Текст книги "Замок Саттон"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Дул свежий осенний бриз, и Захарий Говард шумно вдохнул носом, как гончая, завидев в туманной мгле очертания французского берега. В его темных кудрях поблескивали крупинки соли от брызг волн, его плащ вздымался от ветра, делая его похожим на парящее в воздухе создание. Он повернулся и снова стал пристально вглядываться: Кале – кусочек английской территории, занимающий, к огорчению Франции, ключевое положение на французском побережье.

Письмо, вызвавшее его, было очень кратким.

«По распоряжению Его Королевского Величества вам надлежит отправиться ко двору в Кале и проявить все свое искусство для удовольствия Нашего великого брата, короля Франции».

На письме стояла подпись Его Светлости, датировано оно было 21 октября 1532 года и отправлено из Булони.

Захарий улыбнулся. Французский посол сдержал слово. Он возвратился в свою страну, чтобы обсудить условия величественной встречи своего монарха Франциска I с Генрихом VIII, но при этом не забыл упомянуть о своем изумлении искусством провидения как прошлого, так и будущего, которым потрясал всех незаконнорожденный сын герцога Норфолка. И поэтому сейчас ему было приказано проделать свои «трюки», как их называли при дворе, для монархов Англии и Франции.

Ухмылка исчезла с его лица. Он так много лет занимался изучением всего, что касалось непознанной силы и мощи Вселенной; он встречал в своих поисках вещи темные и страшные, так же, как и добрые и светлые, поэтому его уже не волновало такое принижение до роли шута. Но тот, кто хочет сохранить голову на плечах, никогда не ослушается королевского приказа. Разве не была Анна Болейн, маркиза Пемброук, представлена во всем своем великолепии тому самому королю, у первой жены которого, королевы Клод, она служила фрейлиной? Казалось, Генрих полон решимости добиться признания во всем мире для женщины, которую многие считали просто расчетливой блудницей. И король начал со своего старого соперника в борьбе за власть над Европой эпохи Возрождения, с монарха Франции.

Захарий повернулся к деревянному носу корабля спиной. Он знал, что Анна отчаянно хочет зачать ребенка, потому что в этом видит единственную надежду заставить Генриха жениться на ней и избавиться навсегда от железной руки Рима. Именно поэтому Захарий положил в ее личный сундучок, с которым она сейчас путешествует, несколько флаконов с эликсиром, который уже помог многим бесплодным женщинам. Он помнил, как его мать рвала свежие листья малины во владениях Норфолка, складывала их в кувшин с ключевой чистой водой, потом этот кувшин оставляла на ночь в центре священного кольца из деревьев, где, по преданию, когда-то Фрея занималась любовью с Одином. Языческое поверье, тем не менее, Захарий совершал туда поездки раза четыре в год и оставлял несколько таких кувшинов в том самом месте, пока сам прогуливался в окрестном лесу. И совершенно достоверно, что почти все женщины, которые приобретали у него это универсальное средство, в течение года беременели и рожали здорового ребенка.

И вот теперь сама первая леди Англии будет пить это простое стародавнее средство, класть руку на свой живот и просить того, чтобы будущий король был зачат в ее чреве. Но Захарий знал, и это угнетало его, что он не в силах помочь ей – Анна Болейн никогда не родит сына. И она сама никогда не увидит, как будет расти ее дочь, как она взойдет на королевский престол и станет одной из самых могущественных королев, которых когда-либо знала Англия. Он вздохнул и спустился с палубы; иногда дар ясновидения становился слишком тяжелым бременем.

Пока корабль медленно подплывал к берегу, Захарий обнаружил, что на пристани его ожидал Фрэнсис Брайан, человек с холодным взглядом, прибывший встречать его. Немигающий взгляд, вызывающий беспокойство у многих приятелей Брайана при дворе, теперь был направлен на астролога, который спускался по канатной лестнице и впервые в своей жизни почувствовал под ногами землю Франции. Без тени улыбки Брайан официально поклонился.

– Поездка была приятной? – спросил он таким тоном, который показывал, что его совершенно не интересует, каким будет ответ.

