Текст книги "Ардагаст и Братство Тьмы"

Автор книги: Дмитрий Баринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3
ШАМАНЫ-РАЗБОЙНИКИ

Чёрные Медведи уходили на север долиной Юрюзани. Всадники в чёрных шкурах угрюмо молчали. Угрюмы и злы были и их предводители. Ругался вполголоса Шумила, ворчал по-медвежьи его брат. Рассчитывали обрушиться на уцелевших под Золотой горой росов, а вместо этого пришлось отступать без славы, без боя. Словно души погибших росичей вселяются во всех этих удмуртов, аргиппеев, манжар! Или сама Мать Сыра Земля родит новых воинов Ардагасту. Одна надежда теперь: соединиться с могучими чёрными шаманами Корт-Айкой и Яг-мортом. У них не только чары, но и свои разбойные дружины, что держат в страхе всё племя, живущее у слияния Камы и Чусовой и зовущее себя «пермяками» – «лесными людьми», а ещё – коми. Любят они свои леса, и по-разному их зовут. Еловый лес на холмах – «парма», сосновый – «яг». «Парма-эк», пермяк – лесной человек. «Яг-морт» – тоже лесной человек, только дикий, волосатый.

Вдруг кони дружинников разом остановились. Медведичи и их воины дёргали поводья, ругались, потом, разъярившись, стегали коней до крови, но те только жалобно ржали, не двигаясь с места. А из чаши доносился громкий злорадный смех. Ему вторил жуткий, нечеловеческий хохот, больше похожий на вой ветра. Сердца привычных ко всему разбойников дрогнули, руки сжали оружие.

Властно раздвинув зелёные ветви, между елями показался невысокий, но крепко сложенный старик. Большая голова прочно сидела на широких, в косую сажень, плечах. Добротно скованная кольчуга облегала могучую грудь. Длинные седые волосы падали из-под островерхого шлема на плечи, покрытые медвежьей шкурой. Окладистая борода белым снегом лежала на кольчатой броне. Того, кто вышел вслед за стариком, и человеком-то было трудно назвать. Мощное тело вместо одежды покрывали густые тёмно-рыжие волосы. Остроконечная голова, тяжёлые челюсти. В красных глазках, запрятанных под козырьком больших надбровий, светился злой и безжалостный ум. На шее висело ожерелье из звериных клыков и когтей.

   – Застряли, лесные могуты? – с ухмылкой произнёс старик по-венедски. – Думу думаете, не повернуть ли назад, не поискать ли славной битвы с росами да манжарами?

   – Ты чары навёл, старый хрен? Ещё и смеёшься? – взревел Шумила. – Так мы тебя без всяких чар в ежа обратим!

Медведич махнул рукой, и стрелы полетели в старика. Одни из них упали, звякнув о броню, другие – беззвучно ударившись у самого лица его в незримую преграду. Бурмила с яростным рычанием метнул в него тяжёлую палицу. Ткнувшись в ту же преграду, она отлетела назад и сильно задела по голове своего владельца, едва успевшего уклониться. Лаума, воздев руки, обрушила на старика заклятие, но тот даже не переменился в лице. Лишь взмахнул рукой – и внезапно налетевший вихрь сорвал колдунью с седла, поднял и забросил на верхушку ели.

   – Что, медвежата, слабы тягаться с Громобоем-кузнецом? Слышали хоть про меня от батьки своего Чернобора?

   – Как же, слышали, – отозвалась с дерева Лаума. – Был такой дурак, что вздумал с великим волхвом Лихославом тягаться, хоть сам едва чаровать умел. Поднял глупое мужичье дреговицкое и повёл на Чёртов лес: постоим-де за правду, избавим венедский край от бесовых слуг.

   – Только не сладил он и с учениками великого волхва, – ехидно подхватил Шумила. – Погасил ливень чародейный огонь кузнеца, буря завалила деревьями его лапотную рать, а вихрь унёс его самого на край света, меж востоком и севером. Ну что, нашёл здесь правду? Лесную или болотную?

Приободрившиеся Чёрные Медведи засмеялись. Старик смерил их спокойным, уверенным в себе взглядом:

   – Нашёл. Правда не в лесу, не в болоте, не в огне. Она – в силе! Обретёшь силу – будешь прав. Занесло меня к самому Уралу, в дебри непролазные, куда лишь самые смелые охотники да самые лихие шаманы пробирались. Жил один, как зверь, без огня, без железа. Однако выжил! Голыми руками медведей одолевал. С лешими, водяными бился, с яг-мортами, лесными людьми. Колдуна – яг-морта победил, а потом вместе с ним бился с охотниками-манжарами: они и меня за дикого человека приняли. Двенадцать их было – ни один не ушёл.

