Текст книги "Волчий мир. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Даль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)
– Мне до северян дела нет. Хотя они тоже в бога единого верят, стало быть, правильной веры, – хмуро заметил Черноус. – Хоть и правильность у них извращенная какая‑то.
Одинцов вступать в богословские споры не спешил. Хотя кое‑что интересное для себя все же узнал. Из слов Леха Шустрика становилось понятно, что христианство в этом мире существует.
Только его последователи живут где‑то далеко на севере, и для вестлавтцев, как и для боркичей, они люди чужие и враждебные. А тут еще и Штопальщик какой‑то взялся. Интересно, что это за явление такое. Серега запомнил, что при случае надо поподробнее Шустрика расспросить о жителях Севера и их столь близкой вере.
– Одинец, смотри‑ка, – окликнул командира Шустрик и показал на занавеску, которая отделяла большую комнату от другого помещения. – Там что‑то есть.
Серега, не раздумывая, нырнул за занавеску и тут же застыл, ошеломленный увиденным.
Хозяева не бросали свое имущество. Не боялись они надвигающихся вестлавтцев. Они все это время оставались в доме. Только не могли шевелиться и больше напоминали мертвых, чем живых.
Комната, в которой оказался Сергей, служила крестьянской семье спальней. Большое супружеское ложе стояло возле одной стены и маленькая люлька‑качалка возле другой. На кровати лежало трое взрослых мужчин и женщина. Они безучастно смотрели в потолок, и если бы не ровно вздымающиеся груди, можно было бы подумать, что все они мертвы. На полу лежали аккуратными рядами дети: мал мала меньше. Четыре мальчика от трех до двенадцати лет и две девочки лет шестнадцати. В люльке лежал годовалый ребенок. Все они, казалось, спали с открытыми глазами. Выглядела эта картина ужасно.
– Чур меня. Чур меня, – запричитал Черноус.
– Что это за фигня такая? – растерянно произнес Одинцов.
Встретиться лицом к лицу с вооруженным врагом привычное дело. Сразиться с чудовищем – нет ничего удивительного. А вот так, чтобы целая семья просто уснула мертвым сном посреди дня, что‑то было в этом запредельное.
– Колдовством пахнет черным, – с видом знатока заявил Шустрик.
– Может, попробовать их разбудить, – предложил Сергей.
– Не поможет. Я слышал про такое. Иногда такие деревеньки попадаются путникам. Редко это случается. Уснули они сном вечным. Теперь их точно не добудишься.
– И как же такое возможно, Лех? – спросил Серега.
– Говорили люди умные, что это случается, когда караван магиков проходит через деревню. Местные их встречают, как могут, но магики остаются недовольны встречей и проклинают хозяев.
– Бред какой‑то, – оценил Одинцов. Хотя в душе засомневался в собственных словах: а уж такой ли это бред. Кто этих магиков знает, на что они способны.
– Не такой уж и бред. Я тоже об этом слышал, – сказал Черноус.
– Что делать будем, командир?
– Попробуем их разбудить.
– Можно и не пытаться. Никому еще не удавалось. Они будут спать очень долго. Если магики были к ним милостивы, то проснутся сами по истечении проклятья. Если же нет, то умрут во сне, когда придет их время, – сказал Лех Шустрик.
– Может, другие дома осмотрим? – предложил Черноус.
– Смысла нет. Везде одно и то же увидим. Все спят, – покачал головой Шустрик. – Это деревня Молчунов. Так, кажется, их в народе прозвали.
– Тогда, раз мы ничего сделать не можем, возвращаемся к отряду, – решил Серега.
Он поспешно покинул комнату, вышел из дома, сбежал по ступенькам крыльца и остановился возле лошади. Шумно вдохнул морозный воздух, наслаждаясь свежестью, и огляделся, пытаясь понять, что же такое учудили крестьяне, что сумели так разгневать магиков. Ничего путного в голову не шло. Уж очень чужими для его понимания были эти магики. Неужели и правда они умеют колдовать и обладают какими‑то мистическими знаниями. Весь предыдущий жизненный опыт Одинцова протестовал против этих допущений.
