Текст книги "Князь Барбашев (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Родин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 50 страниц)

Немец-же, хоть и родился где-то в центральных землях, нижненегерманским языком владел неплохо, так как много времени провёл в ганзейских городах. Потому-то и вцепился в него Андрей как в нежданную удачу. Ну а как вы хотите строить планы про балтийскую торговлю без знания общепризнанного языка? Или вечно с переводчиком ходить прикажете?

В общем, немцу просто и ненавязчиво описали его возможное и незавидное будущее, а потом, когда он окончательно проникся, предложили поработать учителем, в основном за еду, конечно, зато с последующим отпуском на свободу. Генрих оказался человеком сообразительным и предпочёл стать учителем, чем, правда, очень огорчил Олексу, так как Андрей, в лучших традициях Пети Первого, велел своему послужильцу становиться языковым полиглотом.

Нет, что ни говори, а война в понятиях Андрея, уже окупила себя. Правда, до возвращения домой было ещё очень далеко....

Совершив марш от себежских земель на юг и разграбив всё, что можно было разграбить и здорово прибарахлившись при этом, новгородская рать двинулась, наконец, на соединение с основными силами русского войска, идущими сейчас под Смоленск.

Близость осаждённого города они ощутили задолго до того, как показался он сам. Ощутили самым наитривиальнейшим образом: вместо богатых местечек и деревень всё чаще стали попадаться их сожжённые останки, сообщая всем, что здесь уже повеселилась конница великого князя московского. Хотя кое-что ещё оставалось нетронутым и новгородской рати было где разгуляться. А потом показался сам Смоленск, раскинувшийся на днепровских кручах и обложенный русскими полками. Громко, хотя и не часто ухали пушки, ведущие обстрел деревянных стен, горели многочисленные костры, сновали туда-сюда люди, кое-где, хищно кружась друг напротив друга, сходились меж собой ратники позвенеть сабельками под зычные крики окружающих. В общем, творился обычный бедлам, который сопровождает любое довольно крупное скопление войск.

Встретившие новгородскую рать дьяки, указали новоприбывшим место, где им надлежало встать. Это был широкий луг, покрытый ныне плотно утоптанным снегом, возле которого уже стояло сотни полторы, а может и больше (Андрей считать даже не стал) больших разноцветных шатров. Теперь к ним прибавятся и палатки новгородцев. Андрей, памятуя, что никаких партизанских действий не предвидеться, поставил свой шатёр ближе к концу лагеря, где снег был более чистым. Рядом разместились и Годим с Олексой.

На следующий вечер, оседлав верного Хазара, Андрей выехал туда, где стояли шатры великокняжеского полка. Там, среди лучших воинов московской земли где-то находился и брат Иван, в гости к которому он и собирался. На его удачу, поиски долгими не были, его разглядел один из братьевых боевых холопов и препроводил к княжеской палатке.

Иван приезду молодшего брата обрадовался, сгрёб того в охапку и потащил внутрь, к накрытому столу, за которым уже сидели незнакомые Андрею гости. Их оказалось ровно двое, разного возраста, но лицом похожим друг на друга, что выдавало в них родственников. Первый, одетый в синий с жёлтыми шнурами зипун и свободные шаровары из тонкой шерсти, был представлен как Александр, князь Шуморовский, уже успевший заполучить себе второе прозванье Мамот, второй, бывший явно моложе Александра, одетый в зипун белого цвета с вышитыми на нём разноцветными узорами, звался Борисом и был Александру родным братом. Князья Шуморовские, как и Иван, служили в великокняжеском полку простыми воинами, а ныне собрались без всякого повода, просто на дружескую посиделку.

– Андрюха у нас вельми учёный муж, – похвалялся перед гостями Иван, разливая рубиновую жидкость по бокалам. – Греками вот увлекается.

– Ну да, – поддержал брата Андрей, – как в том анекдоте.

