Текст книги "Замок Саттон"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Не поднимая шума, Захарий собрался уезжать, и утренний туман все еще лежал на земле, когда он последний раз бросил взгляд на замок Кеннингхолл – башни, ярко освещенные все еще невидимым солнцем, дымок от очага в спальне герцога неподвижно висел в воздухе. Все предвещало славный день.

– Говорят, что леди Анна находится на грани жизни и смерти, ее отец уже пережил кризис, и Георг Болейн, когда я уезжал от него, явно поправлялся.

Генри Ниветт, покинув временный королевский двор в поместье Гудзон, остановился в поместье Саттон. Близкий друг Фрэнсиса, он использовал эпидемию в качестве предлога, чтобы не ехать в Норфолк к своей семье, которую он находил излишне чопорной и степенной и ограничивающей его свободу.

– Тогда будем надеяться, что эта грань будет становиться все уже и уже, – сказала Анна Вестон.

Никто не ответил ей и воцарилась неловкая тишина. Хотя в этой стране во всех домах, принадлежали ли они знати или простым людям, подобные пожелания высказывались всеми, кто слышал, что Анна Болейн близка к смерти. Правда была очевидна всем. Король может говорить о неспокойной совести, о том, что он консультировался о законности своего брака, но уже никого нельзя было обмануть. Он хотел жениться на темноволосой дочери Томаса Болейна и избавиться от Екатерины, как от изношенной одежды.

– А она и на самом деле изношена, – говорили тс, кто был молод и жесток и шел за светом восходящей звезды дома Болейнов.

– Но это не оправдание, – отвечали приверженцы Екатерины. – Ее Светлость была хорошей королевой для нас и много страдала. Это безнравственно поступить с ней сейчас таким образом. Пусть он возьмет распутницу себе в любовницы, как уже поступил с ее сестрой.

А те, кто сохранял молчание и поддерживал мир своим большинством, начиная от кардинала Уолси, в глубине души надеялись, что несчастная девица не выживет и это положит конец страшному лихорадочному желанию, державшему короля в таком напряжении. Несомненно, подобная любовная агония не может принести ему счастья.

Фрэнсис сказал:

– Мама, я молюсь, чтобы Анна выжила. Она мой хороший друг, и мне она нравится. Я знаю, Генри, тебе она нравится тоже.

Он повернулся к Ниветту, который совсем не хотел быть втянутым в семейные споры и пробормотал:

– Я… э-э… еще не составил своего мнения об этой даме.

Фрэнсис фыркнул, и именно в этот момент вошел сэр Ричард.

– Выживет ли госпожа Болейн или умрет, это не наша забота. А ты, Фрэнсис, не должен разговаривать с матерью в таком тоне.

– Но я же только сказал, что мне нравится Анна. Что в этом плохого?

Логика этой фразы совсем не убедила Ричарда. Он ответил еще громче:

– Последи за своим поведением, Фрэнсис, ты уже не сможешь быть таким важным, если тебя придется выпороть.

– Боже мой! – воскликнул Фрэнсис, – мне уже семнадцать лет, я три года провел при дворе. Позвольте мне, пожалуйста, иметь право думать, что я обладаю хоть каким-то умом.

Генри Ниветт не отрываясь смотрел в чашу с вином. Анна Вестон попыталась положить конец спору.

– Пожалуйста, Ричард, Фрэнсис. У нас гость. Давайте поговорим о чем-нибудь приятном.

Но Фрэнсис был в чрезвычайно упрямом настроении и, казалось, был настроен плыть против течения.

– Ты это сама начала, мама, если мне позволено напомнить, – ответил он.

– Нет, не позволено, – воскликнул сэр Ричард, и его рука протянулась через стол и ударила Фрэнсиса по уху. Не произнося ни слова, сын вскочил и выбежал из Большого зала. Генри Ниветт подумал: «Боже, я приехал сюда, чтобы сбежать от таких же сцен в своем доме. И здесь они ведут себя как коты в саду».

Вслух он сказал:

– Э… Извините меня, леди Вестон, сэр Ричард. Мне бы хотелось немного погулять перед закатом. У меня слегка разболелась голова, только, ради Бога, не волнуйтесь…

Леди Вестон начала извиняться за поведение Фрэнсиса.