Запрыгнув в седло, Серега дождался, пока его друзья вернутся, и направил лошадь прочь от проклятого места.
– Спалить бы эту деревеньку, вдруг зараза начнет распространяться, – мрачно предложил Черноус.
– Не боись. Эта отрава только для местных. Никому больше не угрожает, – ответил Шустрик.
Серега пришпорил коня и направил его прочь из деревни. Подальше отсюда, где дома и улицы пахли каким‑то неземным злом. Война, оно дело понятное, когда дружина на дружину, боец на бойца, но тут дело особое. Магики отравили жизнь целой мирной деревеньки. Почему они так поступили? Неужели сельчане нанесли им такую жестокую обиду, что простить ее они никак не могли. Серега не знал, что и думать, только вот чувствовал, что от всей души начинает ненавидеть магиков. Он был уверен, что за многими событиями в этом мире виднеются плащи магиков. И если придет случай, он им отомстит за все беды, причиненные этому миру.
* * *
Больше спящих деревень им на пути не встречалось, как и следов передвижения магиков.
– Видно, они другой дорогой поехали, – высказал предположение Шустрик, когда Серега спросил у него, куда магики делись.
– Ты когда‑нибудь с ними общался? – поинтересовался Сергей, снимая с седла бурдюк с молодым вином.
Им они разжились в последней деревне, встреченной на пути. Там же отчего‑то расщедрившиеся крестьяне одарили их домашней колбасой и кусками копченого мяса. Что было весьма кстати, поскольку кормиться солониной из обоза уже мочи не было, а от вареной репы и капустной каши хотелось перейти на солнечную диету.
– Доводилось пару раз видеть то в одном городе, то в другом. Но издалека. Они обычно по прибытии в город селятся отдельно от всех. Ни с кем в контакт не вступают, только разве что с торговцами, через которых нены сбывают. Так что близко к себе они никого не подпускают. А вот общаться не пришлось, да и не жалею я об этом.
– Любопытно, – хмыкнул Серега. – Война по землям Боркича и Вестлавта идет, а магики все равно путешествуют и торгуют. И ничто их не пугает.
– Так сейчас самое время торговое. Война требует новые ресурсы. А магики то одной, то другой стороне подкидывают разные хитрые нены, которые позволяют то в одну, то в другую сторону чашу весов качнуть. Так что если кому и выгодна война, так это только магикам, – объяснил Лех Шустрик.
– Вот оно как. Стало быть, война их бизнес. Тоже мне оружейные бароны.
Серега откупорил бурдюк с вином и хлебнул.
– Чего это ты сейчас такое сказал? – не понял его Шустрик.
– Не обращай внимания, – сделал второй глоток Сергей.
– Вечно ты чудно говоришь, – покачал головой Лех и с сожалением уставился на одинцовский бурдюк с вином.
Свой он на прошлом привале успел прикончить. Теперь страдал от неразделенной любви к чужому вину.
Одинцов посмотрел вперед через спины бойцов сотни Кринаша, идущей во главе армейской колонны, и увидел, что лес, казавшийся непроходимым, скоро кончится. Дорога пошла под откос, и впереди показались черепичные крыши домов. Видно, новая деревня лежала у них на пути.
Сильный порыв ветра метнул в лицо Одинцову горсть снега и сильный одуряющий запах. Только тут Серега почувствовал, что все это время чем‑то пахло. Этот запах был растворен в морозном воздухе. И вот он усилился, и теперь можно было разобрать трупную вонь.
Серега закашлялся, хлебнул еще вина и протянул бурдюк побледневшему Шустрику.
– Вдарь. Похоже, нам это пригодится, – посоветовал он.
Леха дважды упрашивать не пришлось. Он с удовольствием припал к горлышку, и сделал пару глубоких глотков.
– Командир, там впереди нас могильник ожидает, – сказал Черноус, поравнявшись с Одинцовым.
– Какой такой могильник? – переспросил Серега, хотя ответ был очевиден.
– Деревня мертвая. Слышь, как мертвечиной пахнет.
– Опять, что ли, магики постарались? – злобно сощурился Одинцов.