   – Ты моего учителя силой победил, не чарами, – не приятным, рычащим голосом проговорил волосатый человек-зверь.

   – Верно. За мою силу и уважил он меня, лесным чарам научил. Древним, нелюдским. Потом взял я силой йому-ведьму. И она меня полюбила и научила волшбе давней, страшной. Той, что от главной Йомы, владычицы леса и смерти, – вы её зовёте Ягой. Куда там вашим ведунишкам из Чёртова леса! Там окраина лесов, а сердце – возле Урала... А я ведь и кузнечного дела не забыл, и огненной волшбы.

   – Если ты теперь такой могучий волхв, почему не вернулся, чтобы одолеть Лихослава? – насмешливо прищурилась Лаума.

   – Зачем? Лес велик, есть на ком силу показать, с кем силой помериться. Вернулся я к людям – к пермякам. Да и задал жару всем этим великим охотникам, могучим воинам, чёрным да белым шаманам! Теперь в мою дружину самые лихие из них всех идут, а я и не всякого беру. Лучшее оружие в земле коми – у меня, и только для лучших бойцов. Ведь я – лучший в этой земле кузнец, сильнейший шаман, зовут меня здесь Корт-Айка – Железный Старик!

   – А меня здесь зовут Яг-морт. Других яг-мортов они у себя давно не видели, – зловеще осклабился волосатый, показав мощные клыки. – Их предки загнали нас в леса к Уралу. Теперь все они знают мою дубину и мои чары. Умные – хлеб сеют, скотину пасут. А я нашлю засуху, падеж – и опять им негде искать еды, кроме леса. А там я с дубиной, неведомо за каким деревом, и снова им страшно, как во дни зверобогов!

Человек-зверь говорил по-венедски, и довольно чисто. В его речи, во взгляде горящих красных глаз чувствовалась непримиримая злоба к людям, но не тупость. Не глуп, видно, лесной житель, если выучил язык, на котором и говорил-то с одним Громобоем. Ох и не глуп... С кем же будут эти двое хозяев прикамских лесов, признающие лишь свою силу и волю?

Лаума, уже спустившаяся с ели, цепким взглядом окинула бронзовые фигурки на поясе Корт-Айки. Медведь, орёл, волк, змея... Звери Грома и Тьмы. Ни коня, ни оленя. Но волк и даже змея посвящены и Солнцу. Чьей же силой волхвует теперь непокорный кузнец? Что у него на цепочке под бородой во всю грудь?

   – А мы вас, могучих волхвов, и ищем, – осторожно заговорила колдунья. – Великий шаман Саудев послал нас к вам. Мы все ведь одним богам служим, верно?

   – Дурак был Саудев, как и все его полубесы, – бросил пренебрежительно старик. – Больно на ящерицу свою надеялся. А слугой и холопом я никому ещё не был. Чернобога здесь зовут Куль. – Он небрежно достал из-под бороды бронзовую фигурку бога с двумя змеями в руках, стоявшего на двуглавом ящере. – Я ему нужен, а он мне. А силу я беру отовсюду. У Тьмы, у Грома, у Ветра, у Чёрного Солнца...

   – А как же с Огненной Правдой, кузнец?

   – Она мне в чащобе выжить не помогла. Моя воля – вот моя правда!

   – Волю-то твою и укоротят те, от кого мы уходим. Вышата, что предал и сгубил своего учителя Лихослава, и Вышатин выкормыш Ардагаст. Мало им власти и богатства, нужна ещё и Огненная Правда. Всех изводят, кто по ней жить не хочет! – сказал Шумила.

   – Вот дурачье-то! Сами покоя не знают и другим жить не дают. И целое племя такое же глупое сотворили. Называется оно – росичи, – глубокомысленно произнёс Бурмила. Его большую медвежью голову столь глубокие мысли хоть редко, но посещали.

   – Помню я этого Вышату, – отмахнулся кузнец. – Он тогда сбежал из Чёртова леса, чтобы со мной не биться. Теперь, вишь ты, великий волхв! А что они с Ардагастом несут всему лесу, я знаю. И приготовил им подарок – Колесо Чёрного Солнца. Вам его не сделать, вы не кузнецы, да и солнечных чар боитесь. А такое уже погубило одного Солнце-Царя. На юге, в горах Кавказских.

