Текст книги "Третий источник"

Автор книги: Дмитрий Кравцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

"Всему свое время, так она вчера сказала? Ну-ну."

– Давай в багажник. – Сказала Лиз, сдувая упашую на глаза рыжую прядь.

– А зачем тебе вообще ключи понадобились, если ты сначала не собиралась ее туда класть? – Спросил Толяныч, а сам уже отпирал багажник, куда она осторожно погрузила курицу. – Дай-ка, я сам ключи на место положу.

– Фигушки! Залезай в салон, давай!

– Лезу, милая, лезу... А ну подвинься, Матрена.

– Все. Теперь можно и в Бор!

"Надо же, а ведь еще десять дней назад я сам говорил ту же фразу. И чем все кончилось?" – но у Толяныча сформировалось явное предчувствие, что сейчас все выйдет чики-чики.

Машина лихо взяла с места.

***

Когда стекла машины обрели полную прозрачность, у Толяныча невольно вырвался восхищенный вздох – раскинувшаяся внизу гигантская чаша Серебряного Бора напоминала горную долину или жерло давно остывшего вулкана. Только вместо скальных стен вниз уступами спадали жилые массивы Крылатского и Строгино, белой бородой сказочного богатыря трепетал знаменитый Крылатский Каскад искусственных водопадов, внизу в туманной кисее серебрилось русло Москвы-реки, похожей отсюда на гигантскую рыбу, пестрящую черточками яхт и аквациклов. А над всей этой картиной серебрились пять золотых шаров метеостанций, готовые в любой момент задействовать свои синоптические генераторы на защиту этого благословенного места и чудом уцелевшего старого соснового бора, давшего экологической зоне номер четыре свое имя.

– Постой! Останови! – Закричал Толяныч в черное матовое забрало шлема. – Дай посмотреть-то!

– Отстань, Фант. За нами может быть хвост! – Равнодушие ведьмы могло объясняться только тем, что она эту картину наблюдала через два дня на третий. Но Толяныч-то всегда попадал в Сер-Бор как простые смертные – на пневмо-маршрутке через нулевой уровень, а что можно разглядеть в той трубе? Вот то-то, что ни хрена, и теперь, захваченный зрелищем, он на время даже позабыл о собственных неприятностях. В прозрачном небе парил полосатый дельтаплан.

Толяныч даже позабыл про полумертвого Фантика, однако упоминание о хвосте вернуло его к суровым реалиям:

– Ладно, ну хоть притормози чуток...

Но Лада напротив прибавила ходу и через мгновение ухнулась в головокружительный серпантин подъездного спуска. Только крякнул вслед полосатый столбик пропускного поста – у Лизы оказался личный пропуск в Бор!!! То есть, не только на проход – пройти-то можно и по билету, а именно на въезд на территорию на автомобиле. Стало быть, у нее здесь должен быть личный дом.

– У тебя что, дача здесь? – Ведьма сдвинула шлем на затылок, и Толяныч с удивлением обнаружил, что щеки ее пылают странным возбуждением, а глаза буквально извергают снопы искр.

– Не у меня, у дедушки... – Крут, стало быть, старик, не иначе как из Отцов. Матрена равнодушно глянула в окно и демонстративно зевнула. – А я у него прописана.

– Наследница, значит. И кто твой дед?

– Сам увидишь. А вообще-то он мой прадед. Он еще Сталина помнит, он тогда секретарем горисполкома работал. – Она небрежно положила руку на джойстик управления, перенимая эстафету у автопилота, а говорила с нескрываемой гордостью за собственного предка. Толянычу оставалось только растеряно шевельнуть бровями.

Пролетели ажурный мост через Москва реку.

Сколько же этому дедушке лет? Неужели такой гриб может руководить якобы почти всемогущими Посредниками. Несостыковочка выходит. В сознании Толяныча вырисовался этакий скрюченный трясущийся старикашка в коляске, разве что под себя не делающий. А с другой стороны именно такой и может.

Машина миновала еще один контрольный пункт, покрутилась по лабиринту переулков и уверенно остановилась на ровной лужайке перед металлическими воротами. Никакого забора не наблюдалось, его заменяла аккуратная живая изгородь.

