Текст книги "Князь Барбашев (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Родин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)

Глава 36

Длинная вереница пленных и горы добра, выгруженные из трюмов, вызвали в обитателях водской деревеньки Краколье настоящий ажиотаж. Такого наплыва людей здесь видели редко. Обычно-то торговые караваны, идущие с верховьев, сворачивали задолго до них и уходили по Россони в Нарву, мало кто до устья Луги спускался. А уж с моря и вовсе единицы приходили. И те в основном были свои, ямгородцы. Вот и смотрели на подобное столпотворение кракольяне с нескрываемым интересом. А через некоторое время, привлечённые вездесущими слухами, появились и жившие в четырёх верстах к западу жители Лужиц – другой водской деревни на берегу Лужской губы.

Крестьян понять было можно: с кем, как не с такими вот караванщиками им торговать. До Ям-города то путь всё же не близкий. А так, глядишь, за нехитрый свой товар выручат пару монет, не покидая родных мест. Вот и возник на речном берегу стихийный торг.

Андрей препятствовать ему не стал, наоборот, пока другие торговались, одновременно перегружая товар и пленных на поджидавшие их тут речные струги, он занялся тем, что обежал на краере всё окрестное побережье, выявляя годные для стоянки морских судов места.

Ну а что? Ведь сколь ни тянули в его истории, а строить порт в устье Луги всё одно пришлось. Так почему бы ему и не воспользоваться своим послезнанием?

Давно известно, что борьба за выход к морю – один из главных сюжетов российской истории. Причём горячие споры и профессиональных историков и любителей велись в основном только о том, чем считать действия России: «захватывала балтийское побережье» или «возвращала своё новгородское наследие». И мало кто обращал внимание на самую популярную ошибку, гуляющую по книгам и учебникам: «Иван Грозный начал Ливонскую войну за выход к Балтийскому морю». Какой, к чертям собачьим выход! Такое ощущение, что все словно забыли, что у Ивана Грозного он уже был, этот самый выход! Причём почти такой же, что и у послесоветской России: от устья Наровы с Ивангородом, до устья Невы с Невским Устьем и далее на север, где граница была больше условной, но Выборг был уже датским городом. Выход-то в море был, да вот нормальных портов на нём, однако, не было. Ивангород пытался занять эту нишу, но всё же больше рассматривался как пограничная крепость, нежели как корабельная пристань.

И понимание сложившейся ситуации постепенно проникало в умы власть предержащих на Руси. Первыми строительством причалов озаботилось ещё правительство Елены Глинской. (Их останки были найдены в селе Венекю́ля (как ныне зовётся Норовское), но кроме пары заметок в специализированных журналах о них и не пишут нигде). По известным причинам, строительство было заброшено аж на четверть века. И только в июле 1557 года дьяк Иван Выродков и окольничий Дмитрий Шастунов по указу царя Ивана Грозного вновь начали ладить на реке Нарова пристань корабельную. Тогда же появилась и первая идея строительства ещё одного морского порта, восточнее Нарвы, в районе устья реки Луги.

Однако, неожиданно получив в свои руки ливонскую Нарву, правительство кардинально поменяло прежние планы. Строить с нуля новый порт в таком разе – непозволительная роскошь. Проще показалось использовать чужое, ведь к тому времени давно уже сложились и устоялись грузопотоки через Нарву, Выборг, Ревель и Ригу. И последующие 23 года Русь по максимуму использовала нарвские мощности, ведя прибыльную торговлю. А дальше всем известно: Смута, захват побережья шведами и Северная война.

Молодой царь, отношение к которому у Андрея было неоднозначным, но надо отдать ему должное, тоже интересовался Лужской губой. В 1701 году по его указу небольшим отрядом там проводился промер глубин. Но возведение Санкт-Петербурга и захват прибалтийских портов опять сделали строительство в устье Луги неактуальным.

