Текст книги "Гнев Несущего бурю (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

В то же самое время. Вавилон.

Кулли земли под собой от счастья не чуял. Верблюды! Да, дорого. Да, пришлось еще нанять за приличные деньги целую семью арабов, без которых эти звери не слушаются команд. Но оно того все равно стоит. Эти верблюды – просто чудо какое-то. Они тащат на спине семь талантов груза, жрут в дороге всякую дрянь и пьют раз в неделю. Караван почтенного купца, тамкара царя Кипра, произвел в Вавилоне настоящий фурор. И своей тягловой силой, и товарами, пришедшими с запада. Пришедшими впервые с тех самых пор, как арамеи перерезали старинные торговые пути, уничтожив города, стоявшие на них.

– Что тут у нас? – любимая женушка Цилли-Амат трясущимися руками вскрывала один хурджун за другим, жадно разглядывая привезенное мужем.

– Это железные ножи, дорогая, – терпеливо пояснял Кулли. – А это лен из Египта… А это горшки из самих Микен. Видишь, какая искусная роспись! Ох! Ты бы знала, каких трудов стоило их довезти. Нипочем не возьму их больше.

– А золото? – жадно впилась в него Цилли. – Маленькие кругленькие статеры? Ты их привез? Я ужасно по ним соскучилась!

– Ты хотела сказать, по мне соскучилась? – удивленно посмотрел на нее Кулли.

– По тебе, по тебе, – сварливо отмахнулась от него Цилли. – Так привез или нет?

– Привез, – улыбнулся в бороду Кулли. – А ты скупила олово?

– Все, как ты сказал, – кивнула женушка. – Забрала почти все, что было в Вавилоне. Цены тут же взлетели на треть. Надо бы остановиться, мой дорогой. Рынок шумит. Хвала богу Набу, мне хватило разумения сделать это через нескольких разных людей.

– Ты считаешь, нас призовут к ответу? – взглянул на нее Кулли.

– Думаю, стоит попридержать колесницу нашей жадности, – поморщилась Цилли. – Тут сейчас не любят слишком удачливых и слишком богатых. Дела в Вавилоне плохи как никогда, а скромность – лучшая защита от алчных вельмож.

– Такого раньше не было, – удивленно посмотрел на нее Кулли. – Все стало так скверно?

– Ты даже не представляешь, насколько, – снова поморщилась Цилли. – На словах законы священны, и собственность тоже. А на деле тебя могут обвинить в неподобающих поступках и отнять все. Заявят, что твои жертвы богам неприлично малы. Или что ты непочтительно отозвался о нашем государе, да продлятся дни его…

– Я понял, – нахмурился Кулли. – Устрой мне встречу с царем.

– Чего? – уставилась на него жена. – Ты спятил, муженек? Может быть, ты захочешь встретиться сразу с богом Мардуком?

– У меня с собой послание из Энгоми, – пояснил Кулли. – И я облечен полномочиями посла. Я вручу подарки и договорюсь о безопасности для товаров. Господин поручил мне это сделать.

– Ну, раз так… – лицо Цилли просветлело. – Да, мой отец знаком с господином Ша тамкари, старшим купцом. Он близок к трону. Это может сработать. В прошлый раз тебе повезло, ты весь товар продал нам, да и было его немного. Сейчас о тебе говорят на всех углах. Так что даже мотка ниток не вздумай продать из этого каравана. Писцы расценят это как обман дворца. И тогда, муж мой, тебе очень сильно повезет, если у тебя всего лишь отберут товар. Ты не представляешь, как страшно становится жить.

Царский дворец возвышался над городом массивной ступенчатой пирамидой из сырцового кирпича, переложенного тростником. Его стены толщиной в три человеческих роста, покрытые потрескавшейся белой штукатуркой, хранили следы недавнего ремонта. Их кое-где подмазали свежей глиной, еще не успевшей потемнеть под солнцем. Дворец – это город в городе. Сотни людей тут живут и трудятся.

Главные ворота обрамляли две грубо отесанные базальтовые стелы с высеченными изображениями царя, принимающего дань от покоренных народов. Между ними зиял проход с порогом из единственного блока цветного гранита – трофея, привезенного победоносными государями из каких-то далеких земель. Стражники-копьеносцы посмотрели на Кулли и равнодушно отвернулись. Его тут ждали.