– Приехали. – Лиза посигналила, ворота медленно поползли в сторону, и обнаружилась здоровая лохматая псина, обросшая, словно давно потерпевший крушение. Вид у собаки был таков, будто именно она открыла ворота.

Надо же, не кибер и не модифицированная! Хотя древний дедушка вполне может оказаться жутким консерватором.

Матрена заволновалась, встала лапами на дверь и смотрела на собаку через окно – собак она тоже никогда не видела вблизи, но зашипела весьма неприязненно, вздыбившись шерстью, учуяв потенциального врага. Псина осталась равнодушной к столь явному проявлению недоброжелательства. Взгляд ее был чуть лукавый и почти что человеческий. Конечно магией тут и не пахло, какая уж тут магия у отставного секретаря горисполкома, который еще Сталина помнит. Скорее какой-нибудь банальный сервопривод. Хотя в рамках красного оккультизма можно допустить все, что угодно. Или, скажем, почти все...

Они медленно вкатились во двор.

Ага, вот и дедушка: навстречу не спеша шел старик небольшого роста, по виду стандартный полковник в отставке. Камуфляжный френч, неширокие галифе, выправка... При ходьбе он легонько опирался на деревянную тросточку, и получалось это вполне аристократически. Он настолько напоминал генерала, инкогнито прибывшего на передовую, что Толяныч на миг опять ощутил себя старшим сержантом роты связи, совсем как на действительной, аж шрам за ухом зазудел, да появилось желание ощутить в ладони кулон с анти-страхом. Заметив собственный порыв, Толяныч лишь усмехнулся – стоит ли затевать торг с Посредниками, если поссыкиваешь какого-то отставного гриба.

– Дедушка Бертран!!! – Радостно заорала Лиз, мухой покидая салон.

"Неплохое имечко для отставного секретаря... Неужели правда смотрины? Неужели он и есть главный Посредник? Тогда где положенная по статусу охрана?"

Но распространяемая бывшим секретарем аура несла в себе какую-то дремлющую, но жутковатую силу, вполне доходчиво объясняющую видимое отсутствие охраны. Толяныч внутренне подобрался, даже "сосед" дернулся в своем забытьи.

Дед подошел и смачно, словно сошел со старых хроник, расцеловал внучку в губы и обе щеки.

"Надеюсь, меня минет чаша сия..." – подумал Толяныч.

– Познакомься, дедушка, это Фантик. А это Виктор Алексеевич, мой замечательный прадед.

– Фантик... Хм... – Звучным дьяконским басом попробовал на зуб такое родное Толянычу слово дедушка Бертран Виктор Алексеевич. А зубы у него были отличные, не хуже чем у самого Толяныча. Крепкие, прямо подстать рукопожатию.

"Дедушка, а почему у тебя такие зубы?" – развеселившегося было Толяныча отвлек дедушкин голосище:

– Фантик... Это что, Элефант, что ли?

"Неплохо для начала. Прикольный дед."

– Нет, Фантомас. – Ответствовал Толяныч.

"Дедушка, а почему у тебя такие глаза?" – само всплыло в голове, когда взгляд отставного секретаря прошелся по нутру не хуже абразивного камня. С таким взглядом ему бы в НКВД работать, хотя они тогда все наверное совмещали...

– А Бертран, это что, фамилия?

– Нет, это меня Лизонька так величает. Да вы проходите, проходите.

– Спасибо. А где же ваша охрана, Виктор Алексеевич? – Решил взять Толяныч быка за рога, немедленно испытав на себе еще один крупнозернистый зырк из-под лохматых дедушкиных бровей. – Неужели вы надеетесь на обычных собак?

– Эх, юноша... Один умный человек очень давно сказал: чем больше знаю я людей, тем больше нравятся собаки. Вот и я так же.

У Толяныча тут же сложилось устойчивое мнение, что этот афоризм сам дед и придумал, а старик уже направился к дому, подхватив "Лизоньку" под белы рученьки. Эка он ласково к ней, видать за работой никогда не видел... А, может, видел, да именно за эту работу и любит внученьку-то старый большевик. Ворота стали так же медленно закрываться, хотя дед не приложил к этому ни малейшего усилия. Стало быть в доме вполне возможна еще и какая-нибудь бабушка Жозефина. Или все же охрана.

