Текст книги "Ашт. Призыв к Жатве(СИ)"

Автор книги: Дина Полоскова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Хитрюга. Связь приличная. Просто окунешься с головой в заведомо ложную гипотезу и думать обо всем забудешь.

– Милый, утомляешь!

– Вот видишь, сколько сил тратится на поддерживание ложных теорий? – Алекс по-мальчишески подмигнул, показал язык и скрылся из вида.

Трея нажала на фото Нади на экране коммуникатора.

Пока устанавливалась связь, Трея задумчиво уставилась в открытый люк.

Алекс, как и Трея, мало изменился за одиннадцать лет брака. Стал еще красивее, еще образованнее. В студенческой среде за безупречную внешность и сложение его звали Аполлоном. Причем, как женская, так и мужская половина. Первый год Трея вообще не верила, что все это взаправду. Что ей могло так повезти. А вот, скоро одиннадцатая годовщина, а их брак не знал ни одной серьезной ссоры, ни одного подобия скандала. Рядом с Треей лучший на свете мужчина, любимый... брат, друг, соратник. Одновременно отец и сын, учитель и ученик, деловой партнер – кто угодно, любая из функций, которые мужчина играет в жизни женщины, кроме одной... И эта одна-единственная, недостающая роль, Трея готова была поклясться чем угодно, запросто перевесила бы все остальное. Роль мужа.

– Эй, бэйб, мне долго ждать, пока намедитируешься на неведомые артефакты? – Нади сидела на краю неприличного размера и цвета ложа, кутаясь в алую шелковую простыню.

– Какие артефакты? – Трея слегка опешила.

– А я знаю, куда ты там пялишься, вместо того, чтобы порадоваться любимой сестре?

– Я помешала? Привет!

– Ты не можешь помешать. Помешала Тара. Вызывала только что с Арттдоумие, они с Ри ищут какой-то ключ. Или бабу, которая сперла этот ключ, я слабо поняла.

– Тара не на Земле?

– Она даже не с Мареком! – восторженно воскликнула Нади. – А я говорила...

– А с кем?

– На этот вопрос Тара злится, а Римма хихикает. Но молчат обе!

Нади загадочно подмигнула.

Темная мускулистая рука вложила в узкую кисть Нади высокую кружку с чем-то аппетитно исходящим паром. Пухлые темные губы чмокнули воздух в сторону, и Нади опять обернулась к сестре.

– Давай ближе к тексту, – настоятельно попросила Нади. – Как у вас?

– У нас все хорошо, – поспешно ответила Трея.

– Хорошо? – пухлые темные губы готовы были скривиться в любой момент.

– Спокойно.

– Спокойно? – вот теперь скривились, а еще тонкие брови, подскочившие вверх, придали лицу отстраненное и понимающее выражение.

– Мне с Алексом спокойно. А то, что мы спим в разных комнатах, это нормально. Между прочим, аристократы...

– Да спали бы вы хоть на крыше и потолке, – покачала головой Надия, – только пересекались бы, хоть изредка в горизонтальном положении... Или в вертикальном... Ну, или как пойдет, – сыто промурлыкала она.

– Пошлячка, – буркнула Трея, покачав головой.

– Правда жизни, бэйб, – усмехнулась Нади, и, не прощаясь, отключилась.

– Ты готова, милая? – Алекс с роботом поднялись в катер.

Хорошо, что они встретили Нела на Венере.

Целый день плавать, загорать, играть в пляжный волейбол, пить коктейли под зонтиками... А по вечерам лежать на отвратительной кровати сердечком, повернувшись друг к другу спинами, под разными одеялами... Это выше ее сил!

Нельзя сказать, что близость вовсе отсутствовала в супружеской жизни Бёрд, но эти редкие, непродолжительные и практически безэмоциональные моменты контакта давали еще более редкую разрядку. И происходило все как-то неправильно, словно через стыд. Ведь это стыдно – ложиться в постель с другом, братом или даже коллегой? Хотя Трее нередко казалось, что в их случае чувство стыда исходит скорее от Алекса.

– Кстати, по поводу Аменхотепа! Хотите анекдот?

Трея и Трон хотели.

– Звонит Аменхотеп в службу поддержки, и просит предоставить данные по гробнице Нефертити. Ему говорят: продиктуйте, пожалуйста, имя по буквам? Аменхотеп диктует: – Птичка, два треугольника, волна, солнце, опять птичка, голова собаки и скарабей.

