Текст книги "Князь Барбашев (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Родин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

Глава 43

Глядя на застывший в затоне когг, Викол слушал своего нанимателя и хмурил брови. Его опять отрывали от интересных дел ради мелочей. Хотя мнение своё он изменил быстро: идеи, высказываемые князем, как всегда выглядели оригинальными. Тот предлагал заменить привычный латинский парус на бизань-мачте на уже опробованный гафель и дополнительно добавить прямой крюйсель, как это сделано будет на бригах в более позднюю эпоху (о последнем, разумеется, мастер не догадывался, считая, что всё высказанное князь придумывает сам). То есть плёвое дело опять на глазах превращалось в интересный эксперимент. А ведь ещё надо было подремонтировать и дооснастить «Пенителя морей», которого после долгих споров всё же решено было считать лодьёй.

– В общем, работай, мастер, – так закончил князь свой инструктаж.

Ему же, пока все будут заняты работой, предстояло смотаться в Новгород и обратно. Ведь ныне все условия для получения каперского свидетельства были им выполнены. Грамота короля Сигизмунда, разрешавшего своим морякам захватывать в море русские суда, лежала в шкатулке, пленный помощник каперского капитана сидел в подполе, временно превращённом в тюрьму. Оставалось лишь всё это представить пред очи наместника и можно будет смело открывать новую страницу в истории России.

А вот новгородский наместник последнее время слишком часто подвергался приступам раздражения. И виной тому были челобитные, посыпавшиеся ему от купцов, словно из рога изобилия. Толстосумы, продолжая ябедничать друг на друга и жалится на взятки дьяков и целовальников, вдруг разом взвыли от беспредела, творившегося на морских путях. И без того ранее на море не счесть было опасностей, но в этом году словно специально кто устроил охоту на русские суда. Впрочем, памятуя разговоры с племянником, Василий Васильевич догадывался, кто изволил шалить в водах Котлинского залива, но что делать придумать не мог. Ну не посылать же и впрямь ореховские лодьи в море, как про то племяш говаривал.

Потому появление Андрея с одним из виновников купеческих бед был воспринят князем как добрый знак. Потому как ныне никто не упрекнёт наместника в бездействии. А тут ещё племянник посоветовал провести суд в расширенном составе: вызвав на него всю купеческую старшину. Подумав, Шуйский согласился. И, сам не зная того, совершил прекрасный пиар-ход, который должен был поднять и без того высокий авторитет князей Шуйских вообще на недосягаемую высоту.

Суд состоялся в самом большом зале и то с трудом вместил всех желающих. Зато купцы, можно сказать, из первых уст узнали о той напасти, что поджидала их отныне в морях. И возмущению их не было предела. Андрей, так же присутствовавший на этом действии, даже забеспокоился, как бы мужички по старинке не обвинили во всём всю Ганзу. И потому специально взял слово, дабы развести в стороны ганзейский Гданьск и остальные города торгового союза. Ну а капера, не смотря на все его протесты, просто вздёрнули на виселице, специально сооружённой для этого в новгородском детинце.

Весь следующий после суда день Андрей провёл в обществе наместника. Во-первых, он получил-таки на руки вожделенный пергамент с красной висчей печатью дающий ему право выйти в море под своим именем. Во-вторых, удалось поговорить с дядей в довольно неформальной обстановке о довольно животрепещущих вещах. Одной из которых была политика.

Как уже было сказано, война между двумя великими княжествами подвисла в неопределённом состоянии, потому как ни Василию III, ни Сигизмунду I не хватало сил для организации полномасштабных походов друг против друга из-за угрозы вторжений крымчаков. Эта угроза вынуждала и того и другого держать значительные силы на южных границах. И было понятно, что, только добившись поддержки или лояльности Крыма, можно было бы надеяться на успех военной кампании против соседа. Вот тут-то литовская дипломатия и преуспела...