– Что? – переспросил Захарий, притворяясь тугоухим. Брайан был вынужден повторить вопрос, но Захарий только дотрагивался до своих ушей и пожимал плечами, в то же время вращая глазами так, что казался совершенно слабоумным. Скрежеща зубами, Брайан оставил попытки заговорить и жестом указал на двух лошадей, которые стояли на привязи неподалеку. Но Захарий просто изобразил на лице идиотскую гримасу и пошел в противоположном направлении.

– Будь ты проклят, – вскричал Брайан и быстро вскочив на коня, поехал вслед за фигурой в черном плаще, которая к этому времени намеренно шагала в направлении зловонной и пользующейся дурной славой части гавани.

– Доктор Захарий, – заорал он, догоняя его. – Вы идете в другом направлении. Пожалуйста, садитесь на коня, сэр, и следуйте за мной.

Он был вознагражден сияющей улыбкой и услышал:

– Вы обращаетесь ко мне, сэр?

– Да, – ответил Брайан, доведенный уже до белого каления.

– Но разве я знаю вас, сэр?

– Боже мой. Я – Фрэнсис Брайан. Вы видели меня при дворе тысячу раз.

Захарий близоруко всматривался в него.

– Ну да. Вы – Фрэнсис Брайан, – идиотски засмеялся он.

Глаза Брайана, обычно ничего не выражающие, сверкали.

– Хватит паясничать, доктор Захарий. Помните, что я пользуюсь благосклонностью миледи. Она – моя кузина.

Захарий так взглянул на Брайана, что заставил его похолодеть.

– У маркизы много кузенов, – высокомерно произнес он.

Сначала Брайан ничего не понял, но потом вспомнил, что ведь Захарий побочный сын самого могущественного дяди Анны Болейн, самого Норфолка.

– И однажды, – продолжал Захарий, она будет предана одним из них, который за это злодеяние станет навечно известным как Наместник Дьявола.

– Вы говорите обо мне, астролог? Спасибо, в таком случае вы будете сожжены на костре.

Но едва он закончил фразу, как ударом в живот был сбит с коня и ловил ртом воздух, валяясь среди отбросов на булыжниках Кале.

– Никогда, – прошипел его противник, при этом страшно было смотреть в его янтарные глаза, – никогда не повторяй этого в моем присутствии, если хочешь жить.

И, не говоря больше ни слова и даже не взглянув на него, Захарий вскочил на коня Брайана и ускакал галопом, оставив сэра Фрэнсиса лежать там, где он упал, с кровью, сочившейся у того изо рта.

Захарию потребовалось всего несколько минут, чтобы найти Лантернские ворота – основной въезд в крепостной город. Назвав свое имя начальнику стражи, Захарий немедленно был доставлен к богатым кварталам близ замка Бошамп. Должно быть, французский король с восхищением говорил о нем с Генрихом, потому что все принимали с исключительным уважением Захария, как человека высокого положения. Ему предоставили отдельное привилегированное жилище, в то время как все дома и другие постройки были набиты битком, так как в маленькую крепость съехались 2400 человек и 2000 лошадей. Захарий понял, что ему очень повезло, так как он не оказался среди менее удачливых придворных, которые делили переполненные комнаты с местными жителями.

Приведя себя в порядок, смыв морскую соль и разрешив слуге распаковать свои вещи, Захарий прилег на кровать и закрыл глаза. Он выехал из Дувра – куда накануне приехал из Гринвича – на рассвете, чтобы застать морской прилив, а теперь уже было время после полудня. Всего этого, вместе с напряжением, которое он испытал, проезжая по улицам в страшной сутолоке, было достаточно, чтобы почувствовать усталость.

Он проснулся, услышав легкий стук в дверь, и увидел, что уже наступили сумерки. Чувствуя себя виноватым, что проспал дольше, чем следовало, Захарий пригласил посетителя войти и искренне обрадовался, увидев Фрэнсиса Вестона на пороге спальни. Пристально изучая его, Захарий подумал, мог ли в королевстве кто-нибудь соперничать с любимой игрушкой Генриха и Анны.