– Нет, это не их рук дело. Они убивать не любят. По крайней мере, своими руками. Вот других послать на смерть или на убийство, это они могут, но чтобы сами, – покачал головой Лех Шустрик. – То либо разбойники без закона сработали, либо слуги Боркича землю жгут, чтобы нам не досталась.
– Надо в этом разобраться, – решил Серега. – Десяток Вихря со мной. Шустрик, держись подле. Черноус и Дорин – остаетесь с сотней.
Не дожидаясь исполнения приказа, Серега пришпорил коня и направил его в сторону деревни.
За свою жизнь Одинцов видел много страшных картин, но то, что предстало перед ним в мертвой деревне, потрясло его. Въезжая с окраины, первым делом в глаза бросился огромный деревянный крест, вкопанный в огороде одного из дворов. На кресте головой вниз висел мужик, привязанный веревками к перекладинам. Лицо багровое с выпученными глазами. Рубаха на груди разорвана и свисает кровавыми лоскутами к земле. Обнаженная грудь исполосована запекшимися рубцами, соски вырваны. Снег возле креста черный, словно посыпанный пеплом. За крестом виднеется добротный хозяйский дом на большую семью. Крыша крыта красной черепицей. Здесь никогда не знали нужды. Работали в три погибели в десять потов, но ели и пили вдосталь, пока не пришла беда. Серега придержал коня возле креста, размышляя над тем, что стало с семьей несчастного. Пожалели ли злодеи его жену и детей. Надежды на это не было. Либо в рабство угнали, либо, вдосталь натешившись, хладнокровно зарезали да оставили гнить без должного погребения.
Заходить во двор Сереге не хотелось. И так все было понятно. А работать за похоронную команду времени не было. Воевода Глухарь размениваться на мелочи не будет и ждать сентиментального сотника не станет. К тому же Одинцов не был уверен, что сумеет справиться с гневом, который мутным потоком поднимался из глубины души. Ведь надо же какие изверги столько людей зазря извели. Ведь в этом не было никакого смысла. Люди жили своей жизнью, строили планы на будущее, но вторглась саранча и унесла прошлое и будущее, зарубив на корню настоящее. Вот же в чем гадство заключается. Сейчас бы встретить с полдесятка врагов в лобовую атаку, вот бы где можно было бы отвести душу.
Послышался шум копыт. Серега обернулся, положив ладонь на рукоять меча. Приближался воинский отряд. Вихрь с Шустриком догоняли его. Убегать он не стал, спокойно дождался бойцов и пустил легкой рысью коня вдоль по улице.
– Как думаешь, кто тут поработал? – спросил он Шустрика.
– Даже не знаю, что думать, – растерянно пробормотал Лех, оглядываясь по сторонам.
Повсюду, куда падал глаз, представала одна и та же страшная картина. Разоренные дома с выбитыми окнами и сорванными с петель дверями. Порубленные перила крылец. Кое‑где виднелись тоненькие струйки дымов, выбивающиеся из жилых комнат. Пожаров не было, но что‑то внутри тлело. Во дворах лежали в неестественных позах, уткнувшись лицом в снег, мертвецы: мужчины и женщины, изредка попадались дети. Изверги никого не пожалели. По дворам растерянно бегали куры, выпущенные из разрушенных курятников, где‑то в отдалении обиженно мычала корова, удивленная, что все ее забыли да забросили. Несколько раз попадались и кресты с распятыми вниз головой мужиками. Всего Серега насчитал восемь таких икебан.
Неспешным шагом они выехали на главную площадь деревни, и тут их ждала самая страшная картина маслом. Посреди площади возвышалась большая куча, уже изрядно припорошенная снегом. Но все же можно было разобрать сваленные в беспорядке тела мертвецов, промерзлые насквозь. Пару дней назад как раз морозы вдарили, хотя душок от могильника все равно сильный шел. Нечто подобное Серега видел в документальных фильмах про концлагеря, только тут было все вживую, не с голубого экрана телевизора, где весь ужас нельзя прочувствовать, потому что он далеко и не с тобой. Эта трупная куча находилась рядом, можно было дотянуться рукой и потрогать, и от этого мурашки по коже бежали и волосы вставали дыбом. Смерть в лютой сече дело неудивительное. С этим Одинцов уже сталкивался и успел привыкнуть, но как привыкнуть к такому. Когда мирную деревню режут, словно поросей к празднику, никого не жалея. Какими же нелюдями надо быть, чтобы такое сотворить.
