Текст книги "Князь Барбашев (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Родин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 50 страниц)

А вот попадись ему 'Повесть об Акире Премудром' да 'Девгениево деяние', что нашёл Андрей в монастырской библиотеке, и которые, как монахи говорили, ещё со времён Киевской Руси остались, или совсем уж свежее, дьяка Курицына произведение 'Сказание ο Дракуле', может и о другом задумался мальчишка?

Кстати, с этим 'Сказание ο Дракуле' у Андрея вообще затык вышел. Беря ту книгу, он ещё думал, что она о чём-то другом, мало ли, имя схожее, но, прочитав первые строки: "Бысть в Мунтьянской земли греческыя вѣры христианинъ воевода именем Дракула" – понял, что нет, не ошибся и прочитал всю повесть запоем.

Он-то считал, что все эти сказки о Цепеше только европейцы тискали и вдруг на тебе – свежепереписанная книжица, да ещё и автор её недавно только помер. А переписали её по велению игумена (о том по секрету проболтался Андрею брат Мисаил, что помогал переписчику, ну там, перо подать, да свечу поменять), что только подняло авторитет отца Иуавелия в глазах княжича. Ещё бы – святой отец читает не только жития, но и не чурается "неполезных повестей". Он бы теперь не удивился, если б оказалось, что игумен один из тех безвестных героев русского просвещения, что несли новые веяния в патриархальную Русь. Ведь думать, что Возрождение, будоражащее нынешнюю Европу, стороной обошло её может только глупец, либо подлец. Идеи не задерживают границы – но они должны вызреть, слиться с традициями той земли, куда проникли и лишь тогда дадут благие всходы. А иначе могут принести не только хорошее, но и вредное. Вот Пётр I внес кучу идей, даже не попытавшись их адаптировать и что? Часть прижилась, часть умерла, но с той поры осталась на Руси какая-то двоякость в обществе и пренебрежение к идеям своих. "Что вы умничаете? Чай в Европе поумнее люди живут, а такого не придумали, а уж вы-то куда?" – так, или примерно так слышали в ответ тысячи человек, предлагавших свои изобретения государству. Уже Карамзин, в целом положительно оценивая реформы Петра, не смог не сожалеть о том, что Петр 'насиловал' русскую природу и резко ломал старый быт. Он так прямо и заявил: 'все русское было искоренено, мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России, а виною тому – Петр'. Ну и кому от этого стало лучше?

Так вот, задумавшись над этим, поймал он себя на мысли, что это шанс. Шанс начать хоть какой-то прогресс. Ввести в обиход баллады, написанные в его будущем, но подходящие к этому времени, что любил слушать и помнил наизусть со времён школьной юности. Переписать творение Лихоталь, которую запоем читал в детстве. А что? В этом времени его книга будет прорывом, тут ещё не сформировались литературные критики, что под лупой рассматривают каждое слово, нет государственной цензуры как таковой и народ не испорчен многочисленным бульварным чтивом. Церковь? Это да, эти могут и похерить всю идею на корню, но ведь и к ним подход можно найти, не все же там ретрограды (игумен, вон, уж точно сразу рубить не станет), надо только хорошенько постараться, да подход найти.

А постараться надо, а то какой-то плохой из него прогрессор-попаданец получается. Заклёпкоманы плюются в стороне. Устройство станков различных он не знает, точных месторождений тоже (ну бывал он на ленских приисках и что, где та Лена и где Русь 16-го века). Хорошо хоть по своей основной профессии артиллериста много знал, но толку от этого знания, если не брать в расчёт различные взрывчатые вещества, немного. А вы попробуйте, соберите корабельную АК-130 в условиях средневековой Руси. Ненаучная фантастика в соседнем разделе, как говориться.

Так что изменение культурной жизни на Руси он посчитал вполне приемлемым шагом в развитие державы. Отправной, так сказать, точкой.