   – Слышали мы, есть и у тебя соперник, – вкрадчиво заговорила Лаума. – Бурморт, верховный жрец пермяков. И владеет он самым святым местом – Гляден-горой. Ты ведь сам его не одолел, правда? А вместе с нами...

– Для того вас и ждал, – спокойно ответил Корт-Айка и одним движением руки снял заклятие с коней. Те весело заржали, перебирая ногами. А из-за елей, будто из-под земли, уже выезжали дружинники обоих колдунов. У кузнеца – ражие молодцы в добротных панцирях, вида самого разбойного. У Яг-морта – больше нелюди да полулюди: лешие, черти и те, кого они с похищенными либо блудливыми бабами приживают. И вот уже слились три дружины в одну разбойную, беззаконную рать и двинулись на север – к святой и богатой Гляден-горе.

Там, где речка Нижняя Мула выходит из лесов навстречу полноводной Каме, поднимается над широкими заливными лугами высокая, с крутыми склонами Гляден-гора. На вершине её – вековой заповедный бор. А на мысу, между поймой и глубоким логом, – городок. В его валу со стороны бора нет даже прохода. Из поймы же в городок ведёт по склону тропа – крутая, неширокая. По ней, однако, и верхом ездят, и скотину гонят на пастбище. А над городком в серое осеннее небо вонзается острой верхушкой, превосходя высотой все деревья бора, громадная вековая ель. Она была стара и священна уже тогда, когда скифы только начинали ходить в набеги на лесной край, и тогда, когда Аристей, ещё не ставший вороном Аполлона, пробирался к восточному краю света.

В это осеннее утро пастухи из городка, как всегда, выгнали стадо на луга. И вдруг, заслышав конский топот, ржание, громкие голоса, погнали скотину к лесу. Со свистом, гиканьем, лихими песнями, будто степняки, ехали лугами дружинники двух шаманов-разбойников, а с ними – какие-то невиданные воины в чёрных медвежьих шкурах. Находники, однако, не тронули стада. Они подъехали к самой тропе, и их седобородый, закованный в железо предводитель громовым голосом воскликнул:

   – Жрец Бурморт! Я, Корт-Айка, зову тебя на колдовской поединок!

На горе, у верхнего конца тропы, открылась калитка в частоколе и показалась фигура в белом. Стоявший наверху не напрягал голоса, но силой его чар собравшиеся внизу чётко слышали его речь.

   – Корт-Айка! Я дважды состязался с тобой. Один раз ты остановил колдовством мою лодку, а я заклял твоё сусло – ты ведь охотник до пива, – и оно перестало бродить, пока ты не снял своего заклятия. Потом я прошёл под водой от проруби до проруби, отсюда до устья Чусовой, а ты не смог. Тебя едва спас твой друг-водяной. И эту гору ты пробовал брать приступом, но бежал, даже когда её защищали лишь мои родичи: твои чары оказывались слабее моих. Зачем же тебе ещё один позор?

   – Я пришёл для огненного испытания. Мы войдём в огненный дом рука об руку, и тот, кто не сумеет чарами укротить огонь, сгорит. Увидим, кто больше познал Огонь: ты, мудрейший служитель Света и Солнца, или я, простой кузнец!

   – Состязаться будем внизу? Ты ведь черпаешь силу из нижнего мира.

   – Нет. На горе, ближе к твоим богам!

   – Хорошо. Но свою орду оставь под горой. Двенадцати свидетелей тебе хватит.

Корт-Айка слез с коня и, несмотря на годы, легко двинулся в гору. Следом шли, как волки за вожаком, ещё двенадцать – люди и нелюди. Были среди них оба Медведича, Яг-морт, пара чёрных шаманов, не видно было лишь Лаумы. В городок пришельцы вошли с самым дерзким видом, но в души их закрадывалась робость: будто незваные взошли на самое небо, недоступное их подземному владыке.

