Текст книги "1974: Сезон в аду"

Автор книги: Дэвид Пис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Да, ты им только поможешь. Катарсис. – Барри улыбнулся и окинул взглядом клуб.

– Они все как-то связаны. Я знаю.

– С чем связаны? Три пива и…

Я отвлекся, спохватился:

– И виски с водой.

– …и виски с водой.

Барри Гэннон смотрел на Кэтрин.

– Везет же тебе, Данфорд.

Мне, оглушенному чувством вины и волнением, – слишком много виски, слишком мало виски – весь этот разговор казался странным.

– Что ты хочешь этим сказать? Что ты имеешь в виду?

– Сколько у тебя времени?

– Пошел ты на хер, я устал и не хочу играть в эту игру.

– A-а. Я понял, что ты имеешь в виду.

Но Барри уже повернулся к какому-то лохматому рыжему пацану, тощему, как карандаш, в толстом бордовом костюме; нервные черные глаза стрельнули в мою сторону из-за плеча Барри.

Боуи хренов.

Я попытался прислушаться к их разговору, но пернатое платье на крошечной сцене урезало «Не забудь же помнить».

Я взглянул вверх, вниз, снова на стойку.

– Ну как, развлекаешься? – У Кэтрин был усталый взгляд.

Я подумал: начинается.

– Ты же знаешь Барри. Грубиян, – сказал я шепотом.

– Грубиян? Кто бы говорил.

Игнорируя одну наживку, бросаюсь на другую:

– А ты как?

– Что – как?

– Не скучаешь?

– О да, я просто обожаю стоять у барной стойки в полном одиночестве за двенадцать дней до Рождества.

– Ты не одна.

– Была, пока Стеф не пришла.

– Могла бы подойти к нам.

– А меня не позвали.

– Бедная деточка, – улыбнулся я.

– Ну, давай, раз уж спрашиваешь. Я буду водку.

– Я, пожалуй, тоже.

От холодного воздуха лучше не стало.

– Я тебя люблю, – говорил я, не в силах удержать равновесие.

– Давай, любовь моя, садись в такси, – женский голос, голос Кэтрин.

От дезодоранта с запахом сосны в салоне мне стало еще хуже.

– Я тебя люблю, – говорил я.

– Смотри только, чтобы он мне там не блеванул, – крикнул через плечо водитель-пакистанец.

Сквозь сосну пробивался запах его пота.

– Я тебя люблю, – говорил я.

Ее мать спала, отец храпел, а я стоял на коленях в туалете.

Кэтрин открыла дверь, включила свет – я снова чуть не сдох.

Рвота, поднимаясь по горлу, обжигала и причиняла мне боль, но я не хотел, чтобы это кончалось. А когда фонтан наконец иссяк, я надолго замер, тупо уставившись на виски, на кусочки ветчины, плавающие в унитазе, на кусочки, лежащие на полу.

Кэтрин положила руки мне на плечи.

Я пытался определить, кому принадлежал голос, звучавший у меня в голове: «На самом деле есть люди, которым его действительно жаль. Кто бы мог подумать, что такое возможно».

Кэтрин сунула руки мне под мышки.

А я совсем не хотел вставать. Когда я наконец поднялся на ноги, то заплакал.

– Ну что ты, родной, – прошептала она.

Три раза за ночь я просыпался от одного и того же сна.

Каждый раз я говорил себе, что я в безопасности, что мне ничего не грозит, что надо снова заснуть.

Каждый раз я видел один и тот же сон: на улице, среди частных домов, стоит женщина, кутается в красную кофту и выкрикивает десятилетнюю ярость мне прямо в лицо.

Каждый раз большая черная птица, кажется ворона, спускается с неба, отливающего тысячами оттенков серого, и вцепляется в ее красивые светлые волосы.

Каждый раз она гонит ее по улице, норовя выцарапать ей глаза.

Каждый раз я просыпался в ледяном оцепенении, вся подушка в слезах.

И каждый раз лицо Клер Кемплей улыбалось мне в темноте с потолка.

Глава вторая

07:55

Суббота, 14 декабря 1974 года.

Я сидел в полицейском отделении Милгарта в кабинете начальника уголовного розыска Джорджа Олдмана и чувствовал себя полным ничтожеством.

Комната была какой-то пустой. Ни фотографий, ни лицензий в рамочках, ни наград.

Дверь открылась. Черные волосы, белое лицо, протянутая ладонь, крепкое рукопожатие.

