Текст книги "Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет"

Автор книги: Дэвид М. Гриффитс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Таким образом, авторы проектов не пытались сконструировать модерный, динамичный социальный класс, включающий всех, кто проявлял желание и способности добиться благосостояния в городской среде; также, несмотря на совпадение в терминологии, они не ставили себе целью и воспроизвести в России французскую сословную структуру, неспособную провести юридическое различие между горожанином и крестьянином. Скорее, они пытались вызвать к жизни некую вариацию на тему французского общественного устройства – слегка обновленную, русифицированную версию традиционной западноевропейской категории населения, отсутствие которой столь явно бросалось в глаза Монтескьё и его более поздним приверженцам. Они воспринимали как данность сохранение дворянства и крестьянства как целостных корпораций в рамках иерархической структуры, краеугольным камнем которой является самодержавие. Весьма характерно для российской социально-экономической мысли того времени то, что реформаторы стремились всего-навсего усовершенствовать существующую общественную структуру, установив новый класс, отвечающий специфическим потребностям этой страны, не посягая на уже имеющиеся сословия. Они твердо верили, что в результате Россия достигнет того же уровня социально-экономического развития, что и Запад. Ирония судьбы заключалась в том, что как раз тогда, когда в России разрабатывались эти проекты, на Западе идеи Монтескьё выходили из моды. Из-за этого отставания по времени статическая, юридически оформленная средняя прослойка, необходимая для того, чтобы Россия могла претендовать на полноправное членство в сообществе европейских наций, скоро потеряет для этого сообщества всякое значение.

* * *

Естественная ограниченность источников, использованных в этой статье, не позволяет сделать определенные выводы о подлинном состоянии экономики в послепетровской России; более того, это никогда не входило в планы автора. Что, однако, следует из этой работы, – очевидное существование вполне определенной модели восприятия, которую разделяли и Екатерина II, и некоторые из ее доверенных советчиков, и проницательные иностранные наблюдатели: почти все они были единодушны в своем убеждении, что Россия значительно отставала от самых развитых западноевропейских стран и что причиной тому – отсутствие здесь развитой городской экономики, – это убеждение они разделяли с Монтескьё. Однако они отвергали вывод Монтескьё о том, что это отставание необратимо, и обращались к государству в надежде, что с помощью мудрого законодательства этот разрыв можно будет преодолеть. Большую часть законотворческой деятельности Екатерины II, особенно первых лет царствования, следует поэтому рассматривать именно в этом контексте. Эта активность не была проявлением непрочного положения императрицы, стремящейся сбалансировать интересы господствующего дворянства и набирающей силу буржуазии[171]171
  Теория равновесия сил восходит к постулату Фридриха Энгельса о том, что абсолютизм возник в результате баланса сил двух классов: приходящего в упадок дворянства и набирающей силу буржуазии. Ленин использовал его в своей книге «Государство и революция». К концу 1930-х гг. советские историки решили, что это утверждение верно не только для Западной Европы, но и для России XVIII столетия. Изящнее всего (хотя так же неубедительно) теория равновесия была применена Николаем Михайловичем Дружининым в работе: Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России // Абсолютизм в России (XVII–XVIII вв.): Сборник статей к 70-летию со дня рождения и 45-летию научной и педагогической деятельности Б.Б. Кафенгауза / Ред. Н.М. Дружинин и др. М., 1964. С. 428–459. Другие примеры си.: Давидович А.М., Покровский С.А. О классовой сущности и этапах развития русского абсолютизма // История СССР. 1969. № 1. С. 58–78; Троицкий С.М. О некоторых спорных вопросах истории абсолютизма в России //Там же. № 3. С. 130–149; а также его же замечания в дискуссии, опубликованной в: Переход от феодализма к капитализму в России: Материалы [2-й] Всесоюзной дискуссии [2–4 июня 1965 г. в Москве] / Ред. В.И. Шунков и др. М., 1969. С. 154; Черепнин Л.В. К вопросу о складывании абсолютной монархии в России (XVI–XVIII вв.) // Документы советско-итальянской конференции историков (8–10 апреля 1968 г.): Абсолютизм в Западной Европе и России. Русскоитальянские связи во второй половине XIX века / Отв. ред. С.Д. Сказкин. М.: Наука, 1970. Особенно см. с. 13–16; Преображенский А.А. О некоторых спорных вопросах начального этапа генезиса абсолютизма в России // История СССР. 1971. № 2. С. 108–117. Этот постулат продолжает существовать, несмотря на то что его использование было подвергнуто яростной критике Ароном Яковлевичем Аврехом: см. Аврех А.Я. Утраченное равновесие. // Там же. 1971. № 4. С. 60–75.