– Ничего страшного, – ответил Ниветт, делая положение еще более неловким. – Мой отец еще строже, чем сэр Ричард. Иногда он ведет себя как настоящий хулиган.

И вдруг он покраснел, сделал попытку допить вино одним глотком, поперхнулся, и вино полилось у него из носа. Он едва ли мог вспомнить случай, когда был бы более смущен.

– Идите, Генри, – сказала Анна, стараясь помочь ему в его мучениях. – Найдите Фрэнсиса и успокойте его.

Со вздохом облегчения Ниветт выбрался из зала под ворчливое бормотание Ричарда.

– Ну и дурень! Ничего удивительного, что парень вырос никчемным мотом. Он ничем не интересуется кроме спорта и азартных игр. Он думает только о себе, эгоист несчастный. Нужна война – она сделает его мужчиной.

– Как я рада, что сейчас мир, Ричард. Я совсем не желаю видеть Фрэнсиса убитым. Думай, когда говоришь.

Широко открытые глаза холодно взглянули на нее.

– Я думаю, жена. И именно поэтому я советую тебе не делать достоянием публики твою нелюбовь к Анне Болейн. Много лет назад мы были свидетелями первых признаков королевских ухаживаний, и ты знаешь, до чего это дошло.

– Она спит с ним?

Ричард покачал головой.

– Если бы она согласилась, то потеряла бы его. Король обожает охоту и гордится своими трофеями. Но не надо недооценивать ее. Может настать день, когда все, кто сейчас говорит против нее, окажутся в опасности.

– Но подумай, – сказала она, – Его Светлость не может избавиться от Екатерины. Папа никогда не даст согласия на отмену брака.

– Иногда происходят странные вещи, – медленно произнес Ричард. – Я намерен держать рот закрытым и ждать.

– Ну а я останусь на стороне королевы. Мы дружили с ней с детства.

Ричард погладил ее руку. Его лицо осветилось редкой для него улыбкой.

– Ты добрая и верная женщина, Анна, но тебе следует быть умнее. Этот глупый парень Ниветт, положим, опасности не представляет, но могут быть и такие, которые будут только рады донести, что Вестоны из поместья Саттон состоят в оппозиции Болейнам. Ты же не хочешь потерять своего сына!

– Ты думаешь, что он тоже очарован ею?

– Я не знаю, – ответил он задумчиво. – Мне кажется, все возможно. Я думаю, в любом случае хорошо, что ты пригласила к нам его невесту на то время, которое он вынужден из-за болезни провести дома. Он очень мучился из-за нее, но, когда ты молод, все забывается быстро, а с их последней встречи прошло уже не меньше трех лет.

– Да, целых три года.

Ричард улыбнулся.

– Итак, давай посмотрим, как леди Анна Пиккеринг справится с леди Болейн.

С известным беспокойством Вестоны собрались в Большом зале, ожидая приезда Анны Пиккеринг. Услышав, как ее свита скачет по булыжникам двора, Фрэнсис с тревогой подумал: «Мне страшно. Я так изменился. И хотя Люси Талбот уже вышла замуж, я с тех пор поменял несколько подружек, а Анна Пиккеринг всего навсего пятнадцатилетний ребенок. Боюсь, вся эта затея обречена на провал».

Но наследница Кумберлендов опять его удивила. Не дожидаясь официальной церемонии открытия дверей стюардом Жилем Коуком, она вбежала в настежь распахнутую дверь.

– О, дорогие Вестоны, как я соскучилась! – воскликнула она и, презирая условности, бросилась сперва к леди Вестон, затем к сэру Ричарду, который с удовольствием звонко чмокнул ее в щечку, что, по-видимому, и для него самого было полной неожиданностью, и наконец – к Фрэнсису.

– Вы очень выросли, – сказала она, – и, как мне поведали служанки, возмужали.

– Дорогая Анна, – прервала леди Вестон, – о таких вещах не следует говорить мужчине.

– О! – последовал ответ. – Неужели? Все это потому, что я росла сиротой и живу вдали от двора. Фрэнсис, вам придется учить меня всему, что должны знать фрейлины. И тогда я обрету хорошие манеры.