– Рад познакомиться, мистер Данфорд. Как поживает Джек Уайтхед и этот ваш начальник?

– Спасибо, хорошо, – сказал я, снова садясь.

Ни тени улыбки.

– Садись, сынок. Чаю?

Я сглотнул и сказал:

– Пожалуйста. Спасибо.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман сел, повернул какой-то выключатель на рабочем столе и с придыханием проговорил в микрофон:

– Джули, милая. Две чашки чая, как освободишься.

Это лицо, эти волосы так близко, совсем рядом: черный полиэтиленовый мешок, расплавленный, наплывший на миску с салом и мукой.

Я крепко стиснул зубы.

Из-за его спины сквозь серые окна полицейского управления блеснуло слабое солнце и бросило блик на его сальные волосы.

Меня затошнило.

– Господин… – Я снова сглотнул. – …главный следователь…

Олдман обшарил меня с головы до ног крохотными акульими глазками.

– Ну-ну, сынок, продолжай, – подмигнул он мне.

– Я бы хотел узнать, нет ли каких-нибудь новостей?

– Никаких, – прогремел он. – Тридцать шесть часов псу под хвост. Сотня долбаных полицейских, куча родственников и местных жителей. Результат нулевой.

– А какое ваше личное…

– Мертва, мистер Данфорд. Бедняжка мертва.

– А не скажете ли, что вы…

– Нам, сынок, выпало жить в жестокие времена, будь они не ладны.

– Да, – сказал я, чувствуя слабость и думая: что же вы тогда задерживаете одних только цыган, педиков и ирландцев?

– Теперь уже я буду рад, если нам вообще удастся найти труп.

Мои кишки выворачивает наизнанку.

– И что вы думаете…

– Нам ведь без трупа ни хрена не сделать. Да и родным будет полегче в конечном-то счете.

– Значит…

– Проверим помойки, посмотрим, кто брал отгулы в тот день. – Он почти улыбался, снова собираясь подмигнуть мне.

Я с трудом перевел дыхание:

– А как насчет Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд?

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман приоткрыл рот и облизал тонкую нижнюю губу жирным мокрым лилово-желтым языком.

Я подумал, что меня вырвет прямо в кресле, а потом еще посреди кабинета.

Джордж Олдман закатал свой язык обратно и закрыл рот. Крошечные черные глазки смотрели прямо мне в глаза.

В дверь мягко постучали, и Джули вошла, неся две чашки чая на дешевом цветастом подносе.

Джордж Олдман улыбнулся, не отрывая от меня взгляда, и сказал:

– Спасибо, Джули, милая.

Джули закрыла за собой дверь.

Не будучи до конца уверен, что по-прежнему обладаю даром речи, я начал бубнить:

– И Жанетт Гарланд, и Сьюзан Ридьярд – обе пошли…

– Я в курсе, мистер Данстон.

– Ну и вот, я подумал, возвращаясь к случаю в Кэнноке…

– Да что ты, мать твою, знаешь о случае в Кэнноке?

– Сходство…

Олдман треснул кулаком по столу:

– Рэймонд Моррис сидит под замком с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого, мать твою так.

Я смотрел, как на столе все еще тряслись две маленькие белые чашки. Изо всех сил стараясь говорить ровно и спокойно я произнес:

– Прошу прощения. Я просто хочу сказать, что в том конкретном случае три маленькие девочки были убиты, и, как выяснилось, это было дело рук одного и того же человека.

Джордж Олдман наклонился вперед, держа руки на столе, и сказал с ехидной усмешкой:

– Те три бедняжки были изнасилованы и убиты, помоги им господь. И тела их были найдены.

– Но вы же сказали…

– У меня нет ни одного трупа, мистер Данфилд.

Я снова сглотнул и сказал:

– Но Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд числятся без вести пропавшими уже…

– А ты, сволочь, думаешь, что ты один до этого додумался, тщеславный ты сукин сын? – тихо проговорил Олдман и сделал глоток из чашки, не сводя с меня глаз. – Моя дряхлая мамаша и то бы догадалась, черт ее побери.

– Я просто хотел бы узнать, что вы думаете…

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман хлопнул себя по ляжкам и откинулся в кресле.

– Ну так, значит, что мы, по-твоему, имеем? – улыбнулся он. – Три пропавшие без вести девчонки. Один возраст, более или менее. Тела не найдены. Кастлфорд и…

– Рочдейл, – прошептал я.

– Рочдейл, и теперь вот Морли. Перерыв между убийствами три года, так? – Он взглянул на меня, подняв тонкую бровь.