[Закрыть]. Если о набирающей силу буржуазии не было и речи[172]172
  Спустя почти три четверти века после того, как Монтескьё поставил России такой неутешительный диагноз, в столь же сильных выражениях его подтвердил российский государственный деятель неоспоримого ума. Правда, он использовал скорее политическую, а не социальную фразеологию. Составляя план конституционного преобразования Российского государства в 1809 г., Михаил Михайлович Сперанский заметил: «Таким образом, вместо пышного деления русского народа на различные сословия, – дворян, купцов, мещан, – я нахожу только два класса: рабов самодержца и рабов землевладельца. Первые свободны только сравнительно с последними; в действительности же в России нет свободных людей, исключая нищих и философов» (Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 345–346).


[Закрыть], то для будущего третьего сословия еще оставалась надежда.

Пролетарии по указу: история приписных крестьян в России (1630–1861 годы)^{450}
(в соавторстве с X. Хадсоном-мл. и Б. Дехартом)

В недрах Уральских гор, приблизительно в 1600 км к востоку от Москвы, были скрыты огромные залежи железной руды. Их широкомасштабная разработка могла бы обеспечить русское государство столь необходимым для раннеиндустриальной экономики сырьем. В свою очередь, железоделательная промышленность способствовала бы росту военного могущества России, что было так важно в начале XVIII века – время, когда война была основным занятием честолюбивых правителей. Поэтому при Петре I, чье почти 30-летнее царствование (1689–1725) лишь на один год было избавлено от битв, у России возник интерес к богатствам уральских недр.

Для создания на Урале промышленности требовался импульс, который могло дать только государство. Как бы то ни было, правительство Московии, никогда не стеснявшееся использовать силу, было готово ее применить и здесь. Класс предпринимателей, например, можно было создать моментально, принудительно отправив на Урал опытных государственных чиновников и преуспевающих купцов. При этом средства найти было нетрудно: вечно задавленный русский крестьянин, из которого государство выжимало все соки, чтобы обеспечить себя всем необходимым, мог быть использован и здесь – и, возможно, еще более активно. Поэтому государство само могло построить металлургические заводы или предоставить для этого займы и субсидии частным предпринимателям. И казна и частники могли импортировать передовую технологию и ее носителей из Центральной Европы. В итоге государство и, в частности, армия смогли бы обеспечить рынок сбыта готовой продукции, и лишь дефицит рабочей силы, казалось, стал для Петра I единственным препятствием, мешавшим создать процветающую металлургию.

Урал находился далеко от основных мест проживания людей, крайне необходимых для такой человекоемкой отрасли экономики, как металлургия. Местные народы Урала, башкиры и калмыки, вели кочевой образ жизни и не могли стоять у раскаленных и грязных печных топок. Очевидно, что все попытки затащить их на завод с помощью заработной платы или угрозы физической расправы провалились. Так как в России, в отличие от Англии, не было движения огораживателей земли, рабочие руки привлечь сюда было невозможно, поскольку русские люди были привязаны к местам своего жительства крепостным правом и правительственными указами^{451}.

Петр I пришел к выводу, что основную массу металлургов, как мастеровых, так и работных людей, придется направлять на Урал принудительно. Но что дало использование принудительного труда? Удалось ли с помощью него достичь тех результатов, на которые рассчитывало государство? Если они все же имелись, то какова была их социальная и экономическая цена? Эти вопросы постоянно задавались в дореформенной России. И лишь один вопрос русское правительство не задало себе сразу же (его часто забывают поставить и западные историки): несут ли сами заводы ответственность за то, что, по существу, придало неповторимость истории рабочего класса в России?

На раннем этапе проблему квалифицированного труда почти всегда решали одним способом. Андрей Виниус и другие предприниматели-иностранцы, типа Петра Марселиса и Андрея Бутенанта, нанятые русским правительством после 1630 года для превращения кустарных заводов в современную металлургическую промышленность, использовали мастеровых из Европы^{452}. Русское правительство почти никогда не возражало против этого, но требовало, чтобы иноземцы обучали русских навыкам металлургии. Тем самым решалась проблема рабочей силы и закладывались основы будущей металлургии России.

