Текст книги "Ашт. Призыв к Жатве(СИ)"

Автор книги: Дина Полоскова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Я – слишком хороша для этого пластмассового мира, озарило ее. Я к нему не принадлежу!

Никогда не принадлежала!

В Гнездо Черного Коршуна теперь путь заказан. В аббатство, к пастору Смоллу, тоже. Кого он поддержит – недавнюю беглую поселенку, жертвующую на нужды храма жалкие гроши, или свою старую приятельницу, почтенную, зажиточную горожанку? Долг пастора – отвести ее в полицейский участок, или вернуть обратно в дом Полстейнов, Раки это понятно.

Но туда она не вернется!

Теперь, когда миссис Полстейн открыла карты, а Жоржи, которого Раки встретила на выходе, на прощанье хлопнул пониже спины, шепнув, что придет сегодня ночью... На поддержку хозяина, или мисс Эштон, нечего рассчитывать.

"Русалка Раки" – всего лишь кукла, ненастоящий, игрушечный человек, для "маленького Жоржи".

Чтобы отвадить от выпивки и других кукол, менее престижных. Те – такие же куклы, но за связь с ними, дом Полстейнов осудит общество, а о сожительстве с прислужницей никто и не узнает.

Свое первое настоящее платье Раки оставила дома. То есть теперь уже не дома. Вышла "прогуляться на набережную" в том, в чем обычно ходит на рынок. Нехорошо брать чужое, но ведь заработанное в доме Полстейн окупит утрату с лихвой, так ведь?

Из заработанных денег она вязла с собой два та, остальное оставила. Чтобы не бросились на поиски раньше времени, Раки не сомневается, ее комната была подвергнута тщательному обыску, стоило переступить порог дома.

Вот только куда идти?!

Серый, как носят в Йоре, чепец надежно скрывает молочно-белые, с жемчужным отливом, косы. По крайней мере, с виду ее не опознать. Но когда дадут объявление о поиске через Информаторий, лицо беглянки будет на каждом столбе.

Раки так и увидела свое фото в сером хозяйском платье, прямо под надписью крупным шрифтом:

Разыскивается опасная преступница

ОТРОДЬЕ ШЛЮХИ, ВОРОВКА, ВЕДЬМА.

Особые приметы – длинные белые волосы, похожа на русалку. Наглая, хитрая, с легкостью втирается в доверие в приличные дома и очень опасна. Не злите это существо, не доводите до слез... Убивайте, не раздумывая. Сразу...

Это конечно, перебор. Но длинные белые волосы... Хоть ты наголо иди брейся! Или...

Глядя на тронутую водорослями, влажную зеленую полоску бетонной плиты, Раки безжалостно осознала: без нее будет лучше. Кукле Раки не место в пластмассовом мире. Слишком мешает здесь. Всегда мешала.

Эти кружевные чепцы, крахмальные передники, под которыми стыдливо прячут подмигивающие экранами современные гаджеты, запрещенные в общественных местах, разговоры об урожае моркови и кабачков, ободранные тушки песчаных крыс, свисающие с крыш прилавков рынков, толстая, голая и ленивая одомашненная птица, клюющая выбракованную курпицу – это все не ее.

Ей не интересно все то, чем живут люди. Она думала, в городке будет иначе, чем в поселении. Она ошиблась. Здесь то же самое. То же униженное, рабское положение женщины, то же неуважение и отсутствие свободы выбора, о котором так красиво рассуждают герои и героини – подумать только! – книг библиотеки дома Полстейн.

Рано или поздно, раз уж она здесь, придется принять правила игры этого мира. А на то, чтобы увидеть другие миры, двух тов, что с собой, точно не хватит. И всех денег, оставленных в негостеприимном доме Полстейнов, не хватит.

А значит, Раки, прекрати уже думать о них и вздыхать!

Остается единственный выход.

*

А какая смерть самая легкая? Говорят, смерть через утопление, самая гуманная. В старину так даже казнили государственных преступников. А в империи Соул эти обычаи не отменили до сих пор.

Чтобы утопиться, нужно найти место поглубже, там, где сильное, опасное течение, и нырнуть. Если Раки повезет, она сразу ударится головой о подводный камень, и не придется малодушно пытаться выплыть.

А какая река лучше?

Вондер или Сипур?

