Текст книги "Гнев Несущего бурю (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18

В то же самое время. Сидон.

Гадостно было на душе почтенного купца Магона, но деваться некуда. Его корабль пошел в Энгоми за товаром, как и всегда. Некуда больше идти сидонским купцам. Именно там они оставляют груз из кедровых бревен, стекла, страусиных яиц, гиппопотамьих клыков, пурпура и крашеных тканей. А забирают оттуда красивую посуду, украшения, бронзовые жаровни, железный инструмент, оружие и груз меди, которой с каждым месяцем царские писцы дают все меньше и меньше. Приходится покупать готовые изделия, отчего волком воют мастера-медники по всему Восточном берегу. Никому становится не нужна их работа, и то одна семья, то другая перебиралась за море, в гостеприимный Энгоми, будь он неладен.

А тут еще и Рапану со своей вежливой просьбой… То, что никакой просьбой тут и не пахнет, Магон прекрасно понимал. Он же не дурак. Большая война на носу, которая не закончится взаимными налетами на корабли. А ведь отношения с сыном старого компаньона оставались единственной возможностью, которая еще позволяла ему держаться на плаву, получая медные слитки в виде бычьей шкуры. Вот потому-то почтенный купец оделся нарядно, но без излишеств, принес жертвы в храме Эшмуна, небесного покровителя текущего царя, и пошел во дворец, не ожидая для себя от этого визита ничего хорошего.

Он пробормотал молитву, пообещав богатую жертву в случае благоприятного исхода, и направился на гору, где, окруженный крепкой стеной, и жил царь Эшмуназар. Да продлятся годы его… Почтенный Магон хорошо знаком с самим господином раб бет мелеком, управляющим дворца. Ему-то он и отнесет весь груз обожженной глины, который вручил ему Рапану.

Сидон – город торговый, да еще и ограбленный недавно, а потому дворец выглядел скорее неприветливо и угрюмо, чем роскошно. Пузатые колонны из тесанного камня, кирпичные стены и балки из потемневшего кедра – так жили все здесь. Но дом царя занимал несколько кварталов, совмещая в себе по обычаю и жилье, и казармы, и склады, и мастерские. К господину раб бет мелеку купец попал сразу же, но тот, едва взглянув на таблички, испещренные убористой аккадской клинописью, вытер покрывшийся мелкой испариной лоб и бросился из своих покоев вон, приказав Магону:

– Жди здесь!

– Дерьмо! – уныло признался сам себе Магон и встал около стены, похотливым взглядом провожая какую-то грудастую рабыню, что тащила мимо него большой мешок с шерстью.

– За мной иди! – господин управляющий появился рядом так быстро, что купец даже взглядом моргнуть не успел.

И впрямь, скверно все выходит, раз к самому царю зовут. Любой водонос знает, что чем меньше ты видишь своего повелителя, тем полнее твоя казна. Впрочем, царь портового города – это не живой бог, как у египтян. Это первый из купцов, который торговое дело знает до тонкости, умело лавируя между группировками богатеев. Царь Эшмуназар именно таков. Прожженный хитрец, каких мало. Поздороваешься с таким и идешь пересчитывать пальцы. Это, с точки зрения почтенного Магона, качество, весьма полезное для хорошего правителя.

Царь встретил его по-простому, в малых покоях. А это значило, что разговор пойдет серьезный и без лишних церемоний. Купец поклонился, коснувшись земли кончиками пальцев, а потом, повинуясь движению густой брови повелителя, рассказал все – от начала и до конца. Кто к нему пришел, когда и зачем. Что сказал, в какой последовательности и с каким выражением лица.

– Тебе нужно было задержать его и передать страже, – скривился Эшмуназар, недовольно фыркнув в густую, завитую мелкими колечками бороду.

– Мой корабль остался в порту Энгоми, господин, – почтительно напомнил купец. – И вся команда. Если я не сделаю то, что велено, товар конфискуют, а людей продадут.

Вместо ответа царь приказал читать таблицы, которые писец перебирал по одной. И с каждой минутой Эшмуназар все больше наливался гневом.