Большую часть городка занимало святилище. Под зелёными лапами громадной ели стояли полукругом деревянные идолы. Ен, добрый владыка неба, в белом кафтане и белой шапке. Золотая Баба, Мать Мира, одного ребёнка держит на руках, а второго рожает. Сын её Шунда, Солнечный Всадник с мечом-и луком. Угрюмый, с тяжёлой дубиной в руке, Войпель – бог северного ветра. Грозовой Охотник, с луком в руке и орлиной головой поверх шапки, с медвежьими лапами. Две Небесные Лосихи, мать и дочь – в человеческом обличье, лишь головы и копытца оленьи. Не было здесь только Куля и Йомы, злобных хозяев нижнего мира. На кольях вокруг идолов белели черепа – оленьи, медвежьи, бычьи. Разлапистые ветви ели были увешаны отборными шкурками, оружием, серебряными сосудами с далёкого юга.

А от ели почти до внутреннего вала городка простиралось костище. На десятки шагов землю устилал белый пепел, из которого торчали белые же обломки костей – звериных и человеческих. Между ними зеленели бронзовые обереги, блестело золото и серебро, торчало ржавое железо. Здесь приносили жертвы много веков подряд, и здесь же сжигали тела лучших людей племени. Вознестись с жертвенным пламенем из самого святого места прямо к Светлым богам – может ли быть лучшее завершение для достойной жизни? Богам приносили самое ценное – людей и вещи, и ни один пермяк не смел взять ничего с ели или из костища. Не смел даже сам верховный жрец. Его за гадания и моления одаряли отдельно, и немало. За внутренним валом, в детинце, стояло несколько обширных рубленых изб. Там жила большая семья Бурморта – его дети и внуки.

Сам Бурморт стоял, опираясь на резной посох. В белом кафтане, перехваченном красным поясом с оберегами, с длинными белыми волосами и бородой, он напоминал своего бога – старого и доброго к своим творениям Ена. На груди висели два оберега. Один изображал трёхглавую птицу с человеческим лицом на груди. Второй – полуобнажённого человека в замысловатой короне, увенчанной солнечным диском. Серые глаза жреца смотрели на пришельцев спокойно и беззлобно, хотя родичи его настороженно сжимали копья.

   – Видишь, Бурморт, я взошёл на твоё земное небо, и даже без бубна, – с вызовом произнёс кузнец.

   – И я взошёл, – оскалил зубы Яг-морт. – А я ведь нечисть, моё место там, внизу. Правда, мудрейший?

   – Здесь есть место всем, кто добр. Я хотел бы состязаться с вами, но совсем в другом: кто больше доброго сделает для людей своим волшебным искусством. А зла в мире и так много. Или думаете сарматов превзойти в разбоях, а гадюк – в злобе?

   – Тебе, жрецу и сыну жреца, легко рассуждать о добре и зле на этой горе, в неприступном городке. Всё нужное пермяки вам несут сюда, оберегают вас всем племенем. У твоего отца даже бактрийских монет хватило, чтобы послать тебя искать мудрости далеко на юг, где голые люди молятся голым богам. – Корт-Айка ткнул пальцем в фигурку коронованного бога. – Словно мало той болтовни про Свет, Тьму и Огненную Правду, что занесли сюда скифские жрецы! Теперь сынка туда же отправил...

   – Это – Амон-Ра, которого мы зовём Еном, – спокойно ответил Бурморт. – Там, в Египте, тоже верят: бог Солнца и Света добр и справедлив и вечно борется со злым Апопом, змеем нижнего мира. Жрецы Ра уговаривали меня остаться, и учёные из александрийского Мусея...

   – Ты набирался мудрости в Египте, а я там, где закон – лес, а старейшина – медведь! Жизнь – охота, на земле и на небе! Бежит по небу златорогий солнечный олень, бегут Небесные Лосихи, а за ними – Грозовой Охотник. Он – медведь, он – орёл, он – великий лучник. Я не хочу быть дичью, даже златорогой, я – охотник!

   – Я тоже охотник! Люблю загнать оленя, ещё лучше – лося, сломать ему шею, перегрызть горло! – хищно блеснул глазами Яг-морт.

   – И мы – охотники! – разом проревели Медведичи, и вся шайка подхватила их рёв.

   – Вы – звери. Глупые хищные звери. – В голосе жреца была не злоба, а печаль. – Самые умные из вас не понимают: познавать мир лучше, чем его завоёвывать... Что ж, я готов к испытанию.

Быстро срубили небольшую избу с двумя дверями, поставили её на костище, заполнили хворостом, соломой, оставив проход. Корт-Айка указал на фигурку Амона:

   – Сними с себя чужеземный оберег. Или не можешь победить меня без чужих чар? Тогда сильнейший колдун в лесах – я.

   – А ты разве не носишь бактрийский амулет Заххака, царя-дракона?