Вондер ближе, Сипур глубже. И течение там сильнее.

До Сипур, который по иронии судьбы огибает подножие горы, на которой острыми гордыми пиками возвышаются башни Гнезда Коршуна, ехать экипажем, или бежать без остановки два часа. Может, все-таки Вондер, пока не передумала?

Раки прислушалась к себе. Каких-то три-четыре часа, и ее не будет. Как это вообще возможно? Не верится, хоть убейте! Да, скорее всего, если запал не кончится, удастся выключить раз и навсегда то, что окружающие принимают за нее!

Но что может помешать тому, чем она является?

Как острые подводные камни и ледяные воды Сипура могут прикоснуться, не то, что повредить – к этому движению мысли, именуемому "Раки"? Даже смешно.

В животе заурчало, но Раки отогнала глупые мысли. Какая разница – умирать на пустой желудок, или на полный.

*

Солнце опасливо миновало гору с замком, и теперь тень от Гнезда Черного Коршуна тянется до самой воды.

Воды Сипура манили Раки своей серой, ледяной красотой, которая была более реальна, чем красота всех вместе взятых виденных ею живых людей. Они все – и Кэтти, и Миссис Полстейн, и старая, выжившая из ума Эльза, и даже Анна – подделки, а Сипур – настоящий. В груди Раки впервые зарождается что-то истинное и действительно ценное. Вот только ради того, чтобы пережить этот момент – момент, когда чувствуешь, как смерть уже целует тебя своими прекрасными прохладными губами в лоб, а порывы ветра пытаются содрать белое кружево серого чепца, ради этого стоит жить!

Стоило. Быть одной из кукол пластмассового мира.

Но такие моменты не повторяются, и ошибка ждать чего-то. Сильного, красивого, настоящего!

Поэтому самым правильным будет быстро и смело войти в спешащие по своим делам мелкие, но хлесткие и сильные речные волны.

Раки едва сдерживается, чтобы не перейти на бег.

А приблизившись к воде вплотную, поняла, что никогда этого не сделает. Не в силах даже слегка намочить носок коричневой, стоптанной туфли, не то, что позволить Сипуру облизать ее шерстяные колготки, с силой впиться в костлявые бедра мягкими холодными пальцами.

На тяжелые, потемневшие глаза Раки навернулась черная, беспросветная обида.

Раки по-прежнему не жалко себя, по-прежнему не видится другого, достойного выхода, но она понимает, что даже ничком плавающей по волнам – останется такой же пластмассовой, как и все остальное на Сьерре-Алквисте.

И если останется жить, такой же пластмассовой, полной фарса и фальши, будет ее жизнь.

Колени Раки безвольно подкосились, руки неловко взметнулись, когда тяжело села прямо на мокрый песок, и затряслась в рыданиях.

Кажется, если поднимет руку и проведет по щеке, почувствует, как под пальцами перекатываются твердые пластмассовые слезы, а затем пальцы утратят чувствительность, ведь пластмасса не может чувствовать.

Рыдания раздирают грудь, слезы немилосердно жгут кожу, судороги выворачивают гортань наизнанку.

Теперь ничего не имеет смысла.

Раньше Раки знала, что когда жизнь станет совсем невыносимой, она сможет положить этому конец.

Теперь и эту иллюзию у Раки забрали.

Но что делать сейчас?!

Теперь-то уж точно с ней не случится ничего хорошего!

А если так, нечего и спешить.

Но вот погода не согласна с Раки. Ветер усилился, небо стремительно темнеет, зябко и торопливо кутаясь в пушистое покрывало темных облаков, видимо, надеется утеплиться перед ледяным дождем.

Кажется, по дороге сюда Раки встретилась перевернутая рыбацкая лодка.

Ливни весной на Сьерре-Алквисте очень, очень холодные. Раки же, следуя легенде, о прогулке на пару часов на набережную в солнечный, погожий полдень, оставила теплый, из толстой шерсти плащ в доме Полстейнов, а верхняя балоневая накидка совсем не греет, и от ветра не спасает.

Мысль о ледяных потоках дождя, что вот-вот разверзнется над головой, даже учитывая недавнее желание утопиться, выглядит устрашающе. Особенно учитывая недавнее желание утопиться.