Двор за воротами оказался застеленной неровными каменными плитами площадкой, окруженной низкими кирпичными строениями с плоскими крышами. В углу дымится общественная печь – рабы в потрепанных передниках вынимают из нее свежие глиняные таблички для царского архива. Запах обожженной глины смешивается с ароматом тлеющего кедрового дерева из жертвенника Нинурты – простой каменной чаши, в которой Кулли углядел обугленные косточки ягнят.

Тронный зал роскошью отнюдь не поражал, ведь лучшие времена Вавилона остались давно позади. Из пола, выложенного плитами желтого известняка, росли колонны потемневшего кедра, теряющиеся в полутьме потолков. Они выложены чеканными листами меди, что кое-где отошли от дерева за давностью лет. Стены покрыты штукатуркой. Краски на ней не подновляли уже давно, но фигурки царей, топчущих своих врагов, Кулли все же разглядеть смог.

В центре на невысоком возвышении стоит трон – массивное кресло из черного дерева с подлокотниками в виде львиных голов. За ним на стене висит круглый щит из воловьей кожи с вытесненным изображением дракона Мушхуша – единственное яркое пятно в этом аскетичном помещении.

Кулли лежал перед троном, распростершись ниц. Он терпеливо ждал. Попасть на прием к повелителю четырех сторон света оказалось проще, чем он думал. Всего-то троим вельможам занесли подарки, и вот уже ты проходишь ритуальное омовение, надеваешь нарядные одежды и идешь по коридорам дворца, чтобы попасть в тронный зал. Мардук-апла-иддин изволит выслушать его как бы мимоходом, между прогулкой на лодке и обедом. Так решили после раздумий господа Ша тамкари и Суккаль-махху, великий сановник. Нельзя причинить урон достоинству самого царя, когда к нему прислали вместо знатного воина, облеченного властью, какого-то купчишку.

Впрочем, такое случалось, и довольно часто. Тамкары могли привезти послания от своих царей, но в этом случае все разговоры не выходили за рамки торговли. Купеческие караваны сшивали разные земли, словно иголка с ниткой, проникая в самые далекие страны. И чем хуже шли дела у царей, тем больше ценили они тех, кто вез им пошлины. Вавилон, дела которого в это время оказались плохи как никогда, отмахнуться от такого гостя не мог. Это все же торговый город.

Вот потому-то Кулли подвергли весьма умеренным унижениям и приняли довольно быстро. И даже стоило ему это совсем недорого. Царь Мардук-аппла-иддин, хоть и считался правителем слабым, идиотом не был точно. До него уже донеслись слухи о неслыханно богатом караване, пришедшем с запада, прямо сквозь земли, захваченные арамеями.

Царь был мужчиной молодым и любопытным, а то, что дела в его царстве текли скверно, не его вина. Величайшие империи качались и падали, один лишь проклятый Элам набирал силу. Но пока в Вавилоне правит брат жены эламского царя, стране ничего не угрожает. Великий воитель Шутрук-Наххунте Эламский не даст в обиду мальчишку на вавилонском троне.

– Ничтожному позволено говорить, – услышал Кулли.

– Великий царь, солнце народов, избранник Энлиля! Царь царей, чья слава как Иштар! – произнес купец, так и не встав с пыльных плит пола. Встать ему пока не разрешали. Да и разрешат ли еще, неизвестно.

– Мой господин говорит так: К Мардук-апла-иддину, великому царю, царю Вавилона, любимцу Мардука и Шамаша, от Энея, царя Ахиявы, Алассии, Угарита, Вилусы и многих островов Великого моря, твоего брата, послание. Да пребудут в мире боги наши.

– Великий царь вопрошает! – услышал Кулли надменный вопрос. – Неужели Алассия, Вилуса и Аххиява могут быть под одной рукой? Такого не случалось от начала времен.

– Я клянусь в этом богом Посейдоном, которого почитаю, – ответил Кулли. – И богом Мардуком тоже.

– Тебе дозволено преподнести дары! – сказали ему.

