Текст книги "Ардагаст и Братство Тьмы"
Автор книги: Дмитрий Баринов
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
– Зачем дракона? – улыбнулся Або. – Кит-рыба – дорогой гость, сам пришёл, всё нам дал – кости, мясо, жир. В ките живём, кита едим, китом греемся.
Хозяева и гости расселись на мягких шкурах вокруг жирников. Сииртя, мужчины и женщины, разделись, оставшись в одних кожаных повязках на бёдрах. На жёлтых телах синела замысловатая татуировка. Женщин, молодых и старых, похоже, вовсе не смущали взгляды чужих мужчин. При этом держались сииртянки скромно и отнюдь не старались выставить себя напоказ. Заметив это, Волх спросил Вишвамитру:
– Говорят, у вас в Индии святые люди голые ходят. Тут что, все такие?
– В одних набедренных повязках у нас ходят не только святые. Но эти люди и мне кажутся добрыми и праведными, – ответил индиец.
– Да ведь они исподнего не носят, – сообразил Вышата. – Здесь же ни лен, ни крапива не растут. А в меховой одежде в такой землянке быстро вспотеешь, потом выйдешь на холод – простудишься.
– Верно понял, шаман, – кивнул Або. – Нет, мы не святые. Но грехов у нас меньше, чем у вас. Сииртя бывает ленивый, сварливый. Трусом бывает, обманщиком. Но человека первый не убивает, чужое не берёт, другого вместо себя работать не заставляет.
Еда была разложена на больших деревянных блюдах. Ни мучного, ни молочного тут не было и в помине, а мясо и рыбу ели сырыми, в лучшем случае наполовину сваренными. И всё же стол не выглядел однообразным или бедным.
– Угощайтесь, росы, – радушно потчевал гостей Або. – Знаю, венеды сало любят. Вот китовое сало. Макайте в жир – очень вкусно будет. Хлеба у нас нет, вы морской капустой заедайте, ивовым листом квашеным, корешками.
Китовое сало оказалось сладким, душистым. Хороши были на вкус и колобки из смеси мяса и сала, и уха с икрой, и оленья колбаса. Что до сырого мяса, то сарматы, как и все степняки, были к нему привычны, лесовики же старались не подавать виду: не пристало воину привередничать, да и грех обидеть таких приветливых и щедрых хозяев.
Хотя переводчиками могли служить лишь Або и Сята-Сава, вскоре между гостями и хозяевами завязался непринуждённый разговор. Волхвини, Ларишка с Ардагундой и ненка обсуждали с сииртянками какие-то женские дела. А шаман Або неторопливо рассуждал:
– Мы, сииртя, совсем бедные. Ничего у нас нет. Железа не куём, хлеб не растёт, скотины не держим – только собаки у нас да олени-манщики. Городков у нас нет, дружин нет, царей нет – не воюем мы. Зачем воевать? На севере людей и так мало. Кто будет воинов кормить, их семьи, пока цари и воины подвигов ищут?
– Война – радость мужчины, честь мужчины. От долгого мира мужество пропадает, – возразил Сигвульф.
– Эй, сииртя! Человек в рогатой шапке говорит: вам негде показать свою храбрость! – обратился к старейшинам Або.
Те зашумели, заговорили наперебой:
– Медведи в селение пришли, когда все мужчины охотились. Я один четырёх медведей убил!
– Меня на льдине унесло. Два месяца людей не видел. Однако живой вернулся, ещё и большого моржа добыл.
– Моего рода охотник сюдбя-великана убил: бросил ему в пасть раскалённый камень.
– Кит опрокинул байдару. Я один выплыл. Поймал гарпунный линь, к скале привязал. Кит не ушёл.
Або перевёл их слова, торжествующе взглянул на германца и продолжил:
– Совсем бедно живём, трудно. Рабов у нас нет, всякую работу сами делаем. Зачем рабы? Они ленивые, злые. Украсть, убить, убежать могут. Как ты, Харикл.
– Зачем человеку люди-враги? Разве мало зверей? – поддержал шамана Вышата.
– И звери нам не враги. Если зверь дал себя убить, накормил нас, одел – он дорогой гость. Звери захотят – шкуру снимут, совсем как мы станут. Глядите: вот люди-орлы, а вот люди-касатки. Касатки нам друзья: китов на мелководье загоняют.
