Текст книги "Дочь леди Чаттерли"
Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс
Соавторы: Патриция Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Клэр приехала в Лондон в субботу. Было жарко, душно, шумно. Она уже скучала по Лон Эндону, а в особенности по Рагби. Ни тети Хильды, ни Пип дома не оказалось, и Клэр засобиралась в «Лебединую долину». В последнем письме Конни написала ей, что измучилась с Глорией. Клэр решила хотя бы немного помочь матери.
Она приехала без звонка, и Конни была приятно удивлена, услышав знакомый голосок:
– Эй, ма, ты там?
Конни была по обыкновению на кухне – пекла к ужину пирог с мясом и сыром. Такие пироги очень любил ее муж.
– Как хорошо, что ты приехала, родная моя! – обрадованно воскликнула Конни. – Решила сделать нам с отцом приятный сюрприз? Ты давно из Лон Эндона?
– Днем приехала. Выехала оттуда утренним поездом. Не беспокойся, мама, я съела на вокзале сэндвич.
Конни расцеловала дочь в обе щеки, потом отстранилась от нее на вытянутую руку и сказала:
– Честное слово, еще никогда в жизни не видела тебя такой счастливой!
– Со мной снова все в порядке.
Это было сказано столь уверенным тоном, что Конни поняла – девочка окончательно пришла в себя. Она загорела, даже слегка округлились щечки. И невероятно похорошела. И Конни гордилась за дочку. Честно говоря, она очень переживала, что, побывав в Рагби, Клэр переменится к отцу с матерью. Девочка и так относится к ним настороженно и с холодком отчужденности. Но, похоже, ее опасения были напрасны – Клэр стала мягче, ласковей. Слава, слава Богу.
– Сейчас мы с тобой попьем чаю, ну и ты, наверное, расскажешь мне о Рагби, – сказала Конни.
– А где отец?
– В поле. У него сегодня много…
– Да нет, вот он, – перебила Клэр мать.
Она бросилась ему навстречу и прижалась щекой к его щеке.
– Привет! Как я рада видеть тебя, отец.
Однако у Оливера Меллорса не было времени ни удивляться этому неожиданному проявлению чувств со стороны дочери, ни обращать внимание на то, как она посвежела. Меллорс определенно был чем-то озабочен. Он чмокнул Клэр в щеку и сказал, глядя на Конни:
– Глория сбежала!
– Сбежала! – повторила Конни, округлив в изумлении глаза.
– Да. Мальчонка миссис Портер, Фрэнки, нашел меня в коровнике и отдал эту записку. Оказывается, наша Глория наказала ему передать мне записку только после того, как она сядет в автобус.
– Я не встретила ее на шоссе, – сказала Клэр. – Должно быть, она шла к автобусу полем.
– Вот же натворила дел… – пробормотал Меллорс.
Он отдал записку Конни, достал из кармана табак и стал набивать трубку.
Мать с дочерью с трудом разбирали слова, нацарапанные на бланке счета из прачечной.
«Дорогой папаша. Мне очень жаль, что ты расстроишься, но я такой жизни больше не выдержу. Здесь настоящая глухомань, мне очень скучно. Не могу остаться здесь даже ради Джонни. Бросаю его вам, потому как с дитем меня на работу не возьмут, а оба так его любите. С вами ему лучше будет, чем со мной. Вы сможете сдавать коттедж Тиддлера и тратить вырученные деньги на содержание Джонни. Не ругайте меня, ведь я терпела-терпела, а потом поняла, что сойду с ума, если задержусь здесь еще хотя бы на денек. Папаша, не переживай за меня. Один мой приятель-американец написал, что подыскал мне работу на их базе, так что я не пропаду. Больше вы меня никогда не увидите. Спасибо вам за все заботы. Ж
Глория».
– А я ничуть не удивлена, – сказала Клэр. – Бедная Глория! Нам следовало знать с самого начала, что из нее никогда не получится домохозяйка.
– Как же она похожа на свою мать! – пробормотал Меллорс. – Той тоже всегда было мало, чего ни сделай.
– Боже, какой позор! – воскликнула Конни. – Негодяйка, ведь мы ей все время помогали. Сколько раз она бросала на меня бедного Джонни, а сама на целый день уезжала в Брайтон. Да какая она после этого мать… – Конни вдруг закрыла рот ладонью. – Неужели она бросила его одного в коттедже?