– В чём? – удивился старший Шуморовский.

– Ну, притча такая, весёлая. Короче, пришёл посадский муж домой, и закралось у него подозрение, что у жинки его хахаль в доме побывал. Он туда-сюда, вроде нет никого, выскакивает на гульбище, а по соседнему двору мужик почти голый бежит. Ну, посадский-то силушкой не обижен был, хватает сундук, что возле стеночки стоял и в того мужика и кидает. Попал, конечно, кости там переломал и тот, значить, за увечье тянет посадского в суд. Ну, посадский судье и объясняет, мол, пришёл, все дела, соседа не признал, думал полюбовник убегает, ну и кинул со злости-то. Судья к пострадавшему, а тот и бает: я мол, греками увлекаюсь, а они свою гимнастику для закаливания духа и тела в чём мать родила творили. Вот я по двору в одном исподнем и бегал, а в меня сундуком кидаются. Тогда судья к видоку обращается. Ну, видок и говорит: "А я-то чего. Сижу я значить в сундуке"....

Недолгая тишина вдруг разом взорвалась гоготом трёх лужёных глоток. Особенно закатывался Борис, аж до слёз. Андрей даже и не думал, что бородатый анекдот из будущего, слегка подправленный под местные реалии, вызовет такой всплеск эмоций.

– Ну, Андрюха, уморил, – братец Иванушка чуть ли не под стол скатился, хорошо хоть вино не разлил. – Куда там скоморохам. Ты то, надеюсь, по двору в исподнем не скачешь? А то вдруг сосед какой не так поймёт.

Его слова были встречены новой порцией хохота.

Когда все более-менее успокоились, Иван, наконец, предложил испить налитого вина. Как положено, первую выпили за государя, дай бог ему долгих лет, вторую за знакомство, ну а третью за встречу. А дальше уж полилась обычная застольная беседа под солёные огурчики и мочёные яблоки с квашенной капусткой. С вываливанием кучи сведений и засыпанием такой же кучей вопросов.

– Слыхал, брат, государь-то на Василь Васильевича осерчал? – сказал вдруг Иван.

– Нет, а за что? – об опале главного воеводы новгородской рати Андрей и вправду услыхал впервые и подивился: когда только успел, вроде же вот только прибыли?

– Да вот назначили его в передовом полку вторым воеводою. Почему вторым? Да говаривал князь в Кремле о неотъемлемости права знатных людей на свободный отъезд в Литву да к иным государям, к большому неудовольствию великого князя. Вот он на Василь Васильевича и опалился.

– Мда, чудны дела творятся.

– И не говори. Ныне Василь Василич пьёт у себя в шатре, но встречу государю не пошёл, смирился.

– И откуда ты всё-то знаешь, а, Ванька?

– Так людей умных слушаю, – с усмешкой ответствовал брат, принимаясь за принесённое слугой жаренное мясо. А что, день то нынче не постный, можно и мяском разговеться. – Кстати, вдовица Ульяна про тебя спрошала. Чай после похода в Москву заглянешь?

– А то, – засмеялся Андрей.

Так начались для него осадные будни.

Вновь дьявол как по нотам,

Ведёт игру свою.

Католик с гугенотом

опять сошлись в бою.

Поговорим о деле

С тобой на чистоту:

Осада Ля-Рошели

Ужель нужна кресту.

Но наше дело драка,

Не будем врать, однако,

Война – разбой,

Пардон за прямоту.

Весёлая песенка из советского мюзикла сама всплыла в памяти Андрея и прочно засела в мозгу. Он её даже напевать стал часто, правда, больше про себя, всё равно никто из местных не поймёт, о чём в ней поётся. А объяснять, к примеру, кто такие гугеноты, когда их ещё и в природе не существует – а оно ему надо?

