Текст книги "Гнев Несущего бурю (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Диокл! Если биться больше не сможешь, в стражу пойдешь или на землю сядешь?

– Мы еще повоюем, государь, – улыбнулся парень бледными губами.

– Вот! – поднял я его здоровую руку вверх. – Вот настоящий воин. Прими от меня дар и носи с честью. Царь по достоинству вознаграждает своих слуг.

И я снял с запястья последний золотой браслет и надел его на руку гребцу, который после этого все-таки потерял сознание и осел на землю. Подозреваю, что рана тут была ни при чем. Я оглянулся по сторонам и увидел то, что и рассчитывал увидеть. Раззявленные в изумлении рты, перекошенные от зависти рожи врагов и нарастающую свирепую дрожь людей, стоявших вокруг меня. Они перестали бояться и понемногу наливались веселой злобой. Мне знакомо это чувство. Человек, поймав кураж берсерка, идет на копья и стрелы, не чувствуя боли. Он не просто знает, что умрет. Он уже умер, а потому не боится ничего. Пираты же растерялись и лишились своего задора. Они люто завидуют моим воинам, которые стоят, выпятив грудь и презрительно поплевывая. Видели, мол, неудачники, каков наш царь? Именно это выражение было написано на лице каждого матроса. Как будто не их только что расстреливали, словно в тире. Кажется, в этой игре нервов я пока побеждаю.

– Заберите выкуп себе, – предложил я, развивая успех. – Не открывайте ворота и станете богаче царей. Пошлем гонца в Энгоми, и от Родоса мокрого места не останется. А вы до конца жизни будете в золоте купаться.

– Не-е-ет, царь! – протянул Хепа, медленно качая головой. – Я памятью предков поклялся и богами своего народа. Такую клятву нарушить нельзя. У нас с теми людьми союз.

Ну что же, – подумал я, вспоминая старый советский анекдот. Как там…

– Официант! А почему у вас в счете сто и сто равно тысяча сто? Как так получилось?

– Ну, не получилось!

Вот и у меня не получилось. Но ведь попробовать-то стоило.

Глава 14

Торг шел уже не первый час. Мои люди так и стояли на площади, выставив перед собой копья и кинжалы, а разговор шел прямо в воротах, открытых специально для этой цели. Позади меня четыре сотни лучников, а впереди – вчетверо больше. Поликсо, вдова погибшего под Троей Тлеполема, не поленилась и собрала всю разбойную рвань Родоса и Лукки. Я и не знал, что эти скудные земли кормят такое количество сильных, здоровых и злых мужиков. У многих железные ножи, копья и луки. Мечей почти нет, как нет и доспехов. Ни к чему они «живущим на кораблях».

Поликсо оказалась нестарой еще женщиной. Невысокая, широкая в кости и коротконогая, с округлым простецким лицом, на котором выделяются густые брови. Не красавица и даже не мила. Смоляные волосы ахеянки кое-где стыдливо выпускают на свет седые пряди. Ей на вид около сорока пяти, у нее нет сыновей, но она свирепа как волчица и держит в кулаке свой остров, где без ее разрешения никто даже воздух испортить не может. Удивительная женщина, по приказу которой, как мне помнится из мифов, толпа родосских баб линчевала Елену Троянскую. Они на Родосе пришлые. Муж ее Тлеполем сбежал из Аргоса, где, как и водится у эпических героев, кого-то случайно убил. Ну, как случайно… Посохом из оливы забил насмерть. Добрейшей души человек был, и женушку себе под стать нашел.

– Итак, подведем итог, царь Эней! – проговорила Поликсо, обладательница низкого, почти мужского голоса. – Ты даешь нам десять талантов золота в твоей монете, тканях, зерне или меди. И клятву в том, что ни ты, ни потомство твое, ни жена твоя с матерью, снохами, братьями, сестрами и их детьми, ни гекветы твои, ни писцы, ни слуги, никто из торгового люда и ни один из твоих воинов не станет мстить мне и этим людям. Нам не мстит твой отец и твой брат. И не мстит их родня по женам, их друзья, воины и слуги. Нам не мстят басилеи и воины Ахайи, Афин, Угарита, Милаванды и прочих земель, что кланяются тебе. Ты не нанимаешь наемников в других странах. Ты не подсылаешь к нам убийц и не насылаешь порчу. Не колдуешь и не молишь богов, чтобы принести нам зло. Не подговариваешь никого из царей или вольных охотников, чтобы они свершили эту месть за тебя. Ты вообще не ищешь путей, чтобы обойти эту клятву. И те, кто служат тебе, не делают этого тоже. Ты не даешь людей, кораблей, золота, меди, серебра и зерна тем, кто захочет воевать с нами. Мы торгуем где хотим, и не платим пошлин в твоих портах. И мы свободны в том, кого грабить на море и на его берегах.

