Текст книги "1974: Сезон в аду"

Автор книги: Дэвид Пис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Мам, чаю хочешь?

– Твой друг Барри…

– Ну?

– Он мертв, родной.

– Черт, – машинально сказал я. – Ты шутишь.

– Нет, я не шучу.

– Как? Что случилось?

– Авария.

– Где?

– В Морли.

– В Морли?

– Полицейские сказали, в Морли.

– Полицейские?

– Они звонили пару часов назад.

– Они звонили сюда?

– Они нашли в машине твой адрес и имя.

– Мой адрес и имя?

Ее била дрожь.

– Я так беспокоилась за тебя, Эдди, чуть с ума не сошла. – Она куталась в халат и терла локоть.

– Прости.

– Где ты был все это время? – закричала она. Я не помнил, когда она последний раз повышала голос.

– Прости. – Я шагнул к ней, чтобы обнять. На кухне засвистел чайник.

Я пошел на кухню и выключил электроплиту. Вернулся в комнату с двумя кружками чая.

– Давай, тебе от этого полегчает.

– Это тот парень, который был у нас сегодня утром, да?

– Угу.

– Такой славный.

– Угу.

Часть вторая
ШЕПОТ ТРАВЫ

Глава четвертая

– Тормоза отказали. Он въехал прямо в зад этому фургону. Бац! – Джилман треснул кулаком о ладонь.

– По-моему, в фургоне везли оконное стекло, – прошептал новичок, сидевший рядом с Томом.

– Ага. Я слышал, ему одним осколком голову отрезало к чертовой матери, – сказал еще один новенький, сидевший сзади нас.

Мы – хором:

– Твою мать!

16 декабря 1974 года.

Полицейское отделение Уэйкфилда, Вуд-стрит.

Дела как обычно:

Мертвый приятель и мертвая девочка.

Я посмотрел на отцовские часы; это был самый плохой, самый дождливый, самый мерзкий понедельник на свете.

Было почти десять.

Мы встретились в Парфеноне, в самом начале Уэстгейта, выпили кофе, съели по тосту и смотрели на запотевающие стекла и проливной дождь.

Говорили о Барри.

В девять тридцать мы побежали под дождем, укрывая головы газетами-конкурентами, в направлении полицейского отделения на Вуд-стрит, в ожидании третьего раунда.

Джилман, Том и я; на два ряда дальше, и нам на все насрать. Национальная пресса впереди. Знакомые лица из прошлой жизни здороваются прохладно. А я положил на них. И того не стоит, кстати сказать.

– И какого хера он делал в Морли? – снова подал голос Джилман, качая головой.

– Ты же знаешь Барри. Наверное, искал Счастливчика Лукана, – улыбнулся Том из Брэдфорда.

Сильный удар по плечу.

– Бухой в стельку, насколько я слышал.

Все обернулись. Джек, мать его, Уайтхед сидел прямо сзади меня.

– Отвали, – промямлил я не оборачиваясь.

– И тебе доброе утро, Акула Пера. – Перегар ударил мне сзади в шею.

– Привет, Джек, – сказал Том из Брэдфорда.

– Вы сегодня с утра такие дифирамбы пропустили. Когда Билл закончил, весь офис прослезился. Так трогательно.

Том:

– Правда? Это же…

Джек Уайтхед наклонился вперед, к моему уху, но не понизил голоса:

– И тебе, Акула Пера, два раза не пришлось бы ездить.

Я, глядя прямо перед собой:

– Что?

– Мистер Хадден хочет видеть свою Акулу Пера на базе. Типа пронто, то есть срочно, и тому подобное.

Я чувствовал, что Джек улыбается за моей спиной, эта улыбка буравила мой затылок. Я встал, не глядя на Джилмана и Тома.

– Пойду позвоню ему.

– Давай-давай. Да, кстати, Акула Пера…

Я обернулся, посмотрел сверху вниз на сидящего Джека.

– Тебя полиция разыскивает.

– Что?

– Ты же пил с Барри, как я слышал.

– Отстань от меня.

– Ты – ключевой свидетель. И сколько вы выпили?

– Отвали.

– Ну да. – Джек оглядел битком набитый зал, подмигивая. – Похоже, ты оказался в нужном месте в нужное время. Хоть раз в жизни.

Я оттолкнул с дороги Тома, как можно быстрее пробираясь в конец ряда.

– Кстати, Акула Пера…

Я не хотел оборачиваться. Я не хотел снова увидеть эту похабную ухмылку. Я не хотел говорить «Что?».

– Поздравляю.

– Что? – снова сказал я, застряв между стульями и ногами журналистов.

