Текст книги "Королевский гамбит"

Автор книги: Дмитрий Скирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

И тут в машине ожил внешний динамик.

– Папка?.. – неуверенно прозвучало в звенящей тишине.

Майк чуть не выронил оружие. Шагнул назад, вгляделся в очертания машины. «Степной волк». Потрёпанный, без камуфляжа, но определённо он. Логотип на башне… Логотип на башне…

Чёрт…

– Не может быть, – прошептал он. – Не может быть… Робби… ты?

– Папка… папка, это я! Я! – Знакомый голос сына с нотками истерики, усиленный динамиками боевой машины, заставлял Майка вздрагивать, ударял, как плеть. – Что это?! Почему? Это… всё взаправду, да? Почему?

– Сынок, погоди, только не стреляй… дай сказать…

– Я не буду, не буду! Почему ты так? Где ты?

Майк перевёл дыхание. Приблизился и положил ладони на холодную броню. Где здесь камера?

– Робби, слушай и запоминай. Мы где-то в Аризоне или в Неваде. Здесь подземная база, в пустыне, тут всё по-настоящему. Высшие уровни игры отыгрывают настоящие машины. Я работал здесь… Мы их чинили… Скажи маме, чтобы позвонила в службу OMG, в офис, хоть кому-нибудь! Это может быть опасным. У нас авария… Билли! – обернулся он. Прямоугольник входа ещё маячил. У Майка отлегло от сердца. – Билли! – крикнул он. – Не блокируй коридор! Я жив! Ты слышишь? Всё о’кей! Уильям?!

Тишина. Но по крайней мере дверь ещё открыта.

– Па, я тебя не брошу! – затараторил Роберт. – У меня патронов почти не осталось, но ракеты ещё есть. Ты знаешь, как отсюда выбраться?

– Не знаю. Я не знаю… – Анестезия почти полностью прошла, Майк еле ворочал языком. – Может, нам удастся что-нибудь найти. Нас здесь двое, мы постараемся продержаться. Если на складе что-нибудь есть, мы тебя подзарядим…

– Па, склад мы ещё вчера подожрали.

– Ладно. Всё равно что-нибудь придумаем… – В конце коридора внезапно показался свет. – Эй, что там за…

– Где? – Голос сына стал тревожным и вдруг сорвался на крик: – Синди! Нет! Не надо!

Со стороны жилых помещений приближался новый бронемех. В разговоре возникла пауза. Майк замер. Радиопереговоры?

– Здесь всё по-настоящему! – с отчаянием крикнул сын (явно не ему). – Ты слышишь? Ты была права. Да! Да! Черт, те люди были настоящие! Предупреди…

Опять пауза.

– Сама ты дура! Это мой отец!

Майк сделал шаг назад.

– Оттуда! Бот не заговорил бы по-русски! Если бы с тобой сейчас заговорил навахо, ты б его тоже убила?!

Снова пауза. Майк шагнул ещё раз.

– Я знаю, знаю! Задержи их! Значит, надо! Мы их… Мама?.. Что?.. Не-е-т!!! Не надо! Папка, беги! Беги-и-и!!!

Майк развернулся и рванул по коридору, как никогда в жизни не бегал. Позади затопали, загремел металл, зашипело. Лохмотья ковровой дорожки путались в ногах, сухая пыль жжёной резины облачками поднималась в воздух, от неё першило в горле. Всё пыль, всё… Цивилизация, прогресс… Лишь закрой на миг глаза – и всё уже прошло. Вся жизнь в один миг. История – назад. Под современными одеждами, под стальной бронёй, под электронной начинкой всё равно скрывается мозг первобытного дикаря. Игры разума ещё хуже, чем его сон, и они тоже порождают своих чудовищ.

Пыль на ветру. Все мы – только пыль на ветру…

Он бежал… бежал…

Бежал.

…Роберт дёргался и кричал, царапаясь и вырываясь, когда мать тащила его в кладовку. Упирался в стенки морской звездой, но всё было тщетно. Мелисса зашвырнула сына в темноту так, что с полок посыпались какие-то коробки, захлопнула за ним дверь и дважды повернула ключ. Роберт заколотился изнутри.

– Мама! Не надо! Мама!!!

– Посиди здесь, остынь, – бросила она в ответ. Осмотрела исцарапанную руку, фыркнула, поправила причёску и перевела дыхание. – Впредь тебе наука, чтобы не грубил матери. Совсем отбился от рук! Весь в отца. А всё эти дурацкие игрушки!