Следующая попытка выдалась уже во времена Союза. Мало кто знает про военно-морскую базу в Ручьях, так и не достроенную в итоге. А порты присоединённых в 1940 году Эстонии, Латвии и Литвы вновь пагубно сказались на планах строительства в Усть-Луге своего торгового порта. Потом были ещё планы построить его там к Олимпиаде-1980, но тогдашний секретарь ЦК Компартии Эстонии сумел убедить Брежнева, что лучше вложиться в строительство Новоталлинского порта. А затем пришёл 1991 год...

И пришлось уже новой России всё одно вкладываться в Усть-Лугу – в порт, который всё сильнее отнимал транзит у прибалтийских лимитрофов в последние годы жизни Андрея в том его прошлом-будущем.

И вот теперь, обходя на краере места тех будущих терминалов, Андрей внимательно приглядывался к ним. Нет, он не настолько обезумел, чтобы строить здесь город за свой счёт. Но плотбище и амбары для Компании здесь заложить было бы неплохо. А со временем обустроить причалы для торговых и боевых кораблей. Ведь недалёкая Россонь позволит пользоваться ивангородским мытом, не нарушая лишних раз государевых наставлений.

Ну а потом, когда до власть предержащих дойдёт, наконец, необходимость иметь свою пристань (видимо сложится такая необходимость к тридцатым годам), он и предложит свой вариант с готовыми планами и расчётами. Да и проследит, чтобы в этот раз не затухла работа в виду ранней смерти правительницы...

Так в трудах и заботах пролетела неделя и, наконец, настало время, когда речной караван был собран и поутру отбыл вверх по течению, увозя добычу и «лишних» ратников. На следующий день отпустили нанятые Сильвестром лодьи, щедро заплатив кормщикам. И под рукой у Андрея разом осталось лишь три корабля и шесть десятков человек наёмной дружины, обходившихся ему в довольно кругленькую сумму – 120 рублей в год, не считая зерна.

Теперь настало время выяснить, какой из двух доставшихся ему корабликов был более крепкий. На три-то судна у него ни обученной команды, ни кормщиков пока не хватало. Всё, что удалось нанять за зиму, всё ушло в Любек и Выборг.

В конце концов, сошлись на том, то гданьский когг лучше, всё же недаром Гданьск был одним из центров кораблестроения Ганзы. Ну а рижанина решили использовать как запчасти. В конце концов, тросы, паруса и другое шкиперское имущество тоже денег стоят. Об охране оставляемого трофея договорились с кракольским старостой, после чего перегрузили весь оставшийся товар, мало нужный на Руси, но пользующийся спросом на западе, на два корабля и, подняв все паруса, вышли в море.

В капитанской каюте царил полумрак. Слабый свет, пробиваясь сквозь слюду окна и бархатные занавески, тускло отсвечивал на деревянных стенах. На койке, полузакрытой ещё старым хозяином зелёными шторками, спал, не раздеваясь, Андрей, ныне ставший капитаном и навигатором на «Святом Николае». Гридя же теперь распоряжался на когге, перекрещённым им же в «Верную супружницу». Над обоими кораблями гордо реяли красные флаги с белой лодьёй в круге из двенадцати звёзд, издали сообщая всем, что перед ними конвойные корабли торговой компании из Руси.

Снаружи к привычному скрипу набора и снастей вдруг добавился новый шум. Глухо донеслись слова команды. По палубе затопали тяжёлые башмаки и краер, вздрогнув, стал валиться на борт.

Вот уже пятый день оба корабля крейсировали недалеко от острова Осмуссаар, вознёсшемуся из воды в самом устье Финского залива. Здесь они по договорённости поджидали возвращение торгового каравана из Любека. Но тот почему-то запаздывал.

К самому острову старались не приближаться. Морское дно вокруг него, особенно севернее, скалистое и спускается в глубину обрывистыми террасами. Якоря держит плохо, а на мель выскочить раз плюнуть. Недаром люди рассказывают, что островитяне не держат собак и петухов, чтобы те своим лаем и кукареканьем не подавали знак проходящим судам, потому как корабль, наскочивший в тумане на камни острова, становился их законной добычей.

