Текст книги "Ардагаст и Братство Тьмы"

Автор книги: Дмитрий Баринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Отряд Сигвульфа, нещадно избивая орду, гнал её до ущелья, где Щугор выходил из пармы. Здесь их нашёл сокол-нур с приказом царя – от ущелья идти на юг, к главным силам. Дружина остановилась передохнуть. Кое-кто из сарматов принялся снимать с трупов незнаемых грубые украшения из золота и самоцветов. Сигвульф, заметив это, проучил плетью забывших обет, а царевичи добавили. Печорцы обета не давали, а потому усердно грабили, надеясь потом обменять добычу у пермяков на железо.

Все были довольны победой. Лишь Хилиарх мрачно смотрел на поле боя. Щугор в ущелье был запружен трупами, и вода в нём покраснела от крови. Тела уродливых подземных выходцев устилали лес. Многие были изрублены, заколоты, пронзены стрелами, затоптаны конями. Едва ли не больше было утонувших, задавивших или затоптавших друг друга во время бегства. Всюду кровь, вывороченные внутренности, торчащие из ран переломанные кости. Раненых добивали печорцы. Росомахи подбирались к мёртвым и умирающим, и волки скликали своих на пир.

Хилиарх поднял тяжёлый взгляд на бронзовщика:

   – Скажи, Харикл: есть ли бог, клятву именем которого ты не посмеешь нарушить?

   – Да. Элагабал, бог солнца. У нас в Эмесе его почитают превыше всех богов.

   – Так вот, поклянись Элагабалом, что никогда не употребишь этого зелья против людей. Оружие, которое лишает людей разума, а воинов превращает в мясников, – это оружие демонов и злых богов, и только с ними можно им сражаться. Иначе мы можем обезлюдить мир.

Харикл согласно кивнул. Ему, мирному ремесленнику, претила бойня. Даже учинённая во имя Солнца и для спасения целого края.

Остатки полчищ Корт-Айки столпились у выхода Подчерья из ущелий Иджид-пармы, гонимые отрядами Зорни-отыра и Вишвамитры. Но Железного Старика не могло укротить даже поражение богов. Набрав в колдовскую деревянную чашу воды, он призвал Морского Старика, отца рек и источников. Внезапно Подчерье превратилось в бурный многоводный поток, разлившийся по тайге. Из земли забили десятки, сотни ключей. Вскоре вода дошла лошадям до брюха. Земля же под их копытами стремительно превращалась в трясину. Со склонов пармы незнаемые довольно хохотали, уцелевшие разбойники кричали росам и манжарам: «Утонете, как крысы, в своих панцирях!»

Но водяные чары кузнеца столкнулись с солнечными и земляными чарами трёх шаманов и двух волхвинь. Стало жарко, будто в далёких южных пустынях. Вода быстро исчезла, обратившись в пар, земля высохла. Корт-Айка колдовал снова и снова, призывал других хозяев влаги – Мать Облаков, Отца Ледяных Гор. Новые потоки воды обрушивались на росов, но тут же испарялись, уходили в землю. Кузнец знал ещё немало опасных чар, но какая-то усталость всё больше овладевала им. Устало не выносливое тело – душа. Что он делал половину жизни? Убивал, грабил, колдовал, лишь бы доказать свою силу всем, и прежде всего – самому себе. Вот и стал врагом всем людям. А дальше – всё то же? Мир велик, и незнаемые весь его готовы опустошить. Только, видно, есть предел всякой злой силе. Вот он его и нашёл... А ведь когда-то, на Днепре, его не боялись, а уважали.

Тем временем пермяки и амазонки поднялись на парму и с юга ударили на незнаемых. И всё скопище, не выдержав, бросилось наутёк. Многие бежали через парму, ещё больше – через ущелье, и в нём возникла такая же свалка, как на Щугоре. Кузнец, оставив чары, обречённо отбивался мечом и обитой железом палицей. Железный Старик не мог одного – сдаться.

Вдруг на скале над ущельем появилась одинокая всадница на чёрном коне. Пышные чёрные волосы раскинулись по красному плащу. Амазонки первыми воздели руки, приветствуя её, следом – и остальные росы. Её почитали под именем Мораны, Артимласы, Анахиты. Ларишка же звала Анахитой и Ладу – Мать Мира, и её дочь-воительницу. Лишь манжары и пермяки не знали богини войны и смерти, хотя и не путали росскую богиню со злой Йомой-Ягой. Всадница подняла меч. Росы и их союзники замерли, готовые по её зову обрушиться на любого врага. Но голос богини был спокоен и чист:

   – Воины Солнца! Прекратите бой. Пусть они уйдут навсегда туда, откуда пришли. Они незнаемые, но всё же люди. Им нелегко жилось там, под землёй, среди неведомых вам зверей и чудовищ. Тебе же, кузнец Громобой, там не место. Если ты выучишь их ковать железо, они натворят ещё больше зла. Ты рождён в этом мире, и пусть тебя судят его люди.

