Текст книги "Гнев Несущего бурю (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Этессии – ветры, дующие с севера на юг все лето. Благодаря им путь из Трои до Энгоми занимает около недели. День сейчас длинный, а значит, корабли становятся лишь на короткую ночевку, с рассветом вновь устремляясь в путь. Вот потому-то четырех царей Вилусы, что пренебрегли моим вежливым приглашением припасть к стопам, привезли в самые кратчайшие сроки. Сопротивляться регулярному войску эти курятники не могли в принципе. Командующий экспедиционным корпусом Пеллагон окружил их, забросал камнями и разбил ворота тараном, потратив на осаду каждого городка в среднем три дня.

Четыре разновозрастных мужика стояли на коленях, одетые лишь в набедренные повязки. Украшения с них сняли, как и воинские пояса. Из роскошного им оставили только бороды. Позорить их еще больше не стоило. Хриса, Лапаса, Перкота и Лирнес – ближайшие союзники Трои, подчиненные когда-то царю Париаме. Все эти люди – мои дальние родственники, переплетенные браками настолько прочно, что казнить их стало бы немыслимым кощунством. Меня не поймет даже собственная жена. Ну, подумаешь, малость возомнили о себе ее двоюродные братья, свояки и зятья. С кем не бывает. Нужно привести в чувство и пожурить, простив на первый раз.

Слепящая роскошь мегарона и обитый золотом трон подавила эту унылую деревенщину полностью. Им дали время осмотреться, пока я соизволю выйти. Цари сначала долго разглядывали высеченную в камне сцену моего боя с Аяксом, а потом перевели глаза на соседние стены, выложенные малахитом, порфиром и мрамором. Дикая пестрота отделки произвела на них нужное впечатление. Они, для которых расписная штукатурка – предел мечтаний, были совершенно уничтожены. Хотя нет, уничтожили их еще позолоченные быкоголовые статуи у входа. В мегароне их просто добили. Цари испуганно зыркали из-под бровей, видимо, пытаясь понять, целиком ли мое кресло сделано из золота, или только снаружи им покрыто. Я же сохранял торжественную загадочность, предоставив говорить своему глашатаю, который ради такого случая разоделся в разноцветные тряпки, браслеты и ожерелья.

– Господин наш Солнце вопрошает, – важно пропел он, озирая победительным взглядом униженных аристократов, – почему вы, давшие клятву верности царю Вилусы, не исполнили своего долга, как подобает почтительным сыновьям? Почему заставили осерчать величайшего? Почему заставили послать для вразумления целую армию? Разве мало было вам разорения от ахейского набега?

– Не могли мы уехать, – мрачно засопел Буруни из Перкоты, старший по возрасту. – Банды из-за Сангария идут один за другим. И из-за Проливов тоже. Мелкие вроде шайки, но прут и прут без остановки. Маса1 развалилась на куски. И все эти куски передрались тут же…

– Кто помешал вам отправить почтительный ответ, подобающий верным сыновьям? – упивался своим величием глашатай. – Разве ваше молчание – не оскорбление ванакса, повелителя Алассии, Аххиявы, Вилусы, Милаванды, Угарита и иных земель? Какого наказания достойны вы за свое деяние?

– Прощения просим у царя царей, – прогудели владыки, чьи горизонты после долгой дороги и посещения строящегося Энгоми самую малость раздвинулись.

Они ведь не слишком сильно отличаются от собственных крестьян. Два дня пути от родного городка до портового троянского кабака и рынка – вот край географии для этих людей. Больших походов там не было уже лет сорок, и они сидят дома, отбиваясь от налетов на собственные уделы. Да, точно! Сорок лет назад хетты приводили в чувство царство Арцава, раздробив его на несколько кусков. Вилуса тогда тихо отсиделась в сторонке.