Ничего не оставалось, как подхватить на руки Матрену и догонять ушедших вперед деда с внучкой.

Участок оказался небольшой, впрочем, здесь помногу никому и не давали земля в Серебряном Бору стоила головокружительных сумм. Но лужайка ухожена, а перед крыльцом даже разбиты клумбы с пышными цветами. Отдыхает, стало быть, экс-секретарь от трудов праведных. Вот только дом, похоже, построен еще до рождения самого дедушки – почерневший одноэтажный сруб с пристроенной верандой. И вросший в землю колодец. Надо же!

Толяныч обнаружил почетный караул, который сопровождал его в торжественном молчании, когда Матрена стала горбить спину и издавать возмущенные звуки: еще пара псов той же лохматой породы аккуратно взяли его в клещи. Он еще оглянулся – осталась ли псина у ворот – оказалось что да, сидит. Собаки не приставали, но посматривали как-то искоса, будто бы ждали подвоха. И он решил, что не стоит обращать на них внимание, тем более, что подвоха не готовил, а так – шел себе, потихоньку догоняя ушедших вперед. Ясно, что этот дедушка старой закваски незнакомому гостю не доверяет, вот и приставил собачек. Ну и красный флаг ему в руки.

– Вы молодой человек, посидите пока здесь, – указал дедушка Бертран на лавку в тени двух изрядной толщины сосен. – А мы кое-что сделаем. Не скучайте. И простите, что чаю вам не предлагаю – не досуг.

"Да уж, не до них..." – подумалось Толянычу, и он покатал нежданный каламбур на языке с минуту, а вслух сказал:

– Ничего-ничего, не беспокойтесь, я тут покурю пока.

– Вот и хорошо. Правда курением не стоит увлекаться, для здоровья вредно.

"А то ты не знаешь, что для моего здоровья вреднее, старый хрыч!" – так и просилось на язык, но Толяныч сглотнул и плюхнулся на лавку, провожая взглядом Лиз, пока она не скрылась за дверью.

Зато дед задержался и, царапая глазом, сообщил следующее:

– В вашем распоряжении, молодой человек, есть пара часов. До темноты. Не обкуритесь. – И тоже юркнул за дверь.

Вот ведь какой однако вредный старикашка, даром, что Бертран. Опять ждать. А может просто фишка ложится покувыркаться сегодня с ведьмочкой, а? Может, ей больше на природе нравится. Стройная фигурка ведьмы овладевала сознанием все явственнее. Э-э-эх... Пришлось отключать возникшее тут же в мыслях Параминово с его плотскими утехами. Помни о деле, указал Толяныч себе довольно строго – сначала Фантик.

Собаки расположились в паре шагов в тенечке и, похоже, уходить не собирались. Смотреть на них не хотелось, и Толяныч, извлекши сигареты, осмотрелся – та-ак! В отдалении бродили куры, причем, как две капли похожие на ту несушку, которая до сих пор сидела в багажнике изумрудной Лады. Ну что за люди? Все-то им нужно через задний проход делать! Ну скажите мне, зачем везти курицу из самого центра Москвы, если точно такие же бродят себе прямо по участку, и в ус не дуют. А ведь спроси – скажут, что это не те курицы, или еще что-нибудь такое.

Интересно, состоялись ли смотрины?

Ответить все равно было некому, и Толяныч погрузился в созерцание окрестного мира, и сам того не заметил, как задремал...

СБОЙ:

...Фантик из последних сил цеплялся за скользкую грань, из-за которой тянуло к нему когтистые лапы полное небытие. Истерзанный и замерзший, он ничего не видел вокруг, ни малейшего намека, куда ползти, как спастись от этой жадной бездны – вокруг была кромешная тьма. Но желание бороться не покидало его, неведомо как питаемое извне, словно бы паутинка, налипшая на лицо, которая не дает уснуть. Казалось, только нащупай ее, определись, и выскользнешь из вот-вот готовых сомкнуться леденящих объятий.

Вот только не было сил.