– Так как думаешь, кто к этому непотребству руку приложил? – тихо спросил Серега.
Шустрик некоторое время молчал, но все же ответил.
– Не знаю, что и сказать. Боркичи не могли так со своими людьми поступить. Все‑таки многие из них из таких же вот деревень родом. Как же можно столько людей под нож пустить. Думаю, что здесь поработал кто‑то чужой.
– Кто же тогда? – спросил Серега, останавливая коня.
Подъезжать ближе к горе трупов не хотелось.
– Может, кто из соседей князя постарался. Боркич ослаблен войной с Вестлавтом, на его кусок пирога многие зубы точат, – предположил Шустрик.
– Это, конечно, рабочая версия. Берем ее к рассмотрению.
Серега обернулся к солдатам, нашел взглядом Вихря и приказал:
– Рассредоточиться по деревне. Обыскать все дома. Я хочу знать, кто это сотворил.
Вихрь кивнул и тотчас приступил к исполнению. Солдаты спешились и приступили к повальному обыску.
Одинцов покинул седло. На заднице после долгих конных переходов и так уже мозоль изрядная наросла. Надо и ноги размять. Привязав коня к забору одного из домов, Серега окинул взглядом деревню, решая, чем себя занять, пока бойцы с поисками не закончили. Его внимание привлек бревенчатый дом, стоящий в центре деревни, но как бы обособленно от остальных домов. Окруженный рогатой изгородью, дом выглядел как неприступная крепость. Мало ли какие причуды у местного крестьянства, но Серега домиком не из‑за этого заинтересовался. В доме не было окон, только одна дверь. Кто без окон жить согласится, вечная темень: ни света белого не видно, ни людей вокруг. Если кто хотел в отшельники податься, то место для постройки скита выбрано явно неудачно.
– Как думаешь, что там может быть? – спросил Серега, показав рукой на безглазое здание.
– Скорее всего, место молельное. Ни на что другое не похоже, – ответил Лех Шустрик.
– Пошли поглядим, – предложил Одинцов и, не дожидаясь ответа друга, зашагал к святилищу.
Калитка жалобно скрипнула, и они оказались во дворе, выглядевшем пустынно. Ни мертвецов, ни следов живой деятельности. Такое впечатление, что к храму лет сто никто близко не приближался. Снег чистый, белый, ни одного следа. Правда, это не показатель. Вот уже второй день вьюжит и с неба белой крупой землю посыпает, так что снежный покров ненадежный свидетель.
Серега на всякий случай вытащил меч из ножен и, выставив его перед собой, направился к святилищу. Шустрик дышал в спину, также поспешив достать оружие.
Одинцов толкнул дверь и вошел внутрь. Лех скользнул следом. Дверь закрылась, мгновенно погружая их в кромешную темень. Серега замер, прислушиваясь к окружающему пространству, даже дышать старался потише.
Шустрик же, наоборот, зашумел, затопал, чем‑то загрохотал. Пусти слона в посудную лавку, он моментально в барабанщика переквалифицируется. Серега зашипел на него раздраженно, но Лех не успокаивался. Вскоре стало понятно, чего он так шумел. Вспыхнул свет. Шустрик нашел где‑то на стене факел и сумел его зажечь. Раскурив второй факел, Лех передал его Сереге.
Одинцов взял факел в левую руку и медленно пошел вдоль храма, осматриваясь.
Понять, кому тут люди молились и молились ли вообще, было сложно. Какие‑то скамьи, выставленные кругом, множество факелов, развешанных по стенам, и в центре храма стояло какое‑то сооружение. Серега направился к нему и почувствовал, как ноги предательски задрожали. То, что он увидел, никак не могло быть здесь и уж никак не могло служить объектом религиозного поклонения. Это сооружение, стоящее в центре святилища, никак не вязалось с окружающей обстановкой и новым миром. Но все же это не было обманом зрения. Оно было тут.