– Великий государь дарует вам прощение свое! – важно возвестил глашатай, и по его сигналу в мегарон внесли новую одежду, куда более роскошную, чем была у царей раньше. С кистями, бахромой и отделкой пурпуром. Пусть деревенщина порадуется. Мне ведь еще пить с ними, выслушивать их слюнявые уверения в бесконечной любви и обещать свои милости…

Рабочий день не закончен. Двое послов из Талавы вошли и низко поклонились. Вопрос с ними уже был детально проработан писцами, и эта аудиенция лишь формальность. Этих мужей у нас хорошо знают, они уважаемые торговцы. Городок их лежит напротив Родоса, что мне на руку. Там роскошная гавань, огромное озеро, которое в мое время называлась Кёйджегиз, и полноводная река. Место замечательное, с плодородными землями и пастбищами, а потому туда без остановки лезут карийцы, доведя горожан до полного отчаяния. Они просятся в подданство, но я пока не стал их обнадеживать, не говоря ни да ни нет. Я милостиво пообещал им в ближайшее время приехать в гости, подарил новую одежду и отпустил восвояси.

– Кстати, – шепнул я Кассандре, когда почтительно трясущие бородами лувийцы выкатились из тронного зала, – что там с тем бунтарем из Трои? Как его… Бато! Ты вроде бы хотела решить проблему.

– Так он умер, государь, – недоуменно захлопала ресницами Кассандра. – Упал с коня! Расшиб голову так, что мозги аж по кустам разлетелись. Наверное, всадник он был никудышный.

– Как это? – изумился я, слабо понимая ее тонкий юмор после тяжелого трудового дня. – Он же знатный воин. Не мог он с коня упасть.

– Ой, – взмахнула та пухлой ладошкой, унизанной перстнями. – Там такая смешная история получилась. Я тебе сейчас расскажу…

* * *

Безымянный сошел с корабля в Трое, забросив на спину тощую котомку. Он пришел сюда на сидонской гауле, нанявшись гребцом. Назад он тоже уйдет так, когда наступит время. Гребцы – на редкость дурной народ, и они нужны всегда. Они нанимаются матросами на царские биремы, женятся по любви на первых встречных, гибнут в пьяной кабацкой поножовщине или без затей мрут прямо в море, обняв тяжелое орудие своего труда. Потому-то наняться в один конец тому, кто умеет ходить по Великой Зелени, сейчас просто раз плюнуть. Работы много.

Почему он стал Безымянным? Да потому что госпожа забрала его имя себе, как забрала его душу, сняв с креста. Он может теперь назвать любое имя, она дала ему такое право. Его сегодняшняя жизнь сытная и не слишком обременительная, но если он предаст, то в негаснущем жертвеннике Немезиды Наказующей сгорит фигурка из воска, и его душа развеется как дым, угодив сразу в Тартар, на вечные муки. И души его детей угодят туда же. В это Безымянный поверил свято, лишь только заглянул в бездонную синеву глаз богини-птицы, когда давал присягу. Там он прочитал свою судьбу и более не колебался ни секунды. Бывший вор сам выбрал свою новую жизнь, и она уж точно не хуже старой.

Порт Трои шумит вокруг, и Безымянный с любопытством оглянулся. Здесь куда малолюднее, чем в Энгоми, но народу тоже хватает. Ахейцы в коротких хитонах, носатые тирцы с холеными бородами и ханаанеи, завернутые в смешные тряпки. Чудное у них платье, и жутко неудобное. Весь этот народ куда-то спешит, спорит и торгуется, призывая своих богов. Еще бы! Ведь Троя – это город, соединяющий обитаемый мир и море Аззи2, за которым живут дикари с песьими головами и кентавры, полулюди-полукони. Оттуда, с востока, везут олово, а олово, как известно, – это слезы, которыми плачут горные демоны. Олово нужно всем, потому-то и летят сюда купцы со всех концов мира в надежде ухватить его подешевле. Да только шиш. Почти весь груз забирает себе царь царей, ванакс, сидящий на далеком Кипре. Это его писец выкупает объем у смельчаков, проторивших тяжелый путь на восток, давая лучшую цену на медь, ткань и зерно. Вольным купцам достаются сущие крохи с царского стола. Так-то!

Здесь, в Вилусе, лучшие харчевни и кабаки на всем побережье. И немудрено! Не день и не два приходится ждать почтенным купцам, когда боги ветров смилостивятся и позволят пройти в Проливы с парусом. Подняться в море Аззи на веслах невероятно сложно, уж очень сильно течение. Того и гляди подохнешь на скамье, из последних сил ворочая обтесанным дубовым бревном. Вот и приходится коротать время, оставляя оболы и драхмы в портовых заведениях, доверху набитых самой вкусной едой, вином и веселыми бабами.