– Наследник Ил называет меня братом, – зло произнес он, – и требует, чтобы мы вернули два захваченных корабля, товар и людей. А также, чтобы мы выдали виновных, которых он, мальчишка, накажет в соответствии с законами народа Моря. Кстати, а что у них положено за морской разбой, Гербаал? – обратился царь к писцу, стоявшему рядом.

– Если хоть один человек погиб, то распятие, величайший, – почтительно ответил тот. – Если просто разбой, то рудники. Корабль и товар конфискуют.

– Дикость какая-то, – царь потер виски, пытаясь осмыслить безумные вести. – Откуда взялись такие странные обычаи? При чем тут вообще я? Пусть сами разбираются с купцами. Я не отвечаю за их дела. Кстати, а что они могут сделать нам? Их царь сидит в яме, лучшие корабли потеряны, наследник – ребенок, а войско разбросано по всему Великому морю. И они не посмеют покуситься на Сидон, ведь тут сидят писцы самого Господина Неба. И еще интересно, с чего бы это у них такая отвага открылась?

– По слухам, вернулся из плена этот негодяй Кноссо и его люди, господин, – ответил купец. – У них девятнадцать бирем. Ну и сколько-то купеческих кораблей могут набить лучниками.

– Девятнадцать бирем? – скривился Эшмуназар. – Немного. Даже у нас их уже пятнадцать, и в Тире столько же. А у библосцов больше двадцати. Но у этих сволочей и с лесом куда лучше, чем у остальных. На наше счастье, Угарит кедром не слишком богат, и он у них далеко в горах растет. Все это очень странно. Чего они еще хотят? Читай дальше!

– Он требует возмещения убытков, величайший, – проговорил писец. – А еще требует выплатить штраф в пять талантов золотом.

– Что??? – царь побагровел, схватил табличку, прочитал, не веря своим глазам, а потом со всего размаху бросил ее в стену. Обожженная глина брызнула веселыми осколками, похоронив все надежды Магона на хорошую торговлю.

– Да они там спятили, что ли? – заорал царь. – Пиши наместнику Бируты(1), пусть готовит корабли и людей. Пиши царям Библа, Тира, Дора, Ашдода, Акко и Арвада! Пусть выйдут на войну вместе с нами. Мы раздавим зазнавшегося дарданца… ну или кто там это письмо писал!

– В Пер-Рамзес будем писать, величайший? – напомнил вельможа.

– Зачем, они и так знают, – произнес царь, но осекся, недобро покосившись на Магона.

Присутствие египтян в Ханаане становилось все более призрачным, но без их помощи торговые города не продержатся и пары лет. Это понимали все. Слишком они еще слабы, и слишком зависят от Египта в поставках зерна.

– Мне думается, государь, – невесело сказал вдруг Магон, – что нужно предупредить наших купцов. В Энгоми догадываются, как вы ответите на их послание. Их охотники выйдут в море еще до заката.

Почтенный купец благоразумно не стал уточнять, как именно в Энгоми так быстро узнают о решении сидонского царя. Ведь это он выпустит голубя с черной ленточкой на лапке, и тогда его корабль преспокойно пойдет домой, имея охранную грамоту самого господина диойкета. И он совсем не разделяет уверенности своего государя в том, воевать с Алассией – хорошая идея. И этот странный визит Рапану… Зачем известному на все Великое море проныре по доброй воле совать голову в пасть льва? Тут что-то нечисто. Магон, имеющий десятки поколений предков-торговцев, не сомневался в этом ни на минуту. Он слишком хорошо знал людей.

* * *

В то же самое время. Родос.

Как можно подцепить вшей, сидя в одиночной камере? Теперь я знаю ответ на этот вопрос. Немытая сволота, которая пялится на меня сверху, трясет своими патлами. Никогда еще я так сильно не хотел выпустить кому-нибудь кишки. Я вообще человек не злой, и даже порой слишком мягкий. Но сейчас во мне пробудились самые темные стороны натуры, о которых я даже не подозревал. Я закрывал глаза и словно наяву видел, как моих охранников сажают на кол или распинают, а они плачут и клятвенно обещают постричься наголо, принять ванну и посыпать голову дустом. Только не помогало это. В самый ответственный момент зловредная тварь впивалась в меня с особенной страстью, и я начинал чесаться, как ненормальный, надеясь ее придавить. Тщетно. Вошь, получив доступ к царскому телу, чувствовала себя как в ресторане и в роддоме одновременно. И это сильно сказалось на моем самочувствии.