Среди старейшин трое выделялись орлиными носами, а ещё трое – крупными острыми зубами. У первых на груди были вытатуированы фигуры орлов, у вторых – остроносых зубастых рыб без чешуи и спинных плавников. Волх внимательно пригляделся, принюхался и заметил среди старейшин ещё троих: поджарых, с седеющими волосами цвета волчьего меха и с волчьими мордами, выколотыми на груди. Князь-оборотень негромко завыл по-волчьи, и эти трое ответили ему тем же. Зорни-шаман и Лунг-отыр переглянулись, окинули взглядом собравшихся и развели руками: ни людей-медведей, ни людей-гусей здесь не было.
А шаман-сииртя продолжал, хитро поглядывая на двоих эллинов:
– У нас ещё много чего нет. Тюрем нет, стражников, надсмотрщиков с плётками. Бьют собаку, не человека.
– Но как же вы справляетесь с ворами, лодырями? – спросил Харикл.
– Это у вас в городе вору легко спрятаться. У нас его ни свой, ни чужой род не примет. Вот никто и не ворует. А над лодырем все смеются. Куда ему от насмешек деться? Другим родам лентяй и подавно не нужен. У вас вора и бездельника в носилках носят, сытого, в дорогой одежде: смотрите все, как можно хорошо жить и не работать! Рядом другой лентяй, в драной одежде, весь день сидит без дела, а ему подают. А если ещё и болтать умеет, говорят: святой человек, мудрый. Вы богатые, зачем столько лодырей кормите? А хорошим работникам пищи не хватает. У нас, если голод – весь род голодный, дичи много – весь род сытый. Кто что добудет – всё в стойбище несёт, одному в тундре есть стыдно. Сииртя голодные – к печорцам в гости идут, печорцы голодные – к сииртя приходят.
Оба эллина пристыженно опустили головы. То, чему учили и не могли научить жителей юга мудрейшие из философов, для дикого и бедного северного племени было так же естественно, как дышать воздухом.
– Какой великий мудрец научил вас столь справедливым законам? – спросил Хилиарх.
Або перевёл его вопрос. Старейшины отвечали вразнобой, потом шаман сказал:
– Каждый из них назвал предка своего рода. А ещё – Нума, отца всех людей. А вас разве Нга создал, не Нум? Столько всего знаете, умеете, одного не можете – жить так, чтобы зла друг другу не делать.
Взгляд Хилиарха остановился на знаке Солнца, вытатуированном на груди Або. Такие же знаки были на теле у других сииртя, на бубнах шаманов. Внезапная догадка вспыхнула в мозгу эллина.
– Не вы ли гипербореи, блаженный народ, любимый Солнцем?
– Наверное, мы, – простовато усмехнулся Або. – Севернее нас никто не живёт. К северу от Священного острова ещё два острова есть. Там людей нет, ледники и летом не тают. А дальше на север – только море и льды, даже шаманы туда не летают.
– Говорят, будто у вас полгода ночь, а полгода день...
– Это там, на севере. А здесь солнце зимой целый месяц не восходит, летом целый месяц не заходит. Если летом много охотился, зимой сиди себе в тепле, песни пой, сказки слушай, из моржовых клыков красивые вещи вырезай. Снаружи пурга, темно, холодно, злые духи воют, а в дом забраться не могут.
– У нас думают, что в Гиперборее тепло, а непогоды вовсе не бывает.
– Кто здесь не был, много чего говорит. Я ваш язык немного знаю.
Что, не похоже на нас, а? Лодыри придумали, что у нас работать не надо. Такого и на том свете не бывает, не то что у сииртя.
Або довольно рассмеялся, сощурив и без того узкие глаза. А у греков глаза, наоборот, расширились. Гиперборейский шаман цитировал Пиндара, без ошибок и почти без акцента! Харикл спросил вовсе невпопад:
– Говорят, вы жертвуете Солнцу ослов и из всех народов лишь вам дозволена такая жертва?
– Почему только нам? Найдёшь здесь осла – принеси его в жертву. Только не двуногого.