– Еда! – в брюхе Безымянного призывно заурчало. – Котлета!

Жрец проглотил тягучую слюну, вспомнив последний изыск кухни, который, как обычно, пришел из акрополя в Нижний город. Рубленое мясо, перемешанное с луком, куда добавлена малая толика лепешки, смоченной в молоке. Мясо секут мелко-мелко, а потом делают из него аккуратный комок и запекают на сковороде, посыпая сушеным чесноком и пряными травами. Безымянный котлету съел прямо перед отплытием, в портовой харчевне, и до сих пор помнил ее волшебный вкус. Дурной тогда получился день. Он случайно зацепил локтем Гифию, известную всему порту склочницу, что сначала притворялась шлюхой, а потом звала стражу. Едва на суд не попал. Пришлось пообещать этой скверной бабе, что штраф-то он заплатит честь по чести, но потом навестит ее дома и удавит на собственных кишках. И указал, где стоит ее дом. Угроза подействовала. Когда подбежала прикормленная стража, у Гифии претензий уже не было. Вот что ласковое слово с людьми творит.

– Заночевать бы, добрый человек, – Безымянный зашел в харчевню, выделяющуюся из всех добротностью отделки и смазливыми личиками рабынь-подавальщиц.

– Ночь два обола, – равнодушно ответил трактирщик, сонный, как полежавшая на берегу рыба. – Лепешка – обол. Кувшин вина – обол. Девка – обол. Что брать будешь? Если ничего не будешь, проваливай. У меня тут приличное место, а не ночлежка для босяков.

– Мне все! – решительно заявил Безымянный, бросив на стол фасолинку драхмы, сверкнувшую в заходящем солнышке серебряным бочком. – Только дарданского вина дай мне, почтенный. Я всякое дерьмо не пью. Обол оставишь себе за труды.

– Вот даже как? – неожиданно остро глянул на него трактирщик. – А бабу какую тебе прислать? У меня разные есть.

– С Кипра, – широко улыбнулся Безымянный, и собеседник понятливо склонил голову. Он услышал нужные слова.

– Я после заката к вам зайду, господин, – переменил он тон. – Днем тут людно. Я все расскажу в подробностях.

– Стены слишком тонкие, – покачал Безымянный головой. – На берегу поговорим. Туда лепешку и вино принесешь.

Никакой бабы у него в ту ночь не было. Безымянный и раньше не путал дела и женщин, а сейчас и подавно. Нужное он услышал и теперь раскладывал сказанное по полочкам памяти. Голова его работала четко, как царское войско на параде. Один фактик цеплялся за другой, выстраиваясь в длинную цепочку, в которой не должно остаться слабых звеньев. Он спланирует каждое слово и каждое действие, тем более что задача казалась трудной лишь на первый взгляд. Нет ничего проще, чем убить человека, обладающего дорогостоящими слабостями.

Пять дней он потратил на слежку, хорошо продумав каждый будущий шаг. И вот, тем самым утром он лежал на широкой тропе в десяти стадиях от лачуг Нижнего города и ждал. Он хорошо умел ждать, наверное, лучше всего на свете. Он распластался за кустами на каменистой земле, выбрав местечко поудобнее. Тут тропа делала пологий поворот, на несколько мгновений скрывая от спутников того, кто скачет впереди. А его цель именно поскачет. Богач из знатной семьи, он купил дорогущего коня и дарданское седло, недоступное простым смертным. И теперь наслаждался прогулками верхом, далеко обгоняя не таких состоятельных спутников.