Всадница указала мечом на восток, и незнаемые потянулись туда, шагая по трупам своих сородичей, запрудившим Подчерье. Кузнец мысленно позвал жену, сыновей, Яг-морта. Никто не откликнулся. Значит, все уже у Чернобога. Нет, отозвался самый младший. Слабый, магкотелый. Правда, усердный и способный к тонкому литью. «Уходи, сынок! Только не с этими. И не живи так, как я». – «А как жить?» – донёсся мысленный голос сына. «Не ведаю. К людям иди, к тем, кто нас не знает».

Кузнец спешился, привалился спиной к скале, сжимая меч и палицу, красные от крови. Воины окружили его тесным полукольцом. Всеслав-дрегович покачал годовой:

   – Эй, Громобой! У нас про тебя песни поют: как поднял ты людей на злого хозяина Чёртова леса. И будто куёшь ты теперь у Сварога на небе. Но ещё вернёшься...

Седовласый кузнец встрепенулся, глаза его засветились надеждой.

   – А если и впрямь вернусь? Я ведь ковать с тех пор ещё лучше стал, здесь любой вам скажет...

   – Вернуться? – зловеще оскалился Кудым-Медведь. – Попробуй пройди туда через пермяцкие земли, Корт-Айка!

   – Так попробуйте здесь убить Железного Старика!

Пермяки разом бросились на ненавистного разбойника. Перя с Кудымом выбили у него из рук оружие. Но ни мечи, ни копья, ни палицы даже не ранили его, всякий раз натыкаясь на незримую преграду. Кузнец горько рассмеялся:

   – Заклятие неуязвимости. Сам составил. – Взгляд его померк, голова опустилась. – Устал я. От жизни устал... Чтобы снять заклятие, нужно мой шаманский пояс разрубить.

Кудым взмахнул мечом, но клинок снова уткнулся в колдовскую преграду. Корт-Айка осклабился зло и тоскливо. Даже вечная игра со смертью перестала его радовать. Ударил мечом Лунг-отыр. Молния вспыхнула вдоль лезвия, и колдовской пояс, увешанный амулетами, распался. Манжар вонзил клинок в сердце кузнеца. Тот, словно не чувствуя боли, облегчённо вздохнул и осел наземь. Отыр наклонился, сгрёб в кулак его длинные седые волосы, привычно и умело провёл акинаком вокруг головы и с торжествующим видом поднял окровавленный скальп.

Перя задумчиво шёл по тайге, усеянной трупами. Вдруг его взгляд привлекла молодая женщина. Её красивое сильное тело было прикрыто лишь длинными волосами да ещё шерстью, густо покрывавшей его ниже пупка. Женщина, пытавшаяся выбраться из-под мёртвой лошади, с испугом взглянула на непобедимого вождя пермяков. Оружия у неё не было. Перя одной рукой приподнял за ногу конский труп. Женщина выбралась из-под него, удивлённым взглядом окинула могучего воина с кудрявой бородой, не торопившегося ни убивать, ни насиловать её, потом со всех ног бросилась в чащу.

– На лешачку твою, верно, похожа? – спросил подошедший Кудым.

Перя ничего не ответил. Свою первую жену он отнял у побеждённого им лешего. Привёл в отцовский дом, не давал обижать, терпел насмешки родичей. А потом сам убил, когда оказалось, что лешачка и среди людей сохранила повадки нечисти. Любила, например, человеческое мясо.

Внезапно рядом с лицом Пери просвистел и вонзился в дерево кремнёвый нож. Пермяк оглянулся, схватился за меч. Под елью скорчился израненный безголовец. Ноги его были перебиты, одна рука отрублена и наскоро перетянута жгутом. Плюясь кровью, он выкрикнул несколько слов и затих навсегда. Слова те были злой, грязной бранью, понятной всем пермякам. А ещё было среди них слово «арья».

   – Это – наши родичи. И мы могли бы сейчас быть такими, если бы ваши предки не покорились арьям, – тихо сказал Кудым.