Конечно, мастеровые составляли крайне малочисленную часть людей, занятых в XVII веке в металлургии. Железоделательным и медеплавильным заводам требовалось много рабочих рук для рубки леса, углежжения, добычи руды, ее перевозки на предприятие и, наконец, вывоза готовой продукции[173]173
  В их обязанности также входило строительство и ремонт плотин и заводов, защита предприятий от восставших туземцев и охрана караванов на торговых путях. Об обязанностях приписных крестьян см.: Семевский В.И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1903. T. II. С. 306.


[Закрыть]. Правительство почти не помогало горнозаводчикам выписывать мастеровых из-за границы, однако активно содействовало привлечению отечественных чернорабочих. Казна разрешила привлекать свободных (государственных) крестьян для сезонных работ на новых горных заводах. Эти полурабочие, переданные казенным или частным предприятиям, получили название «приписных крестьян» и стали частью завода. Все взрослые мужчины были обязаны отрабатывать на предприятии 2–4 недели (хотя на практике этот срок был гораздо больше), взамен чего заводчики оплачивали их обязанности (тягло) государству; только за работу, выполненную сверх этих обязанностей, им платили деньгами. Размер этой зарплаты («плакатная работа») был меньше, чем у вольнонаемных. Переход приписных от своего дома до завода, иногда на расстояние до 600 км, не оплачивался. Наконец, приписные крестьяне, чтобы содержать себя, свои семьи и других работников, продолжали в свободное от заводских дел время заниматься землепашеством.

Необходимая в силу неразвитости рынка рабочей силы приписка быстро решила часть проблем, связанных с набором рабочей силы. У каждого заводчика XVII века были приписные крестьяне. Эта традиция пригодилась после начала в 1700 году войны со Швецией, когда царь был вынужден перенести металлургическую промышленность из легкодоступного Северо-запада страны в более безопасные Уральские горы. На всех 28 металлургических заводах Урала приписка стала основной формой набора чернорабочих. Она началась в декабре 1702 года – январе 1703 года с отправки на заводы государственных крестьян Аятской и Краснопольской слобод, а также деревень Покровского монастыря. Около 2500 крестьян навсегда приписали к Невьянскому железоделательному заводу, крупнейшему из 12 металлургических предприятий ведущего русского заводчика Никиты Демидовича Демидова и его сына Акинфия^{453}. Прецедент был создан. Уже к 1719 году, согласно данным первой ревизии, 31 000 душ мужского пола была приписана к металлургическим заводам, из них почти 30 000 числились на Урале^{454}.

Введение Петром института приписки обеспечило уральские металлургические заводы постоянным источником вспомогательной рабочей силы, но, как и воинская повинность, эта мера не сумела удовлетворить постоянно растущие запросы предприятий. Проблему пытались решать разными путями. Так, например, отлавливали и отправляли на заводы нищих, уличных мальчишек, проституток и т.п., где они должны были приносить пользу для государства^{455}. Но этого было явно недостаточно. Тогда государство дало право покупать крепостных не только дворянам. Ранее Петр I разрешил Никите Демидову, в то время еще незнатному человеку, купить крестьян для своего Невьянского завода^{456}. Указом от 18 января 1721 года всем заводчикам неблагородного происхождения было разрешено покупать целые деревни для своих предприятий, что привело к возникновению категории «купленных крестьян» (с 1797 года – «посессионные крестьяне»). Будучи постоянно приписанными к тому или иному предприятию, посессионные крестьяне, или, точнее, «заводские крепостные», не могли быть освобождены или проданы отдельно от предприятия или переданы другому заводу^{457}.[174]174
  Фактически после решения Берг– и Мануфактур-коллегии переводы рабочих с одного завода на другой были разрешены.


[Закрыть] Они не подлежали рекрутскому набору: работая на заводах, поставлявших государству вооружение, эти люди как бы уже служили в армии. Таким образом, крестьяне поставляли чернорабочих, о чем мечтали заводовладельцы, а в дальнейшем и работных людей.