– То, что Господь берет одной рукой, он дает другой.

Я был единственным человеком в зале, кроме техников и полицейских, который стоял; я один говорил «Что?».

– Маленькие ножки шагают по дорожке и все такое?

– Что ты несешь, мать твою?

Весь зал переводил взгляд с меня на Джека и обратно.

Джек закинул руки за голову и изобразил для публики свой самый эффектный хохот:

– Ой, неужели я раскусил Акулу Пера!

Весь зал улыбался вместе с Джеком.

– Твоя девушка, Данстон…

– Данфорд, – невольно поправил я.

– Неважно, – сказал Джек.

– В чем дело?

– Сказала Стефани, что ее с утра тошнит. И что придется, видимо, к этому привыкать.

– Да ты шутишь, мать твою, – сказал Том из Брэдфорда. Джилман уставился в пол, качая головой.

Я стоял посреди зала, я – Эдвард Данфорд, Красная Рожа Северной Англии, а они все – и национальные, и местные – смотрели на меня.

– Ну и? – выдавил я.

– Надеюсь, ты женишься на ней, как порядочный парень?

– Порядочный? Да что ты, мать твою, знаешь о порядочности?

– Спокойно, спокойно.

– Пошел ты на хер. – Я начал пробираться вдоль ряда. Чтобы добраться до выхода, понадобилась вечность. Джеку хватило времени, чтобы еще раз меня поддеть.

– Ну и молодежь пошла, я прямо не знаю.

Весь зал ухмылялся и посмеивался вместе с ним.

– Я думаю, миссис Уайтхаус [18]18
  Мэри Уайтхаус – учительница средней школы, впервые в Великобритании публично указавшая на связь между демонстрацией секса и насилия по телевидению и распущенностью среди молодежи.


[Закрыть]права.

Весь зал хихикал вместе с Джеком.

– Вот оно, мать его, либеральное общество. А я лично согласен с Китом Джозефом. [19]19
  Барон Кит Джозеф – член британского парламента, пропагандировавший тезис о том, что малообеспеченные родители не способны вырастить полноценных членов общества.


[Закрыть]Всех стерилизовать – и дело с концом!

Зал хохотал в открытую.

Сто лет спустя я добрался до конца ряда и вышел в проход. Джек Уайтхед крикнул мне вслед:

– Не забудь записаться!

Зал взорвался.

Я растолкал подмигивавших полицейских и подначивавших техников и прошел в самый конец зала.

Мне хотелось свернуться калачиком и умереть.

Я услышал стук.

Зал замер.

Боковая дверь в начале зала с грохотом закрылась.

Я обернулся.

В зал вошел начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман и еще два человека.

Я повернул свое пунцовое лицо, чтобы еще раз взглянуть.

Олдман постарел еще на сто лет.

– Спасибо, что пришли, господа. Мы постараемся быть краткими, поскольку вы все прекрасно понимаете, что мы предпочли бы находиться сейчас в другом месте. Господин, сидящий справа от меня, – доктор Куттс, патологоанатом из Министерства внутренних дел, который проводил вскрытие. Слева от меня – старший полицейский инспектор Ноубл, который вместе со мной будет вести поиски преступника всех преступников – убийцы маленькой Клер Кемплей.

Старший полицейский инспектор Ноубл смотрел прямо на меня.

Я знал, что за этим последует, я уже был сыт этим по горло.

Я повернулся и вышел через двойные двери.

– Говорят, Барри был пьян?

Дождь заливал внутрь телефонной будки, у моих ног собиралась лужа. Я смотрел через грязное стекло на противоположную сторону дороги, на желтые огни полицейского отделения на Вуд-стрит.

Зычный голос Хаддена на другом конце провода:

– Да, так говорит полиция.

Я рылся в карманах.

– Джек тоже так говорит.

Я стоял в луже, ботинки мои промокали. Я пытался жонглировать спичечным коробком, сигаретой и телефонной трубкой.

– Когда ты вернешься в офис?

Я закурил.

– Сегодня после обеда.

Пауза, затем:

– Мне надо с тобой поговорить.

– Разумеется.

Длинная пауза, затем наконец:

– Что вчера произошло, Эдди?

– Я встречался с Энид Шеард. У нее есть ключ от дома Голдторпов, больше ничего.

Хадден, дальше, чем в десяти милях от меня:

– Правда?

– Да. Мне нужны фотографии. Вы не могли бы попросить Ричарда или Нормана встретиться со мной прямо там?

– Когда?

Я посмотрел на отцовские часы.

– Около двенадцати. Может быть, они бы и деньги привезли?

– Сколько?