Фрэнсису исполнился двадцать один год, и он был в самом расцвете своего физического развития. У него была стройная тонкая фигура, но достаточно сильная, развитая гимнастическими упражнениями. Волосы отсвечивали золотом, глаза были чистые, не отмеченные пока еще следами поздних ночных попоек и частых азартных игр. Женитьба способствовала становлению его зрелости. Он был веселым, блестящим, но и внимательным к другим. Неудивительно, что король и маркиза обращались с ним скорее как с восхитительным избалованным любимцем.

– Доктор Захарий, – сказал он, улыбаясь и кланяясь, – я так рад, что вы присоединились к нам. В крепости суета, потому что только этим утром прибыли Его Светлость и король Франции из Булони. Могу поклясться, повара и их помощники готовили до тех пор, что засыпали стоя. А сегодня вечером состоится первый большой пир, на который я и пришел вас пригласить.

Захарий сел, лениво потянулся, потом стал трясти головой. Он напомнил Фрэнсису собаку, которая сладко спала, а теперь приводила себя в порядок, готовясь к охоте. И он явно уже считал себя в полной готовности, потому что спросил отрывисто Фрэнсиса:

– Как идет подготовка к большому приему? Маркиза довольна?

У Фрэнсиса вытянулось лицо.

– Честно говоря, нет, – ответил он. – Никто из дам французского королевского двора не собирается встречаться с ней. Они говорят, что ее репутация…

– Итак, король Франциск один?

– Он здесь с королем Наварры и другими знатными людьми, но без особ женского пола.

– И это сильно задело миледи?

Фрэнсис рассмеялся.

– Клянусь Богом, нет. Она настолько сильна, что я сомневаюсь, может ли что-либо встревожить ее.

Захарий подумал: «Как плохо ты знаешь ее: ты живешь с ней бок о бок, каждый день видишь ее, когда бываешь при дворе, и тем не менее не имеешь понятия, что происходит перед твоими глазами. Один смешок, хлопок руками – и ты введен в заблуждение».

Однако вслух он уклончиво сказал:

– Но женщины всегда скрытны и загадочны.

Фрэнсис улыбнулся и спросил:

– Как поживает ваша жена?

– Она растит ребенка. И опять ходит с животом, похожим… – Тут Захарий поискал слово. – …На бутон розы.

Эта фраза напомнила Фрэнсису о неприятном, он глубоко вздохнул и сказал:

– Как бы я хотел, чтобы и моя Роза расцвела так же.

– Я уверен, что скоро так и случится, – сказал Захарий, – но я на всякий случай загляну в древние карты ради вас перед тем, как уеду из Кале. Я всегда хотел сделать это.

К его удивлению, Фрэнсис спросил:

– Почему? Почему именно для меня? Это из-за поместья Саттон?

Захарий заколебался и этим мгновенно выдал себя.

– Оно проклято, не так ли? – продолжал Фрэнсис. Он дотронулся рукой до амулетов, которые носил под рубашкой.

– Да, да, – ответил Захарий, отворачивая голову. – Это – зловещая земля.

– И ничего нельзя сделать?

– Когда моя маленькая помощница – моя дочь – станет постарше, мы попытаемся изгнать злых духов.

– Ваша дочь?

– Да. Она – великий чародей. Я не смею сказать больше ничего и умоляю вас держать язык за зубами, иначе ее объявят ведьмой. – Казалось, это слово вырвалось у него помимо воли. – Но она – всего лишь двухлетний ребенок, – продолжал Захарий. – Ее тело еще не может выдержать такой бешеной атаки. Я должен дождаться, когда луна начнет свой таинственный цикл внутри нее. Тогда ее власть станет наивысшей.

Фрэнсис таращил на него глаза.

– Но, может быть, пройдет еще лет десять, а то и больше.

– Да. Но слушайте меня – никогда не снимайте с себя амулет моей матери и заговоренный камень Жиля. Они имеют громадную силу.

– Разве я в опасности?

– Они защитят вас до тех пор, пока Сапфира наберет силу. А теперь больше не волнуйтесь. Будет сделано все, чтобы противостоять проклятию. Думайте о ребенке, который должен появиться. Это лучше.