Трон обернулся к Трее, словно ждал нужной реакции. Алекс, довольный, как слон, хихикая, набирал на панели курс.

То ли он меня боготворит, – грустно думала Трея, – то ли просто не хочет. А может, ему просто не надо... И неизвестно еще, что хуже.

Чувство чего-то огромного, страшного, навалилось откуда-то сверху душной волной, вызывающей легкую судорогу в бедрах и дрожь в пальцах. Это что-то подмяло под себя, поглотило и взорвалось в висках знакомым приступом паники.

– Это состояние, – пробормотала Трея. – Это просто некомфортное состояние, сейчас, сейчас, сейчас оно пройдет. Черная дыра меня дери, оно никогда не пройдет! Вдох, выдох, вдох, выдох. Алекс! – не выдержала, наконец, она.

Алекс и робот синхронно обернулись.

Алекс встревожено, Трон недоумевая – что это с всегда спокойной и рассудительной миссис Бёрд?

Но Трее уже легче. Приступ на этот раз оказался коротким, и только теплая волна, омывающая затылок и скользящая по поверхности кожи крохотными пузырьками напоминает о том, что приступ вообще был.

Трея осторожно тронула лоб – весь в испарине.

– Что это? Кто там? Моторная лодка? Катер?

Алекс и Трон проследили направление ее взгляда. По лазурной глади океана приближался катер с одним человеком.

– Отдыхающий, – буркнул себе под нос робот и пожал металлическими плечами.

– Не волнуйся так, милая, – Алекс тепло посмотрел на жену и поднял катер в воздух.

***

Раки

Йор, луна Сьерра-Алквиста

Луна Сьерра-Алквиста, спутник ближайшей к Соул планете, в маленьком, неприметном, если смотреть с Луны, зодиакальном созвездии Рака, была колонизирована в 2188 году, в самом начале Эпохи Взлета. Каких-нибудь двести лет назад.

Сьерра-Алквиста, названая в честь известного в свое время доктора философии, Карла А́вгуста Э́нгельберкта Альквиста, самый крупный спутник планеты под совершенно непоэтичным названием Клешня, вращающейся вокруг звезды β Рака, самой яркой в созвездии.

К сожалению, ничем выдающимся, кроме звучного названия и собственной атмосферы, Сьерра-Алквиста похвастаться не может. Казалось бы, с таким именем, львиную долю населения Сьерры-Алквисты должны были бы составить люди, как минимум грамотные, прогрессивные, если не сплошь профессора, то хотя бы поэты и лингвисты.

Но по распределению первыми и единственными колонизаторами Сьерры-Алквисты оказалось Объединение Самобытных, сто лет назад отделившееся от Борцов за Автономию планет Млечного Пути, или, как принято их называть, Автономных.

Но если Автономные были просто радикально настроенной против политики Галактического Сообщества организацией, мотивирующейся тем, что каждая система должна жить и развиваться самостоятельно, без варварского вмешательства со стороны, то Самобытные, будучи производной от Автономных, были организацией с религиозным уклоном и от того настроены еще радикальнее. Говоря современным языком, секта, она и в космосе секта.

Термин "самобытность" прижился тут не случайно.

Если Автономные требовали лишь невмешательства прогресса и сопутствующего ему гуано для самостоятельно развивающихся цивилизаций, то Самобытные пошли еще дальше, призывая не мешать человеку совершенствоваться самостоятельно, без всяких новомодных штук, достижений технического и биотехнического прогресса.

Самобытные призывают не прозревшее еще человечество отказаться практически от всех благ цивилизации, кроме, разве что электричества да центрального водоснабжения, ибо все эти штуки есть "от лукаваго", как написано в священной брошюре, и идти "ко спасению души своя", естественным, натуральным путем.

К слову, и электричество, и горячее водоснабжение на Сьерре-Алквисте далеко не в каждом поселении. Вместо электричества – бензиновые и керосиновые лампы, камины, печи, а что до пенных ванн... Множество рек и озер, наполненных чистой, не знающей "вмешательства поганого прогресса" водой, запросто решают эту проблему.