Я уставился в конец Вуд-стрит, за здание полиции, туда, где черные тучи превращали утро в вечер.

Я глубоко вдохнул, в груди кольнуло.

– Эта жадная сука просит двести.

Тишина.

Затем:

– Эдди, что вчера произошло?

– А что?

– Миссис Доусон? Как все было?

– Я ее не видел.

Хадден, со злобой в голосе:

– Но я же тебя специально попросил…

– Я сидел в машине.

– Но я же просил…

– Я знаю, но Барри решил, что она будет нервничать, если я войду. – Я уронил сигарету под ноги, в лужу, и почти поверил сам себе.

Хадден на другом конце провода, подозрительно:

– Правда?

Сигарета зашипела в грязной воде.

– Ну да.

– Во сколько ты вернешься?

– Где-то между двумя и тремя.

– Я должен с тобой поговорить.

– Да, я знаю.

Я повесил трубку.

Я смотрел, как Джилли, Том и вся остальная свора выбегали из здания полиции, натянув пиджаки на головы, торопясь к своим машинам и офисам с теплым желтым светом.

Я натянул пиджак на голову и приготовился бежать.

Тридцать минут спустя «вива» провоняла беконом.

Я опустил стекло и уставился на Брант-стрит, Кастлфорд.

Пальцы измазались от бутерброда.

В передней дома номер 11 горел свет, отражаясь в мокром черном асфальте.

Я сделал глоток горячего сладкого чая.

Свет погас, и красная дверь отворилась.

Пола Гарланд вышла из дома под цветастым зонтом. Она закрыла дверь и пошла по улице в сторону «вивы».

Я закрыл окно и сполз на спину. Я слышал, как к машине приближались ее высокие коричневые сапоги. Я закрыл глаза, сглотнул и стал думать, что, к чертовой матери, я ей скажу.

Сапоги подошли и стали удаляться по другой стороне улицы.

Я сел и посмотрел в заднее стекло.

Коричневые сапоги, бежевый плащ, цветастый зонт свернули за угол и исчезли.

Барри Гэннон однажды сказал такую фразу: «Все великие строения похожи на преступления».

Если следовать записям, которые передал мне Хадден, в 1970 году Джон Доусон спроектировал и построил «Шангри-Ла» – проект, который вызвал восторг как в архитектурной среде, так и среди публики. Телевидение и пресса были приглашены внутрь с тем, чтобы собственными глазами увидеть шикарные интерьеры и должным образом отразить их красоту. Стоимость огромного бунгало была оценена в полмиллиона фунтов с лишним. Это был подарок, который самый успешный британский архитектор послевоенного времени сделал своей жене на серебряную свадьбу. Названная в честь мистического города из любимого фильма Марджори Доусон «Потерянный горизонт», [20]20
  «Потерянный горизонт» – фантастический кинофильм 1937 года Фрэнка Капры. Герои фильма попадают в мифическую страну Шангри-Ла, о которой грезят поклонники эзотерики.


[Закрыть]вилла «Шангри-Ла» покорила воображение Великого Британского Народа.

Но ненадолго.

Мой отец всегда говорил: «Если хочешь узнать художника – взляни на его произведение».

Обычно он имел в виду Стэнли Мэттьюса или Дона Брэдмана.

Я смутно припоминаю, что мои родители однажды в воскресенье специально ездили в Кастлфорд на «виве». Я представил себе, как они ехали, почти не разговаривая, в основном слушая радио. Скорее всего, они припарковались в начале подъездной аллеи и рассматривали «Шангри-Ла» из машины. Взяли ли они с собой бутерброды и фляжку? Я очень надеялся, что нет. Нет, скорее всего, они заехали в Ламбс, чтобы съесть по мороженому на обратном пути в Оссетт. Я представил себе своих родителей, сидящих в автомобиле, припаркованном на Барнсли-роуд, и поедающих мороженое в полной тишине.

Когда они вернулись, отец, наверное, сел и написал мне письмо о вилле. Скорее всего, днем раньше он ездил поболеть за свою любимую «Таун», если, конечно, они играли дома. Тогда он сначала написал бы мне об этом, а уж потом высказался бы по поводу «Шангри-Ла» и мистера Доусона.

В 1970-м, за год до Флит-стрит, я сидел в своей брайтонской квартире с видом на море, просматривал наискосок еженедельные письма с Севера, которые казались такими милыми южным девушкам по имени Анна или Софи. Я швырял их недочитанными в мусорную корзину, благодаря чертову бабушку, что «Битлз» были из Ливерпуля, а не из Ламбета.