– Мои корабли грабить нельзя, – уперся я, пытаясь найти брешь в ее построениях, и не находил ее. – И те, что везут мои товары, тоже нельзя. И те, что плывут за моими товарами, нельзя.

– Тогда отступное нам плати, – ответила после раздумья Поликсо. – Тяжело на Великом море корабль встретить, который твои товары не везет.

– Говори, – кивнул я скрепя сердце.

– Талант золота в год, – ухмыльнулась Поликсо.

– Талант серебра, – сбил я цену в восемь раз. – Грабьте сидонцев и ханаанеев, мне до них дела нет. Купцов из Миры, Сехи, Фессалии и Эвбеи тоже грабьте. И если какой-нибудь разбойник из Лукки или Родоса хотя бы ногой ступит на мой берег, договору конец. Платить не буду.

– Мы тебе его голову привезем, и ты тогда снова будешь платить, – сделала Поликсо встречный ход. – Пять талантов серебра.

– Два! И я вычитаю убытки за разбой. Одной головой не отделаетесь.

– Согласны на убытки! Три!

– Два с половиной!

– Два и три четверти!

– По рукам! – ответил я.

Десяток вождей из Лукки, с завороженным видом слушавших этот разговор, оживленно загомонили. Это они не дали меня убить, встав насмерть между мной и царицей Родоса. Им уже плевать на месть. Блеск золота затмил их разум, в отличие от Поликсо, которая хотела меня убить, несмотря ни на что. Но даже этой железной бабе пришлось подчиниться мнению большинства. И скрепя сердце она пошла на переговоры.

Лукка и раньше была серой зоной, которая только для вида подчинялась хеттам. Не было здесь порядка, а мятежи вспыхивали так часто, что последние десятилетия существования страны Хатти эта земля стала по факту независимой. У великого царя Супилулиумы уже не хватало сил, чтобы смирить мятежную периферию. Эти люди занимались разбоем не первое столетие. Они налетали на Кипр и на города Ханаана и считали это своим неотъемлемым правом. У них просто была такая бизнес-модель, и покушение на нее они посчитали тяжким оскорблением. Собственно, передо мной сидели прямые предки тех самых киликийских пиратов, которые терроризировали Средиземноморье больше тысячи лет. Казалось бы, что может быть легче! Пустил армию по суше и по морю, и истребил там все живое. Да только что-то не вышло ни у кого, кроме Помпея. И всего-то понадобилось для этого сто пятьдесят тонн золота, пятьсот кораблей и двадцать легионов. Сущий пустячок. Впрочем, и его достижений хватило только на пятнадцать лет, после чего пиратство началось снова. Даже великому Траяну приходилось держать полицейские силы в этих водах, и разбой не прекращался ни на минуту, включая то время, когда Римская империя правила миром.

И кстати, у этих людей очень своеобразный кодекс чести. Они свято блюли однажды данное обещание, но оно должно было быть очень конкретным. Случалось, что родители договаривались о том, чтобы им вернули украденную дочь, а когда платили выкуп, получали только тело своего ребенка. Дочь убивали, потому что это не было оговорено в контракте.

– У меня будут условия, – сказал я, и все обратились в слух. – Я не пытаюсь бежать, и меня не бьют, не калечат и не травят. Никого из моих людей вы не убиваете, не калечите, и вообще, даже пальцем ни к кому не прикасаетесь. Даже к Кноссо. Вы даете полотно, чтобы перевязать раны. Вы кормите моих людей и поите чистой водой. Даете на день каждому одну пятую хеката зерна и одну большую рыбу. У них есть крыша над головой и очаг. Пусть живут прямо тут, в Талаве.

– Они не станут бунтовать, – ткнул в меня корявый палец Хепа, – и мы отпустим их сразу же после того, как будет внесена половина выкупа. Тебя отпустим тогда, когда внесут вторую половину.

– Годится, – кивнула Поликсо. – Нам ни к чему кормить такую прорву народа. Вноси три таланта и пусть убираются отсюда. Даже Кноссо, проклятая собака. Мы потом его достанем. А тебя отпустим, когда внесешь остальные семь талантов. Так, почтенные?

Вожди переглянулись и молча кивнули. Это и впрямь было разумно.