– Ну да, бросила, – сказал Меллорс. – Я забежал туда после того, как прочел записку. Младенец спал наверху. Там в доме такой бедлам.
– Нужно немедленно забрать его оттуда! – воскликнула Конни.
Меллорс с невыразимой благодарностью посмотрел на жену.
– Твоя мама была ангельски добра к негодной девице и ее малышу, – сказал Оливер, обращаясь к Клэр. – Он ей совсем никто, но она обращается с ним так, будто он родной. Благослови ее Господи.
– Но ведь это же твой внук, – заметила Конни.
Клэр в удивлении смотрела на родителей. Уму непостижимо, как они друг друга любят! Раньше ее это раздражало, сегодня она почему-то испытывала радость и восхищение. Глядя на родителей, Клэр чувствовала себя сильней и крепче. Их постоянство казалось ей надежной защитой и опорой.
Двухнедельное пребывание в Дербишире, умиротворенные, полные глубоко философского смысла беседы с сэром Клиффордом – все это пошло на пользу, думала она сейчас. Отныне окружающее виделось в абсолютно ином свете. Она сделалась терпимей к проявлениям внешней жизни и перестала критиковать людей за их поступки.
– Так пошли за ребенком! – торопила родителей Клэр.
И Конни чуть не прослезилась, услышав от Клэр эти слова. Они втроем направились в коттедж Тиддлера, шагая прямиком через поле.
Клэр умилялась красоте жаркого летнего дня. Шла война, принесшая людям столько горестей и страданий, а природа словно справляла свой пир. Еще в поезде она думала о Колине с Ивлин. Она непременно позвонит в госпиталь и узнает, как дела у капитана Тэлбота.
Небо над Сассексом было ослепительно голубым – таким оно бывает на полотнах художников эпохи Ренессанса. Пологие склоны холмов окутывала мягкая золотистая дымка.
Когда они шли мимо стада коров, Клэр вдохнула полной грудью знакомый запах парного молока, смешанный с ароматом спелых трав и тут же вспомнила, как в детстве ходила на пастбище с отцом, прихватив с собой кружку, чтоб попить парного молока.
Вокруг озера Тиддлера росли высокие березы. От них падала прозрачная кружевная тень. А вот и коттеджи – в одном из них родился маленький Джонни. У этого, что с краю, коттеджа Тиддлера, совсем нежилой вид. Палисадник зарос высокими сорняками, сквозь которые робко пробивались огненно-желтые настурции. Определенно, Глория не годится для деревенской жизни, думала Клэр. Что ж, каждому свое.
В гостиной все было вверх дном, и Конни с Клэр только руками всплеснули. В кухонной раковине грязные тарелки, чашки и сковородки, в сушилке – пустые банки из-под консервов. На столе немытая бутылка с соской, а рядом на тарелке голова и скелет от селедки – остатки ужина либо завтрака Глории. В блюдце на подоконнике таяло масло, вокруг разлитого молока жужжали мухи. Конни с Клэр обменялись брезгливыми взглядами.
– Отец сказал, малыш наверху, – проговорила Конни.
В этот момент сверху раздался вопль, который тут же превратился в надсадный рев.
Женщины кинулись наверх. Все окна в спальне были закрыты. Там стояла страшная духотища и воняло грязными пеленками. Клэр чуть не стошнило.
– Боже мой! Да как она могла жить в такой грязи!
– Я часто отчитывала Глорию за неряшливость, но все бесполезно. – Конни покачала головой. – Викарий рассказывал мне, что многие из эвакуированных тоже не особенно следят за чистотой. И как людям не противно жить в грязи? – удивлялась она.
Спальня представляла собой преотвратительное зрелище – серые простыни, скомканные одеяла. На полу валялись обрывки бумаги, грязные чулки, какие-то тряпки, которые Глория не пожелала взять с собой. На спинке стула висел дешевый халатик из черного нейлона. Очевидно, Глория второпях забыла его.