В 1974-м я сидел в той же самой машине в начале той же самой подъездной аллеи, пялясь сквозь дождь на то же самое выбеленное бунгало, изо всех сил жалея, что я не прочел отцовское мнение о «Шангри-Ла» и мистере Джоне Доусоне.

Я открыл дверь, натянул пиджак на голову и спросил себя, какого хера я вообще сюда приперся.

У дома стояли две машины: «ровер» и «ягуар», но дверь мне никто не открыл.

Я снова нажал на кнопку звонка и посмотрел через дождь на сад, на пруд, на «виву», припаркованную на дороге. Мне казалось, я разглядел в пруду две или три гигантские золотые рыбки. Я пытался понять, нравится ли им дождь, чувствуют ли они его и имеет ли он для них какое-нибудь значение.

Я повернулся, чтобы в последний раз нажать на звонок, и оказался лицом к лицу с полным мужчиной, и это загорелое лицо было недобрым. Он был одет в костюм для гольфа.

– Миссис Доусон случайно нет дома?

– Нет, – сказал мужчина.

– А вы не знаете, когда она вернется?

С грехом пополам я вспомнил имя.

– Что ж, не буду вас задерживать, мистер Фостер. Спасибо за помощь.

Я повернулся и пошел прочь.

На полпути я обернулся и заметил, как в окне дернулась занавеска. Я свернул на газон и пошел по мягкой траве прямо к пруду. От дождя на его поверхности появлялись сказочные узоры. Ярко-оранжевые рыбы в глубине не двигались.

Я повернулся и стал разглядывать «Шангри-Ла» под дождем. Ее изогнутые белые ярусы напоминали гору устричных раковин и одновременно Сиднейский оперный театр. Я вспомнил высказывание моего отца о мистере Джоне Доусоне и его вилле:

«Шангри-Ла» была похожа на спящего лебедя.

Полдень.

Уилман Клоуз, Понтефракт.

Костяшки пальцев пробарабанили по запотевшему стеклу «вивы». Спустившись с неба на землю – жесткая посадка, – я открыл окно.

Пол Келли заглянул в машину:

– Барри-то, а? Ни хрена себе попал. – Он запыхался и был без зонта.

– Да уж, – сказал я.

– Я слышал, ему голову отрезало.

– Да, говорят.

– Ну и конец. Да еще и в этом гребаном Морли.

– Не говори.

Пол Келли ухмыльнулся:

– Ну и вонь у тебя, приятель. Чем это ты занимался, а?

– Ел бутерброд с беконом. На себя посмотри. – Я поднял стекло, но не до конца, и вышел из машины.

Черт.

Пол Келли, фотограф. Троюродный брат более знаменитого Джона и его сестры Полы.

Дождь усилился, а с ним и моя параноидальная подозрительность:

Почему Келли, а не Дикки или не Норм?

Почему сегодня?

Совпадение?

– Ну, куда?

– А? – переспросил я, закрывая дверь машины и натягивая пиджак на голову.

Келли разглядывал бунгало.

– В котором жили Голдторпы?

– Номер шесть. – Мы пересекли Клоуз и пошли к домам в самом конце тупика.

Келли вытащил из сумки японский фотоаппарат, огромный, сволочь.

– А старая развалина, значит, в пятом?

– Ага. Хадден тебе денег дал для нее?

– Дал, – сказал Келли, запихивая фотоаппарат под куртку.

– Сколько?

– Две сотни.

– Наличкой?

– Ага, – ухмыльнулся Келли, похлопывая себя по карману.

– Ну что, пополам? – предложил я, постучавшись в стеклянную дверь.

– Премного благодарен, сэр, – ответил Келли. Дверь открылась.

– Доброе утро, миссис Шеард.

– Добрый день, мистер Данфорд и…

– Мистер Келли, – сказал мистер Келли.

– Гораздо более уместное время, вам не кажется, мистер Данфорд? – Энид Шеард улыбалась Полу Келли.

– Разумеется. – Келли улыбнулся ей в ответ.

– Как насчет чашки чаю, господа?

– Спасибо, но боюсь, у нас мало времени, – быстро ответил я.

Энид Шеард скривила губы.

– В таком случае идите со мной, господа.

Она повела нас по дорожке между бунгало. Когда мы дошли до задней двери дома номер шесть, Келли подскочил от внезапного лая.

– Гамлет, – сказал я.

– Деньги, мистер Данфорд, – сказала Энид Шеард, держа в руках ключ. Пол Келли вручил ей коричневый конверт:

– Сто фунтов наличными.

– Спасибо, мистер Келли, – сказала Энид Шеард и засунула деньги в карман передника.

– Не за что, – ответил я.

Она отперла заднюю дверь дома номер шесть.