Послышались смешки. Греки были ещё более озадачены. Шаман знал не только об ослах, но даже о славе, которой те пользуются. Общался ли он с какими-то греками, приходившими с товаром к пермякам? Или сам бывал на юге?
– Верно ли, что у вас старики добровольно умирают, когда пресытятся блаженной жизнью? – спросил Хилиарх.
– Верно. Здоровья нет, силы нет, ум ослабел – зачем зря род объедать? Особенно в голодный год. Какая тогда от жизни радость?
– А если старик не торопится умирать?..
– Когда умирать человеку – только он решает и Нум. Никто не смеет сказать старику: «Подыхай скорее, кормить тебя не хотим». А сам захочет уйти к предкам – с почестями провожают. Для рода жить, для рода умереть – что может быть лучше для человека?
Хилиарх склонил голову на руки. Не разочарование – светлая грусть опустилась на душу, окутав её лёгкими белыми крыльями. Блаженная Гиперборея всё-таки существовала. Но как не похожа она была на мечту о ней, мечту людей, задавленных тяжким трудом и несправедливостью до того, что самый труд стал казаться несчастьем. Он бежал из городов, полных зла и роскоши, к варварам и был счастлив среди них. Но всё равно каждый год ездил в Ольвию или Пантикапей: купить то, чего варвары делать не умели, побывать в театре, послушать заезжих философов, поговорить со Стратоником, книгочеем и сочинителем учёных книг. Сколько мудрецов осуждали города – и не могли с ними расстаться! Даже Диоген... Спрятался в бочку, но бочка-то стояла в Фивах! Он бросил взгляд на Харикла. Бронзовщика, похоже, одолевали те же мысли. Медленно, подбирая слова, Хилиарх заговорил:
– Видят боги, вы – лучшие из смертных. Но я не смог бы жить среди вас. Слишком бедна и сурова ваша жизнь и слишком велика добродетель. Но всё равно – хорошо, что вы есть! Без вас люди потеряют веру в самих себя, в лучшее в себе.
– И я не смог бы жить с вами. Ни битв, ни вина, ни пива – что за жизнь для воина! Но, клянусь копьём Одина, я отдам жизнь за вас! Тот, кто смеет вас обидеть, – враг всем людям, хуже тролля, – стиснув тяжёлый кулак, произнёс Сигвульф.
– Тролль – это сюдбя? Хан-Хаденгота и его разбойники зовут себя сюдбя. Хотят быть как великаны-людоеды. Но ведь они же люди! Как воевать с ними, чтобы самим не стать сюдбя? Мы даже зверей ненавидеть не умеем. Солнце-Царь, научи нас воевать, научи ненавидеть врагов! – вскинув взгляд на Ардагаста, воскликнул Або.
Зореславич взглянул на Пересвета:
– Спой, гусляр, о нашей битве с людьми незнаемыми.
Пересвет положил на колени гусли. Струны зарокотали под умелой рукой, и полилась песня. Гусляр пел по-венедски, иногда переходя на сарматский. Або переводил или скорее пересказывал. Сииртя и печорцы, почти не понимая слов, слушали, словно заворожённые сильным, но мягким голосом певца. В песне было возмущение зверствами подземных выходцев, было спокойное мужество росских воинов и радость победы. Не было лишь злобы и жестокости, хотя речь шла о страшной, кровопролитной войне. И мирные северяне стали понимать, как можно не любить войны, но всегда быть готовыми к ней, побеждать людей-бесов, но не уподобляться им. Теперь охотники и зверобои, прежде редко воевавшие, готовы были идти вместе с росами на войну, как на охоту – бесстрашно и спокойно, с непоколебимой верой в свои силы и свою правоту.
Слушал песню венеда и Харикл, и словно могучая волна смывала с души бронзовщика всё мелкое, подлое, трусливое. Воинская слава и добыча никогда не привлекали его, но сейчас он был готов сражаться вместе со всеми этими людьми – только ради того, чтобы мир не погряз во тьме корысти и обмана, чтобы не погас в нём свет Гипербореи. Он понял, что никогда уже не сможет жульничать, подличать и утешать себя тем, что весь мир таков. Мир не так плох, чтобы его нельзя было сделать лучше!