– Мама! Открой! Открой! Там папа, ты не понимаешь! Мама!!!

– Прекрати фантазировать, негодник! Лучше подумай над своим поведением!

И она двинулась вниз, на ходу поправляя измятую блузку. Спустилась в холл, угнездилась в кресле напротив подруги. Волнение не отпускало.

– Что там случилось, милочка? – Линда поставила на стол опустевшую чашечку.

– Ах, Линда, не спрашивай! Что ж это такое?! – патетически воскликнула Мелисса, возведя очи горе, как восклицают все матери на свете, апеллируя непонятно к кому. – Никакого с ним сладу! Он стал совсем неуправляемым.

– О да, – горячо согласилась Линда, – этот переходный возраст – просто сущее наказание. А что случилось?

– Да всё игрушки, эти чёртовы игрушки. Вообрази: сидит за машиной с утра до вечера, совсем меня не слушает. А я ведь ему ещё полчаса назад сказала, чтобы он выключил компьютер, так он – веришь ли – не выключил! Ещё и нагрубил мне. Да ещё и выдумал чего-то. Говорит, будто там Майк, внутри. Вообрази, а? Завтра же выброшу эту дурацкую игру. Завтра же!

Она сердито схватила чашку с недопитым кофе и сделала глоток. Зубы стукнули о фарфор. Со стороны чулана слышались приглушённые удары – Роберт колотился в дверь.

– Боже мой, боже мой! – сочувственно покачала головой подруга. – Эти мужчины все одинаковы. Хорошо, что ты с ним развелась. А мальчика надо лечить: все эти игры не доведут до добра.

– Ты думаешь? – встревожилась Мелисса.

– Лечить, лечить непременно! – тоном светской кумушки-всезнайки воскликнула Линда. – У меня есть знакомый психиатр, доктор Лесли Норман. Замечательный человек! Очень хороший специалист и берёт недорого. Я договорюсь, чтоб он его осмотрел.

– Ой, прямо не знаю… Наверное, я так и сделаю.

– Запиши телефон…

В комнате наверху остался лишь забытый всеми Ральф. Совершенно обалдевший от всего произошедшего, он сидел в кресле, как замороженный, среди рассыпанного поп-корна, в мокрых от пролитой газировки шортах, сидел и тупо созерцал опрокинутое кресло, брошенный симстик и экран компьютера, на котором мерцала багровая надпись:

GAME OVER

6.03–5.08.2002

Пермь – Усолье

В рассказе процитированы фрагменты из песен групп «Kansas», «Nirvana», а также Janis Joplin.

Парк Пермского периода

1
Бабушка надвое

– Ты знаешь, я их иногда боюсь, – сказал Серёга и отставил свой стакан.

Я чуть не поперхнулся куском пирога, прожевал, проглотил и вытаращился на него.

– Кого? – с подозрением спросил я.

– Ну, этих… – Он сделал подбородком жест куда-то в сторону.

Я огляделся.

Было позднее утро (или ранний день – кому как нравится). Кафетерий на втором этаже Центрального гастронома был полон народу, и понять, кого имел в виду Серёга со своими страхами, было решительно невозможно. Две продавщицы за прилавком с профессиональной ловкостью кромсали пироги. Люди что-то покупали, чаще всего тут же это «что-то» ели, запивая гнусным кофе из таких же гнусных пластиковых стаканчиков. За соседним столиком стояла бабка и мелко крестила купленные булочки, очевидно собираясь после этого их съесть. Закончив изгонять бесов из булок, она перешла на чай и перекрестила стаканчик, потом – рот, потом подумала, пожевала губами и до кучи перекрестила и солонку тоже.

Я повернулся обратно.

– Кого боишься-то? – не понял я. – Людей, что ли?

– Нет.

– А! Женщин?

– Да нет же! – с досадой отмахнулся Серёга. – Старух. Куда ни пойдёшь, всюду они. Высматривают, подслушивают… Знаешь, иногда мне кажется, что они вовсе и не люди даже.

– А кто? Инопланетяне, что ли?

– Не знаю… Почему бы нет?

Пару секунд я молча таращился на него, потом так же молча покрутил пальцем у виска и потянулся к своему стакану. Пироги с печёнкой – штука, конечно, вкусная, но без чая в горло не проходят.