– Я пойду поставлю чайник, а вы, господа, постучитесь, когда закончите.

– Спасибо. Вы очень любезны, – сказал Келли. Мы вошли в дом.

Я закрыл дверь прямо перед ее носом.

– Смотри, осторожно. Лучше не заводи ее, красавчик, если не знаешь, как остановить, – засмеялся я.

– Ну, ты скажешь, – со смехом ответил Пол, но улыбка тут же сползла с его лица.

Я перестал смеяться и уставился на свечу, оставленную на мойке, пытаясь вспомнить, где я, черт побери, оставил «Путеводитель по северным каналам».

У Кэтрин.

– Логово Крысолова, – прошептал Келли.

– Ага. А так вроде ничего особенного, да?

– Сколько тебе нужно? – Келли прикреплял вспышку к одному из своих фотоаппаратов.

– Думаю, по нескольку с каждой комнаты и столько же в передней.

– С каждой комнаты?

– Между нами: я собираюсь книжку об этом случае написать, поэтому мне нужно приличное количество снимков. Могу тебя в долю взять, если хочешь.

– Да ты что? Ну, спасибо, Эдди.

Я старался не загораживать свет. Келли перешел из кухни в коридор, затем к дверям спальни Мэри Голдторп.

– Это, значит, ее комната?

– Ага, – сказал я и протиснулся мимо Келли.

Я подошел к комоду и открыл правый верхний ящик. Порывшись в куче трусиков, я нашел, что искал. Я повесил непарный чулок на край ящика и почувствовал приступ отвращения к самому себе.

– Улыбочку! – сказал Келли, и я быстро отошел. Я уставился на сад позади дома и на дождь, думая о собственной сестре.

– Думаешь, они трахались?

– Возможно. – Я положил чулок обратно и закрыл бельевой ящик.

– Вот твари.

Я повел его в комнату Грэма, взял с полки книгу и открыл ее.

– Постарайся, чтобы вот это хорошо получилось, – сказал я, показывая на наклейку с совой и словесную угрозу.

– ЭТА КНИГА ПРИНАДЛЕЖИТ ГРЭМУ И МЭРИ ГОЛДТОРПАМ. ЕСЛИ ВЫ ЕЕ УКРАДЕТЕ, ВАС ВЫСЛЕДЯТ И УБЬЮТ, – прочитал Келли. – Твою мать.

– Сфотографируй еще всю полку.

– Прямо бестселлеры, – засмеялся Келли.

Я прошел через маленькую темную прихожую и открыл дверь в переднюю.

Первое, что я увидел, был камин.

Келли встал за моей спиной, вспышки его фотоаппарата взорвали полумрак комнаты.

– Он, значит, здесь все сотворил?

– Да.

Обнаженная и задушенная.

– В камине, да?

– Да.

Повешенная в камине.

– Таких несколько сделать, да?

– Да.

Дробовик у него во рту.

– У меня аж мурашки по коже, честное слово.

– Да, – сказал я в пустое пространство над очагом.

Палец на курке.

– А зачем он это сделал?

– Хер его знает.

Келли фыркнул:

– Ну какие-то у тебя должны быть соображения, черт возьми. Ты же этой историей живешь уже бог знает сколько.

– Следователи говорят, что он ненавидел шум. Хотел тишины.

– Да уж, тишины-то ему теперь достаточно.

– Ага.

Я смотрел, как Келли щелкал фотоаппаратом. По комнате прыгали белые звездочки.

Муж Полы тоже застрелился.

– Непонятно, зачем люди возятся с этими каминами в наше время, – сказал Келли, не переставая щелкать.

– В них есть свой смысл.

– Ну, если ты – Санта-Клаус, то да.

– Стиль? – предположил я.

– Да уж, стиль в них, конечно, есть. Помнишь ажиотаж вокруг них?

– Вокруг чего?

– Вокруг этих бунгало.

– Нет.

Келли принялся менять пленку.

– Ой, что тут творилось! Я-то помню, мы бабушку с дедушкой хотели в такое поселить.

– Не понял.

– Предполагалось, что это будут дома престарелых, поэтому они и построены как бунгало. Но эти сволочи в горсовете взяли и распродали их. Я тебе вот что скажу, у этих Голдторпов, должно быть, деньжата водились.

– А почем они шли?

– Не помню. Но недешево, это уж точно. Спроектированы Джоном, мать его, Доусоном. Спроси эту бабу, соседку их. Готов поспорить, что она тебе точно скажет, сколько они стоят.

– Эти бунгало сделаны по проекту Джона Доусона?

– Ага, приятеля нашего Барри. Мой отец считает, что это и навело горсовет на мысль толкнуть их – вся эта суета вокруг его произведений.

