Текст книги "Замок Саттон"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
– Итак, я не смогу постичь ваше искусство?
– После многих лет учебы, Ваша Светлость, вы сможете хорошо познать тайны небесного свода, но я сомневаюсь, что вам удастся, держа магическое стекло в одной руке, узнать, осязая будущее, то, что неизбежно должно произойти.
Франциск улыбнулся и показал Захарию на стул.
– А вы предскажете мне мою судьбу?
– Конечно.
– Даже если она будет несчастной?
– По ритму, окружающему вас, я знаю, что ничего плохого Вашу Светлость не ожидает. Но разрешите, я посмотрю внимательней.
Король Франции наблюдал за тем, как смягчилось лицо Захария, погруженное в призрачное безмолвие, стекло отсвечивало на его черном плаще. Он молчал долго, потом заговорил.
– Ваша Светлость, ваше имя будут помнить в веках не за блестящие победы в войне, и страдания, приносимые войной, быстро забудутся. Ваше имя будут помнить за то, что вы дадите миру благодаря вашей любви к искусству. Вы уже пригласили во Францию и поддержали человека по имени Леонард…
– …да Винчи?
– Дарование которого выше понимания простых смертных. И еще два великих художника – Рафаэль и Тициан – достигнут величия благодаря вашему покровительству. За это человечество всегда останется у вас в долгу. По великим законам вознаграждения ваша собственная жизнь всегда будет яркой и захватывающей. Вы есть и всегда будете любимцем многих женщин, одна из них – самая прекрасная женщина в мире, хотя она никогда не улыбается.
Франциск засмеялся. Его изысканная госпожа Диана де Пуатье – волею судьбы, еще и любовница его сына – не только никогда не улыбается, но вообще имеет особенность не обнаруживать никаких эмоций.
– Улыбаться или хмуриться, смеяться или плакать – все это вызывает на лице появление морщин, – втолковывала она ему однажды, глядя на свое безупречное отражение в зеркале. – У вас, Франциск, в общем очень циничное выражение. У вас появляются морщины, и вы умрете молодым. Я же намереваюсь всегда оставаться такой, как выгляжу сейчас.
И она этого добилась-таки. При французском дворе поговаривали, что она занимается магией, чтобы совершить чудо, но на самом деле единственное, что она предпринимала, это пристально взирала на тех, с кем разговаривала, своими большими голубыми глазами, не позволяя себе ни малейшего намека на то, что происходит в ее душе. Диана де Пуатье каким-то образом раскрыла секрет вечной молодости и хранила его – каким бы он ни был – за бесстрастной маской.
Вспомнив ее слова, Франциск спросил:
– Я умру молодым?
– Нет, Ваша Светлость, но вы и не доживете до преклонных лет. Вы покинете этот мир в среднем возрасте.
– А каков мой удел здесь, в Кале? Мой королевский брат склоняет меня одобрить его женитьбу на госпоже маркизе, но я в нерешительности. Она станет королевой, Захарий? Куда все это приведет?
В первый раз за время разговора сын Норфолка поднял глаза и посмотрел на французского короля. Его лицо сохраняло прежнее отрешенное выражение, лишь черты слегка заострились.
– Ваше Величество, когда я плыл в Кале, с меня на корабле взяли клятву, что я не буду обсуждать с вами будущее Англии.
– Но я хочу узнать только о леди. Если я посоветую Генриху жениться на ней и получать удовольствия, пока он в силах, не совершу ли я грех в очах Господа и церкви?
– Ваша Светлость, я скажу так. Что бы вы ни посоветовали, ход событий не изменится. Маркиза будет носить английскую корону, и закончим об этом. Вы же должны посоветовать то, что вам подсказывает сердце.
– Тогда я скажу, чтобы он женился на ней. Ни один мужчина – особенно король – не должен быть лишен возможности иметь наследника.
– Пусть будет так.
– Но почему она избегает меня? Я не видел ее с тех пор, как приехал сюда. Почему она остается в своих покоях?
Лицо Захария потеряло выражение таинственности, и на нем появилась гримаса шаловливого сорванца. Он положил магическое стекло на стол.