   – Сарматы – потомки арьев. Что же мы, зря защищаем племя от сарматов? – почесал бороду в раздумье Перя. – А тех за что арьи загнали под землю?

   – Верно, было за что, если арьев вёл сам Солнечный Всадник, что бережёт справедливость в этом мире. Наши предки научились от арьев сеять хлеб, разводить скотину, узнали Огненную Правду. А сарматы... Был бы среди их царей хоть один такой, как Ардагаст! А то ведь только и умеют что грабить да хлебать вино и кумыс после набегов...

   – Да хоть бы арьи и зря обидели предков этих незнаемых! Что же, за это всем людям мстить? Забыли небось, какие арьи из себя были. Одну только злобу сберегли.

   – Свобода – великое благо. Но стоит ли ради неё терять человеческий облик? – проговорил с ветки Аристей.

У расщелины в скале над бурным Щугором сидела с унылым лицом простоволосая крючконосая старуха в тёмной одежде. Рядом на камне устроилась девушка с распущенными светлыми волосами, в белом коротком кафтане и штанах, заправленных в сапожки, с луком и колчаном через плечо. Беззаботно посмеиваясь, девушка подтачивала стрелы точилом в серебряной оковке.

   – Хороши родичи, – ворчала старая женщина. – Набросились скопом на старуху: и сестрица моя Лада, и дядя твой Даждьбог, ещё и ты, Девана.

   – Я? – Девушка подняла на неё невинный взгляд. – Я же не богиня войны, как ты, тётушка. Моё дело – охота, леса, зверушки... И вообще никто из нас тебя тут не трогал – ни старую, ни молодую, ни зрелую. Это же были наши образы из света. Ведь ты, тётушка, света не любишь, даже лунного.

   – Образы? По-твоему, я, старая ведьма, морока распознать не могу?

   – Ну, мы ведь в своих образах всегда хоть немножко, а воплощаемся. Если, например, тебя, тётя, на доске нарисуют, чтобы молиться. Или – плеваться...

   – Всё смеётесь, молодые... А того не понимаете, что сейчас позволили смертным над богиней глумиться. Это уж не вы, они мне мешок какой-то дряни на голову высыпали. А среди них два грека есть. Раззвонят по всему югу, как одолели ужасную Артемиду-Гекату, Диану трёхликую... тебя то есть, – ехидно прищурилась старуха.

   – Ну уж нет! Диана, Артемида – это я. А Геката, владычица теней – ты. Вот и забери себе всякую нечисть ночную. А у нас с прадедом Велесом люди ночью света просят. Недаром твои ведьмы норовят месяц с неба украсть, чтобы их злым чарам не мешал... И как ты додумалась незнаемых выпустить? Ладно, сейчас осень, солнца не видно, а летом, даже весной они были бы как слепые котята.

   – До весны привыкли бы к свету...

   – И натворили бы до весны такого... А потом бы их всё равно разбили. Ну кто с такими, что всех людей ненавидят, надолго соединится?

   – Ну и пусть бы разбили. Лишь бы нагнали они на смертных страху божьего. Надолго. На века! – хитро подмигнула старуха.

   – Не божьего, а Чернобожьего. Это вы с дядюшкой ничего хорошего людям даром не делаете, только злое.

Вот вам и нужно их в страхе держать. – Девушка встала, спрятала стрелы, свистнула ждавших под скалой троих собак. – Побегу я на север. Пригоню хоть оленей тундренным печорцам. Незнаемые всю дичь по Усе перебили и распугали.

   – Нашла для кого стараться! – фыркнула старуха. – Печорцы тебе не молятся и не знают о тебе.

   – Зато знают росы. Они на север идут, а печорцы – им друзья.

Зашло солнце, и тьма опустилась на лес, заваленный трупами людей и нелюдей. У костра на берегу Подчерья под раскидистой елью собрались волхвы и волхвини. Здесь же были Сигвульф и оба грека. Старая Потось пристраивала на огонь котёл, чтобы сварить пельменей. Аристей, восседая на ветке ели, говорил:

   – Вы видите, сколь не правы считающие солнечный свет благим, а лунный – злым. Ведь только соединив эти два света, мы смогли одолеть трёхликую богиню.

   – Однако оборотни опаснее всего в полнолуние. Тогда сила луны заставляет их превращаться в зверей и идти убивать, – сказал Сигвульф.