– Черт.

– Барри, в частности, именно об этом и говорил все время. Это же было незаконно, и в то время все об этом знали.

– Я не знал.

– Ну здесь-то это была не новость, а на юге, думаю, об этом вообще не говорили.

– Да, кажется, не говорили. А когда их построили?

– Пять-шесть лет тому – назад. Примерно в то же время… – Келли замолчал. Я знал, что он собирался сказать.

Мы стояли в темной холодной комнате среди резких вспышек света и не говорили ни слова, пока он не закончил.

– Ну вот, заказ готов, если, конечно, у тебя больше нет никаких пожеланий, – сказал Келли, роясь в сумке из-под фотоаппарата.

– Может, снаружи парочку, как ты считаешь? – сказал я, глядя в окно на дождь.

В тупик заворачивала машина.

Келли выглянул в окно, выходящее на улицу.

– Возможно, придется приехать еще раз, в погожий день, но я попробую.

Машина остановилась перед домом.

– Черт, – сказал я.

– Твою мать, – сказал Келли.

– Ага, – сказал я, глядя, как из сине-белой машины вышли двое полицейских.

Когда мы вышли из дома, полицейские уже шагали по дорожке. Один был высокий, с бородой, другой – коротенький, с большим носом. Они могли бы сойти за дуэт комиков, но только никто не смеялся, и рожи у них были злые-презлые.

В соседнем доме Гамлет зашелся лаем, низкорослый выматерился. Келли закрыл за собой дверь. Энид Шеард и след простыл. Шел дождь, и деваться нам было некуда.

– В чем дело, мужики? – спросил длинный бородатый.

– Мы из «Пост», – сказал я, глядя на Келли. Короткий ухмыльнулся:

– Ну и что, е-мое?

Я начал рыться в карманах в поисках удостоверения.

– Мы делаем материал.

– Да пошли вы на хер, – снова выступил короткий, доставая блокнот и глядя на небо.

– Это правда, – сказал Келли, первым вытаскивая свою журналистскую карточку.

Длинный взял удостоверения и держал их, пока короткий списывал данные.

– А как вы в дом попали?

Короткий не дал мне ответить.

– Слушай, открой дверь, – сказал он. – Я не собираюсь стоять тут под этой мочой.

Он вырвал из блокнота насквозь промокший листок, на котором пытался что-то написать, и скомкал его.

– Я не могу, – сказал я.

Длинный перестал улыбаться.

– Сможешь, мать твою, и откроешь.

– Замок захлопнулся, а у нас нет ключа.

– Ты что, Дедушка Мороз, что ли? Как ты, мать твою, туда вошел?

Я рискнул:

– Нас впустили.

– Ты перестань жопой-то вертеть. Кто вас туда впустил?

– Адвокат семьи Голдторп, – сказал Келли.

– Какой еще адвокат?

Я старался выглядеть раздраженным:

– Эдвард Клэй и Сын, Таунгейт, Понтефракт.

– Умник гребаный. – Длинный сплюнул.

– Эй, ты случайно не родственник Джонни Келли, а? – спросил короткий, возвращая удостоверения.

– Он мой троюродный брат.

– Вы, ирландцы гребаные, плодитесь как кролики, мать вашу.

– Я слышал, он смылся? Сделал ноги?

– Не знаю, – просто сказал Келли.

Длинный кивнул в сторону дороги:

– Давай вали к чертям собачьим и смотри, чтоб он нашелся к следующему воскресенью.

– А ты стой тут, Санта, – сказал короткий, ткнув меня в грудь.

Келли обернулся. Я бросил ему ключи от «вивы». Он втянул голову в плечи в побежал трусцой к машине, оставив нас троих стоять у задней двери под проливным дождем. С крыши бунгало потоком лилась вода. Мы слушали лай Гамлета и ждали, кто первый заговорит.

Короткий не торопясь убрал свой блокнот. Длинный снял перчатки, размял пальцы, щелкнул костяшками и надел перчатки снова. Я покачивался на каблуках, держа руки в карманах. Капли дождя стекали у меня с носа.

Прошла еще пара таких дерьмовых минут, и я сказал:

– Ну так в чем дело-то?

Внезапно длинный выкинул руки вперед и толкнул меня к двери. Одной рукой в перчатке он схватил меня за горло, другой вмял мое лицо в краску. Ноги мои не доставали до земли.

– Не беспокой тех, кто не желает беспокоиться, – прошептал он мне в ухо.

– Это невежливо, – зашипел короткий, стоя на цыпочках в дюйме от моего лица.

