Текст книги "Замок Саттон"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
– Как она может это знать?
– Я думаю, интуиция.
– Если она права, то это – ужасная неблагодарность за двадцать два года верного супружества. У меня за нее сердце обливается кровью.
– Роза, как ты можешь говорить так, если служишь леди Анне?
– Я могу это сказать и говорю. Я бы таким образом и зверя не бросила.
Покраснев, Роза заспешила обратно в свою комнату. И только тогда она увидела письмо, адресованное «сэру Ричарду Вестону, поместье Саттон», и прочла записку от Фрэнсиса, лежащую рядом с письмом: «Дорогая жена, я люблю тебя. Не забудь доставить это лично и незамедлительно. Твой, в добром здравии, но сонный Фрэнсис».
Казалось, письмо было таким срочным, что она забыла на время даже о ребенке и приказала приготовить ей коня с женским седлом. Придворный конюх помог ей сесть в седло, укрепил ноги в стременах, и она выехала. Ее голубая длинная юбка развевалась вдоль бока лошади. Она на полной скорости пересекла Виндзорский лес, Уокинг и помчалась дальше к поместью Саттон.
Сэр Ричард и леди Вестон оба находились в замке, и приезд невестки застал их в парке, где они рассматривали несколько новых кустов, подаренных им прошлой осенью Маргарет и Уолтером в честь рождения сына Маргарет – Ричарда.
– Моя дорогая! – воскликнула Анна. – Какой замечательный сюрприз! Что ты здесь делаешь? Я думала, вы с Фрэнсисом в Виндзоре.
– Я была там до сегодняшнего утра, но Его Светлость написал очень срочное письмо сэру Ричарду и по какой-то причине пожелал, чтобы это письмо доставила я лично.
– Ричард, ты должен немедленно вскрыть это письмо, – встревоженно обратилась Анна к мужу, подходившему к ним. – Я горю от нетерпения узнать, что в нем.
Бормоча про себя о «конфиденциальных известиях», Ричард тем не менее подчинился.
– Оно весьма недвусмысленно, – сказал он, внимательно прочитав письмо. – Король сейчас охотится недалеко от Виндзора и желает сделать там свою первую остановку. Сегодняшнюю ночь он проведет в своем охотничьем домике в глуши, а завтра – 12 июля – пожалует к нам.
– А сколько человек его сопровождают и кто они? – подозрительно спросила Анна.
– Он говорит – всего около дюжины.
– Кто они?
– Его Светлость, несколько придворных, Фрэнсис… и леди Анна.
Роза подумала, что сейчас леди Вестон взорвется от негодования.
– В таком случае меня не будет в замке Саттон, когда они прибудут сюда, – сказала она с рассерженным, как у ребенка, лицом. – До тех пор, пока покинутая королева остается в Виндзоре, я не участвую в их встрече. Если ему хочется повсюду выставлять напоказ свою проститутку, он может это делать, сколько угодно, но если она остановится под нашей крышей, она не встретит здесь хозяйку дома, готовую приветствовать ее.
Даже Ричард смотрел на нее потрясенный.
– Придержи свой язык, – сказал он. Он не мог выразиться резче.
В ответ Анна топнула ногой.
– Через два часа меня здесь не будет. Сначала поеду навестить Кэтрин, а потом – Маргарет. Я не знаю, на сколько уезжаю. Возможно, на несколько месяцев.
Сэр Ричард посмотрел на ее удаляющуюся фигуру и покачал головой.
– Она всегда была очень предана Ее Светлости, – сказал он, и в этот раз в его голосе звучали нотки оправдания, чего Роза никогда раньше не слышала у него. – Она познакомилась с ней, когда Екатерина впервые приехала в Англию. Тогда еще была жива королева Елизавета Йоркская. Анна была одной из ее фрейлин.
– Королева очень страдает, сэр Ричард, – сказала Роза.
– Жизнь всегда приносит нам большие огорчения, Роза. Часто мужчины и женщины могут быть мучительно несправедливы даже не по своей вине, – сказал Ричард. – Вина королевы в том, что она постарела и не может одарить короля наследником, ну а вторая причина в том, что король ее разлюбил. Но это ведь не зависит от них.