Этот момент Кулли обсуждал с господином долго, и каждая мелочь имела значение. Верно тогда сказал господин: у тебя никогда не будет второго шанса произвести первое впечатление. Кулли потом еще долго обдумывал глубочайшую мудрость его слов. Потому-то сначала на террасу вышел раб с серебряным подносом, на котором стояла чаша, наполненная драхмами. Потом внесли позолоченный шлем, украшенный яркими перьями, за ним доспех из железных пластин, а после – бронзовый щит с такой искусной чеканкой, что царь без стеснения начал гладить его пальцами и в восторге причмокивать губами. После них вошел раб-нубиец, который держал перед собой золотой поднос, на котором стояла золотая чаша, изукрашенная сценами боев. Чашу доверху наполняли золотые статеры, один из которых царь тут же потребовал себе, нетерпеливо махнув рукой. Он вертел его в пальцах, чуть ли не обнюхивая. И судя по кислому выражению лица, понял назначение маленького слитка с головой быка сразу же. Завершил водопад подарков железный кинжал с рукоятью, украшенной янтарем. И этот последний факт потряс присутствующих до глубины души. Янтаря тут не видели так давно, что уже и позабыли, как он выглядит.

– Повелитель четырех сторон света, любимец Энлиля и Шамаша благосклонно взирает на дары своего брата, царя Аххиявы и Алассии, – торжественно провозгласил глашатай. – Его послам отныне позволено не простираться ниц. Им надлежит лишь отдавать поясной поклон, как слугам равного. Тебе дозволено встать, купец, и передать свое прошение.

Кулли встал, впервые за все время увидев, куда и к кому его, собственно, привели. Царь был молод, но изо всех сил сохранял торжественность, порываясь вскочить и рассмотреть подарки со всем тщанием. Но дворцовые церемонии незыблемы. Царь досидит до конца, подобный статуе, выпятив вперед молодую еще бороденку.

– Семь раз и семь припадаю я к стопам властелина четырех сторон света и любимца богов, – начал Кулли. – Пусть царь позволит нам торговать в его земле, и мы наполним его склады золотом и иными товарами!

– Рынки Вавилона отныне открыты для слуг брата величайшего, – услышал Кулли. – Поведай нам, что за странные звери привезли товары в центр мира? Разве не для мяса и молока разводят его племена хапиру в дальних землях?

– Это верблюд, о любимец богов, – смиренно ответил Кулли. – Великого труда и гор серебра стоило привезти их в Угарит…

– Ты дважды сказал Угарит, купец? – услышал он голос глашатая. – Разве Угарит не пал под ударами морских разбойников. До нас доносятся странные слухи об этом городе, но они не вызывают доверия. Мы давно не видели людей с той стороны пустыни. Эбер-Нари, Страна за Рекой, стала непроходима для наших купцов.

– Угарит снова ожил, господин, – ответил Кулли. – И если величайшему будет угодно, то поток товаров с запада обогатит его сокровищницу обильными пошлинами.

– Ты будешь щедро вознагражден, купец, – услышал Кулли. – Царь царей дозволяет тебе носить бахрому на одежде, подобную той, что носят царские слуги, и ожерелье из лазуритовых бусин, дарующее право на свободный проход во дворец. Ты получишь право первым выбирать товары для покупки на царских складах. Ты удостоишься чести присутствовать на царском обеде, где тебе в знак особого благоволения вручат бычье ребро, жареное на углях с солью и тмином. Ты также получишь глиняную табличку с надписью: «Кто причинит вред сему купцу – заплатит 10 мин серебра царской казне»(1).

– Да славится повелитель, – низко склонился Кулли. – Я прах у его ног.

– Ты получишь ответные дары, соответствующие тем, что вручил нам наш брат, царь Эней, – продолжил глашатай. – Что жаждет сердце твоего господина, купец?

– Возьму цветных тканей, – не стал ломаться Кулли, – груз фиников и жемчуг. Можно что-то одно, на усмотрение повелителя.

– Ты услышан, купец, – возвестил голос. – Тебе дозволено поцеловать край одежды величайшего. Да хранит тебя на дорогах бог Шамаш.