Я ждал, напрягши живот и приготовившись к удару.

Чья-то рука накрыла мои яйца, нежно их поглаживая.

– Тебе надо бы найти себе какое-нибудь хобби.

Короткий сжал руку на моих яйцах.

– Можно, например, за птицами наблюдать. А что – хорошее, тихое занятие.

Палец надавил через ткань моих брюк и воткнулся в задний проход.

Мне захотелось блевануть.

– Или увлечься фотографией. – Он отпустил мои яйца, поцеловал меня в щеку и пошел прочь, насвистывая рождественскую песенку.

Гамлет снова принялся лаять. Длинный еще сильнее придавил мое лицо к двери.

– И помни: Большой Брат наблюдает за тобой.

Машина посигналила. Он уронил меня на землю.

– Всегда.

Еще один гудок. Я, стоя на коленях под дождем и кашляя, смотрел, как ботинки со стальными носами спустились по дорожке и забрались в полицейскую машину.

Покрышки повернулись, затем и ботинки и машина скрылись из виду.

Я услышал, как открылась дверь, и лай Гамлета стал громче.

Я поднялся на ноги и побежал через Клоуз, держась за яйца и растирая шею.

– Мистер Данфорд, мистер Данфорд! – закричала Энид Шеард.

Келли уже завел двигатель «вивы». Я открыл пассажирскую дверь и прыгнул внутрь.

– Е-мое, – сказал Келли, нажимая на газ.

Я обернулся – шея и яйца все еще горели – и увидел Энид Шеард, вопящую, как черт, на весь Уилман Клоуз.

– «Не беспокой тех, кто не желает беспокоиться».

Келли смотрел на шоссе.

– Знаешь, а это не такой плохой совет.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, зная, что он имел в виду.

– Я вчера вечером с Полой разговаривал. Она, знаешь ли, не очень хорошо себя чувствует.

– Я знаю. Мне очень жаль, – сказал я, держа взгляд на машине, едущей впереди, думая, почему он ждал до сих пор.

– Мог бы меня сначала спросить.

– Я не знал. Это была идея Барри, а не моя.

– Не говори так, Эдди. Это неправда.

– Нет, правда. Я и понятия не имел, что вы родственники, я…

– Ты делал свою работу, я знаю. Просто, понимаешь, дело в том, что никто из нас после этого толком не оправился. И тут еще эта история с другой девочкой. Как напоминание.

– Я знаю.

– Плюс еще эта хрень с нашим Джонни. Похоже, конца всему этому не будет.

– От него, значит, никаких новостей?

– Ничего.

Я сказал:

– Извини, Пол.

– Я знаю, все думают, что он с какой-нибудь бабой или в очередном запое, понимаешь, а я вот не знаю. Надеюсь, что так.

– Но ты так не думаешь?

– Знаешь, Джонни тяжелее всего пришлось, когда все это случилось с Полой и Джефом. Он так любит детей. Да он сам большой ребенок, мать его. Он просто обожал нашу Дженни.

– Извини.

– Я знаю. Я не хотел об этом говорить, но…

А я не хотел об этом слышать.

– А ты как думаешь, где он?

Келли посмотрел на меня.

– Если бы я знал, то не катал бы тебя сейчас по району как долбаный шофер. – Он попытался улыбнуться, но улыбка не вышла.

– Извини, – сказал я в тысячный раз.

Я уставился в окно на коричневые поля с одиноко торчащими коричневыми деревьями и кусками коричневой изгороди. Мы подъезжали к цыганскому табору.

Келли включил радио, «Бэй Сити Роллерс» исполнили «Я весь, я всю тебя люблю», и он снова выключил приемник. Я смотрел поверх его головы на пролетавшие мимо остовы фургонов и думал, что бы сказать.

До самого Лидса никто из нас не проронил ни слова. Мы припарковались под аркой, недалеко от здания, где находилась редакция «Пост». Келли заглушил двигатель и вытащил бумажник.

– А с этим что будем делать?

– Пятьдесят на пятьдесят?

– Ладно, – ответил Келли, пересчитывая десятки. Он протянул мне пять купюр.

– Спасибо, – сказал я. – А что с твоей машиной?

– Хадден сказал, чтобы я ехал на автобусе. Сказал, что тебе потом все равно сюда возвращаться, так что ты сможешь меня подвезти.

Черт, скорее всего, так он и сказал.

– А что?

– Да так, ничего. Просто спросил.