Я кивнул. Олдман взял со стола лист бумаги.

– Ну, а как насчет этих? – Он швырнул лист через стол мне под ноги и начал перечислять наизусть: – Хелен Шор, Саманта Дэвис, Джеки Моррис, Лиза Лэнгли, Никола Хэйл, Луиз Уолкер, Карен Андерсон.

Я поднял с пола список.

– Пропавшие без вести. Целая куча, мать твою. И это только с начала семьдесят третьего, – сказал Олдман. – Согласен, они все немного старше. Но не старше пятнадцати на момент исчезновения.

– Простите, – пробормотал я, протягивая ему бумагу.

– Оставь себе. Напиши о них какую-нибудь статью, мать твою.

На столе зазвенел телефон, загорелась лампочка. Олдман вздохнул и подтолкнул ко мне одну из чашек:

– Допивай, а то остынет.

Я сделал, как мне велели, взял чашку и проглотил чай одним длинным холодным глотком.

– Если честно, сынок, я не терплю газеты с их враньем. Но у тебя такая работа…

Эдвард Данфорд, криминальный спецкорреспондент по Северной Англии, обрел равновесие и второе дыхание:

– Я не думаю, что вы найдете тело.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман улыбнулся. Я опустил глаза на дно своей пустой чашки.

Олдман встал, рассмеявшись:

– По заварке нагадал, что ли?

Я поставил чашку и блюдце на стол, свернул лист со списком имен.

Телефон зазвонил снова. Олдман подошел к двери, открыл ее.

– Ты копайся сам, а я – сам.

Я стоял, чувствуя слабость в ногах и желудке.

– Спасибо, что уделили мне время.

На пороге он крепко схватил меня за плечо.

– Знаешь, Бисмарк как-то сказал, что журналист – это человек, пропустивший свое призвание в жизни. Может, тебе надо было стать полицейским, Данстон.

– Спасибо, – ответил я собравшись с духом, думая: тогда бы здесь стоял хотя бы один полицейский. Олдман внезапно усилил хватку, словно читая мои мысли.

– А мы с тобой, сынок, раньше нигде не встречались?

– Было дело, – сказал я, освободив наконец плечо.

На столе снова зазвонил и замигал телефон – долго и настойчиво.

– Ни слова, – сказал Олдман, провожая меня из кабинета. – Ни единого слова, мать твою.

– Они ему крылья отрубили на фиг. Бедняга лебедь типа был еще жив, – сказал Джилман из «Манчестер ивнинг ньюс», улыбнувшись мне, когда я вошел в зал на первом этаже и сел.

– Да ты шутишь, мать твою! – Сидевший сзади нас Том из Брэдфорда подался вперед.

– Серьезно. Отрезали крылья начисто и оставили беднягу подыхать.

– Ни хрена себе, – присвистнул Том из Брэдфорда.

Я оглядел конференц-зал, у меня снова возникли ассоциации с боксерским поединком, но на этот раз тут не было ни радио, ни телевизионщиков. Жаркие софиты были выключены. Вход свободный.

Собрались одни газетчики.

Я почувствовал толчок под ребро. Опять Джилман.

– Ну, как вчера все было?

– Да ты знаешь…

– Да, бля.

Я посмотрел на отцовские часы, подумав о Генри Купере [16]16
  Сэр Генри Купер – знаменитый британский боксер-тяжеловес.


[Закрыть]и Дейве, муже моей тети Энн, который был похож на Генри, и о том, что Дейва вчера с нами не было, а еще – о чудном запахе брюта.

– Видал статью, которую Барри написал про этого ребенка из Дюйсбери? – Том из Брэдфорда дохнул перегаром мне в ухо. Надеюсь, что от меня не так ужасно воняет.

Ушки на макушке:

– Про какого ребенка?

– Про ребенка-урода? – заржал Джилман.

– Да нет, про ту девчонку, которая в Оксфорд поступила. В восемь лет типа.

– Ну да, – засмеялся я.

– Похоже, умница та еще.

– Барри говорит, ее папаша еще хлеще. – Я смеюсь, и все смеются вместе со мною.

– Папаша, короче, с ней поедет, – сказал Джилман. Какой-то новый журналюга, сидящий сзади, рядом с Томом, тоже смеется:

– Повезло чуваку. Молоденькие студенточки, и все такое.

– Не думаю, – шепотом сказал я. – Барри говорит, папочка все время только и думает, что о своей ненаглядной малышке. О своей Рути.

