Текст книги "Банк страха"

Автор книги: Дэвид Игнатиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Часть пятая
Море денег

Глава 35

Лина сидела на втором этаже кафе на рю де Лозанн, напротив входа в парк, который швейцарцы называли «La Perle du Lac». [21]21
  «Жемчужина озера» (фр.).


[Закрыть]Этот парк, зеленый и сочный, раскинулся на берегу озера, как изумруд рядом с алмазом. Было без четверти двенадцать. У Лины болела спина, болели ноги, ныли ребра. Она заказала вторую чашку кофе в надежде, что это поможет ей меньше прислушиваться к боли.

Большую часть времени после возвращения в Женеву Лина потратила на то, чтобы избавиться от забот ее новых благодетелей – саудовцев. Они помогли ей пройти паспортный контроль в Швейцарии, выдав саудовский документ, в котором она была названа женой принца Джалала бин Абдель-Рахмана. В аэропорту их встречал саудовский генеральный консул, который настоял на том, чтобы она уехала в его лимузине. По дороге он ей ничего не рассказывал, да она и не спрашивала.

«Отвезите меня в „Бо Риваж“», – сказала Лина, мечтая о замечательной ванной комнате. И она действительно там остановилась, приняла ванну, после чего крепко и надолго уснула. Но вечером потихоньку выскользнула из гостиницы и пошла в город. Пропетляв по улицам несколько часов и убедившись, что за ней не следят, Лина вернулась в пансион около грузовых причалов; она была уверена, что про него никто не знал. После долгих оправданий перед мадам Жаккар по поводу ее отсутствия она внесла дополнительную плату за неделю вперед, и ее наконец оставили в покое. Она снова заснула глубоким сном, словно ее заковали в ледяной панцирь; но к утру панцирь начал оттаивать.

За несколько минут до полудня на рю де Лозанн остановилось такси, приехавшее из аэропорта. Мужчина в темных очках расплатился с водителем и направился к входу в парк. Он был одет в синий блейзер и серые фланелевые брюки-слаксы; через плечо висела кожаная дорожная сумка. Галстука, как с облегчением заметила Лина, на нем не было. Лина хотела, чтобы он был точно таким, каким она его запомнила. Он стоял у входа в парк, осматриваясь по сторонам и разыскивая ее. «Хелоу!» («Он красив!») – сказала она самой себе.

Не видя ее нигде, Сэм Хофман вошел в ворота парка. Было ровно полдень – назначенное время встречи. Но Лина научилась осторожности. Со своего наблюдательного пункта она видела значительную часть парка и подходы к нему и не хотела спускаться, не убедившись в безопасности. И вот, когда Хофман вошел внутрь, она заметила на одной из скамеек лысого мужчину с газетой. Цвет его кожи напоминал цвет кофе со сливками, который пила Лина, но одет он был как женевский буржуа – в твидовый пиджак с шарфом. Он быстро глянул на Сэма (просто так или узнал его – с такого расстояния Лина, конечно, не могла понять) и снова уткнулся в газету. Хофман был рассеян; он сел на соседнюю скамейку, блуждая взглядом по парку.

Был теплый весенний день, и парк постепенно заполнялся гуляющими родителями с детьми. Мужчина продавал с ручной тележки мороженое. Клоун-мим с набеленным лицом прохаживался перед изумленными детьми походкой оловянного солдатика, после чего протягивал шляпу не столь уж изумленным родителям. Хофман все осматривал парк, а Лина наблюдала за ним. Через пять минут он встал со скамейки и пошел в южном направлении, к углу сада, скрытому от него зарослями кустарника. Лина насторожилась. Лысый мужчина тоже встал и пошел неторопливо, то останавливаясь возле групп родителей с детьми, то присаживаясь на скамейку и раскуривая трубку, чтобы Хофман, если он обернется, не заметил, что за ним кто-то идет.

Поискав Лину, Хофман вернулся. Он прошел мимо лысого, который теперь стоял у озера, опершись на перила, и бесцельно смотрел на лодки. Лине стало жаль Сэма. Он уже был сбит с толку и взволнован: где она? Почему не пришла на свидание?