И Захарий подошел к маленькому деревянному сундучку, который не выпускал из рук во время любых странствий, открыл его, вынул две бутылочки с жидкостью, которую он приготовил маркизе.

– Что это?

– Я это дал вашей сестре, леди Деннис, и разве она не родила сына?

В изумлении Фрэнсис покачал головой:

– Доктор Захарий, вы – всемогущий!

Знакомая ухмылка бесенка появилась на лице Говарда.

– Едва ли. Я думаю, ваш шурин, Уолтер, тоже неплохо играл свою роль. Придется постараться и вам.

Фрэнсис улыбнулся.

– Вы опекаете меня, сэр? Ручаюсь, едва ли вы намного старше меня.

– Возможно, лет на шесть, но я мудрее.

– Хорошо, Мафусаил, – ответил Фрэнсис, – поручение, с которым я пришел от Его Светлости, состоит в следующем… Вы хотите, чтобы я передал его теми же словами, которыми оно было сказано?

– Да.

– Скажите, что сыну Томаса Говарда не следует на прием надевать свой страшный плащ, и пусть он по своим волосам пройдется расческой.

Захарий кивнул.

– Передайте Его Светлости, что от плаща я с неохотой, но откажусь, а вот с прической неизбежны затруднения. В редких случаях, когда моя жена предпринимает на них атаку, она достигает незначительного успеха. Кроме того, у меня нет расчески.

– Я не предлагаю вам взаймы мою: слуга принесет вам новую, – сказал Фрэнсис.

Уже стемнело к тому времени, когда Захарий вышел из башни Бошамп и направился по булыжной мостовой этой необычной цитадели – обнесенной стеной и, очевидно, неприступной крепости – города Кале. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. С внутренней стороны громадного внешнего вала бастионов и башен ряд за рядом располагались узкие улочки, вдоль которых стояли дома, церкви, магазины, ратуша, казначейство, большой рынок, замок и обычное скопление постоялых дворов и публичных домов. И все это было обрамлено мощным каменным укреплением. Захарий с изумлением глядел на все вокруг, медленно проезжая на коне в сторону ратуши на торговой площади, где располагалась резиденция Генриха VIII и должен был состояться прием.

Казалось, из каждого окна в каждом доме свешивался флаг, потому что этим вечером повсюду развевались знамена, кружились в водовороте разукрашенные подвески с изображением львов, символов Англии, и геральдических лилий. И через определенные промежутки вдоль укрепленных стен и зданий затейливой формы были укреплены горящие факелы, чтобы многочисленные члены двора, приехавшие на встречу Его королевского Величества со своим королевским братом во Франции, могли видеть в октябрьской темноте дорогу, ведущую к казначейству, на котором, как на средневековом торговом дворце, были вывешены знамена. А площадь торгового центра была украшена ковром из цветов и зелени, и главным во всем этом великолепии было здание ратуши.

Очутившись здесь, Захарий почувствовал, как будто оказался в сказочной стране, потому что мастерски разработанный план убранства крепости, изобретательно воплощенный умельцами города, предусмотрел все мелочи, не жалея средств, лишь бы склонить Франциска Французского признать, возможно, даже вызвать у него поклонение самому дорогому сокровищу короля – Анне Болейн. Стены зала, где должен был происходить прием, были полностью закрыты вышитыми серебром тканями, а чтобы скрыть места швов, золотых дел мастера создали водопад из золотых нитей, инкрустированных бриллиантами и жемчугами. Для освещения громадного обеденного стола двадцать люстр со свечами – десять золотых и десять серебряных – были подвешены к потолку на цепях, выполненных из тех же металлов. Эффект был поразителен. Захарий, до десяти лет лазивший по заборам, а потом ведущий все-таки очень простую жизнь, был потрясен. Сегодня он не стал выставлять себя пугалом и был рад, что Джейн настояла, чтобы он взял во Францию новый, хотя и довольно пестрый, камзол и что он послушался приказа короля и не надел свой плащ. Одеваться эксцентрично при дворе в Лондоне – это одно, но здесь, среди этого сказочного великолепия, это было бы нелепо.