– Да, но почему нет закона о благодарности?
– Если бы у меня был на это ответ, моя дорогая, то я бы разрешил тайну смысла жизни. Все мы во власти обстоятельств. Я, конечно, сочувствую королеве, но ничем не могу ей помочь. Ни яростные протесты от ее имени, ни благородные жесты вроде того, что сделала моя жена, не могут изменить положение. Его Светлость желает Анну Болейн. И однажды, как я полагаю, она тоже наскучит ему. И тогда все повторится снова, и никто из нас не сможет помочь уже ей.
– Вы переживете любую бурю, сэр Ричард, – сказала Роза.
– Если буду вечно сидеть в своей норке, не высовываясь, моя дорогая.
Она рассмеялась.
– Я бы хотела иметь такой же ум, как у вас, сэр.
– А я думаю, Роза, что уже так оно и есть! Ты знаешь, я счастлив за Фрэнсиса, что он женился именно на тебе.
– Я люблю его.
– А он любит тебя. Мотылек – вот что он представляет собою. Моя дорогая, ради него я прошу тебя выступить в роли хозяйки дома, когда прибудут Его Светлость и миледи. Будет немного людей, и Жиль Коук справится со всем сам.
– Конечно, я все сделаю. – Она повернулась и пошла в дом посмотреть, не может ли она чем-либо помочь леди Вестон, но внезапно остановилась и вернулась к сэру Ричарду.
– А вам нравится миледи? – спросила она.
– Это полезно в настоящее время.
– А в действительности? Что в вашем сердце?
– В моем сердце ее не существует, Роза.
Она сказала: – Я понимаю, – и пошла в дом. В пять часов леди Вестон, ворча, что она скорее проведет ночь на постоялом дворе в Гилдфорде, чем останется еще хоть на минуту под этой «проклятой крышей», покинула замок. Сэр Ричард и Роза обедали вдвоем в небольшой комнате.
На следующий день около шести часов появилась королевская свита; придворные волочили двух оленей-самцов, трех олених, множество зайцев, кроликов и мелкую дичь. Роза распорядилась незамедлительно отправить туши на кухню, чтобы уже во время ужина Его Светлость смог отведать свежего мяса из своей добычи.
Казалось, король находится в странном настроении, которое колебалось от сверхсердечного – слишком громко смеялся и дружелюбно похлопывал своих спутников по спине – до крайне нервозного – беспокойно дергал плечами и осматривался с почти тревожным выражением на лице.
С другой стороны, леди Анна была в приподнятом настроении. Ее темные глаза сверкали от внутреннего жара, будто она только что выиграла большую ставку в игре, от которой уже стала уставать.
Когда Роза держала чашу и полотенце, чтобы помочь миледи умыться в уединении в своей комнате, Анна спросила ее:
– Вы можете хранить тайну, госпожа Вестон?
– Думаю, что да, моя госпожа.
– Тогда слушайте меня. Вчера утром, когда Его Светлость уезжал из Виндзора, был положен конец его супружеству. Он намерен отдать распоряжение, чтобы до его возвращения королева покинула свои апартаменты.
Роза постаралась сохранить на своем лице бесстрастное выражение, как у сэра Ричарда, когда в ответ спросила:
– И куда поедет Ее Светлость?
– Я не знаю. Возможно, в одну из резиденций Уолси, так как он умер.
«Умер и уничтожен! Как сладко звучат эти слова! – подумала Анна. И как в итоге судьба играет мне на руку, ведь именно Гарри, Гарри Перси, в ноябре прошлого года приехал арестовывать Уолси. Хотела бы я знать, вспомнил ли он обо мне, когда произносил слова «государственная измена», помнит ли он, что этот чудовищный церковник – палач нашей любви?»
Роза Вестон сказала:
– Удивительно, что кардинал умер на пути в Тауэр. Словно ему никогда не была предопределена казнь на плахе.
Анна холодно взглянула на нее.
– А жаль! – сказала она.