– Мы живем в Век журналистских расследований, и Барри Гэннон был одним из тех, кому мы этим обязаны. Там, где он видел несправедливость, он требовал справедливости. Там, где он видел ложь, он требовал правды. Барри Гэннон задавал важные вопросы важным людям, потому что он верил, что Великий Британский Народ имеет право быть в курсе дела. Барри Гэннон сказал однажды, что правда может сделать нас только богаче. Его преждевременный уход сделал всех, кто ищет эту правду, намного беднее.

Билл Хадден выглядел маленьким и измотанным за своим письменным столом. Он снял очки и поднял глаза. Я кивнул, думая, сколько разных вещей Барри Гэннон говорил за столькими кружками пива. Одну из своих поговорок он привез из Индии – про слона, трех слепцов и истину.

Выдержав вежливую паузу, я спросил:

– Это пойдет сегодня?

– Нет. Подождем результатов дознания.

– Почему?

– Ну ты же знаешь, как это бывает. Оно может показать все, что угодно. Ну как тебе?

– Очень хорошо.

– Тебе не кажется, что это слишком уж похоже на панегирик?

– Совсем нет, – ответил я, понятия не имея, что такое «панегирик».

– Ну ладно, – сказал Хадден и отложил отпечатанный лист в сторону. – Вы, значит, с Полом Келли встретились, все нормально?

– Ага.

– И вы заплатили миссис Шеард?

– Да, – очень осторожно ответил я, пытаясь понять, не могла ли эта жалкая сука позвонить Хаддену, чтобы рассказать про полицию, а заодно упомянуть и о бабках.

– Он сделал фотографии и все такое?

– Ага.

– Статью закончил?

– Почти, – соврал я.

– Что еще у тебя есть?

– Да практически ничего, – снова соврал я, думая о Жанетт Гарланд, Сьюзан Ридьярд, Клер Кемплей, горящих цыганских таборах, «Северных каналах», Арнольде Фаулере и его бескрылых лебедях, о Твидл-Дам и Твидл-Ди в полицейской форме и последних словах Барри Гэннона.

– М-м, – сказал Хадден, город за его спиной уже потемнел.

– Я говорил с родителями Сьюзан Ридьярд в субботу, как мы с вами решили. Помните человеческий интерес?

– Забудь об этом, – сказал Хадден, вставая и собираясь пройтись по кабинету. – Я хочу, чтобы ты сосредоточился на истории Клер Кемплей.

– Но я думал…

Хадден поднял руку:

– Если мы собираемся поддерживать интерес к этой истории, то нам придется собрать гораздо больше материала.

– Но я думал, вы сказали, что теперь это дело будет вести Джек. – В моем голосе снова появилась жалостливая нотка.

– А я думал, мы договорились, что вы будете вести его вместе.

Я поднажал еще:

– Но пока «вместе» у нас что-то не очень получается.

– М-м, – сказал Хадден, беря в руки некролог Барри. – Это очень сложный период для всех нас.

У тебя, несомненно, были на то свои причины, но ты не всегда был на месте тогда, когда был нам нужен.

– Извините, – сказал я, думая: какое же ты все-таки говно.

Хадден снова сел.

– Как я уже сказал, я знаю, что ты переживал свои собственные утраты и проблемы. Так вот, Джек будет вести хронику расследования, а ты будешь заниматься подготовкой фонового материала.

– Фонового материала?

– У тебя это очень хорошо получается. Джек как раз сегодня говорил, что из тебя может получиться отличный писатель. – Хадден улыбался. Я представил себе эту сцену.

– Это что – комплимент, что ли?

Хадден рассмеялся:

– От Джека Уайтхеда – да.

– Да? – Я улыбнулся и начал считать от ста до единицы.

– В любом случае ты будешь, в восторге. Я хочу, чтобы ты встретился с этим медиумом…

Восемьдесят шесть, восемьдесят пять.

– Медиумом?

– Да, медиумом, гадалкой, – сказал Хадден, роясь в одном из ящиков письменного стола.

– Она утверждает, что привела полицию к телу Клер и что теперь ее попросили помочь найти убийцу.

– И вы хотите, чтобы я взял у нее интервью? – вздохнул я. Тридцать девять, тридцать восемь.

– Да. Вот: Уэйкфилд, Бленхайм-роуд, дом двадцать восемь, квартира пять. За начальной школой.

По волнам моей памяти. Двадцать четыре, двадцать три.

– Как ее зовут?

– Мэнди Уаймер. Представляется как Мистическая Мэнди.

Я сдался.

– Мы ей и ручку, значит, позолотим?

– Общение с такой разносторонне одаренной женщиной, как Мэнди, – увы, удовольствие не из дешевых.

– Когда?

– Завтра. Я записал тебя к ней на час.

– Спасибо, – сказал я, добравшись до шести, и встал. Хадден встал вместе со мной.