Чарльз Брэндон, герцог Суффолкский, увидев входящего Захария, повернулся к Норфолку и сказал:

– Боже мой, Том, вот пришел твой внебрачный сын, похожий на сливу. Почему у него такая странная прическа?

– Я полагаю, что он сражался с расческой, – ответил Норфолк, рассмеявшись против собственной воли. – Но не говорите ему ничего, Чарльз. По его меркам он выглядит прекрасно.

Брэндон загоготал в бороду.

– Сохрани нас всех, Господи. Посмотрите на этих расфуфыренных павлинов. И ради чего? Чтобы Генрих мог выставить на показ свою…

– Я вам говорил тысячу раз, – зашипел Норфолк, – говорите потише.

– Я прямо сказал ему это в Англии, – ответил Брэндон. – Это нам слишком дорого обходится и может вовлечь нас в Бог знает какие отношения с Францией. А в ответ он послал меня собираться. И все это ради того, чтобы доставить ей удовольствие. Она решила устроить эту встречу. По этому случаю она получила драгоценности Екатерины. Поверьте, Том, я всего этого не перевариваю.

– Конечно, это возмутительно, – согласился Норфолк. – Но она спокойно оставалась здесь в Кале, в то время как он ездил в Булонь. Вы должны согласиться, Чарльз, что ведет себя она достойно.

– Да, достойно. Хотя, без сомнения, она в ярости. И сегодня вечером она также не выйдет. Бог знает, когда она собирается встретиться с королем Франциском. Хотел бы я знать, в какую игру она играет со всеми нами сейчас.

И, тяжело ступая, он отошел в раздражении, оставив Норфолка с Захарием, который подошел к ним в своем камзоле и штанах ярко-желтого цвета – в одеянии, от которого глаза Говарда полезли на лоб.

– Лорд герцог, мой отец! – приветствовал Захарий, кланяясь.

– Мой дорогой мальчик. Ты благополучно доехал?

– Прекрасно, милорд, прекрасно, очень приятно.

– Но, как я слышал, уже успел ввязаться в историю?! Сэр Фрэнсис Брайан тут всем рассказывает, как ты ударил его в живот, а потом украл его лошадь.

Довольный Захарий ухмыльнулся:

– Да, это был замечательный миг – видеть, как он лежит распростертый на земле и с него слетела вся его спесь.

– А из-за чего же вы повздорили?

– Ничего особенного, просто я не в восторге от его манер. Он любит лишь себя и никого больше, запомните мои слова.

Норфолк вздохнул:

– Тебе следует избегать его, Захарий!

– Буду стараться.

– Добавлю его к своему черному списку, – озабоченно сказал Норфолк.

Но голос Томаса Уатта, восторженного кузена Анны Болейн и шурина Захария, прервал их разговор.

 
– Глаз содрогается,
И сердце бьется едва-едва
Скажите же мне, умоляю,
Человек это или просто айва?
 

– Изысканно, – пробурчал Норфолк. – Очень даровито, Томас.

Краешком глаза он мог видеть, что сын нахмурился, и, зная строгость Его Светлости, когда дело касалось поведения придворных, он торопливо добавил:

– Мы высоко оцениваем вашу оду, посвященную одежде Захария. Она ведь в честь одеяния Захария, не так ли? Честно говоря, я считаю ваши стихи настолько остроумными, что иногда совсем не могу понять их. Всего доброго.

И, взяв сына под локоть, он увел его прочь, чтобы избежать назревавшей перепалки. К его облегчению громко затрубили английские трубачи, оповещая, что приближается король Генрих, а ответные звуки их французских коллег не замедлили сообщить, что монарх приближается к дверям ратуши, чтобы приветствовать короля Франции. Как только музыканты вступили в большую украшенную галерею, в зал вошел французский король со своей свитой, и герцог заметил, что Франциск I бегло скользнул взглядом по собравшимся, по-видимому, пытаясь увидеть маркизу. Но ему пришлось разочароваться. Анна держала свое слово: ничто не напоминало о ней и за блестящим банкетным столом: для нее не было приготовлено места между монархами. Вместо попыток сделать свое присутствие заметным, женщина, ради которой и замышлялось все это великолепие и встреча монархов, казалось, довольствовалась тем, что скромно пребывала в своих апартаментах, а ее прекрасные наряды и драгоценности королевы Екатерины так и лежали без дела.

