Текст книги "Гнев Несущего бурю (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Гнев Несущего бурю

Глава 1

Год 3 от основания храма. Месяц третий, называемый Дивойо Потниайо, Великой Матери, приносящей весну, посвященный. Март 1173 года до н.э.

Чая тут нет, зато есть мелисса, тимьян и множество других ароматных трав, названия которых я не знаю даже приблизительно. А еще у меня есть самовар, на изготовление которого у мастера-медника ушел почти год, особенно на краник. То одно не выходило, то другое. То течь начинал по шву, то уголь гас. Обошелся он мне как двадцативесельный кораблик, но дело того стоит. Я сижу и прихлебываю ароматный напиток из смеси, рецепт которой Кассандра не откроет мне даже под пыткой. Они с моей женой пристрастились гонять чаи с плюшками, каковые их научила печь египтянка Нефрет. Если быть точным, это не совсем плюшки, но более подходящего слова я не знаю. Бабы в Энгоми как с ума посходили, и теперь каждая матрона считает своим долгом иметь личный рецепт горячего напитка и сдобы, куда добавляли все подряд. От инжира и изюма до рубленого мяса и фисташек. Их весьма кстати привез Кулли из Вавилонии. И травяной напиток, называемый чаем, теперь в каждом богатом доме свой, хотя он похож на все что угодно, но не на чай. Туда что только не клали…

Крошечный храм Немезиды стоит за городом, на отшибе, окруженный старым садом. Когда-то здесь была усадьба знатного писца, сгинувшего в лихолетье войны. А теперь вот святилище. Храм пятнадцати шагов в ширину, с четырьмя колоннами на фасаде, с глухими стенами и тяжелой дверью. В зале все время горит жертвенник, освещающий бронзовую статую какой-то птицы с человеческим лицом. Жутковатая тварь с крючковатым клювом на довольно милой девичьей мордашке и перьями-кинжалами пробирала до печенок даже меня. Смотришь на нее, и капля пота по спине течет. А когда наконец отрываешься от равнодушной пустоты лазуритовых глаз, то видишь вместо птичьих лап человеческие пальцы, увенчанные длинными когтями. Я и представить себе не мог, что у Анхера настолько разыграется фантазия, но именно такой он видит богиню мщения. Этих богинь как бы много, но собственных имен они еще не имеют. Не придумали пока. То Эриниями называют, то Эриной. Кто во что горазд, в общем. Я решил исправить это упущение, все равно никто ничего не поймет. Мешанина из богов сейчас просто невероятная. Тут они в каждой деревне свои. На посетителей храма созерцание статуи богини действует совершено безотказно. Это ведь я циничная сволочь, а здесь люди искренне веруют в потустороннее. Даже обмороки пару раз случались.

Этот храм я велел построить подальше от дворца, потому как терпеть не могу вопли и запах паленого мяса. Кассандра, получив приказ найти заказчика моего убийства и услышав, что теперь ей можно абсолютно все, поняла это как-то слишком буквально. В процессе своих поисков она начала находить столько всего интересного, что мое несостоявшееся убийство как-то незаметно отошло на второй план. Кассандра хотела узнавать новое, и теперь это самое новое она не могла лопатой разгрести. Сведения сыпались на нее со всех сторон, потому что поставляли их теперь сотни людей. Начиная от писцов, прикрепленных к архонтам, и заканчивая распоследней проституткой, которая знала, что если принести сюда нечто любопытное и рассказать молчаливой пожилой жрице, то можно получить от обола до золотого статера. Как повезет.

