Текст книги "Банк страха"

Автор книги: Дэвид Игнатиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Открыв номерной счет, продолжала Лина, Элен должна позвонить из телефона-автомата в Женеву мистеру Бэру, назваться по имени и сообщить ему номер счета в «Эдг-банке»; он переведет туда деньги. Может быть, много денег. Потом Лина позвонит Элен и скажет, что с ними делать.

– Это что, не игра? – спросила Элен. Нет, ответила Лина, это не игра.

Примерно через полтора часа первый банк позвонил по телефону подтверждения, чтобы навести справки по поводу телекса. Звонил мужчина, говоривший с испанским акцентом. Он сказал, что является помощником генерального директора «Банкобрага» в Панаме.

– Могу я поговорить с синьором Хофманом? – спросил он.

– Нет, он ушел обедать. Я его помощница. Чем могу быть полезна?

– Я по поводу телеграфного перевода.

– Да. Мистер Хофман оставил мне инструкции перед тем, как ушел. Я правильно понимаю, что речь идет о деньгах, переведенных из «Кредит Мерсье», которые нужно переслать на счет в «Союз швейцарских банков»?

– Синьор Хофман сказал вам об этом переводе?

– Да. Он оставил инструкции подтвердить этот перевод, если вы позвоните.

– Но, понимаете, это очень большой перевод. Здесь сто сорок восемь миллионов долларов.

– Да, я знаю. Мистер Хофман сказал, что по распоряжению господина Назира Хаммуда деньги должны быть переведены сегодня же. Пожалуйста, он сказал, что это очень важно.

– Так сказал синьор Хофман?

– Да, мистер Хофман просил передать вам это.

– Ну, я не знаю. Обычно мы требуем письменного подтверждения таких больших переводов, но если синьор Хофман дал вам такие распоряжения, думаю, все в порядке. Посмотрим, что можно сделать.

– Благодарю вас, – сказала Лина. – Мистер Хофман будет признателен вам за помощь.

Она повесила трубку, легла на кровать и закрыла глаза. Все произошло так быстро, что Лина даже не могла поверить в то, что она совершила. Она вынула 148 миллионов долларов из кармана Назира Хаммуда. Скоро эти деньги вырвутся из клетки. Она живо вообразила их – миллионы купюр, взмывающих к небесам, а потом опускающихся в руки несчастных обитателей Каср аль-Нихайя. Пусть на один-единственный момент, но она преодолела силу притяжения, не выпускавшую деньги Правителя. Вот бы здесь был Набиль Джавад, они бы отметили это событие!

Глава 41

Слегка ошеломленная тем, что́ ей удалось сделать, Лина просидела в своей берлоге еще два часа. Из других семи банков никто не позвонил, и в конце концов она устала ждать. Кроме того, она поняла, что ей нужно увидеться с Сэмом Хофманом еще один раз – последний. Она должна была попрощаться с ним до того, как начнется катавасия и она должна будет исчезнуть. Телефон в его номере не отвечал, но Лина знала, что он вскоре должен вернуться, и решила пойти туда и подождать его. Она сложила кое-какие принадлежности и смену белья в дорожную сумку. Выходя, зашла в комнату мадам Жаккар и попросила ее, если будут звонить и спрашивать Фрэнка Хофмана, записать фамилию и сказать, что мистер Хофман перезвонит позже. Она объяснила, что это такая игра, в которую она играет с приятелями из колледжа. Она играет роль мистера Хофмана, а они играют роли банкиров. Швейцарка кивнула. Пока платили вперед, ее эти игры не волновали.

Лина поймала такси в череде машин на улице. Она попросила водителя остановиться у «Интерконтиненталя», около служебного входа позади гостиницы. Она рассудила, что если в гостинице есть иракские агенты, то они наверняка сидят у парадного входа, а не сзади с обслуживающим персоналом. Они ведь там, в своем иракском «мухабарате», считали себя элитой. Она окинула взглядом грузовую стоянку. Вокруг было безлюдно. Лина перебежала через подъездную дорогу к входу для персонала и проскользнула в дверь. За ней сидел вахтер в будке. Лина помахала ключом от комнаты и, пробормотав, что в следующий раз обязательно войдет через парадный вход, прошла дальше. Она нашла грузовой лифт и поднялась на девятый этаж.