Норфолк увидел, как Франциск прошептал что-то королю Англии на ухо, и оба посмотрели через зал на его сына. Он заметил выражение изумления и недоверчивости на лице давно ничему не удивляющегося француза. Без сомнения, посол рассказал ему о чудачествах астролога, но он явно не был готов встретить что-либо похожее на Захария. Герцог поймал себя на мысли, что самым большим его желанием сейчас было бы, чтобы эти ужасные штаны и камзол оказались на дне гавани Кале. Но в довершение всех бед, теперь оба короля направлялись к ним, и губы Франциска что-то шептали. Норфолк инстинктивно собрался, чтобы исправить положение, но он уже мало чем мог помочь. Весь двор следил за происходящим – всем сразу стало известно, что французский монарх проявил повышенный интерес к знаменитому астрологу из Англии.

Захарий с удивительным изяществом склонился, чтобы поцеловать руку Франциска, а когда поднялся, посмотрел прямо на французского короля. И так же, как много лет назад архитектор Да Тревизи, король Франции ощутил, что от стоящей перед ним фигуры с взъерошенными волосами исходят энергия и сила. Глядеть пристально, глубоко в глаза Захария значило почувствовать, что в мире присутствуют невидимые вещи – фигуры, окутанные туманом, молчаливо движущиеся тени, отдаленные шепоты в полупустых церквях.

– У вас большие познания, – медленно произнес Франциск. – Не поделитесь ли вы частью их со мной?

Захарий опустился на одно колено:

– Мои знания всегда к услугам тех, кто их ищет, Ваше Величество.

Франциск кивнул головой.

– Благодарю вас, астролог, – сказал он.

По дороге из своего дома в Ист Хорсли в поместье Саттон Генри Ниветт думал: «Какой же я дурак. Вот уже два года она замужняя женщина, и тем не менее я не могу упустить самый незначительный повод, чтобы искать встречи с ней. Такая неотвязная любовь никому не приносит добра».

И хотя такие мысли не выходили у него из головы, он настегивал своего коня, потому что только за день до этого к нему дошло известие о том, что Роза Вестон оставила двор и приехала в поместье Саттон из-за недомоганий. Он только что вернулся из поместья своего отца в Норфолк и узнал об этом от слуги.

– Говорят, хозяин, что она не в себе после того, как потеряла своего ребенка!

– Но это было почти год назад, не так ли? – ответил Генри, снимая запыленную в дороге одежду, чтобы помыться; большие кувшины с горячей водой и деревянная лохань уже были принесены в его спальню.

Генри вдруг остановился, расстегнув рубаху только наполовину.

– В таком случае мне лучше посетить поместье Саттон завтра, – сказал он и, заметив, что слуга смотрит на него пристальным взглядом, добавил, как всегда бывало с ним, еще больше выдавая свои чувства:

– Ее муж ожидает этого от меня. Сейчас он находится с королем в Кале.

– О, тогда вы составите ей прекрасную компанию. Без сомнения, она одинока в этом огромном доме.

Генри почувствовал, что его шея и щеки предательски запылали.

– Конечно, если сэра Ричарда и леди Вестон нет в поместье…

– Они там, хозяин. Но вы единственный там ее возраста. Я думаю, съездить туда – ваш долг.

Бедный Генри благодарно взглянул на него.

– Я думаю так же, Роб. Как друг господина Фрэнсиса, я обязан сделать это.

Его слуга притворно вздохнул.

– Это будет христианское проявление доброты, сэр.

Он повернулся спиной и нагнулся над лоханью, озабоченно пробуя, насколько горяча вода, чтобы его смущенный хозяин не заметил у него на лице широкой ухмылки.