Парк тянулся вдоль озера на север примерно на полмили. Хофман встал на скамейку, чтобы лучше осмотреться, а потом пошел вдоль берега. Лысый медленно шел за ним следом. Трубку свою он теперь погасил, чтобы его не выдавал дым. Беспокойство Хофмана усилилось, и он прибавил шаг. Лина решила, что должна покинуть свой пост на втором этаже, иначе она рискует потерять его из виду. Она спустилась и пошла по рю де Лозанн, оставаясь на противоположном от парка тротуаре. Хофман был то и дело виден ей сквозь кустарник. Так, двигаясь на север вместе, хотя и не видя друг друга, они миновали Музей науки и памятник погибшим. Ну, хоть памятник они им поставили, подумала Лина.

Хофман шел вперед, пока не дошел до северной оконечности парка. Здесь начинался Олимпийский район, где теперь располагались международные организации – Валгалла бюрократов. Недалеко, на авеню де ля Пэ, был виден Дворец наций. Окончательно сбитый с толку Хофман сел на скамейку и стал думать, что делать дальше. Вид у него был расстроенный. Лине хотелось подойти к нему, но она знала, что это будет ошибкой. Пусть посидит.

Теперь у Сэма и Лины началась некая интеллектуальная игра, цель которой – скоординировать свои шаги, не общаясь друг с другом. Условия игры были просты: у двоих людей назначено рандеву, но один из них не появился. Что они должны делать независимо друг от друга, чтобы повысить вероятность встречи? Следует ли каждому из них отказаться от первоначального плана и пойти на какое-нибудь другое, наиболее вероятное место встречи, например, к мосту у «Водяной струи» или ко Дворцу наций? А может быть, довериться друг другу и все же постараться встретиться на первоначальном месте? Она видела сквозь деревья, что Хофман по-прежнему сидит на скамейке и, несомненно, решает ту же задачу.

Лина сделала ставку на доверие. Она решила, что Хофман должен придерживаться первоначального плана и вернуться туда, откуда пришел; значит, она должна постараться перехватить его по дороге. Она еще раз просмотрела весь его обратный путь по парку, чтобы найти подходящее для встречи место. Был здесь один павильон с туристским центром и туалетами. Он стоял прямо за оградой, около дорожки, ведущей к главному входу. Хофман мог зайти сюда поискать Лину или просто чтобы воспользоваться туалетом. И она пошла к этому сооружению, потом даже побежала: важно было оказаться там раньше Хофмана и его преследователя.

Лина быстро добежала до павильона. Он был недавно окрашен в белый «альпийский» цвет. В отдалении была видна «Водяная струя» – огромный фонтан, взмывавший над городом, словно над невидимым гигантским китом. Туристский центр был обвешан картами города. Ждать здесь было неудобно – лысый мог увидеть ее так же легко, как и Хофман. Спереди находилось крыльцо с двумя боковыми проходами: левый вел в мужской туалет, правый – в женский. Видимо, ждать надо было здесь.

Лина заняла позицию позади деревянного барьерчика, который отгораживал вход в женский туалет. Отсюда она могла видеть любого входящего в павильон, оставаясь незамеченной, хотя и приходилось приносить многочисленные извинения коренастым швейцаркам, протискивавшимся мимо нее.

Правильно ли она сделала выбор? А вдруг Хофман решит эту задачку по-другому? В конце концов, он мог просто сдаться и уйти. Она взглянула на часы: было половина первого. Если вскоре он не появится, значит, не придет вообще. Лина уже готова была выйти из своей засады, но тут-то и увидела Сэма: знакомой энергичной походкой он подошел к крыльцу и стал подниматься. Вот он ступил на последнюю ступеньку и собрался повернуть в мужской туалет.

– Сэм, – прошептала она. – Это Лина. Не оборачивайтесь.

Хофман замер и остановившимся взглядом стал смотреть в сторону туристского центра. Словно Орфею, покидающему Аид, ему было запрещено оборачиваться на свою возлюбленную. Но на лице его появилась широкая улыбка. Он сделал шаг в сторону Лины и притворился, что читает объявление на стене.

– За вами идет лысый мужчина в твидовом пиджаке, – прошептала она. – Может быть, есть и другие, но этого я видела. Постарайтесь избавиться от него, а потом идите в отель «Интерконтиненталь» – вверх, на холм. Возьмите там номер на двоих – для мистера и миссис Хофман. Я приду вечером.