Ей удалось обойти москвичей и достигнуть договорённости с крымским ханом относительно совместных военных действий против великого князя Московского. По ним Литовское княжество должно было ежегодно выплачивать хану сумму в 15000 золотых, а хан обязывался не разорять южные окраины и, в свою очередь, вести войну с Василием III Ивановичем.

А ещё (Андрей читал об этом в книгах) польский король собирался прибегнуть к своеобразной военной хитрости. Он замышлял послать в Москву послов, договариваться о мире, и одновременно, под прикрытием переговоров, собрать войска и напасть на древний русский город Псков, дабы потом обменять его на Смоленск и закончить с опустошающей казну войной на мажорной ноте.

Обо всём об этом племянник и поведал дяде. Разумеется, Шуйский не поверил и потребовал объяснить источник столь специфических знаний. Но и Андрей давно придумал вполне удобоваримую легенду. Он напомнил дяде о Васько Ходыкине, за которого просил когда-то в Смоленске. А когда дядя вспомнил о нём, проговорился, что тот ныне служит мелкой сошкой при великокняжеском дворе, но имея хороший слух, слышит многое, о чём говорят знатные вельможи. И за денежку, причём не малую, готов делиться с ним, Андреем, по старой, так сказать, памяти. Разумеется, на самом деле о Васько Андрей не слыхал с той поры, как тот уехал из Смоленска, предварительно переписав на него свои вотчины, но кто же это проверять будет? Зато здесь и сейчас опальный шляхтич пришёлся ко двору. Основываясь на якобы полученной от него информации Андрей посоветовал дяде осторожно донести эти сведения до слуха государя как полученные от верных людишек и, когда они начнут сбываться (а они начнут), дядя сможет неплохо укрепить свои позиции, как в раскладах у государя, так и в Боярской думе. Ну а взамен тот про племянника не забудет. Поможет ему советом или ещё как.

Опытный царедворец, не одну собаку съевший в умении плести интриги, с интересом поглядел на Андрея и лишь согласно кивнул головой, давая понять, что тот услышан. Нет, всё же не зря он обратил в своё время внимание на способного юнца. Тот, конечно, порой зарывается, но с кем этого не бывало по юности. Повзрослеет, пообтешется и станет сильным союзником в борьбе за власть. Неплохо познавший человеческую природу, Шуйский не верил ни в чью верность, кроме тех, чьи цели совпадали с его целями или им не противоречили. Цели племянника были странны, но не мешали, а вот сам племянник нуждался в сильном Шуйском. По крайней мере, пока. Иначе те же Бельские сожрут и не поморщатся. Да и Сабуровым он ноги неплохо потоптал. И потому следовало держать его поближе, дабы эта нужда не окончилась как можно дольше. Ведь он не раз уже подметил, что мысли, высказанные племянником (и порой безумные на первый взгляд) со временем превращаются в интересные расклады, которые он же не раз уже обратил к своей выгоде.

А пока что могущественный глава рода вызвал дьяка и принялся составлять донесение государю о препонах, чинимых торговцам ляшскими людьми и его, наместника, заслугах в борьбе с ними. А заодно заготовил тайную депешу, в которой изложил всё, что поведал ему племянник. С верным человечком она отправилась в Москву, и теперь оставалось лишь ждать последствий.

Василий Никитич Тараканов отдыхал в большой столовой своего прекрасного новгородского дома. В отличие от брата Владимира он не забывал московские владения и почасту наведывался туда. Владимир же в основном мотался между Новгородом и Ивангородом, взвалив на себя основную тяжесть заморской торговли.

Вот и ныне Василий лишь вчера прибыл из стольного града и теперь внимательно слушал то, что рассказывал ему брат. И услышанное ему нравилось всё меньше и меньше. После того, как их корабли начали ходить аж до Любека, доходы купеческой семьи возросли в разы. И появление на морских дорогах королевских разбойников было ими воспринято как личное оскорбление. Ещё бы, ведь те посмели покуситься на самое дорогое, что есть у купца – на его деньги! Тут нужно было что-то срочно предпринимать, но что, этого купцы пока не знали. Понятно, что система караванов, о которой говорил в своё время князь, уже принесла свои выгоды, позволив шедшим в Ригу лодьям отбиться от наглых налётчиков. Но ведь от дедов и прадедов известно, что плавание в составе конвоя уменьшает выручку. Ведь уже загруженным кораблям приходится ждать тех, кто ещё не догрузился, и всё это выливается в деньги. Нет, нужно было придумать что-то ещё, что поможет отвадить наглых разбойников.