– Ваша Светлость, ваш вопрос не требует помощи магического стекла. Весьма вероятно, что леди может не появиться совсем. Она играет с мужчинами – со всеми мужчинам сразу, даже с величественными принцами. Она будет приветствовать вас, когда сочтет нужным.
Думая о Диане де Пуатье, Франциск вздохнул:
– Почему женщины такие странные существа, Захарий?
– Если бы я знал это, Ваше Величество, я был бы самым могущественным волшебником на земле.
Они рассмеялись, а король прибавил:
– Как повезло Норфолку, что у него есть такой сын, как вы. Я никогда не наслаждался обществом другого человека в такой степени с тех пор, как… Я даже не могу вспомнить с каких пор. Вам разрешено остаться здесь днем, чтобы мы могли подольше наслаждаться беседой? Или у вас много дел?
Захарий поклонился.
– Почту за честь, Ваша Светлость. Для меня разговор с тем, кто понимает, чем я занимаюсь, – награда.
Так они провели время, переговорив о многом. Французский король сам подбрасывал поленья в камин, они весело трещали, согревая остывшую от октябрьских ветров комнату, и слуги не беспокоили их. Так же, как и в предыдущий день, уже наступили сумерки, когда Захарий вышел на улицы крепости и направился обратно в башню Бошамп. Но в этот раз он присутствовал на приеме короля Генриха, а всю ночь изучал при свете свечей, какие он только смог найти, жизнь короля Франциска I по своим картам. Он работал всю ночь напролет до следующего утра, пока наконец не заснул за столом, среди бумаг, спустя уже много времени после того, как часы отзвонили полдень. Этот длительный и сложный процесс был затруднен тем, что все необходимые ему книги, за исключением одной, остались дома, в Гринвиче. Однако именно в этом потрепанном томе обнаружил Захарий, что созвездие Девы правило на небесах, когда в провинции Коньяк вошел в мир сын мрачного кузена Людовика XII, который в силу замечательных личных качеств стал королем Франции. Формула-схема жизни Франциска I была завершена. Оставалось только начисто переписать ее.
Он завершил это, когда проснулся в шесть часов – перед тем, как побриться, помыться и надеть прекрасный камзол, вышитый серебряными нитями, – неожиданный подарок отца, присланный ему накануне вечером. Норфолк просил на последующих государственных приемах надевать этот камзол, «если он любит и уважает своего отца». Захарий обрадовался подарку: камзол был из отличного материала, хотя цвет, по его мнению, был мрачноват:
– А что с маркизой Пемброук? – спросил Захарий слугу, который помогал ему одеваться. – Она была с королем прошлым вечером?
– Нет, доктор Захарий. Говорят, что она вообще не появится – она в ярости.
– Из-за королевы Франции?
– Из-за нее и других знатных дам Франции. Ни одна из них не желает встречаться с нею.
– Да, я знаю.
– Вы думаете, она покинет свои покои?
Захарий с сияющей улыбкой посмотрел на него.
– Она не упустит возможность войти в клетку с обезьянами.
Но, когда он вошел в банкетный зал, он увидел, что перед креслами коронованных особ вновь приборы стоят рядом – место для леди не приготовлено.
– Ну, что?! – торжествовал его отец, явившийся из ниоткуда и шептавший прямо ему на ухо.
– Она выйдет сегодня вечером!
– Ты уверен?
– Абсолютно. Это третий вечер.
– И что же?
Захарий похлопал Говарда по руке.
– Три – очень важная цифра в магии, лорд герцог, мой отец.
– А что знает маркиза о магии?
Захарий стал непроницаемым и пожал плечами.
– Достаточно, чтобы очаровать короля.
– Ты говоришь, она – властительница сатанинской силы?
Лицо сына внезапно приняло строгое выражение.
– Нет, я не говорю. Она – само очарование, утонченность и ум. Вот и все.
– Но ты можешь поклясться, что она не знакома с черной магией?
Мысленно Захарий вернулся к погрому в своей комнате в Гринвиче, вновь увидел дьявольскую книгу, в которой была изображена отрубленная голова Анны Болейн у ее ног, перед его глазами был смерч, свирепствовавший при попытке уничтожить книгу. Он понимал, что Анна знала больше, чем сказала ему тогда, слишком уж быстро для новичка рисовала она на полу пентаграммы.