Смоленск, как главная цель похода, был выбран московским государем не зря. Во первых, город не даром именовался ключом к столицам, как к Москве, так и к Вильно. После его взятия для русских войск московского князя открывались пути как на юг, по Днепру в сторону Киева, так и на запад, по Западной Двине на Полоцк. Для русских же войск литовского князя от Смоленска лежала прямая дорога не только на Москву, но и на Тверь и в Северскую Русь. Во вторых, выгодное географическое положение города способствовало развитию его как крупного торгового центра. Днепр соединял Смоленск с Чёрным морем, а волок между Купринским озером, из которого берет начало речка Катынка, впадающая в Днепр, и Касплянским озером, откуда вытекает река Каспля, приток Западной Двины, – с Балтийским. В былые времена имел Смоленск связь и с древней волжской дорогой, но европейская торговля для смолян была всё же важнее. И пусть ныне своё место в ней город полностью уступил Полоцку, переживая от сего заметный экономический упадок, но это всё же не мешало ему оставаться при этом большим транзитным пунктом черноморской торговли и торговли с Московской Русью. Ну а в третьих, московский владыка имел полное моральное право считать смоленские земли «временно оккупированной территорией», так как последний смоленский князь, у которого литовец Витовт силой отнял княжество, ушёл под руку Москвы, что делало московского князя вполне себе легитимным преемником: он ведь не хватал чужого, он боролся за возвращение своей старинной вотчины, коварно отнятой супостатом.

И, разумеется, во всех этих раскладах никого, собственно, не интересовало, что же думают сами смоляне по этому поводу.

А город защищался. Он был удачно расположен, подходы к нему перекрывали река и болота. Крепость окружали ров и высокий вал. Стены были сложены из четырёхугольных дубовых срубов, набитых изнутри землёй и глиной. Снаружи они также были обмазаны глиной, чтобы их нельзя было поджечь зажигательными снарядами. Ну а боевой дух смолян был необычайно высок.

Поняв, что осада не даёт результатов, воевода Щеня решился на ночной штурм. Псковским пищальникам для куража даже выкатили несколько бочек вина. По стенам беспрестанно била осадная артиллерия. Но и ночная атака не принесла плодов. Пищальники бились почти сутки, много их полегло от огня городского наряда, и все без толку. Взять первоклассную крепость с наскока русской рати не удалось.

Всё это время отряд Андрея занимался либо охраной блокадного периметра, либо ходил в зажитьё, собирать провиант для осадного войска. Поскольку все ближайшие окрестности были уже вычищены, то ходить приходилось с каждым разом всё дальше. Вот только слухи летели впереди них, и уцелевшие от набегов крестьяне предпочитали уйти от налётчиков в леса, спрятав по возможности всю провизию, а главное, и фураж. И так было не только у Андрея. А поскольку взятое с собой уже давно закончилось, то вопрос снабжения начинал вставать всё острее перед московской ратью. К тому же и погода начала, как на грех, портиться: дни стали явно теплее, кое где снег уже даже начал подтаивать. Всё шло к тому, что поход пора было прекращать. Что ж, первый блин вышел комом – бывает. Поход и так выдался во многом уникальным.

Многое в нём было впервые. В предыдущих войнах с Литвой таких крупных крепостей ещё не брали. Государь впервые выполнял роль главнокомандующего в столь серьёзном походе. Да и русская армия только набиралась опыта в ведении столь масштабных боевых действий, да ещё и в зимних условиях. Теперь нужно было бы оправиться, оценить свои ошибки и продолжить войну. Но государь пока ещё на что-то надеялся и армию от смоленских стен не отводил. Наоборот, артиллерийский обстрел города только усилился...

В первых днях марта, после шести недель боевых действий, перед самым началом весенней распутицы русское войско, наконец, сняло осаду и двинулось домой, растянувшись по начавшим подтаивать дорогам на сотни вёрст. И хоть путь всем предстоял довольно длинный, но дорога домой, как известно, завсегда короче.

