Текст книги "Жизни Кристофера Чанта (ЛП)"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8

Остаток весеннего семестра Кристофер регулярно посещал Везделки с Такроем, но сам по себе не пытался никуда заглянуть. К этому моменту дядя Тенни организовал целый цикл экспериментов. Кристофер встречался с Такроем в Первой серии, Третьей, Пятой, Седьмой и Девятой, а потом – в Восьмой, Шестой, Четвертой и Второй. Всегда именно в таком порядке, но не всегда в одном месте или возле одной и той же лощины. В каждой Везделке ждали люди с грудой пакетов, в которых, если судить по весу и на ощупь, каждый раз находились разные вещи. Свертки в Первой серии всегда были шишковатые и тяжелые, а в Четвертой – гладкие коробки. Во Второй и Пятой сериях они были мягкими и пахли рыбой, что имело смысл, учитывая, что обе Везделки отличались обширными водными пространствами. В Восьмой Серии женщины всегда выдыхали чесночный запах, и тот же сильный запах исходил каждый раз от свертков. За исключением этого, никаких правил, похоже, не существовало. Кристофер познакомился с большинством людей, поставлявших пакеты, и смеялся и шутил с ними, загружая безлошадную повозку. И по мере продолжения экспериментов волшебники дяди Тенни постепенно усовершенствовали повозку. К концу семестра она передвигалась сама по себе, и Такрою с Кристофером больше не приходилось затаскивать ее по лощинам в Место Между.

На самом деле эксперименты стали такими однообразными, что не слишком отличались от школы. Работая, Кристофер думал о своем – точно так же, как в школе во время уроков магии, английского и в церкви.

– Почему мы никогда не ходим в Одиннадцатую серию? – спросил он Такроя, когда они поднимались по одной из лощин Первой серии с очередным тяжелым шишковатым грузом, скользящим позади на повозке.

– Никто не ходит в Одиннадцатую, – отрывисто ответил Такрой, явно желая сменить тему.

– Почему? – спросил Кристофер.

– Потому что там живут странные недружелюбные люди – если только их можно назвать людьми. Никто не знает о них почти ничего, поскольку они чертовски стараются, чтобы их никто не видел. И на самом деле Одиннадцатая не серия: там только один мир. И это всё, что мне известно.

У Кристофера возникло ощущение, что Такрой знает больше, чем говорит, однако он отказался рассказывать что-либо еще, и это страшно раздражало. Но на той неделе Такрой пребывал в плохом настроении. Его леди с замашками бабушки слегла с гриппом, и Такрою приходилось иметь дело с суровой девушкой, играющей на флейте.

– Где-то в нашем мире, – вздохнул он, – есть леди, которая играет на арфе и не возражает, если я становлюсь прозрачным, но между нами слишком много препятствий.

Возможно, оттого что он всё время так говорил, у Кристофера возник романтический образ Такроя, голодающего в своей мансарде и страдающего от безответной любви.

– Почему дядя Тенни не позволяет мне повидать тебя в Лондоне? – спросил он.

– Я же просил тебя прекратить это, Кристофер, – сказал Такрой и оборвал дальнейший разговор, шагнув в туманы Места Между вместе с покачивающейся позади него повозкой.

Романтическое жилище Такроя не давало покоя Кристоферу весь тот семестр, особенно когда благодаря случайно оброненному в дортуаре слову он понял, что никто из остальных мальчиков никогда не встречал найденыша.

– Хотел бы я быть найденышем, – сказал Онейр, – тогда мне не пришлось бы заниматься отцовским бизнесом.

После этого Кристофер почувствовал, что не возражал бы даже против встречи с девушкой, играющей на флейте.

Но это вылетело у него из головы, когда обнаружилась неразбериха с договоренностью насчет Пасхальных каникул. Мама написала, что он должен поехать к ней в Геную, но в последний момент оказалось, что она едет в Веймар, где для Кристофера нет места. Ему пришлось провести в школе почти неделю в одиночестве, когда все разъехались по домам, пока школа писала дяде Чарльзу, а дядя Чарльз договаривался с другим папиным братом – дядей Конрадом, – чтобы тот забрал его на четыре дня. Тем временем, поскольку школа закрывалась, Кристофера отправили в Лондон к дяде Тенни.

К разочарованию Кристофера, дядя Тенни был в отъезде. Большая часть его дома была закрыта – повсюду запертые двери, а из людей одна экономка. Кристофер провел несколько дней, бродя по Лондону в одиночестве.