   – У вас, немцев, может быть и так, – возразил Волх. – А я сам волколак и знаю: оборотить человека или самому оборотиться можно в любой день, если только знаешь как. Это ваши вервольфы, как попадутся, врут: не мог-де не убивать, час такой пришёл.

   – Какое там полнолуние! – поддержала мужа Милана. – Злые ведьмы опаснее всего, когда луны вовсе нет. А в полнолуние любое дело лучше делать, это все знают.

   – В Египте считают, наоборот, что солнце – это злой Сет, а луна – благой Озирис, – заметил Хилиарх.

Аристей возмущённо взмахнул крыльями:

   – Это мнение не египетских жрецов, а александрийских греков-недоучек. Назвать Солнце злом для египтянина – величайшее кощунство. Сет – это жара, засуха, бездолье, это гибель. А Озирис – это влага и жизнь.

   – Чтобы наслать засуху, ведуны призывают не Даждьбога, а Змея, что всю воду выпивает. Урожай не от солнца пропадает, а от того, что ни облаков, ни дождей, – сказала Лютица.

   – Свет един, и един огонь, – заговорил Вышата, протянув руки к пламени костра. – В солнце, луне и звёздах, в очаге, на жертвеннике и в этом костре. Жрецы арьев учили: Митра – бог не только солнца, но и луны, и звёзд. Раньше солнца восходит он над Золотой горой, когда небо на востоке начинает светлеть. Он никогда не спит, и мириадом очей всё видит даже ночью.

   – Да, Мир-сусне-хум мир объезжает и днём, и ночью, всё видит, никакое зло от него не укроется, – кивнул Зорни-шаман.

   – Огонь един в солнце и в молнии, – продолжал Вышата, достав священную секиру. – На этой секире – знаки Солнца и Молнии, и она поразит любого злого духа. Метать молнии могут и Даждьбог, и Ярила.

   – Мир един. Возникает он из огня и вновь исходит в огонь. Так учил Гераклит из Эфеса, – вдохновенно произнёс Хилиарх.

   – Этому его учили персидские маги, а их – жрецы арьев. Я же это знал ещё в Экзампее, от жрецов Солнца, – тихо заметил Вышата.

Этот обычный костёр из трескучих еловых веток с закипающим на нём котелком сплачивал их всех, как святыня жрецов. Сейчас они ещё больше чувствовали себя воинами одной святой рати, не дающей Тьме поглотить земной мир. Воцарившееся было благоговейное молчание нарушила Потось. Высыпая пельмени в котелок, она небрежно произнесла:

   – Мы всё это знали и без вас, мужчин. Всякий свет и огонь – от Золотой Бабы, Матери Мира. Она – во всём.

   – Да, – кивнула Лютица. – Лада, Великая Богиня – во всех трёх мирах. Мировой Дуб, что растёт от преисподней до неба, был прежде всех времён. Она – душа этого дуба.

   – Сын её Род – тоже во всех трёх мирах, – возразил Вышата. – Он – огонь, свет и жизнь. Его одного из богов зовут просто Богом.

   – Единство мира – в Боге. В этом согласны Платон, стоики и иудейские мудрецы, – вставил Харикл. В философии бронзовщик кое-что смыслил.

   – Мир един, и его единство – в добром, а не злом начале. И нет в нём места, где со злом нельзя бороться, где добрые боги не властны, – сказал Аристей.

   – А кто не верит – пусть станет у нас на пути, – произнёс Лунг-отыр, воинственно тряхнув чёрной косой. Пламя костра отсвечивало в серебряных драконах на его панцире.

   – Хорошо говорите. Мудро, – сумрачно произнёс молчавший до сих пор Або. – Только есть и другие мудрецы. Большие шаманы. У них всякая сила зло делает. Один шаман на юге семь перстней имеет. Семь светов: от солнца, луны и пяти звёзд. И все они делают хорошо ему и таким, как он, и плохо – всем остальным. И учит чёрный шаман: весь мир грязный, нет в нём добра и не будет.

   – И эти негодяи ещё ждут, что их в награду за успехи в колдовстве пустят в какой-то Высший Свет, выше всех трёх миров, – возмущённо сказал Аристей.

   – Пустят. Только не наверх, а вниз, к Кулю и Змею Глубин, – улыбнулся Зорни.

Сигвульф рассеянно слушал беседу волхвов. Его снова одолевали сомнения. Кто таков хозяин Тельпосиза? Не бились ли они с многоликим Одином, владыкой бурь? Смог бы он, Сигвульф, сразиться с богом ветра, как двое пермяков? И увидит ли он Валгаллу?