Как и все в войске обратной дороге обрадовался и Яким. Ещё бы, на столь долго и так далече он ещё никогда родную деревеньку не покидал. Поначалу парню было как-то не по себе, особенно когда вошли в чужие земли и воины занялись привычным им грабежом. Словно огнём стрельнуло воспоминание о крымском набеге, лишившем его отца и братьев. Так и стоял в сторонке, пока Годим не обозвал его дурнем и не объяснил что ничем он никому не поможет, зато по слову князя из захваченной им добычи часть он может оставить себе. Тяжко вздохнув и попросив у бога заранее прощения, уже в следующем селе Яким прямиком устремился к отдельно стоящему срубу без окон, и принялся набивать в торбы золотистую рожь. Не забыл накидать в сани и сена для лошадок. А потом, прикинув крестьянским умом, где бы он сам ухоронку сделал, и тюк холста отыскать умудрился. А вечером, подложив под головы набитые рожью мешки, вдруг впервые подумал, что война не так и страшна уже, как казалась ему вначале. Хорошо было ещё и то, что выдалась она зимой, когда по хозяйству хлопот совсем немного.

Зато теперь он возвращался, везя в санях немудрённый хабар, который можно было неплохо продать на рынке или же использовать самому.

И вот тут, проезжая полями, укрытыми потемневшим от солнца и влаги снегом, он вдруг ясно осознал, что вся эта война с её кровью и грабежом ему чужда. Тяжёлый, но основательный крестьянский труд – вот что было ему по душе. Сколько дел скопилось в хозяйстве, пока он отсутствовал и не сосчитать. Оно вроде и не заметно, но тут подправить, там починить, вроде и по мелочи, а если запустить? Нет, дело человека – орать землю да растить детей, а война да походы то от лукавого всё.

И, понукая княжеского конька, Яким поспешил к показавшимся вдали Бережичам, предвкушая радость от встречи с родными.

Глава 17

Вот и окончен поход!

Разошлись по домам рати, распутица развезла дороги, и мысли что помещиков, что их крестьян уже вовсю были заняты предстоящей посевной, ведь война войной, а кушать хочется всем и, желательно, каждый день.

Вот только что Василий, что Сигизмунд, оба понимали, что война на этом не окончилась и мирный труд подданных вскоре прервётся чередой новых походов. Понимали, и готовились к этому.

Польский король, для начала, занялся эпистолярным жанром, рассылая в европейские столицы письма, в которых гордо сообщал, как тьмочисленные рати московита разбежались пред его грозным войском. Однако, кроме писем, из под руки короля вышли так же несколько указов о сборе чрезвычайных налогов и о созыве войска. Но, увы, мобилизационная способность Великого княжества Литовского была слабой, а паны саботировали королевские распоряжения, как только могли. И потому, королю пришлось полагаться больше на дипломатию, подыскивая союзника для борьбы с московским князем. Ибо в письмах можно сколь угодно много убить нападавших, вот только от того меньше их, увы, не станет, а воевать с ними придётся не на бумаге. Понимая это, король, через архиепископа, даже просил папу организовать крестовый поход на восток, впрочем, не сильно на это надеясь. Святой престол был больше озадачен растущей османской угрозой, чем делами на задворках Европы.

Отдельно повезли очередные 15000 злотых крымскому хану с просьбой порадеть за бедных литвинов. Недаром же хан, ещё в году так 1507 выдал свой ярлык, в котором жаловал своего вассала, великого князя литовского Сигизмунда, не только землями самого Великого Княжества Литовского, но и значительными территориями, принадлежащими русским, включая Новгород, Рязань, Псков, а также утраченными в русско-литовской войне 1500 – 1503 годов северскими землями. На что хан ответил, что порадеть, конечно, готов, однако веры крымцу в Вильно было мало.