Это было почти так же здорово, как исследовать Везделки. Там были парки, памятники и уличные музыканты, и каждую дорогу, даже самую узкую, заполняли двуколки и экипажи. На второй день Кристофер оказался на рынке Ковент-Гардена, среди груд фруктов и овощей, и оставался там до самого вечера, завороженный носильщиками. Каждый из них мог, даже не покачиваясь, нести по меньшей мере шесть заполненных корзин, поставив их высокой стопкой на голове. Наконец, Кристофер развернулся, чтобы уходить, и увидел знакомую крепкую фигуру в зеленом камвольном костюме, шагающую по узкой улице впереди него.

– Такрой! – закричал Кристофер и помчался за ним.

Такрой, похоже, не услышал. Он продолжал идти, удрученно склонив кудрявую голову, и свернул в следующую узкую улицу, прежде чем Кристофер успел догнать его. Когда Кристофер на всей скорости влетел туда, там уже никого не было. Но он знал: это точно был Такрой. Должно быть, мансарда где-то рядом. Остаток своего пребывания в Лондоне он провел, болтаясь в районе Ковент-Гардена, надеясь снова увидеть Такроя, но ничего не вышло. Такрой больше не появлялся.

Затем Кристофер отправился в дом дяди Конрада в Уилтшире, где главной неприятностью оказался кузен Фрэнсис. Кузен Фрэнсис был ровесником Кристофера и принадлежал к тому типу мальчиков, которых Феннинг называл «самодовольный болванчик». Кристофер презирал Фрэнсиса за это, а Фрэнсис презирал Кристофера за то, что тот вырос в городе и никогда не участвовал в псовой охоте. Существовала и другая причина, которая выяснилась, когда Кристофер в седьмой раз тяжело упал с самого спокойного пони в конюшне.

– Не умеешь колдовать, да? – поинтересовался Фрэнсис, самодовольно глядя на Кристофера сверху вниз со значительной высоты своего изящного гнедого мерина. – Неудивительно. Всё твой отец виноват, что женился на той ужасной женщине из Аржанов. Никто в моей семье теперь не желает его знать.

Поскольку Кристофер был уверен, что Фрэнсис использовал магию, чтобы сбросить его с пони, он мог только стиснуть зубы и подумать, что папа счастливо избавился от этой конкретной ветви Чантов. Возвращение в школу стало облегчением.

И даже более чем облегчением. Начался сезон крикета. Кристофер моментально сделался одержим крикетом. Как и Онейр.

– Это король игр, – благоговейно сказал Онейр и купил все книги по крикету, какие смог достать.

Они с Кристофером решили, что когда вырастут, станут профессиональными игроками в крикет.

– А отцовский бизнес может катиться на все четыре стороны! – заявил Онейр.

Кристофер согласился, только в его случае это были мамины планы насчет Общества. «Я сам буду решать!» – подумал он, чувствуя себя так, словно освободился от обета. Он с удивлением обнаружил, насколько решительным и честолюбивым оказался. Они с Онейром тренировались целыми днями, а Феннинга, у которого не слишком хорошо получалось, убедили бегать за мячами. В промежутках они говорили о крикете, а по ночам Кристофер видел обычные нормальные сны – исключительно о крикете.

Необходимость в четверг отказаться от снов о крикете и встретиться с Такроем в Пятой серии ощущалась как досадная помеха.

– Я видел тебя в Лондоне, – сказал ему Кристофер. – Твоя мансарда рядом с Ковент-Гарденом, не так ли?

– Ковент-Гарден? – безучастно переспросил Такрой. – Даже близко не была. Ты, наверное, видел кого-то другого.

И он упорствовал в этом, даже когда Кристофер в мельчайших подробностях описал, на какой улице это произошло и как выглядел Такрой.

– Нет, – сказал он. – Ты, видимо, побежал за совершенно незнакомым человеком.

Кристофер знал, что это был Такрой. Он был озадачен. Но продолжать спор не имело смысла. Он начал загружать повозку пахнущими рыбой свертками и вернулся к мыслям о крикете. Естественно, не думая о том, что делает, он выпустил один из свертков не там, где нужно. Сверток пролетел сквозь Такроя и шлепнулся на землю, источая еще более сильный рыбный запах, чем прежде.

– Фу! – воскликнул Кристофер. – Что это такое?

– Понятия не имею, – ответил Такрой. – Я у твоего дяди всего лишь мальчик на побегушках. В чем дело? Сегодня твои мысли где-то далеко?