И Клэр вдруг живо представила себе, какие чувства испытывает эта несчастная девушка: невероятную тоску от бессмысленно проходящей жизни, презрение к случайно зачатому ребенку, связавшему ее по рукам и ногам. Чувствовала ли она угрызения совести, бросая родное дитя? Поцеловала ли его перед тем, как исчезнуть из его жизни навсегда?..
Колыбелька стояла возле окна. От нее шел такой отвратительный запах, что даже привыкшая ко всему в госпитале Клэр зажала нос.
– Господи, мерзость какая! – пробормотала она.
Маленький Джонни весь покраснел и сморщил лицо от плача. Он в негодовании махал своими крохотными кулачками. Увидав его головку, покрытую мелкими рыжевато-золотистыми кудряшками, Клэр вдруг почувствовала невероятную нежность. У малыша был точно такой же цвет волос, как у нее. И он тоже был Меллорс. Джонни очень вырос с тех пор, как она видела его в последний раз и стал очень симпатичным.
Она выхватила из колыбельки горячий маленький комочек и провела рукой по вспотевшему лобику младенца.
– Он весь пылает, мама! Ради Бога, скорей открой все окна! Да в этой комнате можно задохнуться насмерть.
– Наверное, бедный малыш уже давно отдал бы Богу душу, если бы я не выносила его каждый день на свежий воздух, – сказала Конни. – И я все время напоминала Глории, чтобы она его правильно кормила. Она такая невежда. Ты не представляешь, Клэр, как мне с ней досталось.
– Представляю, мама. И восхищаюсь тобой.
– Малыш проголодался. Пойду согрею бутылочку.
Конни поспешила на кухню. Она была очень признательна Клэр за поддержку. Вот уж никогда не думала, что ее девочка покажет себя с такой удивительной стороны.
Горячей воды в доме не оказалось, кипятильник исчез. И газовый баллон был пуст. Судя по всему, Глория дни напролет валялась в постели, курила и читала дешевые порнографические книжонки.
Клэр занялась поисками чистых пеленок, но таковых в доме не оказалось.
– Черт побери, но ведь мы подарили Глории целый набор! – воскликнула Конни.
– Может, у тебя найдется что-нибудь из запасов? – предположила Клэр. – Нужно немедленно отнести этого несчастного маленького зайчонка к нам домой.
Оказалось, ей вовсе не противно держать в руках этого закаканного малыша. Она прижала его к груди и он перестал плакать, распахнул свои синие, как цветочки льна, глазенки и улыбнулся ей беззубым ротиком. Он такой беззащитный, подумала Клэр. И его жизнь целиком в наших руках.
– Клэр, у меня сохранились твои детские вещички. Я сложила их в мешочки, чтобы уберечь от моли. Думала, они пригодятся твоим детям.
– Премного тебе благодарна!
Клэр вдруг вспыхнула, а Конни так и не поняла, рассердилась она на нее или же на самом деле была ей благодарна.
– Я думала, ты будешь возражать, если ребенок Глории…
– Достань все, что нужно для малыша, – перебила Клэр смущенный лепет матери. – Господи, да я вовсе не возражаю.
Клэр шла по залитому щедрым июльским солнцем полю с Джонни на руках. Он снова расплакался, потому что был голоден. Клэр отнесла его прямо в ванную.
Конни поспешила наверх, вытащила коробку с детскими сокровищами и выбрала для Джонни распашонку и ползунки. К своей великой радости она обнаружила целую стопку пеленок. О да, она любовно хранила детские вещички своей любимой девочки. Это были дорогие и красивые вещички. И совсем почти новые.
Клэр быстро и ловко раздела Джонни и положила его в теплую ванночку. Он мгновенно успокоился, стал колотить кулачками по воде и ворковать, точно голубь. И тут Клэр обратила внимание что у малыша почти в кровь расчесана грудь.
– Бедняжка! Да ты у нас круглый сирота! – воскликнула она.
Конни нашла в аптечке баночку с вазелином. Клэр осторожно смазала опрелости и завернула мальчика в чистую пеленку. Скоро Джонни разодели, как маленького принца. Конни испытывала к Клэр неизъяснимую благодарность.
– Надо показать малыша отцу, – сказала она.
Оливер зашел в дом, когда Клэр уже кормила Джонни из бутылочки смесью, приготовленной Конни согласно написанным на коробке инструкциям национальной компании по производству сухого молока.