Вспомнили было и о союзе с Ливонией, ведь как успешно воевали рыцари с отцом нынешнего князя московского, в Литве хорошо помнили. Но переговоры с ливонцами так и не состоялись. Ливонский магистр связываться с упёртым московитом не жаждал. Он хорошо помнил, как московский государь, не смотря на экономическую блокаду со стороны Ганзы и дипломатическую поддержку ордена Империей, Польшей и Литвой, упорно давил на него, требуя отказаться от всех союзов с последней. И додавил-таки, заставив подписать с ним договор о перемирии на 14 лет, разорвавший все былые союзы Ливонии и Литвы. Зато от всё расширяющейся торговли с богатым соседом в его, прямо скажем, нищую казну ныне потёк пусть небольшой, но стабильный денежный поток. И менять его на военное нестроение Вальтер фон Плеттенберг явно не желал, тем более что император Максимилиан теперь прямо говорил, что война Ливонского ордена с Русью ныне вредна интересам Империи. Да магистр и сам понимал, что в таком случае за московита может вступиться его союзник, датский король, а ведь датчане так и не оставили желания вернуть себе районы Харьюмаа и Вирумаа. Так что в этой стороне литвинам ныне не стоило и пытаться.

Да что Ливония, даже вассал польской короны, магистр Тевтонского ордена, вместо посылки полков лишь отписался, что собирается созвать ландтаг для решения вопроса о "помощи против московита".

Так что по всему выходило, что рассчитывать Вильно придётся только на свои довольно скромные силы, да крепость смоленских стен.

Впрочем, не почивали на лаврах и в Москве.

Не удавшийся поход ясно показал Василию III, что для взятия хорошо укреплённой крепости нужно значительно усилить осадную артиллерию. Да и военные действия лучше перенести на летнее время (всё ж таки летом легче находить корм многочисленным лошадям), а потому, едва вернувшись из похода, государь и боярская дума уже 17 марта приговорили, что второму походу быть.

И даже прознав о договоре Литвы с Крымом, лишь постановили предварительно оградить южные рубежи от вторжения крымских татар частью сил, но от главной цели похода отказываться и не подумали. Всё же окский рубеж пока воспринимался как надёжный щит. Зато ждали оружия и припасов, что должен был привезти кораблями в Ивангород датский посол Давид Кохран, что ежегодно приплывал на Русь, обеспечивая связь московского двора с копенгагенским.

Вновь через те же ливонские порты на Русь потянулись нанятые в Европе ландскнехты, а из Империи мастера пушечного дела. Многое надо было успеть за оставшееся время.

А пока во дворцах бушевали страсти, обсуждались возможные союзы и готовились военные походы, княжич Андрей был занят тем, что тешил своё естество, закатившись в гости к вдове Ульянии. А что? Грех? Ну так и война грех. Вон сколь много вопросов батюшка на исповеди назадавал, хорошо хоть Андрей, закоснелый в своём атеизме, мог честно врать, а то устал бы епитимьи отслуживать.

Потом были пиры в отцовом доме, на который часто захаживали и братья Шуморовские. Знакомство с ними было делом нужным для долгоиграющих андреевых планов, ведь вотчины князей лежали близ городка Мологи с её знаменитой ярмаркой. И пусть были они малы и не позволяли своим хозяевам жить на широкую ногу, зато захватывали волжский берег, а вот это было уже интересно. Нет, он помнил, что моложская ярмарка вскоре уступит своё первенство Макарьевской, но вот когда это случиться точно, хоть убей, вспомнить не мог. Впрочем, и без неё было много что предложить молодым князьям. То же льно– или овцеводство. Ведь чем больше знатных будет втянуто в товарно-денежные отношения, тем будет лучше для его же планов. Иначе найдутся среди князей, бояр да дьяков "добрые люди" – нашепчут, насоветуют государю и обрубят крылышки его детищу, так и не дав взлететь гордой птицей. А так, глядишь, и взгляды на некоторые вещи со временем меняться начнут. Не сразу, нет, конечно, и не у всех, но исподволь. А вода, как известно, камень точит.