Хофман по-прежнему улыбался и смотрел вперед. Он снял темные очки и спрятал их в карман. Его глаза блестели, как воды Женевского озера. «Трум-турум-пум-пум», – шепотом пропел он.

– Исчезайте, – прошептала Лина. Она повернулась и скрылась в женском туалете. Хофман пошел напротив. Лысый мужчина в твидовом пиджаке встал за деревом метрах в тридцати от павильона; он дождался, когда Хофман вышел, и молчаливое преследование продолжалось.

Глава 36

Когда Лина вошла в вертящуюся дверь «Интерконтиненталя», швейцар недоверчиво оглядел ее. Действительно, было в ее облике что-то странное: крашеные светлые волосы и неуклюжее зеленое пальто; смелая походка и настороженный взгляд. Он проследил, как она подошла к местному телефону, позвонила наверх, а потом направилась к лифту. Такое представление швейцар видел тысячу раз. Помимо всего прочего, здесь когда-то была гостиница для членов ОПЕК, и нефтяные принцы каждый год собирались здесь, чтобы договориться о ценах на нефть, а заодно и повеселиться. Но все же дирекция старалась следить за такими вещами; поэтому швейцар преградил Лине дорогу в лифтовый холл со словами: «Чем могу быть полезен, мадам?»

Лина взглянула на него, как на неотесанного мужика. «Я миссис Хофман, – холодно произнесла она. – Поднимаюсь к своему мужу в номер восемь-десять». Швейцар еще раз с сомнением посмотрел на нее, однако отступил. Бог с ней, в конце концов, лишь бы не ловила клиентов в вестибюле.

Когда Лина добралась до номера, дверь в него была уже открыта. Хофман обнял ее, подержал в руках, потом отстранился на шаг. Она была жива. У нее были целы руки и ноги. Она перенесла весь этот ужас в Багдаде. Пожалуй, в лице у нее появилось что-то новое: глубже печаль в глазах, жестче и упрямее линия подбородка. И еще что-то.

– Твои волосы, – сказал он, поняв наконец, что они другого цвета.

– Тебе нравится?

– Они тебе идут.

Лина улыбнулась.

– Нет, не идут. Арабские женщины глупо выглядят со светлыми волосами. – Она провела рукой по своему жесткому ежику и подмигнула Хофману. – Кстати, мне нужен ключ от твоего номера, а то швейцар внизу решил, что я пришла по вызову.

Хофман смутился. Он вручил ей ключ и сел на диван. Лина села рядом, и они немного посидели так, молча глядя в окно, не зная, что сказать друг другу. Из окна гостиной открывалась панорама Женевского озера. В темноте сияли неоновые рекламы ближневосточных авиакомпаний и японской электроники на высоких зданиях южного побережья. Казалось, Хофман опасается сидеть слишком близко от нее, словно она стала хрупкой после выпавших на ее долю испытаний и могла разбиться. Лина чуть-чуть приблизилась к нему, всего на несколько сантиметров.

– Как ты думаешь, они тебя здесь выследили?

– Нет. Я оторвался от этого типа в твидовом пиджаке где-то на шоссе, ведущем в Цюрих. Он думает, что я остановился на ночь в каком-нибудь мотеле у дороги.

– Вот он и ошибся, – сказала она. – Ты остановился здесь, со мной.

Хофман вопросительно посмотрел на нее, не зная, подбадривает она его или осторожно отстраняет. Лина и сама не была в этом уверена. Хофман взял ее за руку; глаза у него были на мокром месте.

– Я так счастлив, что ты жива, – сказал он. – Я боялся, что ты умерла.

Она погладила его руку: Хофман сам нуждался в утешении.

– Да, я жива, – сказала она.

– Они сильно навредили тебе?

– Нет. Они пытались, но только сделали меня сильнее.

Хофман ждал, что она сама скажет еще что-нибудь, но ей никак не удавалось найти нужные слова. Он же чувствовал непреодолимую преграду: все пережитое им теперь не шло ни в какое сравнение с тем, что вынесла она. Разговор о трудном не получался, поэтому они заговорили о легком.

– Как ты долетела из Багдада? – спросил он.