– Можешь поклясться? – повторил герцог, глядя в лицо Захария.
– Отец, не давите на меня. Я не знаю, и это правда.
Норфолк поджал губы и кивнул, по-видимому, удовлетворившись ответом; их дальнейший разговор был прерван приглашением к обеду. За столом Захарий оказался рядом с бойкой молодой женщиной, назвавшейся Розамундой Банастр и сообщившей ему, что она – дочь леди Банастр.
– А вы – известный астролог из Англии, не правда ли? Не удивляйтесь, каждый слышал о вас, даже мы, неотесанные бедняги, чья судьба – прозябать в этом погруженном во мрак городе.
– Вы находите Кале скучным? А мне он кажется центром активной жизни.
– Действительно, временами, как, например, сейчас, здесь бывает оживленно. Но вы и представить не можете себе, что значит постоянно жить здесь. Каждый наизусть знает дела другого, и тут не с кем встречаться, кроме как с важными господами из Англии. Клянусь Богом, мне предопределено рано сойти в могилу от отчаяния. Предскажите мне будущее, доктор Захарий, обречена ли я умереть старой девой?
При этом она посмотрела на него совсем не девичьим взглядом, от которого его без причины бросило в жар. Он поспешно отвернулся и увидел, что четыре пары враждебных глаз устремлены на него. Законные дети его отца – леди Мэри Говард со своим женихом – незаконнорожденным сыном короля, и граф Суррей, шестнадцатилетний молодой человек, но уже со своей юной женой – уставились на него ледяными взглядами. Жена его брата по отцу, Суррея, Франциска – ей тоже было шестнадцать лет, зашла так далеко, что показала ему язык. Генри Фитцрой, герцог Ричмондский, которому еще до конца года предстояло жениться на сестре Захария, глядел самодовольным немигающим взором.
– А что это за люди, – удивленно спросила Розамунда, – как они смеют так бесцеремонно разглядывать вас?
– Знакомые придворные, – уклончиво ответил Захарий и, поднявшись, стал улыбаться, махать и раскланиваться так яростно и с таким чрезмерным усердием, что четверка была вынуждена ретироваться и в конце концов отвести взгляды.
– Но ведь это сын короля, герцог Ричмондский, не правда ли? – продолжала щебетать Розамунда, прислоняясь к плечу Захария.
– Да, да. Мы – старые друзья.
– Мне было бы очень приятно познакомиться с этими людьми. Я завидую вам, доктор Захарий. Вы женаты?
Он повернулся, чтобы рассмотреть ее как следует. Она была очень хорошенькой девушкой – полногрудой, с золотистыми волосами и со взглядом сорванца. Захарий подмигнул ей и сказал:
– Да, но моя жена в Англии, не так ли?
– А я здесь.
– В самом деле, вы здесь, – сказал Захарий и, протянув под скатертью руку, положил ее на бедро Розамунды. Было очень приятно коснуться его и нежно пожать.
«Что делать? – подумал он. – Я был верен Джейн в течение двух лет. Нет, почти трех, если учитывать время до женитьбы на ней. И такова, рано или поздно, судьба каждого живого мужчины, скитающегося за границей, за исключением без меры уродливого. Следовательно, я сделаю это охотно и с приятной улыбкой, как делал и мой отец до меня».
И он поднял свой бокал за Томаса Говарда, который был увлечен разговором с веселым собутыльником, шурином короля, герцогом Суффолкским.
– Вы пьете за своего отца? Здесь открыто говорят о том, что вы – незаконнорожденный сын герцога Норфолка.
– И это правда, мадам.
Его глаза сверкали, и на какой-то момент Розамунда Банастр засомневалась, не позарилась ли она на нечто большее, с чем могла справиться. Но потом она весело подумала: «Ради всего святого, это лучше, чем увядать в бездействии».