   – Гляди: его на мне нет.

Духовный взор Бурморта проник под кольчугу и кожаную рубаху кузнеца, но не обнаружил там оберега. Помедлив, жрец снял фигурку, надел шапку, увенчанную деревянной головой лося. Его соперник отстегнул меч, надел шапку с головой орла. Глаза Железного Старика смотрели гордо и хищно. Бурморт окинул взглядом своих родичей. Жаль, нет младшего сына, лучшего ученика – Вэрморта. Да, послал его на юг, к лучшему из солнечных магов, Аполлонию из Тианы. А старшие сыновья умерли, и не своей смертью. Сумеет ли Джак, старший зять, уследить за негодяями – Яг-мортом и чёрными шаманами, чтобы не вмешались в поединок? Старый жрец перевёл взгляд на могучую фигуру кузнеца. На что только тратит тот свои силы! Будто невзначай Бурморт произнёс:

   – Был некогда Йиркап, великий охотник. Самую быструю дичь догонял на волшебных лыжах. Тридцать оленей добыл, погнался за тридцать первым – дивным, златорогим. А то была ведьма-оборотница. Заманила Йиркапа на тонкий лёд. Одна нога его провалилась под лёд, другую чудесная лыжа вперёд понесла. Так погиб лучший охотник среди коми.

Корт-Айка гордо тряхнул седыми волосами:

   – Он был только человек... Я – орёл, я – медведь, я – могучий шаман! Я добуду златорогого оленя, дивного лося – власть над душами лесного народа!

Жрец, с сожалением вздохнув, взмахнул рукой. Джак и Яг-морт зажгли факелы, бросили их внутрь избы. Затрещал хворост, повалил дым. Разом загудели бубны в руках двух сильнейших чародеев. Приплясывая, двинулись вокруг костища Бурморт и Корт-Айка. Один призывал на помощь светлый, добрый огонь Ена и Шунды, другой – злое, буйное пламя молнии и Чёрного Солнца. На груди кузнеца зловеще колыхался бронзовый двуглавый ящер. Две головы смотрели в разные стороны, и в зубах у одной было Солнце. Ящер вечером проглатывает светило, а утром выпускает из другой пасти. И пока Солнце во чреве Владыки Глубин, оно – Чёрное Солнце. Куль, бог зла, стоит на спине ящера, но Ящер, он же Змей Глубин, старше его, старше всех богов, добрых и злых.

А пламя всё сильнее охватывает избушку, пышет из дверей, пробивается сквозь крышу. Оба чародея остановились у входа, отбросили бубны. Огромная лапа кузнеца крепко охватила тонкое запястье старого жреца. Так, рука об руку, они и шагнули в огонь. Джак настороженно следил духовным зрением за тремя оставшимися колдунами. Вроде не чаруют... Не только он, но и сам Бурморт не обратил внимания на сороку, запрятавшуюся среди густых лап священной ели. Не заметили они и стоявшую за валом старуху – крючконосую, с длинными седыми космами. Трудно смертным увидеть ведьму, если она сама того не хочет. Ещё труднее – богиню. А сорока уже взяла в клюв цепочку с амулетом из чёрной меди – фигуркой царя в венце, с двумя змеями, выраставшими из плеч.

Двое шли сквозь огонь. Старик жрец с трудом выдерживал чудовищный жар, кузнецу же пекло было нипочём. Пламя даже не касалось их. Уже близок был выход, и тут из пламени выступило полное неизбывной злобы человеческое лицо и по бокам его – две змеиные морды. Потом и человеческая голова оборотилась драконьей. Страшное чёрное пламя разом вырвалось из трёх пастей. Бурморт дико закричал, рванулся. Кости его захрустели в тисках могучей руки кузнеца. Тело мигом обуглилось, затрещало, разваливаясь и обращаясь в пепел. Бессильно плавились обереги.

Стоявшие снаружи на миг увидели среди пламени, как орёл с трёхглавым драконом терзали лося. Потом из огненного дома твёрдым, тяжёлым шагом вышел Железный Старик. Даже одежда на нём не обгорела. Под его властным, безжалостным взглядом Джак оцепенел.

   – Я победил. Поединок был честным. Ты видел?

Младший жрец побледнел ещё больше. Один против четырёх чёрных шаманов! Если сам Бурморт не выстоял... А внизу разбойная орда, готовая перерезать или увести в рабство всех жителей городка. Он должен спасти род своей жены! И Джак, не в силах произнести ни слова, покорно кивнул. Всего лишь кивнул.