Безымянный не слишком вникал в то, кого ему нужно убить и за что. Не его это ума дело. Его долг – приказ выполнять. Хотя этот вроде бы мутит воду в городе, подбивая Вилусу на бунт. И у него даже начало получаться. Вон, мелких царьков две когорты пехоты вразумлять прибыли. Троя, увидев лихо марширующие колонны крепких парней с железным оружием, притихла, как дети в грозу. Все скользкие разговоры теперь велись только шепотом, а любовь к ванаксу у здешних богатеев выросла многократно. Настолько, что они не уставали кричать о ней на всех углах. Простонародью на это ровным счетом было наплевать. Ему все равно, кому подати платить. Хоть царю Париаме, хоть зятю его. Так при зяте хотя бы войны нет. Он куда больше людям нравится, чем старый царь, что подвел свой народ под ахейские копья. Недобрым словом поминают теперь покойного Париаму. И вроде погиб старик с честью, да только что до этого простым рыбакам и горшечникам, в горниле войны потерявшим близких и последнее достояние.

Безымянный всем телом ощутил дрожь земли и напрягся. Он приложил ладонь и почуял дробный перестук копыт, украшенных железными подковами. Еще одна роскошь, недоступная абы кому. Безымянный привстал, размял ноги и наклонился пару раз, разгоняя по жилам кровь. Тут его никто не увидит, а промахнуться нельзя, попытка будет всего одна. Он залез в свою котомку и достал оттуда три деревянных шара, соединенных тонкой льняной веревкой. Он хорошо научился работать с этим немудреным оружием. Смешная штука, несерьезная какая-то, но жутко действенная. А сегодня она и вовсе подходит лучше всех других. Ее Безымянный и выбрал после тщательных размышлений.

Из-за поворота выскочил всадник, прильнувший к конской гриве. Цель любила на этом отрезке пустить коня в галоп, наслаждаясь скоростью и бьющим в лицо ветром. Здесь широко, и даже если встретится повозка, разойтись с ней очень легко. Безымянный всмотрелся в лицо всадника. Он! Это он! Нет в этом ни малейших сомнений. Жрец выскочил на тропу, едва лишь конская морда пронеслась мимо, и метнул шары на веревке, спутав задние ноги дорогущего жеребца. Коня бросило в сторону, и он завалился набок, придавив всадника всей своей тяжестью.

Безымянный спешно бросился к нему, держа в руке увесистый камень с острыми углами. Он давно его приготовил. У него будет около минуты. Госпожа дала ему с собой странную стекляшку, наполненную песком, и жрец богини мщения не на шутку проникся величием своего нового знания. Он ведь раньше и не думал, что время можно измерить, как будто это амфора ячменя. Полезная штука в его деле.

– Эй ты, голодранец, помоги! – услышал он сдавленный голос. – Я тебе обол дам.

Безымянный приблизился на зов, и жертва, видимо, что-то такое прочитала в его глазах. Богач побледнел и раскрыл было рот, чтобы закричать, но удар ноги бросил его голову на камни. Безымянный потрогал его шею, уловив едва заметную ниточку пульса, поморщился недовольно, а потом подложил под висок принесенный булыжник и с силой ударил об него голову всадника. Осталось немного: срезать веревку с конских ног и скрыться в кустах. Кривой, необыкновенно острый нож висит на его поясе. Он любовно наточен за долгие часы ожидания. У Безымянного есть еще примерно сорок секунд, а потом из-за поворота покажутся слуги. Он должен успеть…

* * *

– Вот как-то так все и вышло, государь, – развела руками Кассандра. – Антенор прислал голубя. Пишет, что вся знать пришла в смятение. Люди усматривают в происходящем кару богов. Бато ведь присягу на жертвеннике Посейдона давал. Антенор в произошедшем тоже кару высших сил усмотрел, и изо всех сил этот слух поддерживает. А ведь я его в наши замыслы не посвящала.

И тут моя свояченица улыбнулась, показав милые ямочки на щеках.

– Кстати! – вскинулась Кассандра. – Скажи мне, государь, а почему ты все побережье не хочешь завоевать? От Трои до Милаванды – только мелкие княжества. Царства Сеха и Мира тоже ведь рассыпались на куски. Ты все их заберешь за пару лет.

– Даром не нужны! – отмахнулся я. – Сначала завоевать, потом удержать, потом защищать… Нет, сестрица, этот груз мне не унести. Я беру только то, что полезно для торговли, и не больше. Трои и Милаванды мне за глаза.