Густые рыжие волосы ниспадали на плечи, а одна ленточка развязалась. Как и всегда, она старалась быть скромной. Но в то же время, не отрываясь, смотрела смеющимися голубыми глазами на Фрэнсиса.

Он поклонился ей очень церемонно.

– Мадемуазель Пиккеринг, – произнес он.

Она явно пародировала его, когда присела в столь же церемонном реверансе!

– Господин Вестон.

Но вдруг она стала серьезной, насколько это было возможным для нее.

– Я буду стараться вести себя правильно, – обратилась она ко всем, – я просто еще не привыкла быть в обществе.

«Я веду себя как болван, – подумал Фрэнсис, – пытаюсь выглядеть как придворный, просто чтобы произвести впечатление на деревенскую девушку! Каким же идиотом, должно быть, я кажусь ей».

А вслух он сказал:

– Ваше поведение и без того очаровательно.

И тут он почувствовал, что это прозвучало слишком покровительственно – в ответ она посмотрела на него робко и обеспокоенно. Воспоминание о том, как он умирал от любви к ней три года назад, вернулось к нему, и ему вдруг безумно захотелось обнять ее и нежными поцелуями загладить причиненную ей обиду. Но возможности остаться с ней наедине у него не было.

Во время ужина присутствовал и Генри Ниветт, который просто пожирал Анну глазами. Она же избегала смотреть на Фрэнсиса: Анна рассматривала потолок, или вдруг ей становился интересен рисунок пола – что угодно, только не встречаться взглядом с Фрэнсисом. А после трапезы, которая, казалось, бесконечно затянулась, их развлекал Жиль; и хотя Фрэнсис беспокойно ерзал на стуле, Анна сидела замерев, впившись глазами в шута.

Едва представление закончилось, она встала и произнесла:

– Надеюсь, вы не сочтете невежливым с моей стороны, если я попрошу разрешения подняться в мою комнату. Дорога утомила меня больше, чем я думала.

И, церемонно раскланявшись с сэром Ричардом, Фрэнсисом и Генри, она вышла в сопровождении леди Вестон. Ниветт глубоко вздохнул.

– Милостивый Боже, тебе крупно повезло! – пробормотал он достаточно тихо, чтобы не расслышал сэр Ричард. – Посмотрел бы ты, какую фурию моя семья выбрала для меня. Клянусь, ее глаза смотрят в разные стороны одновременно. Я не соглашусь на это, даже если буду выслан из Англии. А твоя – сущий ангел! Хотел бы я оказаться на твоем месте.

Откуда было ему знать, бедняге, бесхитростному созданию, что однажды это и случится. Когда тело Фрэнсиса будет лежать в трагическом ящике – тем, кто выступал против короля, не были положены настоящие гробы, – а молодая вдова будет убита горем, его неуклюжая доброта вернет ее к жизни. И, когда придет этот день, он вспомнит эти непроизвольно вылетевшие слова и всплакнет о гибели друга. Глядя на облако рыжих волос, разметавшихся рядом с ним на подушке, поднесет, пока она спит, к губам локон и поймет, что ничто из этой красоты не принадлежало бы ему, если бы не случайные прихоти судьбы. И он почувствует какую-то вину в своем счастье, а когда Анна пошевелится во сне, он будет мучительно думать, кого же ищет ее сонная вытянутая рука – его или Фрэнсиса. Печальный Генри Ниветт – самый далекий от тех, которые сознательно желали зла другому – получит от судьбы величайший подарок только потому, что погиб его друг.

Фрэнсис сказал:

– Да, мне повезло, а вот теперь, по глупости, я обидел ее. Завтра, Генри, я хотел бы покататься с ней верхом наедине. Ты не обидишься?

– Ни в коем случае, но, если ты устанешь, я с удовольствием позабочусь о ней вместо тебя.

– Поверь мне, что вряд ли я дам тебе шанс.

Однако на следующее утро, когда вся семья – по настоянию сэра Ричарда, все рано вставали и завтракали – была в сборе, она опять не смотрела на него, кроме того момента, когда они церемонно поздоровались. Фрэнсис решил, что пора действовать.

– Мадемуазель Анна, – обратился он к ней, когда она уже выходила с его матерью.