– Я готов умереть за Гиперборею, как за свой родной город. Но скажите мне, мудрейшие из скифов: можно ли в этом мире жить так же справедливо, как на севере, и так же богато, как на юге? – задумчиво произнёс Харикл.
– А что, у вас на юге никто так жить не пробовал? – с простодушным видом спросил Або.
– Пробовали. Ессеи в Палестине уходили ради этого в пустыню. Жили общинами, вместе работали, без рабов, без господ... Их перебили римляне.
– Это те, что все племена хотят своими рабами сделать? И говорят: «Вот вам мир, вот порядок»?
– Да. Я видел, как убивали ессеев, как бросали зверям христиан. И я не знаю, можно ли соединить богатство со справедливостью? Здесь, в этом мире. Скажите, мудрейшие из скифов, – повторил свой вопрос Харикл.
– Можно, – кивнул золотым клювом Аристей. – Так живут на Белом острове. Он – и в среднем мире, и в верхнем.
– Так не он ли и есть настоящая Гиперборея? Или, по-нашему, Шамбала? – вмешался Вишвамитра.
– Сколько имён для одного хорошего места! – улыбнулся Або. – Значит, все его ищут. Только там не люди живут – духи. Просто хорошие люди, когда умрут, в страну предков уходят. Там всё как у нас, только голода нет. А на Белый остров – одни великие воины, великие белые шаманы.
– Это те, кто всю жизнь положил на то, чтобы все люди жили богато и праведно, хотя многие из них не увидели ничего, кроме неудач и лишений. Кто готов идти до конца этим путём – тому место в Братстве Солнца, – сказал Вышата.
– Я готов... – вскинул голову Харикл.
Но Хилиарх похлопал его по плечу:
– Не торопись. Это тебе не посвятиться в мистерии в захудалом храме. Ты прошёл только одну битву. И то... ну, сам помнишь. Поглядим, каков ты будешь в бою без своего порошка. А биться, может быть, придётся и за сам Белый остров. Я, знаешь ли, говорил с духами тех, кто был в Братстве, но ослабел, разуверился... Сидят теперь где-то... у входа в Аид, что ли. Ни блаженства тебе, ни мук, ни света, ни тьмы, а так себе – серые сумерки.
Пир в доме-холме окончился, и гости вместе с хозяевами заснули вповалку на мягких шкурах. Лишь девять гостей, не проронивших ни одного человеческого слова, но внимательно всё слушавших, вышли наружу. Трое из них надели волчьи меха, трое – орлиные шкуры необычной величины, трое – безволосые шкуры с ластами и хвостами. И вот уже побежали в тундру три волка, взмыли в небо три огромных орла, а в море уплыли три касатки.
Наутро войско росов выступило в поход. Заснеженная тундра, словно степь, стлалась под ноги закованных в железо всадников. На морозном ветру трепетало красное знамя с золотой тамгой. Вслед за конниками ехали на собаках сииртя и печорцы с копьями и луками. Часть сииртя шла морем на байдарах, а вместе с ними – сарматы Сагдева и Сорака. В особой, расписанной колдовскими знаками байдаре ехали Сигвульф, обе волхвини, Сята-Сава и пятеро дружинников. А впереди всех плыла маленькая кожаная лодка – каяк. В ней, бодро загребая веслом, сидел шаман Або. Края его малицы были пристёгнуты к краям отверстия закрытой со всех сторон лодочки. Из заплечного мешка выглядывал костяной гарпун. Там же, в мешке, лежал бубен с колотушкой. Немолодой и тщедушный на вид шаман не уступал лучшим гребцам.
На Мысу Идолов выстроились обе дружины: конная – росов и оленная – Хан-Хаденготы. Предводители с затаённым недовольством поглядывали на Чёрного Быка: надо же, тянул с походом, пока с юга не подошёл Ардагаст со всей ратью. А колдун в шапке с деревянной совой и оленьими рогами стоял себе с важным видом на нарте с железными полозьями, знаменитой нарте вождя ненцев. Вокруг нарты столпились десять сильнейших чёрных шаманов из четырёх народов – ненцев, сииртя, печорцев и манжар. За их спинами угрюмо возвышалось изваяние Чернущего Идола. Окинув властным взглядом воинов, Паридэ-Хабт ударил в бубен и заговорил:
– Воины Нга! День настал, час настал. Откроется для вас путь между небом и землёй к Белому острову. Раньше нельзя было, позже нельзя будет. Но к проливу уже подходит Ардагаст. Войдёт в святилище – на тот путь выйдет, нас догонит. Потому к Белому острову пойдут только росы и с ними семь шаманов. Чтобы не пустить Ардагаста на Священный остров, здесь останутся ненцы и три шамана, четвёртый – я сам. Так велит Нга!