Он с благодарностью, но и не без удивления смотрел на свою красавицу-дочь. Меллорсу и в голову прийти не могло, что Клэр может проявить к ребенку его непутевой Глории такую удивительную заботу. Правда, это подтверждало его предположение, что инстинкт материнства заложен во всех без исключениях женщинах.
– Моя девонька, ты… – Ему изменил голос. – Спасибо тебе.
Он отвернулся.
Клэр молча склонилась над ребенком и поправила соску, потому что Джонни вдруг перестал сосать и уставился на нее своими круглыми синими глазенками. В них было столько глубокой вечной мудрости.
– Что вы собираетесь делать с этим забавным маленьким зверенышем? – с напускной небрежностью спросила Клэр. Ей почему-то не хотелось, чтобы родители заметили, какое удовольствие получает она, возясь с Джонни.
– Разумеется, его придется оставить, – сказала Конни.
– Нет, я обязательно разыщу эту негодяйку…
– Оливер, это бесполезно, – перебила мужа Конни и положила руку ему на плечо. – Глория никогда не хотела ребенка. Насильно любить не заставишь. Джонни следует либо отдать в приют, либо оставить у нас. Мне бы, Оливер, очень не хотелось отдавать твоего родного внука в чужие руки.
Казалось, Меллорс навсегда лишился дара речи. От волнения он спрятал в карман зажженную трубку, потом поспешно достал ее оттуда. Еще никогда он не любил так свою Конни. Даже тогда, много лет назад, когда желал эту женщину всем своим существом. У него дрожали губы. Он отвернулся и подошел к окну. Конни приблизилась к мужу и, просунув руку под старую куртку, которую он носил, справляясь по хозяйству, обняла за тонкую, как у юноши, талию.
– Все в порядке, дедуля, – она вдруг прыснула и потерлась щекой о его плечо. – Да, мой родной, все в порядке. Я очень люблю Джонни и надеюсь, что мы сумеем воспитать его должным образом. Разумеется, если наша Клэр не возражает.
– Я не возражаю, – тут же откликнулась девушка и сама удивилась той поспешности, с какой приняла это решение. Совсем недавно она бы очень даже возражала, однако в этот свой приезд в «Лебединую долину» она почувствовала к родителям невероятную симпатию. И, что греха таить, позавидовала им. Искренние, простодушные люди, живут только друг другом и своей любовью. Теперь вот еще будут жить этим малышом.
Сидя с Джонни на коленях, Клэр все время уносилась мыслями в Рагби. Представляла просторную, с высокими потолками комнату, заставленную великолепными фолиантами, себя, сидящую рядом с седовласым человеком, вспоминала его последние слова: «Невозможно ограничить отношения между мужчиной и женщиной одной лишь духовной и интеллектуальной близостью. Человеческий род прекратил бы свое существование, если бы женщин не тянуло к мужчинам и наоборот».
С тех пор эти слова все время звучат у нее в голове. И очень смущают – она никак не может представить себя в роли женщины, раз и навсегда отдавшей тело и душу мужчине.
Клэр не отошла от потрясения, испытанного ею в Рагби. И все еще не могла понять мать, променявшую сэра Клиффорда на отца. Спору нет, отец замечательный человек, но бросить ради него сэра Клиффорда и навсегда уехать из Рагби – этого Клэр понять не дано.
Сегодня она впервые за всю жизнь позавидовала матери.
В этот вечер Джонни Куттса вместе с его скудными пожитками переселили в «Лебединую долину». Мать с отцом горячо обсуждали его будущее. Клэр сидела и молча слушала родителей, поражаясь и одновременно восхищаясь тем наивным надеждам, которые они возлагали на внука. В конце концов не удержалась и со смехом сказала:
– Ну вот, отец, теперь наконец у тебя будет деловой партнер.
– Да, это так, – простодушно согласился Меллорс.
Странные создания женщины – как они быстро приноравливаются к обстоятельствам. Слабы, эмоционально неустойчивы, но в то же время тверды, как скалы, если речь заходит о защите слабых и беспомощных. А вот он, Оливер, все никак не может оправиться от удара, который нанесла ему эта его негодяйка-дочь. Подумать только: бросить малыша, чтобы вернуться к той позорной жизни. Ему даже думать противно, к какой.