Этим вечером во время обеда в Большом зале – где также находился герб Екатерины Арагонской, вызывающе сверкающий с камина – все обращались к Анне так, как если бы она уже стала женой монарха. Она первой ступила на большой красный ковер, разостланный в честь приезда Генриха, и сидела во главе стола по правую руку от короля. Роза, сидящая от него с другой стороны, была только рада, что леди Вестон не было. Умышленно или по иной причине, но все открыто говорили о том, что король навсегда оставил свою жену, и девушка, сопровождающая сестру короля, Марию-Розу, утверждала, что все скоро закончится супружеским венцом.
А как все вокруг нее виляли хвостом: «Не хотите ли, миледи, этого?», «Не хотите ли, миледи, того?», «Не осчастливит ли миледи нас своим пением?» – и Фрэнсис старался больше других. Розе хотелось знать, как долго она сможет выдержать эту бесконечную трапезу, наблюдая, как ее муж не сводит глаз с миледи, и все это время ее терзала печаль. И как бы она ни крутилась в своем кресле, от этой боли невозможно было избавиться, и не было сил ее выносить. Но положение хозяйки дома, принимающей короля Англии, не позволяло ей ерзать на своем месте.
Наконец ужин кончился, и в зале появился шут. Испанец Пабло вышел на смену музыкантам, которые играли на балконе на протяжении всей трапезы. Вращая своими темными глазами, он подошел к леди, опустился перед ней на одно колено, и зазвучала чувственная песня, рожденная в его родных краях, песня, которая вызывала в воображении прекрасные картины: балконы, увитые диким виноградом, сады с фонтанами, где в лунные ночи встречаются влюбленные. Должно быть, именно из этих мест и прибыла принцесса Екатерина, чтобы выйти замуж за принца Англии Артура. Возможно, такая мысль мелькнула и у Его Светлости, потому что он слегка поморщился. Или ему, как и Розе, не понравилась развязность шута? Тем не менее, какова бы ни была причина, он захлопал в ладоши и крикнул:
– Эй, парень, давай что-нибудь повеселее. Этот вечер не для грусти.
Кланяясь, Пабло быстро переменил мелодию, и зазвучало одно из произведений Его Светлости. Проделка шута возымела успех, потому что король снова заулыбался и потянулся к руке леди Анны.
Роза, наблюдавшая все происходящее словно в тумане, запомнила самое последнее впечатление перед тем, как потерять сознание. Она видела удовлетворенную, едва заметную улыбку на губах сэра Ричарда и поняла, что он выбрал своего нового покровителя: она видела короля, черты которого становились расплывчатыми, и он из-за своей одержимости напоминал великовозрастного школьника, она видела Фрэнсиса с обожанием и поклонением не сводящего глаз с девушки, которой предстояло взять власть над всеми присутствующими.
Было даже к лучшему, когда она почувствовала, что не в состоянии говорить, и стала медленно сползать со стула, а то она могла бы выкрикнуть то, что чувствовала на самом деле: «Будь ты проклята, Анна Болейн!» Она словно провалилась в темноту. Падать в обморок – как это было не похоже на Розу! Она, которая всегда считала себя самой сильной, выросшая на природе, жизнерадостная и неунывающая. Но эта боль, становящаяся все сильней, переходящая в агонию, заставила ее осознать, что она теряет ребенка: плоду их любви с Фрэнсисом не суждено родиться.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Все на ней сияло, переливаясь, начиная с головы, сверкающей драгоценностями, до атласных туфелек на ногах. С первыми лучами солнца фрейлины Анны Болейн уже были на ногах и крутились в ее апартаментах в Виндзорском замке, помогая своей госпоже подготовиться к самому важному дню в ее жизни. И теперь она стояла перед ними в своем торжественном одеянии из темно-красного атласа с богатой меховой отделкой из горностая, ее кожа блестела от ароматических масел; в волосах сверкали узорные сплетения бриллиантов. Было 1 сентября 1532 года, она готовилась стать пэром; в Англии женщина была удостоена такой чести впервые.