Раздавленный зеркалами и лишенный возможности ориентироваться в пространстве и времени, Фантик мог руководствоваться остатками других чувств. И именно они подсказали чье-то неизвестное присутствие, сперва показавшееся опасным. Но это присутствие дало ему знание направления.

Фантик попытался переползти, сдвинуться хоть на миллиметр, сделать хоть что-нибудь, пока холод не сковал его окончательно. Переместил ладонь чуть влево и вперед, и...

И сорвался, потерял опору, скользнул вдоль грани, ожидая, что его вот-вот просто разрежет на две равные половинки, которые станут добычей вечно голодной окрестной пустоты, но тут же почувствовал под собой зыбкую опору. Он шлепнулся подобно полураздавленой лягушке, и вновь распластался на мокрой плоскости. Но теперь он видел! Видел, преграду, отделяющую его от жизни: недалеко, кажется, совсем рукой подать, колебалась, как грязная тюлевая занавеска, мутноватая пелена. А за ней...

За ней он видел круг белого ослепительного света, зеленую равнину.

Там, впереди, была жизнь. Там была трава и черное небо. Там был его мир. Оставалось до него доползти, но стоило рвануться туда, как картина исчезла, схлопнулась, словно растровое изображение допотопного монитора, оставив на сетчатке глаз лишь постепенно меркнущий инверсный след...

***

Толяныч вскинулся, неожиданно просыпаясь и уже понимая, что падает с лавочки. Первое, инстинктивное желание ухватиться за что-нибудь, обрести опору, и – темный силуэт, заслоняющий свет заходящего солнца, багровая кайма... – неужели вновь урод из снов? Ну, гад! Пусть только рот раскроет, тут же в морду!

Толяныч вцепился в него как клещами, рванулся, вскочил, держа кулак на отлете в полной готовности... Порскунула в сторону с мявом Матрена. Он вгляделся – над ним склонялся дедушка Бертран собственной персоной, а отворот его камуфляжного френча немилосердно комкался в толянычевом кулаке.

Фу, бляха-муха, разве ж так можно?!!

Толяныч мотнул головой, разгоняя липкую паутину сна:

– Извините, Виктор Алексеевич, это я спросонья... – И он аккуратно разгладил пятнистую ткань. – Извините.

– Ничего, юноша, все в порядке. – Неожиданно благосклонно пророкотал дедушка, отступая на шаг. – Как вы себя чувствуете?

А действительно – как? Толяныч просканировал внутренне состояние и с огромным облегчением обнаружил, что все в норме: нигде не болит, не тянет, не мешает. И даже больше того – Фантик! Тонюсенькая паутинка связи. Сосед пытался преодолеть преграду, проявить себя. Вот это да!

Но говорить об этом старому перцу не стоит, даже если он и есть главный Посредник. Черт, как не хорошо получилось, чуть ведь не вмазал старичку от души...

Ноги держали немного неуверенно, выброс адреналина оказался слишком велик для ослабленного организма, и отходняк казался вполне возможен. Толяныч медленно опустился на лавочку и, пытаясь выиграть время и привести скачущие мысли к единому знаменателю, принялся нашаривать по карманам сигареты. Нашел, но доставать не стал. Пока.

– Еще раз извините, Бертран... Ох, Виктор Алексеевич. – Тут Толяныч разглядел за спиной дедушки Лиз и прищурился от бьющего прямой наводкой в глаза низкого солнца: – Ого! А это еще что за наряд?

Ведьма и вправду была одета нехарактерно – черную водолазку и джинсы сменил черный же балахон с глубокими вырезами у шеи и под мышками, а уж высоченные разрезы по бокам, открывавшие хорошо проработанные ноги почти на всю длину... Видок – это что-то, закачаешься! Самочувствие улучшилось еще на пятьдесят процентов, а верное чутье уже готовилось сделать охотничью стойку. Сейчас от ведьмы исходил почти незаметный, но тем не менее безошибочно определимый зов. И звала она понятно куда – в ловушку. Сла-а-адкую.

– Фант, через полчаса нам пора. Как раз солнце сядет. – Матрена лениво перетекла с травы на лавочку и принялась с необычайной тщательностью за вечерний туалет.