Василий Никитич, утирая потное лицо вышитым рушником, небрежно развалился на лавке, его кафтан был расстёгнут, а длинные ноги вытянуты под стол. Был полдень, и братья только что отобедали, о чём свидетельствовали стоявшие на столе тарелки с остатками блюд и початый кувшин с медовухой. Теперь же он задумчиво теребил начавшую седеть бороду и гадал, что бы придумал молодой князь. В уме и изворотливости ему не откажешь. Как и в умении находить интересные решения простым, казалось бы задачкам. Взять те же счёты – ну простой же инструмент, а ведь пока не подглядели, как княжеские приказчики лихо костяшками щёлкают – не догадались. Благо те чиниться не стали: и счёты продали, и как работать на них научили за плату малую. Зато ныне таракановские людишки навострились на тех счётах работать и всё не нахвалятся: и быстрее де, и точнее получается. Да и с подсылом не лучше вышло. Уж сколь времени они потратили, ища среди слуг княжеского наушника, а так никого и не отыскали. Порой Василию хотелось на всё плюнуть и честно подойти, поинтересоваться, как и чем он приветил человечка и как от него послания получает. Но не подошёл, понимая, что ответов не получит.

В столовую, громко топая, ввалился ключник Тимофей. Кого другого за подобное уже волокли бы на конюшню, но Тимофею сами братья велели так мимо них ходить. Потому как по-иному ключник ходил неслышно: даже самые рассохшиеся половицы не скрипели под его мягким шагом. Он этим пользовался, подкрадываясь почти вплотную, и смотря, как ведут свою работу домашние служки. И ежели кого уличал в безделии, то мало тому бедолаге не казалось. Однако купцам вовсе не хотелось проболтаться о чём-то важном, не услыхав собственного же ключника, вот и велели тому загодя топать, дабы они его слышали.

– Прибыл Фомка, – объявил Тимофей цель своего прибытия. – Говорит, по важному делу.

Улыбка сошла с губ Василия. На его загорелом лице появилось выражение озабоченности, а кустистые брови нахмурились, и между ними пролегла глубокая складка. Фомка тот ошивался среди людей наместника и коли сам пришёл, то свершилось что-то и вправду непростое.

– Зови, – махнул он Тимофею и тут же яростно почесал подбородок, как всегда делал, когда ситуация была ему непонятна.

Фомка ввалился в столовую, согнувшись в низком поклоне. В нём не было ничего примечательного: так, невзрачный человечек, на котором взгляду и зацепиться не за что. Таких не запоминают и не замечают в толпе.

– Говори, чего пришёл? – буркнул Василий Никитич, неплохо делая вид, что ему приход Фомки абсолютно неинтересен.

– Так сами сказывали: коль будет чего необычного, так мигом к вам лететь. Вот я и пришёл. Ныне наместник родичу своему, князю Барбашину, грамотку хитрую отписал. Вроде как разрешил морским разбоем заниматься.

Василий и Владимир перекинулись недоумёнными взглядами и почти одновременно пожали плечами. Что ж, новость и впрямь была стоящей. Василий подскочил с лавки и быстрым шагом приблизился к Фомке:

– Ещё что есть?

– Нет, господин, – пролепетал тот, так и не сообразив: угодил он всесильным купцам или нет. А ведь хотелось. Наместник что? Сегодня один, завтра другой. А купцы тут, под боком и власти да влияния у них в Новгороде на многое хватит.