   – Пельмени готовы, – объявила Потось. – Угощайтесь, теперь не скоро их поедите: печорцы и сииртя зерна не сеют, муки не мелют.

   – И коров тут не держат. А то бы можно было со сметаной, как у нас вареники, – вздохнула Лютица.

Мудрецы и воины дружно принялись за угощение. Аристей, усевшись на край котла, усердно извлекал из пельменей духовную сущность. А двое эллинов за едой обсуждали ещё один не столь философский, но любопытный для них вопрос.

   – Как ты думаешь, Хилиарх, какая из трёх сегодняшних богинь была Медуза?

   – Уж конечно, не старуха. Она бы не прельстила Посейдона, который прижил с Медузой Пегаса. Скорее молодая. Ну да, я заметил у неё на горле шрам. Не знаю, приставила себе Триединая голову назад или отрастила заново.

   – А я шрама и не запомнил. Одни глаза и лицо. О, Зевс, как оно было страшно... и прекрасно! – воскликнул Харикл.

   – Только не мни себя Персеем. Если бы не Милана с её блюдом...

   – Персей бы тоже не победил без зеркального щита Афины и алмазного серпа Гермеса...

   – И без мужества! А оно у тебя есть, клянусь Гераклом! – хлопнул бронзовщика по плечу Хилиарх.

Собрав по тайге тела своих погибших, росы и их союзники справили тризну у устья Подчерья. Снова показывали своё воинское умение пермяки, росы, манжары. Даже мирные печорцы порадовали всех меткой стрельбой из лука. Ардагаст, уже оправившийся от раны, наблюдал за состязаниями. Наконец пришло время прощаться с пермяками, уходившими на юг. С собой они взяли прах своих воинов, чтобы высыпать его на священном костище на Гляден-горе. Возвращалась на юг и мудрая шаманка Потось.

   – До свидания, царь Ардагаст! – тепло сказал Кудым. – Ты пришёл – словно солнце заглянул в глухую, тёмную парму. Возвращайся с золотой стрелой! А мы, князья, должны стеречь землю коми. Неведомо, куда подались проклятые Медведичи со своей шайкой и кого ещё вокруг себя соберут... Вот видишь, ты и твои росы мне теперь дороже родичей... таких вот!

   – Ничего! Вот хоть Медведичи, да наши! – бодро воскликнул Шишок.

   – А я бы пошёл с тобой хоть до самого Белого острова! – мечтательно вздохнул Перя. – Только как подумаю, что эти уроды могут сделать с Арвантой, с детьми... Эх, было бы здесь такое сильное царство, как у тебя, не боялись бы мы ни незнаемых, ни сарматов!

   – Сильное царство у Фарзоя. А я – только его подручный царь.

   – Да ты достоин стать царём всей Сарматии, всей Скифии, от Бактрии до Ледяного моря! – с жаром воскликнул Перя.

   – Боюсь, я до этого не доживу, – улыбнулся Зореславич.

   – Если не ты, так кто-нибудь из твоих потомков станет великим царём. И если он придёт в нашу землю, то мои потомки – хоть князьями они будут, хоть простыми охотниками – станут ему верно служить. – Перя воздел руки к небу. – Клянусь в том своими предками, медведями и людьми, клянусь светлым Шундой и великим Еном!

Царь росов без слов трижды обнялся с Перей, затем с Кудымом.

Глядя на уходящую вверх по Печоре, в лесную даль рать пермяков, Ларишка вздохнула:

   – Перя уходит к Арванте, к детям, а мы... Ядыгар, Санаг, Кудым с Перей – все в своих землях остались. Только мы одни идём на край света за солнечной стрелой.

Ардагаст обнял жену за плечи:

   – Вот почему мы и должны добывать стрелу для всех и за всех, что у нас есть такое царство, где нашим детям ничего не грозит, пока мы воюем так далеко от дома.

   – Да, первые годы, пока я сидела с детьми, зимой бывали набеги и мне приходилось браться за меч. А с тех пор как я снова стала ездить с тобой в полюдье – ни одного набега. И в Чаше недавно смотрели: дома всё тихо. А всё равно тревожусь. В полюдье всё привычно, даже опасности. Своя земля, свои люди... А тут идём по чужим неведомым местам. На Днепре о них разве только волхвы знают.

   – Почему по чужим? По своим! – беззаботно тряхнул волосами Ардагаст. – От Тихого Танаиса до Печоры все племена нас как своих принимают, лучших воинов в дружину дают. Вот и теперь немало пермяков с нами осталось, даже печорцы просятся, хотя верхом ездить не умеют.