Кого там у нас заели вши? Папу Пия II, кажется, веке этак в пятнадцатом. Благочестивейший был прелат, вообще никогда не мылся. Вот и подцепил сыпной тиф, который эта дрянь переносит. Интересно, а как от него пахло? Наверное, примерно так же, как от меня сейчас. У нас борьба с насекомыми ведется системно. Одежда прожаривается, а телесная чистота введена в ранг священных добродетелей. Волосы с интимных мест удаляют, воду процеживают и кипятят, а мясо тщательно прожаривают, особенно дичину. Есть медвежатину я запретил отдельной статьей в уставе. Это же ходячий трихинеллёз. А теперь у меня вот такая радость, не дающая подремать по-человечески. О нормальном сне уже давно речь не идет. Скрюченное положение привело к тому, что начало ломить поясницу, и вместо сна я впадаю в какое-то забытье, из которого выхожу внезапными вспышками. Либо спина болит, либо укус особенно сильный. И даже то подобие зарядки, которое я пытаюсь устроить сам себе в этом каменном мешке, помогает мало. Набор упражнений у меня крайне ограниченный.

Я задрал голову наверх и занялся единственным доступным мне развлечением: смотрел, как тучки бегут по небу. Есть еще, конечно, Поликсо с ее душещипательными беседами, но отнести эти визиты к развлечениям нельзя никак. Ей я тоже готов выпустить кишки. Эта тетка надоела мне до крайности. Стокгольмский синдром? Нет, не слышал. Солнце уже село, и она снова приперлась и кряхтит у меня над головой. Это она устраивает свою тяжеловесную корму на чурбаке, с которого согнала собственного стражника. Я ее узнаю даже без слов.

– Ты там живой, царь? – произнесла она привычное приветствие.

Я отвечать не стал, решив привнести интригу в наши отношения. Просто сижу и молчу, пока она озадаченно сопит.

– Эй? – в ее голосе послышалось удивление. – Ты чего молчишь?

Я снова не стал отвечать, наслаждаясь своим ураганным чувством юмора. Нет, во мне и впрямь пропал комик. Я бы стадионы собирал. Хотя нет, стадионы вряд ли. Но уж дома культуры точно! Вон как усиливается сопение, означающее, что обширная задница царицы начала покидать пенек. Тень, закрывшая собой небо, ознаменовала собой появление царицы Поликсо над темнотой моего колодца.

– Э-эй! – услышал я требовательный голос. – Ты живой? Почему молчишь?

Она повернулась к страже и прокричала густым басом.

– Эй, бездельники! Почему он молчит?

– Не знаем, царица, – послышались растерянные голоса. – Еду спустили, как обычно. И ведро для нужды тоже. Живой был.

– Факел мне! – решительно произнесла Поликсо, и уже через минуту в черную темноту проема полетела связка горящих веток.

– Ты там совсем сдурела, старуха? – заревел я, закашлявшись в густом дыму. – Просто посветить не могла?

– Не могла, – обиженно поджала губы Поликсо, снова устраиваясь на пеньке.

Я же, матерясь на трех языках, сбил пламя и теперь сидел, выплевывая собственные легкие в надсадном кашле. Проветрить колодец не так-то легко, можете мне поверить. Нужно еще дождаться, когда ветки перестанут тлеть, а дым улетучится. Он, кстати, почему-то совсем не спешит этого сделать, наверное, вступил в сговор с моими врагами. Одна радость. Проклятая тварь, что грызет меня день и ночь, теперь тоже испытывает легкий дискомфорт.

– Корабли твоих купцов на север плывут, – сказала она мне, решив сегодня не предлагать вина. Видимо, за плохое поведение. Впрочем, я еще ни разу не согласился, так что невелика потеря.

– А зачем они туда плывут? – озадаченно спросил я.

