Текст книги "Дочь леди Чаттерли"
Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс
Соавторы: Патриция Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)
Пип была в ужасе.
Она вызвала доктора, который лечил ее мать.
В больнице Клэр чувствовала себя счастливой. Она знала, что ее пичкают успокоительными таблетками. Как она сюда попала и сколько здесь провалялась?.. О, какая разница. Теперь ей все едино – дом ли, больница, улица…
На всех ей теперь плевать – и на Робина, и на Жака, и на родителей… Прошлое смешалось с будущим, настоящего просто не существовало. Пустота, невесомость… Она лежала с открытыми глазами, дремала, снова открывала глаза и наблюдала за тем, что происходит в большой, выкрашенной в яркие цвета палате. Наблюдала равнодушно и из далекого далека.
Ей было хорошо там.Где это? Она не знает – тами все. Можно ни о чем не думать, ничего не чувствовать. Рядом умерла женщина, но на Клэр это совсем не подействовало. Девушка справа все время плакала, Клэр не было ее жаль. Умом она понимала, что девушку нужно пожалеть, но в сердце был холод. И пустота.
Но ей не разрешили долго пребывать в апатии. Кто-то из сестер милосердия пожаловался врачу, что Клэр ничего не ест. А зачем ей есть? Все равно ее поглотит пустота.
Доктор – это была седовласая женщина со спокойными серыми глазами – велела привести Клэр к ней в кабинет. Она пыталась вызвать ее на откровенность, но Клэр отвечала односложно, пользуясь всего двумя словами – «да» и «нет».
– У вас был нервный срыв, но вы должны взять себя в руки и вернуться к нормальной жизни, – сказала доктор. – Вы меня поняли?
Клэр кивнула, но только потому, что доктор ожидала от нее утвердительного ответа. Нервный срыв? Ну и что? Она должна взять себя в руки? Возьмет, и что дальше?..
– Вы сестра милосердия, Клэр, а поэтому не имеете права болеть, – сказала доктор. – Вы нужны другим. Если вам самой безразлично состояние вашего здоровья, окружающим это отнюдь не безразлично. Вы меня слышите, Клэр?
Слышать-то она слышит, да только что ей до всего этого? И этой докторше не удастся вернуть ее к нормальной жизни.
– Я и так уже много сделала, – сказала она. – Я переработала, вот отчего и нервный срыв.
Доктор пытливо смотрела на девушку.
– Вы правы, но только частично. У вас великолепное здоровье. Другим досталось не меньше, чем вам, а они выдержали, не сломались. Человеческий организм способен вынести еще и не такие нагрузки. Да, ваша нервная система оказалась самым уязвимым местом, и все равно все зависит только от вас. А вы не хотите помочь себе. Скажите, Клэр, почему вы вдруг взяли и сложили лапки?
Клэр насторожилась. В словах доктора ей чудилась угроза. Зачем этой женщине нужно вытаскивать ее оттуда?Там так легко, так приятно, так…
– Не увиливайте от ответа, Клэр, – теребила ее врач.
– Но я не говорила, что складываю лапки. И к вам в больницу не просилась. Вас послушать, и может показаться, что я увиливаю от выполнения своего долга.
– А разве это не так, Клэр?
– Нет.
Она уставилась в пол и больше не стала отвечать на вопросы доктора.
– Ладно, приходите в четверг, и мы продолжим наш разговор.
В четверг так в четверг. Скорей бы добраться до своей кровати и снова провалиться туда.В госпиталях не хватает сестер милосердия? Ну и что? И вообще что такое – долг?..
Она легла на кровать и расплакалась. Ей было не плохо и не хорошо, а просто никак. Слезы лились сами собой. Намокла подушка, халат, пижама. Ну и пусть себе льются. Глупо плакать, правда? Ну и пусть глупо. Какая ей разница?..
Доктор сказала:
– У вас нет причины плакать, Клэр. Слава Богу, все ваши близкие живы, а ведь многие потеряли в этой войне самых дорогих людей. Я бы посочувствовала вам, если бы и вас постигло подобное горе. Прошу вас, голубушка, перестаньте капризничать и лучше расскажите о себе. О вашем доме, семье, повседневной жизни. У вас есть братья или сестры?..