Раки обернулась – берег по-прежнему пуст, безлюден, сер. А за выступом горы должна быть лодка.

На ватных, негнущихся ногах, Раки устремилась туда.

Но за поворотом Раки ждет сюрприз.

На перевернутой лодке сидит человек.

И когда Раки видит этого человека, думает, что все в нем не так.

И не в странной прическе дело, не в том, что одет незнакомец не по Йорской моде... Нет, тона исключительно "преисполненные благочестия": серые, цвета линяющей мыши. Но только проблескивают сквозь металлические нотки, да и далеко серому облегающему комбинезону с капюшоном до классического костюма-тройки, более подобающего почтенному горожанину.

Тонкий облегающий комбинезон не скрывает широкую, выпуклую грудную клетку и слишком тонкие бедра и ноги. Вот размер ботинок, точнее, комбинезона на ботинках, явно великоват: Раки никогда не видела ничего подобного, ступни, расширяющиеся от носков, снегоходы напоминают.

Все во внешности человека – и непривычно узкое, вытянутое лицо, запавшие щеки, заостренные черты, и волосы, почти такие же белые, как у Раки, но с розовым отливом на концах, а корни выдают окрашивание – говорит о том, что перед Раки пришелец.

Впрочем, то, что незнакомец не местный, Раки и так уже поняла – по серебристого цвета сооружению, что высится над гибкой спиной, – вне всякого сомнения, это космический корабль!

До этого Раки ни разу не видела космических кораблей, но то, что лежащий на боку цилиндр с круглыми краями – именно он, поняла сразу.

Наверно, Раки не совсем пришла в себя от пережитого нервного срыва, иначе ее неожиданный и смелый порыв не объяснить.

– Здравствуйте, – громко сказала незнакомцу. Как говорит миссис Полстейн, вежливость и соблюдение норм этикета – прежде всего. Ведь этикет – именно то, что отличает нас от животных!

В отношении миссис Полстейн и вообще всего семейства Полстейн, Раки добавила бы, что единственное, что отличает, и то сомнительно.

– Здравствуйте! – уже громче повторила она застывшему, как серый кусок скалы, незнакомцу.

Мужчина обернулся на звук голоса и вздрогнул.

– Нет, надо же! Никогда не подумала бы, что у вас такая оперативная сервисная поддержка!

Из всех этих слов Раки поняла только "никогда не подумала бы". Перед ней, что – женщина?!

Раки еще раз окинула взглядом широкие плечи, узкие, даже худые бедра, длинные руки, выдающуюся, извините за подробность, грудную клетку.

– Вы – дама? – неуверенно спросила.

– А какое значение имеет мой пол? – обиженно поинтересовалась дама мужским голосом. – Ваше дело лайбу глянуть, да катализатор заменить, зря я за страховку башляю?

– Что, простите, заменить? – Раки совсем осмелела, когда поняла, что существо перед ней все же скорее женского пола, чем мужского.

– Ты не из сервиса, что ль? – и тут дама с мужским голосом отмочила куда более удивительный фокус: запустила длинную желтоватую кисть в нагрудный карман, вытащила плоский цилиндр, нажала на крышку, и в следующий момент с удовольствием затянулась тонкой черной сигарой, с огоньком на конце, выпустив облачко сизого дыма.

Дама затянулась еще раз, и принялась, в свою очередь, с интересом изучать Раки.

– А что тебя так прикололо, кроха? – миролюбиво спросила она.

– Голос, – честно ответила Раки. – И волосы. Такие короткие. Неужели у вас женщинам можно так... – у нее чуть было не вырвалось "над собой издеваться", как наверняка выразилась бы Кэтти, и Раки прикусила язык, вспомнив, что миссис Полстейн считает, "молчанье – золото".

– Так выглядеть? – наконец нашлась Раки.

Женщина пристально ощупала Раки глазами, задержавшись на узких изящных кистях рук и длинной тонкой шее, утопающей в бело-розовом кружевном воротничке, – единственные открытые части тела, кроме лица. Снова затянулась и хрипло рассмеялась, обнажив крупные белые зубы.

– Нет, мне говорили о первобытно общинном строе Какилеи, но такого даже я не ожидала.

При упоминании о Какилее Раки вздрогнула.

Неужели меня ищут из дома? – мелькнула мысль, и была изгнана, как заведомая чушь.