Нет на Сьерре-Алквисте и роботов, и вообще не планировалось машин и устройств, призванных облегчить натуральный, естественный путь человека, "ведущий к освобождению от проводов диавола" (Св. брошюра, ч. 3, п. 24.9)

Но так было сразу после колонизации. Нынешние поселенцы и городские жители, хоть и чтут направляющую длань святого аббатства, смотрят на современные гаджеты с определенной долей снисходительности. Есть здесь и своя выгода: не разрывая окончательно связь с внешним миром, как планировалось изначально, и неукоснительно соблюдалось лет так пятьдесят, ладно, семьдесят после колонизации, а слегка "потворствуя дурости современной молодежи", дозволяя той космические путешествия, обучение в ВУЗах Сообщества и кое-какие мелочи вроде ормов и более примитивных переговорных устройств, можно добиться привлечения внимания, и новых поселенцев, со стороны.

Вот казалось бы – откуда в Галактике люди, способные добровольно отказаться от благ цивилизации, выбрать суровый поселенский быт, и менее суровый, но более хлопотный, быт городокской? Но откуда-то такие берутся, и желающих отречься от прогресса оказалось немало. Не то, что отбиваться приходится и визовую систему вводить, но, как говорится, с большего.

Кроме того, Сьерра-Алквиста оказалась идеальным прибежищем для беглых преступников, потому что вход сюда возможен лишь для "ситизенс", проще говоря, граждан. А гражданство дают на небольшой орбитальной станции, и получить его временно, скажем, сотруднику спецслужбы Альянса – нереально. На орбите луны технические достижения никто не отменял. И проверяют будьте-нате.

Беглый преступник, даже пират, добро пожаловать, вот вам стандартный набор колониста – семена, консервы, сухой прессованный белок и кой-какая амуниция, и вперед, в поселение, сеять разумное, доброе, вечное...

А если вы, мистер, за этим самым некогда заблуждающимся охотитесь, то можете убираться обратно в свои "поганые, цивилизацией побитые диавольские угодья". Потому как "душа, примкнувшая к Лорду, очищается от прошлых злодеяний". Автоматически.

Минимальный срок приобретаемого гражданства – тридцать пять лет. То есть покинуть Сьерру-Алквисту этот период времени нереально.

Когда на Сьерре-Алквисте, восемнадцать лет назад оказался Аст-Асар Аоллар, он сначала даже подумал, что былые возможности Аст-Асар каким-то чудом опять вошли в Силу, и он нечаянно пронзил время, оказавшись на каком-то древнем планетоиде, где люди совсем недавно. Потом только узнал, что население Сьерры-Алквисты – на девяносто процентов потомки Самобытных.

Похожее чувство дежавю посетило Аст-Асар и недавно, у подножия пирамиды Хеопса. Для Аст-Асар, который видел строительство этой самой пирамиды, ничего особенного. На Земле, в ее прошлом он бывал не пять тысяч лет назад, для него, конечно. Намного, много позже. Просто это было до того, как от Силы Аст-Асар осталась одна насмешка.

Вы спросите, как Аоллар вообще попал на Сьерру-Алквисту, учитывая столь строгую орбитальную охрану, умудрился прожить там три года, без получения гражданства, а потом и вовсе покинул ее?

Тут две причины, но по сути, одна.

Во-первых, возможности кораблей Аст-Асар сильно отличаются от возможностей остальных кораблей гуманоидов, даже собратьев из Магелланова Облака.

Во-вторых, даже в такой глуши, как Сьерра-Алквиста никто и никогда не будет связываться с Аст-Асар. Так-то.

***

– Это то самое платье? То есть то, что осталось? – миссис Полстейн брезгливо подцепила ногтем с безупречным перламутровым маникюром кромку и тут же отдернула руку, словно нечаянно коснулась опасной живности: вот-вот цапнет.

Экономка с готовностью закивала. Она стыдилась несдержанности, грубости, неуклюжести, но хуже всего – не оправдать ожиданий хозяйки.

– Не надо было резать его ножницами, – вынесла, наконец, Дора Полстейн вердикт.

– Но как же? – забормотала старая женщина, – дуреха ответила черной неблагодарностью на вашу доброту!

– Говоришь, в Черный Коршун?

Экономка сжалась:

– Меня совсем не слушает, от рук отбилась, из ума выжила...