Другая была уже средних лет, толста и с одутловатым лицом, к тому же немодно одета, начиная с обносившегося головного убора до заметно изношенных туфель. С раннего утра королева Екатерина находилась со своим маленьким трогательным «двором» в Море – бывшей резиденции покойного кардинала Уолси. Две из оставшихся у нее служанок – по приказу короля ее свита была сокращена до абсолютного минимума – поднялись вместе с ней. Они старались делать для королевы все возможное, но их ухищрения не могли скрыть заштопанный халат, морщинистое лицо, измученное безысходностью, седые, похожие на солому волосы под шляпкой. Это было 1 сентября 1532 года, и королева, дочь Кастилии, была лишена всех почестей, за исключением своего титула и добродетелей своего смиренного духа.
* * *
Розе, стоявшей несколько поодаль, но внимательно наблюдавшей за леди Анной, казалось, что еще никогда ни к кому она не испытывала такой неприязни, какую чувствовала в тот момент. Все в Анне было обманчиво и лживо: ее постоянное торжество, чрезмерное превознесение себя, преувеличенное ощущение победы. Роза боролась с желанием ударить это умное смуглое лицо и крикнуть: «Вот! Это за королеву Екатерину, это за моего мертвого ребенка, а это за моего мужа, который прожигает свою жизнь, очарованный тобой. А это – за то, что ты слишком самодовольна, и это в тебе не переменить».
Но такие мысли – а их стало слишком много после того, как у нее случился выкидыш – необходимо было гнать от себя. И если уже Фрэнсиса надо защищать – а Розе казалось, что с каждым днем он все больше погружается в лень и праздность, – она должна вести двойную игру. После потери младенца, примерно год тому назад, с разрешения доктора Бартона Роза вернулась в свиту Анны. Без всякой логики, сама понимая в глубине души, что это несправедливо, Роза обвиняла в том, что лишилась ребенка, свою госпожу. Доктор Бартон нахмурился и посмотрел на Розу, когда она стала странно настаивать на том, что это леди была причиной ее выкидыша.
– Кто может знать, госпожа Вестон, что в действительности стало причиной вашего несчастья? Езда верхом, потребовавшая большого напряжения, конечно, сказалась на вашем состоянии, но мы не можем все объяснить только этим. И почему вы не хотите оставить жизнь при дворе и поселиться в поместье Саттон? Скоро вы бы смогли снова зачать ребенка, я в этом убежден.
– Значит, все в порядке?
– Да, уверяю вас.
– И я могу быть вместе с Фрэнсисом при дворе?
– Да. Но зачем?
– Я нужна ему, – уклончиво ответила Роза. «Ему быстро надоест, если вы будете давить на него», – подумал доктор Бартон, отвернувшись и вытирая полотенцем руки. Но свои мысли он держал при себе. Эта молодая женщина полна решимости. Зачем напрасно тратить слова?
А Фрэнсис действительно сопротивлялся, ощущая упорство, с которым Роза затягивала на нем ярмо. Сама же Роза, понимая, что их отношения заметно охладели, не могла придумать ничего лучшего, как свалить всю вину на Анну Болейн – самую подходящую для этого фигуру. Но сейчас Роза вынуждена была улыбаться ей льстивой улыбкой и говорить вздорные комплименты вместе с другими фрейлинами.
Пока они рассматривали ее и восторгались, Анна мысленно возвращалась к августовскому вечеру, месяц тому назад, когда они вдвоем с королем прогуливались в парке дворца Гемптон.
– Так больше не может продолжаться, – внезапно сказал он, и в его голосе исчезла обычная нежность.
Она вернулась из мира грез, в котором ей снилось, что где-то черный дрозд напевает: «Гарри, Гарри» – и она снова гуляет со своим возлюбленным… О Боже, неужели это действительно было восемь лет назад?.. Под этими же самыми деревьями, среди такого же благоухания цветов.
– Генрих? – Она повернулась к нему и посмотрела в его глаза, искренне не понимая, что же он имеет в виду; но что-то в глубине этих холодных голубых глаз Тюдора пробудило в ней тревогу. Она, имеющая возможность делать с ним все… все… была в опасности.