– Какилея ниже по реке, – взяла себя в руки Раки.

– Да иди ты! – рассердилась странная женщина. – А это че?

– Йор, – с достоинством городокской жительницы ответила Раки. – Пригород.

– Вот те на, – женщина сказала какое-то непонятное слово, то ли вайхуст, то ли хайнхус, Раки такого не знала. – Вот почему сервиса до сих пор нет! Координаты не те. Ниже по реке, говоришь?

Раки кивнула.

Женщина вставила наушник орма, Раки у миссис Полстейн похожий видела, и сказала, пристально глядя Раки в глаза:

– Прошу еще раз проверить координаты. Неверная информация. Да, – она прислушалась, – да, конечно. Естессно! Жду.

*

– Ну вот, – улыбнулась она Раки. – Спасибо, бэмби. Сейчас будут.

– Так что там о моем внешнем виде?

Раки уже успела смутиться своей наглости. На нее, по обыкновению, напал ступор.

– Мамка велит косы растить, и курить запрещает? – подмигнула женщина.

– У меня нет мамы, – вырвалось у Раки, раньше, чем придумался более достойный ответ.

А на глаза почему-то навернулись слезы.

– Потому глаза красные, кроха? – серьезно спросила женщина. – И на мокром месте... Померла мать недавно?

Раки помотала головой, что можно было истолковать двояко.

– Давно, – буркнула.

– С папкой, значит, живешь, моя ты принцесса? – женщина выпустила струю дыма в лицо Раки.

– Папа раньше умер. Не помню его, – хмуро ответила Раки. – Я одна, – неохотно протянула, предвосхищая следующий вопрос.

– Вот как, а родные?

Раки поджала губы и помотала головой.

– Учишься где-то? Работаешь?

– Ищу работу, – пожала плечами Раки. – С прошлого места ушла.

– Давно?

– Что давно?

– Ушла давно?

Раки подняла глаза к небу.

– Где-то часа четыре как ищу, – честно призналась она.

– Понятно, – кивнула, соглашаясь со своими мыслями женщина. – Та-а-ак... Значит, очень работа нужна, говоришь. Ну-ка, повернись, – приказала.

– Зачем?

– Повернись, повернись... выдержит моя лайба на временном катализаторе твой вес...

До Раки дошел смысл просьбы, и она чуть не заскакала по поросли жухлой травы, клочками пробивавшейся сквозь серый песок. Эта странная дама серьезно? Хочет забрать ее? К другим звездам?!

От волнения Раки прокрутилась вокруг целых три или даже четыре раза.

– Потянет, – наконец изрекла женщина и подмигнула. – Будет тебе работа, бэмби.

– Я Раки...

– Поздравляю, – женщина поелозила языком по верхним зубам, не разжимая губ, затем зычно цокнула, и медленно протянула. – А глазенки как у оленя.

Раки не поняла, что имела ввиду дама, да и не спешила понять. Все случилось так неожиданно, что никак не верилось, что это не сон, и она не проснется через минуту от голоса Жоржи, а то и Ваприна.

– Работа?! Это правда? У меня будет работа?! А что нужно делать? – Раки лихорадочно переступала с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.

– Ты справишься, кроха, – сказала женщина. – Из тебя, выйдет отличная си-тэль. Только худая какая... Ничего, откормим. Да и видно, что крепкая. В Какилее другой не выжить.

– В Какилее? – дернулась, как от удара, Раки.

– Ну в Йор, – закашлялась женщина. – Мне эти ваши нюансы... А вот и они. Помалкивай при пацанах из сервиса. Стой, пялься, как кораблик чинят. Можешь им вопросы задавать. Или думаешь, увести человека с луны как два пальца о панель?

– Что? – хлопнула Раки ресницами.

– То, – лаконично объяснила женщина. Не просто, бэмби, очень не просто. Пусть и сиротку... Но у тебя ж ни документов с собой, ни разрешения на вылет, – дама скорее утверждала, чем спрашивала. – Так что язык прикуси и рот пошире открой, – дала она какой-то совсем невыполнимый совет.

Раки хлопала ресницами, смакуя про себя мелодичное слово "си-тэль", и смотрела на женщину влюбленным взглядом.

– А как вас зовут? – спохватилась она.