Дефицит последних тоже был проблемой. Иностранцы, особенно немцы, больше не могли удовлетворять потребности быстро развивающейся российской металлургии. Кроме того, их труд был очень дорог. Для выхода из сложившейся ситуации нужно было что-то делать. Передавая казенный Невьянский завод Никите Демидову, Петр 1 разрешил ему взять с собой на Урал 20 лучших вольнонаемных тульских кузнецов, а также дал Демидову польских и шведских военнопленных, в том числе несколько опытных мастеров^{458}. Кроме того, Демидовы рассчитывали на своих единоверцев-раскольников, которые могли помочь им получить тульских и олонецких (это центры старообрядчества) мастеровых^{459}.[175]175
  Старообрядчество, вызванное расколом русской церкви в XVII в., было, в частности, попыткой низов сохранить свою культуру от иностранного религиозного и светского проникновения. О роли староверов в русской металлургии см.: Hudson Н., Jr. The Rise of the Demidov Family and the Russian Iron Industry in the Eighteenth Century. Newtonville (Mass.), 1986. P. 72–78. В 1753 г. государством было учтено 36 842 старообрядца (лишь малая часть этой категории населения), 4165 из них работали на невьянских заводах Демидова, возможно потому, что там они почти не боялись переписи.


[Закрыть] Раскольникам было выгодно работать на окраине страны, куда не дотягиваются длинные руки государства. Металлургия была для казны важнее, и она сквозь пальцы смотрела на это обстоятельство.

Несмотря на все это, опытных работников на Урале по-прежнему было мало и их труд был дорог. Тогда государство вновь прибегло к внеэкономическому принуждению. Здесь оно нашло для себя невольного сообщника в лице помещиков, поскольку в первой четверти XVIII века беглые крепостные составляли большинство рабочей силы на крепостной мануфактуре. Усиление помещичьей эксплуатации привело к массовому бегству крепостных из земледельческого центра России на окраины, в первую очередь на Урал, где эти «пришлые люди» попадали на вновь построенные металлургические предприятия и нередко обучались заводскому ремеслу у местных мастеровых. Учитывая острую нехватку рабочей силы, государство позволило беглым (а с точки зрения тогдашних правовых норм – преступникам) остаться на заводах. Указ от 18 июля 1721 года, разрешивший заводовладельцам (как дворянам, так и не имеющим этого статуса) оставлять у себя беглых крепостных работников, получивших заводскую профессию, свидетельствовал о намерении правительства и дальше ограничивать права дворянства; прежним хозяевам крепостных за это выплачивалась компенсация^{460}.

При Петре государство решало проблему рабочей силы в металлургии фактически тремя способами: припиской государственных крестьян к казенным и частным горным заводам; разрешением недворянам покупать для своих предприятий крепостные деревни; предоставлением заводчикам права оставлять у себя получивших заводскую профессию беглых крепостных. Использование в совокупности всех этих мер дало положительный эффект. В 1725 году, когда ушли из жизни оба основателя уральской металлургической промышленности, Петр I и Никита Демидов, заводы последнего выплавили 6646 т чугуна, а казенные предприятия – всего лишь 3915 т^{461}. Впервые в своей новой истории Россия смогла обеспечить себя железом, что позволило ей таким образом создать свою оружейную промышленность и постепенно стать крупнейшим экспортером этого металла.

Приписные крестьяне, однако, имели свой взгляд на заводской труд. Уже в 1720-е годы они начали сопротивляться принудительному труду, требуя уравнять свою зарплату с вольнонаемными работниками. Желая остаться землепашцами, они стремились нанять для заводских работ кого-то со стороны. Но при их зарплате это было сделать непросто: приписным платили по 24 коп. за заготовку 1 сажени (7 куб. футов) леса, а за подмену им приходилось выкладывать из своего кармана за тот же объем работ 50 коп. За жжение одного и того же объема угля приписным платили только 2/3 от зарплаты вольнонаемного работника^{462}. И только когда зарплата приписных сравнялась с зарплатой вольнонаемных, они смогли позволить себе нанимать подмену и спокойно заниматься своим домашним хозяйством[176]176
  Тарифы для приписных работников по указу от 20 января 1724 г. были следующими: летом – 10 коп. в день для крестьян с лошадьми и 5 коп. для безлошадных; зимой – 6 коп. в день для крестьян с лошадьми и 4 коп. для безлошадных (Полное собрание законов Российской империи. T. VII. № 4425).


[Закрыть].