Дочь с матерью уединились в спальне Клэр и еще долго разговаривали.
– Родная моя, ты даже не представляешь, как благодарен тебе отец. Он сказал, что восхищен тобой. Девочка моя, ты сделала нас счастливыми людьми.
Клэр покраснела от смущения.
– Я очень рада, – пробормотала она.
– Ну, а теперь, может быть, расскажешь мне о нем? – робко спросила Конни, присаживаясь на краешек кровати.
Она уже облачилась в халат и расчесала свои роскошные волосы, и Клэр, глядя на Конни, вдруг представила себе, какой та была красавицей в молодости и как ее любили и хотели сэр Клиффорд и отец.
Клэр довольно сдержанно пересказала матери все то, о чем уже писала в письме. Так же сдержанно ответила на несколько вопросов Конни. А ту просто разбирало любопытство. И Клэр до какой-то степени удалось его утолить. Она с удовольствием описала в подробностях дом, сад, самого сэра Клиффорда, рассказала о том образе жизни, который он теперь ведет.
Конни слушала, затаив дыхание, и то и дело кивала головой.
– Подумать только! Значит, Клиффорд поседел! – восклицала она. – Раньше у него не было ни одного седого волоска. Судя по твоим описаниям, он пребывает в полном здравии.
– Да, в целом он чувствует себя хорошо, хоть и говорил мне, что последнее время его стало беспокоить сердце и приходится вести себя осмотрительно.
– Бедняга Клиффорд…
– Думаю, он вовсе не нуждается в жалости, – заметила Клэр.
Она сидела возле туалетного столика спиной к Конни и медленно расчесывала волосы.
– Вижу, ты с ним поладила.
Конни смотрела на прямую спину дочери.
– Да.
– Я так и думала. – Конни тихо вздохнула. – Он много говорил обо мне?
На эту тему Клэр почему-то разговаривать не хотелось.
– Много. И очень хорошо. Мне кажется, он любил тебя, мама.
Конни почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Она крепко стиснула ладони.
– Знаю. Еще я знаю, что ты осуждаешь меня за то, что я оставила Рагби. Ты никогда меня не поймешь.
– Не будем говорить на эту тему, – мягко, но решительно заявила Клэр.
Какая она странная и, оказывается, очень сильная духом, эта девочка, которую я произвела на свет, думала Конни Меллорс.
И вдруг вместо ревности, которую ей бы следовало испытать из-за того, что Клэр так близко сошлась с сэром Клиффордом (разумеется, ревности и обиды в первую очередь за Оливера) Конни почувствовала гордость. Она гордилась, что Клиффорд не просто принял ее, Конни, дочь, а еще и проникся к ней всей душой.
– Что ж, очень рада, что ты хорошо провела время и так сблизилась с Клиффордом, – сказала она.
– Спасибо тебе, мама.
– Дорогая, прошу тебя, постарайся отнестись терпимо к моему прошлому, ладно? Пойми, если можешь, что от настоящей любви бывает нет сил отказаться.
Наступило молчание. Для Конни оно казалось невыносимым. Потом вдруг Клэр сказала:
– Кто знает, суждено мне или нет испытать такую любовь, но я пока не потеряла надежду на чудо.
И Конни возликовала от этих слов. Наконец-то, наконец ее девочка признала, что на свете существует настоящая любовь. Ей захотелось привлечь Клэр к себе, расцеловать, быть может, даже всплакнуть на ее груди слезами радости, но помня всегда о нелюбви дочери к проявлению подобного рода чувств, она лишь прошептала:
– И это чудо свершится.
Клэр перестала расчесывать волосы и долго смотрела на себя в зеркало.
Немножко осмелев, Конни спросила:
– Надеюсь, ты не очень рассердилась на меня за то, что я попросила тебя взглянуть на нашу сторожку. Ты ее видела?
– Нет. Сэр Клиффорд велел ее спалить. Еще много лет назад. Ты что, не получила моего письма? Я тебе там все написала.
Лицо Конни вдруг сморщилось и стало жалким и старым.
– Как ужасно! Лучше бы мне об этом не знать! – воскликнула она.