– Хм, – задумалась Кассандра. – Не могу я тебя понять. Братец Гектор уж точно воевал бы без передышки, с таким-то войском…

– Кстати, а что там наша Феано делает? – внезапно вспомнил я. – Я ее только за обедом и вижу.

– Учится, наряжается, по полдня сидит в своей новой ванной и бывшую царицу по щекам колотит, – без запинки оттарабанила Кассандра. – Очень наша девочка это дело любит, по щекам служанок бить. А тут целая царица. Кстати, две ее дочери теперь у меня в храме служат. Слишком красивые оказались. Феано их продала тайком, побоялась, что ты их себе оставишь.

– Вот ведь дура, – недовольно поморщился я. – А вроде бы умная. Давай-ка мы ее проверим. Если она глупость сделает, я лучше за фараона кого-нибудь из твоих племянниц выдам. Феано с такими замашками в Пер-Рамзесе больше вреда принесет, чем пользы.

– Провокация? – загорелась Кассандра, которая жутко любила всякие заковыристые задачки, щекочущие ее острый ум. Сдобными плюшками не корми, дай с людьми поиграть.

– Она самая, – хмыкнул я, едва подавив невольный смешок. – Слушай…

1 Маса – более позднее название – Мисия. Страна восточней Вилусы, за рекой Сангарий (совр. Сакарья). Соответствует южному побережью Мраморного моря.

2 Море Аззи – Черное море.

Глава 10

Феано придирчиво разглядывала себя в бронзовое зеркало, с неудовольствием отметив крошечный, едва заметный прыщик на нежной, изрядно побледневшей коже. Она давно уже не показывалась под солнцем иначе как в вуали или под зонтом, новой причудой богатеев Энгоми. Сложная прическа смиряла теперь буйную гриву смоляных волос, которые, искупанные в ароматных травах и маслах, лежали сейчас на спине, спускаясь ниже поясницы. Рабыня методично водила гребнем, стараясь не дернуть даже локона. Госпожа гневаться будет, ведь ее волосы – предмет зависти всего бабья Энгоми.

А вот для кого это все? – проскочила вдруг в голове Феано тоскливая мысль. – Для чего я живу? Наряжаюсь сама для себя. Господину моему я больше не мила, а на других мужиков мне и посмотреть нельзя. Живу как уродливая вдова на необитаемом островке. Даже приласкать меня некому. Так и увяну, ненужная никому.

– Аккуратней, старуха, – презрительно бросила она, ища, к чему бы придраться. Всех ее рабынь перевели заменили, отобрав даже Пиерис, которая была с ней еще со Спарты. Одна эта из старых осталась. Ее Феано вымолила у господина, для чего пришлось наплести ему с три короба всякой ерунды. Отказаться от услуг бывшей царицы было свыше ее сил. Она, прожившая первую половину жизни в полнейшей нищете, получала ни с чем не сравнимое наслаждение, когда осознавала, кто ей прислуживает.

– Аккуратней, я сказала! – резко вскрикнула Феано, сделав вид, что рабыня дернула ее за волосы. – Ты саму родственницу государя расчесываешь! Корова криворукая! Давно по щекам тебя не били?

– Давно, госпожа, – покорно ответила служанка. – Уже почти неделя минула. Не устаю радоваться вашей доброте.

– То-то же, – смилостивилась Феано. – Помни, кто ты, а кто я. Я настоящая госпожа, а ты грязь у моих ног.

– Это ты грязь, – услышала она спокойный голос. – Нищая рыбачка со смазливой мордой. Твоя душа чернее ног твоего отца. Ты не госпожа и никогда ей не станешь. Ты ведь просто голодная девчонка, которую прихоть богов вознесла на самый верх. Ты все время ешь и не можешь наесться. Рвешь и кусаешь все, до чего получается дотянуться, но твой голод неутолим. Знаешь почему? Потому что ты живешь так, как будто боишься заснуть здесь, а проснуться в своей хижине на охапке тростника. Если бы не наш господин, тебе смеялись бы в лицо. На тебя падает отблеск его славы, но тебе никогда не отмыться от своего прошлого, девочка. Ты не вылезаешь из медной ванной, но грязь на твоих ногах все равно видна за целый стадий.