В общем, невольное знакомство, начатое под Смоленском, Андреем уже начинало рассматриваться как удачное вложение в деловой проект. И без разницы, что существует он пока только на бумаге в виде таблиц и схем, непонятных непосвящённому. Всему придёт своё время.

А потом вернувшийся из Кремля Михаил озвучил для него приглашение от старца Вассиана посетить того в его обители. Отказываться Андрей даже и не подумал, не тот преподобный человек, чтоб ему встречу идти. Но мелькнула шалая мысль: а чего это старец хочет? Вроде всё главное о прошлый раз говорено-переговорено. Неужто что за зиму переиначилось? А может – стрельнула опасливая мыслишка – уже готово ему в монастыре подземное узилище, потому как решили церковники, что слишком княжич какой-то непонятен, а мысли, им озвученные, опасны да еретичны. Придёт, а его скрутят под белы рученьки, да на дыбу. И пытать будут: а не враг ли человеческий сии мысли ему внушил, дабы мутить люд православный. Да и в церковных рядах, по хорошему-то, смуты тоже никто не желал, даже Андрей, помнивший о результатах никоновской реформы. А потому здорово напрягся, ведь в чём в чём, а убеждать самого себя человек умеет, наверное, лучше всего. В узилище почему-то ну никак не хотелось, а если поволокут, то придётся вырываться с боем и кровью, и уж тогда из Руси ноги делать надо будет. И делать быстро, потому как бойню в монастыре ему не простят, не те ныне времена (и это ещё большой вопрос, удастся ли ему вообще оттуда уйти, коли что).

Однако хватать сразу по приходу его не стали, и это приободрило княжича. Молчаливый служка проводил в знакомую по прошлому визиту келью, где и состоялся у него долгий разговор за закрытыми дверями. Почти как в прошлый раз, вот только с одним изменением. Одним-то одним, зато каким!

Когда Андрей сообразил, кто посетил их, по позвоночнику словно мороз пробежался. Митрополит московский и всея Руси собственной персоной, прошу любить и жаловать, как говорится. Нет, он, конечно, знал, что тот с Вассианом вроде как в друзьях числился, но что такой человек вот так запросто притащится сам трое поболтать, и в мыслях не держал. Ведь почему он и пытался спихнуть церковные дела на преподобного: мол, теперь тот всех влиятельных на себя замкнёт. Ага, так преподобный и разбежался. Да и у митрополита, скорее всего, возникли вопросы, на которые у старца просто не было ответов. Вот и выхватили его, чтобы отдувался.

Да уж, в который раз чертыхнулся Андрей, вот тебе и не высовываться. Но, как говориться назвался груздем, полезай в кузовок. Да и следовало, наверное, ожидать чего-то подобного. Чай не просто обряды обсуждать придётся, а целое направление развития церкви. И это только ему, Андрею, да и то со своей колокольни атеиста, всё было предельно ясно и понятно, а вот собравшимся тут сам-двое церковникам всё было ой как путанно. И это если оставить в стороне, что известия принесены были не в храме божьем ангелом в лучах света сошедшем, а простым мальчишкой, пусть и княжеских кровей. И вопросов у них и в самом деле было больше, чем ответов.

А потому насели старцы на него со всей своей неистовой силой.