– Не делай вид, что не понимаешь. – В его тоне звучала та же резкость. – Или ты забыла, что я не только твой король, но и мужчина?
Эти слова тоже пугали ее. «Твой король». До этого только однажды он разговаривал с ней подобным тоном: это было, когда она крикнула ему, что они никогда не поженятся и что она напрасно принесла в жертву свою молодость. Он неожиданно приказал ей тогда, чтобы она замолчала, а на следующий день к ней пришел дядя, Норфолк, для конфиденциального разговора и настоятельно советовал ей попридерживать свой язык, потому что Его Светлость выразил недовольство. Даже королева Екатерина никогда не разговаривала с ним так дерзко.
– Я предупреждаю тебя, племянница, – сказал Говард, – чтобы ты не очень-то витала в облаках.
И то, каким образом ей было сказано об этом, вселило в нее тревогу. Такое же чувство она переживала и сейчас.
Инстинктивно она сделала правильный жест. Она положила свою правую руку с длинными изящными пальцами на руку короля и сказала:
– Ваша Светлость, я чем-то огорчила вас? – Как всегда, он сдался.
– Нет, любимая, нет. Я понимаю, что ты – добродетельная женщина… хорошая женщина…
И он начал говорить, перескакивая с одного предмета на другой, о сексуальном расстройстве, о том, что страстное желание обладать ею стало для него пыткой. И что-то внутри нее подсказало ей, что это конец так тщательно сохраняемому ею целомудрию; что ее козырная карта, которую она рассчитывала разыгрывать еще очень долго и которая помогла ей добиться многих побед на пути к конечной цели – венчанию с королем, теперь могла сыграть с ней плохую штуку, если она не воспользуется ею в скором времени.
– Но, дорогой… – Она должна сделать одну последнюю попытку – если он лишит ее девственности, сокрушит ее хрупкое тело своей громадной фигурой, какая еще власть над ним тогда останется в ее руках? Заботливо взлелеянная таинственность исчезнет, она перестанет быть загадкой и превратится в обыкновенную женщину из плоти и крови.
Он повернулся и с такой страстью посмотрел на нее, что в подобной ситуации другая женщина с другим мужчиной нашла бы все это очень трогательным и доставляющим удовольствие, но в ней вызвало только раздражение, потому что в ее глазах он всегда был и всегда будет нежеланным.
– Дорогой, а если у меня будет ребенок? Давай посмотрим фактам в лицо. Наша женитьба не предвидится в скором будущем. Я не хочу стать еще одной Бесси Блаунт.
Он слегка поморщился. Бесси Блаунт. Постельное имя Элизабет Тейлбуа – матери его внебрачного ребенка, Генри Фитцроя, герцога Ричмондского.
– Об этом я уже подумал, – поспешно отозвался он. – Конечно, моя любимая, я в долгу перед тобой за твое терпение. Я хочу возвести тебя в достоинство пэра Англии, утверждая твои права. Тогда, если и будет ребенок…
Он не закончил предложение. В этом не было необходимости. Он говорил ей о том, что любой его отпрыск с рождения будет носить титул. Ее охватило отчаяние. У него не было никакого намерения жениться на ней. Он был утомлен этой затянувшейся историей. Он отделается от нее возведением в пэры.
Но потом в ней возобладал здравый смысл. Если все обстоит таким образом, тогда зачем ему избавляться от Екатерины? Почему он зашел так далеко, так много страдал, пытаясь получить развод? Анна Болейн взяла себя в руки. Она поняла, что их отношения с монархом были на перепутье. Она должна либо даровать ему его вымученную победу, либо потерять его навсегда, уступая, она может лишиться короны, до которой, казалось, можно было дотронуться рукой и которая была единственной вещью, ради чего стоило сражаться. Собрав все свое прежнее обаяние, она ухитрилась заразительно рассмеяться.
– Как изволите, мой повелитель, – сказала она. – Я поднимусь в вашу спальню только в тот вечер, когда меня произведут в пэры.
– А до тех пор я должен ждать? – с вымученной шутливостью и не без раздражения спросил он.