Феано медленно встала и повернулась, не веря своим ушам. Это кто сейчас заговорил? Та старуха, которую она хлещет по щекам за малейшую провинность? Нет, это точно не она. Перед ней стоит совсем нестарая, уверенная в себе женщина с умным насмешливым взглядом. Скорее всего, ей еще и сорока нет. И она больше не боится свою госпожу. Да, ее лицо изрезаны морщинами, а волосы седы, но назвать ее старухой уже язык не поворачивается. Несомненно, она была очень красива еще совсем недавно, пока горе и потеря близких не подкосили ее, в один день отняв многие годы жизни. Было в этой женщине нечто неуловимое, что делало ее для Феано совершенно недосягаемой. И тогда девушка поняла, что ей никогда не стать такой, как бывшая царица, брошенная судьбой на самое дно. И эта мысль так ошеломила Феано, что она даже бить свою рабыню не стала. У нее просто не поднялась рука.

– Никогда тебе не стать настоящей госпожой, – с наслаждением повторила служанка и с победоносным видом сложила руки на груди.

– Но почему? – из глаз Феано, неожиданно для нее самой, брызнули злые слезы обиды, и она зарыдала, не стесняясь той, кого унижала столько времени. – Да что со мной не так? Чем я хуже тебя?

– Что с тобой не так? – прищурила глаз рабыня. – Для начала, девочка, настоящей госпоже не нужно постоянно кричать, что она госпожа. Все и так прекрасно это знают. А если она орет об этом на всех углах, значит, сама не уверена до конца. Не уверена настолько, что приходится напоминать об этом самой себе.

– Еще скажи! – жадно посмотрела на нее Феано.

– Еще? – снова усмехнулась рабыня, которая точно знала, что эта самовлюбленная дрянь скоро прикажет забить ее палками или заморить голодом. – Это мать тебя в детстве по щекам хлестала? Ты ей возвращаешь эти оплеухи?

– Тетка, с которой я после смерти матери жила, – всхлипнула Феано, в душе которой как будто что-то сломалось. – Завидовала мне, гадина, продать хотела за меру ячменя. Почти уж продала…

– Но ты же родня господину, – изумленно посмотрела на нее рабыня.

– Дальняя очень, – махнула рукой Феано, которой придуманная жизнь давно уже заменила правду. – Мы совсем бедно жили.

– Оно и видно, – поджала губы рабыня. – Ну что, на поля меня теперь отправишь? Или сразу палками прикажешь забить, чтобы я больше не мучилась?

– Нет, – решительно сказала Феано, минутная слабость которой прошла совершенно. – Ты останешься со мной, и больше я тебя даже пальцем не трону, Асия.

– Это еще почему? – растерялась рабыня, которую в этом доме еще ни разу не назвали по имени.

– Я предлагаю тебе сделку, – Феано чеканила каждое слово. – Нерушимую, как у царских купцов. Я уеду отсюда, а ты получишь мой дом, моих рабынь и мою жизнь. Только свою ванну я тебе не отдам. Я ее с собой заберу. Клянусь Великой Матерью, что все, что я сказала, истинная правда.

– Цена велика. Чего же ты хочешь получить, давая столько? – недоуменно посмотрела на нее рабыня.

– Ты сделаешь так, чтобы больше никто и никогда не смог разглядеть моих грязных ног, – невесело усмехнулась Феано. – Ты считаешь, что я полная дура? Думаешь, я сама не понимаю этого? Научи меня вести себя, как госпожа, и ты увидишь, что я умею быть благодарной. Ты ведь даже не представляешь, что меня ждет в скором времени.

– Почему это я не представляю? – усмехнулась рабыня. – Тебя замуж за какого-то царя хотят отдать. Для чего бы тебе еще языки учить и грамоту? Кстати, я сама говорю и пишу на аккадском, на языках хеттов и ханаанев. Знаю про их обычаи и про то, как они ведут дела. Могу кое-что подсказать. Тут у владык много жен и наложниц. Если не хочешь стать одной из многих, нужно стать не такой, как все.

– Какой нужно быть? – жадно спросила Феано, которая и сама смутно догадывалась об этом.