– Что ж, молодец, – Василий хватанул из кошеля, всегда висевшего на поясе, несколько серебряных овальчиков и ссыпал их в сложенные лодочкой ладони Фомки. Лишь на мгновение поморщился, подумав, что дал многовато, но потом мысленно махнул рукой. В следующий раз куда охотнее прибежит. А когда за мужичком закрылась дверца, зычным голосом позвал ключника.

– Седлай коней, да человечка на двор компании отошли. Коли князь там будет: проси принять. Да не мешкай. Чай день за полдень перевалил уже.

Вообще приезда кого из больших купцов Андрей ожидал ещё вчера, но, видимо, не учёл каких-то нюансов. Зато нынешний визит Таракановых воспринял как должное. Всё же не зря они были первыми среди богатейших в купеческом сообществе. И хорошо умели держать нос по ветру. Андрей был на все сто уверен, что сегодняшний визит вызван одной грамотой, подписанной наместником и слух о которой удивительно быстро достиг купеческих ушей.

И Василий Никитич его не подвёл.

– Ходят слухи, княже, что дадено тебе наместником право воевать на морских дорогах, – купец решил без долгих раздумий приступить сразу к цели визита, что выдавало его крайнюю степень заинтересованности, ведь ныне на Руси принято было долго ходить вокруг да около. А тут, почитай, сразу и за горло.

– Есть такое, – ну а чего отнекиваться, тем более что он сам хотел поговорить с купцами об этом. – Исполняя волю государя, наместник поручил мне воевать с морскими разбойниками Жигмонта ибо морская дорога – божья, и не дано людям заступать её.

К концу речи Андрей аж сам возгордился от собственной пафосности. Но, как говаривал первый старпом, Машу каслом не испортишь.

– Я позволю себе быть уверенным в том, что неплохо изучил тебя, княже, – слегка усмехнулся Василий Никитич, заметив ироничный взгляд Андрея. – Но хочу понять, в чём выгода?

– Видишь ли, купец, дело в том, что одной обороной войну не выиграть. А Жигмонт нам именно войну и объявил. Морскую. А в ней свои правила. Конвой не панацея. Как только ляхи поймут, что в одиночку мы ходить перестали, так и они объединятся в стаю. А сам знаешь, стая голодных волков скопом порвёт немногочисленных охранных собак и всё одно перережет отару. Потому их волкам надо наших волкодавов противопоставить. Чтобы искали и били этих волков везде, где увидят, а заодно портили жизнь ляшским купцам. Им ведь тоже прибыль терять нерадостно. Вот и намекнуть им мягко, что за грехи своих каперов страдают. Коли развесят их по своим площадям, так и мы грабить перестанем. А пока намекаем, сколь серебра к рукам прилипнет? Вот то-то и оно.

– И что, князь-наместник только знатным людям сию грамотку выписывает? – спросил после недолгого раздумья Василий Никитич.

– Разве в атаманы ушкуйников только бояре хаживали? – вопросом на вопрос ответил Андрей. И тут-же продолжил: – Бояре да купцы находили головушку забубённую, да снабжали дружинушку ратную. А по приходу свой хабар со всего имели. Ну и кто тебе мешает, купец, найти ватажника смелого? А грамоту государь разрешил тем выдавать, кто дело государево править будет и долю государеву отдать не забудет.

– А велика ль та доля?

– Треть хабара.

– Хм, спасибо, княже, за науку. Тут думать надо крепко.

– И не одному. Можно и кого другого в долю взять. Мало ли именитых купцов в Новом городе, – закинул князь информацию к размышлению.

Дальнейший разговор вёлся уже вокруг иных тем. Не обошли стороной и урожай. После прошлогоднего большого недорода, когда даже на Москве негде было куля ржи купить, многие с опаской ждали что принесёт новый год. И словно оправдывая их опасения, зима выдалась суровой, холодной и снежной, а весна – многоводной. Но к лету вроде распогодилось, и у людей появилась надежда, что хлеб уродится. Однако цены на рынках пока держались выше среднего.