Чай между тем кончался как у меня, так и у Кабанчика, то бишь, у Серёги.

– Может, по пиву? – предложил он.

– Не сейчас, – уклончиво ответил я. – Тебе пока хватит.

Серёжку друзья зовут «Кабан», а чаще ласково – «Кабанчик». Он ниже меня почти на голову, светловолосый, с постоянно удивлённым выражением лица, и выглядит лет на пять моложе, чем есть. На означенного зверя он нисколько не похож, и корни такого странного прозвища кроются в фамилии. А фамилия у него, естественно, Кабанов.

Последние пять месяцев Кабан работал крысоловом, или, как это официально называлось, «дератизатором и дезинсектором». Он целыми днями носился по городу, как он выражался, «с объекта на объект», и даже ко мне забегал с огромной сумкой, где лежали респиратор, два капкана, куча всяких химикатов, ручной распылитель «Циклон» и большой арбалет-крысобой. И вот сегодня утром Серёга с работы ушёл…

Нет, пожалуй, не так.

Сегодня утром Серёгу вышибли с работы…

Впрочем, кажется, и это не совсем то.

Хорошо. Скажем так: сегодня утром Серёга с треском уволился со своей работы, предварительно подравшись с начальником и сломав себе мизинец на правой руке. В больнице ему наложили гипс, после чего Серёга долго шатался по городу, в итоге завернул ко мне и встретил в моём лице собрата по несчастью – я сегодня тоже увольнялся, причём почему-то тоже с треском и грохотом. Мирно со мной расставаться никто не хотел. Настроение было препаршивое, и мы не придумали ничего лучшего, кроме как пойти и выпить. Загипсованный палец у Серёги торчал самым глупым образом, как бы всё время намекая: «Не пора ли нам поддать?» Не могли же мы проигнорировать такой настойчивый призыв!

Царила осень, последние дни умирающего бабьего лета. Сверху мягко пригревало солнце, с Камы дул холодный ветер. В куртке было жарко, без куртки – холодно. Мы брели куда-то вниз по Сибирской, потом свернули на Ленина, к ЦУМу, прошли зачем-то вверх по Комсомольскому, потом полезли через парк и там на некоторое время осели на скамейке. Серёга тащил свою сумку, пыхтел и ругался, я, естественно, тоже был немного не в себе… Короче, к полудню в нас уже плескалось по литру «Седого Урала» и по сто – сорокаградусной, которую мы перехватили где-то на углу. Всё это привело к тому, что через полтора часа прогулки нас обоих вдруг прошибло на еду, или, как любит говорить Серёга – «вдарило на хавчик». К этому времени мы сделали круг и снова очутились возле гастронома. Куда и зашли.

Здесь-то Серёгу и потянуло на размышления.

– Ну, сам рассуди, – говорил он, хрустя пирогом и роняя крошки, – разве я не прав? Ты оглянись, оглянись на улице: обязательно увидишь рядом старуху, а то и двух. Хоть днём, хоть ночью. Ходят, понимаешь, подслушивают, подглядывают. Звонят куда-то всё время… Боюсь я их.

– Ты спятил, – констатировал я и для верности указал на Серёгу пальцем. – Чокнулся. «Секретных материалов» насмотрелся.

– Можно подумать, ты не насмотрелся…

– Я не смотрю телевизор, – гордо заявил я в ответ. – Не имею такой привычки. Лет десять назад бросил. Из армии пришёл – и бросил.

– К-как бросил? – не понял Кабан.

– Из окошка на асфальт… Сам не смотрю и тебе смотреть не советую. А то вон уже на бабушек скоро кидаться будешь.

Серёга заметно смутился, полез в карман за сигаретами, достал, посмотрел на них и положил обратно.

– Да я что, я ничего, – вздохнул он. Поднял виноватый взгляд. – Ты пойми, я же, в общем, против бабушек ничего не имею. У меня самого дома бабушка… Просто, вот едешь там, бывало, куда-нибудь или идёшь и видишь – одна навстречу, вторая рядом, третья обгоняет, все с авоськами, с сумками какими-то, с мою размером… Что они в них всё время тащат, в сумках-то? Пол-автобуса забито ими, и половина будто под копирку… Давай по пиву, а?