Эта женщина-врач все время пыталась вытянуть из нее что-нибудь о доме. Клэр долго молчала, но в конце концов сдалась. Рассказала о Глории, потом пожалела, что рассказала, но, увы, было поздно. Пришлось выложить все или почти все. Почему Клэр так не любит свою сестру? – удивлялась доктор. Как можно винить отца за то, что у него была какая-то личная жизнь до того, как он встретил ее мать? У многих есть сводные братья и сестры, даже отчимы и мачехи. А у многих нет родных. Эти люди очень одиноки.
И Клэр вдруг разозлилась на эту самоуверенную женщину-доктора. Да какое она имеет право судить о том, чего толком не знает?
– Вы говорите, те, у кого нет родственников, очень одиноки? Как же вы наивны. Вы не представляете, как одинока я, хоть у меня и живы родители. Они меня совсем не понимают. Да я им и не нужна. Откуда им знать, что для меня хорошо, а что плохо? Ведь они любят не меня, а какое-то абстрактное существо, которое обязано думать, чувствовать и вести себя так, как они. Моя мать говорит, что счастье зависит от того, как мы относимся к другим людям. Отец, я уверена, считает так же.
– А вы, Клэр? Разве вы сами не так считаете? Вот вы страдаете от того, что оказались в изоляции, что вас никто не понимает и не хочет понять. Но ведь человек чувствует себя счастливым только если отдает себя кому-то другому. Тому, кого любит. Не может быть, Клэр, чтобы вы никого не любили.
– Я не способна любить. Не способна…
И Клэр снова расплакалась.
Ей казалось, она ненавидит эту седовласую докторшу с мудрыми серыми глазами, но разговоры с ней увлекали все больше и больше, и скоро Клэр стала поверять ей свои тайны. Рассказывая о своих злоключениях, она все больше и больше приходила к выводу, что не так уж они и страшны, как представлялось раньше. Доктор уверяла, что все ее беды происходят от того, что она еще не встретила избранника сердца. Наклонности у нее вполне здоровые, говорила она, – ведь недаром же ей противна одна мысль о Джоу Элбисс. Она, Клэр, еще так молода, и непременно повстречает истинную любовь.
Девушка грустно смотрела на свою пожилую собеседницу
– Вы точно знаете, что повстречаю? – недоверчиво спросила она.
Доктор улыбнулась.
– Да. Это я знаю точно. Природа возьмет свое. Именно природа, хоть вы и не любите это слово. Наступит день, и вы встретите человека, которому захотите отдать всю себя без остатка. Сначала вы отдадите ему все ваши чувства и помыслы, потом поймете, что этого мало, и отдадите ему свое тело тоже. Это непременно случится. И, уверяю вас, скоро. Очень скоро. Не надо искать своего суженого в каждом встречном мужчине. Это бесполезное занятие. Мало того, каждый раз, разочаровываясь в мужчине, вы теряете частичку собственной души. Будьте терпеливы, Клэр. Ждите своего часа. Любовь настигнет вас как гром среди ясного неба. Но только, умоляю вас, не торопите события.
А она права, права, думала Клэр.
И на нее вдруг снизошел странный, доселе незнакомый ей покой.
Устала, я так устала искать свой идеал. Зачем? Нужно воспринимать жизнь такой, как она есть. Жизнь не может быть идеальной, люди тоже. Люди не виноваты в том, что они не идеальны. Я хочу того, чего не бывает и быть не может. Мать с отцом любят друг друга и счастливы этой любовью. Их земной любовью. Но ведь землю тоже создал Бог. Он создал и людей, в каждого вложив по крупице от собственной души…
Ее состояние стало улучшаться. Вернулась способность чувствовать. В один прекрасный день ей вдруг сделалось стыдно, что она довела себя до подобного состояния. Захотелось поскорей выздороветь, вернуться в госпиталь и по мере сил приближать победу в этой ужасной войне, про которую она совсем забыла, отдавшись своему беспросветному эгоистическому отчаянию.
Отныне она могла улыбаться, глядя на себя со стороны. Появилась надежда. И жизнь перестала казаться бессмысленной. Клэр выздоравливала.
Разрешили посещения. Пришла мать, Клэр расплакалась от счастья, увидев ее родное страдальческое лицо.