В коридоре никого не было. Лина крадучись пошла вдоль стены к номеру Сэма. Зазвенел звоночек подошедшего лифта, и она перепугалась; но это были двое американцев, громко разговаривавшие о том, как все дорого в Швейцарии. Лина пошла дальше по коридору и дошла до комнаты Сэма. Открыла замок ключом, повернула дверную ручку и, войдя в темную комнату, бросила сумку за дверью. Нащупала выключатель и щелкнула им. И тут же у нее вырвался крик.

Весь номер был буквально растерзан. Диван и кресла порезаны, их внутренности выворочены. Матрас в спальне распорот от одного края до другого, так что обнажились все пружины. Ящики бюро вытащены, их скудное содержимое разбросано по полу. Вид был ужасный. Это дикое, беспричинное насилие словно имело бирку: «Сделано в Ираке». Первое движение Лины было – бежать; потом она поняла, что в номере никого нет, и застыла на минуту, пытаясь собраться с мыслями. Очевидно, они что-то искали, но что? Возможный ответ был страшен. Люди Хаммуда могли уже узнать, что на их сокровища совершен компьютерный набег: из какого-нибудь банка могли позвонить Хаммуду или Мерсье для подтверждения перевода. Она еще раз обвела взглядом разгромленный номер. Женевские правила были очевидным образом отброшены.

Лина вернулась к двери и слегка приоткрыла ее. В коридоре все еще никого не было. Но они скоро должны вернуться, и ей нужно уходить. Она вышла и прикрыла дверь, оставив в комнате сумку, которая теперь была только обузой. Лина побежала по коридору обратно к грузовому лифту. В вестибюле сидела горничная-турчанка и курила сигарету. Лина нажала кнопку грузового лифта. «Не разрешается, не разрешается», – заговорила горничная. Тут в коридоре снова зазвенел звонок. На этот раз люди, вышедшие из лифта, говорили по-арабски.

– Тише! – прошептала Лина горничной. Она полезла в бумажник, достала пятидесятифранковый банкнот и сунула турчанке. – Ни слова!

Голоса арабов были слышны громче. Наверно, они уже дошли до номера Сэма. Где же этот чертов грузовой лифт? Один из арабов стал выкрикивать ругательства: видимо, он обнаружил сумку Лины. Началась какая-то суета и снова крики. Они искали Лину и кричали друг на друга.

Наконец прозвенел звонок подошедшего грузового лифта, и двери открылись. Лина впрыгнула в него и нажала кнопку цокольного этажа. Арабы уже бежали сюда – видимо, услышали звонок. В тот момент, когда двери лифта закрывались, Лина увидела лица людей Хаммуда. Они неслись к лифту раскрыв рты, свирепые, как охотничьи псы. Один из них схватил горничную-турчанку и швырнул ее об стену. Несчастная женщина все еще сжимала в руке банкнот.

Лифт опускался в цокольный этаж медленно, но без остановок. Как только дверь лифта открылась, Лина рванулась мимо ожидавшего его официанта к выходу для персонала и дальше, мимо вахтера, на грузовую стоянку. Вокруг по-прежнему было безлюдно. За гостиницей она увидела рощицу и кинулась туда. По дороге перелезла через цепное ограждение, пересекла заросший овражек и дальше бежала без остановки около полумили, пока не добежала до узкого бокового шоссе.

По нему ехал, натруженно гудя мотором, одинокий «ситроен». Его вел пожилой мужчина. Увидев внезапно возникшую в свете фар женщину, неистово размахивающую руками, похожую на сумасшедшую, он что-то закричал по-французски.

– S’il vous plait! – умоляюще крикнула Лина, сложив ладони. – Прошу вас!

Мужчина с сомнением взглянул на нее, но дверь все же открыл. С огромным облегчением убедившись в том, что она не сумасшедшая, он предложил ей сигарету, а когда увидел, как она дрожит, – и свое пальто; в конце концов он согласился отвезти ее прямо к грузовым причалам, через Рону. По дороге они видели огни полицейских машин, несшихся к «Интерконтиненталю», но Лина не придала этому значения. Из того мира, где все это происходило, она теперь должна была исчезнуть.