Сам остров был не высок и не велик. Поверхность имел ровную, чуть наклонённую в сторону побережья. Поэтому в ясную погоду при хорошей видимости остров почти весь просматривается даже с недалёкого материка. Что уж говорить о мимо проходящих судах.

Спустя какое-то время в дверь капитанской каюты громко постучали. Спящий князь вздрогнул и заворочался. Стук повторился. Андрей с трудом разлепил глаза и бессмысленно огляделся, словно соображая, где это он. Новый требовательный стук заставил его вздрогнуть и, наконец, проснуться. Чёрт, сколько же он поспал? Судя по состоянию, совсем немного. Видимо там что-то случилось, раз его всё же будят. На своём корабле он быстро установил привычный ему по службе обычай не беспокоить командира по пустякам. Иначе, зачем нужны вахтенные офицеры?

Хриплым "да", он разрешил будящему распахнуть хлипкую дверцу и вырасти на пороге. Ну, кто бы сомневался, что мужики пошлют с вестью зуйка. Жизнерадостная физиономия Тимки вызвала у Андрея непроизвольную улыбку.

– Княже, на горизонте паруса. Вахтенный начальник повернул им навстречу. Ты просил будить, когда наш конвой покажется. Вот, значить, наши и идут.

Андрей вспомнил, что действительно, давал такое распоряжение и поморщился. Что ж, сам виноват. Кивнув, он отпустил зуйка и, свесив ноги с койки, принялся нашаривать скинутые сапоги.

Когда он появился на палубе, краер уже довольно близко подошёл к каравану, видом которого Андрей невольно залюбовался. Тяжелогружённые лодьи шли, переваливаясь с волны на волну, разбивая гребни своими крепкими носами. Попутный свежий ветерок надувал льняные паруса, белоснежные в солнечных лучах. Князь быстро пересчитал их: возвращались все. Что ж, наконец-то их нудное крейсерство туда-сюда окончено. Теперь оставалось лишь сопроводить караван до устья Наровы, и можно было идти по своим делам.

Постояв на палубе ещё немного и дав ценные указания вахтенному, Андрей спустился обратно в каюту, досыпать, велев будить лишь ввиду неприятеля.

Однако обратный путь до Норовского прошёл без помех. У Ревеля, правда, было сунулись парочка на ботах, но тут же скрылись обратно, сообразив, что тут им явно ничего не светит. А когда впереди открылись знакомые берега, краер и когг, отсалютовав флагами, развернулись в обратную сторону и вскоре скрылись в туманной дали. Теперь настал их черёд поработать "купцами". Путь им лежал в Любек, ибо где ещё продавать янтарные заготовки. Не в Гданьск же заявляться. А в Кёнигсберге хорошей цены за сырьё не дадут, его там и своего хватает.

На этот раз стоянка в Любеке затянулась. И тому было много причин.

Во-первых, нужно было выгодно распродать захваченное. Самим сбытом занимался прихваченный как раз для этого с бусы приказчик. И дело своё он знал туго: торговался долго и вдумчиво. Цену не гнул, но и сильно не занижал. Мало ли, что товар ворованный, а ты пойди – докажи: бумаги то выправлены чин чином. Да и во времени приказчика не ограничивали.

Во-вторых, у Андрея были свои дела в столице Ганзы. Для начала он посетил мастера, у которого забрал заказанные ранее линзы. Не стеклянные, нет, а выточенные из горного хрусталя. Дорого? Да. Те же линзы из стекла стоили бы дешевле. Но жаба была безжалостно загнана вглубь, потому как линзы эти предназначались для нужного дела. Ведь Андрей, наконец-то, озаботился созданием оптического прибора. А то сколько можно всё на глаза полагаться.