Она кокетливо взглянула на него.
– Разве не впервые Его Светлость будет у себя в постели принимать женщину в звании пэра королевства, не правда ли?
Ее взгляда было достаточно, чтобы взволновать его кровь. Он так сильно прижал ее к себе в безумном поцелуе, его руки жадно хватали ее груди, ее бедра.
Все еще смеясь, она отстранилась от него, и он, как и много раз прежде, вздохнув, согласился с этим. Ее отказ уже стал привычным для него.
– Срок – первое сентября! – заверил он. – Запомните это хорошенько, миледи Анна.
И вот этот день наступил. Она знала, что члены королевского двора уже собираются в приемной, чтобы стать свидетелями церемонии, и было слышно, как они гудели, переговариваясь между собой. Сломлено ли наконец превосходство леди? Приравнивалось ли возведение ее в пэры к пожизненному обеспечению? Или это было еще одним знаком безумного обожания королем леди Анны? А пока они, перешептываясь, ломали головы над этими вопросами, она стояла в своих покоях – невысокая смуглая женщина в ярко-красной одежде – и сама себе не могла ответить ни на один из них.
Роза Вестон, Маргарет Ли и Нэн Сэвиль присели перед ней в реверансе с выражением ожидания на лице.
– Да? – произнесла она рассеянно.
– Миледи довольна своим видом? – осмелилась спросить Нэн.
Анна Болейн неторопливо повернулась, чтобы взглянуть в зеркало. Оттуда на нее смотрела красивая изящная девушка с глазами цвета спелой сливы, волосы которой сверкали, украшенные бриллиантами. Анна и ее отражение в зеркале пристально и торжественно рассматривали друг друга.
– Не улыбнетесь даже в такой великий день, госпожа? – спросила леди Ли, знавшая ее дольше других.
Анна скривила лицо, как маленькая девочка, что совсем не шло к ее величественному облачению.
– Нет, мне не до улыбок, – сказала она. В приемном зале Генрих в сопровождении герцогов Норфолка и Суффолка нетерпеливо ожидал Анну, беспрестанно ерзая в кресле. Сегодня он поднимал свою возлюбленную выше всех других женщин в королевстве – за исключением одной. Эта безвкусно одетая стареющая женщина в Море все еще стояла между ним и предметом его вожделений; и позорила ее, и унижала, так как он в действительности оставил ей право носить титул королевы. Он с удивлением обнаружил в себе желание узнать, что она делает сейчас, без сомнения шьет. И совсем не к случаю он вспомнил, как она обычно штопала его рубашки. К чему эти мысли сейчас, когда звуки труб оповещают его о приближении Анны? Он слегка засопел, и Норфолк, посмотрев на него, подумал: «Боже мой, как эта лисица водит его за нос. Имея такой скверный характер, она теперь удостаивается высочайшей чести. Никогда не думал, что буду чувствовать к кому-то такую неприязнь».
Двери распахнулись, раздался звук фанфар, и все придворные встали. Норфолк наблюдал за Суффолком, шурином короля, как тот тяжело поднимался и бормотал что-то себе в бороду. Слов расслышать было невозможно, но нетрудно было догадаться о его чувствах. Однако посол Франции благосклонно улыбался, наблюдая церемонию, и члены Тайного Совета, державшие себя согласно их положению, торжественно и строго, определенно не испытывали антипатии. Клан Вестонов – сэр Ричард, два его зятя и этот праздный молодой человек, его сын, – все они сияли. И неудивительно: и старик и его сын принадлежали к фракции леди. Оглядываясь вокруг себя, Норфолк играл в игру-угадайку: «любят ее – не любят ее», отыскивая ответ в выражении лиц. В это время его внимание опять было привлечено ко входу, где начинала свое движение величественная процессия. Первым шел один из пяти высших чиновников геральдической палаты Ордена Подвязки, держа в руке диплом титулованной аристократии, следом за ним шла дочь Норфолка, леди Мэри Говард, на левой руке она несла темно-красную мантию, а в правой держала золотую корону пэров. Норфолк улыбнулся. Он с трудом мог поверить, что является отцом как этой скромной, шествующей так изящно и горделиво, опрятной девушки, так и растрепанного Захария. Но факт оставался фактом. Они оба были его детьми. Он видел, как Мэри на секунду вскинула глаза и взглянула на Генри Фитцроя, незаконнорожденного сына короля. Он не мог увидеть, как на этот взгляд ответил молодой человек, потому что тот стоял впереди него, но Норфолк мог представить себе это: если юноша пошел по стопам своего отца, он одарил ее бессовестной улыбкой и был прав. Нежные щеки его дочери слегка заалели, и она, опустив глаза, уставилась прямо перед собой.