Возвращение домой вышло триумфальным. Кулли, раздуваясь от гордости, чмокнул в щеку жену, которая повисла на его шее, глядя обожающими глазами. Она даже повизгивала от нетерпения, чего никогда не случалось в ожидании супружеских ласк. Почтенную Цилли-Амат возбуждали совершенно другие вещи.

– Ну, рассказывай все с самого начала! – заявила она, когда Кулли степенно съел лепешку и запил ее свежайшим пивом, потягивая его через серебряную трубочку.

Кулли, важничая, рассказал ей все в мельчайших деталях, а лицо его ненаглядной вытягивалось тем больше, чем дальше заходил рассказ. Когда же Кулли завершил свою речь, описав запах мирры, который источала одежда царя, Цилли, наконец, прорвало.

– Я правильно поняла, – встала она, воткнув руки в бока, – что платить «входное серебро»(2) мы будем все равно? Даже на свои собственные товары!

– Э-э-э… да, – растерянно посмотрел на нее Кулли.

– И даже плохонького участка земли тебе не дали? – жена свирепела на глазах. – Не в собственность! Я о таком и помыслить не могу. Просто в пользование!

– Не дали, – понурился Кулли, радужное настроение которого пропало без следа.

– И даже правом на беспошлинную торговлю медью на стали награждать? – глаза купчихи полыхали таким жутким огнем, что Кулли пробрало до печенок.

– Нет, – тихо ответил он.

– Ну и зачем ты туда ходил? – Цилли насупилась, став похожей на сердитую сову. – Поцеловал тряпку, получил право прохода во дворец, а на завтрашнем обеде обглодаешь кость в виде особой милости. Ах да! Если тебя ограбят, то деньги за это заплатят не тебе, а в царскую казну. Ну и скупердяй наш государь, да продлит Мардук его годы! Он ведь даже на твоих побоях заработать хочет!

– Скупердяй, – понурился Кулли. – Ну так все равно, торговать-то позволил. И благоволение выказал.

– Еще бы он его не выказал, – хмыкнула дражайшая половина. – Слухи ходят, что в его казне есть только эхо. А ни серебра, ни золота, ни даже меди там давно уже нет. Это он тебе должен край платья целовать, а не ты ему! Ох, и злая я сегодня, муж мой! Давай-ка ты в следующий раз, когда к нему пойдешь, землю попросишь и право на беспошлинную торговлю. Хотя бы на малую часть груза.

– А зачем я к нему пойду? – пригорюнился Кулли, но тут же махнул рукой. – А, ладно! Придумаю что-нибудь, а мой царь подарки даст. Не из своего же кармана мне платить.

– Карман? – подняла голову Цилли, и ее ноздри раздулись, как у гончей, взявшей след. – Что такое карман? У тебя есть какой-то карман, и там лежит серебро, о котором я не знаю? Если так, тебе конец, лживое отродье демона Зу!

– Да вот же карман! – купец показал ей последний писк кипрской моды, захватывающий города на побережье со скоростью, подобной налету шайки шарданов. – У меня всего два кармана. А есть люди, что и десять делают. Очень удобно, жена моя.

– Хм… – задумалась Цилли. – В этом что-то есть. Все лучше, чем кольца на шнурке носить, или браслеты на руках. Я прикажу себе сделать такой. Только не сбоку, куда любой бродяга залезет. А прямо у сердца!

– И то правда, – кивнул Кулли. – У сердца, оно точно в сохранности будет. Я, женушка, еще одно местечко знаю. Хотел бы там поискать у тебя кое-что.

– Ладно, пошли в спальню, – вздохнула Цилли. – Надо же наследником обзаводиться. А то что-то мы с тобой занимаемся этим самым, а я все никак не понесу.

– Ты моя козочка, – Кулли ухватил жену за тощие телеса. – Я скучал по тебе!

– Я тоже скучала, – внезапно призналась Цилли-Амат, обняла его за шею и продекламировала.

О Думузи, сладость сердца моего!

Твои ласки – как финиковый мёд,

Твоё прикосновение – как спелый плод.