Сергей стоял напротив одинокой бензоколонки с циферблатом и пистолетом подачи топлива, уложенным на рычаги. Шланг был весь в дырках, но в целом за колонкой смотрели. Было видно, что ее тщательно вытирали, заботились о ней.
Серега посмотрел под ноги и увидел, что часть пола заасфальтирована. Эту колонку не приволокли откуда‑то издалека, она всегда здесь стояла. Вероятно, вокруг нее потом и выросло поселение. Хотя скорее вокруг супермаркета, которые были на всех бензозаправках.
– А! Древнее наследство, – произнес Лех Шустрик.
Бензоколонка не произвела на него впечатления. Такое чувство, что здесь они на каждом шагу встречаются, словно грибы по осени в девственных лесах.
– Что значит древнее наследство? – переспросил Серега.
– Один из артефактов, доставшихся нам от далеких‑далеких предков. Может, они не были нашими предками. Так, еще одно племя, которое царило несколько тысячелетий назад на этой земле, а потом безвозвратно сгинуло, оставив после себя вот такую память.
– А почему крестьяне построили вокруг наследства, как ты говоришь, храм?
– Некоторые молятся древним, считая, что они боги, которые когда‑то жили на земле, а потом ушли в неизведанные земли. Эти наивные люди полагают, что при помощи этих артефактов могут общаться с древними, передавать им свои просьбы и мольбы, – Шустрик пренебрежительно скривился и заявил: – Но, по‑моему, это все дикая чушь.
Чушь или не чушь, но эта бензоколонка меняла уже успевшее устояться в голове Одинцова представление о мире. Тут было о чем подумать на досуге. И кстати, если эта колонка всегда здесь стояла, то, стало быть, под этим бетонным полом зарыт резервуар с топливом. Правда, как это знание может ему пригодиться, Одинцов не знал, но запомнил на всякий случай.
– И много такого наследства осталось? – спросил Сергей.
– Достаточно. Во многих деревнях где‑то что‑то припрятано, если копнуть поглубже. Только трибожники не хранят память о древних, считают, что они богохульники и грешники дикие, за это и были уничтожены богами. Но это, кстати, тоже, по‑моему, чушь.
От множества вопросов голова кругом пошла. Серега тотчас запретил себе думать об увиденном, настанет спокойное время, и он во всем разберется. Все взвесит и разложит по полочкам, и, может, тогда у него получится новая картина мира. Пока надо заниматься деревней и извергами, устроившими эту бойню. Вот первостепенная задача, а все остальное лесом.
С улицы послышались громкие крики.
– За мной! – приказал Серега.
Волчьи бойцы толклись за оградой святилища, что‑то горячо обсуждая. Завидев командира, гомон разом прекратился. Вперед выступил Вихрь и доложил:
– Мы кое‑что нашли, Волк. Выря, покажи.
Солдат, стоящий рядом с десятником, вытащил из‑за спины страшный трофей. Это была отрубленная голова, которую он держал за длинные волосы. Желтого цвета кожа, раскосые глаза, расплывчатый рисунок татуировки на щеках и лбу. Так мог бы выглядеть монгол из войска Чингисхана и его потомков.
– Это упаурык. Вот кто учинил сие непотребство, – опознал отрубленную голову Лех Шустрик.
Глава 11 Преследование
Воевода Глухарь встретил Одинцова недружелюбно. Из‑за своевольной вылазки сотника пришлось останавливать продвижение армии и дожидаться его возвращения. Воевода сидел в походном кресле напротив разведенного костра и кутался в меха. Вокруг ставки воеводы было выставлено оцепление из личной охраны – угрюмые богатыри, закованные в броню, вооруженные тяжелыми копьями и щитами. Лица их скрывали глухие шлема. По ветру полоскались штандарты с родовым гербом воеводы. Под стоянку было выбрано поле неподалеку от мертвой деревни.
Переступив невидимую границу, Серега был тотчас остановлен двумя рыцарями. Они появились словно бы из‑под земли и заступили ему дорогу. Таких медведей ни обойти, ни подвинуть. Ничего не оставалось, как нагло уставиться в глазные прорези и заявить:
– К воеводе!