Когда купцы покинули подворье, Андрей поймал себя на мысли, что думает о том, как перевезти захваченное зерно в свои амбары и хватит ли под него места. Вот так: не продать, а именно привезти. Он усмехнулся: вот что разговоры про недород делают! Благородные пираты начинают думать о запасах.

Глава 44

Тяжёлые валы, темно-серые, с белыми пенистыми гребнями накатывались на берег. Тёмные тучи заволокли небо. Временами с шумом хлестал дождь. В такую погоду кораблям нечего делать возле берегов, а потому мало кто удивился бы, если б смог разглядеть, как отчаянно пытается уйти дальше в море рыболовная шаланда, что волею ветра приблизилась слишком близко к земле. В этом противостоянии человеческой воли и силы стихии воля уже готова была капитулировать, а немногочисленный экипаж шаланды всё чаще поглядывал в сторону спасательной шлюпки, когда старый капитан, словно шестым чувством почуял, что буря начинает стихать. Его люди давно привыкли ему доверять, и потому с удвоенной силой бросились на борьбу за жизнь своего судёнышка. И когда море более-менее успокоилось, шаланда всё ещё болталась на волнах, хотя и слишком близко от песчаного берега, который все рыбаки уверенно опознали как оконечность Хельской косы.

Что ж, можно сказать, что шторм, заставший их в море, донёс их практически до дома. Ведь только Хельская коса отделяла Балтику от мелководного Пуцкого залива и их деревеньки на берегу этого самого залива. Коса представляла собой узкую полоску суши длиной 34 километра и шириной местами до 2 километров. Но в самом узком месте сужаясь практически метров до 200. Впрочем, причудливостью природы единая коса временами превращалась в цепь дюнных островов разделённых мелководными протоками. Поросшая смешанным лесом, она, к тому же, была довольно опасным местом. Ведь парусникам, следующим в Гданьск, приходилось огибать трудноразличимую в сумерках сушу и, теряя ориентацию, они часто садились днищем на окружающие мыс мели. Чем не преминули воспользоваться местные жители, дабы пополнить свои скромные доходы, приносимые лишь прибрежным рыбным промыслом. Они принялись разжигать на косе сигнальные костры, а за эту услугу с проходящих судов взимали своеобразный "маячный сбор".

Сам капитан прекрасно знавал эти места. Не раз бросал он якорь в порту Хеля. Город рыбаков запомнился ему чистым морским воздухом, замешанном на крепкой примеси соснового запаха и жареной рыбы. Видимо и сейчас придётся заскочить туда, а то их шаланда настолько расшаталась, что текла как сетка для просеивания муки. А терять единственную кормилицу капитану ой как не хотелось.

– Корабль на горизонте! – вдруг заорал рулевой, заставив старика вздрогнуть. Оглянувшись, он увидел, как из-за мыса показался необычный корабль, нёсший странные, ранее им невиданные паруса, чем-то напоминающие латинские. Судя по всему там, за косой он пережидал непогоду и заодно поджидал какое-нибудь сбившееся с курса судно. Идя в крутой бейдевинд, дабы отдалиться от берега, рыбацкая шаланда делала не более одного узла, а вот неизвестный шёл ходко, так что удрать от него шансов практически не было. О том, что неизвестный корабль враг говорило капитану развитое с годами чувство опасности. Хотя со времён датской войны враги так близко к Гданьску не подходили. Ну и где черти носят морскую стражу, которая ныне так нужна?

– Поворачивай к берегу, – заорал старик и, подскочив к румпелю, с такой силой оттолкнул локтём рулевого, что тот чуть не свалился за борт. Не обращая внимания на его стенания, капитан вывернул руль и развернул судно по ветру, после чего вновь передал румпель рулевому.

– Лучше выбросится на берег, чем искупаться в холодной водичке или стать чьим-то хлопом, – пояснил он запоздало свои действия.