– Нужно быть не только женой, но и верным союзником своему мужу, – пояснила царица. – Чтобы был хотя бы один важный вопрос, в котором он мог бы опереться на тебя. И тогда, поверь, тебе будет плевать, сколько лет его новой наложнице. Ты все равно останешься самой любимой и желанной из всех. Но эта задача не для кичливой деревенщины, девочка. Твоя судьба – сиять год-другой, родить никому не нужное дитя, быстро отцвести, а потом доживать свой век всеми забытой, в кругу таких же злобных, завистливых гусынь.

– Я ни за что не буду жить так, – отчеканила Феано. – Лучше в петле удавлюсь. Ты услышала мое предложение, Асия. Договор?

И она протянула своей рабыне ладонь. Феано, лицо которой сейчас напоминало прекрасную каменную маску, страшно жалела, что показала слабость. Но сделанного уже не вернуть. Бывшая царица внимательно посмотрела на свою хозяйку, словно не узнавая, а потом решительно пожала руку в ответ. Она, прожившая непростую жизнь, пребывала в полнейшем недоумении. Та, кого она ненавидела всей душой, сегодня смогла изрядно ее удивить. Что же, ей будет что доложить госпоже…

* * *

– Кис-кис-кис… – я приманивал котейку, а он не шел ни в какую.

Пегий разбойник смотрел на меня подозрительно и недоверчиво дыбил шерсть. Тут, на Кипре, коты живут рядом с людьми с незапамятных времен(1), но они все равно какие-то диковатые. Мышей ловят, но здешним детям и в голову не приходит потаскать их за хвост, ибо чревато. Это скорее отношения партнеров, чем хозяина и домашнего питомца. Люди поставляют кошкам мышей, а кошки их едят. И чем лучше они ловят мышей, тем лучше живут люди. Так что еще большой вопрос, кто кого приручил. Потому коты ходят здесь важные, а залезть на руки и душевно помурлыкать им и в голову не приходит. Обидно!

– Найдите маленьких котят и принесите во дворец, – приказал я. – Поить молоком, потом постепенно давать свежую рыбу. Пусть приучаются к людям.

Главный писец Акамант проглотил слюну и, не моргая, сделал пометку в пергаменте. Он давно уже отучился удивляться. Особенно сейчас, когда в засушливой долине Месаория впервые появилась вода. Да, в тирании и божественном статусе есть немало плюсов. Например, можно из тысячи квадратных километров плодородной земли забрать себе в теменос всю тысячу, и никто и слова не посмеет сказать. Можно пригнать несколько сотен человек и заставить их копать канавы, в которые потом уложили большие глиняные трубы. Через каждые двести шагов каменщики сделали небольшую цистерну-накопитель, она же колодец, плотно закрытый крышкой. В нашей ситуации позволить реке просто впадать в море – безумное расточительство. На Кипре – каждая капля воды на вес золота(2).

Здесь будут разбиты мои сады. Инжир, миндаль, олива, виноград и гранат – это святое. На Кипре все это великолепие само растет, не требуя полива. Я же хочу фисташку высадить и финиковые пальмы, благо климат почти что позволяет. Здесь, около Энгоми – еще не факт, а вот на крайнем юге, у Китиона финиковая пальма приживется точно. Это дерево не любит холод, зато любит воду, потребляя ее по два ведра в день. Посмотрим. Получится, значит получится. Нет, так нет. Долго ли срубить. Я же не крестьянин, который трясется над каждым клочком земли. Я могу позволить себе небольшие эксперименты.

На Кипре растут дикие груши. Они мелкие и очень терпкие. Есть здешние груши можно, но удовольствия от этого никакого, потому как сырые они почти несъедобны. Рот вяжет невыносимо. Их приходится варить или запекать, чтобы они стали хотя бы чуточку слаще. Груши из Ханаана куда вкуснее, и мне уже привезли полсотни саженцев в глиняных горшках. Тоже не блеск, но их хотя бы можно откусить. В садах микенских царей издревле выращивают айву. Ее мне привезли тоже, как и кизил, и дикую вишню из Тархунтассы. Слив, персиков и апельсинов в этом времени нет и в помине. Многих видов ягод и фруктов еще просто не существует, ведь они – игра случая, природные гибриды, возникшие из-за переопыления. В Китае точно есть мандарины и яблоки, да только где тот Китай…