– Замечательно, – ответила она. – Прямо побег из ада! Это ты его устроил? Я все время думала, что ты, но там в аэропорту было столько этих ужасных саудовцев, я не знала, что и думать.

– Да, – ответил Хофман, – это я.

– Тебе это дорого стоило?

– Да, это стоило порядочно.

– Как тебе удалось?

– У меня есть приятель саудовец, у которого связи в Багдаде. Он неприятный человек. Но чтобы вытащить человека из ада, нужно договориться с дьяволом.

– Как ты узнал, что я в Багдаде?

– Мне сказал один человек. Не важно кто. Я тебе как-нибудь потом объясню. – Хофман замолчал, и его последняя фраза повисла в воздухе. Он тоже не находил многих нужных слов и протянул ей вторую руку. Они шли друг к другу на ощупь, как дети, играющие в темноте.

– Как это было, когда они приехали тебя спасать?

Она закрыла глаза. Ей хотелось бы сказать, что она была счастлива, что хлопала в ладоши, пела песни, но она должна была говорить ему правду.

– Сначала я ничего не чувствовала. У меня уже не было надежды. Думаю, это меня и спасло. Я перестала бояться. Я знала, что умру, и была готова к смерти. И вдруг все кончилось.

– А как было до того, в тюрьме? – Он не мог не спросить этого, пусть даже она не сможет ответить. – Там были и другие люди?

– Да, – ответила она, но потом вынуждена была замолчать. Ее глаза, остававшиеся сухими с тех пор, как она вернулась в страну живых, вдруг в одно мгновение наполнились слезами. И Сэм перешел пропасть боли и страданий, разделявшую их, и обнял ее. – О, Сэм, – проговорила она. – Это такой ужас. У меня даже нет слов сказать, какой это ужас. Меня мучает стыд, что я здесь, что я жива. Это невыносимо. – И она разрыдалась и рыдала долго и безутешно.

Хофман заказал ужин. После разговора и слез они были измучены и чувствовали какое-то головокружение; такое бывает у людей после похорон. Им необходимо было посмеяться, хорошо поесть, снова поговорить о своих чувствах. Прибыл официант с тяжело нагруженной тележкой. На самом верху в ведерке охлаждалась бутылка белого бургундского, а в самом низу в печке разогревались две порции камбалы по-дуврски.

Хофман не стал говорить тоста – просто поднял бокал. Лина поцеловала его. Раньше в ее представлении Хофман рисовался как человек с яркими гранями и острыми краями. Приятно было открыть в нем столько мягкого и печального.

За едой Лина начала описывать события прошлой недели. Она рассказала о своем побеге в Блэкхит к Элен; о внезапном отъезде в Женеву; о выпивке с Фредом Бэром и о хитроумном телефонном разговоре с бедным мсье Маршаном из «Организации швейцарских банков»; о компьютерном штурме файлов «ОШБ» и о его поразительном результате – исчезновении денег Правителя; наконец, о визите к частному банкиру Морису Мерсье. Хофман слушал ее с восхищением, в изумлении мотая головой, когда она описывала каждую свою очередную уловку для проникновения в тайник Правителя.

– Я собираюсь еще раз увидеться с Мерсье, – сказала Лина. – Завтра утром, в девять. Я позвонила ему сегодня и назначила встречу.

– Зачем? – спросил Сэм. – С какой целью?

– Он сказал, что разговаривал с доверенным человеком Правителя, который вел его счет. Они хотят меня видеть.

Хофман уставился на нее и снова с удивлением покачал головой.

– Ты все еще не сдалась? Ты охотишься на Хаммуда?

– Да. Я дала себе клятву. В Багдаде. Я хочу, чтобы ты пошел со мной, Сэм. Меня там опять могут караулить. Ты мне нужен.

Сэм кивнул – не потому, что понял, а потому, что выбора у него не было.

– Конечно, – сказал он. – Я буду твой «мухабарат».

– Нет, – быстро ответила она, – я не об этом; ты будешь моим адвокатом.

– Прошу прощения. – Сэм спохватился, что должен разговаривать осторожно. Произнесенное им слово воскресило в ее памяти следователей из Каср-аль-Нихайя. Эта рана еще не затянулась.

– Я хочу принять ванну, – сказала Лина. – Подожди меня.