Возьми мою грудь, как сладкий плод,

Вложи свою руку, как пояс,

Как ткань из Гуабы, оберни меня!(3)

Через какое-то время, утомленный супружеским долгом, Кулли сладко задремал. А его ненаглядную супругу, как и случалось с ней после таких моментов, с головой накрыла тяга к умственному труду.

– Эй! Муженек! – ткнула она его в бок острым локтем. – Ты там не спишь?

– А? Что? – вскочил Кулли. – Да что же ты меня вечно будишь, жена? Я тебе как-нибудь спросонок по зубам съезжу и сделаю вид, что принял за разбойника. Немудрено ошибиться, кстати…

– Да проснись ты, – недовольно сказала Цилли. – Все бы тебе спать. Одна я работать за нас обоих должна. Пока ты на мне пыхтел, я тут придумала кое-что. Мы с тобой, муженек, хорошо заработать можем.

– Неужели? – поинтересовался Кулли. – После знакомства с нашим повелителем, да продлятся дни его, меня начинают терзать скверные предчувствия. Мне кажется, скоро в Вавилоне будет опасно слыть уж очень богатым, моя дорогая. Слишком много голодных воинов вокруг. А ты уже придумала, как нам заработанное сохранить?

– Нет! – мрачно ответила Цилли-Амат. – Не придумала пока. Можно, конечно, на Кипре оставить, в твоем доме. Но я лучше удавлюсь, чем расстанусь со своим серебром. Проклятье! Но мысль-то все равно хорошая. Слушай!

1 Здесь перечислены реальные привилегии, даваемые купцам вавилонскими царями.

2 Входным серебром в Вавилоне называли пошлину, которую платили по прибытии в город.

3 Приведенный гимн – Шумерская поэма о священном браке Инаны и Думузи (XXI в. до н.э.)

Глава 3

Год 3 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный. Энгоми.

Замковый камень в арку акведука египтянин Анхер клал сам, не доверив эту честь никому. Это я знаю точно. А вот команду разрушить земляную перемычку между рекой и будущим водохранилищем дал верховный жрец Посейдона, который приехал сюда специально для этой цели. Гелен, одетый в длинный белый хитон и золотой венок, пропел какой-то гимн и взмахнул рукой. Рабочие ударили мотыгами, и под восторженный рев толпы поток воды лениво потек в нужную сторону, размывая хлипкую дамбу. Они же потом перегородили старое русло корзинами с камнями и глиной, навсегда повернув реку в рукотворную ложбину.

Вода заполняла котловину водохранилища несколько дней, а население Энгоми и приезжие купцы густо облепили его берега. Люди смотрели на происходящее молча, не мигая и, кажется, даже не дыша. Они и подумать не могли, что такое возможно. На этом водохранилище две плотины, а рядом с последней стоит акведук высотой метров шесть. Его наполняет колесо, движимое силой течения. К лопастям жестко приделаны десятки ведер, которые опрокидываются в желоб, создавая веселый ручеек, который приходит в город и разносится по глиняным трубам в цистерны, обмазанные смесью извести и пуццолана. Цистерны по кругу соединены переливными трубами, которые отправляют избыток воды в сторону царских огородов, разбитых в окрестностях города.

– Люди тут даже ночью стояли, государь, – шепнул Акамант. – Смотрели на воду. Все говорят, что вы истинный сын Морского бога, раз реку смогли укротить. А теперь в это даже заезжие сидонцы уверовали, я сам разговоры слышал. Великое дело сделано.

– Погоди, – ворчливо сказал я. – Вот как во дворец воду проведем, тогда узнаешь, что такое укротить реку. Ты даже не представляешь, как надоело из тазика мыться!

– Так у нас там колодцы, а дворец на горе стоит, – непонимающе посмотрел на меня мой премьер-министр. – Как туда воду поднять можно?

– С помощью двух колес и одного осла, – загадочно произнес я, и Акамант погрузился в озадаченное молчание.