– Извини, – сказал Кристофер, подбирая сверток. – Я думал о крикете.

Лицо Такроя просветлело:

– Ты боулер или бэтсмен?[3]3
  В крикет играют двумя командами по одиннадцать человек. Однако в процессе игры на поле находятся по два человека из каждой команды. Та команда, что бросает мяч, называется полевой; та, что отбивает – отбивающей. На двух концах питча (прямоугольного участка поля, внутри которого собственно происходит игра) устанавливаются калитки – три столбика, соединенные перекладинами. Цель полевой команды: разрушить калитки, попав по ним мячом. Цель отбивающей: защитить калитки. Защищать калитки от мяча разрешается только с помощью биты. Попытка остановить мяч любой частью тела приводит к выводу из игры.
  На одной стороне питча встает боулер – игрок, кидающий мяч. На другой – бэтсмен: игрок, отбивающий мяч. Рядом с боулером стоит бэтсмен, называющийся нон-страйкер (он защищает калитку, находящуюся рядом с боулером). Рядом с бэтсменом стоит уикет-кипер. Если бэтсмен пропустил мяч, уикет-кипер может его поймать и ударить по калитке, держа мяч в руке.
  Бэтсмен играет до тех пор, пока его не выведут из игры (есть несколько способов для этого). И тогда его заменяют. Боулер играет в течение шести подач, которые составляют овер. По окончании овера его сменяет другой боулер. Несколько оверов составляют иннинг. Игра состоит из одного или двух иннингов. В классическом крикете число оверов не ограничено, и играют до тех пор, пока не выйдут из игры десять бэтсменов. Поэтому матчи порой длятся по несколько дней. Однако в коротком варианте устанавливается определенное количество оверов.
  Если бэтсмен отбил мяч так, что он вылетел за пределы питча, не коснувшись земли, команде насчитывается шесть очков – ранов. Если мяч коснулся земли, но все равно выкатился за пределы питча – четыре очка. Отбив мяч бэтсмен бежит по краю поля к противоположной калитке, а нон-стайкер – к его калитке. Главное, успеть добежать, пока боулер ходит за мячом. За это добавляются раны. Побеждает та команда, которая к концу матча наберет больше ранов.


[Закрыть]

– Бэтсмен. Я хочу стать профессиональным игроком.

– А я боулер. Медленный крученый бросок. И не сочти за хвастовство, но я очень даже неплох. Я много играю за… ну, на самом деле это деревенская команда, но мы обычно выигрываем. К концу игры я, как правило, беру семь калиток, и могу также немного отбивать. Ты кем играешь – открывающим?[4]4
  Открывающие – первые два бэтсмена, начинающие иннингс. Они имеют дело с новым мячом – еще твердым и с четким швом. А, значит, он способен быстрее лететь, высоко подпрыгивать, непредсказуемо отпрыгивать, приземлившись на шов, и отклоняться в сторону еще в полете. Это играет на руку боулеру, так что открывающий должен обладать прекрасной техникой защиты.


[Закрыть]

– Нет. Я считаю себя игроком первого ранга[5]5
  Первый ранг – третий, четвертый и иногда пятый бэтсмены. Зачастую это самые искусные бэтсмены с лучшим ударом. Они имеют дело с уже побывавшим в игре мячом, с которым проще засчитывать раны, и их целью является добиться, как можно большего количества ранов. Но они могут иметь дело и с новым мячом, если открывающие рано потеряли калитку, так что должны быть готовы и к такой ситуации. Они также могут быть призваны к нападению, укреплению и защите, в зависимости от нужд команды.


[Закрыть], – ответил Кристофер.

Они говорили о крикете всё время, пока Кристофер загружал повозку. А потом отправились на пляж, где рядом с ними разбивались голубые волны прибоя, и продолжили говорить о крикете. Такрой несколько раз пытался взять гальку, чтобы продемонстрировать свои умения, но не смог стать достаточно плотным, чтобы удержать ее. Так что Кристофер нашел прибитую к берегу деревяшку и использовал ее вместо биты, а Такрой давал советы, как отбивать.

С тех пор Такрой устраивал для Кристофера тренировки, в какой бы Везделке они ни оказывались, и они без остановки говорили о крикете. Такрой был хорошим тренером. Кристофер научился от него гораздо большему, чем от учителя в школе. И всё чаще его посещали амбициозные мечты профессионально играть за Суррей или еще где, твердо посылая мяч через всю площадку к границе. На самом деле Такрой так хорошо его обучил, что у него начали появляться более реальные и обыденные мечты попасть в школьную команду.