Их руки соединились под столом, когда звуки труб возвестили о появлении масок. Их пальцы переплелись, и Захарий, полный желания, больше думал о дразнящей его едва прикрытой груди Розамунды, чем о танцовщицах. Но все же было что-то ласкающее и манящее в этих четырех молодых танцовщицах, одетых в темно-красное и зеленое, и им овладело желание полностью расслабиться, предоставив событиям вечера идти своим чередом. Но вдруг одна из восьми танцовщиц в масках, следующих за четырьмя девушками, привлекла его внимание. Хотя ее лицо скрывалось под кружевной красно-золотистой маской, по повороту головы и изящной поступи он сразу понял, что Анна Болейн наконец-то появилась – ее добровольное затворничество закончилось. Грациозно двигаясь в такт музыке, с протянутыми вперед руками, она направлялась к месту, где рядом сидели короли. Ни ее черты, ни облако волос не могли быть видны под маской, закрывающей лицо до шеи, делая ее похожей на фантастическое видение.
Короткий взгляд на Генриха – одурманивающий и улыбающийся – объяснил ему все. Он был участником заговора. Но Франциск I явно не имел понятия, что происходит, когда леди коснулась его плеча и, присев в реверансе, пригласила на танец. Он галантно поднялся, в то время как остальные одиннадцать танцовщиц тоже выбирали себе партнеров на танец среди сидящих за главным столом. Когда Генрих встал, чтобы присоединиться к танцу, разом поднялись все мужчины в зале. За исключением старейших все повернулись к женщине, находившейся рядом с королями.
– Госпожа Банастр, – сказал Захарий, – ничто не доставит мне большего удовольствия, чем танец с вами, хотя я должен сознаться, что я вовсе не такой умелый танцор, как вы думаете.
– Доктор Захарий, – ответила она, – быть вашим партнером в любом виде удовольствия для меня отрадно.
И, сделав реверанс, она легко заскользила, доверяясь мелодии. Захарию подумалось, что он никогда не видел такой прекрасной компании: неприязнь и интриги позабылись, Придворные английского и французского королей вместе исполняли самый веселый танец всех времен. Генрих XIII не встал в пару, а, двигаясь среди танцующих, со смехом сдергивал с них маски – последними оставались лишь Анна и французский король. Когда была снята ее маска, она сделала глубокий реверанс, смиренно поднеся руку Франциска к своим губам. Ее опущенные плечи, изгиб спины подчеркивали ее целомудрие. Одним этим жестом она расправилась со всеми слухами, которые мог слышать Франциск – что она якобы не что иное, как властная проститутка. Ее распущенные волосы, украшенные драгоценными камнями, все еще лежали изящными прядями на его руке, когда он помог ей подняться, и одним движением она преобразилась в царственную особу, сверкающую золотом и бриллиантами. Мимолетного взгляда на короля Франции было достаточно, чтобы понять, что он совершенно очарован. Анна подняла голову и повела глазами, и тут они с Франциском рассмеялись.
– Значит, это – знаменитая маркиза, – проговорила Розамунда. – Я никогда раньше не видела ее. Это была умная мысль – подойти к французскому королю в маске. Вы считаете, это она придумала?
– Без сомнения, – ответил Захарий.
Общий танец, наделавший столько шума, кончился, и зазвучала нежная мелодия паваны.
– Как только удалятся Их Светлости, сразу же уйду и я, – сказал Захарий, продолжая танцевать. – Я веду спокойную жизнь простого цыганского парня и не привык к такому бурному веселью.
– И куда вы пойдете, бедный, смущенный, молодой провинциал?
– В свою холодную постель в башне Бошамп. А вы?
– Моя мать дома, у нее простуда, а дом полон размещенных там придворных. Знаете, у нас битком набито народу. Может быть, вы внесете радость в мою жизнь и предскажете мне будущее?
– С удовольствием, – сказал Захарий.
Глядя на нее, он думал, что никогда ничего не хотел так сильно, как вернуться в круглую комнату в башне и лечь в постель с ней. Впрочем, при этом он знал, что, хотя может бросаться в объятия многих страстных девиц, никогда не покинет очаровательную женщину, которая осталась в Англии и ждет его ребенка.
Но он уже не думал об этом, когда раздался легкий стук в дверь и появилось нахальное личико Розамунды.