Сэм Хофман вернулся в гостиницу «Интерконтиненталь» около десяти часов вечера после долгого шумного ужина с отцом в супердорогом ресторане, где старик снова здорово напился, а Сэм не пил совсем. Воздержание сына, кажется, еще больше бесило отца. Он расписывал неудачи ЦРУ, крича: «Буйные недоумки!», и при этом так колотил кулаком по столу, что в конце концов подошел старший официант и попросил его успокоиться. Высшего накала этот вечер достиг, когда в ресторан вошел бродячий скрипач. Фрэнк, обведя взглядом зал, в котором сидели в основном арабы, громко крикнул ему: «Играй „Хава-нагилу“!» Сначала скрипач сделал вид, что не расслышал, но Фрэнк крикнул еще раз: «Играй „Хава-нагилу“, черт побери!» Когда вместо этого скрипач заиграл «Звуки музыки», Фрэнк вскочил со стула.

– Играй «Хава-нагилу», в рот тебя! – заорал он.

Скрипач послушно начал песню, стараясь играть как можно тише. Несколько арабов в знак протеста вышли из зала.

– Я не знал, что тебе нравятся израильтяне, – сказал Сэм.

– Да нет. Просто арабов я тоже не люблю. Нажрался я их дерьма досыта.

Фрэнк хлопал в такт песне и даже сам пел: «Ха-ва на-ра-на-на», вызывая неодобрительный гул оставшихся арабов. Когда песня кончилась, Сэм сказал, что уже поздно и пора уходить. Фрэнк предложил пойти в «Казино-де-Женев» и сказал, что поставит за сына десять тысяч долларов, если тот поддержит его компанию. Но Сэм отказался, заявив, что у него встреча в гостинице.

Когда такси Сэма подъезжало к отелю, он увидел у входа огни полицейских машин. В вестибюле группа швейцарских полицейских допрашивала управляющего отелем. У Сэма словно что-то оборвалось внутри, возникло чувство пустоты и заторможенности. Он прошел к лифту и поднялся на девятый этаж. Здесь полицейских было еще больше; ему пришлось показать ключ от номера, чтобы его пропустили. Идя по коридору, он ощутил комок в горле и страх, заполнявший пустоту в груди. Он повернул ручку двери; в номере горел свет.

– Господи! – тихо проговорил он. Спотыкаясь, вошел в разгромленную гостиную, заполненную остатками того, что раньше было мебелью и занавесками; перешагнул через разрезанные подушки кресел и прошел в спальню. Оттащил в сторону порванный матрас и посмотрел, что под ним; потом пошел в ванную комнату и откинул занавеску, чтобы проверить ванну. Он бессознательно искал тело. Потом еще раз прошел по всему номеру, проверил туалет и вернулся к входной двери.

Тут он увидел дорожную сумку. Расстегнул молнию: бюстгальтер, пара трусов, зубная щетка, щетка для волос. Он громко выругался и криком позвал полицейского из коридора. Жандарм побежал к нему бегом.

– Merde! [23]23
  Дерьмо! (фр.)


[Закрыть]– выругался он, увидев разгром. Когда Сэм показал ему сумку с женскими вещами, полицейский сразу же сообщил об этом по рации кому-то из своих коллег внизу. Потом взял Сэма под руку и повел вниз. Голос у него был ласковый, словно он готовил Сэма к чему-то неприятному.

– Куда мы идем? – спросил Сэм. Он взглянул в глаза полицейскому и прочитал в них мягкое сочувствие, которое подтверждало опасения.

– Там застрелили женщину, – сказал полицейский. – Мы нашли тело в роще позади гостиницы. – Лишь тогда Сэм издал крик ужаса и ярости. Как при внезапной вспышке молнии, он со всей ясностью увидел тот путь, по которому он вел Лину к этой роще с самого первого момента их встречи.

Окруженный кордоном полицейских, Сэм Хофман вышел через служебный выход гостиницы. Он окаменел, как заключенный, которого выводят на казнь. Ему что-то говорили, но он не слышал. В голове у него раздавались какие-то щелчки, похожие на электрические разряды от свитера. Тело женщины лежало на колючем настиле мха лицом вниз, до половины накрытое одеялом. Сначала Сэм увидел белые туфли на резиновой подошве, потом черную униформу и лишь затем – лицо.