Она вела себя так, будто не слышала. Ему пришлось догнать ее и взять за локоть.

– Мадемуазель Анна, не хотите ли покататься со мной? Мне бы хотелось показать вам саттонский лес. Пожалуйста!

Он произнес последнее слово таким убедительным тоном, какой только возможен, и чуть крепче сдавил ее руку, за что был награжден тем, что она слегка покраснела. Леди Вестон тактично удалилась на кухню, а Генри демонстративно направился в сторону сада. Итак, Фрэнсис получил возможность говорить более свободно.

– Извините меня, если я обидел вас, – сказал он. – Скажите же мне, в чем дело?

– Скажу, когда мы выйдем из дома, – ответила она, – я чувствую себя лучше и счастливей, находясь на свежем воздухе, а не взаперти.

Они направились в сторону конюшни, и он посадил ее на свою лучшую кобылу.

– Поскакали, – воскликнула она, – я умею ездить галопом.

И она стремительно понеслась через парк в направлении к лесу, за ней мчались молодая гончая и Фрэнсис, изо всех сил погонявший своего коня, чтобы не отстать. Спустя какое-то время она замедлила бег лошади и оглянулась через плечо на своего спутника, отставшего на добрую четверть мили. Ее прическа совершенно растрепалась, и, приблизившись, он увидел роскошное золото волос, горящее на солнце, и румянец во всю девичью щеку.

– Вы стали еще красивее теперь, когда выросли, – сказал он. – Я очень рад, что мы поженимся.

К его ужасу, она расплакалась.

– В чем дело, в чем дело? – оторопело повторял он, слезая с лошади. Он помог ей спуститься и поставил перед собой. – Вы не хотите выходить за меня замуж? Вы хотели бы расторгнуть договор?

Ее глаза были похожи на мокрые после дождя цветы, когда она взглянула на него.

– Нет, не поэтому.

– Тогда в чем дело, радость моя? Пожалуйста, больше не плачьте! – Он бережно вытер ее щеки рукавом своей рубахи, так как у него с собой не было платка, и, зная в каком беспорядке обычно находятся ее вещи, он сомневался, что у нее есть свой.

– Это потому, что я не могу быть непосредственной и откровенной с вами.

Фрэнсис был совершенно ошеломлен.

– Я не понимаю вас, Анна. Кто может быть откровеннее друг с другом, чем муж и жена?

Она отвернулась от него и обидчиво посмотрела на парк, из которого они только что выехали. Вдали показалась гончая, которая изо всех сил старалась нагнать их.

– В вашем присутствии я чувствую себя как вот эта собака, – сказала она, – я ничего не знаю, Фрэнсис. Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, папа последовал за ней семь лет спустя. Меня растили слуги, мне разрешалось свободно бегать по всему поместью в Кумберленде. Я деревенская девчонка, а вчера я поняла, что вы – настоящий придворный. У вас прекрасные манеры и изысканное поведение. Я не смогу вам соответствовать. Я не умею подражать. Я люблю непосредственность. Разве я смогу так вести себя с вами? Вы будете считать меня деревенщиной. Вам будет стыдно брать меня с собой. О, я умею делать реверанс, танцевать и играть на флейте – довольно плохо, кстати, – но я не умею поддерживать вежливую светскую беседу.

– Говори так, как умеешь, меня это не волнует, – ответил он. – Я считаю, что ты – самая привлекательная женщина, которую я когда-либо встречал.

Гончая, тяжело дыша, подбежала к ним и без сил свалилась у ног Анны.

– Ты хочешь, чтобы я доказал, что говорю совершенно искренне? – спросил Фрэнсис. И, прежде чем она успела ответить, он опустился на колени и поцеловал ее туфли. Она села на землю рядом с ним, простодушная, как ребенок.

– А теперь ты поцелуешь меня? – спросила она.

– При одном условии.

– Каком?

– Что ты всегда будешь такой со мной – абсолютно свободной и откровенной. Если ты хочешь, чтобы я целовал тебя – говори. Если ты ждешь ребенка – скажи мне. Пусть между нами не будет никаких условностей. Пусть наша любовь никогда не будет омрачена цинизмом и неискренностью.