– Убегают на Сифнос, – злорадно ответила Поликсо. – Жена твоя с гекветами решила с Сидоном сцепиться. Времени лучше не нашла, дуреха. Скажи, царь, она у тебя на голову скорбная? У Эшмуназара боевые корабли хоть и похуже, чем у тебя, но их почти столько же. А если он царей Тира и Библа в эту войну втянет, то тебе конец. Биремы твои перетопят, а Кноссо, пса зловредного, быками разорвут. Только я одного боюсь…

И тут она мерзко захихикала, что в ее исполнении звучало совершенно адски.

– Боюсь, что потом еще одна война случится, – просмеялась она, наконец. – Цари поссориться могут, выясняя, кто именно его казнит. Я сама подумываю его выкупить и потешиться вволю. Я теперь девушка богатая. Могу себе небольшие слабости позволить.

И она снова засмеялась, жутко довольная собой. Журчание вина над головой намекнуло на то, что царица трезвая спать не ложится. Кувшин каждый вечер! Прилично. Это мне историю Александра Македонского напомнило. Мальчишка с малых лет пил неразбавленное – в Пеллу не дошли обычаи Греции – и к моменту смерти был законченным алкоголиком со всеми признаками разложения личности. Тут пока с личностью было все в порядке. То ли покрепче оказалась тетка, чем легендарный завоеватель, то ли пить начала только недавно. На радостях.

– Если мои люди решили войну начать, – ответил я с уверенностью, которой вовсе не ощущал, – значит, они знают, что делают.

– Посмотрим, посмотрим, – благожелательно ответила Поликсо. – Мне даже интересно стало, а чем это все закончится. У меня с тобой вечный мир, с сидонянами и библосцами тоже отношения неплохие. Да и золота теперь столько, что я себе целый флот могу построить. Кажется мне, царек, что в этой войне победит кто-то третий. А тебе что кажется?

– Мне кажется, тебе спать пора, – ответил я. – Ты слишком много пьешь, старуха. Боги нашлют на тебя безумие.

– Вот ты грубиян, все-таки, – Поликсо совсем не обиделась. – А я еще хотела на пир тебя пригласить. Хочешь, царь, поесть человеческой еды? Хлеба свежего, жареного ягненка? Ягненок нежный будет, молочный еще. Косточки такие, что во рту тают. С травами! Ты у себя такого точно не пробовал. У вас там дерьмо какое-то из рубленого мяса делают. Не понимаю, зачем хорошее мясо портить. Ну что, хочешь на пир?

Хотел ли я? Да я чуть слюной не захлебнулся, представляя себе жареное на углях мясо, посыпанное крупной морской солью… с тмином… чесноком… и веточкой розмарина…

Я шумно сглотнул, очень надеясь, что наверху этого не услышали, и призадумался. А с чего бы это такая щедрость? Не замечена старуха в добросердечии. Ну, конечно же! Пир! Пир – это когда много гостей. А главное блюдо на этом празднике – именно я, а вовсе не ягненок. Царь Эней, сын Морского бога. Грязный, вонючий, со спутанными волосами, в расчесах от укусов вшей. Хотя, тут навряд ли этим кого-нибудь удивишь, но тем не менее, для полноты картины…

И вот сидит этот человек, еще недавно внушавший ужас всей окрестной гопоте и, жадно давясь, рвет руками мясо. И жрет, жрет, жрет. А по его отросшей бороде течет ароматный мясной сок. А потом его снова сажают в яму, и это станет последним отделением концерта, не менее важным, чем сам пир. И тогда гости, увидев настолько волнующее зрелище, призадумаются. И вот этого человека мы боялись? Да он же полное ничтожество. Мы же сами это видели. И понесется по островам сплетня, обрастая подробностями с каждым новым рассказчиком. И репутация моя будет уничтожена. А ведь она и так едва висит на волоске…

– Так что, хочешь пировать, царь? – вкрадчивым голоском спросила Поликсо, чем окончательно убедила меня в моей правоте. Ей мало разорить меня. Она хочет уничтожить меня совершенно, превратить в посмешище. Она бы привела меня туда силком, да только насилие ко мне применяться не может. И не даст ей это ничего. Я гордо плюну в блюдо с мясом и обматерю ее при гостях. И тогда это ее репутация будет уничтожена, а не моя. Она ведь ничего мне сделать не сможет, иначе лукканцы, не получившие выкупа, ее в порошок сотрут. Они ведь тут, на Родосе, потому что не верят этой волчице ни на обол. Я каждый день вижу то Хепу, то еще кого-нибудь из вождей. Они не позволят лишить себя обеспеченного будущего, а потому регулярно интересуются состоянием залога. Моим, то есть.