– Ну-ну, выключай свой причитатив, – Дора никогда не упускает случая выразить свои мысли вычурным, не вполне понятным простоте, словом.

– То, что от рук отбилась, ты зря. Наша маленькая ундина с самого начала демонстрирует редкую выносливость. А так и не скажешь...

Головы хозяйки и служанки – одна в новом алтабасовом чепце, с аккуратными локонами, другая в ситцевом, накрахмаленном, синхронно повернулись к узкой кровати, на которой спит Раки.

Ундина непривычно бледна, даже хуже обычного. Голубоватая прядь тонких волос прилипла к вспотевшему лбу, из полуоткрытых губ не слышно дыхания.

Тонкие руки поверх старенького, в заплатках, пододеяльника, пальцы нервно вздрагивают.

– Непонятно, в чем душа держится, – покачала головой миссис Полстейн. – Жоржи всегда нравились чумички. Доктор сказал, проспит минимум сутки. Зря ты довела ее нервного срыва. Жоржи нервничает.

– И в мыслях не было, истинным Лордом! – снова запричитала, приложив к иссохшей груди, привыкшие к тяжелой работе руки, мисс Эштон.

– Знаю, знаю, – отмахнулась хозяйка.

Миновав за два шага комнатку прислуги, решительно распахнула небольшой кожаный саквояжик. Что здесь? Сухари, литровая бутыль для воды, кажется, горсть курпицы в мешочке, несколько колотых кусков рафинада.

– И о чем это говорит? – спросила с глубокомысленным видом миссис Полстейн, непонятно к кому обращаясь.

Экономка выглянула из-за пышного хозяйского плеча:

– Позор! Девчонка еще и обворовала вас!

Мисс Полстейн взглянула на пожилую мисс с явным сожалением.

– Да нет, ундина почти ничего не взяла. На редкость честная для прислуги, – Дора хмыкнула. – Но вот возвращаться сюда завтра не собиралась. Так что болезнь нам на руку. А это что? – хозяйка вытянула синюю потрепанную тетрадь.

– Альбом для этого ее чистописания, – фыркнула мисс Эштон. – Я никогда не одобряла, что девчонка ночами просиживает в библиотеке. Вы чересчур добры к ней.

– Да, да, – рассеяно кивнула Дора. – Когда я сказала, что намерена поднять ей жалованье, она попросила оставить все, как есть. Только разрешите сидеть в библиотеке в свободное время, учиться читать и писать. Да, я сама дала ей несколько таких тетрадей, и книги разрешила брать.

– И жалованье повысили.

– Ее удобство входило в мои интересы, – сухо обронила Дора. – Ну-ка, – желтоватые страницы оказались сплошь исписаны мелким, неаккуратным, но вполне читабельным, подчерком.

– "Руны, оказывается, это древние скандинавские письмена. – прочитала Дора нараспев первую фразу. – Хм...

Не знаю, что значит, "скандинавские", от этого слова веет холодом и ярким солнечным светом.

А руны я видела, это такие дощечки.

Миссис Архаис – или правильно пишется Арраис? Не знаю, но она показывала: наследие от прародительницы по материнской линии. Эта прародительница жила на "шхерах" – понятия не имею, что такое эти самые "шхеры", но представляю их почему-то гигантскими гнездами, такими специальными домиками для людей, что живут на острых пиках скал... Красиво...

У нее, у миссис Архаис, я имею ввиду, а не ее прародительницу, с той, понятно, мы не знакомы. Так вот, у нее маленькие таблички были с выжженными черточками на них. Руны называется. Я думала, что это какой-то древний алфавит.

А в книжке миссис Полстейн, Космос храни эту достойную женщину, это, оказывается какие-то памятные письмена.

Я тоже хочу оставить руны.

Знаю, так себе предисловие дневника, или, гримуара, как у той маленькой волшебницы в "Сказках народов мира", но мне кажется, это хороший способ записывать и запоминать новые слова.

Сегодня вот вывучила слово "интуисия". Кэтти говорит, у меня звериное чутье, от варвара-отца.

Каким дикарем нужно быть, чтобы даже мама назвала дикарем?

Мне нравятся Сказки. И триллеры! Триллеры даже больше! Хотя Сказки порой полны такого цинизма и жестокости, что любой триллер нервно кружит по орбите. И детективы люблю, пожалуй. А еще хороша та, в синей обложке, которая про девушку-королька.