Гордые воители лишь молча кусали губы, слушая распоряжения чёрного шамана. Даже Саузард не пыталась их оспаривать. Взгляд царевны был прикован к тому, что видела лишь она, да ещё шаманы. Перед строем росов стояла всадница в чёрном кафтане, усыпанном золотыми бляшками поверх панциря, на вороном коне. Её пояс и венец блестели золотом и голубой эмалью. Чёрными распущенными волосами и хищным носом она напоминала саму Саузард. То был призрак Саузарин, Черно-золотой, царицы росов, погибшей почти тридцать лет назад в бою с венедами за Экзампей. Презиравшая всех Саузард уважала лишь её, свою мать.
Андак только горбился и ёжился от холодного ветра, чувствуя присутствие мёртвой тёщи. А та говорила дочери голосом, слышным лишь им двоим:
– Я хотела бы, доченька, чтобы ты сквиталась с этим венедским ублюдком Ардагастом, убийцей твоего отца. Но так даже лучше: пусть Солнце-Царя убьют не родичи, а какие-то ненцы, о которых на Днепре никто и не слышал. А мы с тобой пойдём разорять Белый остров. Когда сгинет это гнездо Михра-Гойтосира, люди ни во что не будут ставить ни его самого, ни его избранников. Саубараг – вот кто станет богом воинов!
Чёрный Бык тем временем возгласил:
– Кровь тринадцати женщин пусть свяжет три мира! Волей Нга, силой Нга чёрный столб пусть встанет!
Сииртянки отчаянно завизжали, заплакали, когда дружинники и шаманы принялись бросать их в провал. Но никто из росов и ненцев не вступился за своих недавних любовниц. Вопли женщин заглушал грохот бубнов и мерное зловещее пение. Последняя жертва скрылась в пасти провала, и оттуда взметнулся к небесам столб густого чёрного тумана, пронизанного языками синего пламени. Чёрный Бык приказал:
– Подойдите, воины Нга! Сила Грома пусть войдёт в ваше оружие из чёрного столба!
Всадники подъезжали к провалу, протягивали к столбу копья, мечи, пучки стрел. И синие молнии, срываясь со столба, входили в оружие, наделяя страшной силой даже костяные стрелы. Потом Чёрный Бык показал шаманам два больших черепа: один – с длинными зубастыми челюстями, второй – с двумя рогами на носу и остатками чёрной шерсти.
– Череп Ящера бросите в прорубь у берега Белого острова, череп зверобога – на жертвенник в Доме Солнца. Носорог-зверь землю расколет, море в трещину хлынет, до подземного огня дойдёт, и остров совсем утонет.
Оба черепа водрузили на нарты, в которые запрягли коней. Чёрный Бык вынул из ларца золотую стрелу (в последние дни он часто колдовал с ней), положил её на камень остриём на северо-восток и понёсся бешеными скачками вокруг камня, то ударяя в бубен, то потрясая двумя мечами. Это было какое-то страшное подобие древней пляски арьев в честь Митры-Солнца. Змеиное шипение, волчий вой, совиное уханье вырывались из глотки шамана, и остальные десять колдунов, встав в круг, вторили ему. Наконец он упал, корчась и извиваясь, и тут же на северо-востоке, среди тундры, вспыхнула арка, переливавшаяся всеми цветами радуги. Языки золотого пламени трепетали над ней.
Чёрный Бык поднялся и вручил стрелу – не Андаку, но Саузард. Глаза царевны вспыхнули гордостью сильной, самоуверенной хищницы.