Спрашивал всё больше митрополит. Ну оно и понятно: человек у власти, с головой в интриги погружен. Такому всё через одну призму видится. А ведь тут не просто на церковное землевладение, тут на саму власть покушаются, ибо богатая церковь – независимая церковь. Только и не дурак, понимает, что в жизни всё может быть. Помнит, чем кончилось неприятие государевой воли Исидором, и даром что тот русским митрополитом, как константинопольским патриархом, так и римским папой признан был. А тут ведь не кому-то, а ему самому будущую опалу рисуют. Так что приходилось Андрею крутиться и вертеться, как уж на сковородке, объясняя этим двум такое простое для людей, начитавшихся и насмотревшихся фантастики, понятие о том, что в мире возможны множество будущих и все они в той или иной мере реальны. И остаётся только ждать, какое из них сложиться. А до тех пор они все происходят. И сам господь, сотворив человека по своему образу и подобию, и даровав ему свободу воли, устроил так, что именно от его решений и складывается та вероятность, что и становиться настоящим. Вот только слаб человек, и не всегда способен устоять перед грехом и соблазном. Оттого отец наш небесный следит за своими чадами, но вмешивается лишь в самом крайнем случае, когда видит, что ребёнок его, то есть человечество, по незнанию своему готово шагнуть в пропасть бед и ненастий. Как истинный родитель, что всегда схватит малыша, когда тот тянется к чему-то опасному, ещё не понимая этого по причине малого опыта жизни.

Ну а почему бог выбрал его, то тут у княжича нет ответа, ибо логику всевышнего не дано понять обычному человеку.

Через пару часов, когда у Андрея уже в буквальном смысле начал заплетаться язык, митрополит вдруг прекратил свои бесчисленные расспросы и устало опустился на лавку. Глядя на него, княжич вспомнил литературное сравнение с мячом из которого спустили воздух. Митрополит в этот момент был как раз и похож на этот мяч: вот он стоял, распираемый внутренней энергией и вдруг сдулся и превратился в простого, немолодого уже человека, сломленного обрушившимися на него известиями. И Андрей его где-то понимал. Вот ты, второй, можно сказать человек после государя и вдруг узнаёшь, что вскоре упадёшь на самый низ, отказавшись потакать греховодной по твоему разумению прихоти великого князя. Хотя упёртость церковников в вопросе количества браков, его, выросшего в другой эпохе, заставляла думать о них в таких выражениях, где приличными словами были только предлоги "в" и "на". Это же надо, из-за такой, по его мнению, малости пролюбить великое. И ведь были же уже прецеденты, тот же князь московский Симеон Гордый, дядя Дмитрия Донского, вознамерился венчаться третьим браком на тверской княжне, отослав вторую свою супругу к отцу. И ведь, как и потомок свой дальний, тоже хотел оставить после себя сына. Но митрополит Феогност долго уговаривал князя одуматься, называя желание государево блудом и приводя примеры того как один из супругов сразу по заключении брака, заболевал тяжко и годами лежал на ложе, а другой супруг свято блюдя таинство брачное, ухаживал за болящим супругом своим и не помышляя об ином. А когда понял, что не сломить княжеву волю, затворил на Москве церкви, ибо третий брак, да при живой жене...

Но как ни старался митрополит, князь всё одно обвенчался, уговорив ли, заставив ли по иному как кого-то из значимых в церковной иерархии лиц (поговаривают, что был это его духовник, игумен Богоявленского монастыря Стефан) провести обряд, поставив тем самым ни во что митрополичью волю. И пусть потом он пошёл на кой-какие уступки церковникам, но это было всё потом, после свершившегося факта.

Кстати ой как вовремя он про сей случай вспомнил. Его же и церковникам поведал, хотя почти сразу понял, что они и без его подсказа уже про то уже чли в летописях.

А уж сыну Василия, царю Ивану Грозному, та же церковь спокойно разрешит жениться трижды, а ещё на четырёх закроет глаза. Или это пример батюшки так на них подействует? Ну-ну, пусть подумают, прикинут кой чего к носу, глядишь и по другому решат. Вот только его в эти делишки тянуть не надо, сами, как-нибудь разбирайтесь. Хотя чувствовал, что краем пройти уже не удастся.