Теперь в дортуаре читали вслух книги Онейра по крикету. Заведующая обнаружила «Тысячу и одну ночь» и забрала ее, но никто не возражал. Все мальчики в дортуаре – даже Феннинг – сходили с ума по крикету. И Кристофер был самым одержимым из всех.

А потом разразилась катастрофа. Началась она со слов Такроя:

– Кстати, план изменился. Можешь встретиться со мной в следующий четверг в Десятой серии? Кто-то, похоже, пытается испортить эксперименты твоего дяди, так что нам придется изменить обычный порядок.

Легкие угрызения совести отвлекли мысли Кристофера от крикета. Он знал, что должен продолжать платить за Трогмортена, и боялся, что Богиня обладает сверхъестественной возможностью узнать, что он был в Десятой серии и не принес ей книг. К лощине он приблизился настороженно.

Такроя там не было. Кристофер добрый час ползал и карабкался, пока не обнаружил его у входа в совсем другую лощину. К этому времени Такрой стал заметно туманным и неплотным.

– Болван, – сказал Такрой, пока Кристофер поспешно уплотнял его. – Я в любую секунду мог выйти из транса. Ты же знаешь, что в каждой серии далеко не один мир. Что на тебя нашло?

– Возможно, я думал о крикете, – ответил Кристофер.

Место за новой лощиной было далеко не таким примитивным и языческим, как место, где жила Богиня. Оно представляло собой обширную территорию судостроительного предприятия, где над головой возвышались громадные краны. Самые большие корабли, что Кристоферу приходилось видеть – огромные корабли из ржавого железа ужасно странной формы, – были привязаны такими большими тросами, что ему пришлось перешагивать через них, словно через бревна. Но он понял, что это по-прежнему Десятая серия, когда человек, ждущий рядом с железной телегой, наполненной маленькими бочонками, воскликнул:

– Хвала Ашет! Я уж думал, вы не придете!

– Да, поторопись, – сказал Такрой. – Это место безопаснее, чем языческий город, но всё равно поблизости могут оказаться враги. Кроме того, чем быстрее ты закончишь, тем быстрее мы сможем пойти поработать над твоей передней защитой[6]6
  Один из основных ударов в крикете, главная цель которого отбить мяч, а не набрать раны. Так что бэтсмен не пытается выбить мяч за пределы питча, и тот падает рядом с ним.


[Закрыть].

Кристофер поспешно принялся перекатывать бочонки с железной телеги на повозку. Когда все бочонки были загружены, он поспешил закрепить ремни, удерживающие на ней груз. И, конечно же, поскольку он торопился, один из ремней выскользнул у него из рук и упал с другой стороны повозки. Кристоферу пришлось перегнуться через груз, чтобы взять его. Он слышал лязг железа и далекие крики, но не обращал на них внимания, пока Такрой не прыгнул к нему, внезапно появившись перед глазами.

– Слезай! Убирайся оттуда! – крикнул Такрой, безрезультатно пытаясь оттащить Кристофера туманными руками.

По-прежнему лежа поперек бочонков, Кристофер поднял взгляд и увидел гигантский крюк на цепи, несущийся к нему так стремительно, что убежать он всё равно не успел бы.

И это всё, что он знал. Следующее, что он смутно осознал: он лежал на тропе своей лощины рядом с пижамой. Он понял, что от удара гигантского крюка потерял сознание – счастье еще, что он практически лежал на повозке, иначе Такрой ни за что не смог бы привезти его домой. Пошатываясь, Кристофер переоделся в пижаму. Голова болела, так что он, волоча ноги, вернулся прямо в кровать в дортуаре.

Наутро не осталось даже головной боли. Он забыл обо всем и сразу после завтрака отправился играть в крикет с Онейром и шестью другими мальчиками.

– Чур, я отбиваю первый! – крикнул он.

И все в тот же самый момент закричали то же самое. Но биту нес Онейр и он не собирался ее отдавать. Все, включая Кристофера, вцепились в него. Последовала глупая веселая потасовка, которая закончилась, когда Онейр с шутливой угрозой размахнулся битой по дуге.

С тяжелым хрустом бита встретилась с головой Кристофера. Он помнил, как услышал еще один отчетливый треск – прямо над левым ухом, точно кости его черепа ломались, как лед на луже. Затем, совершенно так же как прошлой ночью, он больше ничего не осознавал.