Позади меня сгрудилась целая толпа знатных дам. Они выглядывают из окон своих носилок, и на лицах многих из них написан суеверный страх. Страх написан даже на лице моей жены. Креуса обнимает детей и шепчет какие-то молитвы, отгоняющие злых духов. Кассандра, напротив, весела и пышет задором, а вот Феано задумчива. Она уже знает свою судьбу и отложила в своей хорошенькой головке еще одно новое знание. А вдруг пригодится. Поразительная женщина, наделенная неимоверно цепкой памятью. Она знает чудовищное количество песен, сказок и веселых историй, запоминая накрепко все, что слышала хотя бы раз. Она читает и пишет на языке египтян и аккадском, не говоря уже о том койне, на котором болтаем мы. Какой-то общий язык рождается в этой части моря, в нем каждый народ может найти знакомые слова.

Энгоми разрастается. Новые улицы размечают севернее, там, где должен был бы встать город Саламин. То, что порт моей столицы скоро занесет илом, видно уже сейчас. Лагуна, куда впадает Педиеос, мелкая, а ее берега топкие, как у колхозного пруда. Это место скоро превратится в соленое болото, надо его бросать. Новый порт строят севернее. Каменные причалы, выдающиеся в море, молы, отсекающие волну, и множество складов. Такие у меня планы на это место. От дворца до порта проложат широченную дорогу, которую застелют каменными плитами, а вдоль нее построят одинаковые дома с портиками, укрывающими прохожих от солнца. Уже размечены новые площади, места под рынки и водяные цистерны. Ни один дом не построят без моего разрешения, а те, что уже стоят, снесут безо всякой жалости. Здесь будет моя столица. Не хуже ведь я какого-то Рамзеса. Не хуже и совершенно точно богаче. По крайней мере, в недалеком будущем. Дайте только реализовать все планы, потому что сейчас я живу от одного привоза серебра с Сифноса до другого.

– Почта пришла, царственный, – аккуратно напомнил мне Акамант, и я, вздохнув, повернул коня в сторону дворца. Я тоже люблю смотреть на текущую воду и горящий огонь, но работа не ждет.

В последний раз такое удовольствие я получал, когда, еще будучи подростком, бросил дрожжи в уличный сортир соседа по деревне. Мы с мальчишками полезли в колхозный сад за яблоками, а он одному из нас в зад солью выстрелил. Ох, и дурак я тогда был… Аж вспомнить приятно.

Голуби с Пелопоннеса летели каждые две недели, приводя меня в самое благодушное настроение. Нечего оказалось противопоставить тамошним басилеям моему ураганному чувству юмора. В плане торговли они зависели от меня на все сто сорок шесть процентов, а небрежное устранение афинского царька и раздел его земли между беднотой поселили в сердцах отважных воинов панический ужас. Они даже представить себе не могли, что так можно поступать с родовой знатью. В их понимании происходило нечто, сравнимое с извержением вулкана. Ни один царь не победит свой собственный народ. Это шкурой чует любой козопас. Люди, которые рубились под Троей в первых рядах, теряли мужество и отказывались верить в происходящее. Они уходили в запой, понимая, что на ту силу, которую им явили, ответить просто нечем. Впрочем, и отвечать особенно некому, война выбила лучших. И вдобавок к этому не осталось наиболее авторитетных и харизматичных вождей. Старик Нестор умер, Агамемнон умер, Диомед с горсткой верных людей уплыл в Италию, а Менелай сидит в Спарте и не отсвечивает. По слухам, он так и не простил свою жену, а та отвечала ему ледяной ненавистью. Собравшаяся было коалиция, которой объяснили, как пойдут дела в случае мятежа, быстро развалилась. Самый буйный и самый богатый из царей – Фрасимед Несторович Пилосский, оставшись в одиночестве, сделал вид, что ничего не было, и отправил в Энгоми очередной караван с шерстью и маслом. А такие цари, как Комет Аргосский и его отец Сфенел, даже слышать ни о каких восстаниях не хотели. У них же Навплион под боком, и аргосские корабли с керамикой, тканями и оливками во всех видах шли в Энгоми непрерывным потоком. А обратно в Арголиду шел поток серебра, золота, льна, железа, слоновой кости и прочей роскошной ерунды. Так что пробовали бузить только обедневшие аркадяне, не имевшие выхода к морю, да случайно уцелевшие царьки Элиды на крайнем западе, которым покоя не давали земли моего теменоса, где паслись бесчисленные в их понимании стада. Возить масло в мои порты было для них не слишком выгодно, за морской разбой казнили, а красивой жизни хотелось.