Хофман положил ноги на кофейный столик и стал смотреть на мерцающие огни Женевы. Он выкурил почти полпачки сигарет – гасил каждую после нескольких затяжек, но через пару минут закуривал новую. Хотел прикончить бутылку вина, но услышал, как Лина после ванны чем-то зашуршала в спальне, и передумал. Он до сих пор не был уверен в том, чего она от него ждет или чего он ждет от нее, но надо было это выяснить. Она тихонько мурлыкала себе под нос детскую песенку, которую учила еще в детстве.

Он постучался в дверь спальни и спросил:

– Можно войти?

– Да, – ответила она. – У меня для тебя сюрприз.

Хофман открыл дверь. Она сидела на постели в гостиничном махровом купальном халате, который был ей велик. Белое полотенце она обернула вокруг головы, как тюрбан. Когда Хофман сел рядом с ней, она его с торжественным видом размотала. Ее волосы снова были натурального цвета. Черные как смоль, короткие и гладкие, они гармонировали с открытыми, королевскими чертами ее лица – губами, носом, глазами, – и все вместе вызывало в памяти древние изображения Нефертити.

– Как красиво, – проговорил Хофман. – Как красиво. – Он обнял ее. Она не отстранилась, но и не обняла его сама.

– Подержи меня так, – попросила она.

Хофман стал тихонько гладить ее по спине. Она подалась к нему, и махровый халат немного спустился с ее плеч, так что рука Хофмана трогала уже не материю, а ее кожу. Он продолжал гладить ее, двигаясь рукой ниже, как вдруг остановился.

– Господи, что это? – Он наткнулся на незаживший багровый рубец вдоль ее спины – там, где по ней прошелся металлический кнут.

– Это Багдад.

Она затихла в его объятиях. Ее голова покоилась на его плече. Потом она взглянула на него.

– Это вызывает отвращение?

– Нет. Это требует любви.

– Ты можешь любить меня после того, что они со мной сделали?

– Да, – ответил он. – А ты меня?

– Я еще не знаю. Думаю, что да.

Он потянулся к ночному столику и выключил свет. В темноте он разделся и снова повернулся к ней. Она уже сбросила купальный халат и лежала под одеялом. «Иди сюда», – позвала она.

Обнимая ее, он старался не трогать рубцы на ее спине, боясь, что это будет ее смущать. Но совсем не касаться их у него не получалось. Потом тела их переплелись. Прижав ее к себе сильнее, он ощутил своей грудью незажившие раны на ее груди, потом нащупал рубцы сзади на ее бедрах. Где бы он ее ни касался, всюду она была чувствительная и уязвимая. Ему надо было держать ее осторожно, прикасаться к ней нежно, целовать – словно залечивать бальзамом. Он долго боялся трогать ее между ног, опасаясь наткнуться на ужасные последствия пыток. Но она сама взяла его руку и спустила ее к низу живота. И ему показалось, что вслед за этим движением здесь же сконцентрировался весь жар ее тела. «Я хочу тебя», – прошептала она.

Через два часа Хофман проснулся от нежного, ласкового прикосновения ее руки. С тем восторгом, с которым новые любовники смотрят друг на друга в первые ночи любви, она следила за его пробуждением.

– М-м-м-м-м, – пробурчал он, наполовину проснувшись. – Кто это?

– Му ани, аль-уави, – сказала она, хихикая, как маленькая девочка, шалость которой обнаружена.

– Что-что?

– Я сказала: «Это не я, это уави». Так говорят маленькие дети в Ираке, когда их поймают.

– Что такое уави? – сонно спросил он.

– Это такой вымышленный зверек, вроде лисы. Он живет в пустыне. Вытворяет всякие шалости.

– Спокойной ночи, – пробормотал Хофман.

Через тридцать секунд она поцеловала Хофмана в губы.

– Я не могу спать, – сказала она. Прижавшись к нему всем телом, она стала ласкаться и ворочаться, пока не оказалась на нем верхом. От этого он моментально проснулся.

– Я хочу еще, – сказала она. – О’кей?