– Шила, – усмехнулась женщина.

Приближающийся рев двигателей слегка оглушил Раки, и она поняла, что не может не спросить, умрет от любопытства раньше, чем дождется починки "цилиндра".

– А как же я не слышала, что вы приземлились? – спросила она Шилу, перекрикивая шум.

Та хлопнула ее по плечу так, что Раки едва устояла на ногах.

– Технологии Ашт, кроха. Еще насмотришься.

** *

Ратлат

Ашт. Квадрат падаан-до

Когда в седьмом дане школы Илинити Ратлат сказал отцу, что хочет пойти в сит Илинити на смотрящего души, отец заявил, что ге-до в семье нужнее. И не меньше, чем с хотэ сита Вертэ. Отец не запретил, не настаивал, просто сказал, что нужнее.

Работа с Аст-Геру – самая опасная и ответственная. Выжить на базе, что при Кольце, могут только основы, истинные Аст-Геру, те, кто говорят, лично был знаком с самим Ваалом. Отец Ратлата, Вейстар – один из последних основ. На поверхность Ашт не спускался двадцать три полных оборота Ашт вокруг Астаира. Ратлат раз в тегаду общался с отцом по видеосвязи до самостоятельного возраста, пока связь с родственниками рекомендуется смотрящими души. А с достижением пятнадцати дон поднимался на Кольцо к отцу сам.

Стать смотрящим души Ратлат решил в первый месяц пребывания в школе. Ребенок в четыре дона не осознает в полной мере Ответственности и Долга перед Ашт. Он просто не понимает, почему теперь будет жить здесь, а не дома, делить китэ с двадцатью такими же мальчишками, не понимает, зачем ему соревноваться, становиться первым, лучшим. Ратлат не понимал и не хотел понять.

Тогда майнон Хецеру показал Ратлату, как важна его помощь для Ашт – Вершины мира. Объяснил, что Ратлат – сын высшей расы, на нем только по причине рождения на Ашт, с самого первого вздоха лежит Ответственность перед Ашт, перед другими, низшими мирами, где люди пока не минули решающего звена эволюции. И от него, Ратлата, зависит судьба родного мира и всех остальных.

Аст-Асар живет на благо всех живых существ во всех мирах, – сказал майнон Хецеру. Устанавливать разумный порядок, поддерживать его, охранять миры, нести их жителям свет, открывать тайны развития – вот Долг истинного сына Ашт. Майнон Хецеру видел перед собой не маленького перепуганного мальчика, но говорил с Аст-Асар, воином Духа, сыном Чести, силой и мощью Ашт.

Ратлат тогда впервые узнал, что значит мыслить категориями целого мира, тысяч миров. Майнон Хецеру заглянул в его душу и прочел, что было в ней написано, то, чего сам Ратлат прочесть еще не мог, не умел. А майнон Хецеру смог. И даже перевел для Ратлата.

Из сикэя майнона Хецеру Ратлат вышел не напуганным ребенком, а будущим Аст-Асар, сыном Вершины Мира, представителем высшей расы. И то, что до посвящения в Аст-Асар еще шестнадцать дон, неважно. Главное – Долг и Честь Аст-Асар, остальное – шелуха и камни. А еще Ратлат понял, как важна роль смотрящего души. Сам Ратлат не смог бы так. И отец не смог. А может, не захотел. Вопреки надеждам комиссии майнонов школы Илинити, пророчивших Ратлату путь лидера первопроходца, Ратлат решил посвятить жизнь смотрению душ.

Конечно, сразу увидеть душу не получится. Сначала нужно стать смотрящим ум, потом – смотрящим сердце, и только после – смотрящим душу.

Когда отец сказал Ратлату, что Ашт нужен ге-до, Ратлат не сказал ни слова против, а поступил в сит Вертэ на ге-до. То, что рекомендовал себя ситу Илинити на смотрящего ум, было также взвешенным, взрослым решением будущего Аст-Асар.

Когда отец узнал, что Ратлат учится в двух Ситах одновременно, Ратлат уже с успехом окончил два дона. Если отец и остался недовольным старшим сыном, свое мнение оставил при себе.

Поэтому в двадцать пять дон, в один день, Ратлат получил сразу два хотэ – ге-до и смотрящего. Смотрящего мысли. Пока. Продолжить обучение на смотрящего сердце Ратлат пока не мог – практика ге-до занимала все свободное время.