– Я думала, что никогда не доберусь сюда, – сказала она. – Улицы забиты возвращающимися домой.
– Томас Уатт видел вас?
– Нет. Только Фрэнсис Вестон – он входил в башню, направляясь играть в кости.
– Он – человек надежный. Фрэнсис больше предан азартным играм, нежели женщинам. Он ничего не скажет.
– Почему вы боитесь Уатта?
– Он – брат моей жены и никогда не испытывал ко мне особой приязни.
– Господи, если вы тот тип мужчины, который непрерывно рассказывает о своей женушке, то я пойду. Нет ничего хуже подобных мужчин.
– Есть, – сказал Захарий, разражаясь громким хохотом.
– И кто же это?
– Мужчина, который говорит, что вы похожи на его мать.
Розамунда захлопала в ладоши от восторга.
– Подойдите ко мне, великий астролог, – сказала она. – Покажите мне свое искусство.
Но, несмотря на эти слова, именно она подошла и стала раздевать его своими умелыми пальчиками и гладить и щекотать до тех пор, пока он не свалился в изнеможении от громкого радостного смеха. А какой поднялся шум, когда его лохматая голова потерялась в ее грудях и они неистовствовали, дразня и отпуская шутки в адрес друг друга.
В комнате внизу Фрэнсис Вестон и сэр Гриффит Дун приостановили игру и недоуменно посмотрели на потолок.
– Что такое? – воскликнул сэр Гриффит. – Вы слышали крик?
Фрэнсис подмигнул.
– Это нас не касается. Я думаю, доктор Захарий определяет по звездам судьбу одной славной девушки.
Гриффит загоготал.
– Господи, теперь это так называется?
– Ну вот, уже все стихло.
– Думаю, нам следует выпить за их здоровье.
Они подняли бокалы в молчаливом приветствии, а в это время наверху Захарий и Розамунда переходили от шумных забав к восхитительным и нежным ощущениям.
Когда прохладный пасмурный рассвет сошел на крепость, повсюду уже стояла тишина. Захарий спал, свернувшись, как кот, вокруг своей любовницы. А в постели короля Анна Болейн лежала с открытыми глазами, слушая его негромкий храп и гадая, зачала ли она ребенка этой ночью. Король Франциск улыбался во сне, мечтая о Диане де Пуатье. Герцог Норфолк выпил лекарство от расстройства желудка. А Фрэнсис Вестон крепко и спокойно спал, все еще сжимая кости в руке.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Голос, зовущий издалека, показался Розе Вес-тон, тесно прижавшейся к Фрэнсису в теплом и безмятежном сне, частью приятного сновидения. Теперь она была уверена в том, что опять беременна: ей снилось, что ребенок уже родился и ковылял рядом с ней по Большому залу замка Саттон. Только она взяла его на руки, чтобы он мог лучше рассмотреть цветные витражи на окнах, как ее окликнула леди Вестон. Поначалу Роза не могла расслышать слова, но они становились все громче и громче, и она удивилась, почему свекровь говорит ей: «Проснись, проснись, поторапливайся, это очень срочно. Роза, пожалуйста, вставай».
Очертания Большого зала стали расплываться, и она спиной почувствовала спину Фрэнсиса, увидела занавески кровати, одна из которых была отодвинута, Нэн Сэвил, которая склонилась над ней и в волнении трясла ее за плечо. Она разочаровалась, поняв, что находится в Уайтхолле и что ее ребенок – пока всего лишь крошечное зернышко, которое даже не начало шевелиться. После возвращения Фрэнсиса из Кале, отложенного из-за продолжительных штормов на целых две недели, она написала госпоже Анне Болейн письмо, в котором сообщила, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы возобновить службу, и попросила разрешения вернуться ко двору. Так и случилось, что своего мужа, с которым она рассталась в ссоре два месяца назад, впервые после разлуки Роза увидела, когда он, прибыв, чтобы сопроводить жену в Лондон, через арку ворот въехал во двор замка Саттон. Они встретились в Большом зале.
– Ну как, мадам, – сказал Фрэнсис, поклонившись, – ваше настроение улучшилось?