   – Я мог бы сделать рабами ваш род. Но у нас один враг. Тот, что идёт с юга. Враг всему лесу.

Джак согнулся в низком поклоне. Он спас род! А что будет с племенем – мудрейшему шаману Корт-Айке знать лучше. Да, теперь мудрейший в племени – он.

Лаума, не таясь, уже в человеческом обличье слезла с ели. Ох и рисковала она сейчас! Сидящий на священном дереве может черпать силу из всех трёх миров, особенно с амулетом трёхглавого царя-змея. Но если ударит огненная стрела с неба – чародея не спасёт ничто. Слава Яге-матушке, пронесло! Видно, далеко был Грозовой Охотник...

Из-за вала донёсся ехидный старушечий смех.

Из соснового бора к валу священного городка выехал конный отряд. Всадники в островерхих шерстяных колпаках и добротных бактрийских доспехах, с луками, мечами и акинаками напоминали сарматов, но русые волосы и рыжеватые бороды обличали в них пермяков. На знамени, увенчанном медвежьей головой, был вышит медведь, положивший большую голову между могучих лап. Предводитель отряда сам походил на лесного хозяина, которому не уступал сложением и силой. Лохматые волосы, уже обильно тронутые сединой, напоминали медвежью шерсть. Тёмные глаза смотрели угрюмо и недоверчиво.

Всадник лет тридцати, ехавший рядом с вождём, едва ли не превосходил его ростом и силой. Но в этой силе не было ничего звериного, пугающего. В Бактрии, где побывал этот воитель, греки прозвали его Гераклом Гиперборейским. Он и впрямь напоминал величайшего из героев Эллады – не только могучими мышцами, но и добрым простоватым лицом, окаймлённым тёмно-русой кудрявой бородой. Сходство довершали тяжёлая палица и львиная шкура (служившая, правда, не плащом, а конским чепраком).

Из-за частокола выглядывала хорошо знакомая воинам разбойная рать. А ещё – какие-то неведомые светловолосые воины в чёрных медвежьих шкурах. Окинув их взглядом, предводитель проревел громовым голосом:

   – Как посмели войти в святое место? Где Бурморт?

Над частоколом показались головы и могучие плечи Корт-Айки и Яг-морта.

   – Бурморт погиб в огненном поединке со мной. Отныне верховный жрец – я. Куль, подземный владыка, дал мне победу. Теперь здесь почитают его. Как и всех богов леса, – спокойно произнёс кузнец.

   – Думаешь, колдун, я поверю хоть одному твоему слову? Чтобы ты одолел мудрейшего жреца в честном поединке? Кто подтвердит – этот урод Яг-морт?

   – Ты сам урод, только шерсть хуже моей! – прорычал лесной человек.

   – Поединок был честным, я следил, – раздался слабый голосок Джака.

   – Знал я, что ты трус, Джак, а ты ещё и предатель! – отрезал вождь.

   – Не верь ему, князь Кудым-Ош, Кудым-Медведь. – Голос кузнеца был всё так же спокоен. – Не верь мне. Никому из людей не верь. Ты ведь сам только получеловек. Твоя мать, одноглазая колдунья, родила тебя от медведя.

   – Даже медведи не любят тебя. Они помогли тебе в войне с сарматами, а ты не смог отговорить людей убивать медведей, – безжалостно добавил Яг-морт.

Из глотки Кудыма вырвалось глухое, грозное ворчанье. Рука его поднялась к горлу, словно чешуйчатый железный панцирь душил князя. Он знавал: там, под панцирем и кожаной рубахой – бурые волосы, слишком густые для человека и слишком редкие для медведя. А кузнец невозмутимо продолжал:

   – Не верь людям. Верь своим родичам.

Посреди частокола вдруг открылась калитка, и из неё показались два существа. Они были одеты почти как люди, но Кудым сразу понял: один из них – медведь ниже пояса, а второй – выше. Сын медведя почувствовал бы это, даже если бы первый носил сапоги, а второй – рубаху и кафтан. А Медведичи преспокойно взяли длинную лестницу, упёрли её нижним краем в землю по другую сторону рва.

   – Не годится медведю с медведем говорить сверху. Хотя наш род знатнее твоего, – сказал первый по-сарматски.