Впрочем, Кассандра сбором сведений не ограничилась и расширила свои горизонты, создав зародыш контрразведки. Потому-то я и велел построить этот небольшой храм прямо поверх руин дома с обширным погребом. Подвал оказался нужен как воздух, потому что именно тут мы с ней и сидели, наслаждаясь приятной прохладой и гробовой тишиной. Сквозь толстые своды не проникало ни звука, и это место было единственным, где я мог говорить свободно, не боясь того, что меня подслушивают. Двое здешних служителей, купленных Кассандрой за приличные деньги, были немыми. Предыдущий хозяин резко повысил их стоимость, вырезав своим рабам языки. Мужиками они оказались толковыми, и устройство дыбы освоили мигом. Вот она, в углу, пока что простаивает без дела. Кассандра знает, что я брезгую видом пыток, и поэтому у служителей Священной Истины (так называют здесь палачей и дознавателей) сегодня выходной. Такая вот у меня свояченица, любительница погонять чаи с плюшками. Она удержу не знает в своем любопытстве, вон, даже дыбой для его удовлетворения пользуется.

– Кто у тебя сейчас в работе? – спросил я ее, прихлебывая ароматный напиток, куда бросил ложечку меда.

– Сидонец один, – легкомысленно махнула Кассандра пухлой ладошкой. – У этих твоих… эллингов крутился. Все хотел устройство кораблей вызнать. Людишек в кабаке поил, вопросы странные задавал. А у самого ни товара с собой, ни дел особенных в Энгоми нет. Вот его трактирщик и сдал.

– Сколько ты ему платишь? – хмыкнул я.

– Да он скоро на эти деньги второй кабак откроет, – хладнокровно ответила Кассандра. – И пусть. Полезный человек. От него пользы даже больше, чем от портовых шлюх.

– Это хорошо, – кивнул я. – Нужно военные верфи на Кипр переносить. В Угарите куда хуже пригляд. Пусть там торговые суда строят. Только и спасает, что место пустынное, и посты стражи везде.

– Судья Калхас донесение прислал, – наморщила носик Кассандра. – Власти великого царя басилей Афин не признает вовсе. Земли, что лежат за Аттикой, её не признают тоже. Ни Беотия, ни локры, ни тем более, Фессалия. Коринф долго колебался, но теперь тоже говорит, что живет сам по себе. Цари Пелопоннеса на грани, братец. Если силу свою им не покажешь, то они совсем скоро твоих писцов перережут, а земли теменоса разделят между собой.

– А я и покажу, – усмехнулся я. – Я две тысячи в поход уведу. Прямо к Афинам.

– Так ты же хотел в Вилусу идти? – непонимающе посмотрела на меня Кассандра. – Даже царей вызвал сюда. Я думала, что они не приедут, и ты пойдешь именно туда.

– Да, я пустил такой слух, – признался я. – Но на самом деле мне нужны Афины и Коринф, сестрица. Даже больше, чем Пелопоннес.

– Зачем? – недоуменно уставилась на меня Кассандра. – Афины – глушь, приют козопасов. Их акрополь – обычная скала, там даже стен нет.

– Мне нужны горы на Лаврионском мысу, – усмехнулся я. – Они просто набиты серебром. Отдать их кому-то – значит нажить себе богатого врага. А у Коринфа я устрою волок и буду брать за провоз товара через перешеек приличные деньги.

– Ты будешь добывать серебро около Афин! – понимающе кивнула Кассандра.

– Ни в коем случае! – развеселился я. – Я просто никому не позволю добывать серебро около Афин. Мне пока что вполне хватает рудников Сифноса. Если я это сделаю, цена серебра упадет раза в три-четыре.

– Я рядом с тобой опять полной дурой себя чувствую, – грустно улыбнулась Кассандра и качнула головой, украшенной затейливым переплетением кос и драгоценными заколками. – И откуда ты такой взялся? Ведь я хорошо помню твоего отца. Обычный крестьянин, только чуть побогаче других. Открой мне свою тайну, братец. Тебе ведь не нужна роскошь, я это вижу. Ты велел отделать свой мегарон, но это только для того, чтобы внушать трепет другим. Твои покои просты, как палатка воина. У тебя даже наложниц нет. Феано не в счет, ты скоро выдашь ее замуж. Тогда зачем это все? Чего ты хочешь? Я не понимаю…