Потом он со стыдом вспоминал, какое облегчение почувствовал, когда понял, что мертвая женщина – не та, о ком он думал. «Она жива», – пробормотал он. Полицейский заботливо обнял Сэма, думая, что он рехнулся. «Она жива».

Это было тело горничной-турчанки, дежурившей в вечернюю смену на девятом этаже. Ее настиг пистолетный выстрел, а потом ей прострелили голову. Во рту убитой женщины полицейские обнаружили скомканную пятидесятифранковую купюру. Посмотрев на труп, Сэм представил себе, что стало бы с Линой, если бы они увезли ее обратно в Багдад.

Швейцарские полицейские допрашивали Сэма больше часа. Они вернулись в его номер, заставили его повторить свою историю несколько раз и туманно пригрозили арестовать за то, что он зарегистрировал в гостинице несуществующую супругу. Сэм рассказал им лишь малую долю из того, что знал о событиях последних нескольких дней. Еще было не время; он должен был все обдумать. Потом прибыли другие полицейские, задававшие новые вопросы и требовавшие заполнить новые бумаги. В коридоре вертелся какой-то сотрудник американского консульства. Наконец Сэма отпустили, когда он сказал, что плохо себя чувствует. И это была правда.

Глава 42

Когда Сэм Хофман, придя в «Нога-Хилтон», позвонил снизу в номер отца, телефон не ответил. Сэм зашел в бар в надежде, что застанет Фрэнка сидящим у стойки на стуле-поганке, как Шалтай-Болтай, заливающим в себя бренди и рассказывающим какие-нибудь невероятные истории про свои восточные приключения приятелям-собутыльникам. Но бармен сказал, что мистера Хофмана не было. Потом Сэм заглянул в казино: может быть, старик висит на перилах стола для крапса [24]24
  Крапс – американская игра в кости.


[Закрыть]и бормочет над игральными костями какие-нибудь детские заклинания. Но и там его не было. Сэм еще раз позвонил в номер и снова не получил ответа. Он попробовал позвонить в номер Асада Бараката – на тот случай, если Фрэнк решил зайти к своему другу-банкиру пропустить стаканчик перед сном. Но и там – длинные гудки. С нарастающей тревогой Сэм подошел к стойке ночного дежурного.

– Мой отец не отвечает по телефону, – объяснил он. – Я беспокоюсь, не случилось ли с ним чего – он пожилой человек.

Дежурный попросил у Сэма удостоверение личности, несколько секунд его изучал, потом взял запасной ключ и повел Сэма в номер. Это был суетливый человечек, очень строгий и педантичный.

Когда они дошли до номера Фрэнка, дежурный постучал в дверь – сначала тихо, потом громче. Сэм стоял рядом, все еще надеясь, что дверь откроется и его отец вывалится в коридор, вынимая из ушей затычки и ругаясь. Но дверь не открылась. Постучав еще раз, дежурный повернулся к Сэму: «Что ж, посмотрим». Он вставил ключ в замок и повернул его.

Сэм вошел в номер первым и тихо позвал: «Папа!» Так зовет своего папу в темноте маленький мальчик.

Первое, что увидел Сэм, – тело Асада Бараката, распростертое посреди комнаты лицом вниз. Вокруг его головы стояла лужица крови. «О Господи!» – произнес Сэм, сдерживая подступившую тошноту. Недалеко от головы Бараката лежало ухо. Его отрезали и отшвырнули, как ненужный хрящик, оставив на ковре тонкий ручеек крови. Дежурный остановился над телом Бараката и закричал. Сэм шагнул к спальне и открыл дверь.

На постели лежал Фрэнк Хофман. Простыни были темно-красные, мокрые от крови, которая сочилась из десятка ран. Сэм подошел ближе и в ужасе отшатнулся. Около правой руки отца лежало маленькое зубило, не толще пальца, к острию которого прилипли кусочки кожи и сухожилий. На стуле около постели лежал молоток. Сэм не мог ни двинуться, ни закричать, ни даже вздохнуть. Он заставил себя подойти к старику и посмотреть повнимательней. У отца на руках не хватало трех пальцев – двух на правой руке, одного на левой. На каждой ноге было также отрублено по два пальца.

Сэм склонился над искалеченным телом. Рот у отца был завязан, но когда Сэм приложил голову к его груди, то услышал, что сердце еще бьется. Он развязал повязку, и с губ Фрэнка слетело бессвязное бормотание. Сэм наклонился и прошептал отцу на ухо:

– Это я, папа. Я, Сэм. Не умирай.