Наконец наступил момент, которого все ждали. Анна Болейн, идущая между графинями Рутлендской и Сессекской, в сопровождении своей свиты и дам самого высокого звания в Англии, приближалась к трону короля. Даже Норфолк затаил дыхание. С ее полупрозрачной кожей, огромными глазами, распущенными черными волосами она казалась созданием из легенды, вошедшим в зал, будто фея. И явное несоответствие ее хрупкой фигуры и надетой на ней мантии бордового цвета было потрясающим. Норфолк мысленно склонился перед своей племянницей. Какую бы неприязнь он к ней ни испытывал, как бы ни ненавидел, каких бы поражений ей ни желал, он должен был признать, что никогда еще не видел более привлекательной женщины, более изысканной и элегантной, умеющей царить над обстоятельствами.
Во время торжественного шествия, по мере приближения к королевскому трону, Анна сделала три глубоких реверанса и наконец преклонила перед королем колени. Представитель Ордена передал грамоту королю, тот в свою очередь передал ее своему секретарю епископу Винчестерскому, который был не кем иным, как доктором Стефаном Гардинером. Как, подумал Ричард Вестон, этот человек высоко взлетел после падения Уолси. Откашлявшись, епископ начал громко читать грамоту.
Король торжественно поднялся и надел на плечи Анны парадную церемониальную мантию, затем увенчал ее голову искусно выполненной небольшой короной. Она оставалась коленопреклоненной перед королем, пока член Ордена монотонно читал грамоту. Но двор уже будоражило от внутреннего возбуждения. Слово «законнорожденный» было опущено из древней формы указа. Таким образом, выходило, что если маркиза Пемброук – такой титул только что даровали леди – родит ребенка и вне брака, то к нему перейдет ее титул и права на ее владения.
Так вот в чем дело! Ее недруги обменивались понимающими взглядами. Теперь он никогда не женится на ней. Она потерпела поражение, а любой ребенок, которому давал жизнь король, уже был всем обеспечен. В стане сторонников Болейн это вызывало такой же интерес. Означало ли это конец восхождения их госпожи к власти? Или это было просто очередной ступенькой наверх?
Анна, все еще стоящая на коленях, как кандидат на вступление в Орден, отдавала себя отчет во всем происходящем. Она собиралась с силами. Они не смогут ничего прочитать на ее лице, когда она встанет с колен и повернется лицом к залу. И вот момент испытания наступил, потому что секретарь закончил чтение, и наступила тишина. Король сам помог Анне встать с колен, держа ее грамоту о вступлении в класс титулованной аристократии Англии и дарственную на 1000 фунтов стерлингов в год пожизненно. Все было совершено.
Не глядя ни направо, ни налево, а только прямо в глаза Генриха, с самым смиренным видом она поблагодарила короля за высокую честь, оказанную ей. Затем, с высоко поднятой головой, украшенной блестящей диадемой со сверкающими бриллиантами, она отступила, повернулась и вышла из зала – ее шлейф несла Нэн Сэвил. Со своей свитой Анна удалилась под звуки труб и горнов; двор остался в неведении о ее сокровенных мыслях.
– Что это значит? – прошептала Маргарет Ли, когда они следовали за новой маркизой.
– Я не знаю, – ответила Роза Вестон. – Я спрошу Фрэнсиса, что он думает обо всем этом. Он… близок… к ней.
Маргарет бросила на нее беглый взгляд, но ничего не сказала.