– Да иди ты…

Некоторое время мы стояли и в молчании цедили чай. Вокруг медленно суетился народ – в Перми всегда суетятся как-то медленно, я ни разу не видел, чтобы кто-то куда-то бежал, и сам не бегал, разве что на поезд. Серёга таращился в засиженное мухами окно, пинал под столом свою сумку и время от времени уныло вздыхал. Продолжалось это недолго, после чего молчание стало каким-то очень уж нарочитым.

– Поганое всё-таки место, этот ЦэГэ, – проговорил он наконец, вертя перед собою опустевший стакан. – Сколько я здесь крыс перетравил…

– Что ж тогда поганое?

– Да ещё больше осталось. Здесь такие катакомбы, их, наверное, ещё при царе копали.

После недавнего разговора, после этих глупых в общем-то слов я чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Не то чтобы я и в самом деле занервничал, но стал коситься на бабушек с подозрением.

Нет в центре Перми другого места, куда бы старики стекались в таком количестве, как в Центральный гастроном – здесь самая дешёвая и вместе с тем довольно неплохая выпечка. В кафетерии, правда, извечный общепитовский совковый кавардак, бумажки, мусор, мухи, лужи пролитого чая на столах… Бабушек, конечно, в очереди и сейчас было большинство, и все они были разные, но теперь я и в самом деле ловил себя на том, что есть среди них определённый такой тип старушек. Чистенькие, в неизменных выцветших драповых пальто с пришитыми не там где надо пуговицами, в платочках, с бледными, будто вываренными лицами, с какими-то рыбьими глазами, они и в самом деле попадаются так часто, что внимания на них уже не обращаешь: глянешь, а потом не вспомнишь лица.

Если мне по пьяни в голову западёт какая-нибудь мысль, то уж не вырвется, пока я её всесторонне не обдумаю. Уж так устроена моя голова. А такая мысль, как эта, на трезвую шляпу вообще не придёт, так что подумать над ней вдвойне стоило.

– А знаешь, может, ты не так уж и не прав, – поразмыслив, сказал я.

– Насчёт царя? – оживился Серёга.

– Нет, насчёт старух. Давай рассуждать логично. Если днём по улицам шляться, вот как мы сейчас или как ты со своей сумкой, то ведь большинство людей на работе. А старики на пенсии. Когда им ещё за покупками ходить-то, как не днём? Естественно, что их как бы больше.

– Да я не о том…

– Не перебивай! – поморщился я. – Дай закончить. Ты мне подал интересную мысль. Допустим, был бы ты пришельцем и занимался на Земле сбором информации… Как внедриться в общество людей, в самую гущу толпы и не вызвать подозрений?

– На летающей тарелке! – догадался Кабанчик и с подозрением посмотрел на своё блюдце, словно и впрямь ожидая, что оно сейчас поднимется и улетит.

– Слишком высоко.

– Со спутника, говорят, на Земле газету можно прочитать.

– Ну, всё равно высоко. Как ты с вертолёта изучишь, скажем, социум, обычаи, привычки?

– Может, они невидимки?

– Тогда чего ж их видно-то? – возразил я. – Нет, тарелки – это средство доставки. Транспорт. Информацию собирает что-то другое.

– Может, они маленькие? Как тараканы, например. Малдер искал тараканов.

– Ты, я вижу, совсем спятил в своей конторе, маньяк тараканный. Нет, даже при развитой технологии такой модуль должен быть довольно крупным и подвижным. И потом, с тараканом же ты не будешь разговаривать. Так ничего не изучишь. Но дело даже не в этом. Под человека маскироваться довольно опасно – такой «сборщик» должен выходить на улицу в любое время дня и ночи. Есть риск нарваться. На милицию, на хулиганов… девушке – на насильников. Или под машину попасть. Представляешь: загребут менты – и сорвано прикрытие.

– Да уж, это точно. – Серёга тревожно заёрзал. – Помню, я как-то вечером шёл пьяный, за сигаретами полез и ключи выронил. И спичек нет. А рядом «уазик» ментовский стоял. Я им и говорю: включите фары на минутку, ключей никак не найду. Так они меня втроём так отметелили!.. Потом в протоколе написали, суки, будто я к ним прикопался, что у них, мол, фары плохо светят… Слушай, а может, это собаки?

– Кто? Менты? – не понял я.

– Ну эти… – Серёга изобразил руками что-то неопределённое. – Модули инопланетные.