Боже мой, как ей досталось, думала она. Я перед ней виновата, очень виновата. И как же мне стыдно…
– Вы не должны стыдиться того, что с вами произошло, Клэр, – говорила доктор. Теперь они стали с ней друзьями. – Чувствительные, духовно одаренные натуры, вроде вас, гораздо больше подвержены нервным срывам, чем люди толстокожие, лишенные всякого воображения. Ваша вина лишь в том, что вы родились такой. Но теперь все зависит только от вас. Не переживайте ни в коем случае по поводу всяких пустяков, если у вас возникнут трудности, приходите ко мне. Обещаете?
Клэр кивнула.
– Обещаю. Кажется, вы мне очень помогли. Спасибо.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
– Девонька моя, как же я рад тебя видеть, – сказал Оливер Меллорс. – Похоже, ты чувствуешь себя получше.
– Ты прав. Со мной все в порядке. Спасибо тебе, отец.
Июнь был на исходе. Стоял теплый, пасмурный день, несколько раз принимался идти дождик. Ночью прогремела гроза, и теперь на горизонте теснились тучи.
Мистер Меллорс приехал на машине в Брайтон встретить дочь, и Клэр расценила это как подвиг – отец не любит уезжать среди бела дня с фермы, где всегда пропасть дел, да и переодеваться в выходной костюм ему уж очень неохота. Она могла бы автобусом добраться, и ничего с ней не случилось бы, да вот отец подкатил за ней на машине.
– Мать хлопочет на кухне, иначе бы обязательно приехала встретить тебя, – говорил мистер Меллорс. – Она, наверное, успела рассказать тебе, что миссис Дженкинс слегла с варикозным расширением вен. Молодая Марлин – девушка ничего и очень даже старательная, да только готовить как следует не умеет.
– Как поживает Глория? – поинтересовалась Клэр. Ей очень захотелось сделать отцу что-нибудь приятное.
– В порядке. Спасибо.
Меллорс чувствовал облегчение при мысли о том, что Клэр может не общаться с Глорией, если не захочет. Сразу после родов Конни забрала мать с младенцем к себе в дом, чтобы иметь возможность присматривать за ними. Вчера обоих перевели в коттедж Тиддлера.
– А как малыш?
На лице Оливера появилось выражение счастливой гордости, которую Клэр, разумеется, разделить не могла. У отца, подумала она, стал глуповатый вид.
– Малыш? Да замечательный мальчишка.
– Ему, я думаю, уже месяца два, – довольно равнодушно заметила Клэр.
– Да, что-то вроде этого.
– Я рада, что все прошло без осложнений.
Это было сказано всего лишь из вежливости.
– В конце следующей недели мы будем его крестить. Надеюсь, что ты еще не уедешь до того времени и пойдешь с нами в церковь.
Голос у отца был заискивающий, но Клэр сделала вид, что ничего не заметила.
– Увы, не смогу, отец. Послезавтра я собираюсь к друзьям в Лон Эндон. Это в графстве Дербишир. Их фамилия Пиверел. Я пробуду с вами два дня.
Оливер удивился. И даже насторожился. В Лон Эндоне он бывал – да это в двух шагах от Окли, куда он в свое время часто наведывался. Фамилия Пиверел ему тоже знакома. Помнится, когда он работал егерем у сэра Клиффорда, старый Нейл Пиверел охотился во владениях Чаттерли. Ему хотелось узнать, как дочка познакомилась с этим семейством, но он не стал расспрашивать. Не в его это было правилах, да и Конни наверняка выпытает что-нибудь у девочки. Они молчали почти всю дорогу до дома. Оба чувствовали себя неловко.
Оливеру по обыкновению удалось отвлечь свои мысли от сложных перипетий человеческих взаимоотношений и погрузиться в спокойное созерцание окружающей природы. Он испытывал к ней непреходящую любовь и чувствовал себя ее частицей. Ей принадлежало его сердце. И еще жене, Конни.
Сквозь дымку теплого летнего дождя он видел очертания холмов-близнецов, прозванных в народе Чертовой дамбой. Черт побери, красотища-то какая – стоят себе посреди ровной, как стол, зеленой долины. Уже тысячи или миллионы лет стоят. И миллион лет назад вот так же шел дождь, блестела, переливаясь всеми оттенками зеленого цвета листва на деревьях, хрустально светились стекающие с веток капли. И это уже совсем недавно понастроили тут домиков, которые кажутся игрушками, брошенными детской рукой на зеленую скатерть стола.