– Женщина-вождь! Вот ворота. Скачи через них с дружиной до самого Белого острова. Стрела вам путь укажет. Ударишь ею – белые сияющие скалы расступятся, золотые двери Дома Солнца откроются. Убейте всех мудрецов острова, возьмите сокровищ сколько хотите – всё равно ещё больше останется. Всё остальное шаманы сделают. Вперёд, воины Нга! Вернётесь – мир совсем переменится.
С громким кличем «Мара!», гремя железом, росы понеслись к огненной арке. Огнём пожара трепетал красный стяг, сияла золотая стрела в высоко поднятой руке Саузард. Ho впереди всех скакала незримая чёрная всадница – Саузарин. Это она сделала всё, чтобы вместо свадьбы родителей Ардагаста произошла война между росами и венедами. Даже мёртвая, она усердно сеяла зло, подбивая на кровавые подвиги и раздоры сначала мужа, Сауаспа-Черноконного, потом дочь и зятя. А зять её сейчас думал об одном: вернуться живым из этого безумного похода. Но даже это от него уже не зависело. Куда уж думать о судьбе мира такой вот щепке в доспехах, подхваченной чёрным потоком!
Паридэ-Хабт провожал взглядом всадников, исчезавших под пылающей аркой. Он не сказал им главного: что Солнечный Всадник и его воины, разгромив шулмусов и мангусов, уже скачут над степями, горами и тайгой, спеша вернуться на свой остров. Но воинам Нга и незачем всё знать. У Чернущего Идола хватало рабов, даже верных. Не было лишь готовых пожертвовать жизнью ради него.
А из провала вылезали, потрясая дубинами и копьями, существа одно уродливее другого: с громадными головами; вовсе без голов, с лицами на груди; с висящими шарами вместо глаз; с каменными телами; с хвостами, оканчивавшимися костяным ножом; собакоголовые. То были черти-тунгаки. Из тундры и из-за пролива по льду ехали на белых и бурых медведях волосатые сюдбя-великаны. Глядя на них всех, Хан-Хаденгота приободрился. Теперь он не боялся схватиться с росами и их союзниками, которых было в несколько раз больше, чем его дружинников. Он завалит врагов трупами глупой нечисти, а перед грозовым оружием не устоят и доспехи «железных людей». И тогда он, Хан-Хаденгота, станет не просто вождём. Царём севера, Потрясателем Вселенной, как говорят гунны. А что? Объединить ненцев. Покорить манжар. А потом можно будет потягаться и со степью...
Опоздали! Ардагаст и его воеводы поняли это сразу, выйдя к проливу. Над белыми скалами Священного острова поднимался в небо зловещий чёрный столб. Через пролив, ещё недавно скованный льдом, плыли, с грохотом сталкиваясь, льдины. А среди льдин то появлялись, то исчезали существа, с первого взгляда похожие на исполинских змей с заострёнными головами. Коричневато-серые тела извивались, поднимая волны. Из ноздрей вырывались клубы пара. Иногда показывались перепончатые лапы.
– Кто это? Змей Тлубин? – спросил Ардагаст.
– Нет. Дети Великой Выдры. Они величиной не меньше китов, – ответил Зорни-шаман.
Как теперь одолеть пролив? Пробираться на байдарах или плотах среди льдов и чудовищ?
Из-за пролива прилетели златоклювый ворон и трое соколов-нуров. Обернувшись человеком, один из разведчиков доложил:
– Солнце-Царь! На острове ненцы на оленях, в костяных панцирях, сюдбя на медведях и ещё толпа каких-то уродов вроде незнаемых. Распоряжается всем чёрный колдун с деревянной совой и оленьими рогами на шапке.
– Где Андак с дружиной?
– Нигде не видно. Будто в пекло провалились, – развёл руками нур. – Ещё видели мы огненную дугу вроде ворот.
– Это – врата магического пути на Белый остров. Значит, на Священном острове дружины Андака уже нет. А эти все только прикрывают её с тыла. Чёрный Бык – невежда в солнечной магии, не смог даже закрыть врата. Но нас он опередил, – сумрачно произнёс Аристей.
Ардагаст стиснул зубы, сдерживая поднимавшуюся в душе волну отчаяния. Стрела Абариса вместо ключа к огненному сердцу Скифии стала орудием страшного зла! А ведь он мог отправиться за ней и год, и два назад, не дожидаясь, пока Фарзой устроит эту гонку, которую теперь выиграл Андак. Пять лет он, Ардагаст, не бывал дальше Танаиса. Не хотелось далеко уходить от жён, детей, от просторной белой мазанки-дворца на берегу Тясмина. И столько дел было в молодом царстве росов и венедов...