С тем же успехом Серега мог требовать аудиенции у папы римского. Великаны даже с места не сдвинулись. Но вот из‑за их спины выглянул личный секретарь воеводы по имени Ключ.
– Пропустите. Воевода ждет сотника, – распорядился он.
Медведи разошлись в стороны. Стало сразу как‑то просторно и легко на душе. Серега прошел между двух столбов с опаской, а вдруг их как‑то переклинит, и накинутся, словно Сцилла и Харибда, но рыцари продолжали притворяться истуканами.
Одинцов направился вслед за Ключом к стоянке воеводы.
Серега сразу понял, что воевода недоволен решением сотника. Это чувствовалось в общей гнетущей атмосфере, повисшей над поляной. Приблизившись к Глухарю, Одинцов замер, не осмеливаясь первым нарушить молчание. Ключ куда‑то сразу исчез, правда вскоре вернулся с подносом, на котором стояли два железных кубка, наполненных вином.
– Угощайся, Волк, – произнес воевода, принимая свой кубок из рук Ключа. – И за хорошим вином расскажи мне, зачем тебе понадобилась эта несчастная деревня.
Серега не стал отказываться от вина. Когда воевода угощает, лучше с ним не спорить. Отхлебнув из кубка, он с трудом удержался от гримасы. Вино кислющее, и где только Глухарь берет такую бурду.
– Что, не нравится? – усмехнулся воевода.
Ишь, какой прозорливый. Мысли он, что ли, читает, подумал Серега, но вслух сказал лишь:
– На мой вкус слишком кислое.
– Безусловно, кислое. Оно еще заражено ядом молодости. Но в этом и его сила. Ты не ответил, Волк, зачем тебе потребовалась эта деревня?
– Ее вырезали подчистую. Я хотел узнать – уцелел ли кто‑то. И кто повинен в этом зверстве.
– А что тут думать, князь Боркич, черная его душа, землю за собой жжет, чтобы не досталась врагу. И стоило ли на это силы и время свое тратить. Да к тому же тут не только твое время, целое войско ждет, пока ты любопытство свое натешишь.
Глухарь осушил кубок и протянул его Ключу, который тотчас скрылся из виду, чтобы через минуту вернуться с полным кубком.
– Не все так просто, воевода, – хмуро произнес Серега, сдернув со спины заплечный мешок.
Развязав тесемки, он запустил руку внутрь и вытащил за волосы страшную находку – отрубленную голову монгола. Богатыри подались вперед, чтобы защитить хозяина, если сотник ему чем‑то угрожает, но были остановлены Ключом.
Глухарь вперился злым взглядом в мертвую голову и некоторое время сидел молча. Наконец он заговорил:
– Это упаурык. Зачем ты принес голову скверного? И где ты ее взял?
– Мои люди нашли ее в деревне. И что странно, тела они, как ни искали, не обнаружили. Такое впечатление, что голова сама по воздуху прилетела. Или крестьяне отрубили ее где‑то в другом месте и привезли с собой, чтобы использовать для игры в мяч, – заметил Сергей.
– Это ягарык, элитный боец хана, об этом говорят татуировки на щеках и лбу. Верно, придан был к отряду, который сопровождал знатного господина. Только вот что знатный человек станет делать в вырезанной деревне, – задумчиво произнес Глухарь. – Если только ханский вельможа не отправился грабить и резать мирян в наши леса.
– Такое возможно? – осведомился Сергей.
– Упаурыки гнилой народ. Они часто ходили в набеги на наши земли. Пока общими усилиями мы не выбили их из срединных земель и не закрыли границы. Если мы видим перед собой ягарыка, то напрашивается только один вывод. Кто‑то вступил в сговор с Золотым ханом Каджрыком и пропустил его людей через свои земли. На такую низость способен только князь Боркич. Видно, совсем впал в отчаянье старикан, если пошел на это.
Воевода внезапно скривился, словно вместе с вином заглотил таракана, и потребовал:
– Убери это непотребство с глаз моих. И так от гнилья уже глаза щипет. А лучше всего… Ключ, забери бошку супостата и прикажи ее бросить в болотину, чтобы добрым людям взор не смущать.