Очнувшись, Кристофер понял, что прошло немало времени. Хотя у него на лице почему-то оказалась простыня, он видел, как вечерний свет льется в окно, находящееся высоко в углу. Он страшно замерз – особенно ноги. По-видимому, кто-то снял с него ботинки и носки, чтобы уложить в кровать. Но куда его положили? Окно находилось не там, где должно бы быть в дортуаре – как и в любой другой комнате, где ему приходилось спать, коли на то пошло. Кристофер стянул простыню и сел.

Он сидел на мраморной плите в холодной, полутемной комнате. Неудивительно, что он замерз. На нем было только нижнее белье. Вокруг него стояли другие мраморные плиты, в большинстве своем пустые. Но на некоторых лежали люди – абсолютно неподвижные и с головой накрытые простынями.

Кристофер начал подозревать, где он оказался. Завернувшись в простыню, чтобы хоть чуть-чуть согреться, он соскользнул с мраморной плиты и подошел к ближайшей белой плите с человеком на ней. Осторожно он отодвинул простыню. Человек был старым бродягой, без всякого сомнения мертвым. Чтобы убедиться, Кристофер ткнул пальцем его холодное обросшее щетиной лицо. После чего велел себе сохранять спокойствие, что было вполне разумно, но слишком поздно. Его уже охватила такая паника, какой он не испытывал еще ни разу в жизни.

На другом конце холодной комнаты находилась большая металлическая дверь. Кристофер схватил ее за ручку и потянул. Когда дверь оказалась запертой, он принялся пинать ее, барабанить по ней обеими руками и дергать ручку. Он всё еще пытался уговорить себя быть благоразумным, но его трясло, а паника стремительно выходила из-под контроля.

Примерно через минуту дверь распахнулась, и в проеме появился толстый веселый мужчина в белом рабочем халате и раздраженно уставился перед собой. Поначалу он не заметил Кристофера. Он смотрел поверх его головы, ожидая кого-то более высокого.

Кристофер осуждающе запахнул простыню.

– Чего ради вы запираете эту дверь? – вопросил он. – Здесь все мертвые. Они не убегут.

Мужчина опустил взгляд на Кристофера и издал тихий стон. Его глаза закатились к потолку, а пухлое тело соскользнуло по двери и рухнуло к ногам Кристофера в глубоком обмороке.

Кристофер подумал, что он тоже умер. Это стало последней каплей. Он перепрыгнул через тело мужчины и понесся по коридору, обнаружив, что находится в больнице. Его пыталась остановить медсестра, но к этому моменту Кристофер уже не способен был ничего воспринимать.

– Где школа? – завопил он. – Я пропускаю тренировку по крикету!

Полчаса после этого в больнице творился полный хаос, когда все пытались поймать труп пяти футов ростом в развевающейся простыне, который носился туда-сюда по коридорам, крича, что пропускает тренировку по крикету.

Наконец, они поймали его рядом с Родильным отделением, где доктор поспешно дал ему что-то усыпляющее.

– Успокойся, сынок, – сказал он. – Знаешь, для нас это тоже шок. Когда я видел тебя в последний раз, твоя голова напоминала раздавленную тыкву.

– Я пропускаю тренировку по крикету, говорю же вам! – воскликнул Кристофер.

Он проснулся на следующее утро в больничной кровати. Мама и папа сидели рядом с ней друг напротив друга. Темная одежда и бакенбарды с одной стороны, духи и красивые цвета – с другой. И словно чтобы доказать Кристоферу серьезность случившегося кризиса, они даже разговаривали друг с другом.

– Ерунда, Козимо, – говорила мама. – Доктора просто ошиблись. У него было лишь сильное сотрясение, и мы оба зря испугались.

– Школьная заведующая тоже сказала, что он мертв, – угрюмо произнес папа.

– Взбалмошная женщина, – ответила мама. – Я не верю ни единому ее слову.

– А я верю. У него не одна жизнь, Миранда. Это объясняет многое в его гороскопе, что всегда озадачивало…

– О, вздор эти твои гороскопы! – воскликнула мама. – Замолчи!

– Я не стану молчать, когда знаю правду! – практически закричал папа. – Я сделал то, что следовало сделать, и послал телеграмму де Витту насчет него.

Это явно привело маму в ужас.

– Как ты мог совершить такую гнусность! – разозлилась она. – И даже не посоветовавшись со мной! Говорю тебе, Козимо, я не собираюсь терять Кристофера из-за твоего мрачного коварства!