– И о девочках-целочках, – сказали двое одновременно. Все засмеялись.

– Шутники, мать вашу. – Том из Брэдфорда смеялся меньше всех. – А он пошляк, этот Барри.

– Пошляк Барри, – засмеялся я.

– А кто такой Барри? – спросил новичок.

– Барри – Черный Ход. Педик долбаный, – сплюнул Джилман.

– Барри Гэннон. Он работает в «Пост» вместе с Эдди, – объяснил новичку Том из Брэдфорда. – Тот мужик, про которого я тебе рассказывал.

– A-а, который с Джоном Доусоном? – сказал новичок, глядя на часы.

– Ага. Кстати, о пошляках, слышали про Келли? – теперь шепотом говорил Том. – Я вчера вечером видел Гэза, он сказал, что Келли пропустил прошлую тренировку и завтра не будет играть.

– Келли? – снова новичок. Сразу видно – не местный. Скорее всего, из какой-нибудь центральной газеты. Везет же придуркам. Я начал нервничать: история уходит в национальную прессу, моя история.

– Регби, – сказал Том из Брэдфорда.

– Союз или Лига? – спросил новичок, с Флит-стрит [17]17
  Флит-стрит – лондонская улица, где традиционно располагались редакции общенациональных британских газет.


[Закрыть], как пить дать, мать его.

– Иди на хрен, – сказал Том. – Келли – Великая Белая Надежда Уэйкфилдовской команды!

– Я вчера видел его Пола. Он ничего не сказал, – вставил я.

– Гэз сказал, что он просто встал и ушел, сволочь такая.

– Да, наверное, опять какая-нибудь сучка подвернулась, – равнодушно сказал Джилман.

– Начинается, – прошептал новичок.

Второй раунд:

Дверь открывается, все снова стихает и замедляется.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман, несколько людей в штатском, один в форме.

Родственников нет.

Свора чует: Клер мертва.

Свора думает: тело не нашли.

Свора думает: новостей нет.

Свора чует: информационный повод сдох.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман с ненавистью смотрит мне в глаза, берет на понт.

Я чую чудный запах брюта и думаю: давай, РАЗЛЕЙ ЕГО ПОВСЮДУ.

Первые капли сильного дождя.

Я полз из Лидса на запад, по направлению к Рочдейлу, держа блокнот на коленях, глядя на темные заводские стены и притихшие фабрики:

Предвыборные плакаты, размокшая бумага и клей.

Цирк приехал, цирк уехал; нынче здесь – завтра там.

Большой Брат наблюдает за тобой.

Страх съедает душу.

Не останавливаясь, я включил диктофон, прослушал еще раз пресс-конференцию, пытаясь уловить детали.

Все присутствующие напрасно потратили время. Все, но не я. Никаких новостей – хорошие новости для Эвдварда Данфорда, спецкорреспондента по криминальной хронике Северной Англии, играющего вслепую, идущего на поводу у своей интуиции.

« Очевидно, что опасения возрастают…»

Олдман держался своей версии: ни хрена не нашли, несмотря на огромные усилия его самых лучших людей. Народ обращается в полицию, граждане готовы давать показания, но на данный момент лучшие люди не располагают никакими уликами.

«Мы хотим подчеркнуть, что любой гражданин, который обладает какой-либо, даже самой малозначительной информацией, должен срочно обратиться в ближайший полицейский участок или позвонить по телефону..»

Затем последовал ряд напрасных вопросов и ответов.

Я держал рот на замке. Ни единого слова, мать твою.

Олдман, адресуя каждый ответ мне лично, смотрел застывшим взглядом, не моргая.

«Спасибо, господа. На данный момент это все…»

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман поднялся со стула и нарочито хитро подмигнул в мою сторону.

Голос Джилмана в самом конце записи: «Да что это с вами, мать вашу?»

Утопив педаль газа в пол и оставив Лидс позади, я выключил диктофон, включил печку и радио и стал слушать: опасения продолжали возрастать на местных станциях, да и национальные уделяли этой истории все больше внимания. Она не давала себя замять и забыть. Все взяли наживку, каждая сволочь.

Если тело не будет найдено, я дам им еще день. Потом на второй полосе пойдет статья. В следующую пятницу я дам результаты следственного эксперимента и тем самым отмечу неделю с момента исчезновения. Затем на первой полосе снова появится краткая заметка.

После этого, в субботу днем, будет сплошной спорт.