Как смотрящий мысли и ге-до, тот, кто работает с телом, точнее с телами Аст-Асар, Ратлат не мог не заметить их взаимосвязи, можно даже сказать, идентичности. И особенно реакции на Аст-Геру.

*

Помещая Аст-Геру в брюшную полость Аст-Асар, Ратлат всегда видел то, чего не видят другие. Тайну Ашт. И, вводя себе на тысячную долю меньше, безошибочно знал, когда потребуется новая порция.

Вот и вчера, сразу после посещения Кольца, ждала работа в лаборатории. Полученного от Леосгара Аст-Геру не хватит и на половину вверенного ему тизиона. Поэтому пришлось сесть за восстановление переработанных смесей, синтезирование, фильтрацию. Любое вмешательство в жизнь исталла не проходит бесследно. Вместо того чтобы побыть вчера с Коином, Ратлат провел ночь в гелариновой капсуле, но не смотря на интенсивную терапию, наутро продолжал ощущать всю прелесть последствий сильнейшего отравления. По сути, так и было, работа геларина заключалась в вытравливании из тела Аст-Асар стаз темного, вторичного Геру.

Покачиваясь, стараясь не концентрироваться на жалости к себе, Ратлат заглянул в отсек с контейнерами, и понял, что оно того стоило.

– Ге-до Ратлат, операционное вмешательство начинается через тридцать тел, – настенная панель дважды мигнула синим.

– Хорошо, – кивнул Ратлат, и панель побелела.

Поговорить с Коином не успеет.

***

Аст-Асар умеют переносить боль. Это знают пациенты, это знает Ратлат. Но уметь – не значит не чувствовать.

Ге-до никто не ассистирует. Слишком опасно. Аст-Геру настраивается только на одного астара, ге-до, своего рода медиума. И только Ратлат знает, что это не так. Аст-Геру, биополе, добываемое в лабиринтах Кольца, одинаково ненавидит всех астаров. Не может противостоять основам, но тоже ненавидит. Дело не в особенностях, не в химическом составе, не в радиоактивном фоне. Аст-Геру живой. Он чувствует, он ненавидит. Принимая на себя удар Аст-Геру, ге-до потом долго и мучительно избавляется от злокачественных стаз. Зато Аст-Асар живут. Ашт живет.

Ведутся исследования, передаются знания, идет поиск новых миров. Точнее мира, высшего мира, который мог бы принять сынов Ашт. Сыновей, которых ненавидит собственный мир. Ненавидит проклятый Аст-Геру, без которого нет Аст-Асар, ненавидят Начала, что держат Кольцо. Ненавидят Идолы Нефтид, ненавидят неферы.

И ненависть побеждает. Бессмертные вымирают.

*

Вмешательство прошло без происшествий.

Ратлат собственноручно надевает каждому оперируемому маску на лицо. Такие же мальчишки, как он сам. Не показывают страха, не показывают боли. Что же они, не слышат, как ненавидит их то, что дает им жизнь? Смешно.

Слышат, чувствуют.

Пускай вмешательство в тела, умы и души проходит в мгновения забытья.

Закончив с тизионом, Ратлат еле идет к дорну.

Еще немного – и он будет дома. Но резкая боль заставляет вернуться к геларину. Погружаясь в прозрачную массу, Ратлат сам проваливается в забытье, а когда открывает глаза, понимает, что наступил вечер.

*

Полвосьмого вечера, как показывает настенная панель. Ратлат спустил ноги и ощутил под подошвами привычную прохладу, что сейчас же отозвалась болезненным спазмом в животе. Привет от Аст-Геру.

Если меня ненавидят, значит, я жив, усмехнулся Ратлат.

Ненависть вернула в мир краски, и несколько часов назад совершенно белые стены снова покрылись объемными, движущимися изображениями лунных и морских пейзажей, сменяющей одна другую эпохами, эволюцией технологических достижений Ашт – от компактных серебристых дорнов до размеров небольшой луны Генсеров, подвижными орбитальными станциями, завораживающей красотой Кольца Ашт...