– Добавим, что меня вы тоже отпустите в целости и сохранности, и тогда принесем клятвы, – встал я. – Вы можете сделать это у жертвенника, а мне достаточно морского берега. И да! Золото к серебру – один к двум с половиной, как в Египте, а цена зерна и ткани – по рынку Энгоми. А то знаю я вас!

– Мы останемся с тобой, – хмуро посмотрели не Поликсо лукканцы. – Присмотрим за ним. И за нашим золотом заодно.

– Не верите мне? – скривилась Поликсо, и лукканцы свирепо засопели. – Ну, будь по-вашему. Вместе его охранять будем.

Когда все обещания были даны, и принесены положенные жертвы, я сидел у костра вместе с Поликсо и Хепой, заводилами всего это мероприятия. Царица ела и пила умеренно, а лукканец бросал в себя кубок за кубком, словно не веря, что поймал за хвост бандитскую птицу удачи. Он же теперь легенда…

– Ответь мне на вопрос, царица, – спросил я, пригубив вино. – Те послы из Талавы, что приходили ко мне. Да, это была ловушка, но мои писцы хорошо знают этих людей. Они ведь на верную смерть пошли. Как вы заставили их врать мне в лицо?

– Как же им не соврать, если их дети и жены в заложниках сидят, – гулко хохотнула Поликсо. – Мы тут не первый год за твоими повадками следим, царь Эней. Мы знали, что ты до земель жаден, и ни за что не откажешься от такого подарка. Вот и решили, что ты точно сюда приплывешь, чтобы самолично клятвы у людей принять и суд свершить. Ты ведь всегда так на островах делал.

– А как поняли, что я именно сюда вышел? – жадно спросил я. – Этого ведь не знала ни одна живая душа.

– Так ты же из Угарита в Энгоми отплыл, – понимающе усмехнулась Поликсо. – А сам в Энгоми не пошел, на север повернул. Лодочка с человечком моим за тобой следила.

– Ну а ты-то как об этом узнала? – в сердцах крикнул я.

– Голубь прилетел, – непонимающе посмотрела она на меня. – Или ты считаешь, что голуби у тебя одного есть? А для того, чтобы людишек собрать, мне и вовсе считаные дни понадобились. Как только ты из порта вышел, все уже готовы были.

– А как вы узнали, что я в Талаву пойду? – задал я последний мучавший меня вопрос. – Я же мог на корабли сесть и в бою погибнуть.

– Так мы и хотели, чтобы ты погиб, – снова хохотнула Поликсо, – да только Хепа предложил здесь ловушку устроить. Вдруг, сказал, ты уйти сможешь. Море, оно ведь капризное, царь. Можно поспеть ко времени, а можно и не поспеть. Да и корабли у тебя куда лучше, чем у нас убогих. В городе оно вернее будет. Ты приплыл, а Хепа тут как тут. Заманил тебя в город. Нам ведь с тобой в поле биться не с руки. У нас и воины куда хуже, многих бы на этом берегу оставили. Расстрелять вас с крыш куда сподручнее было. Мы же грабить умеем, а не воевать, как ты. Я, честно говоря, и сейчас тебя убить хочу. Сердце подсказывает мне, что так правильно будет. Да только лукканцы, как про десять талантов услышали, словно обезумели. Так золота хотят, что готовы злейшего врага на волю отпустить. Дурни!

– Тьфу ты!

Я даже расстроился. Вот так считать других людей глупее себя. Рано или поздно за гордыню придет наказание. А ведь самое поганое не то, что я попал в хитроумную ловушку. И не то, что мне придется отдать целую прорву золота. Самое поганое в том, что этого самого золота у меня просто нет. Казна пуста. Вся добыча ушла в Египет и Вавилон и оттуда пока не вернулась. А все, что поступает в текущем режиме, мгновенно съедается армией, стройками и растущей армией писцов. Креусе, чтобы наскрести столько, придется брать в долг у всего света. Даже мои купцы не вытянут такую сумму, потому что вся крупная торговля подо мной. Это если не катастрофа, то нечто близкое к ней.

– Ты, царь, ешь и пей, – сочувственно посмотрела на меня Поликсо. – На море и звезды посмотри. Неизвестно, когда еще удастся.

– Ты это о чем? – похолодел я и взревел. – Ты же клятвы принесла!

– Не балуй! – я ощутил на шее острие лезвия. Хепа как-то незаметно оказался у меня за спиной.