– Хорошо. – Неожиданное пробуждение встряхнула душу, как неухоженный аквариум, подняв со дна в полной мере жирный ил подозрений к ведьме, Посредникам, и лично к дедушке Бертрану. Толяныч постарался собраться, и первым делом оторвал глаза от разреза на ее балахоне. – А куда?

– Увидишь.

– Ладно, посмотрим. Ты все обговорила со своими драгоценными Посредниками? – Толяныч перевел пристальный взгляд на дедушку Бертрана, однако старик и бровью не повел, словно бы диалог его не касается никаким боком. Он с необычайным вниманием наблюдал за кошкой и улыбался вполне по-отечески.

Улыбался! И Толяныч помимо воли почувствовал к отставному секретарю чувство, подозрительно напоминающее симпатию.

– Все в порядке, Фант.

– Гарантия? – Толяныч откинулся на спинку лавочки, не спеша потянул из кармана сигарету, прикурил и откровенно провел взглядом по ее ноге, почти так же ощутимо, как если бы провел ладонью. Вопрос вышел несколько двусмысленным, словно бы он требовал для себя дальнейших гарантий. Ну и пусть. Пусть ведьма и этот экс-француз так и подумают, авось чего-нибудь нового можно услышать.

– Да. – Лиза однако осталась сестрой таланта. Краткой, то есть. Однако взгляд его не оставила без внимания, но промолчала, только поправила на груди свой кулонище и чуть усмехнулась.

– Значит с моей коррекцией все будет тип-топ? – Толяныч вновь покосился на невозмутимого Бертрана, и вновь безрезультатно, испытав даже подобие разочарования. Старик, похоже, действительно оказался не при делах – просто родственник, у которого они скоротали нужное количество времени. И все. И идентичные куры на участке косвенно это подтверждают. Если конечно ему просто не морочат голову. Хотя вряд ли – Фантик же ворохнулся...

– Фант, ты же понимаешь, что сто процентов дать я не могу. Это же несанкционированное вмешательство. – При этом она так обольстительно улыбнулась, что улучшение самочувствия чуть не привело к гормональному взрыву. Предвкушаемое вмешательство представлялось настолько плотским, что санкции и не требовались.

Чувствуя, что на серьезные разговоры его не хватит, Толяныч сплюнул и поискал глазами, куда бы деть бычок. И не нашел.

17.

– А это не те куры. – Сказала Лиз, когда Толяныч галантно придержал особенно низко висящую ветку, давая ей войти под сень леса первой. Ее руки были заняты клеткой с черной несушкой, той самой, из Москвы.

Сказала и растворилась в сгустившимся сумраке вместе со своим балахоном, а призрачные блики, рассыпаемые кулоном, кажется, только сгущали обступившую со всех сторон тьму. Толяныч нырнул следом и полной грудью втянул в себя воздух, насыщенный ароматом смолы, хвои и недавнего солнца. К нему примешивался еще один, почти неуловимый оттенок парного молока, дразнящий его хваленое верхнее чутье. Очень волнительный, который откровенно вел прямиком в объятья уготовленной ловушки, сопротивляться которому с каждой секундой становилось все более нереально.

Теперь Толяныч шел, ведомый своим чутьем. Добровольно, с охоткой.

Шума он производил куда больше, чем Лиза. Что же она, в темноте что ли видит?!!

"Ну да, на дачу – с курицей, в лес – с дровами, все нормально..." Толяныч переложил связку щепок в другую руку. Может щепки тоже были те, что надо, но при визуальном осмотре не обнаружили свое отличие от тех, что можно найти в любом месте леса.

– Вопросов больше не имею. А скажи, этот твой дедушка Бертран, он что настоящий француз?

– Нет, он уже не француз. Это его пра-пра-дед был француз, когда с Наполеоном пришел.

– И его, стало быть, как только русским заделался, так сразу выбрали секретарем горисполкома. Знаешь, у меня есть приятель, так он по матери Власилашвили, а по отцу – Тархун-Мураев...

Толяныч уже устал ловить себя на том, что ему приятно ощущать ее присутствие рядом, в зоне прямой досягаемости. Одновременно зрел дальнейший план: уж больно ведьма уверена, что он не устоит перед ее чарами, уж как-то откровенно она это даже выпячивает. Вот и пусть верит, а Толяныч и не собирался устоять. Пусть будет, как будет, а там посмотрим – у кого редька слаще. Последовательность должна быть только такая: "Сосед", "ловушка", все остальное – потом.

