выгоднее были именно нестяжатели, но и в проповедях иосифлянцев тоже было много чего, что нравилось крепнувшему самодержавию. И всё же нестяжатели были более близки к победе, но не вовремя случившийся удар с прошлым великим князем да красноречие Иосифа, сумевшего даже это поставить себе в строку, повернуло руль церковного корабля в другую сторону.

Подняв все свои скудные знания по этому поводу (ну сознайтесь, кому из вас интересны церковные дрязги?), Андрей понял, что попал в самое начало так сказать второго тура. В той реальности нестяжатели слили его вчистую, чем окончательно закрепили победу иосифлян, но ведь тогда не было его. Хотя, с другой стороны, а не сильно ли он вознёсся? Много ли реально он может? И, главное, хочет ли?

Этот простой, вроде бы, вопрос неожиданно поставил его в тупик. Случившийся вариант с иосифлянами для церкви, в его понимании, кончился плачевно. Вариант-же нестяжателей привлекал тем, что не допускал появления тучных рясоносцев, поучающих всех и каждого о любви к ближнему, но бес стеснения сосущих последние соки из мужика. Упрощённо говоря – монахи живут трудом своих рук, стремясь к духовному совершенствованию и познанию, ибо 'Христово имя честнее всякого богатства'. Если брать, к примеру, его монастырь, то он жил бы лишь за счёт той земли, которую могли обиходить сами монахи, а не приписанные к обители крестьяне многочисленных сёл и деревень. К слову сказать, Андрей вообще не понимал сути монастырей, в которых сотни мужиков и баб ведут противоестественный образ жизни, да ещё нагло нарушавшие заповедь "плодитесь и размножайтесь". Даже с учётом того, что в нынешние времена чёткого деления на мужскую и женскую обитель ещё не существовало и часто монахи и монашки жили, можно сказать, под одной крышей. Вот сельского попа с попадьёй и кучей детишек он понимал. Всё у них было по заповедям божиим. С таким и поговорить можно было одинаково и о жизни, и о вере, ибо в вопросах этих он не только начитан был, но и самой жизнью научен. А монастыри?

Так вот, вариант нестяжателей давал много интересного как для самой церкви, так и для государства. А то ведь уже Иван IV Грозный столкнётся с тем, что испомещать дворян будет просто некуда, а вотчинная земля с налогоплательщиками от неразумных хозяев постепенно уходит под те же обители, которые государству-то денег не платят, отчего в казну денюжки идти перестают. Да и у тех, кто уже был дарован поместьем, крестьяне сходили во владения более крупные, которые зачастую, были всё теми же монастырскими. А от того уже армии поруха была – ведь поместная конница составляла её основу. А церковь богатела, и митрополит уже чуть ли не богаче царя становился. Ну и как такое царю терпеть? Тут не то, что церковного главу, тут массовый террор всем церковникам устроишь, с секуляризацией земель в государственный фонд. Что и поимела церковь в грозные годы опричнины. Как говорят злейшие друзья англосаксы: "Ничего личного – просто бизнес". Но не поняли и наступили на те же грабли и при Петре I и при Екатерине Великой. А уж как большевики им их глупость объясняли – до самого андреева переноса со всех экранов разные правозащитнички слюной брызгали. А ведь там, в будущем, церковь-то, похоже, опять на того же конька взгромоздиться пытается.

Но вот теперь, с учётом его послезнания, появлялся пусть мизерный, но шанс всё переиначить. Ведь ещё ничего не предопределено. Ещё даже не приехал Максим Грек, а Вассиан Патрикеев пока ещё только входит в фавор у Василия Ивановича. И не возникает у молодого государя мысли о разводе, ставшим первым камнем в его отношениях с нестяжателями. А значит рано опускать руки, всё ещё может поменяться. Тут главное понять – нужно ли ему это, а если нужно, то как своё послезнание до нужных людей донести?

И вот тут игумен со своим письмом был просто в строку.

Да, давая его, он лишь указывал Андрею на того, кто сможет реально помочь ему в деле развития книгопечатания на Руси, ведь старцу Вассиану легче донести мысли о необходимости подобного до митрополита (и ведь ещё не факт, что тот и без этого не понимал всех преимуществ), а уж с благословлением митрополита мало кто сможет поспорить.

С другой стороны знакомство с такой фигурой может здорово помочь Андрею определиться со своим отношением к церкви, а оттуда и до прямого вмешательства в историю недалеко останется.

Ох, Андрюша, а не заносит ли тебя на поворотах? Или это и есть твоё понимание "сидеть тихо и не отсвечивать" в твоём новом исполнении? Впрочем, всё это дело завтрашнего дня, а сегодня надо собраться самому и велеть собираться Олексе.

Они покинули монастырь утром следующего дня сразу после утренней службы. Остановив коня за воротами обители, Андрей привычно перекрестился на маковки церквей и низко поклонился иконе Богоматери в киоте над воротами. Закончился первый и самый беззаботный этап его жизни в этом мире. Что его ждало впереди он не ведал, но вскакивая в седло он был полон веры в лучшее, ведь мало кому удавалось прожив одну жизнь получить шанс на вторую ...