– Я клятвы, данные богам, свято исполняю, – развела руками Поликсо. – Мы тебя пальцем не тронем, но в тех клятвах не было такого, чтобы ты во дворце жил. Только про людей твоих договаривались. Завтра утром уходим на Родос. Посидишь в яме, на хлебе и воде. Так ты быстрее заплатишь.

Несущий бурю! – тоскливо подумал я. – Ну вот чем я заслужил твой гнев?

* * *

В то же самое время. Спарта.

Великий судья Калхас любил править суд в священных рощах или под каким-нибудь особо почитаемым дубом. И место намоленное, способствующее правдивости обеих сторон, и не так жарко. Священные дубы – они же очень старые, и кроны у них раскидистые. Приятная тень – это ведь именно то, что нужно для немолодого уже судьи, вынужденного день-деньской трудиться под палящим солнцем. Как правило, такой дуб имелся в каждой деревне, и в Спарте он тоже был. Пока господин судья изволит завтракать, его кресло уже установили, а писец разложил на небольшом столике лист папируса и чернила. Протокол судебного заседания пойдет в Энгоми. Таков порядок. Дуб и писца полукругом обступили люди, жадно поедающие глазами резные фигурки на роскошном кресле, скорее напоминающем трон. Целый небольшой караван везет царского судью, а сопровождает его десяток копьеносцев из Микен, стоящих тут же с самым торжественным видом.

Хоть Спарта и уступает соседнему Аргосу и Амиклам, но это все же не распоследняя дыра. Кое-какие новшества и сюда добрались. Вон, мегарон внутри подновили, покрыв стены известкой. И бродячий аэд раскатисто декламирует вирши, восхваляющие доблесть царя Менелая. Он дергает струны своей кифары, сделанной из черепашьего панциря и бычьих жил, и зычным голосом славит хозяина дома, который на несколько недель дал ему стол и крышу над головой. Удивительно, но всплеск благосостояния басилеев и окончание последней большой войны породили целый поток подобных песен. То ли оттого, что другой такой войны нет, то ли оттого, что прокормить теперь бродячих бездельников стало куда проще, чем раньше. Даже здесь, в деревенском захолустье, водится лишнее зерно.

Калхас слушал песнь и то и дело кусал губу, чтобы не рассмеяться старику в лицо. Он ведь был там, под Троей. Это он бился с копьем и щитом, хоронил своих товарищей и тужился в кустах, до головокружения измученный поносом. Нет ничего славного в том, что озверевшие люди убивают друг друга почем зря. Они ведь делают это из-за добычи, слава тут ни при чем. Славу забирают себе цари, а простым копьеносцам достаются только раны и смерть. И никто не произносит таких высокопарных слов, когда ему ударом меча выпускают кишки. И умирают люди совсем не так красиво. Смерть ужасна, это Калхас знает точно. Он много раз дарил ее другим и не испытывает к этому занятию никакой любви. Упоение битвой – это для скорбных на голову, таких, как Геракл, в приступах безумия убивавший налево и направо собственных детей.

Спарта зависит от ванакса Энея. Не будь торговли, не появился бы в мегароне вместо дощатого ложа огромный стол из угаритского кедра, украшенный искусной резьбой. И кресел на львиных лапах не появилось бы тоже. И уж точно, на шее басилейи Хеленэ не висело бы ожерелье из настоящего лазурита, и не скрепляла бы льняные волосы диадема, расшитая египетской бирюзой. Мода с востока проникала в богатые дома, беспощадно сметая дедовское наследие.

В этой семье нет любви, зато водятся серебряные драхмы. Шерсть, масло и древесный уголь исправно едут на Сифнос, как было заведено еще поминаемой здесь недобрым словом госпожой Феано. Менелай больше не вспоминает ни ее, ни своего сына. У него подрастает Никострат, рожденный очередной наложницей, и он признал его по всем правилам. С Хеленэ у них детей больше не будет, они не спят вместе. Госпожа испытывает к своему мужу такое отвращение, что он поначалу силой ее брал. А теперь вот даже это делать перестал. Смирился с тем, что проиграл покойному пастушку Парису, память которого басилейя Хеленэ почитает открыто. Дочь Гермиона едва терпит свою мать, которая бросила ее ради нового мужа. Такой вот дом посетил Калхас. Здесь царит ледяной холод даже в самый лютый зной.

– Что сейчас в мире происходит, почтенный Калхас? – спросила Хеленэ. – У нас вот в Спарте не происходит совсем ничего. Лев задрал корову – разговоров на год. Отважный царь Менелай убил льва, который задрал корову – разговоров еще на год.