– Так вот, в личной карте указано, что он русский. Как и твой дед. Все нормально. И наверняка, секретарем-то был в какие-нибудь там огневые тридцатые, угадал?

– Да, именно в тридцатые. – Сказала она в спину Толяныча с некоторым вызовом. – А конкретно – в тысяча девятьсот тридцать седьмом году.

– Вот так конкретно? И не расстреляли?

– Нет.

– Крут, стало быть, прадедушка.

– Стало быть так...

Разговор оборвался. Да и не разговор это был, а так – баловство, чтоб время скоротать. Лиз явно думала о чем-то о своем, о ведьминском, а Толяныч – о Матрене, которая осталась в гостях у дедушки Бертрана и не особо-то кстати возражала, когда экс-секретарь взял ее на руки и понес к дому, что-то ей там нашептывая.

– Ладно, не дуйся. Я ведь на твоего дедушку не наезжаю... Примирительно сказал он. – А почему ты его Бертраном зовешь?

Она не ответила – остановилась, сгрузила клетку на землю и извлекла курицу наружу. Птица даже не пробовала убежать – переминалась обалдело с одной морщинистой лапы на другую. Толяныч сделал естественный вывод, что они прибыли на место и огляделся, но недостаток освещения не позволял понять, чем же это место особеннее прочих: обычная полянка, каких вокруг полным полно. Ну, разве что угадываются три сходящиеся тропинки, образующие почти правильный треугольник с ребрами чуть больше трех же метров. В треугольнике имелось и костровище в обрамлении бревен – стало быть место обжитое, насиженное.

Что-то такое эта полянка должна было значить, и наверняка значила, и он даже, было, вспомнил, что: на бабкином эм-дюке смутно говорилось про скрещение трех дорог. Но Лиза перебила мысль, оседлав любимого конька насчет техники безопасности: мол, что Толяныч должен отойти на такое расстояние, чтобы видеть только отблеск костра, сойти с тропинки – на это она напирала особо – и ждать, пока она его не позовет.

– Короче, вали куда подальше с глаз долой, пока ты курицу не зажаришь и не съешь. Так? – бесцеремонно перебил ее Толяныч.

Лиза осеклась на полуслове:

– Курицу? – Она изумилась, словно речь шла по меньшей мере о слоне. Съесть?!!

– Да шутка, шутка! Так как насчет с глаз долой?

– Да. Но это важно, Фант – не сходи с места, что бы не случилось. Иначе вся подготовка пойдет насмарку.

– Ну и славно. Разрешите бегом? – Попытался Толяныч схохмить, и в очередной раз попал в молоко, получив лишь рассеянное "да..." и пригоршню зеленоватых бликов в ответ. Оставалось выполнять инструкции, отложив игривость настроения до более подходящего момента.

***

Сигнальный свет костра пока не возник, но Толяныча это не особенно волновало: значит не разожгла еще. А на травке посидеть под соснами – одно удовольствие. Вот за что он всегда любил Серебряный Бор, так это за то, что здесь тихо и природа, а вокруг Москва, давно уже расползшаяся, как тесто из кастрюли, настолько далеко, что и сказать-то странно. Вот к примеру Петр Первый, бежал из Кремля от сестрицы своей Софьи в село Преображенское, а теперь до Преображенки от Кремля максимум полчаса на метро, а по магнитке и того быстрее. Разве там теперь спрячешься? Потом вспомнилось, как с Володькой-однокласником, стоило шальные чипы заиметь, возили сюда по ночам купаться девиц с шампанским... Вот времечко было!

Наконец красноватые отблески чуть высветили окрестные сосны – Лиз разожгла костер. Толяныч поерзал:

– Ну где она там? Уж комары заели! Вот ведь жизнь собачья! Сиди и жди у моря погоды... Да псина, прям как у тебя... Только вот ты сейчас убежишь, а мне еще париться здесь, невесть сколько. Ну что принюхиваешься? Кошкой от меня пахнет, понятно тебе. Слушай, а откуда ты тут взялся? Гуляешь что ли? Дай-ка я тебя поглажу... – Большой черный пес отпрыгнул от Толяныча и зарычал. В темноте можно различить только его силуэт, да еще яркие точки зрачков. – Ишь как глаза-то горят! А ты часом меня не съешь? Вон зубы-то какие... Ого! А зубы действительно ничего себе!