– Я спасаю этот мир, сестрица, – совершенно серьезно ответил я, прихлебывая травяной настой. – Держава хеттов простояла сотни лет и рухнула в одночасье. Кто мог бы подумать о таком еще лет десять назад? А рухнула она потому, что остановилась торговля. Великий царь сидел в своей Хаттусе, собирал пошлины с купцов и поэтому имел возможность вознаграждать воинов и держать в узде мелких князьков. Как только поток товаров иссяк, а земля вокруг Хаттусы перестала рожать, страна немедленно развалилась. Мало пошлин, плохие урожаи, а со всех сторон идут непонятные люди, которые ищут свой новый дом. И этим людям не нужны дворцы, храмы и письменность. Им нужен клочок земли и крошечный ручеек. А всех, кто им будет мешать, они пустят под нож или сделают рабами. Зачем расписной кувшин дикарю? Его баба слепит кривой горшок, и он будет доволен. Если не остановить все это, мир рухнет, сестрица. Люди разбегутся в разные стороны и начнут убивать за горсть зерна. Только торговля еще держит его на плаву. Представь, что будет, если я перестану продавать медь и железо.

– Хм… – задумалась Кассандра. – Металл сильно подорожает. Значит, крестьяне не смогут купить хороший инструмент. Значит, они меньше посеют и меньше соберут. Голод наступит, братец.

– Голод, – согласился я. – Меньше еды – меньше воинов. Хуже оружие и доспехи. А потом приходят фракийцы, шарданы или арамеи и втаптывают нас в грязь. Гибнут писцы, жрецы и искусные мастера, такие как Анхер и тот, кто сделал этот самовар. Их труд не нужен новым хозяевам. И тогда мир накрывает черное облако. Наступает дикое время, в котором нет ни закона, ни порядка. И нет больше твоего чая с плюшками, потому что никто не привезет финики из Таниса, которые ты туда кладешь.

– Ты, братец, продолжай делать то, что делаешь, – совершенно серьезно посмотрела на меня Кассандра. – Мир, в котором есть самовар и сдобные плюшки, определенно, нужно спасти. Но почему ты один должен платить за то, чтобы всем было хорошо? Порядок стоит дорого. Почему именно ты несешь все бремя расходов?

– Я собираюсь исправить эту несправедливость, – проявив жуткую невоспитанность, я с шумом втянул в себя настой ароматных трав. – Вкусно! Я сестрица, большую стройку в Энгоми затеял. Городские стены, храм, порт… Биремы одну за другой на воду спускают. У меня, сестрица, казна начинает показывать дно.

* * *

Пару недель спустя. Сифнос.

Странное это было богослужение. Эгисф стоял позади царя, одетого в пурпур, и подавал ему куски жертвенного мяса, которое тот бросал в огонь. Старший жрец взмахнул рукой, и у входа в храм выстроились десятки мальчишек, которые начали петь. Тонкие, пронзительные голоса отражались от мрамора стен и разносились далеко, до самого последнего босяка, что стоял в толпе, окружавшей храм. Вечером все население города приходило сюда, послушать это пение. Тут ведь скука смертная. А в седьмой день, посвященный Солнцу, к храму шли со всего острова, чтобы помолиться, попросить у божества удачи, а заодно заглянуть на рынок, который в этот день бывал особенно богат.

Красиво, – думал Эгисф, завистливо оглядывая одинаковые белоснежные хитоны храмовых слуг. Он знал, что это дети бедноты, которых отобрали за красивые голоса. Они споют, а потом их за это накормят от души и дадут по оболу. В храме Посейдона каждый день служат, потому как паломники текут сюда со всего Великого моря, заодно продавая здесь излишки масла и прочего товара. Хоть и уехало сердце державы на Кипр, но все равно Сифнос оставался крупнейшей перевалочной базой, откуда огромные караваны шли в Египет и Милаванду.

Храм виден с моря, а маяк рядом с ним уже спас множество жизней, отчего слава святилища только росла. Вместе с приношениями, которые потекли сюда рекой. Царь Микен опять завистливо вздохнул. Ванакс Эней как-то странно взмахнул руками, отчего в жертвеннике вспыхнул столб яркого пламени, и народ заорал восторженно, протягивая руки к своему царю. Эгисф даже зажмурился, не ожидав такого удара по глазам. Солнышко уже село, а потому яркий факел, вспыхнувший в жертвеннике, получился особенно слепящим.