Порученец воеводы тотчас оказался возле Сергея, ловко, руками Одинцова, спрятал страшный трофей назад в сумку, затянул тесемки и бросился исполнять приказ. Только сомневался Серега, что он сам к болоту побежит топить находку. Сейчас найдет, кому работу сплавить. В организаторских способностях Ключа сомневаться не приходилось.
– Если упаурыки топчут нашу землю и начнут жечь деревни и резать всех подряд, то вся война потеряет смысл. Мы останемся с голой землей, некому будет ее обрабатывать и платить в казну Вестлавта. Но что более важно, мы подойдем к Вышеграду без запаса провианта. Это очень плохо. Скверные ты новости принес, Волк.
– Батюшка воевода, дозволь мне за этими желтолицыми проследить и прекратить их бесчинства, – решился Серега.
– К чему ты это говоришь? – нахмурился воевода, не торопясь с ответом.
– Мои ребята нашли следы. Не ахти какие, но можно определить направление, куда ушли янычары…
– Кто? – переспросил воевода.
Слово его очень смутило, потому что незнакомо было.
– Упаурыки эти, ханские прихлебатели. Если мы поторопимся, то, может, успеем догнать их, пока они новую деревню под косу не пустили.
Глухарь основательно задумался. Дерзкая мысль сотника ему понравилась, но вот другое смущало его. Стоит ли перед решительным сражением силы рассеивать. А что если вылазка ханского отродья всего лишь отвлекающий маневр, рассчитанный на то, что обуянные праведным гневом рыцари ринутся в погоню и угодят в расставленную засаду, где и положат головы свои. Мысль имела право на жизнь.
Воевода пригубил вина, почмокал губами, словно смаковал, и наконец произнес:
– Сколько народу с собой взять хочешь?
– Всех не возьму. Слишком шумно и неуклюже получится, – задумчиво произнес Сергей.
– Всех и не надо. Если это упаурыки, то большим народом они не ходят. Так, два‑три десятка отъявленных головорезов. Они пьют какую‑то бурду, которая туманит мозг и делает их отчаянными рубаками. Сам не видел, но поговаривают, что это зелье позволяет им рубиться, не замечая боли. Таким брюхо распорешь, они будут путаться в кишках и все равно биться яростно. Противник, конечно, серьезный, но числом мал. Так что думаю, надо тебе два‑три десятка брать.
– Слушаюсь, – по‑военному отчеканил Серега.
– Это хорошо, что ты не глухой, – одобрил воевода. – Мы тебя ждать не будем. Продолжим путь, а ты иди по следу упаурыков. Найдешь, положи конец их бесчинствам. Нет, тогда через три дня мы будем ждать тебя на Батракской дороге. Там и воссоединимся.
– Батракская дорога? – удивился названию Серега.
– Пару сотен лет назад, когда Золотое ханство обложило данью срединные земли, по ней гнали невольников в уплату оброка. Оттого и название пошло. Кто в батраки уходил, по обыкновению живым домой не возвращался. В те времена эту дорогу называли Путем Плача. Но прошло время, срединные государства сбросили ханское ярмо, и чтобы уж совсем не вдаваться в печаль, но помнить о былом унижении – дорогу переименовали в Батракскую, – закончил лекцию воевода.
Серега крякнул, удивленный причудами топонимики. Теперь бы только не заблудиться и верный путь найти. Ничего, тут Шустрик справится. Найдет в сотне кого‑нибудь родом из этих мест, будет им провожатый.
– Отправляйся к своим. Даю полчаса на сборы. И так мы сильно застоялись на одном месте. Скоро князь Боркич скучать начнет, а от скуки глупости разные делать.
Воевода умолк, и Серега почувствовал, что все уже сказано. Любое слово, произнесенное сейчас, будет лишним и может быть расценено как диверсия с целью задержать армию.
Он коротко поклонился и покинул ставку командования.
Возле лагеря Волчьей сотни его встречали Лех Шустрик, Дорин и Черноус. С ходу Серега стал распоряжаться.