Оба быстро спустились, и первый продолжил:

   – Здравствуй, Кудым-Медведь, сильнейший среди коми! Я – Шумила Медведич из земли венедов. Мой отец – великий волхв Чернобор, а мать – медведица из рода Великого Медведя, древнего зверобога. А мой брат Бурмила родился от великой ведьмы Костены и медведя из того же рода. Редко такие медведи выходят из нижнего мира – только чтобы породить славных могутов.

   – Зачем пришли в нашу землю, родичи? – Голос Кудыма заметно смягчился.

   – Защитить её. Враг идёт с юга, страшный враг всего леса – Ардагаст, царь росов; – сказал Шумила.

   – Даже мы, самые сильные из венедов, его одолеть не смогли. Он нас, правда, тоже, – добавил Бурмила.

   – Ещё один сарматский царь с набегом пришёл? Бил я сарматов, и не раз. Тут им не степь, – усмехнулся Кудым.

   – А я их бил не только здесь, ещё и на юге, в Хорезме. Мы, пермяки, такие – сами, если надо, другим поможем, – подхватил кудрявобородый спутник князя – его сын Перя, славой уже превосходивший отца.

   – Ардагаст – не просто сарматский царь, – покачал головой Шумила. – От него и данью не откупишься. Он топчет обычаи всех племён, глумится над святилищами, истребляет мудрейших колдунов.

   – Мудрейших? – прищурился Перя. – Знаю я эти песни. Были у нас жрецы огня, звали себя «божьи люди». Велели людям огонь зажигать только от священного огня, ещё и платить им за это, и слушать их, святых да мудрых. А я на таких на юге насмотрелся. Там они ещё жаднее, в храмах каменных огонь прячут. А велят людям вовсе несусветное: братьям сестёр в жёны брать, отцам – дочерей, а мёртвых псам да птицам скармливать. Только не все их слушают, и боги за это не карают!

   – Вернулся мой сынок, да разогнал тех жрецов, и капища их порушил, и огонь святой его не наказал. Не от таких ли святых и вы пришли, родичи? – испытующе глянул на Медведичей Кудым.

   – Мы – враги жрецов огня и их Огненной Правды! – не отвёл взгляда Шумила. – Из степи эта зараза пошла на погибель лесу! Ты, Перя, ведь по своей воле разорял капища? А придёт Ардагаст – не будет у вас, лесных людей, ни своей воли, ни веры, ни обычаев. Только те, что установят вам царь росов и его главный жрец Вышата. Эти двое варят вольные племена в одном котле, и выходит одно племя – их рабов. Вот почему росы в лесу воюют не хуже, чем в степи. Восточные росы – степное племя, а западные – сброд! И всё этому сброду покоряются. Даже нуры, волчье племя. Вождь их, Волх-оборотень, сделался подручным князем у Ардагаста.

Кудым-Ош гордо вскинул голову, расправил широкие плечи. Теперь в нём говорил не полумедведь, а князь свободного лесного племени.

   – Никто ещё с пермяков дани не брал, законов им не давал, подручных князей не ставил! Кто твой Волх – волчий князь? Волки трусливы. А я – медведь!

И над священной горой, над широкими лугами и тёмно-зелёными лесами раскатился громом медвежий рёв. Могучему голосу вождя вторила его дружина.

   – Слышу голос сынов пармы! – отозвался сверху Корт-Айка. – Всем нам, лесовикам, соединиться надо! Только так одолеем проклятого Ардагаста. Входи в святилище, князь Кудым! Будем молиться о победе лесным богам.

Когда Кудым поднимался на вал, даже уродливое лицо Яг-морта не казалось ему таким уж мерзким. Ведь они оба были «лесные люди», парма-эк и яг-морт. А с юга надвигалось что-то новое, неслыханное, чужое. Князь уже слышал о битве у Золотой горы и разгроме прежде неодолимых аримаспов. Что же это за сила идёт на лесной край? И отступить перед ней нельзя. Не на то его выбрали князем.

Росы и манжары шли на север. Вниз по Юрюзани, по Черной реке, потом через водораздел на Сылву. Было что вспомнить и поведать друг другу славным воителям и старым друзьям в дороге и у костров. Как-то уже в верховьях Сылвы, сидя у костра, Зорни-отыр рассказывал о земле коми, в которую лежал теперь их путь.