А что? Книг, чтобы по Руси разошлись, надо много, а значит, рукописные варианты не выход. То же книгопечатание на сто лет раньше ввести разве плохо? Готан, конечно, подложил свинью, но не всё пока ещё плохо. А там и думать потом будем. Эх, ему б токарный станок, на котором он в школе на трудах учился работать, либо кузню друга, что художественной ковкой снабжал коттеджи местных богатеев и на которой они варганили замки для мушкетов ролевиков-реконструкторов. Мечты, мечты, где ваша сладость?

Глава 2

Этот по-осеннему яркий солнечный день начался как обычно, с молитвы. Потом был пустой завтрак и занятия у брата Мефодия. Но вот, когда после обеденного сна княжич направился во двор, чтобы поупражняться с Аггеем, перед открытыми воротами монастыря остановилась кавалькада всадников. Спешившись и перекрестившись на маковки церкви, ведя коней под уздцы, они вступили на территорию обители.

Впереди всех, отдав поводья своего коня подскочившему отроку, шагал уже не молодой, светло-русый, судя по ухоженной, хоть и покрытой сосульками бороде (осень конечно на дворе, да поздняя, снег да стужа уже зимняя стоит), богато одетый мужчина. Уверенной походкой он направился вслед за встретившим его монастырским служкой, смотря прямо перед собой и не обращая внимания на всё вокруг. Остальных воинов, сопровождавших мужчину, повели в гостиный дом, где им и предстояло пробыть всё время, что их начальник пробудет у игумена.

Андрей с интересом посмотрел за гостем, а затем собрался уже идти на занятие, когда его догнал Мисаил. Судя по раскрасневшемуся лицу и высыхающим на морозе капелькам пота, был он до этого у печников или в каком-то другом жарко натопленном помещении.

– Что ж вы братца-то своего не узнали, княжич? – торопливо бросил он, но, вспомнив об андреевой болезни тут же смутился, и так же торопливо добавил: – То брат ваш старший, князь Михаил Иваныч, что в отца место занял. Прибыл к отцу настоятелю, видать про вас говорить будут.

Андрей вновь, уже по-другому, оглядел прибывших ратников, подметил их добротный наряд (что говорило о том, что братец явно небеден) и решил, что занятий сегодня уже не будет. Если брат прибыл по его душу, то вскоре и его должны были позвать к игумену, а значит, надо пойти самому, чтоб меньше искали. Не то, чтобы в монастыре было плохо, но на волю хотелось. Пора было начинать самостоятельную жизнь. Да и с вотчинкой пора бы уже определяться. А иначе какой он князь?

Как он и думал, буквально вскоре его нашёл служка и велел идти в игуменскую келью. Там, восседая на лавках, его уже ждали игумен и приехавший мужчина. Взгляд пронзительных светло-зелёных глаз изучающе уткнулся в Андрея. Играть в гляделки тот не стал и опустил очи долу, как положено воспитанному отроку.

– Ну, здравствуй, брате, – усмехнулся в густую бороду Михаил. – Вот, отписал мне отец Иуавелий, что переменился ты сильно, желаешь послужить государю и вере православной не в стезе монашеской, но воином.

– Здрав будь и ты, брат. Всё по воле господней переменяется, вот и со мной тако же произошло. Надеюсь, нашему роду то не в помеху станет?

Князь Михаил, услышав вопрос, лишь хмыкнул, а игумен одобряюще качнул головой. Что-что, а верность роду на Руси ныне была оплотом всего жизненного уклада.

– К сожалению, отец все вотчины поделил между братьями, считая тебя слугой божьим, и многого я тебе дать не могу, – задумчиво начал Михаил, внимательно глядя на Андрея. – Но, могу помочь устроиться житьим в государев полк.