– Бездомных собак иногда стреляют, – наставительно сказал я.

– А кошек?

– Кошки лучше, но тоже не того… Так вот, к чему я веду-то: это только в дурацких американских фильмах инопланетяне всё время под секретных агентов маскируются. Попробуй они так сделать – мигом засветились бы. Они вообще не должны привлекать внимания, эти разведчики. Остаются кто? Дети и старики. Но детей пускают не везде, а если пускают, то с родителями, а беспризорников, бывает, отлавливают. А вот бабушки, они для этого дела вполне подходят. Нет, конечно, некоторые из них настоящие – должны же куда-то деваться стареющие женщины! Но, – тут я важно поднял палец, – часть из них (небольшая, конечно) вполне может оказаться такими модулями-разведчиками. К примеру, разве будет кто у бабки документы требовать? Нет, если только она не выглядит как бомжиха.

– В сберкассе спрашивают. Когда они за пенсией приходят.

– Так ведь ЭТИ в сберкассу не пойдут! Нужна им эта пенсия… Никто на бабушек внимания не обращает, но вообще стараются не обижать. Пропускают без очереди, в трамвае место уступают. Да и водитель лучше в дерево врежется, но бабку постарается не сбить… Кстати, ты заметил, что старух на улице гораздо больше, чем стариков?

– А женщины вообще живут дольше.

– Это не аргумент. И потом, старики во дворах сидят, козла забивают, под них маскироваться бесполезно – ничего не разузнаешь. А тут одних только сплетен столько! При них ведь ничего говорить не стесняются.

– Так-таки и ничего, – засомневался Серёга.

– А чего? Мы, например, говорим.

– Ты псих! – восхищённо сказал Кабан. – Настоящий. Вот за что я тебя люблю, так это за твоё чувство юмора. Как ты ещё только жив с таким чувством юмора? Нарисовал картиночку! Как представлю – этакая бабка-терминатор…

– А что? Ты сам разве не об этом только что говорил?

– Я, может, пошутил, а ты всерьёз.

– А ты пошутил?

– А какая разница? – парировал Кабанчик. – Кстати, – он оживился, – хочешь анекдот? Устроился робот Вертер в милицию регулировщиком. Стоит на перекрёстке вместо светофора. Машины остановил, людей пропускает и повторяет: «Переходите улицу… Переходите улицу… Переходите улицу… Бабка, быстрей… Бабка, быстрей… Бабка, быстрей… Не успела… Ха! Ха! Ха!»

Анекдот пришёлся так неожиданно и в тему, что я невольно прыснул и рассмеялся.

– Давай по пиву.

– Давай.

Пиво продавалось внизу. Там, помнится, рядом ещё какая-то светловолосая девушка презентовала «Гёссер»; на бейдже у неё так и было написано: «Презентация». Перед ней на столике стояла дюжина бутылок (страшно дорогих) и пара кружек с логотипом пивоваренной компании. Мы скомкали салфетки, подхватили сумку, спустились на первый этаж и замерли перед уставленным бутылками длинным прилавком, путаясь в названиях и читая этикетки.

– «Седой Урал» или «Шихан»?

– Да ну их обоих – уже пили сегодня. Давай «Толстяка».

– Ещё чего! Я эту пакость в рот не беру и тебе не советую… Жаль, «Губернское» скурвилось.

– Ага. Хорошее было пиво.

– Ребята, берите «Гёссер», – защебетала, видя нашу нерешительность, светловолосая красавица за столиком. – Сегодня у нас презентация, пиво «Гёссер», свежее, из натурального солода, очень хорошее пиво. Только сегодня каждому, купившему четыре бутылки, бесплатно в подарок фирменная кружка и открывашка…

По мере произнесения речи глаза у девушки всё больше стекленели, а слова звучали всё более заученно. Серёга тотчас растаял, заулыбался и пополз на голос, но на меня, по счастью, всякие женские штучки уже давно не действуют. Я как раз углядел в левом нижнем углу белую этикетку «Смиховского», ухватил Кабанчика за рукав и мягко, но решительно потянул его обратно.

– Стой, где стоишь… Э-э, девушка, пожалуйста, нам «Старопрамен». Да, да, то самое. Четыре.

Серёга заглядывал мне через плечо и нервничал.

– Ты чего там покупаешь? Давай «Гёссера» возьмём. Я пил когда-то. Хорошее пиво.