Держа одну руку на руле, я вырубил радио и просмотрел аккуратно отпечатанные листы формата А4, которые приготовила для меня Кэтрин. Я поставил диктофон на запись и начал наговаривать:

– Сьюзан Луиз Ридьярд. Пропала 20 марта 1972 года, возраст 10 лет. Последний раз ее видели у начальной школы Святой Троицы в Рочдейле в 15 часов 55 минут. Продолжительные поиски полиции и объявления в национальных средствах массовой информации не дали ничего, абсолютно никаких результатов, ноль. Джордж Олдман вел следствие лично, несмотря на то что оно подпадало под юрисдикцию Ланкашира. Напросился сам.

–  Кастлфорд и?..

– Рочдейл.

Лживый подлец.

– Официально дело до сих пор не закрыто. Родители – приличные люди, у них еще двое детей. Они продолжают регулярно распространять плакаты по всей стране. Расходы на это покрываются за счет заложенного дома.

Я выключил диктофон и со злорадной улыбкой мысленно послал Барри Гэннона на хер, думая, что Ридьярды ни о чем не забыли и я не дам им ничего нового, кроме свежей рекламы.

Я припарковался на окраине Рочдейла у ярко-красной свежевыкрашенной телефонной будки.

Пятнадцать минут спустя я въехал задом во двор типового многоквартирного дома мистера и миссис Ридьярд, расположенного в тихой части Рочдейла.

Моросило.

Мистер Ридьярд стоял в дверях.

Я вышел из машины и сказал:

– Доброе утро.

– Хорошая погодка для уток, – ответил мистер Ридьярд. Мы обменялись рукопожатиями, и он проводил меня через крохотную прихожую в темную гостиную.

Миссис Ридьярд сидела в тапочках на диване, обнимая сидящих справа и слева от нее подростков, мальчика и девочку. Взглянув на меня, она прошептала, чуть прижав их к себе, прежде чем отпустить:

– Идите-ка приберитесь у себя в комнатах.

Дети вышли, глядя в пол, застеленный ковролином.

– Пожалуйста, садитесь, – сказал мистер Ридьярд. – Кто-нибудь хочет чаю?

– Спасибо, – сказал я.

– Родная? – Он повернулся к жене, затем вышел из комнаты.

Миссис Ридьярд была далеко.

Я сел напротив дивана и сказал:

– Замечательный у вас дом.

Миссис Ридьярд моргала в полумраке, теребя щеки.

– Похоже, и район хороший, – добавил я, чувствуя, что слова повисают в воздухе.

Миссис Ридьярд сидела на краю дивана, не отрывая глаз от школьной фотографии, стоящей на телевизоре в противоположном конце комнаты; из-за двух рождественских открыток выглядывала маленькая девочка.

– У нас был такой хороший вид из окна, пока эти новые дома не понастроили.

Я посмотрел в окно через дорогу, на новые дома, испортившие вид и выглядевшие уже далеко не новыми.

Мистер Ридьярд принес поднос с чаем. Я достал блокнот. Он сел на диван рядом с женой и сказал:

– Ну что, поухаживать за вами?

Миссис Ридьярд перевела взгляд с фотографии на мой блокнот.

Я чуть наклонился вперед:

– Как я уже сказал по телефону, мой редактор и я считаем, что сейчас было бы хорошо… было бы интересно опубликовать материал в продолжение…

– Продолжение? – сказала миссис Ридьярд, сверля глазами мой блокнот.

Мистер Ридьярд подал мне чашку чая.

– Это как-то связано с девочкой из Морли?

– Нет. То есть не совсем, не напрямую. – Карандаш не слушался и казался горячим, блокнот – слишком большим и неуклюжим.

– Это касается Сьюзан? – Миссис Ридьярд уронила слезу на подол юбки. Я собрался с духом.

– Я понимаю, это очень тяжело, но мы знаем, как много времени вы потратили…

Мистер Ридьярд поставил чашку на стол.

– Много времени?

– Вы оба так много сделали для того, чтобы люди не забывали о Сьюзан, чтобы следствие продолжалось благополучно.

Благополучно.Черт.

Мистер и миссис Ридьярд молчали.

– И я знаю, как вы себя чувствовали…

– Чувствовали? – переспросила миссис Ридьярд.

– Чувствуете…

– Простите, но вы понятия не имеете, как мы себя чувствуем. – Миссис Ридьярд качала головой, ее губы еще шевелились после того, как слова слетели с них, слезы катились градом.