В ней героиня начинает дневник с самых первых, детских воспоминаний. Наверно, так правильно.

.... *** ... ***... ***

Тра-ля-ля

Итак

.... *** ... ***... ***

Я родилась в поселении Какилея, луны Сьерра-Алквиста.

Кэтти говорит, что весной. Дату она не запомнила. Приходится верить на слово..."

На следующей странице была картинка. Вереница ершиков для мытья посуды, или кривых деревьев? И коробки-домики. А над всем этим, катятся три овала с лучами-спичками в разные стороны.

Умение рисовать явно не относится к талантам ундины.

– Значит, дневник! – лицо миссис Полстейн озарила хищная улыбка, а пальцы любовно прошлись по тетради. Убедившись, что толстая тетрадь исписана больше, чем на половину, Дора довольно кивнула. – Нам надо бы сесть вот здесь, и полистать! Принеси чая с молоком и медом.

– Здесь? – экономка недоуменно обвела глазами убогую обстановку комнаты Раки.

Дора беспечно махнула полной рукой.

– Жоржи сегодня нездоровится, а Тедди играет. К тому же доктор сказал, что нужно присматривать за ундиной. Вот и приглядим, – она заговорщицки подмигнула.

***

"О детских воспоминаниях, оказывается, мне и сказать-то нечего.

Нет, я много чего помню – помню, ветер, снежинки кружатся под крышей мансарды нашего дома. И холод, много холода. Много острых и болючих игл, и все они скользят под кожу, грозя раздробить кости в пыль.

А в подвале, скорее даже в погребе не так холодно, но сыро и запах такой мерзкий, отвратительный. Не то картофельные очистки и гнилая рыба, не то болезнь и человеческие выделения.

Зато летом сквозь прохудившуюся крышу льется солнечныйсвет, смешно щекочет нос, и его поцелуи согревают глаза, щеки, губы. Но долго не понежишься, Анна ругается, ей всегда нужна лишняя пара рук на кухне, во дворе, в огороде. А может, срочно бежать на ферму за поросенком или бидоном молока. В доме, кроме "девочек", постоянно жильцы, и столуются на месте.

Но летом по ночам страшно, зимой – не так. Чуть потеплеет, и лежишь, надеешься, что дверь на чердак выдержит натиск и глухие удары.

– Раки, девочка, открой...

Ненавижу свое имя. И какая я им "девочка"?!

– Раки, крошка, хочешь сладкого?

Ненавижу того, кто так меня назвал.

– Раки!

– Пусти, дрянь!

– Отродье шлюхи!

Отродье шлюхи. В лицо дочь хозяйки единственного на округу постоялого двора, или борделя, так не назовут. А ночью, под узкой деревянной дверью – запросто".

– Вот как, – выражением лица Доры Полстейн сейчас можно рекламировать услуги Министерства Счастья. Что касается экономки, то мисс Эштон почему-то принялась двигать очки в роговой оправе по толстой переносице – вверх-вниз. А миссис Полстейн еще раз перечитала написанное, вслух.

– Дочь шлюхи, – мечтательно, по складам пропела, а потом изящным жестом прикрыла ладонью рот. – Как же нам повезло, Эльза, просто невероятно, сказочно повезло!

Экономка поспешно кивнула, старалась попасть хозяйке в тон, силясь изо всех сил уразуметь причину такового благодушия, или хотя бы "везения". Где ж тут везение? Впустили в дом абы-кого, вон, оказывается, и не абы-кого, а как есть, поселенскую девку. Чего ж тут хорошего?

"Девочки", их так принято называть, непонятно только, почему, жили по две в двух нижних комнатах и двух верхних.

На момент моего ухода, это были Иви, Лиз, Селена, Жета, Вет, Поли, Мари, Шея.

Нет, Шеи как раз уже не было.

Еще парни. Макус, Висе, Глек. Вышибалы. Они всегда меняются, чуть ли не чаще, чем "девочки".

В верхней спальне живет Кэтти, Анна ночует прямо на кухне, там всегда тепло.

Когда я была маленькая, зимой тоже там ночевала, мне в кресле вполне удобно. Главное, тепло. Но после того как Брэг сильно поколотил Анну, выбил той зуб, кухарка от моего соседства наотрез отказалась.