   – А ведь верно! – враз повеселела Ларишка. – Какие хорошие люди все эти лесовики: добрые, мирные... И вовсе не трусы, хоть и нет у них такой лихости, как у нас, степняков.

   – Ох и степняки из нас с тобой! – усмехнулся Зореславич. – Я в лесу вырос, ты – в Бактрии. А в степи – все проездом. Нет, для таких, как мы, родная земля – вся Великая Скифия.

   – Греки говорят: для мудрого родной город – весь мир.

   – Это любят повторять те мудрецы, что служат кесарю и Риму. Нет! В городах хорошо гостить, но чтобы я пустил на Тясмин, на Рось их мытарей, легионеров, торговцев рабами... Не зря Хилиарх бежал оттуда, а ведь он никогда не был рабом. Пусть соберут все свои золотые авреусы – я им не отдам золотой стрелы!

   – Сначала нужно её добыть. Я боюсь не того, что мы погибнем в пути, а того, что Ардафарну, когда вырастет, придётся снова идти на север – чтобы отомстить за нас, вернуть Огненную Чашу и найти стрелу.

   – Значит, нельзя нам погибать. Какой же я буду избранник богов, если Чаши не сберегу и стрелы не добуду? Ничего! Вернёмся, как обещал, к Святкам. И придёт к нам в царский дом колядовать вся русальная дружина. А потом пойдём к пещере, где лежат Секира и Плуг. Эх! Куда только забираться приходится, чтобы искупить глупость предков... Ничего! – повторил царь. – До Ледяного моря совсем немного осталось.

   – Не забудь только ножик Ардафарна оставить на Священном острове вместо стрелы.

Шайка Медведичей наблюдала из чащи за дружиной пермяков.

– Потрепать бы их ночью... Они обета дурацкого не давали, много золота и каменьев поснимали с незнаемых. Заодно помянем наших человечинкой, – хищно облизнулся Бурмила.

   – Потрепать не мешает, – поддержала Лаума. – Больно они разбогатели. Я сорокой подслушала: Перя похвалялся заплатить хорезмийцам, чтобы привезли из самой Ханьской земли шёлковых нитей, а он-де такую сеть сделает – ни одна птица не порвёт.

   – Как бы нас самих вконец не растрепали, – покачал головой Шумила. – Нет, нам на север – вслед за Ардагастом. Он там с Андаком непременно схватится, а мы добьём того, кто уцелеет. Говорят ещё, ненцы какие-то в те места с набегом пришли, а с ними – могучий чёрный шаман. С ним бы договориться...

   – Было бы зачем туда забираться, – проворчал Бурмила. – Там, на севере, лес кончается, а дальше тундра какая-то – говорят, вроде степи. А дальше и вовсе Ледяное море. Что мы, белые медведи – на льдинах плавать? Пропадём ни за греческий обол, и не узнает никто на Днепре про наши подвиги славные...

   – А ведь верно! – потёр лоб Шумила. – Мы же защитники леса. На что нам тундра, море? Ты, братец, иногда умные вещи говоришь.

   – И на что было лезть в такую даль? – продолжил Бурмила. – Чего мы тут не видели – ёлок или сосен? Пусть сарматы так далеко от своей земли забираются.

   – Было бы для кого стараться, – подхватила Лаума. – Сколько племён прошли – одни трусы да дураки беспросветные. Ни отеческих обычаев не берегут, ни воли. Ложатся под росов, как... – И ведьма добавила такие слова, какими у венедов даже мужики при бабах не лаются.

   – Всё! Возвращаемся на Днепр, – махнул рукой Шумила.

   – А окаянный Ардагаст всё равно сгинет! Чтоб ему в Ледяном море утонуть! Киту-рыбе в глотку попасть! В пургу замёрзнуть! Пошли ему Чернобог смерть лютее, чем всем погубленным им! – злобно заклинала ведьма, обернувшись на север.

И Чёрные Медведи повернули на юг. Пермяков тронуть так и не решились, зато пограбили удмуртов. Потом – мокшан и эрзян, да так ловко, что те поначалу подумали друг на друга. В родные леса «защитники» вернулись к Святкам, наврали и нахвастали с три короба про свои подвиги и про лютые безбожные дела Ардагаста в далёких землях и взялись за привычное дело: мешать полюдью и сеять в лесу смуту и страх.