Оливер Меллорс всем сердцем полюбил Сассекс. Сроднился с ним душой и телом. Он был гораздо милее ему, чем тусклые бесплодные равнины Средней Англии, где прошло его детство. Для этого человека ферма «Лебединая долина» была самым любимым местом на Земле, а его жена, Конни, лучшей из всех женщин. Какая трагедия, что их собственная дочь совсем на них не похожа.
Оливер переживал за Клэр, но еще больше за Конни. Бедняга казалась убитой горем. И он почти ничем не мог ей помочь, разве что своей любовью и заботой. Он знал, Конни не просто напугана болезнью Клэр – она чувствует себя перед ней виноватой.
– Мы должны были скрывать в ее присутствии свои чувства друг к другу, – твердила Конни. – Господи, если бы можно было что-то изменить…
И она кусала губы, чтоб не расплакаться в присутствии Оливера.
А тут еще приехала Хильда и устроила им обоим такой разнос. Оливер очень разозлился на свояченицу, которая еще больше расстроила Конни. Хильда со свойственной ей прямотой обвинила в болезни Клэр ее родителей.
– Доктор говорит, у девочки извращенные представления о мужчинах и сексе, и что ее болезнь самым тесным образом связана с физиологией. С чем вас обоих и поздравляю, – по обыкновению бестактно заявила Хильда.
Клэр почти целый месяц провалялась в госпитале для сестер милосердия. Поначалу у нее держалась высокая температура, и ее тщательно обследовали. Врачи подозревали какой-то физический недуг и не сразу поняли, что у девушки сдали нервы. Наконец они поставили диагноз – коллапс нервной системы.
Первые две недели не пускали никого, даже мать. Потом Конни наконец разрешили проведать дочь, однако лечащая врач предупредила, что обращаться с ней нужно очень осторожно и ни в коем случае ничем не расстраивать.
В тот вечер с Конни случилась истерика. Она крепилась целый день – улыбалась Клэр, как ни в чем не бывало беседовала с попутчиками в поезде, но, увидев Оливера, разрыдалась. «Худа, худа, как смерть, – твердила она. – Очень ласковая, спрашивала, как прошли роды у Глории, тебе передавала привет, но худа, как смерть…»
Меллорс обнял жену за плечи и привлек к себе. Бедняжка всхлипывала, как ребенок.
– Представляешь, меня все время не покидала мысль, что я сижу у постели совершенно незнакомого мне человека, – рассказывала Конни, заливаясь слезами. – Она благодарила меня за цветы и яйца, растрогалась, что я приехала ее навестить, но была так далеко от меня. Мне казалось, между нами стеклянная стена.
Конни весь вечер проплакала и даже отказалась от ужина. Но новорожденный малыш требовал к себе внимания. Конни его очень полюбила. Как странно, думал Оливер Меллорс, что эта анемичная некрасивая женщина, его старшая дочь, произвела на свет замечательного парнишку, который, как отметила Конни, очень похож на деда. Ну да, у ребенка точно такие же глаза и волосы, какие были в детстве у него, Оливера Меллорса. К счастью, мальчишка пошел в Меллорсов, а не в Куттсов.
И во второй раз Конни приехала из Лондона расстроенная. Она призналась Оливеру, что плакала в поезде и на нее даже обращали внимание. Но скоро их девочка пошла на поправку. Доктор сказала, что с Клэр все будет в порядке, только ей нужно как следует отдохнуть. Месяц, может, даже больше. Конни еще не знала, где их дочь собирается провести свой отпуск.
Оливер Меллорс был человеком от земли, а поэтому мало разбирался в психиатрии. Он не мог понять, что происходит с их дочкой и почему это случилось. Ну да, у некоторых женщин есть нервы, они их проявляют, главным образом на мужчинах. Его первая жена Берта была очень нервной особой. И большой скандалисткой. Но ведь Клэр, его девонька, совсем не такая. Ласковая, добрая, отзывчивая… Что же с ней случилось? И поправимо ли это? Неужели его дочка всю жизнь будет страдать от этих проклятых нервов?..
У Оливера Меллорса отлегло от сердца, когда лечащий врач сказала Конни, что у Клэр все пройдет бесследно. Она назвала ее умницей и замечательной девушкой.