И с этими словами он поцеловал ее в губы, крепко прижав к себе, и, пока он держал ее в своих объятиях, его руки гладили и ласкали ее тело.

– Это и есть куртуазное поведение?! – удивленно спросила она. Фрэнсис рассмеялся.

– Нет, дорогая. Это человеческое поведение. Но так ведут себя только очень близкие люди. Дай мне поцеловать твою грудь.

И они вместе расстегнули верх ее платья из зеленой камчатной ткани так, что грудь обнажилась до пояса. Он нежно приблизил свои губы к округлостям ее груди, лаская сначала одну, а потом и вторую.

– Чтобы и второй не было завидно.

– А хочешь, чтобы я тебя ласкала, Фрэнсис? Ведь это то, что делают любовники?

– Да, – ответил он, взял ее руку и направил ее в свои лосины.

– А, я знаю, что это такое, – сказала она, – у меня в Кумберленде есть черный жеребец и, когда его впускают к кобылам, он делает то же самое.

Фрэнсис рассмеялся:

– Мужчины гордятся этой вещью, и сравнение с жеребцом – это прекрасный комплимент! Спасибо.

И они опять начали целоваться, лаская друг друга, пока Фрэнсис не спросил:

– Можно мне любить тебя сейчас? Жеребец без ума от своей кобылки.

Анна высвободилась из его рук, села прямо и проговорила:

– Я испытываю самую прекрасную жажду, которая не будет утолена, пока мы не соединимся, но мне кажется, что сейчас не стоит.

– Ну почему, солнышко, почему? – воскликнул Фрэнсис, не переставая гладить рукой у нее под юбкой.

– Потому, – ответила она, – что твой отец, который еще и мой опекун, сказал мне, что нам следует подождать еще два года, прежде чем сможем пожениться, и, если мы сейчас займемся любовью, а потом меня отправят домой, я буду себя чувствовать как ребенок, лишенный сладостей, и буду бегать как ненормальная по конюшне. Для моего спокойствия будет лучше, если я не буду знать, что такое… заниматься любовью.

С большой неохотой он был вынужден признать ее доводы разумными и согласиться.

– Но ты позволишь мне целовать тебя и ласкать, как сегодня, каждый день?

– О, да, да, – ответила она, – так часто, как только захочешь. Но нам следует держаться в разумных пределах, Фрэнсис. Ты можешь давать выход своим страстям с кобылками при дворе, ради Бога. Но у меня нет другого жеребца, кроме твоего.

Он был поражен сочетанием красоты и чувственности в такой юной девочке. Нежно отстраняясь, он внимательно ее оглядывал, впитывая каждую частицу золотых волос, васильковых глаз, шелковой кремовой кожи.

– Моя роза Кумберленда, – произнес он. – Я – счастливейший человек на свете и буду боготворить тебя до конца жизни.

Тяжелая туча внезапно закрыла жаркое солнце, и от неожиданности они оба вздрогнули.

– Никогда больше так не говори, – сказала она, – потому что, если умрешь ты, мое сердце умрет с тобой.

Он снова обнял ее и сказал:

– Давай я помогу тебе одеться, солнышко. Больше не могу тебя просто так целовать и не требовать от тебя большего. Я же мужчина, в конце концов.

– И к тому же, мне говорили, самый красивый в Англии.

– Кто может судить об этом? Это все придворные глупости.

– Может быть. Но мне нравится думать, что это правда. Это льстит мне.

– Тогда можешь так думать. Я же точно знаю, что у меня самая красивая невеста.

– Правда ведь, у нас будут очень красивые дети, Фрэнсис?

– Да, полный дом. Мальчики, девочки и двойняшки. Я позабочусь о том, чтобы вы, мадам, были всегда заняты этим, потому что я просто не смогу выбраться из твоей постели.

Она сморщила свой милый носик и сказала:

– Звучит очень заманчиво. Можешь ли ты поклясться, что наша совместная жизнь именно такой и будет?

– Клянусь.

Наивные и счастливые, они сели на лошадей и медленно двинулись в сторону поместья Саттон, не подозревая, что зловещие силы уже собираются вокруг них.