На этом моменте папа и мама так разозлились, что Кристофер закрыл глаза. Поскольку вещество, которое дал ему доктор, всё еще вызывало у него сонливость, он почти сразу же снова заснул, но даже во сне продолжал слышать ссору. В конце концов, он выбрался из кровати, проскользнул мимо папы и мамы – они даже не заметили – и отправился в Место Между. Он нашел там новую лощину, ведущую куда-то, где шло цирковое представление. Никто в том мире не говорил по-английски, но Кристофер прекрасно устроился – как часто делал прежде, – притворившись глухонемым.

Когда он тихонько вернулся, комната была полна людей в строгой одежде, которые явно собирались уходить. Кристофер проскользнул мимо дородного серьезного молодого человека с тугим воротником и леди в сером платье, которая держала черный кожаный чемодан с инструментами. Никто из них не понял, что он здесь. Судя по всему, ту его часть, которая оставалась в кровати, только что изучал специалист. Когда Кристофер обогнул маму и забрался в кровать, он понял, что специалист стоит прямо за дверью с папой и бородатым мужчиной.

– Я согласен, что в сложившихся обстоятельствах вы были правы, позвав меня, – услышал Кристофер старческий сухой голос, – но здесь присутствует только одна жизнь, мистер Чант. Признаю, конечно, произошло нечто странное, но у нас есть отчет школьного учителя магии, чтобы подтвердить наши выводы в данном случае. Боюсь, я совершенно не убежден… – старческий сухой голос удалился по коридору, продолжая говорить, и за ним последовали все остальные, кроме мамы.

– Какое облегчение! – произнесла мама. – Кристофер, ты проснулся? На мгновение я подумала, что этот жуткий старик заберет тебя, и я никогда не прощу твоего папу! Никогда! Я не хочу, чтобы ты вырос скучным законопослушным полицейским, Кристофер. Мама хочет гордиться тобой.

Глава 9

Кристофер вернулся в школу на следующий день. Он боялся, что мама разочаруется в нем, когда он станет профессиональным игроком в крикет, но это ни в малейшей степени не поколебало его устремлений.

В школе его встретили будто восьмое чудо света. Онейр извинялся, чуть ли не плача. И это единственное, что заставляло Кристофера чувствовать себя неуютно. В остальном, он грелся в лучах всеобщего внимания. Он настоял, что продолжит, как прежде, играть в крикет, и с нетерпением ждал следующего четверга, чтобы рассказать Такрою о своих приключениях.

Утром в среду за Кристофером послал директор. В директорском кабинете он с удивлением увидел папу – они с директором с неловким видом стояли возле стола из красного дерева.

– Что ж, Чант, – произнес директор, – нам жаль так скоро терять наше девятидневное чудо. Ваш отец пришел забрать вас. Похоже, вы переходите на частное обучение.

– Что? Оставить школу, сэр? – воскликнул Кристофер. – Но сегодня после обеда тренировка по крикету, сэр!

– Я предлагал вашему отцу подождать хотя бы до конца семестра, – ответил директор, – но, похоже, знаменитый доктор Посан не согласился на отсрочку.

Папа прочистил горло:

– Эти преподаватели из Кембриджа. Мы оба знаем, что они собой представляют, директор.

И они фальшиво улыбнулись друг другу.

– Заведующая уже пакует ваш чемодан, – продолжил директор. – Ваши вещи и табель успеваемости будут, как положено, отправлены следом. А теперь мы должны попрощаться: насколько я понимаю, ваш поезд отходит через полчаса.

Он пожал Кристоферу руку – быстрым, твердым директорским рукопожатием, – и папа тут же потащил Кристофера к кэбу, не дав даже попрощаться с Онейром и Феннингом. Из-за этого Кристофер, сидя в кэбе, злился и возмущенно пялился на папин профиль с бакенбардами.

– Я надеялся попасть в школьную крикетную команду, – многозначительно произнес он, поняв, что папа не собирается ничего объяснять.

– Очень жаль, – ответил папа, – но будут и другие крикетные команды. Твое будущее важнее крикета, сын мой.

– Крикет – мое будущее, – нахально заявил Кристофер.

Он впервые открыто объявил о своих честолюбивых замыслах взрослому. Его бросило в жар, а потом в холод от того, как дерзко он разговаривал с папой. Но в то же время он был рад, поскольку сделал важный шаг на пути своей карьеры.

Папа меланхолично улыбнулся:

– Было время, когда я хотел стать машинистом. Подобная блажь проходит со временем. Важнее было увезти тебя к доктору Посану до конца семестра. Твоя мама собиралась взять тебя с собой за границу.