– Я приду на твой пир, царица, – ответил я. – Но у меня будут условия.

– Условия? – Поликсо так удивилась, что чуть не упала в колодец, пытаясь разглядеть в кромешной темноте комика столетия. – Ну, говори!

– Пир состоится завтра в полдень, – ответил я. – Но из ямы я выйду прямо сейчас. Мне нагреют воды, чтобы помыться. Принесут золы и трав для волос. Дадут гребень, новую одежду и острый нож, чтобы подрезать ногти. Я высплюсь на хорошей кровати, а рабыня расчешет мне волосы с маслом, чтобы убрать вшей. На пиру я сижу на главном месте. Ты не говоришь ни одного обидного слова в мой адрес и занимаешь ложе только тогда, когда я разрешу. Если ты согласна, то, так и быть, я почту присутствием твое торжество.

– Зря ты отказываешься от вина, царь! Попей, – спокойно сказала она, а я ощутил, как по макушке, шее и плечам потекли кисловатые капли. Мне досталось примерно полкувшина. Неужели Поликсо сегодня ляжет спать трезвая?

1 Бирута – совр. Бейрут. В это время был крайне незначительным населенным пунктом, зависимым от могущественного Сидона.

Глава 19

Год 3 от основания храма. Месяц девятый, Дивонисион, богу виноделия посвященный. Самое его начало.

Славный город Энгоми как будто накрыла злая туча. Люди, лишившиеся защитника, притихли и ходили по улицам, словно тени. Не слышно стало веселого смеха, на рынке торговались вяло, без привычного азарта, а палки тех, кто имел право бить палкой других, заходили по спинам виновных с удвоенной силой. Господа начальники работ, те, кто надзирал за погрузкой в порту, и десятники в легионном лагере срывали зло на подчиненных, не давая безделью и дурным мыслям проникнуть в их головы. Воины и вовсе не вылезали с полигона, до кровавых мух в глазах отрабатывая перестроения и стрельбу. Они только ели, упражнялись и спали. То есть делали ровно то, чем тысячелетняя мудрость предписывает заниматься низшим в моменты неустройства. Нельзя позволить воинам думать. Нельзя! А потому, когда первые биремы, набитые лучниками, оттолкнулись от причала, парни чуть не плакали от счастья. Хоть какое-то дело вместо тоскливого ожидания и свирепых воплей начальства.

Кноссо вышел в море, взяв с собой пятерку кораблей, а остальные остались прикрывать столицу. Ни у кого ни малейших сомнений не оставалось, что случится потом. Именно поэтому купеческие корабли поплыли на Сифнос и в Пафос, чтобы не попасть в ловушку в порту Эноми, а товары начали перевозить наверх, под защиту каменных стен акрополя. Городские укрепления будут возводить еще не один год, а война – вот она! На пороге уже.

Абарис, который готовил город к обороне, даже с лица спал от забот. Он метался по нему, как голодная собака, и даже царевна Лисианасса, которая попробовала что-то сказать невовремя, едва не лишилась сна, взглянув в бешеные глаза собственного мужа.

– Прости, господин мой, у меня еще полотно не готово. Пойду я, – испуганно пискнула она и спешно прикрыла за собой дверь, привалившись к ней спиной. И вовремя, потому что, ударившись о резное кедровое полотно, мелкими брызгами разлетелась расписная чаша из Микен. Серебряной посуды в этом доме больше не осталось. Царевна с тех пор так и сидела в своих покоях, выдавая нагора немыслимые объемы тканей. А легат, которого к вечеру уже ноги не держали, стоял на башне и до боли в глазах всматривался в морскую гладь, словно не доверяя своему же воину, поставленному для наблюдения.