Воздух стал тонким, сладким, вернулись запахи и мелодичные переливы звуков – только что прозвучавших, и тех, которым только суждено вот-вот родиться. Тело, несмотря на слабость и тошноту после отравления, наполнилось внутренним свечением, силой, мощью. Вернулась мудрость, вернулось знание сути вещей.

На низком столике возле гелариновой капсулы, рядом со стопкой чистой выглаженной одежды стоит дымящийся контейнер с разведенной на молоке кракосе. Кракосе – сверхмощный абсорбент, ничего лучшего после геларина не придумаешь.

Есть не хочется, но срабатывает привычка заставлять себя. Наконец, контейнер подмигивает дном.

Как хорошо. И Коин должен уже быть дома.

Коин. Пламенеющая шевелюра, вздернутый нос, голубые, чуть навыкате глазенки. От этого у брата всегда немного удивленный вид. С ним, с Ратлатом, дома, Коин может быть сам собой – испуганным, неуверенным, брошенным. С астарами Коин другой. Непроницаемая маска, бесстрастный взгляд. Механические интонации ребенка, рожденного высшим. Астары для него – все, кроме Ратлата. Даже с отцом Коин холоден и подчеркнуто вежлив. Только Ратлату известно, как младший брат привязан к Аст-Асар, которого видел дважды за шесть с половиной полных оборотов Ашт.

Хочется помочь этому храброму маленькому существу. Но как? Ратлат не знает. Он знает только, что Аст-Асар не нуждаются ни в помощи, ни в жалости, ни хотя бы в сочувствии.

А Коин просил собаку. Какая собака? Даже воспоминание об этой наивной просьбе вызывает у Ратлата усмешку.

Еще полдона, максимум – полный оборот, и школа Вертэ – на ней изначально настоял отец, откроет перед братом двери, чтобы не закрывать их одиннадцать полных оборотов Ашт вокруг Астаир. За эти какие-то шесть теган, Ратлату, смотрящему мысли, придется совершить невозможное. Подготовить брата к школе Вертэ так, как его самого когда-то майнон Хецеру.

И что, что ган у него сейчас выше, чем у майнона Хецеру тогда, окончание двух ситов удваивает ган автоматически, но насколько же беспомощен ге-до Ратлат, когда дело касается брата. Майнон Хецеру использовал тогда, в том числе, запрещенные приемы, сейчас Ратлат знает это наверняка, так же как в совершенстве владеет, и все равно не может не признать – майнон Хецеру более компетентен, лучше, умнее, опытнее. Ратлату никогда таким не стать. Он же видит, с братом не получается. Никак. Еще никто в семье основа не проваливал Ведэ. И что-то подсказывает смотрящему мысли Ратлату, что Коин станет первым.

Ведэ в Аст-Асар получают не все.

Не проходишь Ведэ – и лучше бы тебе не рождаться. Родиться высшим, чтобы влачить жалкое существование низших. Нет, покидать Ашт необязательно. Можешь стать рабочим. Всего-то не увидишь больше света Астаира. И проживешь от силы сорок-пятьдесят дон. В три раза меньше, чем низшие.

Аст-Геру не хватает на всех, его получают только самые достойные. Все силы брошены на поиск альтернативного мира. В связи с этим поиском Вмешательство Аст-Асар в цивилизации приостановлено. Сильно приостановлено.

Ратлат удобно разместил мобиль над парковочным местом, спрыгнул на прорезиненные плиты, самортизировавшие под подошвами. Нажал на желтый круг, шагнул в ифсе. Отличное изобретение цивилизации Ашт. Принцип действия напоминает лифты, которыми пользуются низшие, но ифсе перемещает как по вертикали, так и по горизонтали, задействуя все имеющиеся пространственные коридоры. Одновременно пользоваться ифсе можно хоть всем жителям акитэ, на всех уровнях. Но одновременное перемещение происходит только с теми, кто зашел с тобой в кабину.

Входной проем встретил Ратлата, тревожно моргнув. Радужные переливы белых стен таят в себе угрозу. С каждым шагом пульсация Аст-Геру отдает острой болью, заставляет неметь ладони. Ратлат чувствует, как все сильнее холодеет в груди. Привычный мир рушился, разлетается на куски.

Вот ботинки брата, несмело ютятся у стены, вот самоочищающийся комбинезон, наполовину просушен, значит, Коин вернулся минимум тридцать тел назад.