Глава 37

Когда на следующее утро Лина и Сэм добрались до женевского района банков, он был запружен сверкающими немецкими автомобилями. В этой толчее невозможно было определить, следили за ними или нет. Смотрели на них все, и в то же время не смотрел никто. Лина быстро провела Сэма от площади Бель-Эр по рю де Банк до одиннадцатого дома, где они постучали в дверь тяжелым латунным молотком. Дверь открыла все та же блондинка. «Доброе утро, мисс Баззаз», – сказала она.

Увидев Хофмана позади Лины, она хотела сразу же захлопнуть дверь, но Лина жестом остановила ее. «Это мой адвокат», – сказала она. Блондинка отошла к своему столу, сняла телефонную трубку и шепотом сказала в нее несколько фраз. Потом, видимо, на Хофмана навели видеокамеру. Сэму показалось, что на том конце телефонного провода кто-то расхохотался. Затем блондинка вернулась к ним. «Мне разрешено провести вашего адвоката», – сказала она.

Все вместе они пошли по лабиринту, мимо кремовых стен и плотно закрытых дверей. Миновали они и последнюю дверь и еще раз повернули направо, в коридор, куда выходила всего одна комната. Это была приемная директора-распорядителя. Секретарша постучала один раз и толкнула дверь, приглашая Лину. Войдя, они первым делом увидели банкира Мерсье. А рядом с ним сидел коротенький, коренастый мужчина в костюме-тройке.

– Хе-хе-хе, – весело захихикал толстяк. Втиснутый в свой костюм, он был похож на переполненный тюбик зубной пасты.

– О Господи! – произнес Сэм Хофман.

– Привет, голубушка, – сказал толстяк, повернувшись к Лине и приподнимая воображаемую шляпу. Он был само обаяние – церемонный, хитроватый, явно навеселе. Казалось, он заполнял собой всю комнату, почти не оставляя места остальным.

– Кто это? – спросила Лина. Она обернулась к Мерсье, бесстрастно смотревшему на нее, потом к Сэму.

Сэм Хофман ощутил внезапную сухость во рту. Где-то в дальних отсеках его мозга, наверно, всегда дремала мысль о том, что он в конце концов окажется в этой комнате с этим человеком; так спящий иногда понимает, чем кончится только что начавшийся сон. Но все же, когда этот день настал, он испытал сильнейшее потрясение. Откашлявшись, он сказал:

– К сожалению, должен сказать, что это мой отец, Фрэнк Хофман.

Банкиру мало что кажется смешным, и все же на губах Мерсье заиграло подобие улыбки. Он обратился к Лине.

– Этот джентльмен как раз и есть тот американский посредник, о котором я вам говорил при нашей прошлой встрече. Именно он обладает правом подписи на документах, касающихся данного счета, от имени Правителя Ирака.

Сэм закрыл глаза.

– О черт! – пробормотал он.

Хофман-старший проигнорировал его восклицание.

– Не познакомишь ли ты меня со своей подружкой, сын? – сказал он, протягивая молодой женщине мясистую ладонь.

Лина посмотрела на Сэма и, не получив от него никакого знака, обернулась к его отцу.

– Я Сальва Баззаз, – сказала она.

– Неужели? – фыркнул Фрэнк. – Очень мило! Меня зовут Дональд Дак.

Она вспыхнула и снова взглянула на Сэма.

– Скажи ему правду, – сказал Сэм. – Он все равно знает. – Сэм отвернулся и уставился в окно на огороженный стеной садик. У него не было сил смотреть на отца.

– Меня зовут Лина Алвен, – сказала она.

– Счастлив познакомиться с вами, милочка, – сказал Фрэнк. – Вы гораздо симпатичнее, чем о вас пишут. Как вам понравилось в Багдаде?

Лина покраснела так, словно ее отхлестали по щекам; глаза ее горели. Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями. Что все это означает? Какое отношение имеет этот старый толстяк к тому миру, из которого ей удалось бежать, – к миру Каср-аль-Нихайя? Сэм по-прежнему глядел в окно. Лина никогда не видела столько злости на его лице. Тут заговорил швейцарский банкир, до того наблюдавший всю эту сцену задумчиво и отчужденно.