Толяныч стал медленно подниматься, стараясь не делать резких движений, но пес видимо раздумал его есть и унесся по тропинке в сторону костра. Остается только ему посочувствовать, если встреча с Лизой состоится во время ее магических упражнений.

Толяныч опять сел и закурил, потихоньку начиная терять терпение. К тому же в кустах сзади что-то похрустывало. Там не то ели кого-то костлявого, не то крались куда-то по своим делам, но все равно, звуки заставляли слегка напрягаться, и в какой-то момент Толяныч почувствовал себя весьма и весьма неуютно. Вон прошмыгнула какая-то тень – еще собака, что ли? Или это та же самая? Нет, вроде бы не та. Вон еще две...

Тени множились, и Толяныч уже, было, подумал, а не хватит ли Лизе прохлаждаться на перекрестке – костра, кстати, уже и не видно, даже на деревья не отсвечивает, и не пора ли вообще свалить отсюда. Тем более, что общее движение в темноте явно было направленно в сторону перекрестка. Но укорил себя за подобное малодушие и упрямо уселся на прежнее место, закуривая новую сигарету, хоть во рту уже было нестерпимо горько.

А лес вокруг наполнялся какой-то странной, призрачной жизнью, неподалеку истошно орала неопознанная птица, в окрестных кустах уже шуршало и трещало, не скрываясь, из чего стало ясно, что никого там не едят, а если и ели, то уже закончили и побежали все разом по своим делам. А вот что это за дела?

Толяныч проводил взглядом очередные четвероногие тени... Да откуда здесь столько собак? И все черные, черт побери!!! Правда вслух он этого не произнес, вполне допуская, что в сгустившейся вокруг ночи пресловутый черт вполне может побрать. Легко.

СБОЙ:

Окружающая темнота наполнилась какой-то своей жизнью, словно сотни, тысячи, миллионы невидимых древоточцев разом заскрипели своими жвалами, словно бы точили невидимую стену. Да почему "словно"?!! Они и вправду ее точили, и Фантик это чувствовал.

Они точили преграду, отделявшую его от настоящей жизни, извне к нему шла помощь. Неужели базовый носитель, Толяныч, прочухался? Хотя слова "базовый носитель" уже неприменимо, скорее – друг, брат.

Фантику ничего не оставалось, как собрать последние силы и ползти, ползти туда, где, как подсказывала память, находится выход. Он еще помнил направление.

Плоскость стала еще более скользкой, наклон шел вверх, но Фантик прижимался к ней и извивался всем телом. Так ящерица ползет по стеклу. И вдали его ждала радость – обозначилась зыбкая грань, которую ему необходимо преодолеть. Тихий треск становился все отчетливее.

Ближе... Еще...

***

И вдруг все кончилось. Разом.

Толяныч как будто оглох на минуту – до того резко стихли звуки – и почувствовал непреодолимое желание выпить. Он принялся лихорадочно копаться в сумке, и замер, услышав "Фант!", произнесенное вполне обычным, разве что слегка напряженным голосом.

– Фант, ты где? – и снова этот призывный оттенок...

И Толяныч почувствовал, как шевельнулся "сосед" за истончившейся перегородкой, ответил на зов. Он рванулся на... На голос? На зов? На запах? Он рванулся к ней навстречу. Как бы не влипнуть в очередную Альбу мелькнула трезвая мыслишка, но до трезвости ли сейчас. Вот то-то, что не до нее!

***

– У меня есть предложение, подкупающее своей новизной. – Сказал Толяныч, когда они наконец-то выбрались из леса на песок. Дальше начинался пляж.

Темный силуэт ответил ему внимательным молчанием и усталой пульсацией кулона.

– Думаю, теперь мы смело можем выпить пару глоточков.