– Государь! – в кабинет сунул нос глашатай. – Купец Кулли нижайше просит принять.

– Ну, зови, раз нижайше, – бросил я, отодвигая в сторону гору папирусов, импорт которых для меня становился все более и более затратным. Бумагой заняться нужно. Там же несложно все.

– О великий! Я прах у твоих ног.

Кулли только что вернулся из Вавилона, но сегодня отнюдь не блистал. И вроде одет нарядно, и брошь в тюрбане богатая, а как будто потускнело все. Мой тамкар, курирующий восточное направление, выглядел бледным и понурым.

– Говори, – поторопил его я. – Нас ограбили, что ли?

– Почти, – загробным голосом произнес Кулли. – Я посмел э-э-э… Для пользы казны царственного, конечно… провести с собой купцов из Вавилона, государь… Со мной двенадцать самых уважаемых людей пошли. И повезли свои товары. А царь арамеев пошлину поднял. С двадцатой части до десятой. И чует мое сердце, это еще не конец, величайший. Наглеть пустынная крыса начала, и меня полнейшим дураком перед уважаемыми людьми выставила. Вразумить бы поганца, иначе по миру нас пустит…

– Я правильно понимаю, – настроение мое еще больше повысилось, – что ты решил немножко серебра заработать, а он в твой карман залез?

– Да как вы могли такое подумать, царственный! Собаки нет преданней меня. А эти люди – мои друзья, господин. Какие тут могут быть деньги!

Кулли на секунду отвел глаза в сторону, а потом посмотрел на меня с такой искренней обидой, что я немедленно убедился в своей правоте. Скроить хотел, сволочь тощая. Охрана моя, торговый путь тоже мой, а плата за провоз товара должна была пойти ему на карман. Отличная схема. Интересно, это он сам придумал или научил кто?

– Приведи-ка этих вавилонян ко мне, – сказал я.

– Конечно, господин, – испуганно проглотил слюну Кулли. – Но разве они достойны лицезреть царственного? Они ведь ничтожные купчишки. Они просто пыль перед величием трона…

– Эти почтенные торговцы – твои друзья, – непонимающе посмотрел я на него. – А значит, и мои друзья тоже. Ты что, не рад?

Да-а… Он точно не рад, что серебро перетекает из его карманов в мои. А ведь мысль отличная. Мы будем продавать места в караванах, но дальше Угарита вавилонских купцов не пустим. Там они будут оставлять свои товары, а уже оттуда те поедут с моей наценкой во все концы Великого моря, и в Египет особенно. Но вот как сохранить эту монополию?

– Скоро с арамеями договорятся цари Сидона, Тира, Бейрута, и прочая сволочь, – Кулли словно услышал мои мысли. – И тогда вавилоняне будут обходить наш Угарит и поведут караваны прямо через пустыню. Они пройдут через Тадмор(1) и Дамаск, и попадут сразу в Библ и Шикмону(2), во владения Египта. Так и короче, и быстрее, господин. На ослах этот путь очень тяжел, но долго ли развести верблюдов? Эта скотина на редкость неприхотлива.

– Дамаск, – скривился я. – Опять этот Дамаск!

Нет у меня планов забирать этот город. Уж слишком далеко, сложно и опасно им владеть. Ханаан и Сирия бурлят как котел. С моря идут «живущие на кораблях», хоть и в куда меньшем количестве, чем раньше. Из пустыни выплескивает толпы арамеев. В городах побережья набирают мощь финикийцы, а в Иерихоне окопались евреи, новая сила, молодая и злая. А еще множество племен ханаанеев мертвой хваткой вцепились в свои клочки земли и режутся за них насмерть. Вон, иевусеи так и не отдали пришельцам свой Урушалимум, крошечный пыльный городишко, стоящий в стороне от всех торговых путей(3). Так что удержать настолько отдаленный оазис, как Дамаск я пока не смогу. У меня просто не хватит на это сил.