Ну что, наконец поняла? – думала Клэр. Поняла глубину его гнева и печали из-за того, что ты его бросила?..
И снова она почувствовала к матери неприязнь.
– Хочу спать, – сказала Клэр, притворно зевая. – Я сегодня очень устала.
Конни не так-то просто было обмануть. Покидая комнату дочери, она думала о том, что поспешила со своими выводами. Клэр все еще очень далека от нее. Она живет совсем в ином измерении.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Совсем недавно отпраздновали Рождество.
Стояло промозглое и туманное зимнее утро.
Клэр получила недельный отпуск. Всю осень и зиму она работала, не покладая рук, с трудом выдерживая адские нагрузки. Три дня назад ей исполнился двадцать один год. Она стала совершеннолетней. Но в военное время это событие значило так мало. Когда-то Клэр думала, что совершеннолетие станет той вехой в ее жизни, откуда начнется новый отсчет. На самом же деле ничего не изменилось. Она получила много поздравлений и подарков от друзей, родителей, тети Хильды и Пип, в ее честь устроили небольшой обед в «Хайд-парк отеле», на котором должны были присутствовать и отец с матерью, однако в самый последний момент маленький Джонни – ему уже исполнилось восемь месяцев – затемпературил, и Конни побоялась оставить малыша на чужих людей, ну а Оливер, по обыкновению, без своей Конни на людях не появлялся.
Но Клэр не обиделась и даже не расстроилась – маленький Джонни давно стал для нее родным человечком. Она радовалась, что у ее уже отнюдь не молодых родителей появилась новая – радостная – забота, так оживившая их жизнь. Ведь ребенок отныне всецело принадлежал им – Глория как в воду канула.
Благостный мир и покой, воцарившиеся в «Лебединой долине», окончательно убедили Клэр в том, что у нее своя, особая, дорога к счастью.
В целом, зима для нее оказалась не такой уж и плохой. Когда она вернулась в госпиталь после болезни, главная сестра, помня просьбу мисс Меллорс о переводе в другой госпиталь, тем не менее вынуждена была ей отказать – остро не хватало медперсонала. Правда, ей пообещали, что, быть может, потом что-нибудь удастся придумать, а сейчас…
Но Клэр уже не стремилась уехать из Лондона. Тем более, что она любила свою работу и была по-своему даже счастлива. Последнее время Лиз Пиверел часто брала выходные и ездила домой – тяжело заболел Фрэнсис. Клэр охотно подменяла подругу, очень по ней скучала и переживала за ее брата. Юноша с детства отличался хрупким здоровьем, в последний же год у него развилась лейкемия. Этот молодой очаровательный человек, тонкий ценитель искусства и красоты во всех ее проявлениях, к тому же сам подающий надежды художник, слабел с каждым днем. Лиз помогала матери ухаживать за ним, старалась поддержать в нем присутствие духа. В последнем письме она написала подруге, что дни Фрэнсиса сочтены.
Еще она написала, что Фрэнсис все время вспоминает Клэр и часто расспрашивает о ней сестру.
Девушка рыдала над письмом. Бедный, бедный Фрэнсис – ему даже не дано судьбой умереть на поле брани, защищая родину. Она чувствовала себя виноватой, что отвергла пылкую любовь Фрэнсиса.
Клэр взяла два отгула и села на ночной поезд, чтобы побыть денек в Лон Эндоне, а к следующему утру вернуться на дежурство.
Фрэнсис лежал в саду с книгой в руках. У юноши не оставалось сил писать маслом, даже карандаш, и тот валился из рук. Клэр с горестью констатировала, что Фрэнсис превратился в настоящую былинку. Он вроде бы не догадывался о том, что угасает, ни с кем не говорил о своей болезни, отвечая на вопросы о самочувствии коротким «мне нездоровится». Он пообещал Клэр, что непременно закончит ее портрет. Вот только выздоровеет и…
Юноша держал ее руку в своей и весь светился от счастья. Клэр вдруг поняла, что готова ради него пожертвовать всем на свете и прежде всего собой. Она сказала, что всю зиму очень по нему скучала и, обдумав, решила принять его предложение, если, конечно, он еще хочет на ней жениться. Юноша был на седьмом небе от счастья. Через несколько дней она навестила его снова, уже как его невеста, но у Фрэнсиса не было сил даже улыбаться ей. Он прикрыл веки в знак приветствия и впал в забытье. Клэр долго плакала, уединившись в саду. Когда она уезжала, леди Пиверел поблагодарила ее от имени всей семьи за то, что она сделала счастливыми последние дни Фрэнсиса. Три недели спустя его не стало.