Слушая брата, Андрей только мысленно улыбался. Всё верно, служба в государевом полку давала какое никакое жалованье, а близость к монарху – хорошая ступень для карьеры. Любой нынешний малообеспеченный дворянин (а Андрей, хоть и князь, был именно таким), да и не только, с жадностью схватился бы за это предложение, но, как будет говорить ещё не родившийся Атос: "для Атоса это слишком много, а для графа де Ля Фер слишком мало". Лучше быть первым в деревне, чем мелким человеком в столице. Хотя множество князей, даже потомки некогда удельных, с Андреем были б не согласны. Тот же Холмский при отце нынешнего государя не остался в своей единственной деревне (из которой половина была даже не его), а продал всё и отъехал на службу к Ивану III, где и сделал карьеру, попутно обрастая вотчинами. А вот Андрею подобное, в свете забрезживших в голове, но ещё до конца не определившихся планов, было пока не нужно.

Разговор с братом получился не простым и, если б не игумен, могло б и поркой закончиться (в роду и не таких молодых сечь могли, и высокая должность бы не помогла, что совсем уж Андрея в изумление повергло, когда о подобном прознал), но всё же своего Андрей добился. Может и не в тех масштабах, что хотелось, но рублей сто, что брат обещал вместо вотчины к лету переслать, были по нынешним временам очень большими деньгами. Слава богу, с братом они расстались полюбовно. Михаил под вечер остыл, даже пожурил младшего, а потом подсказал, кто из московских вотчинников ныне на мели и часть сёл продаёт. Это оказалось тоже той ещё проблемой. Большую часть таких вотчин родичи покупать старались, чтоб богатство рода не распылилось, но случаи бывали разные. Вот на таких-то и указал Михаил на прощание.

С утра, отстояв службу в храме, кавалькада всадников покинула монастырь. Михаил, как старший в роду, подтвердил все договорённости по поводу воспитания Андрея в обители, а самого брата ждал в гости на рождество, где собирался наново познакомить Андрея со всеми братьями, ибо грех это – родичей не помнить. Человек на Москве родом крепок, да и помощь в трудную минуту кто окромя их окажет?

На это Андрей возражать и не подумал. Год, максимум два он ещё мог посвоевольничать, а потом придётся ему вливаться в общую струю государева служения и к тому времени должен он быть принят в среде именитого дворянства. Иначе о боярской шапке и мечтать не стоит, а без боярского чина многого на Руси не изменишь.

С отъездом брата жизнь быстро вошла в привычную колею, а через некоторое время Андрей просто взвыл от нагрузки, которую сам на себя повесил. Но упорство, качество, доставшееся ему от прошлой жизни, заставляло его идти дальше, матерясь сквозь зубы и обзывая себя очень неприличными словами. А ведь он ещё с дуру увязался за братом Силуаном, который в монастыре исполнял должность эконома.

Ведь кто такой эконом? Это монах, который отвечает за то, чтобы все выглядело благолепно, чтобы хорошо работало монастырское хозяйство. В монастыре ведь есть ещё много служб, которые скрыты от взглядов прихожан, – столярная и иконописная мастерские, пекарни, конюшни...

Есть сельское хозяйство, благодаря которому монастырь живёт и зарабатывает себе на хлеб насущный, есть рыбный промысел и ещё множество других, за которыми необходим глаз да глаз, и следить за этим должен 'свой' человек, из братии.

Монастырские монахи плели у себя в кельях корзины, и они с прибытком продавались на окрестных рынках, как и монастырский мёд, мука, хлебобулочные изделия или плодово-ягодная продукция.

Вот эти обязанности и лежали на плечах эконома.

И если чему и можно у него было поучиться, так это правильному ведению хозяйства, что для Андрея было явно нелишним.

Не то чтобы он был полным профаном в этом деле, всё же детство и юность его прошло в большом селе, хотя учился он в городской школе. Просто село от города всего в 6 километрах стояло, и к нему ходил городской автобус. Но сельскую жизнь тогдашний Олежка наблюдал, можно сказать, изнутри, хотя сильно в дерби не вдавался.

Однако поездки и беседы с экономом много нового открыли княжичу.