Отец застонал и опять что-то пробормотал, пытаясь исторгнуть слова из своего бессильного тела. У него получился звук «с», как у заикающегося человека. «Ш-ш-ш-ш», – прошептал Сэм, гладя отца по щеке. Старик пошевелил рукой, словно хотел потянуться за телефонной трубкой. Кровь все еще текла из обрубков его пальцев, где видны были дергающиеся остатки мышц и костей.

– Полежи тихо, – сказал Сэм. – Все будет в порядке. Ты выберешься.

Ночной дежурный вошел в спальню и при виде второго изувеченного тела снова закричал. Потом бросился к телефону и стал звонить вниз. Поднятая им паника расшевелила Фрэнка Хофмана. Старик открыл глаза и посмотрел на сына, снова пытаясь что-то сказать, словно должен был сделать еще что-то необходимое перед тем, как потерять сознание.

– Ты что, папа?

– Не надо полиции, – прошептал он. – Позови начальника отделения. – Он пробормотал женевский номер телефона и снова закрыл глаза. Сэм поцеловал его в лоб. Выполнять его просьбу было уже некогда.

Первые часы после этого происшествия Сэм Хофман провел как бы вне времени. Для него было важно только одно – чтобы отец выжил. Старика отвезли в кантональную больницу и оперировали до утра. Швейцарские хирурги сумели пришить ему два пальца на руках, но третий не смогли, а за пальцы на ногах даже и не брались.

Утром в палате реанимации они оставили Сэма около постели отца. Кожа у старика была мягкой и белой, как кусок мыла; к носу и рукам были подведены трубки. Сестры следили за показаниями приборов и регулировали лекарства; теперь он принадлежал им. К вечеру действие наркотических средств закончилось, и к нему пришел главный хирург. Он сообщил Фрэнку сначала хорошую новость – что они спасли два его пальца, – а потом и плохую. В полусознании Фрэнк посмотрел на доктора и раскрыл рот. «В суд подам», – слабо произнес он.

На следующее утро Фрэнка навестил сотрудник консульства США. Они полчаса разговаривали наедине. Потом он нашел Сэма в комнате для отдыха посетителей, сказал, что его зовут Арт, и предложил прогуляться. Он был похож на всех людей, приходивших когда-то в Бейруте к отцу домой: лицо болезненно-желтое от избытка выпивки и недостатка солнца; глаза – когда-то ясные, а теперь помутневшие, как лезвие старого ножа. Они вышли из больницы и направились в сторону озера.

Арт сообщил, что полиция арестовала двух сотрудников иракской разведки, работавших в миссии ООН, и предъявила им обвинение в убийстве Бараката и турецкой девушки. Имя Фрэнка Хофмана в газетах не появлялось и, как надеются в консульстве, не появится. «Это банка с червями», – несколько раз повторил он.

Арт сказал также, что, как считают в консульстве, Фрэнку Хофману разумнее всего было бы покинуть Швейцарию, как только его можно будет перевозить. Швейцарцы закопошились, и оставаться ему здесь опасно. Консульство – он все время повторял этот уклончивый оборот – работает над этим вопросом. Видимо, удастся уладить дело со швейцарскими властями. Фрэнк и Сэм должны будут сделать краткое заявление полиции и предложить свою помощь в проведении дальнейших расследований. Швейцарцы, со своей стороны, разрешат им выехать из страны. Тут возникло параллельное дело о банковском мошенничестве, сказал Арт; оно касается частного банка некоего Мерсье. Швейцарцы готовы постепенно повернуть расследование в этом направлении. Это будет аккуратная сделка. Швейцарцы явно не хотят раскрывать банку с червями больше, чем американцы.

– Я все сделаю так, как хочет отец, – сказал Сэм. Даже в его устах это звучало неубедительно, однако у него действительно было такое желание. Отец же его все хотел делать так, как желало правительство США, поэтому все упрощалось. Приезжали юристы, чтобы снять показания и договориться о возможных соглашениях. Еще раз заходил Арт из консульства. Думая, что Сэм не слушает, он шепнул Фрэнку на ухо, что «крышка открылась». «Тьфу, говно какое», – пробормотал Фрэнк.