Там, на Ближнем Востоке, пересекаются несколько торговых путей. Древнейшая из них – Via Maris, она же египетская Хорова дорога, она же Приморский путь из Ветхого Завета. Дорога эта идет от современного мне Суэца вдоль побережья Средиземного моря до самого Каркемиша и Хаттусы. Газа, будущие Хайфа и Тель-Авив, Тир, Сидон, Бейрут, Хама и Идлиб лишь звенья этой огромной цепи, бесперебойно работавшей столетия, со времен Тутмоса III.

Существовала еще и Via Regia, или Царская дорога. Она-то и ведет в Вавилонию через Пальмиру и Дамаск. Царская дорога пока не функционирует, потому как эти пути перерезаны арамеями, плотно окопавшимися в тех местах, но именно за ней будущее. Нет короче пути из Египта в Вавилон. А это значит, что тот, кто владеет Дамаском, владеет ключом от сейфа, где деньги лежат. По какой-то непонятной мне причине Рамзес считает, что Дамаск принадлежит ему, хотя там египетских солдат нет уже очень давно. И поэтому забирать его самому мне не с руки. Это вызовет дикий скандал и разрушит мои отношения с основным торговым партнером. Вот так-то.

Через пару столетий расцветет Дорога благовоний, а потом и Дорога специй, которые обогатят Йемен, Иерусалим, Мекку и Ясриб, будущую Медину. Впрочем, если наладить постоянное морское сообщение между Египтом и Йеменом, то Аравия не поднимется уже никогда. Ее торговые города не возникнут ввиду абсолютной ненадобности. Там останутся лишь земледельческие оазисы и племена бедуинов, безостановочно воюющие за каждый колодец. Аравия на тысячелетия останется нищей, совершенно беспросветной дырой на окраине мира, и это изменит картину будущего до неузнаваемости.

– Морское сообщение с Красным морем нужно, – пробурчал я. – Ох уж мне этот Египет! Думают, доплыли пару раз до Сомали, привезли жирафа и трех обезьян, и теперь великие мореплаватели. Так это когда было-то? При царице Хатшептсут это было. Вы хотели сюрпризов? Их есть у меня, в виде незамужней как бы родственницы. Только кое-какие дела закончить нужно. А то сюрприз не получится.

Я позвонил в колокольчик, отчего в кабинет вновь просунулась масляная физиономия моего глашатая. Человек нашел себя. Я даже представить раньше не мог, что носиться по дворцу с моими поручениями – это такое необыкновенное счастье. Вот что значит, дворцовый вельможа в пятом поколении. У них не все как у людей. Они обитают под каменными сводами и, по-моему, даже боятся солнца. По крайней мере, этот всегда здесь, и покидает дворец только вместе со мной. И где бы я ни был, он крутится рядом, стремясь погреться в лучах моего внимания.

– Тимофея позови, – бросил я, и тот испарился, словно рассветная дымка. Быстро и без следа.

Наемник явился нескоро. Его притащили с полигона, где он осваивал нелегкую науку войны в пехотном строю. Он и его ватага, которую набрали в Афинах из безземельных ребят, таких же голодных отморозков, как и он сам.

– Государь, – Тимофей по-военному склонил голову и приложил руку к сердцу.

– Твои парни готовы? – спросил я его.

– Уже лучше, – невозмутимо ответил он. – Но пару недель еще нужно. Я и сам много нового узнал, хоть и воюю уже который год. Забавно тут у вас.

– У вас месяц будет точно, – ответил я. – Пойдете в охране с моим тамкаром Кулли. В Эмаре познакомишься с царем арамеев Бар-Набашем. Осмотрись там.

– Понял, – кивнул Тимофей. – Я уже учу их язык и обычаи. Тут есть раб-арамей.

– Для начала пойми, что происходит в этом племени, – продолжил я. – Сколько у Бар-Набаша сыновей, дружны ли они. Есть ли среди них тот, кому не суждено стать царем, но сердце которого жаждет власти.

– У царей пустыни обычно много сыновей, – внимательно посмотрел на меня Тимофей. – Нужно выбрать самого сильного?

– Лучше выбери самого трусливого, слабого и подлого, – усмехнулся я. – Того, кто не удержит власть без моей поддержки. А когда найдешь такого, помоги ему убить отца.