– Паруса вижу, господин, – почтительно сказал воин из молодых и зорких, и Абарис в расстройстве прикусил губу. Он пока ничего не видел.

– Похоже, наши, – сказал воин, но Абарис и сам уже углядел полощущиеся флаги на мачтах. Таких ни у кого не было.

– Три корабля сидонских ведут, – уверенно сказал воин, и Абарис призадумался.

– Корабль если продать – талант серебра… – загнул он пальцы. – Итого три таланта, а если в египетских ценах, то талант золота и двенадцать мин. Груз – зерно, скорее всего. Кораблики небольшие. Значит, везут мешков двести с небольшим, три с половиной тысячи хекатов… Полтора дебена меди за хекат. Пять тысяч двести пятьдесят дебенов меди… Дебен золота на двести пятьдесят дебенов меди… Двадцать один хекат золота. Это без малого четыре мины. Значит всего талант и шестнадцать мин, если корабли продать. А кому их сейчас продашь?

Абарис вдруг застыл на месте, а потом спросил сам у себя.

– Убей меня молния! Это что же, я сейчас сам все это посчитал? Надо наставнику рассказать. Он помрет от радости. Ведь три года со мной мучился. Великие боги! Вот что математика с людьми делает!

И он спустился со стены вниз, перепрыгивая через две ступени, словно мальчишка. Дворцовая стража, глядя на скачущую тушу господина легата, изумлялась неимоверно, но вида не показывала, подумав, что будет, о чем сегодня в трактире рассказать.

– Колесницу мне! – рыкнул Абарис и, когда ее подали, свистнул разбойничьи и помчал в порт. Биремы уже спустили паруса и шли к причалу на веслах.

– Кноссо! – заорал он, увидев тощего, загорелого до черноты критянина, одетого без обычной пышности.

Наварх выглядел довольным, но тень озабоченности залегла на его челе. С борта финикийских корабликов погнали купцов и команду. Один из них, одетый богаче всех, сиял на весь порт подбитым глазом, а правой рукой зажимал кровоточащую культю левого указательного пальца.

– Сиятельный Абарис, – поклонился наварх. – Я тут по-быстрому пленных допросил. Поговорить бы с царственными. Вести нехорошие есть.

– В колесницу садись, – показал ему легат на стоявшую рядом упряжку.

Кассандра сидела в тронном зале, занимая свое законное место верховной жрицы. Малыш Ил восседал на отцовском месте, сохраняя привычную торжественность, а диойкет Акамант почтительно стоял рядом, возвещая царскую волю сидонским купцам, которых нерадостная весть застала в этот момент в порту Энгоми. Десяток бледных мужей переминались с ноги на ногу, в растерянности опустив головы. Они не ждали ничего хорошего от то, что им сейчас скажут. А слепящая роскошь мегарона и вовсе подавила их полностью. Все они тут были впервые.

– Как вы знаете, почтенные, – зычным голосом произнес Акамант. – Ваш царь презрел наше доброе соседство и допустил нападение на корабли уважаемых торговцев из Энгоми и Пилоса. Люди захвачены в плен, за них требуют выкуп, а товар расхищен. Наше законное требование отпустить купцов и их слуг, вернуть товар, выплатить компенсацию и наказать виновных было отвергнуто. А раз так, то согласно всем законам божеским и человеческим наследник Ил, что правит в отсутствие своего отца, объявляет войну Сидону, его землям и его купцам. Пока не будут удовлетворены наши требования, люди Сидона – враги народу Моря. И спаси бессмертные боги ваши жизни и достояние, почтенные.

Купцы стояли насупившись, но диойкет смог их удивить.

– Однако, учитывая, что все вы уважаемые торговцы, не запятнанные никакими преступлениями, наследник Ил дарует вам милость свою. Все вы покинете гавань Энгоми с рассветом. Вы получите охранную грамоту, которая убережет вас на пути в Сидон. На вас нет вины, и государи наши не считают возможным карать невинных за чужое преступление. Однако, если ваши корабли после этого встретятся в море царским биремам, пощады не ждите.