Кто наделен даром предвидения, тот уверен, что какое-то определенное событие происходит в момент, когда ясновидящий ожидает его. Так и случилось с Захарием Говардом. Возвращаясь в охваченный эпидемией Лондон, он умиротворенно отдыхал, блаженствуя на солнышке около таверны в Эссексе, и вдруг отчетливо понял, что его кузину, Анну Болейн, свалила потница. И так как он, хоть и издали, видел ее и влюбился в нее, то понял, что должен быть около нее, несмотря на то, что ей, как и его отцу, не суждено было умереть сейчас.

И он задумался о странных ролях, которые жизнь распределяет меж людьми. Какое множество людей должно находиться в определенном месте в определенный момент, чтобы не нарушить последовательность заранее предопределенного ряда событий. Незнакомцы толкают друг друга и проходят мимо, не подозревая, что многое могло бы сложиться иначе, остановись они на мгновение и перебросься несколькими словами. И он, наделенный даром, унаследованным от матери, был просто инструментом в руках Провидения – одновременно всемогущий и бессильный. Было безумно трудно – знать будущее, а жить в настоящем. Но так уж суждено. И с покорным видом он оседлал коня и направился в сторону Кента.

В доме своего отца, замке Гевер, Анна Болейн лежала в темноте и думала: «Если мне предстоит умереть сейчас, я не буду страшиться. Мне уже все равно. Король пишет письмо за письмом. Он посылает своего врача, доктора Баттса, спасать меня. Он обволакивает меня своей любовью, а я ничего не чувствую к нему. И сейчас я оказалась орудием для кардинала Кампеджио, посланного папой для проверки законности брака короля».

Она почувствовала, как слеза скатилась из ее глаз на подушку. Она была вынуждена подчиниться потоку событий, использующему на своем пути все для притяжения чудовищного эгоизма монарха: она могла причинить ему боль, ранить его душу, топтать его самолюбие – ситуация уже вышла из-под контроля. То, что началось с попытки мести за гибель их с Гарри Перси любви, выросло в огромный снежный ком. И, даже если она попытается сейчас освободиться, реакция короля будет совершенно обратной – он влюбится в нее еще сильнее. Сейчас она уже не пытается вести себя перед ним безупречно и порой явно обнаруживает свое плохое настроение. Но король («дурачок» – как она про себя называет его) отвечает на это градом новых подарков и любовных писем.

«О да, – думала она, – было бы намного лучше, если бы я сейчас умерла от потницы. Лучше для всей страны».

Но был еще кардинал Уолси – тот, который довел Гарри до слез и обращался к ней не иначе, как «глупая девчонка». Он все еще существует – гордый и толстый. Увидеть его поверженным будет большим удовольствием!

И при этой мысли она вытерла слезы и позвала служанку, чтобы та раздвинула портьеры и поправила постель. Но, когда полуденное солнце затопило ее комнату, она увидела, что это была не служанка, а ее кузина Джейн Уатт – сестра Томаса.

– Джейн, в чем дело? Я спала? – спросила она. – Ты давно здесь?

– Я приехала сегодня утром. Как ты себя чувствуешь? Ты стала еще тоньше.

– Да, мешок с костями. Интересно, что сказал бы король, если бы увидел меня сейчас?

Джейн, одаренная, как и ее брат, богатым поэтическим воображением, живо представила себе не очень-то приятную картину, как толстый Генрих давит хрупкое тело ее подруги в экстазе вожделения. Ей было любопытно, делит ли Анна постель с Его Светлостью; но, хоть они и были очень близкими подругами, миледи Болейн с ней этого не обсуждала. В ее глазах всегда была какая-то таинственность, а лицо хмурилось при малейшей попытке задать ей вопрос на эту тему.

«Необычайная девушка, – думала Джейн, – совсем не такая, как другие люди. Интересно, есть ли у нее какие-нибудь слабости?»

Если бы Джейн появилась в комнате пятью минутами раньше и увидела, как Анна плачет над разбитой любовью, то не поверила бы своим глазам.

– Я думаю, Анна, – сказала Джейн, отвечая на заданный вопрос, – он будет любить тебя, даже если ты превратишься в скелет. Его Светлость обожает тебя до безумия.

Анна уныло кивнула.