– Морской бог благосклонно принял жертву! – Эней повернулся к орущей толпе и воздел руки. – Возрадуйтесь, люди! Бог дает вам свою милость! Он пошлет много рыбы в этом году!

Вот это да, – растерянно думал Эгисф. – Как он это делает? Давненько я себя такой деревенщиной не чувствовал. Вон, бабы аж в припадках бьются и детей к нему тянут. Вон та вообще обмочилась и даже не замечает постыдных пятен на хитоне. Как там его Клитемнестра назвала? Мальчишка? Приблудный дарданец? Вот ведь дура жена моя. Не зря я сюда приехал.

– Раздели со мной стол, царь Эгисф, – повернулся к нему Эней. – Ты знаешь, я так рад, что ты решил не убивать меня. Так рад! Я бы сильно расстроился, если бы пришлось тебя казнить.

– Да зачем мне тебя убивать, – промямлил Эгисф, которого почему-то вдруг перестали держать ноги. – И в мыслях не имел, государь…

– Ты не имел, а жена твоя имела, – усмехнулся Эней, и у повелителя Микен помутилось в глазах.

– Да кто на нее внимание обращает, государь, – проговорил Эгисф непослушными губами. – Баба она ведь дура не потому, что дура, а потому что баба.

– Я иду войной на Афины и Коринф, – огорошил его вдруг Эней. – Я казню их царей и всю знать. Этого будет достаточно, чтобы привести в чувство царей Пелопоннеса?

– Думаю, да, – после недолгого раздумья ответил Эгисф, который почти уже пришел в себя. – Есть некоторые сложности с Пилосом. Нестор умер, а его наследник Фрасимед и мизинца старика не стоит. Он воин отважный, спору нет, но голова его пустая, как кувшин. Это он подбивает на бунт других басилеев.

– Менесфей афинский и Фоас из Коринфа умрут, – произнес Эней. – И ты увидишь это своими глазами.

* * *

Через неделю. Афины.

Я сошел на берег в том самом месте, где когда-нибудь зашумит порт Пирей. Или не зашумит, не знаю пока. Без серебра будущих Лаврионских рудников Афины ничем не лучше любого города Пелопоннеса, только намного меньше и беднее. Плодородной земли тут мало, и почти вся она представляет собой одну долину – Педию. Это километров четыреста квадратных. В мое время она застроена почти целиком, ведь Афины за три тысячи лет самую малость разрослись. Земли немного, в общем-то, но для Греции и она – драгоценность величайшая. Эта земля плодородная, но на редкость каменистая. В будущем ей цены не будет. Хотел я было забрать ее себе, но опасаюсь бунта. Вокруг горы, а воевать с обозленными партизанами можно бесконечно. Не стоит оно того. А потому я решил провести здесь один остроумный эксперимент. Ведь говорил уже, что я тот еще Петросян…

Акрополь взяли одним молодецким наскоком. Подумаешь, отвесная скала высотой в сто пятьдесят метров! Там нет стен, а те чахлые укрепления, что попытался возвести Менесфей, были сметены вмиг. И смели их даже не мои гоплиты, а ополчение из крестьян, которым я дал копья. Тимофей и Главк всю зиму распинались перед родней, те – перед своей родней, а дальше уже пошли круги по воде. Эти парни принесли весть со священного острова: царь Менесфей прогневал Морского бога. И что бог даст тому, кто покарает святотатца, хороший надел земли. Побегали они, конечно, от царских слуг, но дельце выгорело. Народ тут серьезный, основательный, в богов верующий, а потому к прибытию моих кораблей вся Аттика гудела как пчелиный рой. Цветная… Нет! Оливковая революция! В лучших традициях демократии, которая здесь еще незнакома.