И действительно, теперь, когда ветер дул практически в корму, шаланда показала неплохую прыть. Оценив на глаз расстояния между берегом и чужим судном, капитан довольно ощерился: чужаку ныне ничего не светило. Он притрёт шаланду так, что снять её с песка будет можно даже без чужой помощи, зато до берега они доберутся много раньше, чем их нагонит неизвестный. Правда, оставался ещё шанс, что тот в ярости сожжёт шаланду, но тут уж ничего не попишешь.

– Ещё парус на горизонте, – заорал один из рыбаков.

Старый капитан, напрягая глаза, всмотрелся вдаль. Сквозь дымку заклубившегося над морем тумана он увидел ещё один приближающийся большой корабль. Тот шёл явно от Гданьска и на его корме развевался чей-то флаг, но чей, пока что разобрать было нельзя. Покачиваясь на волнах и разрезая носом зелёную волну, тот на всех парусах летел в открытое море.

– Это наше спасение, – устало перекрестился капитан.

– Почему? – удивился рулевой. – А если это не морская стража?

– Ой, дурень, – покачал головой старик. – И как тебя в море отпустили? Да какая разница, кто он. Как думаешь, кого предпочтёт пират: рыбацкую шаланду или купеческую коггу?

– Коггу, конечно, – ответил явно обидевшийся на дурня рулевой.

– Вот то-то, – наставительно подвёл итог беседе капитан.

И верно, словно подтверждая его правоту, преследователь резко отвернул в сторону купца.

– Ну, сейчас пойдёт потеха, – усмехнулся капитан, а потом вновь набросился на рулевого: – Поворачивай, дурья башка. На мель же выскочим.

– Так вы сами легли на этот курс.

– Балда, опасность исчезла, так зачем же теперь шаланду на мель садить? Сейчас, пока пират купца потрошить будет, мы вдоль бережка и до самого Хеля добежим. А вы что встали? – заорал он уже на остальных. – Давай воду вычерпывай, а то потонем на мелководье, хельчанам на смех.

Сам же он принялся всматриваться в открывавшуюся перед ним картину пиратского абордажа. Грохоча пушками, неизвестный крутился возле купца, осыпая его палубу снарядами. Хотя, скорей всего, палили картечью. Ну не станет пират портить груз: он же с него живёт. Когда же избиение беззащитного окончилось, корабли сцепились друг с другом и исход схватки был предрешён.

За всё то время, что длилось сближение пирата и купца и сам бой, шаланда обогнула мыс и теперь на всех парусах удирала в Хель. Капитан истово молился деве Марии и решил, что в Хеле они не только починятся, но и отслужат мессу в церкви Петра и Павла за спасение. Ну и до властей придётся прогуляться: ведь доложить о том, что в польских водах появился пират, был не просто его долг, но и жизненная необходимость. А то в следующий раз может так и не повезти, как сегодня.

*****

Шаланды полные кефали,

Из моря Костя приводил.

И все биндюжники вставали,

Когда в таверну он входил.

Напевая под нос песенку, слегка им же и переделанную под более близкие, так сказать, к современности реалии, Андрей обходил захваченный приз. Ничего особенного, зерновоз полный пшеницы. Но добыча есть добыча. Причём двойного спроса: её и на Западе неплохо продать можно, и на Руси с руками оторвут.

А ведь до сего дня они почти неделю курсировали в водах Гданьского залива, правда, три из них пришлось прятаться от непогоды, но именно этот зерновоз стал первой добычей нового похода. Хотя упущенную шаланду тоже было жалко: кто как не рыбаки лучше всех знают окрестные воды? Так бы сбегали к Пуцку, а соваться без карт и лоцмана в мелководный Пуцкий залив как-то не было большого желания. А теперь эти рыбаки растрезвонят по всему побережью о том, что вблизи берегов бегает чужак. И вместо купца легко можно будет нарваться на корабли морской стражи. Впрочем, нынче часть этой самой стражи во главе со своим командиром занималось тем же самым, что и он: носились по морю, ловя чужих купцов.