– Спасибо, добрый господин! – радостно загомонили купцы, не ожидавшие такого исхода. – А может нам из порта Сидона корабли стоит подальше убрать?

– Возможно, – милостиво кивнул Акамант. – Мы не можем обещать, что Сидон будет в безопасности. Но обещаем, что не станем нападать на тех государей, что соблюдают законы добрососедства.

– Спасибо, добрый господин, – безостановочно кланялись купцы. – Всех богов за вас молить будем. И за государей Энея и Ила тоже. Пусть Баал-Хадад укрепит руку их.

Купцы вышли, а Кассандра встала со своего места и вышла из зала. Стоявшие в углу Абарис и Кноссо отчаянно подавали ей знаки, что нужно бы переговорить. И, судя по их лицам, они принесли не те вести, которыми можно похвалиться. Она показала им в сторону покоев, где собирался обычно Царский совет.

– Что у вас? – спросила Креуса у наварха, который, хоть и достиг высших чинов, оставался горяч, как мальчишка. А уж долго сидеть на одном месте он и вовсе не мог, все время порываясь куда-то бежать.

– Царь Эшмуназар флот собирает, – хмуро ответил Кноссо.

– И что? – подняла бровь Кассандра. – Он и должен его собирать. Кораблей у него примерно столько же. Ты сказал, что они тебе на один зуб.

– Его корабли – да, госпожа, – склонил голову Кноссо. – Но он призвал на помощь царей царей Библа, Тира и южного Ханаана. Вся эта мелочь: Яффо, Ашдод, Бирута… Они нас тоже не очень любят.

– Что нужно сделать? – Креуса не стала ходить вокруг да около.

– Напасть на них в тот момент, когда они соберутся в бухте Сидона, – ответил Кноссо. – Другого выхода нет. Их будет втрое больше, а то и вчетверо. Если мы этого не сделаем, то увидим их у стен Энгоми.

– Сколько мы потеряем? – спросила ванасса.

– Многих, госпожа, – не стал кривить душой Кноссо. – И по большей части потеряем пехоту. Мы можем победить, если нападем неожиданно, но ни того войска, что было, ни кораблей у нас уже не останется.

– Что же мы будем делать? – старась сохранить самообладание, спросила Креуса, обведя взглядом соратников мужа.

– Биться, – спокойно ответил Абарис. – А там как боги рассудят.

– Биться, – кивнул Кноссо.

– Я бы попытался еще раз договориться с царем Библа, – пожевал губами Акамант, – но мы уже посылали туда посольство и предложили ему лучшие цены на медь. Взамен он должен был остаться в стороне. К царю Тира мы посылали тоже. Видимо, он решил, что если нас не будет, то они и так получат лучшие условия. Беда-а…

– Что же, договариваться мы уже пробовали. Значит, будем воевать, – решительно ответила Креуса, – но не так, как всегда. План Б. Наш господин говорит, что всегда должен быть план Б.

– А он у нас есть? – непонимающе посмотрел на нее Кноссо.

– Немного сыроват, но есть, – поморщилась ванасса. – Господин не спешил с ним, но он оставил мне кое-какие распоряжения на случай своей смерти. Он говорил, что действие всегда равно противодействию. А раз так, то не стоит в начале игры ходить с козырей. Ты же играешь в карты, Кноссо?

– Играю, госпожа, – кивнул наварх. – И я молю богов, чтобы ваш козырь оказался таким, чтобы перебить целую колоду, которую собрал царь Эшмуназар.

– Мы встретим их здесь, – спокойно ответила Креуса. – Всех сразу. И здесь же они останутся. Я не позволю погубить войско, которое создал мой муж. Я уже послала во Фракию. Царевич Элим должен привести конницу. Когорты из Трои и Угарита тоже пришли. Теперь осталось разобраться с распоряжением нашего господина. Там без него все идет непросто.

– Я займусь этим, – встала из-за стола Кассандра. – А ты, Кноссо, пока можешь и дальше пахать морские волны. Но у нас будет условие. Ты не уходишь из порта больше, чем на пять дней. И ты не теряешь ни одного корабля. Никакая добыча не заменит нам сейчас биремы с обученными людьми.