Сами афиняне на бунт не решились, но через неделю после прибытия я увидел у стен лагеря тысячи здоровых мужиков, которым до смерти надоело гнуть спину на царя и его гекветов. Они их голыми руками готовы были разорвать, особенно когда узнали, что преимущество в людях у меня теперь десятикратное. В акрополе сидело четыреста человек тех, кто остался верен своему царю до конца. Так я не потерял никого из воинов, кроме одного пращника, что поскользнулся на камне и разбил себе башку.

– Ну, мое первое желание ты исполнил, царь! – Тимофей улыбался с такой детской непосредственностью, что я чуть не растрогался. И ведь не скажешь, что этот громила долгие годы мечтал вырезать сердце тому, кто когда-то обесчестил его сестру. Я и подумать не мог, что свирепый наемник так любит свою сестренку. Даже каменное сердце этого душегуба способно на любовь, оказывается. Судя по окровавленному пучку соломы, которым Тимофей вытирал кинжал, он свою мечту только что осуществил.

– А второе твое желание я исполню, когда ты исполнишь мое, – хмыкнул я, разглядывая толпу афинян, поедавших меня глазами. – Сделай то, что я прошу, и увидишь свое имя высеченным на столбе у храма Морского бога. После этого ни одна сволочь не усомнится в том, что ты знатный человек.

– Сделаю, царь, – склонил голову Тимофей и отошел в сторону.

– Люди! – крикнул я. – Вы исполнили волю Морского бога и покарали Менесфея, который его прогневал. Сегодня вы завоевали свою свободу! Вся земля, что принадлежала царю и афинским эвпатридам, теперь ваша. Вы разделите ее по жребию. Каждый, кто воевал сегодня, получит сто плетров земли! То есть столько, сколько одна упряжка быков вспашет за три десятка дней.

– А-а-а! – заорала толпа. – О-о-о!

– Эти участки будут неделимы вовеки. И с одного такого участка будет идти на войну гоплит в тяжелом доспехе! В шлеме! С копьем и мечом!

– А на сыновей разделить? – раздался недоуменный голос. – Сыновья-то как? Надел ведь большой. Всем хватит.

– Эта земля принадлежит Морскому богу, а не вам. Она неделима вовеки! – веско повторил я. – Вы ее получаете за службу. Если ее поделить, то уже ваши внуки снова будут ковыряться на клочках размером с ладонь, и их даже беременная коза затопчет. Безземельные сыновья пусть на службу в мое войско нанимаются. Возьму с удовольствием.

– Да как же! – снова раздался растерянный голос. – Не по обычаю…

– Закрой рот, дурак! – толкнули говорившего. – Тебе сам царь волю бога возвещает. Если не нравится, вали отсюда. Найдем, кому твою землю отдать.

– Вы разделите свою землю на десять фил, – продолжил я. – И изберете для каждой по одному архонту, который будет меняться раз в год. Во время войны кто-то из них станет стратегом. То есть старшим из всех. Вы хотели землю? Вы ее получите прямо сейчас, когда принесете присягу Морскому богу и мне, его сыну…

– Что ты делаешь, ванакс? Остановись! Молю тебя! – Эгисф стоял позади меня бледный, как полотно. Его губы мелко тряслись, а вид был такой, что того и гляди, царь Микен грохнется в обморок.

– Что я делаю? – повернулся я к нему. – Ну, во-первых, я показываю свою власть. Я смахнул царька Менесфея, словно крошки со стола, и ни одного человека при этом не потерял. Во-вторых, я бесплатно получаю четыре тысячи тяжелой пехоты, которая будет защищать Коринфский перешеек. Твои Микены защищать, Эгисф! В-третьих, все земли восточнее Педии я заберу себе, и никто не посмеет мне даже слова сказать. Напротив, эти люди будут защищать мое право на них. Иначе их собственное право на землю не будет стоить даже ломаного обола. И в-четвертых, ты поедешь к царям Пелопоннеса и расскажешь им то, что увидел. Если они не полные дураки, то поймут, что их может ждать схожая судьба.