От гнева Кристофер так сильно стиснул зубы, что брекеты поцарапали ему губу. Крикет, значит, блажь!

– Почему это так важно?

– Доктор Посан – самый выдающийся Прорицатель в стране. Мне пришлось подергать за пару ниточек, чтобы он взял тебя так быстро. Но когда я изложил ему дело, он сам сказал, что надо приступить немедленно, чтобы де Витт не успел забыть о тебе. Де Витт пересмотрит свое мнение о тебе, когда обнаружит, что у тебя все-таки есть магический дар.

– Но я не могу колдовать, – заметил Кристофер.

– И для этого должна существовать какая-то причина. По всей очевидности, твой дар должен быть огромным, поскольку я кудесник, как и оба моих брата, а твоя мама – надо отдать ей должное – весьма одаренная колдунья. А ее брат, этот ужасный Аржан, тоже кудесник.

Кристофер пытался переварить услышанное, наблюдая, как за папиным профилем мимо пробегают дома, когда поезд, пыхтя, выехал на окраины Лондона. Никто прежде не говорил ему про его наследственность. Однако он предположил, что и в самых волшебных семьях рождаются бездари. И подумал, что он, наверное, бездарь. Так значит, папа действительно кудесник? Кристофер возмущенно поискал в папе признаки силы и богатства, сопутствующие кудеснику, и не нашел их. Папа производил на него впечатление бедно одетого и мрачного человека. Обшлага его сюртука износились, а шляпа выглядела унылой и небогатой. Даже черные с проседью бакенбарды были более жидкими, чем помнил Кристофер.

Однако проблема состояла в том, что, кудесник или нет, папа вырвал Кристофера из школы в самый разгар крикетного сезона, и, судя по тому, как директор говорил, его не ждали обратно. Почему? Почему папа решил так поступить с ним?

Кристофер размышлял над этим, пока поезд подходил к конечной станции Большой Южной железной дороги и пока папа через суетливые толпы людей тащил его к кэбу. Бегом проталкиваясь к станции Сент-Панкрас Кросс, Кристофер вдруг понял, что теперь будет сложно даже встретиться с Такроем и получить несколько уроков крикета от него. Папа велел ему не иметь никаких дел с дядей Тенни, а папа был кудесником.

В маленьком закопченном вагоне поезда, идущего в Кембридж, Кристофер возмущенно спросил:

– Папа, почему ты решил отвезти меня к доктору Посану?

– Я думал, что уже объяснил, – ответил папа.

Некоторое время казалось, он больше ничего не скажет. А потом он со вздохом повернулся к Кристоферу, и Кристофер понял, что он просто собирался с духом для серьезного разговора.

– В прошлую пятницу, сын мой, – сказал папа, – твою смерть констатировали два врача и несколько других людей. Однако, когда я прибыл в субботу, чтобы опознать твое тело, ты был жив, поправлялся и не имел ни малейших следов травмы. Это уверило меня, что у тебя больше одной жизни, тем более что подобное уже происходило раньше. Скажи, Кристофер, в тот раз в прошлом году, когда мне сказали, что на тебя упал карниз, ты ведь был смертельно ранен, не так ли? Ты можешь признаться мне. Я не стану сердиться.

– Да, – неохотно произнес Кристофер. – Думаю, да.

– Так я и знал! – с угрюмым удовлетворением сказал папа. – Так вот, сын мой, те люди, которым повезло иметь несколько жизней, всегда, неизменно высокоодаренные кудесники. В прошлую субботу мне стало ясно, что ты один из них. Поэтому я послал за Габриэлем де Виттом. В настоящее время монсиньор де Витт, – тут папа понизил голос и нервно оглядел закопченный вагон, будто думал, что монсиньор де Витт может услышать, – сильнейший кудесник в мире. У него девять жизней. Девять, Кристофер. И потому он достаточно силен, чтобы контролировать использование магии в нашем мире и в нескольких других. Эту задачу ему поручило правительство. Поэтому ты можешь услышать, что его называют Крестоманси. Так называется его должность.

– Но, – возразил Кристофер, – какое всё это и крест-ой-ман-си имеет отношение к тому, что ты забрал меня из школы?

– Такое, что я хочу, чтобы де Витт заинтересовался твоим случаем. Я сейчас беден и ничего не могу для тебя сделать. Я принес значительные жертвы, чтобы оплатить гонорар доктора Посана, потому что я считаю, де Витт был неправ, когда сказал, что ты обычный мальчик с одной жизнью. Моя надежда заключается в том, что доктор Посан сможет доказать его неправоту, и тогда де Витта можно будет убедить взять тебя в его штат. Если это случится, твое будущее обеспечено.