Он-то думал – стану вотчинником, заведу фермерские хозяйства. Мечтатель! Столкнувшись с реальной жизнью русской деревни 16-го столетия, он только за голову схватился. Тут не свободных фермеров, тут крепостничество развивать надо! Как там, у Милова было? Единственной системой, которая могла бы эффективно отчуждать прибавочный продукт в условиях средневековой Руси, была не рыночная, а крепостное право. Лишь крупное феодальное хозяйство путём сверхэксплуатации крепостных крестьян могло выполнить весь комплекс полевых работ, передавая при этом в руки хозяина значимую часть собранной с полей продукции. И уже помещик мог этой продукцией торговать.

Ох, недаром даже в его время большинство товарного хлеба дают не фермеры-одиночки, а всякие там колхозы-кибуцы да агропромышленные комплексы. Не тянет подобное крестьянин-одиночка. Себя, семью и налоги ещё вытянет, а на свободную продажу уже нет. И не потому, что тунеядец, нет, мужик тут пашет от зари до зари. Всё дело в совокупности причин. Тут вам и плохие почвы, и почти полное отсутствие агротехнической культуры, завязанной на удобрениях, и нехитрый сельхозинвентарь, и слабые лошадки, и крестьянская чересполосица, как бы смешно это не казалось, и множество других. Даже меньшее число дней пригодных для сельскохозяйственных работ по сравнению с той же Европой, играло свою роль.

Все же правду писали учёные: "климат является важнейшим элементом природы, который играет решающую роль в формировании окружающего человека ландшафта, растительного и животного мира, определяет возможности и направления сельскохозяйственной деятельности и развития ремёсел".

Климат же влияет и на расселение людей. Оттого и раскинулись по всей Руси небольшие деревеньки (от одного до четырёх дворов), затерявшиеся среди лесов. А при незначительной плотности населения остро встаёт вопрос внедрения более-менее интенсивных способов земледелия, таких как, например, трёхполье, ведь места вокруг хватает, а тот же подсечно-огневой способ на лестных росчистях, после пожога леса, давал просто огромный урожай в первые два-три года, а потом можно и новое поле выжечь. Ну и зачем крестьянину трёхполье где урожай чуть ли не на порядок ниже, а мороки с ним больше?

А ещё такие мелкие поселения больше тяготеют к натуральному хозяйству, что вредит уже капитализации всей страны. Да, были уже относительно густо заселённые территории с более интенсивным сельским хозяйством (тем же двупольем или трёхпольем), но это были скорее островки в океане малых деревень и огромных просторов. Так что до свободных фермеров тебе, Андрюша, ещё работать и работать.

– Вот тут монастырский покос, – говорил Силуан, указывая на заснеженный луг, мимо которого пробегали сани. – А на другой стороне – деревенский. Монастырское стадо большое, ибо кормов запасено с избытком, а вот у смерда не у каждого животина водиться. А почему? А потому как монастырский покос смерды убирают артельно: пришли всей деревней, навалились и скосили столько, сколько надо. А себе каждый сам лужок косит. Вот не свезло тебе, бабы у тебя одни, и накосишь ты только на свою бурёнку да конька, а другому сыновья подмогут, так на второго коня, аль бычка сенца заготовишь. Потому-то деревенское стадо малое, да в учёте неустойчивое, что не успевает смерд себе много накосить.

Из таких вот коротких пояснений на натуре и состояло обучение княжича искусству ведения хозяйства с одновременным объездом ещё не очень обширных, по молодости-то лет обители, монастырских владений.

Ещё одним плюсом общения с братом-экономом было знакомство с купцами.

Ох, не зря брат Силуан занимал место эконома. Мёд, получаемый в качестве оброка, а особенно воск, который шёл на освещение, хорошо ценился, как на Востоке, так и на Западе. Но монастырь стоял на Оке, и восточная торговля была ему ближе, потому как с Литвой в последнее время слишком часто воевали, а война, как известно, торговле вредит. Вот брат-эконом и завёл большие знакомства среди той купеческой братии, что на Восток поглядывала. Пусть до Волги отсюда и подалее, чем от той же Коломны, да всё безопаснее выходило. На литовском рубеже то и дело купцов задерживали да обирали, вот и получалось, что на Волге больше шансов с прибытком остаться. Ну а коль боишься к татарам плыть, так на Мологе своя ярмарка для того есть.