Как известно, если две двояковыпуклые линзы вставить в трубку на определённом расстоянии друг от друга – получится подзорная труба. Правда, следует помнить, что изображение в ней будет перевёрнуто с ног на голову. Для того, чтобы изображение было прямое, окуляр нужно сделать составным – из двух-трёх линз. Технологически это заметно сложнее, но даже для средневековья это не являлось невозможным.

Однако мудрить Андрей не стал. Он просто прибёг к хитрости ещё не родившегося Галлилея. Тот в своём телескопе использовал выпуклую фронтальную линзу и вогнутую в окуляре. А по такой схеме изображение не переворачивается.

В-третьих, предстояло теперь эту самую трубу собрать. И если кто думает, что это плёвое дело, то он зря так думает. Конечно, сидя в своё время на разных исторических и алтьисторических сайтах, теорию создания примитивной подзорной трубы он более-менее узнал. Но от теории до практики шаги бывают разные. Всё, даже оптимальную длину между линзами, приходилось нащупывать всё тем же "великим" методом "научного тыка" и множественных экспериментов. Однако, изрядно намучившись, и чуть не растеряв драгоценные линзы, Андрей всё же получил на выходе свой первый удобоваримый экземпляр. И пусть корпус его был сделан из бумаги, покрытой густым слоем лака, и он не складывался, как в фильмах, но зато дальность обзора увеличилась в разы! Что давало в его руки дополнительные возможности.

После успешного испытания князь поспешил заказать у шлифовальщика новые линзы с расчётом ещё на три трубы. Но горный хрусталь – это долго и дорого. Пора было торопить Брунса. Конечно, надеяться, что у него сразу получится оптическое стекло, по меньшей мере, наивно, но начинать с чего-то надо. Пусть запустит производство, а там и свинцовое стекло "придумаем" (хотя нет, именно придумаем, так как пропорций он не знал, помнил только, что варят его с поташем).

В-четвёртых, кроме всего прочего надо было пробежаться по книжным лавкам и среди всего того мусора, что лежало на деревянных прилавках отобрать нужное. Долгий забег и длинные разговоры с книготорговцами значительно облегчили его карман, зато сделали владельцем поистине бесценных изданий. Всё же недаром Любек был морской столицей! Одно "Руководство об изготовлении и использовании астролябии" Штёфлера чего стоило. А его же астрономические таблицы и "Эфемериды" Региомонтана продлённые неизвестным автором с 1506 года по 1530? Ну а несколько чисто художественных книг, прихваченных для кучи, можно и не считать. В общем, две кипы перевязанных верёвкой книг и несколько бумажных рулонов были принесены на корабль и сложены в капитанской каюте.

Ну и в-пятых, нельзя забывать про новых знакомцев. Быть в Любеке и не посетить такого человека как Мюлих по меньшей мере было бы не вежливо.

А потому ещё в первые дни Тимка-зуёк был отправлен с запиской по известному адресу и принёс ответное послание, в котором богатый патриций приглашал русского торговца в гости. Чем Андрей и не преминул воспользоваться.

Матиас Мюлих встретил его в своём кабинете. Несмотря на напускную весёлость, было видно, что купец явно чем-то озабочен. Угостив гостя знаменитым марципаном и перекинувшись парой слов о пустяках, он вскоре перешёл к делам насущным.

– Вы как всегда удачливы, герр Барбашин. О вашем янтаре уже судачит весь городской цех его обработчиков.

– Разве я что-то нарушил?

– Ну, если только ценовую политику, – усмехнулся купец. – Но и то, на чуть-чуть.

– Значит, ничего страшного. А вот вас что-то явно гнетёт.

– Проблемы торговли, знаете ли. Горожане так не любят, когда у них отбирают их хлеб, что готовы пойти на любые крайности. Но ведь и мне надо торговать не только их товаром.

– И что же случилось на этот раз?

– Да всё то же самое. Брат прислал слишком большую партию, вот любекчане и волнуются. Всё бы ничего, но местные производители посуды возмутились слишком большим количеством металлической посуды из цинка и обратились в совет.

– И? Неужели совет запретил вам торговать?