– Шустрик, передай приказания Лодию, Вихрю и Кариму, чтобы поднимали свои десятки. Через четверть часа выступаем.
– Куда, командир? – уточнил Лех.
– Надо догнать желтолицых и наказать за все прегрешения.
– Это доброе дело. Это ты хорошо придумал, – растянулся в зловещей улыбке Шустрик.
– Ты почему еще здесь? – тотчас набросился на него Одинцов.
Лех поспешил скрыться от начальственных глаз.
– А мы? – обиженно протянул Дорин.
– А вы остаетесь и ведете за собой сотню. Воевода ждать нас не будет. Мы сходим в разведку и встретим вас на Батракской дороге, – распорядился Серега.
– А где это? – удивился Черноус.
Похоже, еще один неместный на голову сотника выискался.
– По ходу разберетесь. Кстати, надо срочно найти нам проводника, кто в здешних лесах как у себя дома чувствует.
– Будет сделано, Одинец, не переживай, – кивнул Дорин и бросился исполнять приказание командира.
– Что ты удумал, Сергей? – спросил его Черноус.
– Хочу поближе со злодеями познакомиться. Нельзя детей резать. Совсем нельзя.
Черноус пожал плечами и произнес:
– Так война же. Лес рубят, щепки летят.
– Э… не говори, тут щепка щепке рознь. Был в свое время один государь‑полководец, который пошел войной на весь мир. И решил он уничтожить, стереть с лица земли целый народ. И стал сгонять людей в лагеря, где жег их, морил голодом, ставил над ними опыты разные, превращал их в свиней.
Черноус нахмурился.
– Что‑то не слышал я о таком государе.
– Понятное дело, давно это было. Память о том времени только разве что в книжках сохранилась, да и то те книжки давно золой стали. Да, может, магики помнят, только разве они кому скажут, – задумчиво произнес Серега. – Долго тот правитель над землей родной и чужой измывался. И раздавили его, в конце концов, как таракана, а память о нем черная осталась, всеми проклинаемая. Война войной, а дети должны жить.
Серега умолк, размышляя над тем, чего это его на сантименты потянуло. Он чувствовал, как в груди кипит гнев и ищет выхода. Так что он должен найти этих упаурыков, чтобы гнев его не выжег изнутри.
* * *
Они въезжали уже в третью разоренную и выпотрошенную деревню. С каждым новым встреченным на пути мертвым телом Серега все больше злился. Будь‑то работящий мужик в ватнике, с топором в руках, пытавшийся защитить свой дом и семью и поймавший стрелу горлом, или дородная молодая женщина, испуганная появлением невиданных ранее в этих местах диких людей с желтыми лицами и узкими глазами и пытавшаяся спрятаться в доме, но на ступеньках крыльца нашедшая свою смерть. А ведь они могли бы спасти их, если бы только чуть порезвее скакали по заснеженному лесу да не мешкали со сборами. Но больше всего злили Серегу мертвые дети. Эти чурки проклятые не жалели даже младенцев, резали всех без разбору. И в каждой деревне большую часть тел стаскивали в центр и складывали трупный курган. Может, это какой‑то варварский обряд, только от него в дрожь бросало и хотелось выхватить меч и рубить желтые морды без разбора, чтобы кровь за кровь, чтобы око за око, чтобы навсегда запомнили.
Они висели на хвосте у диверсионного отряда упаурыков, если с неба не свалится метеорит и не пожжет их всех до единого, то через пару часов они их настигнут, и уж тогда вдоволь накупают клинки в крови чужаков. По хмурым и обозленным лицам солдат Серега понимал, что именно об этом они и мечтают.
Влетев на полном ходу в новую деревню, третью по счету, Серега увидел ожидаемый курган из мертвецов, разоренные дома. Все как всегда, только что‑то в этой деревне его насторожило. Он не успел понять, что его напрягло, как тишину мертвой деревни нарушил свист рассекаемого воздуха, и в грудь одного из бойцов десятка Лодия впилась стрела. Она пробила доспех, словно он был сделан из картона. Боец нелепо всплеснул руками и вывалился из седла.