Вот тут-то Андрей, что называется, сделал стойку.

Он ведь почему на деньгах настаивал вместо вотчины, да потому что собирался вложиться на паях в торговое предприятие, чтобы деньги, которые ему привезут, успеть прокрутить и увеличить. А только потом уже озадачиться покупкой вотчины, да и на планы, которые кусками стали появляться в голове, ещё не оформившись в один большой, деньги подкопить стоило. А для того надо хорошо разбираться в местных условиях. Ведь одно дело книги, читаные им в той, прежней жизни, пусть и такие подробные, как у Фехнер, а другое – взгляд человека, живущего этой торговлей, знающего, так сказать, все подводные камни.

Купцы откровенничать с княжичем поначалу не желали, но, благодаря брату-эконому, контакт потихоньку наладился. Ох, и много интересного они порассказали, здорово пополнив копилку знаний Андрея во всём, что касалось цен и товаров.

От них же княжич узнал и про такое явление среди купечества, как складничество. Купцы-складники организационно выступали как единое торговое предприятие, но доход они делили из расчёта внесённых каждым из них паёв или товаров. Они же заменяли друг друга в поездках, неся материальную ответственность за доверенный чужой товар. Можно сказать, готовый скелет нормальной торговой компании.

Тогда-то и задумал Андрей стать таким вот складником, войти к кому-нибудь в дело своими деньгами, вложив со своей стороны примерно так с полсотни рублей. Брат Силуан идею княжича одобрил, и даже порекомендовал кое-кого. Купцы-складники – Пётр и Чертил (вот прозвал батюшка так прозвал) – считались в округе людьми довольно состоятельными. И то сказать, большинство-то их сотоварищей товара на десять-двадцать рублей набирало, да по окрест и развозило, а они сотнями ворочали и грамоту на заграничную торговлю имели (отчего брат Силуан-то с ними и знался). Хотя сами они себя богачами не считали, ибо были и в их городке купцы побогаче, а уж на казанскую ярмарку иные с оборотом в тысячу и более рублёв собирались, но чем они Андрею и понравились, горели желанием выйти в сотню лучших гостей московских. Амбиции – наше всё!

Сами купцы такому предложению поначалу не сильно обрадовались, но брат эконом и тут не подкачал. Умел монах с людьми ладить, что уж тут скрывать. Такому искусству только завидовать, да перенимать стараться. Андрей и молчал, впитывая все тонкости силуанова обхождения, понимая, что урок этот не раз ещё ему в жизни пригодиться.

В общем, купцов брат эконом уговорил, тут же и по рукам ударили. Таким вот макаром дело накопления капитала и сдвинулось с мёртвой точки.

А ещё Андрей принялся обучаться, вот не поверите – игре на гуслях.

Ведь если что и нравилось Андрею в новом теле, так это музыкальный слух княжича. В своём прошлом он тоже петь любил, да и на гитаре побренькивал, но вот слуха у него не было. Точнее не так. Не то, что бы совсем уж медведь на ухо наступил, явную фальшь он определял, но мельчайшие тонкости, слышимые музыкантами, для него были уже недоступны. Ну и голос был не ахти, особенно, когда нужно было верхние ноты вытянуть. Оттого петь он любил, но больше в одиночестве или в пьяной компании, когда поднабравшемуся народу уже было глубоко фиолетово до чистоты исполнения.

А вот княжичу и слух, и голос достались отменные. Да только вот беда, ничего из того, на чём привык играть Андрей (читай гитары), здесь не было. Точнее, где-то в Испании прообраз гитары уже звучал, но вот до Руси он пока не дошёл. Он долго присматривался к местным музыкальным инструментам, пока не решил обучиться игре на гуслях. Впрочем, выбора то, по большому счёту, и не было. Дудки-сопелки петь и играть не позволяют, лира ещё только входила в обиход, а домбра до гитары явно не дотягивала.