– Или она, или я! – заявила Анна Кэтти, и мама решила проблему по-своему: чердак или подвал.

– Не хватало из-за тебя лишиться хорошей кухарки! – отвесила мне подзатыльник Кэтти. – А вообще сама виновата, решила, видите ли, заступиться. Да мы Брэга доили бы и доили, – она запустила пятерню мне в волосы и развернула лицо к свету. Послюнявила палец, потерла под глазом. Хмыкнула, видимо, не понимая, что же такого особенного Брэг во мне нашел.

– Ладно, – сказала, наконец, – не хочешь внимания гостей, не вихляй перед ними своей тощей задницей. Не вылазь с кухни. А ночью сиди на чердаке мышью. Твое время на подходе.

И ушла варить глинтвейн. Весна та выдалась холодной, Кэтти жаловалась на ломоту в костях и постоянный озноб. А я уже тогда поняла, что жить в родном доме осталось недолго.

Этого я не могла не рассказать.

Обязательно объяснить, когда и почему впервые решила уйти из дома.

Тогда же, да, кажется, мне девять было, случился еще один неприятный эпизод. То есть он сначала неприятным был, даже очень. А потом тааааааааким хорошим оказался...

Наравне с последней затрещиной, полученной от доброй Анны, тот случай, возле дома старосты поселения – самое счастливое воспоминание в моей жизни! Самое-самое в мире!

Меня Анна за молоком послала, иду, значит.

А тут Висек-младший, отвратительный такой, как наш вышибала, только еще сопливый и в прыщах весь, с Речиком и Строни... Кажется еще мальчишки были, лица помню, а имена нет... Я вообще так испугалась тогда, прямо удивляюсь сама на себя, как вообще все это запомнила!

Вот! Иду, гремлю мимо их компании пустым бидоном, когда Висек меня окликнул:

– Эй, Раки!

Остановилась, жду. И ведь чувствую, ничего хорошего он не скажет, а все равно стою, как парализовало.

– Сосать будешь?

Я не поняла, что он имеет ввиду, но остальные, наверно, поняли, потому как заржали, что овцелошади.

– Что? – спрашиваю, и сама не понимаю, зачем, неужели хочу, чтобы повторил?!

– Сосать, говорю, будешь?! – Висек подошел почти вплотную, и снизу по лицу ударил, по подбородку.

Я неловко руками махнула, грохнулась пребольно так, бидон выронила, он загремел еще, я подумала, сейчас кто-то выйдет на грохот, защитит... Не вышел.

– Да она не умеет, небось!

– Не мамка!

– А сколько стоит, чтобы твоя мать у нас у всех...

– А давайте эту научим!

– Ребята, а вышибалы...

– Да ладно! Шлюха Кэтти нам еще спасибо скажет!

Я уже не понимала, кто из них что говорит, все смешалось, все слилось, они обступили кругом, не давали встать с колен, били, щипали, дергали за волосы.

Я молчала.

Молчала, когда платье рванули так, что рукав оторвали, когда деньги потребовали отдать – отдала.

А потом поняла – все. Больше не выдержу.

И тогда появился он... Нет, ОН...

Высокий такой, черноволосый. Я зареванная была, плохо разглядела. Кажется, он тоже из нашего поселения был, но про него говорили "большой человек". Что это значит – не знаю. Вот только не фермер, точно. Вроде его боялись, но я маленькая была, не помню точно, за что.

Я сейчас, когда пишу это, понимаю, что тот парень ненамного старше меня нынешней был, но тогда, крохой... он совсем взрослым показался.

Я тряслась вся, не могла слезы остановить. Всю колотило.

Я же видела его потом...

И не раз! Может, даже трижды! И вот, каждый раз язык отнимался, даже имени не спросила. Кэтти, когда ей все рассказала, как-то его назвала, а я не помню. Так жалко...

Вот сейчас жила бы и знала, что того человека с теплыми руками, которыми он вытер мне слезы... добрыми глазами, зовут...

А так – не знаю.

Да, тогда пацанве поселенской мало не показалось. У-у-х! Как он ловко с ними! А еще после того раза на меня больше никто и никогда в поселении косо не посмотрел! Не сказал ничего!

Другое дело дома...

Дома у нас, то есть у Кэтти он не был. Если бы был, хоть раз, я бы не хотела его имя помнить. Может, лучше пришел бы?