Через два дня они улетели в Париж, где Фрэнка поместили в американскую больницу. Его положили в большую палату, выходившую окнами на особняки пригорода Неилли. В течение первой недели Сэм сидел с отцом почти круглые сутки. Заботиться о старике было для него своего рода анестезией, отвлекавшей от мыслей о Лине. Чтобы скоротать время, Сэм читал отцу вслух. Сначала старик попросил «Долину кукол», [25]25
  «Долина кукол» – роман Жаклин Сьюзен.


[Закрыть]но Сэм отказался ее читать. В конце концов сошлись на «Уловке-22». [26]26
  «Уловка-22» – роман Джозефа Хеллера.


[Закрыть]В особенно веселых местах отец смеялся так, что Сэму приходилось утирать слезы с его щек.

Фрэнк отказался рассказывать о событиях, приведших к происшествию в Женеве. Видимо, он понял, что уже много лет чудовищно заблуждался в своих оценках, и теперь с этим надо было как-то разобраться. Как можно так вот сразу осознать это заблуждение? А говорить что-нибудь вообще – значило приуменьшить его тяжесть; поэтому Фрэнк не говорил ничего. Его ошибка осталась позади, словно массивный айсберг, который нанес тяжкий ущерб и теперь, с течением времени, отдалялся все больше и больше. Он не хотел говорить об истязании и о том, чего от него так добивались люди Хаммуда. Все это закончилось. Как и у многих представителей его профессии, практическая этика для него заключалась в простом рецепте из пяти слов: «Давайте об этом не будем». Так он и делал. «Управление» обо всем заботилось, сглаживало все шероховатости. И эту вечную заповедь не могли поколебать несколько минут «нанесения увечий» в женевской гостинице. Сэм ухаживал за ранами отца, читал ему вслух, выслушивал его рассуждения о том, как устроен мир. Это успокаивало. В конце концов Сэм понял, что он был бы даже расстроен, если бы отец попытался как-то оправдываться.

Лишь один раз, как-то к вечеру, Фрэнк, который перед тем долго лежал уставившись в стенку палаты, сказал одну вещь, относившуюся к событиям в Женеве:

– Знаешь, сын, а эта твоя подружка – все-таки умная сучка.

Однажды утром, подходя к больнице, Сэм увидел слоняющегося по тротуару человека, которого он, кажется, узнал. Это лицо он видел в Женеве, в парке около озера, в тот день, когда прилетел встретиться с Линой. Теперь этот человек носил шляпу, прикрывавшую лысину, но у него было все то же смуглое лицо и те же глаза. Он бродил по тротуару все утро. Наконец Сэм показал его отцу и спросил, что он об этом думает.

– Это кто? – спросил Фрэнк.

– Думаю, он работает на Хаммуда. Он ходил за мной в Женеве.

– Боже мой! – сказал Фрэнк и положил на лоб забинтованную руку. – Этого не должно быть.

– Чего не должно быть?

– Хаммуд должен был отвести своих ребят обратно в клетки. Он обещал Управлению. Какого хера они тут делают? У меня больше нет лишних пальцев, черт возьми!

– Ну и что мне делать?

– Позвони в посольство.

– Зачем? Что будут делать они? Ты же сам сказал, что они уже вроде обо всем договорились.

Фрэнк на минуту задумался, потом снова выглянул в окно.

– Ты прав. Не звони в посольство. Я им больше не верю, в рот их… – Он посмотрел на сына и развел забинтованными руками, похожими на две буханки белого хлеба. – У тебя что, есть еще какая-нибудь идея, сын? – спросил он. – Расскажи папе.

Это было своего рода повышение в чине.

У Сэма действительно была идея – позвонить Али Маттару. Сначала палестинец-посредник не хотел с ним встречаться, но потом, когда Сэм изъявил готовность прилично заплатить, передумал. Он предложил встретиться в тот же день, попозже, в Люксембургском саду около теннисных кортов. Это выглядело как-то чересчур драматично, но Сэм обещал прийти. Али заявился на встречу в модном итальянском утепленном костюме и с теннисной ракеткой, на которой еще оставалась магазинная этикетка. Усы у него отросли и свешивались еще больше. Пока Сэм не подошел к нему вплотную, Али на него не смотрел.