Гусельную же музыку он открыл почти под конец своей первой жизни, посмотрев сериал "Серебро", а потом отыскав на просторах инета песню из него в исполнении Евгения Бунтова. На его домашнем компе была накачана большая коллекция мелодий и песен, многие из которых он помнил наизусть, а значит, мог и воспроизвести довольно близко к оригиналу, ввести в нынешний обиход, так сказать.

А потому, нагло воспользовавшись возможностью покидать стены монастыря, Андрей отыскал в одном из ближайших сёл старика-гусельника, которого окрестные крестьяне, да и мелкие дворяне тоже, приглашали поиграть на свои пирушки-праздники и который взялся обучить его тонкостям игры на этом древнерусском инструменте.

Точнее отыскал не он сам, а его новый послужилец.

Ведь, как любому представителю высшей знати, ему требовалось сопровождение в пути. Ну не принято по-другому ныне. Вот чтобы не выбиваться из образа, Андрей и нанял Олексу – здоровенного по местным меркам детину шестнадцати годков от рождения. Оно, конечно, молодому княжичу более "дядька" полагается из мужиков постарше, чтоб, значится, помогал "дитятке" в пути-дороженьке, ну да и так сойдёт. Ему в пути более сотоварищ нужен, воинскому делу обученный.

С Олексой же знакомство вышло весёлое. Выбравшись ещё по осени в очередной раз с отцом Силуаном на торг, Андрей отправился побродить среди людей, больше слушая разговоры, чем рассматривая товары. Ибо где ещё можно узнать столько разных слухов и новостей, как не в корчме и на базаре.

Так, бродя меж рядов, он и столкнулся с ватажкой парней, причём столкнулся в буквальном смысле – налетев на одного из них. Точнее налетел сам спешивший куда-то щупленький паренёк, но виноватым поспешили выставить "неповоротливую деревенщину", сиречь Андрея. Тот только усмехнулся. Ну да, выезжая с Силуаном за ворота монастыря, он предпочитал одеваться словно простой послушник – тёмные штаны, заправленные в онучи, рубаха из светлого льна, без вышиваний, перепоясанная простым кушаком, да на ногах кожаные поршни вместо лаптей. Вот парнишки и обмишулились.

Может и разошлись бы миром, ну мало ли как оно бывает, да вот так совпало, что настроение в тот день у Андрея было чуть-чуть ниже ватерлинии, а наскочивший на него малец уж слишком языкаст. Ну и кончилось как обычно в таких случаях и бывает. Что с того, что разум старца в голове, ведь в крови адреналин так и играет. С быстро заплывающим глазом щуплый отлетел прямо к ногам товарищей. Фонтан бранных слов, вылетавший из его рта, заткнулся в самом начале полёта. Зато трое оставшихся парней лишь молча засучили рукава и угрожающе надвинулись на него.

Ну, это мы проходили! Как большинство парней из конца восьмидесятых, он увлекался в своё время модными тогда каратэ и у-шу. И даже подтвердил свой белый пояс, но профессионально заниматься единоборствами не стал. Так, иногда вспоминал кое-что, но основным хобби его стало фехтование, где учителя много времени отводили развитию внимания и принятию быстрых решений. А это в любой схватке многое значит.

Правда, времени, чтобы восстановить полные физические кондиции прошло ещё мало, но кое-чего новому телу удалось уже привить.

От удара одного он ушёл, поднырнул под летящий кулак другого и нехило так впечатал ему на противоходе. Подсечкой свалил третьего и, пока тот вскакивал и спешил к нему, успел обработать первого. Бил он парней так, как говаривал один из учителей: "хороший удар – это такой удар, после которого твой соперник лежит и не вякает". Первые двое оказались ему не противниками – пропускали всё, что летело, а вот третий неожиданно показал, что и он в драке чего-то стоит. Сбитый подсечкой, он учёл, что противник легко пустит в дело ноги и старался держать дистанцию. Но победителя в тот день они так и не выявили. С криком: "Охолонь, мелюзга, нашли место где пыль поднимать", их разлили в буквальном смысле одним ведром воды.