Не обращая внимания на его вопрос, она ответила:
– Помнишь, еще до того, как мы поженились, ты просил, чтобы я была откровенна с тобой во всем? Ты сказал тогда: «Пусть нашу любовь никогда не омрачит цинизм или притворство». Кажется, ты именно так сказал?
– Да.
Пока она говорила, он смотрел на нее, думая о том, что ее полные серьезности глаза напоминают ему два цветка, что он совсем забыл, как, подобно пылающему закату, могут светиться ее волосы.
– Тогда я прошу тебя отбросить всю свою неприязнь ко мне. Я ничего не могла с собой поделать. Я совсем упала духом, когда потеряла ребенка. Фрэнсис, люби меня снова, как прежде, пожалуйста.
От добродушной веселости Фрэнсиса не осталось и следа, и по его щекам неожиданно заструились слезы.
– Не плачь, родной, не надо, – утешала Роза, прижимая его к себе и пряча лицо у него на груди. – Я больше не огорчу тебя ни за что на свете.
Нетерпеливым движением руки Фрэнсис вытер глаза.
– Каким слабохарактерным идиотом я должен тебе казаться. Все потому, что я так люблю тебя, что мои чувства – одновременно и благо для меня, и проклятие. Когда мы отдаляемся друг от друга, я чувствую себя несчастным. А еще хуже – когда ты сердишься. Я готов был сделать все, чтобы доказать, что больше не люблю тебя, и тем не менее не смог. Мне кажется, нас связывает какая-то невидимая нить. Я знаю, что бессмысленно растрачиваю жизнь, но любовь к тебе делает меня самым бережливым человеком на свете.
Он поцеловал ее, прижавшись мокрой щекой к ее щеке и ощутив на губах соленый привкус ее слез, и в этом было столько отчаяния, что внезапно в нем вспыхнуло желание.
– Пойдем, – прошептал он. – Не будем терять время.
– Что случилось? – спросила она с озорной улыбкой.
– В последние два месяца я не спал с женщиной.
– А я – с мужчиной.
Он весело взглянул на нее, и слезы на его лице высохли.
– Тогда, бедная одинокая женщина, позвольте вам продемонстрировать несколько замечательных движений, которые, может быть, приведут вас в восторг.
– Ты обучился этому в Кале?
– Нет, у одной маленькой замужней развратницы.
– Надо же!
– У нее рыжая грива цвета кровавого заката, а глаза подобны цветущим лугам Кумберленда. Не догадываешься, о ком я говорю?
– Возможно, – сказала Роза, и, продолжая смеяться, они отправились в спальню, и в тот же вечер, не прибегая к помощи эликсира доктора Захария, она забеременела опять.
И вот она проснулась холодным январским утром, рядом с безмятежно спящим отцом ее ребенка, слыша, как Нэн Сэвил шепчет ей:
– Тихо, не разбуди Фрэнсиса. Мы должны хранить строжайшую тайну.
Как только Роза встала, и прежде, чем она успела что-нибудь накинуть поверх ночной рубашки, Нэн Сэвил взяла ее за руку и вывела из спальни, приложив палец к губам и жестом показывая, что они должны действовать очень тихо. В передней Нэн сказала:
– Ты должна сейчас же одеться в приличное утреннее платье.
– Но зачем? Еще темно. Разве утро наступило?
– Да, уже пробило четыре.
– Нэн, что происходит? Куда мы пойдем?
Ошеломленная Роза заметила, что Нэн не только уже одета, но и лицо ее подкрашено.
– Мы идем к маркизе.
– В такой час?
– Да. Мы должны сопровождать ее.
– По какому поводу?
– По поводу ее свадьбы.
– Свадьбы?
Роза опешила. Насколько ей было известно, Рим не дал согласия на развод, и королева Екатерина все еще оставалась законной женой Его Светлости.
– Да, – внятно повторила Нэн.
– Но почему так? Тайно! В темноте!
Нэн повернулась и посмотрела Розе прямо в глаза.
– Потому что принц Уэльский растет у нее в животе. Больше свадьбу откладывать невозможно.