И вот теперь Ниветт едет через саттонский лес, осталось миновать последнюю дубраву, и перед его взором раскинется замок Саттон. В свежем октябрьском воздухе неподвижные столбики дыма из труб поднимались над покрасневшими редкими листьями деревьев в саду, торчавшими, как указательные флажки. Терракотовая кирпичная кладка особенно хорошо смотрелась на фоне золотого осеннего поля после уборки урожая. Ниветт замедлил ход коня. Разве мог дворец сэра Ричарда не захватить воображение даже глупейшего из смертных?! А именно таковым он и считал себя сейчас – самым глупым и самым надоедливым. И в то же время каждый раз, когда он видел замок Саттон, он ощущал воодушевление. И это началось даже до того, как он впервые увидел Розу и как мальчиком влюбился в нее. Но теперь мысль о том, что она находится в доме – одинокая и подавленная, – заставила его снова поспешить, сердце радостно забилось.

Его принимала в Большом зале леди Вестон, сэр Ричард уехал покататься верхом. У Генри мелькнула мысль, что она как-то необычно взглянула на него, и, когда Роза спустилась по большой лестнице и подала ему свою руку для приветственного поцелуя, он был уверен, что хозяйка дома странно посмотрела на них.

Анна думала: «Как это похоже на мой сон. Они вдвоем, вместе, без Фрэнсиса. Я бы не хотела, чтобы он навещал нас – почему-то это пугает меня».

Но потом к ней вернулось доброе расположение. Изо всех мужчин на земле Генри Ниветт, без сомнения, был самым добродушным, менее всех способным причинить зло, предать или добиваться взаимности у жены своего друга – тут не могло быть ни малейшего сомнения.

– Я был бы очень рад, леди Вестон… и, если вы позволите… могу я пригласить Розу покататься верхом? Я думаю, прогулка на воздухе пойдет ей на пользу и…

Его слова вырвались залпом, он задохнулся и почувствовал, что снова покраснел от смущения.

– Да. Да, конечно.

Но в ее голосе было сомнение и холод от какого-то нелепого страха в крови. Генри уловил интонацию.

– Конечно, если вы считаете, что езда верхом будет слишком утомительна для нее, я…

Это было не похоже на Анну Вестон, но она ответила резко, что удивило даже саму ее:

– Да, это, возможно, слишком утомит Розу. Доктор Бартон прописал ей вести спокойную, размеренную жизнь.

– Тогда Генри может пройтись со мной по Длинной галерее, – сказала Роза. – Обещаю, если почувствую себя нехорошо, я присяду.

Когда они с Генри отошли и их никто не мог услышать, она проговорила:

– Мне кажется, моя свекровь на что-то сердита. Возможно, они поссорились с сэром Ричардом.

– А может быть, это из-за моего приезда. По правде говоря, кажется, она совсем не рада видеть меня. Я чувствую, что вызываю у нее раздражение.

Роза рассмеялась.

– О, Генри, ну как вы можете кого-то раздражать? Добродушнее и любезнее вас нет человека на земле.

– Как безрадостно звучит это для меня. Я не хочу выглядеть глупым, Роза.

Она хотела сказать: «Ты не прав», но слова замерли у нее на устах, потому что они в самом деле всегда думали о нем как о преданной, но не слишком смышленой собаке. Но его настороженные, горящие глаза ждали одобрения. И Роза солгала:

– Вы никогда не могли быть глупым. Ваша доброта придает вам яркость. Вы – замечательный друг.

Он неожиданно поднес ее пальцы к губам и поцеловал их, и в это мгновение она поняла совершенно точно, что Генри любит ее, поняла, почему леди Вестон забеспокоилась, и сердцем почувствовала, что если еще какое-то время будет в разлуке с Фрэнсисом, то легко может случиться так, что она станет наслаждаться счастьем, оказавшись в стремительном потоке обожания, исходящем от этого надежного, непоколебимого мужчины, так отличающегося от своего друга Фрэнсиса, как свинец от ртути. Она мягко отстранила свою руку.

– Думаю, что я уже скоро смогу вернуться ко двору, – сказала она.

– Но вы достаточно хорошо себя чувствуете? Что вам советует доктор Бартон?

– Доктор Бартон подлечивает меня своими микстурами. Я думаю, что он слишком уж боязлив.