Андрей видел, как вспыхнул его супротивник, но предпринимать ничего не стал. Ещё бы, ведь водой их окатил окольчуженный стражник, а по бокам его стояли ещё двое в обычных тегиляях и с улыбками смотрели на двух обтекающих ручьями бойцов.

– Цыть отседа, – проговорил окольчуженный, отдавая пустое ведро какой-то молодке. – коли уж охота руками помахать, геть на пустырь, там и силушкой меряйтесь. Токмо, судя по виденному, малец вас всех уделает. Где так драться обучился? – это уже к Андрею обратился он.

– Батька учил, да люди добрые, – утираясь, ответил Андрей, внутренне смеясь. Да, реальный княжич в такой ситуации вряд ли бы оказался. И сам бы не полез, и "дядьки" бы помешали. А он вот попал, как кур в ощип. Короче, линять пора, пока его кто ни будь не опознал. Нет, самому то ему по барабану, но вот лишние слухи ему явно не нужны.

– Хороший боец батька твой, – продолжал беседу стражник. – Может я его знаю?

– Вряд ли, пришлые мы, да и помер ужо батько, прибрал его господь.

– Да, – протянул стражник, – каждому свой срок отмерян. Что ж, бывай, малец, а коли захочешь в дружину нашу, приходи, дом стражника Акима тебе любой укажет. Чую, быть тебе добрым воем.

– Благодарствую за приглашение, – и Андрей на полном серьёзе поклонился стражнику. Тот только удивлённо хмыкнул, а потом обернулся к молодухе, так и стоящей с пустым ведром около него:

– Ну что, Маланья, пойдём, подсоблю, раз обещался.

И подхватив ведёрко, стражник потопал куда-то в сторону от площади, видать к ближайшему колодцу.

Внезапно за его плечо уцепилась чья-то рука и потрясла, привлекая внимание. Андрей резко обернулся, вырываясь из чужих рук и готовый отскочить, но остался на месте, увидев, что парень, тот самый, третий, просто стоит и смотрит на него.

– Слышь, малой, ты это, того, зла не держи. Ряба он всегда такой: петухом наскочит и разливается соловьём.

– Бывает. И что, часто драться приходится?

– Не, нас мало кто задевает. А так, чтоб один троих положил, да супротив меня выстоял, такого не припомню. А я ведь кажную зиму на кулачный бой в стенку встаю с мужиками.

– Ха, хорошо, что я от тебя плюху не получил, а то бы валялся счас в базарной пыли, на потеху молодицам.

– Чего не получил? – наморщил лоб парень.

– Ну, удар, в смысле.

– Ну ты и придумал – плюху, – хохотнул его бывший противник. – Меня, кстати, Олексой зовут.

– А меня Андреем.

– Ну что, пойдем на речку, раны отмывать?

– А и пошли.

Пока купались, отмывали и отстирывали грязь, Андрей слушал рассказ про нехитрую одиссею Олексы. Родился он в деревеньке, основанной когда-то на краю леса и степи, умело скрытую от недружественных глаз. Крестьяне жили землепашеством и охотой, платя умеренную подать, пока набежавшие татары не разорили её, частью порубив, а частью угнав с собою жителей. Чудом уцелевший Олекса с той поры навсегда покинул донскую землю, уходя подальше от порубежья, кормясь самой разной подработкой. Поначалу нанимался сам, а потом, перебравшись на московскую сторону, влился в плотницкую артель. Работы прибавилось, зато и жить стало ну не то что лучше, но сытнее, что ли.

Тут-то Андрей и подумал о том, что пора бы ему обзаводиться своими людьми. Сирота, хлебнувший горя и лишений, в самый раз годился на роль послужильца. Вечером, перед тем как расстаться, Андрей и огорошил Олексу своим предложением. Вид у того был, надо сказать, презабавный. Рассказав, где его искать, если всё же надумает, Андрей поспешил на встречу к брату эконому, чтобы возвращаться вместе в монастырь.