«Взять меня в его штат, – подумал Кристофер. – Как Онейр в бизнесе своего отца начнет с должности рассыльного».

– Не думаю, – сказал он, – что хочу, чтобы мое будущее было обеспечено таким образом.

Папа горестно посмотрел на него:

– В тебе говорит твоя мама. Надлежащее обучение излечит эту легкомысленность.

Это нисколько не примирило Кристофера с папиными планами. «Но я говорил от себя! – сердито подумал он. – К маме это не имеет никакого отношения!» Он всё еще пребывал в состоянии кипящего негодования, когда поезд, пыхтя, въехал в Кембридж. И когда они с папой пошли по улицам со множеством молодых людей в костюмах, похожих на пальто из Седьмой серии, мимо зданий с башенками, напоминавших Храм Ашет, если не считать того, что у Кембриджских зданий было больше окон. Папа снял жилье в меблированных комнатах – темное, тесное помещение, пахнущее старыми обедами.

– Мы поживем здесь вместе, пока доктор Посан разбирается с тобой, – сказал он Кристоферу. – Я взял с собой много работы, чтобы лично присматривать за твоим благополучием.

Это окончательно добило Кристофера, чувствовавшего себя одновременно несчастным и негодующим. Он задумался, осмелится ли отправиться в Место Между на встречу с Такроем, когда за ним присматривает взрослый кудесник. В довершение всего кровать в меблированных комнатах оказалась еще хуже, чем в школе, и звенела, как натянутая струна, каждый раз, когда он шевелился. Он отправился спать, думая, что несчастней быть уже некуда. Но это было до того, как Кристофер увидел доктора Посана и понял, что его несчастья только начались.

На следующее утро в десять часов папа отвел его в дом доктора Посана на Трампингтон-роуд.

– Из-за своей учености доктор Посан порой ведет себя так, что это сбивает с толку, – сказал папа. – Но я знаю, что могу рассчитывать, что мой сын будет подобающе вежлив, несмотря ни на что.

Это прозвучало зловеще. У Кристофера дрожали колени, когда горничная провожала его в комнату доктора Посана: светлую-светлую комнату, в ужасном беспорядке до краев набитую вещами.

– Стой! – раздался из глубин бардака резкий голос.

Кристофер смущенно замер на месте.

– Ни шагу дальше. Успокой свои колени, мальчик! Боже, какая же эта молодежь нервная! – проревел резкий голос. – Как я должен оценивать тебя, если ты не будешь стоять смирно? Итак, что скажешь?

Самым большим предметом среди бардака было мощное кресло. Доктор Посан сидел в нем, не двигая ни единым мускулом, если не считать дрожания толстых багровых щек. Вероятно, он был слишком толстым, чтобы двигаться. Он был крайне, весьма, чрезвычайно толстым. Его живот походил на небольшую гору с натянутым поверх нее клетчатым жилетом. Его ладони напомнили Кристоферу багровые бананы, которые он видел в Пятой серии. Кожа плотно обтягивала багровое лицо, с которого свирепо смотрели два безжалостных водянистых глаза.

– Как поживаете, сэр? – произнес Кристофер, поскольку папа рассчитывал, что он будет вежлив.

– Нет, нет! – закричал доктор Посан. – Это проверка, а не светский визит. В чем твоя проблема… Чант – так тебя зовут, да? Изложи свою проблему, Чант.

– Я не могу творить магию, сэр, – ответил Кристофер.

– Как и множество других людей. Некоторые такими рождаются, – рявкнул доктор Посан. – Старайся лучше, Чант. Покажи мне. Не твори магию, чтобы я посмотрел.

Кристофер замер – в основном от недоумения.

– Давай, мальчик! – завопил доктор Посан. – Не твори ее!

– Я не могу не творить что-то, что я не могу творить, – произнес Кристофер, окончательно встревоженный.

– Конечно, можешь! – рявкнул доктор Посан. – Это сущность магии. Покончим с этим. Зеркало на столе рядом с тобой. Подними его и побыстрее!

Если доктор Посан надеялся, испугав Кристофера, спровоцировать его на успешные действия, у него ничего не вышло. Кристофер, спотыкаясь, подошел к столу, посмотрел на лежащее там элегантное зеркало в серебряной оправе и произнес слова и совершил жесты, выученные в школе. Ничего не произошло.