– Что происходит? – пожевал губами Калахас. – Много всего странного происходит, госпожа. Но все во благо. Разбой на море еще есть, но куда меньше, чем раньше. Могут на рудники сослать за это, а могут и распять, если душегубство или кража свободного человека доказана.

– Да что в этом такого-то? – в сердцах воскликнул Менелай. – Законное право отважных взять чужое и сделать своим. А про баб и речи нет. От веку мы ходили на острова и рабынь приводили. Что за порядки такие!

– А если в Спарту войско ванакса придет, басилей Менелай? – спокойно спросил Калхас. – Тогда и он в своем праве будет. Он силен, ты слаб. У тебя две сотни воинов, у него же их тысячи. Он возьмет твое достояние, а тебя самого убьет. Но ведь ванакс Эней не делает этого, потому что ты поехал в Микены и у жертвенника бога Диво признал себя его сыном. Давно ли случались набеги на твои земли? Даже критяне не балуют так, как раньше, боятся его силы. И мимо Китеры теперь купцам проплыть можно. Тебя ведь самого его закон защищает.

– Я защищаю себя своим мечом, – хмуро буркнул Менелай, погрузив нос и усы в кубок, чтобы не видеть язвительной улыбки собственной жены.

– А еще, госпожа, – заговорщицким голосом произнес Калахас, – в Энгоми высокородные дамы теперь льняные платья носят, в мельчайшую складочку собранные. У моей жены такое есть. И обошлось оно столько, что и выговорить страшно. Я вам скажу, мастерицы, которые умеют такие платья шить, за год дом за стеной Энгоми покупают. Сложнейшее дело, госпожа. И нагревают ту ткань, и пчелиным воском пропитывают, и в костяных пластинах зажимают. Зато, если у какой богачки такого платья нет, то на нее теперь, как на пастушку простую смотрят. Не человек она для гордячек наших.

– Да неужто? – всплеснула руками Хеленэ и глупо захлопала белесыми ресницами. Ей подобная роскошь даже во сне привидеться не могла.

– Я вам закажу такое, – ответил Калхас, макая лепешку в вино. – Купцы с другим товаром привезут.

– У тебя что, жена появилась? – с брезгливым любопытством спросил Менелай, который необходимость сидеть за одним столом с худородным судьей считал немалым для себя унижением. Да и чисто выскобленный загорелый череп, и повязка на глазу вызывали у Менелая лишь отторжение. Уж очень непривычен вид судьи здесь, где прическа – главная краса спартанского мужа.

– Мою жену зовут Поликсена, – спокойно ответил Калхас. – Она хорошего рода. Ее отец – царь Париама, правитель Вилусы. Ты должен его помнить, мы же осаждали его город. Государь возвысил меня, сделав своим родственником.

– Вот даже как? – изумленно посмотрел на него Менелай, а потом криво ухмыльнулся. – Значит, и мне ты теперь тоже родня. По жене…

Хеленэ, из глаз которой брызнули слезы, выскочила из-за стола, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания, и пропала в полутемных коридорах дворца. Только дверь хлопнула где-то вдалеке.

– Пора, – тяжело поднялся Менелай. – Люди ждут.

От царского дворца до священного дуба – рукой подать, а уж на колеснице – так и вовсе. Калхас, который торжественно облачился в свой страхолюдный шлем, важно прошел через людское море, тут же расступившееся перед ним, и сел на свое место. Шепотки в толпе смолкли, и на него уставились сотни любопытных глаз.

– Славьте Морского бога, люди, и царя Энея, сына его! – пророкотал он.

– Вам дозволено принести свои жалобы к стопам судьи Калхаса, – важно произнес писец, макнувший гусиное перо в чернила из дубовых орешков. – Кто будет первым?

– Вот ты! – Калхас повернул жуткий хрустальный глаз в сторону бабы, стоявшей ближе всех. Та обрадовалась поначалу, но, сделав шаг вперед, впилась взглядом в жуткую маску, через которую на нее взирал сам бог, побледнела и осела наземь, потеряв сознание от ужаса.

– Следующий! – скучающим голосом произнес писец, привыкший к таким зрелищам. Чуть ли не каждый раз случалось подобное.

– Я! Я! – вылез вперед крестьянин в одной набедренной повязке. – На соседа жалоба у меня. Великий судья, рассуди нас. Скажи, чья это коза…

Четыре дюжины без двух, – уныло подумал Калхас, который вернул хозяевам именно такое количество уворованных соседями коз. – Царь Эней, спасибо тебе! Научил, как с этими убогими поступать. Кабы не мудрость твоя, я бы, наверное, уже бросился на меч…