Нет, как хорошо так. А то было бы мне и вовсе нечего вспоминать.

Хотя, может, если бы он к нам пришел, а у меня рядом с ним язык не отказывал, и я бы сказала, что плохо мне, очень плохо, когда ночью ходят, хотят ко мне зайти, пугают... Может, и тогда бы, защитил?

Ведь больше защитить меня было некому. И к пятнадцатой весне совсем невыносимо стало.

И хорошо, что он никогда не пришел!

И вообще хорошо, что не видела его больше никогда!

Если бы даже защитил, но пришел бы в дом Кэтти как "гость"... Я бы не хотела сейчас вспомнить его имя.

А я хочу.

* * * *

* * *

* *

* *

*

Думала, лето пережду. Опять же, и этот страшный огромный Брэг с раздробленным носом, воняющий алкоголем так, что его приближение всегда можно угадать по запаху даже на насквозь продуваемом чердаке, куда-то пропал.

Кэтти говорила кому-то, что на приданное мне зарабатывать, очень смеялась. Я поняла тогда, что это шутка. Ведь не могла она отдать меня Брэгу? Или могла?

Я думала, что как минимум, лето в запасе у меня есть, а потом, даже если Брэг вернется, холода наступят, и до следующей весны на чердак никто не сунется. Значит, удастся продержаться целый год. Не удалось.

Через месяц – весна уже была на исходе, Кэтти сказала, что "берет меня в дело".

Вместо Шеи. Ей Ваприн навсегда перечеркнул возможность карьерного роста.

Мама... А Кэтти мне мама!

Надо сказать о ней несколько слов.

1) Мама очень любит деньги.

2) Пожалуй, единственное, что любит.

3) Мне всегда казалось, что любовь к деньгам занимает сердце Кэтти полностью, и на меня в ней не остается места.

4) Если бы она любила меня хотя бы вполовину так...

Но я отвлеклась.

Я это к тому, что понятно, чем руководствовалась Кэтти, когда впускала в дом Ваприна.

Поселение Какилея маленькое. И все знают, что Ваприну ни один дом не отдаст дочь в хозяйки. Не приживаются они у него. Трое уже было. А как последняя зимой на капище перебралась, к нам зачастил. Раньше тоже ходил, но больше пил.

Зачем, говорит, мне платить за то, что дома бесплатно валяется?

Я хоть и маленькая была, а понимала, что "валяется" – это не образное выражение. Скорее всего, и вправду валяется. И не от большого здоровья.

"Девочек" и раньше били "гости", но в тот день, я за доктором бегала, и вместе с ним в комнату "девочек" вошла. Не верилось, что недавно э т о было лицом... не очень красивым, кстати, лицом, частенько опухшим и неприятным, с небольшим шрамом на двойном подбородке, но все же... лицом. Человеческим, даже женским...

Тогда окончательно поняла, пора бежать.

– Переселяйся к Селене, Раки, – сказала Кэтти. – Хватит на чердаке мерзнуть, дочка.

– Я не мерзну, – ответила тихо, но чтобы Кэтти услышала, и дальше принялась оттирать пятна с пола.

Кэтти не стала спорить, подошла и пнула пониже спины, вынуждая сесть.

– Я не спрашиваю, мерзнешь, или нет! Пришло время.

Так много Кэтти со мной редко разговаривала.

– Будешь, наконец, отрабатывать хлеб. Хватит дармоедничать!

Я голову опустила, очень ответить хотелось, но смолчала.

То есть отрабатывать? Я, сколько себя помню, его отрабатываю. На кухне, на огороде, с ведром и щеткой в руке, на побегушках по всему поселению!

Кэтти дернула меня за ворот рубахи, вынуждая встать. Оглядела, как лошадь выбирала, вокруг крутанула. Хмыкнула. Сказала мягко, доверительно:

– Ваприн, детка, не такой злодей, каким кажется. Он почему зверствует? Давно на тебя глаз положил. А Шея, дура, сама его выбесила. Зачем сунулась к пьяному? Но она и старуха уже давно. То ли дело ты. Тебя не тронет. – Кэтти провела рукой по моим волосам, приглаживала вихры что ли? – Я тебя Брэгу обещала, но говорят, он не вернется.