– Нет, что вы. Но он по привычке ограничил время торговли. И, увы, оно истекает.

– Ага, а мне вы пожаловались в надежде, что всю эту посуду скуплю я.

– Скажем так, я был бы премного благодарен такому развитию событий.

Андрей хмыкнул. Купец всегда купец и свою выгоду отыщет везде. С другой стороны цинковая посуда это весьма неплохо! Из неё можно было получить цинк. Конечно, пушки можно было отлить и из обычной бронзы в соотношении 90 к 10. Но англичане недаром придумали особый сплав, обозвав его пушечной бронзой, куда добавляли ещё две доли цинка. Правда, с учётом привоза всех металлов из-за рубежа, такие пушки явно выходили золотыми. Но не с чугунием же возится. Был бы он инженером-технологом, может и взялся бы. А так, берём что имеем.

– Не хочу вас огорчать, герр Мюлих, но столько посуды мне вряд ли понадобится. Лучше бы вы весь свой цинк привезли рудой.

– А вы опять за своё, герр Барбашин – рассмеялся купец. – Я помню ваши слова и предложения. Но продавать посуду по цене лома я не собираюсь.

– Да я и не надеялся, – покривил душой князь.

– Ну и прекрасно. Конкретные вопросы обсудим позже, а пока вернёмся к вам. Ведь вы явно хотели что-то от меня?

– Ваша наблюдательность делает вам честь, – усмехнулся Андрей. – Да, я бы хотел с вашей помощью найти бумажного мастера.

– Ну и аппетиты у вас. Бумага – очень ценный товар и делиться секретами её производства, не очень умное решение. Вы начнёте делать её сами, а значит, перестанете покупать её у меня.

– А разве вы торгуете бумагой? Что-то я не видел её в списке ваших товаров. А подставить ножку конкуренту – сам бог торговли велел.

– Увлекаетесь языческими богами?

– Ныне это входит в моду.

– Да уж, боги Греции и Рима вновь возвращаются в Европу. Ну а над вашими словами я подумаю. Бумажные мастера ведь ныне в цене.

– Главное, чтобы цена не была заоблачной.

– Хм, а как долго вы ещё намерены простоять в Любеке?

– Достаточно, чтобы не попасть на осенние шторма.

– Тогда, думаю, вопрос вполне решаем.

Андрей знал, о чём говорил. Времена пергамента и бересты постепенно уходили в прошлое. Возросший документооборот требовал относительно дешёвый писчий материал, и таким давно стала бумага. Вот только своё производство на Руси как всегда развивать не стали и пользовались исключительно привозной. В 14-м – начале 15-го века использовалась в основном бумага итальянского производства, в 15-м веке – французская, а в 16-м – немецкая и польская. И лишь Иван Грозный захочет изменить эту тенденцию. А ведь при всей своей дешевизне, бумага приносила неплохой доход. Привозили её стопами, которые содержали 480 листов. Но в розницу продавали уже дестями. А каждая десть содержала 24 листа. То есть в одной стопе было 20 дестей. Стоила десть на русском рынке 3 деньги, хотя временами прыгала и до 6. Вот только в той же Франции она была в два раза дешевле. И получается, что каждая стопа бумаги с учётом транспортных и других побочных расходов приносила не меньше 40-50% доходности. А ведь везли её сотнями стоп. И с учётом, что цена на бумагу ещё вырастет, это было поистине золотое дно! Конечно, государева казна, дворцы и приказы закупали бумагу не как все, у скупщиков из числа русских купцов, а напрямую у иностранцев, но всё одно, закупала. Потому как взять больше неоткуда.