– Вы стали опасным человеком, хабиби, – сказал он, когда Сэму наконец удалось пожать ему руку. – С вами никто не хочет разговаривать, кроме вашего дорогого лучшего друга Али. Так что будьте добры, следите, чтобы нас никто не видел. – Оглянувшись по сторонам, они заметили только двух юношей-французов, перебрасывавших мяч на асфальтовом корте.

– Почему это я стал опасен? – спросил Сэм.

– Не надо прикидываться, друг мой, – сказал палестинец. – Вы знаете почему. Все эти ваши штучки в Ираке, в Женеве, с Хаммудом. Кстати, как ваш отец? В порядке? Сколько у него сейчас пальцев?

– Девять. Но он в порядке. Кстати, откуда вы знаете о моем отце?

– У’Аллах! Новости расходятся быстро, друг мой. О вас, и о вашем отце, и о том, что случилось в Женеве, все только и говорят. Это бомба! Хаммуд взбешен до сих пор. Во всяком случая, я так слышал. Впрочем, Господи, что может знать Али?

– Вы много можете знать. Поэтому я и хотел с вами поговорить. Мне нужна помощь.

– Хабиби, я уже сказал вам. Вы сейчас такой опасный человек, что эта помощь стоит дорого. Даже ваш друг Али должен будет очень много с вас запросить. И это не просто торговля. Я хочу, чтобы вы знали.

– Я заплачу. Сколько вы хотите? Десять тысяч долларов?

– Пятнадцать тысяч, дорогой мой. За один день добывания информации. И вам еще повезло, хабиби, потому что мой тунисский друг Айяд сейчас здесь. Я увижусь с ним сегодня вечером, и он мне все расскажет. Пятнадцать тысяч по меньшей мере.

– Пусть будет двадцать тысяч. Меня не волнует, сколько это будет стоить, если вы скажете мне правду.

– Может быть, вы в Женеве сошли с ума, что бросаетесь деньгами. Но о’кей. Дают – бери, а бьют – беги. Вы понимаете, что я имею в виду? Скажите, что вы хотите узнать, и я узнаю.

– Ну, слушайте. Сегодня перед окнами палаты, где лежит мой отец, мы видели одного из людей Хаммуда. Он проторчал там все утро, словно привязанный. Мы хотим знать почему. Мой отец считал, что уже все кончилось, что было перемирие. Он хочет знать, что еще нужно Хаммуду.

– Я понял вас, дорогой. Я спрошу Айяда. Может быть, он знает. Вероятно, он знает. Я уверен, что он знает.

– И еще одно. Я хочу знать, что стало с иракской девушкой, о которой мы тогда говорили в Лондоне, которая работала у Хаммуда. Ее зовут Лина Алвен. Она исчезла в Женеве. Я думаю, что ее схватили люди Хаммуда и отвезли в Багдад, но я хочу знать точно. Жива она или погибла – я хочу знать. О’кей?

Али Маттар пожал плечами.

– Вы хотите знать – я узнаю. Нет проблем. Встретимся завтра утром в одиннадцать часов, иншаллах, и я передам вам, что скажет Айяд.

– Где мы встретимся?

Али на минуту задумался, видимо, выбирая место, наиболее неожиданное для палестинца-мусульманина.

– О’кей, – сказал он. – Али будет стоять перед собором Нотр-Дам. Вы знаете, где это, хабиби? Большие башни. С ангелами.

– Да, – сказал Сэм. – Я знаю, где это.

В тот вечер, вернувшись в больницу Неилли, Сэм прочитал отцу еще несколько глав. Сейчас они взялись за Диккенса. Старик попросил почитать «Домби и сына» и, кажется, хорошо знал этот роман. В грустных местах он даже всплакивал. Оказалось, его отец читал ему эту книгу, когда он был еще мальчиком. В какой-то момент старик задремал, а когда опять очнулся, ткнул в сторону сына одним из своих перевязанных пальцев.

– Диккенс вел себя по отношению к жене и детям как настоящее дерьмо, – сказал он. – Ты это знал?

На следующий день Сэм встретился с Али перед собором. У палестинца был лукавый вид, словно он раскрыл какой-то особенно пикантный секрет. Они пошли через Понт-о-Дубль на левый берег. Ватага мальчишек на роликовых коньках давала представление небольшой толпе зевак; они перепрыгивали через ящики и демонстрировали слалом между консервными банками. Сэм отошел от толпы и облокотился на каменный парапет моста. Палестинец наклонился к уху Сэма и сложил чашкой ладони; кончики его усов касались щеки Сэма.