А я поняла, что то, что было страхом раньше, не страхом было. Так, ерунда.

Правда, Брэгу обещала.

А теперь Ваприну отдает.

Я молчу, жду, когда это кончится. Рано усвоила, если меньше говорить, меньше шанс, что заметят. Запомнят.

– Гляди ж ты, – Кэтти всматривалась в мое лицо, как впервые видит. – Ни слезинки, хоть и дрожит. Ну же, дочка, – Кэтти опять провела рукой по моим волосам. – Это он с Шеей не со зла. Да и не везло мужику в жизни. С тобой совсем по-другому будет. Говорит, к себе забрать хочет.

В тот же вечер я ушла.

Спустилась во двор, помыла ведро, простирнула тряпку. Тряпку оставила сушиться на улице, а ведро и швабру в подсобку отнесла.

– Раки, – окликнул голос Анны. – Сбегать надо за постельным!

Постельное мы шили у миссис Архаис. И в тот вечер она не дождалась двух тов за свои простыни.

Молча взяла у Анны два та, думая, как бы мне на чердак пробраться, там под половицей у меня еще три мелочью. Скопила.

Пока думала, какой предлог найти, Анна неожиданно ласково спросила:

– Хочешь чаю, сладкого? С булкой?

Я всегда думала, что выбитого шесть лет назад зуба Анна мне не простит. И старалась поменьше попадаться на глаза. А как поменьше – когда толчешься на одной кухне, в одном дворе. Рядом с Анной голова сама в плечи втягивалась, дар речи пропадал от страха. И стыдно было, что за меня ее так.

– Садись, Раки, – Анна поставила передо мной горячий противень со свежими, только что из печи, булками. Налила стакан молока.

Мне даже стыдно стало, что побег задумала.

А потом Анна спросила:

– Перебираешься сегодня? Шея-то из больницы сюда не вернется.

Я смотрю на нее, понимаю, что нужно ответить, или хотя бы кивнуть, и не могу. Вот не могу, и все.

Анна тоже молчит. А потом подсела поближе, резко обхватила плечи, я не сразу поняла, что обняла, другой рукой голову к себе притянула, и так держала какое-то время, укачивая, как маленькую. Потом так же резко оттолкнула, оглянулась по сторонам. Вытащила откуда-то маленький кошель, молча сунула мне за пазуху. Туда же отправила маленький мешок с сухарями.

– Больше нельзя, – сказала. – Вон, худая какая, итак выпирает. Если встретишь кого...

– Ан, – перебила я, и прошептала. – У меня еще на чердаке...

– Где? – тоже шепотом.

– Под половицей, она шатается, прямо посредине.

– Сиди. Ешь! Сама принесу.

Вернулась быстро. Ловко сунула монеты, а потом как рявкнет, я аж подпрыгнула:

– Ты еще здесь, Раки? Кого я полчаса, как за постельным послала?! Ишь, раскорячилась, звезду на лоб себе наклеила!

За спиной Анны мелькнуло розовое платье Кэтти.

Последним, что я получила от Анны, поспешно поднимаясь, была хорошая такая, хлесткая затрещина, чуть с ног не сбила.

Долго потом щека горела. А я не знаю, скажу когда-нибудь Анне спасибо?

***

Шла по узкой поселенской улочке и думала, что я воровка. Только почему-то совсем не стыдно.

Кэтти говорит, что я вылитый папаша, наверно, он был дурным человеком. А может и нет. А может, я похожа на него, да. Вон и от Кэтти тоже ушла.

Два та – огромные деньги, и я понимала, что Кэтти будет меня искать. Не меня, деньги. Эти два, за целую партию постельного, и те, что можно на мне заработать. Может, они получены уже. И, скорее всего, искать меня будет Ваприн. Или еще кто.

Поэтому свернула за красным кирпичным домом Ваприна, проскочила бакалейную лавку, а вместо того, чтобы свернуть к дому миссис Архаис, спустилась к реке. На берегу оставила короткое платье и штаны, хоть и жалко было, жуть. Но может, так подумают, та же Кэтти, например, что я с горя решила утопиться? Шансом таким пренебрегать нельзя.

Вот ботинками не стала жертвовать, они крепкие, удобные, и неизвестно, сколько идти придется. Связала их, повесила через плечо, выдохнула и вошла в реку.