Протесты приписных крестьян вынудили одного из «птенцов гнезда Петрова», В.Н. Татищева, попытаться отменить принудительный заводской труд. Татищев стал начальником Горных дел канцелярии в конце 1720 года, как раз к концу Северной войны. Он считал, что принудительный труд малоэффективен, и как полномочный представитель царя, попытался провести в этой сфере реформы. Татищев полагал, что для строительства горных заводов и вспомогательных занятий следует привлекать вольнонаемных переселенцев, в основном беглых крепостных, поскольку такой работник «нигде себе хлеба не может получить и рад за невеликое пропитание работать, отчего заводы вскоре с малым убытком придтить в состояние могут»^{463}. Допуская, что набор обученных мастерству людей из-за их дефицита мог быть осуществлен и путем внеэкономического принуждения, Татищев, очевидно, был против использования принудительного труда приписных и купленных крестьян на вспомогательных работах.

Мнение Татищева о легкости перехода от принудительного к вольнонаемному труду оказалось ошибочным. Он был глубоко потрясен, когда понял, что найти столько жаждущих работы крестьян ему не удастся^{464}. Беглые, осевшие на Урале, предпочитали селиться вокруг заводских стен, заниматься земледелием и не горели желанием войти в заводские ворота. На какое-то время избавившись от контроля чиновников и, следовательно, не платя никаких налогов, работая только на себя, они неплохо жили и так. Не имея специальных инструкций на этот счет, Татищев решил, что только экономическое принуждение, т.е. обязанность крестьян платить оброк, вынудит их работать за плату. Эти планы испугали уральских заводчиков, полагавших, что они решат все свои проблемы лишь путем принуждения тех же самых крестьян к временному труду; проекты Татищева поставили под угрозу могущество Демидовых, считавших себя хозяевами Урала. Подключив свои связи в Санкт-Петербурге, последние добились в 1722 году отзыва царского посланника. Теперь Демидовы вновь могли поступать по своему усмотрению.

В 1734 году Татищев опять оказался на Урале. На сей раз он получил от императрицы Анны Иоанновны (1730–1740) строгие «инструкции», которые в вопросе о найме рабочей силы противоречили его представлениям начала 1720-х годов. На всем протяжении российской истории войны или их угроза делали невозможным ослабление насилия; послепетровский период в этом отношении не был исключением. С учетом того, что не за горами были борьба за польское наследство и с Оттоманской Портой, казна едва ли хотела проводить эксперименты в сфере труда. Уравнивание заработной платы приписных крестьян с вольнонаемными работниками ликвидировало бы рынок свободной рабочей силы. В инструкциях Татищеву подчеркивалось, что вольнонаемные должны привлекаться только к квалифицированным работам, а чернорабочие – набираться только из приписных^{465}. Чтобы запретить наем беглых крестьян, среди которых Татищев ранее надеялся получить работных людей и чернорабочих, Кабинет определил, что нанимать на заводы можно только крестьян с «помещиковыми и управительскими» паспортами, а беглых, обосновавшихся на заводах или поблизости от них, следует с завода удалить^{466}. Кабинет требовал, чтобы «в зарплате с мастерами правильно поступали, и лишнею передачею (т.е. переплатой. – Авт.) мастеров друг от друга, також и беглых крестьян не приманивали и не держали», и запретил платить вольнонаемным работникам больше, чем приписным крестьянам. Признавая все же необходимость использования в ряде случаев приписных, Татищев был категорически против ограничения найма беглых. Политика, основанная на принуждении, предупреждал он императрицу, не только не будет способствовать строительству новых горных заводов, но и приведет к упадку уже существующих^{467}.

Несмотря на данные ему инструкции, Татищев продолжал придерживаться своих прежних взглядов, борясь за создание материальных и социальных предпосылок более широкого применения на заводах вольнонаемной рабочей силы. С этой целью он созвал в 1734 году в Екатеринбурге совещание горнопромышленников, чтобы принять новый Горный устав, призванный регулировать отношения между заводовладельцами и работниками, определить единые размеры зарплаты и улучшить условия труда, заложив таким образом основу для расширения вольного найма^{468}. Татищев также пытался открывать школы для детей мастеровых и требовал от заводчиков оплачивать людям вынужденный простой заводов или время болезни^{469}.

Предложения Татищева по улучшению условий работы могли снизить доходы заводовладельцев, которые повсеместно практиковали принудительный труд. До этого постоянно ссорившиеся друг с другом, они сумели объединиться против Татищева. Демидовых поддержали промышленники Строгановы, и в конечном счете Татищев был переведен на Южный Урал усмирять бушевавшее там восстание^{470}.