– Вы разыгрываете меня, хабиби. Но уж ладно, я всегда знал, что вы ловкач.

– О чем это вы? Совсем я вас не разыгрываю. – Сэм стоял против солнца, и глаза его блестели. Рядом с ними цыганенок, на скорости въехав на крошечный подъемчик, перепрыгнул через кучу ящиков высотой больше полутора метров.

– О-хо-хо, Сэм. О’кей. Как скажете. – Он подмигнул. – Я даю вам информацию, вы платите мне деньги. Нет проблем. Оставляем игры до следующего раза.

– Скажите же просто, что вы узнали, Али. Я не шучу. Вы поняли?

– Йа бей! Я скажу. С чего вы хотите, чтобы я начал?

– С чего хотите. Говорите же.

– О’кей. Насчет этой девушки Лины Алвен вы были правы. Люди Хаммуда гонялись за ней в Женеве. Они думали, что она знает все секреты про деньги Хаммуда. Все секреты. И передает их израильтянам. Поэтому они послали десяток тунисских ребят Айяда, чтобы за ней охотиться. Очень много людей. И они схватили ее и отвезли в Багдад, но она сбежала и вернулась в Женеву – миш мауль! – не знаю как. Может быть, с помощью саудовцев.

– Да, это все я знаю. Но что с ней случилось после возвращения в Женеву? Она погибла?

– Не думаю, хабиби. Разве что вы ее убили.

– Какого хера вы несете? – Он положил руку на плечо Али и посмотрел ему прямо в глаза. – Где она? Говорите же, черт возьми!

– Никто не знает, хабиби. Именно это я и хочу вам сказать. Айяд думает, что, может быть, вы знаете или ваш отец. Но у него нет информации об этой девушке Алвен.

– Что вы имеете в виду? Она не у Хаммуда?

– Нет! Именно это я и хотел сказать вам, акхи. У них ее нет.

– Но ее же схватили в Женеве. Они приходили в мой номер в «Интерконе». Бросили ее сумку, я сам видел.

– Это плохая информация! Действительно, Хаммуд пытался ее схватить, это верно. Но не схватил. Эта девушка Алвен в Женеве тоже убежала, и они ее так и не нашли. Поверьте мне. Когда Хаммуд это узнал, он застрелил одного своего охранника. Это не шутка. Они здорово пошумели.

– А семья Правителя? Они ведь тоже долго за ней гонялись. Может быть, она у них?

– И не у них. Я спрашивал Айяда. Конечно, семья Правителя за ней гонялась. Но и они не сумели. В конце концов родственники Правителя с Хаммудом сейчас целуются в обе щеки. Они теперь работают вместе. Так что если бы ребята Правителя ее поймали, то люди Хаммуда знали бы об этом. Но они ничего не знают.

– А кстати, где сейчас ошивается Хаммуд?

– Может, в Багдаде. Или на Кипре, или в Риме. Я слышал, у него новое дело, что-то связанное с удобрениями. Всякие химикаты. И кажется, он опять начал убивать людей.

– Но Лина не у него? – Сэм никак не мог в это поверить.

– Нет. Я уже вам сказал. Эта дама не в Багдаде.

– Она сбежала! – сказал Сэм. Он почувствовал огромное облегчение, словно тяжкое бремя горя и раскаяния, лежавшее на нем, сняли и сбросили в Сену. – Она жива. – На глазах у него выступили слезы, и он ничего не мог с этим поделать.

– Йа, хабиби. Почему бы и нет? – Али легонько толкнул его плечом, как бы в шутку.

– Тогда где же она? – Этот вопрос Сэм задал скорее самому себе, чем Али.

Палестинец-посредник снова подмигнул.

– Ну, ну, азим. Кончайте прикидываться. Вы сами можете это сказать Али.

– Что сказать?

– Где эта женщина Лина. Ведь это все игра, все ваши вопросы. Вы знаете, где она. Так сказал Айяд. Ребята Хаммуда думают, что она у вас. Вот почему они до сих пор ходят за вами и вашим отцом. Вот почему они все еще такие злые.