Он забыл, что, кроме этого царства, есть ещё и весь мир. Зато об этом помнило Братство Тьмы. Это братство составляли не только Валент с его колдовской шайкой там, далеко на юге. От греческих городов и днепровских лесов до Ледяного моря, от одного чёрного колдуна к другому тянулась незримая цепь зла. Везде находилось, кому направлять Андака и Медведичей, воздвигать на пути росов чародейские преграды, разжигать войны, способные погубить целые племена. И хоть бы один из них любил Тьму бескорыстно, как Аполлоний и его собратья – Солнце! Нет, каждому хотелось ещё и жить богаче всех в племени, и упиваться властью, страшной властью над душами запуганных людей. Словно по всему миру расселилось тайком безжалостное племя нелюдей, перед которыми незнаемые и прочие полубесы – только жалкие уроды.
Раздумья царя прервал спокойный голос Зорни-шамана:
– Долго ли идти волшебным путём до Белого острова?
– Верхом – хватит одного дня, – ответил Аристей.
– Ещё утром мои соколы доносили: сарматы уводят коней из долины Ою по льду на остров. Значит, Андак ушёл через врата только сегодня, – сказал Волх.
– И наверняка в полдень. Врата легче всего открыть на восходе, в полдень и на закате, – добавил Вышата.
– Так время ещё есть! – бодро воскликнул Зорни-шаман. – Я такое заклятие для коней знаю – втрое быстрей поскачут. Вы, воины, только разгоните тех, что засели там, на острове.
– И разгоним! – весело оскалился князь-оборотень. – А вы, волхвы, хоть пролив заморозьте. Вода больно холодная, а бани на острове, поди, нет.
– Незамерзший пролив – самое безобидное из того, что нас ждёт. Видите этот столб? На нас обрушатся злые силы всех трёх миров, – озабоченно проговорил Аристей.
– Как тогда на Гляден-горе? А мы на них – добрую силу со всех трёх сторон: трое нас, солнечных волхвов, отсюда, да Або с запада, со священного мыса Сииртя-сале, да моя жена с Миланой с севера, с Горы Идолов, – уверенно и легко, словно речь шла об изгнании мелких бесов, а не о смертельном волхвовном поединке, сказал Вышата.
– На женскую магию я не очень-то полагаюсь. Но выгнать эту шайку с Мыса Идолов и рассеять чёрный столб – лучше всего огнём Колаксаевой Чаши – мы должны до заката. Здесь север, и ночью тёмные силы так сильны, что придётся думать уже не о победе, – деловито произнёс златоклювый ворон.
Спокойная уверенность волхвов передалась Ардагасту. Да, страшна цепь Тьмы, но через весь мир тянется и другая цепь – Света и Правды. Разве добрались бы они, горстка росов, до края света, если бы рядом с ними в боях не становились все эти добрые, смелые, бескорыстные люди из многих племён? Подкрутив золотистые усы, царь весело взглянул на своих воинов:
– Никак приуныли, ратники? Солнцем клянусь – страшнее смерти тут ничего не увидите. А её пусть боятся те, кого черти в пекле дожидаются. Да вон таких за проливом целая свора! Сказал бы я, что ждёт нас Белый остров, так они и на него руку подняли. Так что придётся нам биться ради одного того, чтобы было куда уходить по смерти праведным воинам и мудрецам.
– Чего там! Одолеем! Отучим в святых местах паскудить! Зря, что ли, столько прошли? – воинственно взмахнул небольшой, но крепкой дубиной Шишок.
Войско одобрительно зашумело.
Отойдя от материка, байдары с воинами шли напрямик к юго-западному мысу Священного острова – Сииртя-сале. Здесь находилось небольшое святилище Солнца, куда порой прилетала железнокрылая солнечная птица Минлей. Неожиданно в небе появились три огромные птицы. «Люди-орлы!» – почтительно и не без испуга заговорили сииртя. Они знали: эти могучие существа могут спасти человека, породниться с ним, а могут убить и съесть. Орлы спустились, схватили когтями передовую байдару и взмыли с ней в небо. Сигвульф с дружинниками не взялись, однако, за оружие, и даже женщины не выказали никакого страха. Перекинувшись несколькими словами с Або, орлы с байдарой полетели на север, к Горе Идолов.