Роза недоверчиво покачала головой. Итак, свершилось. Именно ночью, когда большинство людских душ воспаряют в грезах и в снах, чести Екатерины, дочери королевы Кастилии, будет нанесен последний роковой удар, и Анна, дочь кентского рыцаря, отпразднует окончательную победу. В сумерке ночи Анна Болейн достигнет, наконец свой цели, и это показалось Розе совпадением неслучайным: мрак с самого начала окутывал этот странный роман.
Стоя в одной ночной рубашке холодным январским утром в тишине погруженного в сон дворца, она дрожала.
– Ты замерзла, – сказала Нэн. – Давай помогу тебе одеться.
Но Роза дрожала не от холода. У нее возникло странное предчувствие, что дело, совершаемое в темноте и украдкой, не кончится добром. Сама не зная почему, Роза перекрестилась.
– Храни нас Господь, – сказала она.
Нэн удивленно посмотрела на нее, но эхом отозвалась:
– Аминь.
Минут двадцать спустя Роза уже была одета, и две женщины, держась за руки, покинули отведенные Вестонам комнаты и по центральным коридорам недавно построенного дворца направлялись в сторону западной арсенальной башни. Дойдя до башни, они поднялись по винтовой лестнице и наконец оказались на верхнем этаже в комнате, о существовании которой Роза и не подозревала. В каком-то странном чердачном помещении предстояло выходить замуж новой королеве Англии!
В комнате был установлен временный алтарь с распятием и богатой алтарной утварью, и, когда Роза и Нэн вошли, первый, кого они заметили, был бледный, как смерть, Генри Норрис, который возжигал свечи. Кроме Томаса Хениджа, еще одного давно служащего и преданного королю придворного, всем было не по себе.
– К какому часу вам велено прийти? – спросил Хенидж, нарушая напряженную тишину, царившую в комнате, где они стояли, переминаясь и молча глядя друг на друга.
– Вчера вечером маркиза сказала, что я должна быть готова к четырем часам, разбудить Розу и привести ее сюда. А вам?
– Меня поднял сэр Генри. До этого я ничего не знал.
Норрис все с тем же выражением глубокой подавленности на лице добавил:
– Его Светлость дал мне свои указания вчера после ужина.
Роза спросила:
– Кто-нибудь еще знает об этом? Вы сами принесли алтарь и церковную утварь, сэр Генри?
– Мы с Томасом. Больше нам никто не помогал. Таким образом, мы четверо обязаны хранить тайну. Понимаете?
– Но кто будет проводить церемонию?
– Доктор Ли – один из капелланов. Как раз сейчас стража разбудит его и пришлет сюда.
Розу подмывало спросить, означает ли все это, что папа в конце концов встал на сторону Его Светлости, согласившись, что замужество королевы Екатерины никогда не было законным, и подписал буллу, аннулирующую брак. Однако она не посмела. Один взгляд на строгие лица вокруг нее отбивал охоту расспрашивать. Она чувствовала, что произнести сейчас хоть словечко – все равно что богохульствовать в церкви. Казалось, что и все остальные ощущали такую же скованность, ибо в комнате опять воцарилась неловкая тишина и все четверо избегали смотреть друг на друга, ожидая прихода невесты и жениха.
Тяжелые решительные шаги на лестнице возвестили о приходе короля, подобно звуку труб, который обычно предшествовал его появлению. Дверь резко распахнулась, и оба камергера сразу поняли, что король раздражен, несмотря на близкую церемонию свадьбы. Он остановился в дверях, оглядел их всех и невнятно пробормотал:
– Так, так.
Затем он сказал нарочито сердечным тоном:
– Не слишком подходящее утро для вступления в брак Генриха Английского, вы не находите?
Никто не проронил ни слова, и король продолжал:
– Вы что, лишились дара речи?
Генри Норрис судорожно вздохнул, и только Томас Хенидж нашелся:
– В это холодное утро, Ваша Светлость, жар наших сердец согревает нас.
– Красиво сказано, Томас, хорошо сказано. А где маркиза? Вы были у нее, леди?
– Нет, Ваша Светлость. Она сказала, что мы с мадам Вестон должны прийти прямо сюда.