Коин дома.

Почему же так тревожно, так беспокойно. Откуда ощущение, что брата нет в акитэ. Ратлат моргнул и перестроился на взгляд астара. Проклятый исталл свирепо завибрировал внизу.

Что со мной? Я мальчишка, я низший? Я только зря изнашиваю Силу Аст-Геру. От реальности меня отделяют каких-нибудь десять шагов! Почему же я не могу их сделать!

Стены такие белые, что белее некуда. Идеальный цвет, идеальная высота потолка-купола. Идеальный мир. Что не так?!

Коин сидит спиной к входу, с идеально ровной худой спиной. Младший не обернулся на оклик Ратлата.

– Коин?!

Малыш не имеет права ослушаться, видно, по спине с лопатками-крылышками пробегает судорога, пламенеющие пряди сполохами взметаются среди идеально белого мира. Коин прилагает нечеловеческие усилия, и скорее выгибается, а не оборачивается назад.

По пухлой мордашке несутся мокрые прозрачные потоки. Аст-Геру с ненавистью опалил жгучей болью Ратлата изнутри, взгляд астара закончился. Теперь прозрачные дорожки на щеках брата окрашены красным, отсвечивая на полметра вперед. Цвет крайней степени отчаяния. Воздух пахнет жаждой жизни. Нет. Страхом, что жизнь позади.

Будучи ге-до, Ратлат видел слезы. Один или два раза во время вмешательства, когда еще не использовал обезболивающие маски. И в сите Илинити, на спецкурсе смотрящего души.

Да, точно, тогда, когда Аст-Геру чуть не убил носителя – парень должен был остаться астаром, не пройти Ведэ, а я почти тегаду пролежал в геларине. И когда ребенка на терапии спросили, хочет ли он стать Аст-Асар.

Оба раза я знал, что делать. А сейчас? Почему не знаю сейчас?

Стою, и не могу поступить с братом, как учили: будьте уверенны, спокойны и равнодушны. Синдром детских слез – есть игра на публику, расчет на зрителя, манипулятивное воздействие. Быстрее всего детская истерика лечится в пустой комнате.

Но судя по мокрым бледным щекам Коина, покрасневшим глазам, припухшим векам, плачет брат давно. В пустой комнате. И не помогает.

Коин дергается под взглядом брата-Аст-Асар, понимает, что совершил непоправимое.

Нет, Ратлат не может больше на это смотреть.

Брату плохо. У брата горе.

Что ты делаешь?

Твои действия под запретом всех учебников смотрящих и читающих.

Что же ты делаешь, Ратлат? Ты убиваешь брата. Будущего Аст-Асар. Где твоя Честь? Где Достоинство? Следование инструкциям? Неужели ты хочешь, чтобы Коин стал рабочим?! Или, не дай Ашт, Хранителем?!!

Все эти мысли и тысяча других несутся потоками в сознании Аст-Асар. Несутся, несутся, каждую не различить, об их присутствии говорит только ощущение, что все идет не так, не как надо, неправильно, нехорошо. Идут и идут.

А руки со стальными мускулами гладят в это время пламенеющие вихры, обнимают маленькое, худое мальчишеское тело. Коин такой теплый, такой беззащитный. Как защитить его? У него нет этого треклятого блокирующего эмоции панциря, как у других, никогда не было.

Это Ратлат виноват, испортил мальчишку. Хотел ему счастья. Что есть счастье? Иллюзия. Единственное счастье – быть достойным сыном Ашт. Дурак. Лучше бы хотел Коину Силы и Отрешенности.

Коин замер в руках старшего брата испуганным зверьком. Боится пошевелиться – то ли тогда все закончится, то ли этого вообще не должно быть. Нет. Это просто кажется, что это есть. Но есть. Ратлат не отпускает, держит крепко, и Коин выплескивает всю накопившуюся боль, весь ужас, всю безысходность. Будущий Аст-Асар воет от горя. Воет в голос.

И когда Коин уже ближе к забытью от слабости и усталости, когда он судорожно, одну за другой глотает три хеди по настоянию брата, когда сидит, уютно закутанный в поелдо, и дрожь от вечного холода, что призван закалить его Силу и Мужество понемногу утихает, тогда Ратлат спрашивает:

– Что случилось, малыш?