– На кой тебе далась эта кружка? Да и денег не хватит…

– Это тоже не дешёвое.

– Оно как раз своих денег стоит.

– Открыть? – спросила продавщица.

– Да, спасибо… Нет, только две, другие не надо.

Мы подхватили по бутылке, положили остальные в сумку и выбрались на улицу.

– М-м! – Серёга отхлебнул и сделал круглые глаза. – Хорошее пиво!

– А то! – ухмыльнулся я. – Настоящее чешское. Его у нас по лицензии разливают.

Кабан прищурился на этикетку.

– Старо… Как? «Старопраген»?

– «Старопрамен».

– Да, такого пива можно много выпить, – признал Серёга и полез за сигаретой. – Жалко только, дорогое.

– Плевать. Я скоро всё равно отпускные получу.

– Ты же говорил, увольняешься, какие отпускные?

– Такие. Я отпуск отгулять не успел, даже два. Пошли, поищем лавочку.

Лавочка нашлась поблизости, в парке возле оперного театра. Мы доцедили все четыре бутылки, полюбовались на солнышко сквозь стремительно редеющие кроны деревьев, после чего прошедшая мимо бабушка опять перевела наш разговор на прежние рельсы.

– Послушай, – начал Серёга, – ты же умный человек, университет кончал. Как ты вообще можешь верить во всю эту чушь? В этих инопланетян, в такие вот бредовые придумки, как эта, со старухами… А?

– А я и не верю, – беззаботно отозвался я, глядя на памятник Ленину. Две бутылки пива как-то незаметно вывели невзгоды и заботы дня за скобки. – Я просто упражняю мозги. Интересно бывает порой поразмыслить о чём-то таком… необычном. А знаешь, о чём я сейчас подумал?

– О чём?

– Что мы, наверное, не первые до этого додумались. Хармс, помнится, старух тоже недолюбливал. То они из окна у него выпадают, то он описывает целый дом, где тридцать шесть старух…

– Сорок четыре, – поправил меня Серёга.

– Это чижей было сорок четыре, а старух – тридцать шесть! – сердито рявкнул я. – Не знаешь – не перебивай. Чокнутый такой рассказик, «Рыцари» называется. Чего ещё… А! Есть у Хармса повесть, так и называется – «Старуха». Там эта старуха всё время к нему в комнату пролезть пыталась, потом пролезла и загнулась. Только как-то странно загнулась, будто отключилась. А он всё время боялся, что она опять «включится», и всё хотел добить её крокетным молотком…

– И что он с ней сделал? – Кабан с интересом подался вперёд.

– Положил в чемодан и увёз на вокзал, – ответил я, подумал и добавил: – А чемодан там у него украли.

– Хармс был психом, – безапелляционно заявил Серёга.

– Хармс был гением, – поправил его я. Потом подумал и подытожил: – Хармс был гениальным психом.

Серёга сделал жест: «Не спорю», и мы обменялись рукопожатием.

– Нет, ну всё равно, – мысли Кабанчика, похоже, тоже поменяли направление. – Допустим, ты прав: всё так и есть, и по улицам под видом старушек бродят эти… роботы пришельские. Бродят, ездят в транспорте и это… собирают материал. Как бы ты их от людей отличил?

– Да леший знает, – отмахнулся я. – Никак. Не знаю как. Если инопланетяне не дураки, они должны были предусмотреть, чтоб их нельзя было отличить от людей. Не будешь же ты в самом деле их булавкой колоть! Да и, если уколешь и они закричат, как ты поймёшь, на самом деле им больно или они только притворяются для вида?

– Ну, ты и садист… А если не булавкой?

– А чем?

– Магнитом…

– Гм, – сказал я и проводил взглядом очередную старушку. – Магнитом – можно. Но и тогда, наверное, ничего не получится. Магнит так глубоко железо не почует, разве что большой, которым в порту металлолом разгружают. Вот им – да, наверное, получилось бы.

– А если там титан?

– Хм…

Бабулька в бежевом плаще, крутившаяся всё это время неподалёку, вдруг переменила курс и решительно пошла на сближение с нашей скамейкой. Не знаю как Серёге, а мне почему-то сделалось не по себе. Мы оба враз умолкли и теперь в гробовой тишине наблюдали за её приближением.

Старушка подошла вплотную, некоторое время глядела на нас со строгой лаской в выцветших глазах, потом заговорила:

– Бутылочки вам не нужны?