– У вас нет причин беспокоиться за нее, миссис Меллорс, – заверила она Конни. – Есть в ней какие-то скрытые пружины, но их просто не стоит затрагивать. Иначе снова случится срыв. Я знаю, ей очень не везло в отношениях с мужчинами, а поэтому избегайте в разговорах тем, связанных с этим. Скорей бы ваша дочь встретила того, кто ей нужен и вышла бы за него замуж.
Конни пересказала разговор с доктором Оливеру.
– Бедная, бедная девонька. Но я тоже так всегда думал.
– О Господи, помоги, чтобы это случилось как можно скорей. – И Конни тяжело вздохнула. – Только бы она не зациклилась на прошлом. Знаешь, еще эта доктор спросила у меня, кто такие Алф и Китти. Оказывается, Клэр твердила в бреду их имена.
– Черт побери, а кто это такие? – недоумевал Меллорс.
– Алф это тот парень, который ухаживал за нашими свиньями. Потом его забрали в армию. Ну а Китти – дочь пастуха.
– Но с какой стати наша девонька их вспоминала?
И тогда Конни рассказала ему о давнишнем происшествии, которое так потрясло маленькую Клэр.
Оливер покачал головой и закурил свою трубку.
– Ну и ну. Что-то я совсем не могу понять ее, нашу Клэр. Это же сама природа.
– Я тоже так думала. Но после того, что случилось с Клэр, во многом стала сомневаться, – призналась Конни.
…Клэр шла по знакомой вымощенной плитками дорожке к дому. Она не была в «Лебединой долине» больше двух месяцев. Все цветет и благоухает, щебечут птицы, гудят шмели… Как же здесь хорошо. Клэр набрала полные легкие воздуха. Красота, мир, покой – ей только это и нужно сейчас. Полегчало, очень полегчало в последнее время, но все равно в душе еще царят хаос и смятение.
Она знала, что была серьезна больна. Долгие откровенные беседы с врачом-психиатром вселили в девушку уверенность в себе, восстановили какое-то равновесие в душе. Казалось, она заблудилась в темном лесу, но потом все-таки нашла дорогу назад, к душевному здоровью, за что была очень благодарна доктору. Что касается мужчин и секса, об этом она старалась не думать. Она окружила себя крепостью. Может, этого делать было не нужно, но так спокойней. Никто теперь ее не достанет. И она больше ни за что не станет путешествовать по этому жуткому туннелю, в котором ее ждут сплошные страдания.
Все были очень добры к ней. В особенности Лиз. Когда доктор разрешила посещения, у нее перебывала половина госпиталя. Даже Ивэнс Вам-все-нельзя нанесла ей продолжительный визит и была с ней необычайно добра.
– Мне очень недостает вас, сестра, – сказала она. – Вместо вас прислали патологическую кретинку. Она когда-нибудь сведет меня с ума. Теперь мне все приходится повторять дважды, а то и трижды. Вы, помню, схватывали налету каждое слово.
С этого дня Клэр и мисс Ивэнс подружились…
Клэр стала подниматься на крыльцо. В дверях ее встретила Конни. Она надела новое платье, красиво уложила свои роскошные волосы. И даже попудрила лицо. Клэр была тронута. У матери на губах застыла испуганная улыбка.
– Привет, мамочка, – прошептала Клэр, крепко обняла Конни и расцеловала в обе щеки.
От этого такого теплого и детского «мамочка» из глаз Конни брызнули слезы. Она ласково шлепнула Клэр по попке и поспешила отвернуться.
– Хорошо, что ты снова дома, моя родная…
Они сели за стол. Конни потрудилась на славу – ростбиф и вишневый пирог очень удались, домашнюю сметану, это настоящее лакомство по военному времени, съели в мгновение ока. За столом царили мир и согласие.
Улучив момент, Конни шепнула мужу:
– Мне кажется, с ней все будет в порядке.
– Только не торопи события, Кон, девонька. Пусть все идет своим чередом, – сказал мудрый Меллорс.
За кофе Клэр выспрашивала у родителей местные новости и весело смеялась. Одно не давало ей покоя – в коттедже за выпасом живет женщина с младенцем. Не приведи Господь снова общаться с нею. Ребенка, кажется, назвали Джонни. Похоже, так звали американца, которому он обязан своим рождением. У нее все никак не укладывалось в голове, что она стала тетей, а родители дедушкой и бабушкой.