Мистер Ридьярд посмотрел на меня смущенным, извиняющимся взглядом.

– У нас до этого случая дело шло на поправку, правда ведь?

Ему никто не ответил. Я посмотрел в окно через дорогу на новые дома; в них еще горел свет, несмотря на то что время шло к обеду.

– Она сейчас уже пришла бы из школы, – тихо произнесла миссис Ридьярд, втирая слезы в юбку.

Я встал.

– Простите, – сказал мистер Ридьярд, провожая меня до двери. – У нас все шло на поправку. Правда. Просто этот случай в Морли нас совсем выбил из колеи.

В дверях я обернулся:

– Я прошу прощения, но, судя по прессе и по моим собственным наблюдениям, полиция, похоже, так ни до чего толком не смогла докопаться. Как вы считаете, может быть, они должны были предпринять что-то еще, но не предприняли?

– Что-то еще? – сказал мистер Ридьярд, почти улыбаясь.

– Ну, может быть, проверить еще какую-нибудь версию, которая…

– Они просидели в нашем доме две недели, Джордж Олдман и вся его компания. Они пользовались телефоном…

– И ничего…

– Какой-то белый микроавтобус – это все, о чем они говорили, черт их побери.

– Белый микроавтобус?

– Да, мол, если они найдут его, то смогут найти и Сьюзан.

– А счет они так и не оплатили. – Миссис Ридьярд с покрасневшим лицом стояла в дальнем конце коридора. – У нас чуть телефон не отключили.

Мне было видно, что с площадки второго этажа выглядывают их дети, свесив головы через перила.

– Спасибо, – сказал я, пожимая руку мистера Ридьярда.

– Спасибо, мистер Данфорд.

Я сел в «виву», думая: господи, мать твою, Иисусе.

– Счастливого Рождества, – крикнула миссис Ридьярд.

Я наклонился к блокноту и нацарапал всего два слова: белый микроавтобус. Япомахал мистеру Ридьярду, одиноко стоявшему на пороге, с трудом сдерживая проклятия.

В голове было только одно: позвонить Кэтрин.

– Это был просто кошмар. – Я снова стоял в ярко-красной телефонной будке, бросая очередную монету, прыгая с ноги на ногу, отмораживая яйца. – Ну так вот, потом он сказал, что типа был какой-то белый микроавтобус, но я что-то не помню, чтобы в газетах об этом упоминалось, а ты?

Кэтрин листала свои записи на другом конце провода, соглашаясь.

– Этого не было ни в одном объявлении.

– Нет, я тоже такого не помню, – сказала Кэтрин. В трубку мне был слышен шум редакции. Мне казалось, что я слишком далеко. Я хотел туда, к ним.

– Звонил кто-нибудь? – спросил я, жонглируя трубкой, блокнотом, ручкой и сигаретой.

– Двое. Барри и…

– Барри? Что хотел? Он сейчас там?

– Нет, нет. И сержант Крейвен.

– Какой сержант?

– Крейвен.

– Черт, понятия не имею. Крейвен? Сообщение оставил?

– Нет, но сказал, что по срочному делу. – Кэтрин казалась рассерженной.

– Если бы по срочному, то я бы знал, кто он такой, мать его. Будет звонить, попроси, чтобы оставил сообщение, ладно? – Я уронил сигарету в лужу на полу телефонной будки.

– Ты сейчас куда?

– В паб, куда же еще. Немного местного колорита. Потом сразу обратно. Пока.

Я повесил трубку, чувствуя себя так, как будто меня послали далеко и надолго.

Она смотрела на меня через весь «Охотничий бар».

Я замер, потом взял пивную кружку и пошел к ней, притягиваемый ее глазами, глядящими от туалетов, со стены над сигаретным автоматом, из-за дальнего конца барной стойки.

Сьюзан Луиз Ридьярд улыбалась во весь рот со школьной фотографии, но глаза ее щурились из-за слишком длинной челки, отчего она казалась смущенной и печальной, как будто знала, что случится.

Вверху красными чернилами, крупным шрифтом: РАЗЫСКИВАЕТСЯ.

Внизу: биография и описание ее последнего дня – очень кратко.

Наконец, просьба обращаться с любой информацией и три телефонных номера.

– Еще одну?

Меня качнуло. Я увидел, что кружка моя пуста.

– Да. Только одну.

– Вы репортер, да? – спросил бармен, наливая мне пинту.

– А что, заметно?

– Да у нас тут вашего брата полным-полно перебывало.