– Я п-понял, государь, – запинаясь, сказал Эгисф. – Я расскажу…

– Ну, если понял, то угомони сына Нестора сам, – милостиво произнес я. – Иначе мне придется прервать род царей Мессении навсегда.

– Да, государь, – покорно кивнул Эгисф.

Ну что же, – удовлетворенно разглядывал я беснующуюся толпу. – Дело сделано. Мне отошли будущие Лаврионские рудники, а эти люди, вместо того чтобы биться за них, будут их для меня охранять. Я получаю бесплатную армию, которая защитит Центральную Грецию от нашествия варваров с севера. И эта армия станет противовесом для басилеев Пелопоннеса, которые слишком уж сильно поверили в себя. Ну и мой ВПК будет загружен на несколько лет вперед. Вооружить целый легион – это вам не жук в пудру пукнул. Мои мастерские на годы вперед получат заказы. А оплату я буду брать продуктами сельского хозяйства. Они мне уже должны, за копья…

– Кстати, – повернулся я к Эгисфу, который утирал со лба обильно струящийся пот. – Раз уж ты проявил верность мне, то и для тебя найдется предсказание от Морского бога.

– К-какое еще предсказание? – тупо заморгал Эгисф, который с трудом переваривал поток новостей. Тяжко ему пришлось. Не каждый день увидишь, как прямо на твоих глазах представительская демократия рождается. А тут еще я его добил:

– Если ты не пришлешь ко мне в Энгоми царевну Электру, то непременно погибнешь. А вместе с тобой погибнет царица Клитемнестра и ваш новорожденный сын.

– Великие боги, – Эгисф, под которым подломились ноги, медленно опустился на чурбак, заменяющий мне в походе резное кресло. – Так ведь и знал, что эта маленькая дрянь что-то такое устроит. Я же говорил этой толстомясой дуре… Как сердце чуяло…

– Присылай девчонку ко мне, – успокоил я его. – Я ее жрицей в храм определю. Она никогда не выйдет замуж и не родит детей, что будут для тебя опасны.

– А в Коринфе ты тоже раздашь землю босякам? – спросил Эгисф, когда вновь пришел в себя. – Там ведь ее совсем немного. Бедный городишко, сплошные горы вокруг.

– Да ни за что на свете, – замотал я головой. – Демократия – это лекарство, которое нужно применять в виде капель. Коринф я заберу себе и посажу в этом городе своего писца. Там будет волок через перешеек. Ведь от моря до моря в этом месте всего-то стадий тридцать. Мы начнем его строить уже в этом году.

Эгисф ушел, а я погрузился в глубокие раздумья. Я буду тщательно следить за афинским экспериментом, аккуратно направляя его в нужную сторону. Я помогу им разработать законы и выборные процедуры. Я пресеку малейшую возможность передачи власти от отца к сыну. А еще я не позволю, чтобы здесь возникла новая родовая аристократия, концентрирующая в своих руках земли и политическую власть. Я ведь и обязательную службу по призыву здесь введу, с восемнадцати до двадцати. Именно так, как это и было при Перикле. Эти земли станут бесконечным источником пехоты. Пехоты умелой, стойкой и жадной до своей собственной земли. Она станет опорой будущим царям, которые непременно вступят в схватку с родовой знатью.

А потом, как только я почувствую, что дело пошло на лад, то снесу царя Фив по точно такому же сценарию. Сил одних только Афин в свете будущих неприятностей может не хватить. Этот полис даже в период расцвета мог выставить восемь тысяч гоплитов, а сейчас я отрезал половину его земель, пусть и худшую. Если случится особенно сильное вторжение – Греции не устоять. Беотия – самая большая и самая плодородная равнина центральной Греции. Именно Фивы грудью встанут, когда на юг ринутся голодные толпы из Иллирии и Фракии.

Это ведь горцы севера погрузили Грецию в Темные века. Это они разорили Микены, Аргос, Орхомен, Пилос и Тиринф. У меня осталось не так уж и много времени. Лет пятнадцать-двадцать, не больше. А ведь сейчас время пошло куда быстрее. Успеть бы.