Окончив осмотр, он подошёл к группке жавшихся друг к другу людей. Это было всё, что осталось от команды, решившей оказать сопротивление. Ну не рассчитывал местный капитан на артиллерийский обстрел и довольно большую абордажную команду. Не рассчитывал и поплатился за то.

– Кто купец?

Вперёд вытолкнули высокого, худого мужика.

– Кто таков?

– Я не купец, – затараторил тот. – Я приказчик. Сопровождаю груз. А купец в Гданьске остался.

Андрей чертыхнулся. Похоже, надежда на выкуп обламывалась. Что ж, не всё коту масленица. Приказчика тут же отвели в сторонку и быстро допросили на тему, сколько и кого собралось в порту Гданьска и кто собирается в ближайшее время выйти в море. Когда тот удовлетворил капитанское любопытство, его подвели к штормовому трапу, сброшенному с борта и удерживаемого внизу моряком в качающейся на волнах шлюпке.

– Вон там Хель, – Андрей указал рукой в сторону уже не видимой суши. – Море успокоилось, так что на шлюпке доберётесь.

– Город Гданьск не простит нападения на его корабли, – вдруг произнёс приказчик. – А Польша не воюет с московским князем.

– Ну да, – усмехнулся Андрей, – город Гданьск сам напросился. Пока его каперы будут грабить русские суда, мы будем грабить ваши. Так и передай это членам магистрата. И не забудь добавить, что каперство – это обоюдоострое оружие. А теперь убирайся с моего корабля, да поживее.

Когда шлюпка отвалила от борта, Андрей велел разводить корабли и спешно перебрался на борт "Пенителя морей", оставив на когге призовую команду. Прежде чем возвращаться домой, надо было прихватить ещё пару-другую призов, дабы не раз окупить все затраты.

*****

По деревянному настилу портовой набережной Гданьска не торопясь прогуливался слегка полноватый шляхтич в малиновом жупане с золотой вышивкой. Поверх дорогого жупана была накинута застёгнутая лишь на верхние петлицы из декоративного шнура делия с отложным меховым воротником, а по поясу он был подвязан широким поясом, богатство орнамента и материи которого должно было свидетельствовать о высоком ранге носителя. С боку к поясу была прицеплена дорогая сабля в сафьяновых ножнах, так же долженствующая говорить о знатности и достатке гуляющего пана. На голове его красовалась «рогатывка» – польская шапочка с отворотом, разрезанным надо лбом и украшенная султаном из перьев заморских птиц. Дополняли щегольской костюм шляхтича сапоги из тонкой кожи.

Вокруг пана кипела обычная портовая жизнь: сновали торговцы, приказчики, неспешно прошествовал городской патруль, из таверн, окна которых выходили прямо на набережную, доносились звуки умеренного утреннего сквернословия. Утро – время для тех, кто хотел лишь опохмелиться после вчерашнего загула. И повсюду сновали грузчики, выгружавшие из корабельных трюмов русские меха, восточные пряности, шёлковые ткани, пёстрые шали и ковры, сушёные южные фрукты и вина, ткани из Фламандии, драгоценности, металлы и специи. Корабли из разных стран спешили в гавань Гданьска на большую ярмарку святого Доминика. Под неё же по Висле сплавлялись из коронных земель баржи с янтарём, зерном и древесиной, свинцом из окрестностей Олькуша, смолой, мёдом и воском. Следующие две недели предстояли жаркие торги, а городская казна предвкушала поток звонкой монеты, что прольётся в неё и через таможенные сборы, и через многочисленные таверны и гостиницы.