Таким образом, государство предпочитало решать проблему рабочей силы в металлургии методами, применявшимися при Петре. Еще до отправки Татищева на Южный Урал оно расширило использование принудительного труда в металлургии. В 1734 году правительство сформулировало основные принципы приписки, таким образом превратив отдельные явления в постоянную практику. Всякому владельцу горного завода разрешалось иметь на 1 домну 100–150 дворов приписных государственных крестьян, а на каждый молот – по 30 дворов; для выплавки 18 т меди полагалось иметь 50 дворов (200 душ мужского пола)^{471}. Менее чем через 2 года, 7 января 1736 года, всем работным людям вместе с семьями было предписано постоянно проживать в местах своей работы^{472}.[177]177
  Чтобы удовлетворить жалобы помещиков на заводчиков, удерживавших их крестьян, государство приказало промышленникам выплатить компенсацию беглым мастеровым, а остальных возвратить их законным хозяевам.


[Закрыть] Одним росчерком пера большинство вольнонаемных работников лишились свободы^{473}. Стремясь обеспечить металлургическую промышленность работными людьми, правительство Анны Иоанновны создало новую социальную категорию «вечноотданных». Оно полагало, что, избавившись от соблазна более высокой заработной платы, которую получали вольнонаемные работники, приписные крестьяне станут теперь заводскими рабочими. В противном случае их самовольный уход отныне приравнивался к побегу крепостных, за что грозило суровое наказание^{474}.

Множество челобитных, поданных приписными, их длительное сопротивление, переросшее в восстание, охватившее большую часть Урала, свидетельствовали, что надежды правительства не оправдались. Таким образом, если создание мощной металлургической промышленности, основанной на принудительном труде, было вызвано войной или угрозой ее возникновения, то рабочие волнения в середине XVIII века вынудили государство пересмотреть свою трудовую политику. Чтобы погасить волнения, правительство начало исподволь собирать информацию об условиях работы на Урале. Изучив ее, оно сначала приняло меры по улучшению условий труда, затем частично, а позже и полностью освободило приписных крестьян. Все это прекратило приписку, улучшило условия труда и, наконец, позволило большинству крестьян заниматься своим домашним хозяйством. Но только всеобщее освобождение 19 февраля 1861 года позволило всем приписным уйти с заводов, предоставив предприятия рынку свободного труда.

Как уже отмечалось, правительство не прислушивалось к требованиям крестьян. В 1740-е годы постоянные жалобы и отдельные забастовки привели к осознанию заводчиками и правительством того факта, что ситуация на Урале далека от нормальной^{475}. В то время опасности ни для металлургической промышленности, ни для государства не было, но в 1750-е годы и в начале 1760-х годов отдельные волнения переросли в крупномасштабное восстание^{476}. К тому же Россия опять оказалась вовлечена в международный конфликт, на сей раз с сильнейшей Пруссией. Не усмирив Урал, нельзя было победить в Семилетней войне. Не сумев тогда подавить восстание силой, российские власти вынуждены были пересмотреть свою тогдашнюю трудовую политику.

Поскольку приписные крестьяне были движущей силой заводских восстаний, правительство Елизаветы Петровны (1741–1761) пришло к выводу, что дальнейшее использование приписки лишь усугубит ситуацию, и поэтому после 1760 года оно прекратило отдачу государственных крестьян на металлургические предприятия. Преемники Елизаветы Петр III (1762) и Екатерина II (1762–1796) продолжили этот курс. Хотя никаких законов насчет приписки издано не было, сенатский указ от 15 сентября 1763 года запретил приписку крестьян Исетской провинции на екатеринбургские рудники^{477}. Этот запрет создал общенациональный прецедент, который оставался в силе на протяжении всего 34-летнего царствования Екатерины. Ее намерению ограничить масштабы приписного труда на горных заводах предшествовало 29 марта 1762 года решение Петра III отменить указ от 18 января 1721 года, предоставлявший недворянам право покупки крепостных («купленные крестьяне») для своих заводов^{478}. Теперь купцы, построившие металлургические предприятия, должны были укомплектовывать их вольнонаемными работниками[178]178
  Через 4 месяца после издания указа Петра его преемница Екатерина II подтвердила его 8 августа 1762 г.: ПСЗ РИ I. T. XVI. № 11638. Исключение было сделано для отдельных иностранных предпринимателей. В 1798 г. Павел I восстановил право недворян покупать крепостные деревни для нужд заводов, но этим воспользовались, кажется, немногие.