Клэр находила утешение в философских книгах. Она несколько раз писала сэру Клиффорду о Фрэнсисе, его последних днях, их взаимоотношениях. Переписка с Клиффордом Чаттерли в те дни была для нее единственной отдушиной, позволившей не впасть в глубокое отчаяние. Он тут же отвечал на каждое ее письмо, расспрашивал о работе, описывал жизнь в Рагби, иногда позволял себе высказаться вкратце о политике. Все его письма отличались трезвостью ума и были написаны безупречным слогом.
Последние полгода Клэр вела очень уединенный образ жизни. Несколько раз она принимала приглашения молодых людей потанцевать или пообедать в ресторане, но как только дело доходило до проявлений чувственной любви, тут же прерывала с поклонником все отношения. Чем дальше, тем больше она оказалась вовлеченной в драму взаимоотношений супругов Тэлбот. За минувшие полгода в жизни Колина и его жены Ивлин случились серьезные перемены.
Клэр подружилась с ассистенткой главной медсестры госпиталя Святого Джеймса. Эта женщина напрямую занималась Колином и регулярно сообщала Клэр о состоянии его здоровья. Мисс Элертон рассказывала девушке о том, что Ивлин, регулярно навещавшая мужа, обычно уезжала от него очень расстроенная. Она же и заметила, что Колин стал побаиваться посещений жены – Ивлин не могла скрыть от него своего отчаяния по поводу его изуродованного лица.
– Капитан Тэлбот – замечательная личность, – говорила мисс Элертон Клэр. – Мне, честно, даже не приходит в голову жалеть этого столь мужественного и сильного духом человека. Ни единой жалобы не слышали мы от него, а уж, поверьте мне, бедняге досталось.
– Я это знаю. Когда капитан Тэлбот лежал у нас, мы все в нем души не чаяли. Что касается его жены, мне ее очень жаль, – добавила Клэр.
Медперсонал госпиталя Святого Джеймса тоже очень сочувствовал этой хорошенькой миниатюрной женщине. Раз в месяц она приезжала аж из самого Лейта, куда ее теперь перевели, навестить мужа и, глядя на его изуродованное до неузнаваемости лицо, изо всех сил старалась не выказать своего ужаса.
Даже Клэр, чего только не перевидавшая в своем госпитале, была потрясена до глубины души, увидев Колина без бинтов.
Она сидела рядышком с ним, шутила, смеялась, вспоминала забавные эпизоды тех времен, когда Колин лежал в их госпитале. Разумеется, он помнил и юного Табби, и ужасного капитана Бинелли, и Ивэнс Вам-все-нельзя.
В Колине, несмотря ни на что, ощущалась сила духа. Он напоминал Клэр забинтованную мумию, которая пыталась говорить нормальным человеческим голосом и даже шутить. Кисти его рук и лицо были покрыты шрамами от сильнейшего ожога. Он вылезал из башни танка, когда тот загорелся в результате прямого попадания снаряда, и его товарищу с трудом удалось вытащить Колина из бушующего пламени.
Капитан Тэлбот уже подвергся целому ряду хирургических операций, пережил дни, когда буквально погибал от страшной жажды, а пить не мог, позади были и ночи, полные нечеловеческих страданий и мук – ни одно обезболивающее средство не могло снять адскую боль.
И только невероятная сила воли, а еще, как считала Клэр, любовь к Ивлин, помогли Колину выжить.
Иногда они с Клэр оставались наедине, и тогда Колин вдруг сбрасывал маску своей наигранной веселости. Он говорил девушке, что видит в ней не только друга, а еще и сестру милосердия, готовую помочь в любую минуту. Он знал, что она способна понять все, а поэтому ему стыдно перед ней притворяться.