Ян Возняк, так хвали гуляющего шляхтича, не был коренным гданьчанином, хотя родители его и получили владение недалеко от города ещё при короле Казимире, в те годы, когда немецкий Данциг, ещё не ставший Гданьском, склонился перед польским королём. После Радомской конституции, более известной как «Nihil novi» – «Никаких нововведений», род Возняков получил свой герб, вот только на земельном наделе это сказалось не сильно. Точнее не сказалось никак. Владение было не велико, а вот папа был очень плодовит. Ян был четвёртым, самым младшим сыном в семье. В своём семействе у него была репутация шалопая. И он давно смирился с тем, что ему ничего не достанется, кроме отеческого напутствия и старой сабли. Дожив до двадцати пяти лет, он так и не завёл семьи, хотя отец уже чуть ли не требовал соединиться, наконец, узами брака и постоянно подыскивал ему достойных невест. Вот только Ян не клюнул на радости семейной жизни, предпочитая им стезю не совсем привычную для шляхтича. А всё почему? Да потому что отец в своё время слишком часто брал маленького Янека в свои поездки в Гданьск. Вот и увлёкся мальчишка не тем, что шляхтичу более привычно. Нет, и на коне он сидел как влитой и саблей владел великолепно, только мысли его были направленны не к земле, а в море. А ведь давно известно, что по рыцарским понятиям, для шляхтича было унизительно заниматься мещанскими промыслами и торговлею. Только война да земледелие были ему приличны. Но и тут живой ум паренька нашёл выход. Гданьск хоть и стал польским городом, но население его было в большинстве своём немецким, и среди них всё ещё ходили предания о благородных баронах, что промышляли каперством на морских путях. А кто скажет, что шляхтич менее благороден, чем немецкий барон?

Труднее было найти того, с кем можно было выйти в море. Ну, право слово, не с купцом же шляхтичу идти. Но ищущий да обрящет. Вот и Ян вскоре твёрдо встал ногами на палубу корабля, командовал которым благородный Хеннинг Штюк, бывший, впрочем, не менее нищим, чем польский шляхтич. Зато барон был чертовски удачлив, и вместе с морским делом учил парня по иному смотреть на многие привычные вещи. И когда между Данией и Ганзейским союзом разразилась очередная война, поляк спокойно воспринял то, что барон нанялся в купеческий флот.

Все три года войны они пиратствовали, дрались в бою под Борнхольмом, и участвовали в атаке голландского каравана вблизи родного Гданьска, когда сопровождавший купцов конвой обратился в бегство, и ганзейцы захватили и пустили ко дну множество кораблей. И пусть война для Любека закончилась не так, как тому хотелось, но сам Возняк вышел из неё с большим прибытком. И один из них, под именем "Морской дракон", сейчас гордо возвышался среди купеческой шелупони.

На свой корабль пан смотрел с гордостью. Ещё бы, ведь это был не кургузый когг, не мелкая пинка или неповоротливый хольк. Это была настоящая каравелла, одна из тех, что с недавних пор стали строить на гданьских верфях. Вот только всё, что вложил в её постройку Ян – это своё умение воина. Каравелла досталась ему как трофей.

В последние годы Ян подвязался на службе у шведов. Их противостояние с датчанами дошло до вооружённого столкновения и таким людям, как он было на чём нагреть руки. Но когда польский король обратился к Гданьску за помощью в борьбе с московитами он, разумеется, не остался в стороне. Каперский патент давно грел его душу, но предыдущий выход не принёс удачи. Прямо за Хельской косой он наскочил на как ему показалось одиночную лодью, но, увы, та была всего лишь отбившейся от небольшого каравана. Два конвойных корабля, нагнавших их через некоторое время, буквально засыпали его ядрами, после чего пришлось вернуться в родную гавань на ремонт. Что ж, ныне он не будет столь беспечен и значительно усилит как артиллерию своего корабля, так и абордажную команду.

Грохот деревянных башмаков затих за спиной и раздавшийся сзади голос заставил шляхтича оторваться от размышлений.

– Пан капитан, пан помощник зовёт на борт.

– Что-то случилось? – резко обернулся Ян. Что-что, а по пустякам помощник звать капитана бы не рискнул.

– Говорят, вблизи Хеля обнаружен пиратский корабль, – затараторил матрос. – Вернулся экипаж захваченного судна. Поговаривают, что тамошний капитан хвалился тем, что убил Бартунера.