В приемном зале французский посол наклонился к Суффолку и, благо король был уже далеко и не мог ничего слышать, задал ему точно такой же вопрос.
– Она погибла! – радостно прошептал Суффолк. – Возможно, она беременна, и он попросту расплачивается с ней. Что касается меня, то я был бы рад ее изгнанию.
– Ради Бога, не так громко, – вмешался Норфолк. – Здесь полно тайных агентов. К тому же вы ошибаетесь. Эта особа будет сидеть на троне, запомните мои слова.
Суффолк расхохотался, но при этом все же понизил голос.
– У герцога есть незаконнорожденный сын, который предсказывает будущее по звездам, ваше превосходительство, – сказал он. – Клянусь, он знает, если кто-то откупоривает бутылочку в соседнем графстве. У звезд для каждого из нас предопределен свой путь. Не так ли, Томас?
Говард презрительно посмотрел на его широкий нос.
– Нельзя сказать, что предсказания моего сына безошибочны, – ответил он. – Но, кажется, он осведомлен о том, что должно произойти, и уже оказывался прав в своих предсказаниях.
Посол заинтересовался.
– Я бы очень хотел посетить его, – сказал он. – Я всегда восхищаюсь подобными вещами. Может быть, вы будете так любезны и поможете устроить мне встречу с вашим сыном, лорд герцог.
Суффолк, слегка надувшись, сказал:
– Все это вздор, по-моему. Гадание по стеклу, мистические карты! Это все для старух и молодых простушек. Прошу прощения, господин посол.
Де ла Помрай пожал плечами так по-французски, что это заставило Норфолка ухмыльнуться.
– Каждый имеет право на свою точку зрения, лорд Суффолк. Но я никогда бы не стал шутить с неизвестностью. И по правде говоря, у моего короля есть свой собственный придворный астролог.
– Конечно, он – француз, – сказал Суффолк, как будто этим все можно было объяснить, и продолжал бормотать.
– Я думаю, мой сын будет присутствовать на вечере у маркизы Пемброук, ваше превосходительство, – сказал Норфолк. – Там я и представлю вас.
Де ла Помрай поклонился в знак согласия.
– Вы очень любезны, милорд. Возможно, я спрошу его о будущем Англии, а также о своем собственном.
Он рассмеялся, но его глаза были настороже и не улыбались.
– Я очень сомневаюсь, что он скажет вам.
– Но я так понял из того, что вы только что сказали, что госпожа маркиза станет королевой, несмотря на сегодняшнюю странную церемонию.
– Я только выразил свое мнение, – уклончиво ответил Норфолк.
Но француз был стремителен и находчив. Не только из-за его дипломатического искусства король Франции Франциск назначил его послом в Англию в то время, когда там происходили самые грандиозные изменения, которые когда-либо переживала страна.
– Во всяком случае, лорд герцог, – сказал де ла Помрай, кланяясь вновь, – я совершенно убежден, что ваш сын-астролог дает вам советы. Было бы неразумно с вашей стороны, если бы вы не спрашивали его, не правда ли, сэр? Всего вам доброго. Мне необходимо переговорить с доктором Гардинером, он как раз идет сюда, не возражаете?
И он удалился, сверкая кольцами и источая аромат тонких парижских духов.
К двум часам дня во дворце все стихло. Были слышны голоса лишь в часовне Святого Георгия перед покоями Его Светлости; новая маркиза, тем не менее, благоразумно оставалась в своих апартаментах; оба не могли не думать о предстоящей ночи, и каждый по-своему страшился этого.
Генрих думал: «Боже милостивый! Должно было пройти шесть лет, прежде чем свершилось мое желание. Шесть долгих лет».
Он не мог думать без содрогания о том, как ужасно заканчивались его отношения с Екатериной. Каким униженным он себя чувствовал, каким обессилевшим, когда потерпел неудачу в том, в чем мужчины всегда видят подтверждение своей мужской значимости. Господи, в каком беспокойстве он пребывал, страшась бессилия. И потом эта тайная, боязливая беседа со своим главным врачом, доктором Кромером.