– Да, это правда.

Джейн рассмеялась:

– Говорят, ты его околдовала.

Анна издала высокомерное восклицание:

– Фи! Пусть они сгорят в аду. Они все способны разрушить. Я не терплю их, Джейн. Я уверена, это касается только меня.

Джейн Уатт подумала: «Она очень опасна. Она думает только о себе. Бедная королева Екатерина!» А затем ей в голову пришла уж совсем странная мысль: «Бедный король Генрих!»

Для того чтобы разрядить атмосферу, она сказала:

– Там внизу очень странный молодой человек. Он хочет видеть тебя.

– Что?

– Он говорит, что его зовут доктор Захарий, что он иногда бывает при дворе, где ты могла слышать о нем и даже видеть его. Он похож на мешок старья. Огромная копна волос, черный плащ и весь в дорожной пыли.

Она не добавила, что когда проходила мимо него по Малому залу Гевера, то почувствовала такую волну власти, исходящую от него, какой не испытывала никогда в своей жизни. Это так сильно подействовало на нее, что она обернулась, чтобы взглянуть на него еще раз, пренебрегая правилами хорошего тона, и увидела пару прекрасных янтарных глаз, улыбающихся ей.

Анна на секунду нахмурилась, а затем рассмеялась.

– А, астролог! Да, он очень популярен. Он многим при дворе предсказывает судьбу по звездам. Говорят, что он приходится мне родственником по материнской линии Говардов; хотя и незаконнорожденным, конечно.

– Ты его примешь?

– А почему бы и нет? Причеши меня, Джейн, и помоги мне умыться. Давай узнаем, что он хочет.

– Я послала к нему слугу, потому что у него такой вид, будто он долго был в дороге.

– Хорошо. Думаю, это будет забавно; хотя я уверена, что он – мошенник.

Необъяснимо почему, Джейн почувствовала досаду.

– Почему ты так думаешь, Анна? Мне кажется, временами ты бываешь слишком жестокой.

Черные глаза взглянули на кузину, но без злобы.

– Да, мне тоже так кажется, – сказала она, устало опускаясь на подушки. – Но это жизнь делает нас такими, Джейн. Мы все рождаемся бесхитростными детьми. Нас портит жестокость жизни.

Джейн молчала. Она просто не понимала и знала, что никогда не поймет свою чернокудрую кузину, которая могла заставить мужчин ползать у ее ног, а в то же время нельзя сказать, чтобы она была такой уж красавицей; которая казалась такой жизнерадостной и печальной одновременно; которая была странной смесью такого большого ряда всяческих качеств, что никак нельзя было определить, какая же она на самом деле.

Джейн взяла в руки густые волосы кузины и начала их расчесывать. Когда волосы распались на пробор, она увидела полоску черепа Анны.

«Вот в этом крошечном пространстве, – подумала Джейн, – заключен острый ум, который будет определять будущее Англии. Господи, какой он маленький!»

Она даже обрадовалась, когда раздался стук в дверь и прервал ее тревожные мысли.

– Войдите – сказала Анна, и на пороге появился молодой человек, которого Джейн уже видела в зале. Он выглядел несколько опрятнее, чем сразу после приезда, но все-таки еще довольно диковато. Целитель поклонился.

– Меня зовут доктор Захарий, – представился он.

– Да, я слышала о вас, – ответила Анна. – Вы – астролог и прорицатель, правильно?

– Я обладаю даром второго зрения и читаю по звездам. Но сейчас я прибыл не за этим, леди Анна. Я также лечу травами и знаю, что вы больны потницей. Я привез напиток, который укрепит ваши силы. Это единственное, в чем вы сейчас нуждаетесь. Доктор Баттс хорошо поработал: в какой-то момент вы были в очень опасном положении.

– А как я узнаю, что это не яд? – смеясь, спросила Анна. – Сейчас, когда кардинал приезжает из Рима для того, чтобы определить законность брака Его Светлости, у меня особенно много врагов.

Многие бы рассердились на такие слова, но Захарий просто пожал плечами.

– Будете ли вы пить его или нет – ваше личное дело, миледи. Я приготовил это лекарство, чтобы помочь вам, но существуют люди, которые не способны принять помощь, когда ее предлагают.