– Ну, вот мы все и знакомы. Я очень рад, что сегодня мы будем жить под своими настоящими именами. – Он кивнул в сторону Лины, сверкнув своими лазурными глазами. – Так гораздо спокойнее. – Мерсье сложил ладони, соединив пальцы башенкой, и продолжал: – Я нахожусь в некотором затруднении. Когда мы в первый раз беседовали с мисс Алвен, она заявила, что представляет интересы семьи одного богатого клиента нашего банка, ныне покойного. Но, обсудив этот вопрос с мистером Хофманом-старшим, я понял, что мисс Алвен меня обманывала. Использование номеров конфиденциальных счетов с целью выдать себя за родственника клиента – дело серьезное. Я спрашиваю себя, не должен ли я вызвать полицию. Кто из вас хочет высказаться по этому поводу?

Все молчали. Наконец тишину нарушил голос Сэма. Он отвернулся от окна и пристально посмотрел на своего отца.

– Вызывать полицию было бы неразумно, – сказал он.

– Почему? Ваш отец сообщил мне, что Интерпол уже распространил требование выдать мисс Алвен британским властям. Передав ее швейцарской полиции, я просто выполню свой долг.

– Сто процентов! – вставил Фрэнк.

Сэм еще внимательнее поглядел на отца. Они сверлили друг друга глазами, стоя по разные стороны стола, разделенные несколькими метрами пространства и сорока годами времени.

– Это было бы неразумно, – медленно повторил Сэм, – потому что у нас есть два очень сильных союзника, и если вы не будете соблюдать осторожность, господин Мерсье, то вы и ваш банк можете пострадать.

Мерсье встрепенулся.

– Вы что, угрожаете мне?

– Ни в коем случае. Просто ставлю вас в известность.

– А ну, погоди-ка, крутой паренек! – вмешался Фрэнк. – Что это за херню ты несешь про своих союзников? Я знаю о твоем приятеле принце Желал-бы-обдуть-разок, все знаю! И вот что я тебе скажу: ни хрена он для тебя делать не будет! Кто следующий?

– Разведка Израиля. Они помогли мне вытащить Лину из Багдада. Если нас арестует полиция, они предпримут соответствующие действия.

– Что? – вмешалась Лина. – Ты никогда мне об этом не говорил. – Но ее слова потонули в громоподобном раскате голоса Фрэнка Хофмана.

– Ты что, сынок, с ума сбрендил? Говорил я тебе – держись подальше от этих говнодавов!

– Простите? – сказал Мерсье. Он откашлялся – видимо, не привык, чтобы в его приемной употребляли словечки типа «говнодавы».

– Вы что, плохо слышите, черт побери? – Фрэнк Хофман поглядел на банкира и жахнул кулаком по антикварному столу. – Я спросил своего сына, не спятил ли он, что работает с израильтянами. Господи! Поверить не могу, что ты выкинул этот номер. Да-а, это проблема. Тут такое начнется! – Он помотал головой, видимо, был расстроен по-настоящему.

– Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросил Мерсье.

– Наверно, можете. Оставьте нас на несколько минут. Мне нужно поговорить с моим сыном и этой мисс Прибабах, как бишь ее. Вы не возражаете?

– Нет, отнюдь не возражаю. Понимаю вас. – Мерсье встал и направился к двери. – Когда закончите, позвоните мне: вот эта красная кнопка на телефоне.

Фрэнк дождался, пока Мерсье закроет за собой дверь, и обернулся к Лине и Сэму. Все его обаяние как рукой сняло. Он погрозил им коротким толстым пальцем.

– Вы эту херню кончайте. Вы что, сопляки, не понимаете, какое серьезное дело поганите?

– Только не надо нотаций. У тебя плохие карты, папа.

– Нет, именно поганите. Ваш Израиль – это предел всему!

– Так не пойдет, папа. Ты-то, оказывается, работаешь на самого отъявленного разбойника в мире. Так что не надо!

Фрэнк опять помотал головой.

– Но ты же ни хрена не знаешь. Ни хрена!

– Не надо, папа! – медленно повторил Сэм, вкладывая в эти три слова злость, накопившуюся в нем за всю жизнь.

– Очухайся, сын! Будь взрослым и протри глаза. Я, твой отец, веду самое сложное дело в арабском мире за последние двадцать лет, а ты решил здесь пококетничать с Моссад. Ты действительно ничего не понимаешь?

Сэм хотел еще что-то сказать, но его опередила Лина. Она молча смотрела на их перепалку, сдерживая собственную ярость.