   – Хорошая земля и богатая. Одна пушнина чего стоит! Ходят за ней купцы из самой Бактрии. И люди там хорошие. Самые смелые охотники в лесах – после нас, манжар. Лешего стрелой убить, водяного сетью поймать не боятся. Конники плохие, зато на лодках, на лыжах хоть куда дойдут. К самому Ледяному морю забираются. И хлеб сеют, и скотину пасут, но любят только охоту. А воевать не любят, в набеги не ходят. В лес к ним, однако, с войной лучше не соваться. Вот он знает, – кивнул Зорни-отыр на Лунг-отыра.

Тот гордо дёрнул чёрным усом:

   – Только род Медведя не боится ходить на пермяков, не то что ваш гусиный род. Храбрые они, зато проще и глупее их в лесу нет. Расскажите лучше, как вы им всучили невесту, которую никто не брал. Твою же тётку.

   – Я расскажу, – кивнул Зорни-шаман. – К тете Хосте сватался Аорсуархаг, Белый Волк, царь верхних аорсов. Старый, злой – не только наложниц, цариц своих плёткой бил. Как такому девушку добрую, слабую отдать? Великий царь, могучий, лютый, орды его кочевали от Каспия до Оксианского озера[27]27
  Оксианское озеро – Аральское море.


[Закрыть] – как такому отказать? Придёт – всё разорит. Наша мать уже тогда сильной шаманкой была. Наложила на тётю колдовскую лосиную личину. Стало у той лицо как лосиная морда – всё в шерсти, губастое, зубатое, большеглазое. Грозный жених приехал, только увидел – плюнул и ускакал.

   – А потом личину снять не смогли. Такое великое колдовство только гусиные шаманы умеют, – едко заметил Лунг-отыр. – Я, кого в медведя обращу, всегда расколдовать могу.

   – Да, человека совсем зверем делать легко, немножко – трудно и обратно тоже. Мать в верхний мир летала, к Золотой Бабе. Та сказала: спадёт личина, когда возьмёт девушку-лосиху воин-медведь. Не в шатре, не в избе сойдётся с ней – при свете солнца. Ваши отыры приезжали, сватались – только увидят лицо, бегут. А это обида, за обидой – распря, война...

   – Нужно было нам позориться, – хмыкнул Лунг-отыр. – Вдруг колдовства нет, а есть обман и девка-уродина.

   – Нашёлся такой; что ни обмана, ни девки не испугался. Кудым-Медведь, князь пермяков, сын шаманки и медведя. Пришёл на лодках через Урал, с Чусовой на Исеть. Сильный, но добрый: пожалел Хэсте. Разве она виновата, что родилась дочерью отыра? А ещё нагадала ему Потось, пермяцкая шаманка, что родится у него от манжарской девушки-лосихи сын – великий воин. Та шаманка тоже Золотой Бабе служит... Взял он в жёны нашу тётю, днём, перед лицом Солнечной Богини сошёлся с Хэсте – и спала с неё личина. А сын их Перя – самый сильный из пермяцких отыров.

   – И самый славный, – продолжил Зорни-отыр. – Поплыл с дружиной вниз по Pa-реке продавать меха. Решил до самой Бактрии дойти. По дороге сарматы царские с него пошлину взять хотели, а он одолел в поединке Амбазука, сильнейшего их отыра, и ничего не дал. В устье Ра защитил купцов от разбойников-сарматов. Купцы дали ему большие лодки, и дошёл он до устья Вахш-реки[28]28
  Вахш – здесь Амударья и её каспийский рукав – Узбой (ныне сухое русло).


[Закрыть], а по ней – до Бактрии. Вы его там не видели? – обратился отыр к Ардагасту и Ларишке.

   – Перя? Мы его называли Аршавах – «добрый медведь». Так его сарматы прозвали. А греки – «Геракл Гиперборейский». Такой сильный и такой простой! – улыбнулась царица росов. – К моей сестре Арванте приехал свататься царь аорсов – тот самый Аорсуархаг. Аланы его разбили, и он им покорился, но по-прежнему был гордый и злой. И тут выходит Перя и говорит: «Ты старый, зачем тебе молодая жена? Она меня, молодого, любит. Спроси её». Белый Волк разъярился и пообещал прийти в наш Чаганиан[29]29
  Чаганиан – часть Бактрии (на юге нынешнего Узбекистана).


[Закрыть] с ордой. Мы с сестрой отчаянные были. Я сказала ей: «Если ты бежишь с Аршавахом, и я с тобой!» А Перя: «Я не вор, чтобы бежать. Защищу вашу землю как свою». И защитил. Помнишь, Ардагаст?