Я дал ему тридцать шесть пенсов без сдачи.

– Спасибо.

– Где работаете?

– В «Пост».

– Что-нибудь новое появилось?

– Да нет, просто пытаемся поддерживать внимание общественности к этому случаю. Нельзя, чтобы люди забывали.

– Это похвально.

– Я только что ходил к мистеру и миссис Ридьярд, – сказал я по-дружески.

– Ясно. Дерек заходит время от времени. Говорят, ей вряд ли уже повезет.

– Да уж, – кивнул я. – У полиции вроде маловато было данных для следствия.

– Многие из них приходили сюда ужинать, пока тут все это крутилось. – Бармен, который, похоже, был хозяином заведения, повернулся к посетителю.

Я пошел с единственной имевшейся у меня карты:

– Правда, был разговор про какой-то микроавтобус. Белый микроавтобус.

Бармен медленно задвинул поддон пивного крана и нахмурился.

– Белый микроавтобус?

– Да. Полицейские сказали Ридьярдам, что ищут белый микроавтобус.

– Я ничего такого не помню, – сказал он, наливая очередную пинту. Была суббота, обеденное время, и народу в пабе прибавлялось. Он пробил чек и сказал:

– Я так понял, все грешили на цыган.

– На цыган, – пробормотал я, думая: ну вот, так я и знал.

– Ага. Они тут ошивались в наших местах за неделю до случая, праздновали чего-то. Может, у кого-то из них и был белый микроавтобус.

– Может быть.

– Еще одну?

Я повернулся к плакату и к глазам, которые знали.

– Да нет, хватит.

– А вы-то сами что думаете?

Я не обернулся. У меня в груди и в животе все болело, и от пива стало еще хуже. Надо было что-то съесть.

– Я думаю, что тело они никогда не найдут, – прошептал я. Мне хотелось вернуться к Ридьярдам и извиниться. Я думал о Кэтрин.

– А? – переспросил бармен.

– У вас есть телефон?

– Вот, – улыбнулся жирный бармен, показывая на аппарат, стоящий на стойке рядом с моим локтем. Мне было насрать. Я снова отвернулся.

Она сняла трубку после второго гудка.

– Слушай, вчера вечером я…

– Эдди, слава богу! В три часа в полицейском отделении Уэйкфилда будет пресс-конференция.

– Е-мое, ты шутишь? Почему?

– Они ее нашли.

– Черт.

– Хадден искал…

– Твою мать!

Эдвард Данфорд, криминальный спецкорреспондент по Северной Англии, – пулей из «Охотничьего».

Полицейское отделение Уэйкфилда, Вуд-стрит.

14:59

Одна минута до старта.

Я – вверх по лестнице и через порог, начальник уголовного розыска Олдман – через другой.

В конференц-зале тишина, как на просмотре фильма ужасов.

Олдман в сопровождении двоих в штатском сел за стол перед микрофоном.

В первом ряду: Джилман, Том, новичок и ДЖЕК, МАТЬ ЕГО, УАЙТХЕД. Эдди Данфорд, спецкорреспондент по криминальной хронике Северной Англии, – в самом конце зала, за софитами и камерами, за спинами техников, шепчущихся о своих чертовых кабелях.

Джек, мать его, Уайтхед занимается моей, мать ее, историей.

Вспышки фотоаппаратов.

Начальник уголовного розыска Олдман выглядит потерянным; в этом здании, в этом времени он – чужой.

Но это были его времена и его люди.

Он сглотнул и начал:

– Господа, сегодня приблизительно в девять тридцать утра на местной, уэйкфилдской свалке Дьявольский Ров рабочие обнаружили труп девочки.

Он сделал глоток воды.

– Личность потерпевшей опознана. Это Клер Кемплей, которая пропала по дороге домой из школы в Морли вечером в прошлый четверг.

Записывай, мать твою, записывай.

– В настоящий момент причина смерти не установлена. Однако по этому уголовному делу начато полномасштабное следствие. Оно будет вестись отсюда, с Вуд-стрит. Следственную группу возглавляю я.

Еще глоток воды.

– Была проведена предварительная судмедэкспертиза, и сегодня вечером доктор Алан Куттс, патологоанатом Министерства внутренних дел, проведет вскрытие в Пиндерфилдской больнице.

Народ заглядывает друг к другу в блокноты, проверяет написание имен.