– А?! – Я аж подпрыгнул от неожиданности.

Старушка отшатнулась.

– Бутылки, говорю, сдавать будете? – уже более сварливым тоном осведомилась она.

Тут Серёга не выдержал и самым неприличным образом заржал. Старушка смотрела на нас как на сумасшедших.

– Не будем, бабушка, не будем! – наконец сказал он миролюбиво, в два глотка допил остатки пива и протянул бабке пустую бутылку: – Держи.

Я в свою очередь проделал то же самое. Бабка сложила четыре трофея в сумку и потащилась дальше, заглядывая в урны и под лавки и время от времени тревожно оглядываясь. Серёга посмотрел ей вслед, потом хлопнул себя по лбу.

– Слу-ушай! – оживился он. – А ведь они, наверное, радиоволны излучают.

– Пожалуй, – согласился я. – Должны же они как-то общаться.

– А у тебя приёмник в плеере. Давай проверим!

– Ну, это вряд ли, – засомневался я. – Даже если я их и услышу, как я отличу их передачу от…

– Какая передача? При чём тут передача?! Должен же он хоть какие-то помехи поймать! Доставай.

То ли пиво подействовало, то ли усталость, но спорить сил у меня уже не было. Я полез в карман, достал свой старый «Сони Вокмэн», перевёл переключатель в положение «радио», сунул в уши поролоновые пуговки наушников и некоторое время вслушивался в шорохи и трески. Изредка что-то прорывалось, но это были голоса или музыка на соседних станциях.

– Ничего не слышно, – констатировал я.

– Это FM. Попробуй на средних волнах.

– А, точно. Ага. Так, так… – Я подкрутил колёсико настройки. – Где тут у нас средние волны?

Шум помех я зацепил случайно и совершенно неожиданно. Я вытаращился на проходящую мимо бабушку и, по мере того как она удалялась и стихали помехи в моей «Соньке», чувствовал, как растут в моей душе тревога и слепое беспокойство. Вероятно, у меня так резко изменилось выражение лица, что Серёга всё понял без слов.

Я поспешно сорвал наушники.

– Что? – Серёга встрепенулся и потянулся забрать плеер. – Поймал? Поймал, да?

– Да погоди ты…

– Дай послушать!

– Нечего там слушать, – сварливо отозвался я, отдёргивая плеер и путаясь в проводах. – Одна старушка ещё ничего не значит. Надо проверить…

И мы стали проверять. Мы сунули по наушнику в ухо, как делают влюблённые, и теперь, завидев очередную бредущую бабушку, пристраивались ей в хвост и с мрачным видом шли за ней по дорожке, вырывая друг у дружки плеер и лихорадочно крутя настройку. Из-за коротких проводов шагать приходилось в ногу, мы всё время сбивались и вообще со стороны, наверно, выглядели очень странно. Большинство старушек нас упорно не хотели замечать, но две-три таки заметили и после этого тревожно ускоряли шаг. Что интересно, стариков нам так и не попалось, кроме одного седого опрятного дедка с тросточкой. Одетый в синюю болоньевую куртку, шляпу, с противогазной сумкой через плечо, он ничего не излучал, и мы оставили его в покое. Тем не менее следующие полчаса преподнесли нам новый сюрприз – фонила каждая четвёртая старушка.

Если не каждая третья.

– Дела… – Серёга озадаченно поскрёб затылок. – Это что же, получается, каждая третья бабушка – вовсе даже не бабушка, а инопланетный агент?

– Ну, так уж сразу инопланетный, – засомневался я. – Не надо торопиться с выводами. Могут быть другие объяснения.

– Какие, интересно знать?

– Э-э… Ну, я не знаю. Такое, скажем: с возрастом в костях откладывается кальций. Может быть, он экранирует приём… Потом, ведь здесь у нас вся экология ни к чёрту. Тяжёлые металлы, этот… как его…

– Стронций, – подсказал Серёга.

– Ага, он самый.

Некоторое время мы сидели молча.

– Может, счётчик Гейгера достать? – неуверенно предложил Кабанчик.

– А у тебя и Гейгер есть?!

Серёга с тоской посмотрел на свою сумку и покачал головой:

– Нет, только дозиметр. Но я могу раздобыть.

– Не надо.