– А что здесь понимать, мистер Хофман? – спросила она.

– Вот именно! Как ты думаешь, голубушка, из-за чего столько лет продолжаются эти игры? Кого мы облапошиваем?

– Какие игры?

– Только не строй из себя такую невинную дуру, сестричка! Именно игры! Спектакль! Я знаю, ты ведь уже заглянула в эти файлы Хаммуда – Бог знает, как тебе удалось их достать! – и прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду «Линкольн трейдинг», «Гарфилд инвестмент», «Вильсон транспорт», «Адамс инвестмент», «Бухенен трейдинг». Почти десять лет я угрохал на то, чтобы создать эту сеть. Ты их помнишь?

– Да, помню.

– Вот и прекрасно.

Тут вмешался Сэм. В его голосе прозвучала едкая нотка.

– Ты забыл еще одну, папа. «Оскар трейдинг» – ту, у которой телефон в американском посольстве в Тунисе.

Фрэнк искоса взглянул на него и продолжал как ни в чем не бывало:

– Ну, если вы оба такие умные, может, скажете, зачем мы во все это ввязались, зачем устроили эту маленькую какофонию? Кто хочет ответить, мальчики-девочки?

– Я не хочу, – сказал Сэм.

– Потому что не знаешь. А я тебе скажу. Мы сделали это, чтоб водить за нос вашего иракского мудака, вот зачем!

– Теперь он мертв, – сказала Лина, – так что вы можете успокоиться.

– Верно, черт побери, мертв. А почему он мертв? Да потому что мы так решили и так сделали, вот почему. Ваши дружки-пидоры не сумели от него избавиться. А мы сумели.

– Погоди-ка, – сказал Сэм. – Кто это «мы»?

– Мы, говнюк ты этакий. Центральное разведывательное управление, в рот его! А ты думал, я о ком? Думал, я один, что ли? Ты что, думал, старый толстый Фрэнк Хофман играет в игрушки и наживает себе деньжат? Да брось ты.

– И Назир Хаммуд – ваш человек? – спросил Сэм.

– Конечно наш! А чей же он, по-твоему? Может, прости Господи, Бутроса Бутроса-Гали? Конечно, он наш человек и чертовски здорово сработал. Как ты думаешь, кто укокошил иракского правителя? Хаммуд, вот кто. Да он герой, черт побери!

– Я знаю, что Правителя застрелил Осман. Он что, тоже работал на ЦРУ?

– Ты кто, конгрессмен? Откуда столько трепа? Ну да, конечно. Хаммуд все устроил. Ты думаешь, почему англичане стелят ему красный ковер? Почему он в Лондоне может на всех начхать? Почему ему разрешают ввозить оружие и хорошеньких курочек? Думаешь, потому что боятся? Нет. Этот парень – самый ценный агент двадцатого века. И завербовал его я. Я! Твой отец.

Лина смотрела на него с ненавистью. Внутри нее все жарче разгоралось негодование. Наконец она не выдержала, и слова будто сами выскочили из нее, как языки пламени.

– Хаммуд свинья!

– Прости, милочка. Я не понял.

– Я сказала, что Назир Хаммуд свинья!

– Знаешь, не слишком-то любезно называть его свиньей, если я только что назвал его отличным парнем. Черт подери! С тобой все в порядке?

– Со мной-то все в порядке, – сказала Лина. Голос ее звучал громко, а в глазах сверкал гнев, который завладел ею без остатка. – Я из Ирака, и я повторяю еще раз, что Назир Хаммуд – вор и жулик, который украл деньги моего народа и должен их вернуть.

– Остынь! Хаммуд помог освободить твою чертову страну от тирана! Чего ты еще хочешь?

– Он никого не освободил. В Багдаде заправляют все те же люди, что и раньше. Меня пытали и чуть не убили из-за вашего приятеля Назира Хаммуда. И если он вам нравится, мистер Хофман, значит, вы тоже свинья!

Фрэнк Хофман повернулся к сыну и покачал головой.

– Ну и стерва у тебя подружка, Сэмми. Ты это знаешь?

– Замолчи, папа.

– Нет, не замолчу. Что-то она меня начинает раздражать.

– Замолчи! – В комнате росло напряжение, как в закипающем чайнике. Но остановиться уже никто не мог.