А Олекса пришёл-таки наниматься к князю, когда Андрей уже почти перестал верить.

Вот он-то и отыскал старика-гусляра.

Да, чувствовал он, что выбивается из образа, да, знал, что нынешние князья да бояре музыку слушали, а не бренчали сами, да, помнил, что в это время православное духовенство относилось отрицательно к любой инструментальной музыке и увеселениям, видя в этом либо языческие пережитки, либо католическую ересь, но не мог ничего поделать. Что в прошлой жизни, что в этой, простое перебирание струн вызывало у него успокаивающий эффект, а вот мозгу наоборот, давало хороший ускоряющий пендель, после чего обрывочные мысли начинали складываться в добротные решения. Ну что поделаешь – каждый человек индивидуален и у каждого свои тараканы в голове.

Старик – гусляр к делу обучения подошёл со всем тщанием: и вроде не 'грузил' излишней информацией, но много нового открыл княжичу. Именно от старичка Андрей, к примеру, узнал, наконец, чем отличаются яровчатые гусли от звончатых. Оказалось – струнами. Если струны из жил, то гусли яровчатые, а если металлические, то звончатые. Яровчатые звучат глуше. Под них хорошо петь или рассказывать, к примеру, былины. Звончатые лучше, когда играешь сольные мелодии и плясовые.

А вот настраиваются гусельки по-разному, в зависимости от предпочтений гусляра. Ну и ещё потому, конечно, что до изобретения камертона было ещё двести лет.

Тут-то мысли Андрея и скакнули вперёд: а почему бы не "изобрести" камертон раньше. Ничего сложно вроде бы в его устройстве нет, а так глядишь не Джон Шор, бывший придворным трубачом английской королевы, а князь Барбашин войдёт в историю музыки, заодно и будущим "еврофилам" свинью подложим. Над этим стоило хорошенько подумать, но потом, а пока продолжить обучение, да придумать, что игумену говорить, когда он о "бесовском" увлечении прознает. А то, что прознает, Андрей не сомневался. Шила в мешке, как говориться, не утаишь.

Принцип игры на гуслях оказался довольно прост, точнее единого способа игры не было, каждый играл, как ему было удобнее. Кто-то клал гусли на колени, кто-то держал вертикально, как арфу. Кто-то ставил длинной струной к себе, кто-то наоборот. Кто-то играл пальцами обеих рук, защипывая струны, кто-то одной рукой часть струн глушил, а другой рукой струны перебирал. Просто простор для мысли и фантазий.

Старик – гусельщик, к примеру, предпочитал держать гусли на левой руке и щипать струны ногтями, или гусиным пером – этаким прообразом плектра, более известного большинству, как медиатор. Главное, что уяснил Андрей: в игре надо держаться ритма.

Вскоре и Андрей нащупал свой метод и стал потихоньку подбирать мелодии, звучание которых уносило его в прошлое, которое, вот же хохма, для этого мира было далёким будущем.

Ну а подопытным кроликом для его "песенного таланта" разумеется, предстояло стать Олексе.

А вот если что и не любил Андрей в любой из жизней, так это ходить просить. Особенно просить денег. Любой просящий, как известно, сразу ставит себя в подчинённое положение, становиться зависимым от того, к кому обратился. Ох, и не любил Андрей это чувство, но делать было нечего. Деньги, обещанные братом, придут к лету, а ярмарка в Казани начинается обычно 24 июня. А ведь к этому времени купцы-сотоварищи уже должны были закупить товар на продажу и до Казани добраться. А потому, зажав в кулаке собственное "Я", и потащился Андрей к игумену, просить одолжить денег до того, как брат пришлёт обещанное.

То, что игумен был при том разговоре, в очередной раз оказывалось благом. В прошлый раз монах сыграл роль громоотвода, в этот раз не нужно было искать доказательств того, что деньги будут. Всё же слово князя в это время было ценнее письменных договоров будущего (это не значит, что клятвопреступников не было, но к слову своему люди относились трепетно).