[Закрыть]. Для заводовладельцев же благородного происхождения (но не тех, кто получил дворянство в знак признания своих заслуг) никаких ограничений по-прежнему не было.

Пересмотр правительством в 1760–1763 годах двух из трех базовых составляющих его трудовой политики не смог усмирить непокорных рабочих, так как ни прекращение приписки, ни запрет покупки крепостных для предприятий, что привело к изменению статуса людей, не делали их независимыми от уральских заводов. Вступив на престол в июне 1762 года, Екатерина II насчитала на Урале 49 000 восставших приписных крестьян (в России численность этой категории населения была 142 517)[179]179
  Эту цифру назвала сама Екатерина девятью годами позже: Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. 10. С. 380. Если эта цифра верна, то в таком случае примерно 35% приписных крестьян участвовали в восстании в период его наивысшего подъема.


[Закрыть]. Многие из них трудились на казенных предприятиях, которые были отданы или проданы высокопоставленным сановникам: Шуваловым, Воронцовым, Чернышевым, Ягужинским и др. Рабочих не обрадовал возврат заводов государству: они требовали освободить их от промышленного труда. Работая на заводе, они могли добыть оружие, которое подняли бы против правительства, тем самым поставив под угрозу функционирование предприятий, без которых страна не смогла бы вести войны. Екатерина отвергла требования восставших, опасаясь, что в противном случае это приведет к дефициту рабочей силы и остановке производства. Но она тем не менее направила на Урал князя А.А Вяземского, снабдив его секретными инструкциями.

Если ранее трудовую политику империи определяли военные соображения, то теперь на первое место вышло постоянно нарастающее сопротивление заводских работников. Поэтому требовалось не только усмирить работников, но и тщательно выяснить причины их восстания^{479}. Екатерина поручила Вяземскому сообщить, как идет на Урале замена приписных крестьян вольнонаемными работниками, и разобраться, «не лучше ли работы горные производить за плату вольную и наемными работниками»^{480}. Имея на руках инструкции и царский манифест, призывавший бунтовщиков вернуться к работе, Вяземский в конце декабря 1762 года прибыл в Казань. В течение 11 месяцев он с помощью ружей и пушек усмирил Урал, чего не удавалось сделать целых 3 года.

Приписные крестьяне воспользовались миссией Вяземского, чтобы вручить ему свои челобитные. Использование Вяземским пушек не отбило у крестьян тягу к свободе. Удовлетворение их требований способствовало бы сохранению у них землепашества^{481}. Крестьяне пытались растолковать царскому вельможе, что сезонный характер приписки разрушает сельскую экономику, поскольку в период полевых работ в деревнях остаются лишь женщины, дети, калеки и старики. Люди также жаловались на злоупотребления заводчиков и приказчиков, низкие зарплаты и большую продолжительность заводских работ, удаленность заводов, за переход к которым ничего не платили, круговую поруку на работе и принудительное закрепление на заводе вечноотданных. Так или иначе, все они воспринимали приписку как угрозу своему традиционному существованию.

Из жалоб, рассмотренных Вяземским, наибольшее значение имели те, что подали приписные крестьяне Камского горного завода, поскольку именно они легли в основу подготовленных князем для императрицы предложений. 9 апреля 1763 года Екатерина на основе предложений Вяземского издала указ, несколько улучшивший положение полурабочих^{482}.[180]180
  Хотя указ касался только прикамских крестьян, императрица предполагала распространить его действие на всю металлургическую промышленность.


[Закрыть] Признав тяжелое положение приписных крестьян, она ограничила их пребывание на заводе

3 месяцами. Заводовладельцам и приказчикам было запрещено заставлять людей трудиться сверх этих сроков и предписывалось платить приписным крестьянам столько, сколько им было нужно для внесения подушной подати. Рабочим разрешили выбирать лиц, которые будут следить за выполнением работ, выдавать заработную плату и сообщать о злоупотреблениях местным властям. В свою очередь, императрица потребовала, чтобы приписные выполняли положенную им работу в полном объеме. Так как эти решения ставили под угрозу слишком многое – выпуск вооружения и экспорт железа, то, приняв их, Екатерина II не стала рисковать еще больше и не пошла на освобождение приписных.