Я сидел и крутил колёсико настройки, пока мне в уши не ворвался чуть срывающийся, но оттого ещё более милый сердцу голос Ринго Старра:

 
In the Town, where I was born
Live the man, who sail to sea… [6]6
  «В городке, где я родился, жил человек, который ходил в море» – первые строчки из известной песни группы «Битлз».


[Закрыть]
 

Я не рискнул испытывать судьбу, оставил приёмник в покое и лишь сидел и наслаждался солнцем, музыкой и ускользающим осенним теплом.

«We all live in a Yellow Submarine, – пели „Битлы“, – Yellow Submarine, Yellow Submarine. We…»

Внезапно накативший свист помех был так силён, что заглушил даже музыку. Чертыхнувшись, я сорвал наушники, потом поспешно сунул их обратно в уши, убавил громкость и заоглядывался. Сергей с тревогой посмотрел на меня: «Что, опять?», потом перевёл взгляд на аллею и замер.

По выщербленным плитам узенькой дорожки в нашу сторону неторопливо двигалась старушка.

Одна.

И никого поблизости.

Мы молча проследили, как она, постукивая тросточкой, продефилировала мимо, потом переглянулись. Шум в наушниках был слышен, даже когда я держал их в руках. Я сделал Серёге знак молчать, мы разом поднялись и также не сговариваясь двинулись за ней.

– Что там? – шёпотом спросил Серёга.

– Кажется, в самом деле что-то странное, – почему-то тоже шёпотом ответил я, не сводя глаз со старушки. – На, сам послушай.

Радиостанцию глушило. Шла стена помех, к тому же упорядоченная: каскад – и тишина, потом опять серия помех – и снова тишина…

– Как будто кто-то сообщения передаёт кодированными пакетами, – понимающе кивнул Серёга. – Мы в армии, случалось, такие же перехватывали. Ночью делать нечего, сидишь у ящика, верньеры крутишь. Бывает, самолёт какой нащупаешь… Да, это занятно. Глушит, как хорошая радиостанция. А на вид не скажешь – бабка как бабка…

– Может, у неё и впрямь рация в сумке?

– Скажешь тоже! – Серёга презрительно оттопырил губу. – Такую рацию нам вдвоём не поднять!

Сравнивать ему было с чем – служил Серёга в ПВО.

Бабка между тем пересекла весь парк и потихоньку двинулась к Коммунистической.

Коммунистическая улица в Перми довольно длинная, но на своём пути претерпевает странные метаморфозы, очень похожие на те, что претерпел сам коммунизм в России, а точнее – в бывшем СССР. Своё начало она берёт едва ли не от самого вокзала на Перми-второй, от всех этих железнодорожных дамб, трамвайных путей, лужайки с садом камней, полосы отчуждения и прочих примет разрушения. А начинается сразу высотными домами общежитий с одной стороны и хмурыми пятиэтажками с другой. Потом она становится всё выше, лезет в гору и – примерно у драмтеатра – разворачивается в гигантскую площадь с памятником в центре, наполненную грохотом трамваев и спешащими людьми. По другой стороне этой площади параллельно проходит улица Ленина. Это, как я понимаю, должно символизировать расцвет эпохи. Далее, квартала два, тянутся полуразрушенные здания эпохи классицизма – старые купеческие и мещанские дома, ныне покрашенные «Тиккурилой» и увешанные вывесками и рекламными щитами. Однако где-то на участке Сквер Уральских Добровольцев – ЦУМ весь косметический ремонт куда-то пропадает и дальше тянется унылая череда не полу-, а вполне уже разрушенных старинных двухэтажек. Посредством их Коммунистическая улица едва находит силы доползти до парка возле Оперного театра и там, у здания Пушкинской библиотеки, исчезает окончательно. Финал вполне предсказуемый, но всё равно несколько неожиданный.

Так вот. Как раз к библиотеке Пушкина та бабка и направлялась.

Преследование не осталось ею незамеченным, отнюдь. Сперва она просто оглядывалась и перекладывала сумку из одной руки в другую, потом прибавила ходу. Тросточка стучала, словно пулемёт, мы с Кабанчиком с трудом за нею поспевали. Только теперь я почувствовал страх в глубине души – мерзкий, сосущий. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Да, пусть мы выпили до кучи всякого разного, но это не могло быть пьяным бредом! Нас, может, и шатало, но только самую малость. Соображали мы и вовсе на удивление трезво.