– Давайте, – сказала она. – Я не собиралась обидеть вас. Налей мне немного, Джейн, я выпью прямо сейчас, чтобы показать, что верю доктору. Присядьте, доктор Захарий, и извините меня за бестактность. Как вы знаете, я была больна и забываюсь.

Понимая, что глаза провидца следят за каждым ее движением, Джейн Уатт взяла кожаный мешочек, который Захарий протянул ей, и налила почти полный стакан. Прозрачная жидкость золотистого цвета пахла лесными цветами. Анна выпила залпом и почти сразу же ей захотелось спать.

– Ну, астролог, – сказала она, – я чувствую расслабление уже сейчас, мое тело тяжелеет.

– Через несколько минут вы крепко уснете, – согласился он. – А когда проснетесь, я хочу, чтобы вы выпили еще. И повторите процедуру, когда проснетесь снова. Таким образом вы проспите четыре дня. После этого вы должны наброситься на пищу, дающую силы, и как можно больше есть – тогда вы сможете вернуться ко двору в августе. К тому времени болезнь покинет Лондон.

Зрачки Анны были расширены, когда она смотрела на него, и она сонно спросила:

– А какая судьба ждет меня, астролог? Вернусь ли я с триумфом?

– С огромным триумфом, миледи. В ваш собственный дом Стренде, с садами, спускающимися к реке.

– Как прекрасно это звучит. Но что потом, Захарий, что потом?

Она уже почти спала.

– Через пять лет, – прошептал он, – ваша голова будет увенчана короной Англии. – Ее ресницы вздрогнули, но ничто другое не подтверждало, что она слышала его. Она дышала глубоко и ровно и казалась глубоко спящей. Захарий прочел мысли Джейн и улыбнулся.

– Нет, я не отравил ее, – успокоил он ее. – Когда я увидел вас, я понял, что больше не люблю Анну. Я так хорошо вас знаю. Я видел вас много раз, хотя в действительности это произошло только теперь.

– Я вас не понимаю, – опешила Джейн.

– Может быть, это вам все объяснит, – ответил Захарий Говард и, обняв ее, поцеловал с такой страстью, что она потеряла бы сознание и упала, если бы он ее не поддержал.

– Не согласитесь ли вы выйти за меня замуж? – спросил он.

– С превеликим удовольствием, – ответила Джейн, напрочь забыв о том, что еще час назад они были совершенно незнакомы.

* * *

Эпидемия потницы покидала Лондон, и из различных временных убежищ придворные стали съезжаться ко двору.

Захарий после задержки в Кенте на несколько дней из-за Джейн Уатт вернулся на Кордвейнер стрит в середине июля, хотя эпидемия еще не закончилась. Прежде чем уехать, он уговорил ее на брак по цыганскому обряду, увел в лес, который окружал Гевер, сделал надрезы на своей и ее руке, выдавив по капельке крови, смешал их. А потом, прикрывшись легкой простынкой, он доказал свое супружеское право прямо здесь, в Кентских лесах. Солнце освещало их обнаженные сплетенные тела, а ее всхлипы боли и радости тонули в пении птиц. И он сам, словно дикое животное, чувственный и неиссякаемый, не насытился, пока не овладел ею полностью.

– Скажи леди Анне, что ты поедешь с ней в Лондон как член ее семьи, – сказал он, когда они расставались на опушке леса. Он наклонился из седла, чтобы еще раз поцеловать ее.

– А если она не согласится?

– Она согласится.

Возвращаясь в дом своего отца, утратившая невинность, с рукой, ноющей от пореза, сделанного ритуальным ножом Захария, Джейн Уатт в глубине души испытывала возвышенное состояние, одновременно думая, не потеряла ли она рассудок.

Король, сопровождаемый Георгом Болейном и еще несколькими придворными, выехал из усадьбы Гудзон в конце месяца, когда он стал совершенно уверен, что эпидемия миновала.

Сидя на жеребце, он размышлял: «Каждый шаг этого животного приближает меня к дорогому, но до сих пор недоступному существу, отвергающему меня. И тем не менее я не нарушу своего обета. Я скорее откажусь от женщин вообще, чем прикоснусь к другой женщине».