Кассандра вышла из покоев и направилась к выходу, туда, где ее уже ждала чудная повозка на четырех колесах с крышей из полотна. Тащили ее две смирных кобылки, и пока такая телега во дворце была всего одна. Кассандра с сестрой использовали ее, когда нужно было уехать за город. Такой длинный путь тяжел даже для самых крепких носильщиков, ведь верховная жрица поедет к храму Немезиды Наказующей. Там, за высоким забором, господин творил какое-то колдовство. А точнее, его творил парфюмер из Вавилона, который поставлял во дворец ароматы и притирания. И надо сказать, мастером он оказался отменным. Только не это сейчас стране нужно. Кассандра имела очень смутное представление, что именно должно будет получиться у носатого вавилонянина, но то, что искомый результат – это не пьяное тело, разметавшееся на полу и испускающее носом затейливые рулады, она знала точно.

Она брезгливо осмотрела небольшую комнатушку, залитую тяжелым смрадом, а потом взяла странный брусок, который, в отличие от всего остального, пахнул очень приятно.

Мыло, – поняла Кассандра. – Это про него государь говорил. Проверим сегодня. Она обошла вольготно раскинувшееся тело, взяла стоявший на столе кубок и понюхала остатки его содержимого.

– Фу, дрянь какая! – она поставила кубок на место. – Он что, это пил? Вот ведь дурак!

Медный котел, от которого отходила витая медная трубка, был изрядно закопчен. Но вместо нефти, которую должен был перегонять мастер, Кассандра обнаружила два кувшина из-под вина. Вавилонянин зачем-то перегонял именно его, хотя зачем он это делал, для царевны так и осталось тайной, покрытой мраком. Сделать из хорошего вина чудовищное пойло… У нее в голове это не укладывалось.

– Ладно, – горестно вздохнула она. – Братец сказал, что это подобие человека должно какую-то зажигательную смесь создать. Господина нет, а он без хозяйского глаза вон чего устроил. Вот ведь скотина!

Она повернулась к охранникам-кобанцам, которые тоже принюхивались, раздувая горбатые носы, но того омерзения, что чувствовала к этому запаху верховная жрица, они явно не испытывали. Совсем напротив, их лица выражали крайнюю степень заинтересованности.

– Грузите его, парни!

Син-аххе-эриба очнулся от того, что кто-то влепил ему хорошую затрещину. Прямо в тот момент, когда он почти догнал обнаженную прелестницу, убегавшую от него в заросли тростника. Бабенка была чудо как хороша, но пришлось проснуться. Вот ведь подлость какая!

– А! Что! Где я?

Очумевший парфюмер обнаружил себя сидящим на каменном языке, вдающемся в море на три десятка шагов. Из воды торчали каменные стенки, огораживающие ее так, как крестьянин огораживает свое поле от набега оленьего стада. Зачем бы это понадобилось самой госпоже, парфюмер не понимал, но она сидела в трех шагах от него и бросала в море рыбешек, которых доставала из ведра. Син-аххе-эриба посмотрел на морскую гладь, кишевшую перед ней, и обомлел. Жуткие твари, похожие на змей, тянули головы из воды, жадно хватая игольными зубами то, что бросала им верховная жрица Богини. Мерзкое переплетение гибких тел вызвало у вавилонянина настоящий ужас, но он смотрел на бурлящую воду, не смея отвести глаз. Отвратительное зрелище прочно притягивало к себе взгляд(1).

– Я, когда в Трое жила, – сказала вдруг царевна Кассандра, – и не знала, что мурены такие милые. Я их только на базаре видела у рыбаков, мертвыми уже. Мясо у них не очень, его уметь нужно готовить. Но я никому моих рыбок готовить не позволю. Я забочусь о них. Их с помощью кувшинов ловят, а потом мне продают. У меня их тут уже штук двадцать. Им тут хорошо.

– Да, госпожа, – с тупым недоумением смотрел на нее парфюмер. Голова его раскалывалась на куски от постоянно пульсирующей боли. Но он нашел в себе силы и добавил. – Они очень милые, госпожа.