17 марта 1764 года, менее чем через год после обнародования упомянутого указа, Вяземский представил ей свое итоговое заключение. Полагая, что причиной волнений были тяжелые условия труда на частных горных заводах и увеличение в 1761 году подати, он тем не менее предложил лишь отдельные косметические меры^{483}.[181]181
  Увеличение налогов, которое предлагал князь, было сделано 12 октября 1761 г. Этот закон, однако, не включен в Полное собрание законов Российской империи.


[Закрыть] Самой радикальной из них было предложение перевести приписных крестьян партикулярных заводов на казенные предприятия. Кроме того, Вяземский предлагал уравнять их зарплату с вольнонаемными работниками и оплачивать сезонный переход крестьян на заводы, если он составлял свыше 200 км. Наконец, он внес предложения по регламентации труда и его организации, очерченные указом Екатерины. Как и Екатерина, Вяземский полагал, что улучшение положения приписных поможет им привыкнуть к новому образу жизни.

Вяземский был против освобождения приписных. Он советовал императрице восстановить действие указа 1721 года, разрешавшего купцам покупать крепостных для своих заводов, очевидно полагая, что заводчики теперь смогут обойтись и без приписки. Если бы давние просьбы приписных крестьян оплачивать их труд наравне с вольнонаемными работниками (так, чтобы они, в свою очередь, могли нанимать себе замену) были бы реализованы сразу и без злоупотреблений, это на время ослабило бы напряженность на Урале. Но Екатерина не решилась сделать это. Она не стала распространять на всю промышленность действие указа от 9 апреля и одобрила лишь часть рекомендаций Вяземского^{484}.[182]182
  Также примечательным является то обстоятельство, что 27 мая 1769 г. Екатерина издала указ, который повышал жалованье приписным крестьянам и вводил оплату их переходов из деревень на заводы: ПСЗ РИ I. T. XVIII. № 13303. Хотя повышение заработной платы и оплата переходов на большие расстояния должны были улучшить условия существования приписных крестьян, в действительности они сказались мало, поскольку за год до этого (в 1768 г.) возрос размер подати: Там же. № 13194.


[Закрыть] Неудивительно, что приписные крестьяне оказались разочарованы и стали готовиться к новому, еще более крупному бунту. Условия для пугачевщины были созданы.

Когда в сентябре 1773 года донской казак Емельян Пугачев поднял восстание, к нему присоединились приписные крестьяне. Манифест самозванца к приписным крестьянам Авзяно-Петровского горного завода свидетельствует, что он гораздо лучше, чем Екатерина или Вяземский, понял психологию приписных^{485}. Пугачев призвал их поддержать истинного императора и дать ему бомбы и мортиры, а взамен даровал заводских крестьян «крестом и бородою, рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованьем, и хлебом, и провиантом, и свинцом, и порохом, и всякою вольностию»^{486}. Приписные восприняли слова «всякою вольностию» как освобождение, в то время как фраза «рекою и землею», должно быть, покорила сердца тех, кто тосковал по своей деревне и статусу государственного крестьянина. На всем Южном Урале приписные крестьяне или присоединялись к повстанцам, или уходили к себе домой. В апогее Пугачевского восстания (февраль 1774 года) 64 из 129 уральских заводов с более чем 40 000 приписных крестьян перешли на сторону самозванца.^{487} Но в том же 1774 году армия Пугачева была разбита войсками, только что вернувшимися с Русско-турецкой войны.

Восстание Пугачева нанесло огромный ущерб металлургии Урала. Общая сумма убытков от разрушения и простоя заводов оценивается в 5 536 193 руб.^{488}. Однако предприятия удалось быстро восстановить, и заводы вскоре вновь начали работать в полную силу. Восстание повлияло на судьбу приписных крестьян, открыто выразивших свое отношение к принудительному труду. Главный следователь правительства Екатерины II на Урале капитан С.И. Маврин сообщал, что приписные крестьяне, которых он считал ведущей силой восстания, снабжали самозванца оружием. Капитан объяснял это тем, что заводчики угнетали своих приписных, вынуждая крестьян преодолевать длинные расстояния до заводов, не разрешали им заниматься землепашеством и продавали им продукты по завышенным ценам. Маврин считал, что для предотвращения в будущем подобных волнений необходимо принять решительные меры^{489}.