– Вы скучаете по Фрэнсису? – вдруг спросил он.

Она повернулась и посмотрела на него.

– Да, Генри, скучаю. Я думаю, возможно, человек только тогда понимает, как сильно он любит другого, когда находится в разлуке с ним. Вы испытывали это когда-нибудь?

– Да, – ответил он и, отвернувшись, уставился в окно в конце галереи.

– Я думаю, что вела себя глупо, когда была в последний раз при дворе. Я не должна жить прошлым. У меня еще будут дети.

– Я уверен в этом.

Он бы отдал все на свете, только бы быть отцом ее детей. Он представил себе веселого маленького сына, коренастого, как он сам, и дочку, прелестную, как Роза.

– Ревность стала причиной этого, Генри. Я приревновала его к миледи.

Он перестал смотреть в парк и повернулся к ней.

– Господи, ревновали к ней? Но, по сравнению с вами, она безобразна.

Он так простодушно сказал это, что Роза расхохоталась.

– Вам надлежит быть более уважительным. В миледи нет ничего безобразного. Мужчины обожают ее, уверяю вас.

– Это что-то другое. У нее, конечно, много поклонников…

– …Одним из которых является Фрэнсис.

Ниветт подумал: «Сейчас я мог бы посеять между ними раздор, заронить сомнение, которое всегда будет в ее мыслях, и таким образом смог бы завоевать ее – если не жениться, то получить блаженство в постели».

Но как он мог подавить все, что было так естественно для него? Его честность заговорила в нем.

– Фрэнсису она нравится, это правда. Но у вас даже мысли не должно быть, что он влюблен в нее. Ведь как только он потеряет вас, то пропадет.

– Вы вправду так думаете?

– Клянусь Пресвятой Девой, это так!

– Но он был в ярости, когда я покидала двор, и с того дня я не видела его.

– Я встретился с ним, когда он отправился на корабле во Францию, он был очень приветлив. Вам нечего бояться.

Она протянула руку и коснулась его руки.

– Спасибо, Генри, – сказала она.

– Вы же знаете, что всегда найдете во мне друга. Помните об этом, Роза. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом, если вам потребуется моя помощь.

Роза улыбнулась ему.

– А если вы женитесь, ваша жена тоже будет моим другом?

– Несмотря на страстное желание моих родителей, я не собираюсь жениться – если только она не будет похожа на вас.

– Льстец! – воскликнула она и побежала по Длинной галерее, и песня, которая месяцами молчала внутри нее, вдруг прорвалась на ее уста.

Прошло уже три дня, как Захарий приехал в Кале; три дня, в течение которых он много и усердно работал: Утром следующего дня после первого приема Генриха Тюдора он явился в казначейство, где находилась резиденция французского короля, – и его почти сразу же проводили в кабинет, где Франциск сидел за столом, разбираясь в государственных бумагах. Он посмотрел на Захария, когда тот вошел, а затем поднялся, чтобы приветствовать его.

– Мой дорогой молодой друг, – сказал он по-французски, – с большим удовольствием приветствую вас. Жажда знаний – в любых областях – всегда увлекала меня.

Захарий поклонился, он не мог противостоять искушению и воспользовался трюком, который сам придумал, чтобы производить впечатление на почтенных леди при дворе: в его руках появилось магическое стекло и мистические карты.

Рассмеявшись, Франциск зааплодировал.

– Глубокие карманы в вашей одежде, не так ли?

Захарий кивнул и улыбнулся.

– Я думаю, однако, что остальное ваше искусство гораздо большая тайна для человечества. Расскажите мне, как вы овладели этими силами.

Захарий покачал головой.

– Ваше Величество, я не могу говорить. С того времени, как я себя помню, мать открывала мне сокрытые тайны жизни, и, раз я был ее сыном, она передала мне дар ясновидения. Я сразу понимал то, о чем она мне рассказывала. Затем отец отослал меня к одному ученому, который не только научил меня читать и писать, обучил латинскому и греческому языкам, но и показал мне, как могущественные звезды, совершая свой путь на небесах, оказывают влияние на жизнь королей и простых смертных.