Ответ опять как-то разозлил короля, но он сделал еще одну решительную попытку скрыть чувство беспокойства, которое, очевидно, терзало его.
– Мадам Анна непунктуальна, как и остальные представительницы ее пола, – рассмеявшись, сказал он, и смех его прозвучал так деланно и фальшиво, что четверо придворных стали переминаться с ноги на ногу и переглядываться.
Все вздохнули с громадным облегчением, когда услышали шуршание шелка, почувствовали слегка пьянящий запах духов, который, казалось, всегда сопровождал ее появление, и увидели саму Анну Болейн, остановившуюся в дверях и молча наблюдавшую за всеми.
Уолси когда-то назвал ее «ночной вороной», но в это утро она больше напоминала дитя, подкинутое эльфами. В темном платье она казалась еще тоньше, чем обычно – просто кожа да кости. У нее были огромные глаза, лицо и плечи обрамляли распущенные волосы, гладко причесанные и блестящие, как вороново крыло. В мерцающем свете свечей она казалась таким маленьким, нереальным существом, что было трудно представить, как в таком хрупком теле мог еще обитать ребенок. Больше того, трудно было даже вообразить, что Анна зрелая женщина, что она может быть подвержена месячным кровотечениям, не говоря уже об интимной близости с мужчиной. Особенно с королем. Он возвышался над ней и казался преувеличенно огромным, и мысль о его грузном теле, навалившемся на хрупкое тело Анны, вызывала отвращение у Розы, не знающей другого мужчины, кроме нежного и гибкого Фрэнсиса.
Однако теперь любые сомнения относительно любви короля к их госпоже, разговоры о том, что, даровав ей пэрство, он откупился от нее, можно было, не колеблясь, отбросить. Несмотря на свою нервозность, он посмотрел на Анну с обожанием и сказал очень просто:
– Вы оказываете мне большую честь, выходя за меня замуж.
Анна сделала реверанс, но ничего не ответила. Ее лицо было загадочным и непроницаемым. Не было ни намека на то, напугана она или уверена в себе. Ее выдавали только чрезвычайно расширенные зрачки. Момент окончательного триумфа наступил, и ей стало страшно.
Эту странную сцену и застал капеллан, доктор Ли, когда он вошел.
– Ваша Светлость, я… я… Простите меня, Ваша Светлость. Меня только что подняли с постели и велели прийти сюда, – бормотал он, запинаясь, окидывая беглым взглядом алтарь и пытаясь понять, что предстоит ему делать в этой нелепой комнате на чердаке в час, когда все благочестивые люди спят.
– Прекрасно, доктор Ли. Мне приятно сообщить, что вам предстоит сочетать браком короля Англии и маркизу Пемброукскую.
Роза смотрела на доктора Ли, который застыл с окаменевшим лицом, не веря своим ушам. Она почти слышала его мольбу: «О Господи, только не я. Почему именно мне назначено выступить против папы? Услышь меня, Господи!»
Его вытянутое лицо и без того напоминающее лошадиную морду – картину дополняло множество беспорядочно растущих зубов, – с каждой секундой удлинялось, белки мутно-серых глаз обнажились. Он приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, но, подумав, закрыл его, и в конце концов, промямлив нечто невнятное, устремил взгляд в пространство. В любой другой ситуации этого было бы достаточно, чтобы заставить Розу безудержно расхохотаться, однако твердый взгляд короля отбил у всех охоту улыбаться.
– Вы что, не расслышали, доктор Ли? – спросил король, и голос его прозвучал так мягко, что тощее тело несчастного капеллана содрогнулось. – Я прошу вас отслужить свадебную мессу прямо сейчас. У нас есть четыре свидетеля, алтарь и утварь для причастия. Что нужно вам еще?
На мгновение установилась напряженная тишина, после чего Роланд Ли обрел дар речи.
– Ваша Светлость, простите меня, но по закону моей совести, а также по правилам, установленным церковью, я вынужден задать вам этот вопрос. Дало ли Его Святейшество свое согласие на развод? Ваш брак с королевой… я имею в виду вашу жену Екатерину… расторгнут?