Из Египта к нам приехал арбуз. Он маленький, совершенно несладкий, а его семечки египтяне едят так же, как в мое время ели тыквенные. Сладких сортов тут нет, но ведь нужно же с чего-то начинать. Семена дыни привез Кулли из Вавилона. Дыни там выращивают издревле, но они мелкие, продолговатые и водянистые. По виду и вкусу напоминают большой огурец. Их даже едят с солью. И арбуз, и дыню используют скорее как источник воды, ибо вкус у них, мягко говоря, невыдающийся. Здешняя морковь больше похожа на репу, а капуста не имеет привычного кочана, одни листья. В общем, работой мои будущие мичуринцы на ближайшие столетия обеспечены.

– И грецкого ореха тут тоже нет, – привычно бурчал я. – Вот ведь подлость какая! Живу в Греции, а грецкого ореха нет. Непорядок! Я бы такой сациви сделал! Просто пальчики оближешь. Кстати, о сациви!

Я повернул в сторону загона, где под надежной охраной поселилось два десятка цесарок. Их привез из Египта Рапану. Ему, поставившему на откат самого визиря, теперь было можно многое. Надо сказать, цесарки и в Египте – штука довольно редкая. Это ведь баловство для богачей, которые могут позволить себе изводить зерно на свои прихоти. Люди попроще предпочитают гусей и уток, которые кормятся сами на нильском мелководье. Кур на обозримом пространстве пока что не наблюдается, а то, что я считал курами, оказалось именно цесарками, существами невозможно шумными и суетливыми. Они несутся гораздо хуже кур, но за неимением лучшего придется довольствоваться именно ими.

– Когда дадут потомство, выпускайте их на огороды, – приказал я. – Там, где растет лук, чеснок и пряные травы.

– Зачем, царственный? – не выдержал моих причуд Акамант.

– Они слизней жрут, – любезно пояснил я. – Полезная птица.

– Понял, – ошалело кивнул главный писец и снова что-то черкнул на листе папируса. Вот ведь бедолага. Он еще не знает, что когда деревья подрастут, я познакомлю его с такой штукой, как прививка. Вот он удивится-то…

Неспешный шаг моего Борея нагонял дрему, но растущие стены Энгоми показались уже совсем скоро. В этом месте, со стороны старой крепости, их начали возводить в первую очередь. Мой дворец займет южную часть города, опоясанный вторым рядом укреплений. Первые ряды выкладывают из огромных каменных блоков. Оказывается, есть еще мастера на Пелопоннесе, которые знают, как это делать. Предки не дураки были, и не из-за пустой прихоти строили укрепления из чудовищно огромных камней. Те же ассирийцы на раз пробьют кирпичную стену таранами, а потом разберут ручными кирками. Их злая сила зреет в горах и вот-вот прорвется наружу. Нужно уже сейчас готовиться к тому, что искусство осады скоро уйдет на совершенно недосягаемую высоту. Столица ведь не на одно столетие строится.

На три человеческих роста выложим стены камнем, а там уже пустим кирпич, подняв их еще на столько же ввысь. Лестницы на такой высоте совершенно бесполезны, а осадные башни нужного размера еще нужно построить. А если их и построят, они станут отличной мишенью для тяжелых баллист, которые я установлю. Мы уже пробуем делать такие, но пока что мои мастера лишь в начале пути, они идут путем проб и ошибок. Подбирают сорта дерева, размеры и пропорции. Прототипы пока живут недолго, но я не унываю. Камнеметы есть уже вполне приличные. Треть таланта могут забросить на две сотни шагов. Совершенно безальтернативная штука по этому времени.

Огромные стада коров скоро разведут на моих землях, а на заготовку жил я брошу лучших людей. Каждого вола на Кипре будут знать по имени, а когда он умрет, сухожилия с его задних ног и шеи бережно вырежут, промоют в проточной воде и замочат в уксусе. Их высушат в темном месте и будет бережно хранить, не давая пересохнуть. Тонкое дело все эти баллисты и катапульты, и совершенно неподъемное для мелких царьков.