Зато тяжёлый разговор неожиданно окончился для Андрея на мажорной ноте. Митрополит, видимо уяснивший для себя всё нужное, вспомнил и об обещании княжича заняться книгопечатанием. Тут, правда, долгих расспросов не последовало, зато огорошить парня ему вполне удалось. Он, вроде как вскользь, упомянул, что кириллический шрифт был когда-то заказан ещё Геннадием Новгородским немцу Фиолю Швайпольту, так как тот уже печатал книги на русском языке. Но по какой-то причине, заказ так и не был выполнен, хотя в Краковской типографии Фиоля и было напечатано целых четыре издания на церковнославянском. Издавались они для православных подданных великого князя литовского и до Москвы, к сожалению, так и не дошли, хотя прошло уже немало лет с той поры, как они увидели свет.

"Вот те и раз", – подумалось Андрею. Скорее всего, заказывали матрицы ещё до того, как другой мастер – Готан – сверзился с моста в Волхов, а потом просто заказ утратил актуальность и был благополучно забыт. Денег Фиоль не увидел и готовые изделия вряд ли хранит. С другой стороны Краков не Вильно, и Польша официально с Русью не воюет. Но что-то ему подсказывало, что появление русина (которых поляки и литвины с упорством достойным лучшего применения упрямо именовали исключительно московитами) в центре польских земель, когда польский король ведёт войну с этой самой Московией, будучи одновременно великим князем литовским, было делом далеко не безопасным. Ещё бы узнать точно, кто такой этот Швайпольт и где он ныне проживает. Но заметку на память сделать всё же нужно, ведь получается, что где-то (а скорее всего в Кракове) уже существует рабочий экземпляр типографии на русском языке, к тому же уже проверенный в работе, и осталось только его найти, привести на Русь, собрать, откорректировать, если надо, и начать печатать. Нет, поисками этого Фиоля, видимо, всё же придётся заняться вплотную, спасибо митрополиту за подсказку.

Ещё одной приятной новостью, услышанной напоследок, было разрешение попользоваться монастырской библиотекой. Вот это было реально царским подарком, которым Андрей не преминул воспользоваться. Ведь столичный монастырь, это вам не окраинный, тут в хранилищах чего только не найдёшь.

Зарывшись как червь с головой в поиски, он уже скоро понял, что был прав! Из какого-то сундука, запертого на небольшой висячий замок, ему посчастливилось достать сшитую простой тетрадью рукопись, вчитавшись в которую, он, после недолгого раздумья, сообразил, что это не что-нибудь, а список с записей тверского купца Никитина. Да-да, то самое, что в будущем будут изучать как знаменитое "Хождение за три моря". И пусть половина текста написана была хоть и русскими буквицами, но чужим языком, да ведь переводчика с тюркского нынче на Руси найти было не проблема. И ведь это не единственное, что нашлось в пыльных загашниках.

Понимая, что самому всё переписать просто немыслимо, пришлось идти договариваться с монахами. Цены, ими озвученные, конечно кусались, но другого выхода просто не было, зато работу обещали выполнить к лету. Ну и на том, как говориться, спасибо.

Покончив с делами в столице, Андрей в сопровождении послужильца отправился наконец-то в родные пенаты, правда, по пути завернув к старым знакомцам.

Купцы были ещё дома, хотя уже вовсю и готовились к сплаву. Товара ныне набрали с лихвой (удачно расторговался Чертил) и надеялись на изрядный барыш. Хоть и сожалели, что судёнышко ныне всё не увезёт. И это радовало, так как говорило о том, что дела Петра и Чертила, а значить и его, шли в гору.

Порадовавшись за всех, княжич продолжил свой путь, который вскоре закончился возле знакомых ворот.

Монастырь за прошедший год неплохо расстроился, но был всё же узнаваем. К счастью и игумен, и брат эконом были на месте, что позволило решить все вопросы разом. Но вот если ссуду дали легко, то вот вопрос о батюшке несколько подзавис, отец Иуавелий отделался лишь общим обещанием подумать над ним. Ну да хорошего помаленьку. Позвякивая в кошеле выданными монетами, после утреней службы Андрей наконец-то отправился прямиком домой.