Поначалу волхвини хотели лететь, оборотившись орлицами, и взять с собой, тоже оборотив птицей, лишь Сята-Саву. Ненка нужна была им как переводчица, чтобы договориться с шаманкой Аюни. Но потом Сигвульф не без помощи Або и Вышаты убедил чародеек, что на остров, захваченный разбойными дружинами, без охраны лучше не лететь. Неизвестно было даже, не разорено ли святилище и жива ли шаманка. На мысленный зов Або она не отвечала.
После долгого полёта над седой равниной Ледяного моря орлы достигли острова. Внизу простиралась суровая безлюдная тундра. Голые серые скалы поднимались над замерзшими, покрытыми снегом долинами речек и болотами. Ни яранг, ни чумов, ни оленьих стад. Покинутый людьми остров казался царством смерти. Лютица поёжилась, вспомнив услышанное от мужа учение персидских магов о царстве Ахримана на севере, и украдкой бросала взгляд на Сигвульфа. Г от, положив могучую руку на борт байдары, спокойно озирал белую равнину. Даже если это начало Нифльхейма, страны холода, он не побоится встретиться тут с инеистыми великанами. Говорят, они сильны, но глупы. Люди, возомнившие себя великанами-сюдбя, гораздо опаснее.
Наконец орлы опустили байдару на лёд замерзшей речки в северной части острова и улетели. Если волхвини и их спутники погибнут, весной, быть может, людям встретится в море расписанная волшебными знаками лодка с призраками на ней. Небольшой отряд вышел на берег и двинулся вверх по склону горы между двумя скалистыми грядами. То на скалах, то у их подножия возвышались деревянные идолы. Перед ними торчали на кольях свежие ещё головы и побелевшие черепа оленей и медведей, кучами лежали меха, стрелы, гарпуны. Духовным зрением чародейки видели, как настороженно следят за ними многочисленные духи, по большей части женщины: одни в одежде, как люди, другие – без неё, волосатые, но мирные с виду.
Дорога привела к высокой скале, внутрь которой вела широкая трещина. Мать-Идол – так звалась эта скала, вершина Горы Идолов, видом напоминавшая материнское лоно. На верхушке скалы устремлялись в белёсое небо девять идолов, самый большой из них – с семью лицами, другой, чуть пониже, – с большими грудями и животом. Приношения на скале и под ней были самыми обильными и дорогими: бивни земляных быков, черепа моржей с клыками, бронзовые и даже железные ножи.
Только взобравшись на скалу, Сигвульф заметил внизу озеро, а возле него – чум.
– Аюни! Шаманка Аюни! – громко крикнул гот.
– Зачем кричишь? Ты не бог и не шаман, сойди со святого места, – раздался голос из недр скалы.
Германец быстро спустился. Не сама ли богиня говорила с ним? Из расщелины вышла женщина в обычной сииртянской одежде – штанах, сшитых с рубахой, – из шкуры белого медведя. Длинные седые волосы были разбросаны по плечам и спине поверх откинутого капюшона. Немолодое лицо несло на себе следы многих испытаний. Узкие тёмные глаза смотрели спокойно и твёрдо. У пояса висели незамысловатые костяные фигурки оленей, птиц, моржей, медведей.
– Здравствуй, бабушка Аюни! – поклонилась ей ненка. – Я Сята-Сава, что росла в вашем племени. Помнишь ли меня?
– Помню. Тебя нашли в тундре, и я много повозилась, пока отобрала твою душу у чертей. Бойкая ты была девочка и хорошенькая, а стала совсем красавица.
– Я теперь младшая жена Лунг-отыра, славного вождя манжар.
– Это значит: он убивает и грабит много людей, а тебе даёт много подарков.
– Он не только воин, но и сильный шаман.
– То есть мало ему убивать оружием, нужны ещё и чары. Не такого мужа я желала тебе... А кто это с тобой?