Вот, обдумав всё это, и решился Андрей подхлестнуть развитие и в этой области. Как и в случае книгопечатания, зачем ждать времена Ивана Грозного, если можно сделать сейчас и стать поставщиком двора? Поначалу он надеялся найти мастеров в соседней Литве, но, как оказалось, Великое княжество Литовское тоже ещё не дошло до своей бумажной промышленности, и пользовалась исключительно привозной бумагой (ну не знал он, что первую бумажную мельницу литвины сообразят лишь в 1524 году). Вот и пришлось искать мастера на чужбине. И если Мюлих поможет, то это значительно облегчит задачу, ну а если нет, что ж, не только на него одного полагались. Но своя бумага была нужна и нужна в больших количествах.

А вообще поход в гости прошёл конструктивно. Кроме латунной посуды, князь неплохо закупился такими нужными вещами, как сера и селитра. Как говорится, пороховая мякоть хорошо, а гранулированный порох значительно лучше. Андрей процедуру знал, причём на этот раз не только теоретически. И зимой смог даже повторить сей подвиг, обучая двоих отроков, которым и предстояло стать зелейными мастерами его вотчины. Нового пороха сделали немного, но Андрею для сравнительной стрельбы хватило. Теперь вот в Бережичах ладили зелейный амбар на другом берегу Жиздры. Потому как полностью гарантировать безопасное производство Андрей не мог, и, как умел, спасал деревню от катастрофы.

Кстати, ввиду ахового положения с удобрениями, идею селитряных ям пришлось рубить на корню. Порох порохом, но продуктовая безопасность вотчины всё же стояла на первом месте. Вернуться к ним придётся, это не вопрос, но уже на полностью "научном подходе", то есть на том сырье, что будет оставаться сверх того, что на поля нужно. Ну а пока потребности в порохе придётся удовлетворять по старинке, закупками.

Что Андрея удивило, так это то, что Мюлих действительно помог. Братья и вправду никак на поставку бумаги на Русь завязаны не были, зато имели свои интересы в Нюрнберге, родине бумажной промышленности Германии. Вот и появился с его помощью на краере новый пассажир, привлечённый обещанием неплохих заработков в далёкой Русии. Контракт с ним оформили стандартно, на три года с условием обучения местных умельцев. Вот только остро вставал вопрос: где ставить производство? В Москве не хотелось (слишком быстро узнают истинную стоимость создаваемой им бумаги, а он-то хотел хоть пару лет посидеть на монополии и поснимать сливки), в Бережичах и так всё уже забито под швах, а камская вотчина уж слишком далеко и не обустроена. Похоже, пришло время прикупить новых земелек.

Тут Андрей непроизвольно хрюкнул. Куча знатных людей, служа государю не за страх, а за совесть, еле сводили концы с концами, досуха выдаивая скромные вотчинки. А он тут о покупке новых думает. Хотя ещё шесть лет назад, едва появившись тут, был по статусу ничем не лучше тех же Шуморовских. И ведь не скажешь, что братья глупее его. Просто его взгляд на то, где и как можно получить деньги сильно отличается от их. Тут, правда, вставала другая проблема: как бы не превратиться в адепта золотого тельца. Он видел таких дельцов в иной реальности. Ощущение своей избранности, своей сверуспешности, представление, что вот они подняли бабло, и теперь могут учить жизни всех остальных так и пёрло из них через край. Они истинно верили, что ничего, кроме умения наварить денег, людям не нужно. А любое другое знание не просто лишнее, а даже вредно. И в этом была главная опасность. Незаметно, он мог скатиться до их уровня и тогда всем его прогрессивным мыслям придёт конец. Считая, что схватил бога за бороду, он будет мерить всё, как и они, лишь одним критерием: критерием денег. Деньги для него станут целью и смыслом. Я имею больше – значить я лучше. Вы не смогли – вы хуже. Это была самая настоящая прелесть с точки зрения православного человека, и не каждый мог с ней совладать. Одно радовало: раз он способен думать об этом, значить ещё не всё так плохо. Главное почаще напоминать себе, что деньги это не цель, а средство, и к власти он стремится не ради власти, а ради большой цели.

А новую вотчину покупать всё одно придётся.

Вот с такими мыслями их владельца "Святой Николай" и "Верная супружница" покинули гавань Любека и взяли курс домой.