– Это все, что я могу сообщить вам на данной стадии расследования. Однако от имени семьи Кемплей и городской полиции Западного Йоркшира я хотел бы еще раз обратиться с просьбой ко всем гражданам, которые могут располагать какой-либо информацией по этому делу. Пожалуйста, свяжитесь с ближайшим полицейским участком. В первую очередь мы хотели бы поговорить с теми, кто находился в районе Дьявольского Рва между полуночью пятницы и шестью часами утра сегодня и кто заметил что-либо необычное, в частности припаркованные автомобили. Мы также установили горячую линию, чтобы граждане могли звонить прямо в отдел убийств полицейского управления Уэйкфилда по прямому телефону 3838. Все звонки будут приниматься в строго конфиденциальном порядке. Благодарю вас, господа.

Олдман встал и поднял руки, как бы защищаясь от лавины вопросов и фотовспышек. Медленно качая головой, принося неискренние извинения и бесполезные оправдания, он стоял, загнанный в тупик, как чертов Кинг-Конг на крыше небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг.

С колотящимся сердцем и ноющим желудком я наблюдал за ним, наблюдал, как он рыщет глазами по залу, и читал в его глазах:

НАДО ПОГОВОРИТЬ.

Удар по плечу, сигаретный дым в лицо:

– Рад, что к нам смогла присоединиться Акула Пера. Начальник хочет тебя видеть, причем срочно.

Лицом к лицу с зализанной крысой моих ночных кошмаров, с Джеком, мать его, Уайтхедом, с улыбкой на его роже и запахом виски изо рта. Свора проталкивается мимо нас к выходу, торопится к телефонам и машинам, кляня недостаток времени.

Джек, мать его, Уайтхед нарочито подмигивает мне, пародируя удар в челюсть.

– Ранняя пташка, и все такое.

Черт.

Черт. Черт. Черт.

Шоссе М1 обратно в Лидс.

Черт. Черт. Черт.

Вокруг меня жирные серые куски субботнего послеобеденного неба превращаются в ночь.

Черт. Черт. Черт.

Я настороже: не пропустить «ровер» Джека, мать его, Уайтхеда.

Черт. Черт. Черт.

Настраиваю приемник на «Радио Лидс»:

Тело пропавшей школьницы из Морли, Клер Кемплей, было обнаружено рабочими на свалке Дьявольский Ров в Уэйкфилде сегодня, ранним утром. На пресс-конференции в полицейском отделении Уэйкфилда на Вуд-стрит начальник уголовного розыска Джордж Олдман объявил о начале охоты на убийцу, обратившись с просьбой к потенциальным свидетелям: «От имени имени семьи Кемплей и городской полиции Западного Йоркшира я хотел бы еще раз обратиться с просьбой ко всем гражданам…»

Черт.

– Кто-то до тебя добрался. Ой, добрался, мать твою!

– Ты сильно заблуждаешься, и я был бы тебе признателен, если бы ты выбирал выражения.

– Извини, но ты же знаешь, как близко я…

Тут я опять не смог расслышать слов и перестал пытаться. Дверь в кабинет Хаддена была толще, чем казалась, к тому же мне мешал стрекот печатной машинки Жирной Стеф, секретарши.

Я посмотрел на отцовские часы.

Доусонгейт:средства местной администрации, использованные на строительство частных домов, некачественные стройматериалы для муниципального жилья, сплошное взяточничество.

Любимое дитя Барри Гэннона, его пламенная страсть.

Жирная Стеф снова оторвалась от своей работы и сочувственно улыбнулась, думая: ты следующий.

Я ответил улыбкой на улыбку, пытаясь угадать, действительно ли ей нравилось, как Джек трахал ее в задницу.

Барри Гэннон снова повысил голос из недр хадденовского кабинета.

– Я просто хочу съездить к этому дому. Она бы не перезвонила, мать ее, если бы не хотела поговорить.

– Она не в себе, ты же знаешь. Это неэтично. Это неправильно.

– Этично!

Черт. Это будет длиться всю ночь.

Я встал, закурил новую сигарету и снова начал ходить по комнате, бормоча:

– Черт. Черт. Черт.

Жирная Стеф снова оторвалась от машинки, она злилась, но далеко не так сильно, как я. Наши глаза встретились. Она снова принялась за работу.

Я снова посмотрел на отцовские часы.

Гэннон с пеной у рта спорил с Хадденом о чертовом Доусонгейте, об этом говне, которое никому, кроме самого Барри, на фиг не интересно, в то время как внизу Джек, мать его, Уайтхед писал статью о самой важной истории года.