Не дожидаясь ответа, Толяныч принялся расстегивать сумку, и обнаружил, что сумка уже расстегнута. И когда только успел? Наугад пошарил внутри – вот она, родная!!! Интересно, что в бутылке – рижский бальзам или пасторова настоечка? Твердой рукой свинтил пробку:

– Ну, будем... – Произнес он свой коронный тост и опрокинул посудину в пересохшее горло. Настоечка оказалось той самой, от Пастора.

Толяныч протянул бутылку ведьме:

– Давай теперь ты! – И перевел дух.

Мурашки поползли по спине, по груди, и добравшись до рубца на ребрах, столпились вокруг, и вдруг – он глотнул еще раз, и еще, уже без всяких тостов – сорвались и понеслись по телу хаотично, как первоклашки на перемене. Уф, кажется, отпускает. Желание купаться не пропало, а просто отодвинулось несколько вглубь, и теперь его наполняло предчувствие того, что вот-вот произойдет. Должно произойти.

Да не может оно не произойти!!!

– Слушай, – Толяныч испытал очередной прилив теплого чувства к ведьме, плюнув на все странности поведения, мясниковские замашки и рыжую шевелюру, а в первую очередь он плюнул на предупреждения ныне покойной старой цыганки. А не пойти ли нам искупнуться? Погода соответствует, и вообще... Знаешь, я тогда собрался уже сюда ехать, окунуться разок-другой, а тут опять вся эта байда закрутилось.

Ведьма по прежнему молчала, и неподвижный ее силуэт причудливо сливался с низкорослыми сосенками вокруг, а местами контрастно выступал на фоне светлого песка. Почему-то Толяныч решил, что у ее ног устроилось какое-то существо, полускрытое складками балахона, и сразу вспомнились давешние собаки. Бр-р-р.

– Ну, пойдем, что ли? Не хочешь купаться – так на бережку посидишь. А то я тебя уж подозревать было начал. Или вот-вот начну.

– В чем же?

– Да вот где-то я слышал, что всякая нечисть проточной воды боится...

Она заливисто рассмеялась, нет, даже расхохоталась прямо ему в лицо, пахнула теплым парным молоком пополам с настоечкой, и Толяныч вмиг покрылся гусиной кожей, настолько пронзительно прозвучал этот смех. А уж запах, тот самый, дико им любимый, как пахнут лишь немногие женщины – особые и в особые моменты. И он вдруг увидел Лизу такой, как на поляне берберовой дачи – безо всякой одежды, только кулон чуть покачивался между грудями... Впрочем, Толяныч до сих пор не был уверен в реальности того видения.

И тут же, словно отвечая его сомнениям и читая самые потаенные мысли, она вдруг проявилась на фоне сосен, как проявляется фотография в соответствующем растворе. Матово-нагое тело на миг проступило до того отчетливо, что он было уже потянулся, и...

И последним усилием воли отступил на шаг, совсем незаметный в темноте, но все же на шаг, оставляя повисшее почти осязаемым комом желание между ними, и все же в себе самом.

Толяныч покрепче сжал бутылку, чувствуя пальцами малейшую шероховатость стекла, да так крепко, что вмиг заныли суставы, а содержимое – сразу все ударило в голову сотнями децибел, но он устоял, и...

– Давай-ка еще по глоточку, и пойдем купаться. – Обычным голосом сказала ведьма и протянула руку, снова растворяясь в темноте, становясь обыкновенным безлико-черным силуэтом, но Толяныч-то уже точно знал, что это не так.

Он протянул – бляха-муха, как трудно отлепляются пальцы – ей бутылку:

– Вот это дело. – Одобрил сделанный ею глоток, поднял голову, а огромный желтый глаз Луны подмигнул сверху вполне дружески.

Толяныч принял назад бутылку, помнящую ее прикосновение, припал к горлышку, неуловимо хранившему тепло ее губ. Незримый ток пронзил тело до самых пяток, а мурашки полосовали кожу, как маленькие торпеды. Преграда, отделявшая его от собственного клона стала совсем призрачной, вот-вот рухнет окончательно.

Потом взял ее за руку:

– Пойдем. – Сказал Толяныч обычным голосом. Сейчас совсем не важно, что будет завтра, не важно даже если Лиза его предаст.