– Когда приезжает Ивлин, я начинаю страшно переживать за нее, – рассказывал Колин Клэр. – Она, бедняжка, очень за меня боится. Да, конечно, видок у меня еще тот. Когда я в первый раз увидел себя в зеркале, первой моей мыслью было: как жаль, что я не погиб на месте. Потом, насмотревшись на тех, кому досталось еще больше, понял, что обязан жить. К тому же я очень верю сэру Артуру Пэррису. Я обязан ему не только физическим, но и духовным здоровьем. Он часто приходит ко мне. Знаешь, Клэр, я верю его обещанию заново воссоздать, как он выражается, мое лицо. То есть сделать то, чего не существует в природе.
Ивлин была нежна и заботлива, Ивлин всей душой желала мужу скорейшего выздоровления, но… Ивлин была всегда так взвинчена. Ее состояние невольно передавалось ему.
– Иногда мне хочется, чтобы она не приезжала ко мне до тех пор, пока я не стану выглядеть лучше, – признался он Клэр. – Понимаешь, мне ее очень жаль.
Клэр понимала. Но она понимала и то, что Колин каждый раз с нетерпением ждет жену. И старалась внушить своему другу, что никакие самые страшные раны или уродства не могут изменить чувство женщины к мужчине. Разумеется, если это чувство – настоящая любовь.
Но после встречи с Ивлин Клэр думала иначе. Ивлин как-то оказалась проездом в Лондоне, и девушки отправились перекусить. Ивлин была жалка. Она похудела, сгорбилась и постоянно прикладывала к уголкам глаз носовой платок.
– Конечно, Клэр, ты можешь считать меня мерзавкой, но только я все равно не стану скрывать, что, увидев в первый раз Колина, чуть не лишилась чувств, – призналась она. – Ты видела его лицо?О, мой бедный Колин… Когда-то он был таким красавцем.
Клэр с жалостью смотрела на подругу. Увы, Ивлин не дано перебороть физическое отвращение к человеку, столь близкому ей во всем остальном.
Она тоже порой впадала в отчаяние при виде Колина. Он теперь все время носил темные очки, его глаза постоянно слезились – огнем начисто спалило ресницы и деформировало веки, – и под стекла ему подкладывали ватные тампоны. Размозженный подбородок был скрыт под маской.
Сэр Артур без устали экспериментировал над внешностью капитана Тэлбота. В огне Колин потерял зрение, однако ему постоянно делали солевые компрессы, и он уже вполне прилично видел. Впереди были месяцы или даже годы боли и страданий. Предстояла пересадка кожи, операция на веки. Нескоро, ох, нескоро сможет вернуться он к нормальной жизни. И, несмотря на это, Колину претило прибегать к услугам очаровательных компанейских девушек, в обязанность которых входило развлекать жестоко изуродованных офицеров, то есть сопровождать их в кино, на танцы, на прогулки. Клэр как-то намекнула Ивлин, что той бы не мешало последовать примеру таких девушек – они никогда и вида не подадут, что их пугают любо отталкивают изуродованные войной лица их кавалеров.
– Я попытаюсь, попытаюсь сделать над собой усилие и… Да, да, я обязательно попытаюсь, – жалко твердила Ивлин. – Ты же знаешь, как я его люблю.
В этом признании в любви было столько отчаяния.
Клэр сейчас ехала в госпиталь проведать Колина. Мисс Элертон позвонила ей домой и сказала, что капитан Тэлбот очень хочет ее повидать.
– По-моему, он хочет что-то с вами обсудить, – предположила мисс Элертон. – Он чем-то очень встревожен, а поэтому, Клэр, прошу вас, приезжайте как можно скорее.
– У меня осталось несколько отгулов. Приеду в конце недели, – ни минуты не раздумывая, сказала Клэр.
Колин сидел в гостиной для офицеров в отделении пластической хирургии. Руки, которые обгорели меньше, чем лицо, уже совсем освободили от бинтов, и он курил сигарету. Клэр обратила внимание, что у него на голове начали расти волосы. Бедняжка, думала она, красавцем его, разумеется, не назовешь, однако под этими безобразными шрамами скрывается его прежняя душа – душа того самого Колина, которого я ценю и уважаю. Редкая у него душа – недаром и здешний медперсонал его боготворит.