Когда отец ушел, Клэр рассказала матери о том, в каких местах собирается провести свой отпуск.
– Моя подруга, Лиз Пиверел, уговорила меня погостить у них в Лон Эндоне. Мне кажется, это очень живописное местечко. Сэр Нейл и леди Пиверел прислали мне такое чудесное письмо с приглашением пожить в их имении.
– Лон Эндон! – воскликнула Конни и опустилась в кресло напротив. – Оттуда всего пять миль до Рагби, моего бывшего дома.
– Знаю. – Клэр взяла сигарету и нервно закурила. Она старалась избегать взгляда матери.
– Но почему именно там? – спросила Конни.
– А почему бы и нет? Я очень люблю Лиз, она давно зовет меня к себе. Да и юг мне надоел.
– Ты решила съездить туда из любопытства? – догадалась Конни.
– Может быть.
Клэр подняла голову, и они с матерью посмотрели друг другу в глаза. Во взгляде Конни был страх.
– Но почему тебе так хочется побывать там? – спрашивала она у дочери.
– Я хочу познакомиться с человеком, который когда-то был твоим мужем, – откровенно призналась Клэр.
Воцарилось молчание. Большой мохнатый шмель влетел в окно, покружил над букетом цветов и с невозмутимым спокойствием вылетел в сад. В глубине дома громко тикали старинные часы.
– Зачем это тебе? – наконец спросила Конни. – Это так на тебя не похоже.
Она тут же пожалела о сказанном, потому что Клэр как-то странно дернулась.
– Похоже или не похоже, но я все равно хочу познакомиться с сэром Клиффордом. – В голосе Клэр послышались нотки былой враждебности. – Лиз обещала свозить меня в Рагби и представить ему.
– А тебе не кажется, что ты совершаешь предательство по отношению к собственной матери?
– Предательство? Ты считаешь это предательством? Но ведь ты всегда отличалась широтой взглядов. Я думала, ты сама не стала бы уклоняться от встречи с ним.
– Что верно, то верно. Уклоняться бы не стала, но и особой охоты его видеть не испытываю. – Конни встала и подошла к окну. – Сэр Клиффорд – мое невозвратное прошлое. Мы с ним расстались двадцать один год назад. Мое настоящее и будущее – твой отец. Мне не хотелось бы вспоминать о том, что я была когда-то леди Чаттерли.
– Да, но ты с самого детства твердила мне, что отец вошел в твою жизнь еще тогда, когда ты была леди Чаттерли. Признаться, я никогда не могла понять, почему ты ушла из Рагби, и вот теперь мне очень интересно познакомиться с человеком, от которого ты ушла.
– Клэр, оставь же наконец меня в покое! – тихо простонала Конни.
Клэр подошла к другому окну и выглянула в сад. Цвели розы. Красивые, грустные цветы, подумала она. Одинокие цветы, потому что нет им равных в этом мире.
И снова горло сдавило спазмом. Она тоже одинока. И все, все вокруг чужие.
Она повернулась и, стараясь не смотреть в сторону матери, сказала:
– Я вовсе не собираюсь совершать предательство по отношению к вам с отцом. Просто я хочу познакомиться с сэром Клиффордом. Сама не знаю, почему я этого так хочу.
Когда-то, вспоминала Конни, Клиффорд пытался заинтересовать геральдикой – он очень ею увлекался. Ему нравилось прослеживать родословную великих людей, начиная от самых истоков. Он рассказывал ей о каком-то знатном семействе и завитках на их гербовом щите, а ей вдруг захотелось в туалет, о чем она и сказала вслух. Сэр Клиффорд захлопнул книгу.
– Я думал, в тебе преобладает ум, но, видно, ошибался. В тебе очень сильны животные инстинкты, – с едва сдерживаемой яростью проговорил он.
Тогда она рассмеялась и нисколько на него не обиделась. Конни вообще была не из обидчивых. Теперь же вздохнула, представив глубину пропасти, разделявшей ее с сэром Клиффордом.
– Что ж, моя родная, вполне возможно, ты с ним поладишь, – сказала она. – У вас схожие темпераменты, хоть ты ему и не родственница.
– Ты думаешь? Ма, ты правда думаешь, что я с ним полажу?
– Да, родная. Съезди в Рагби и непременно познакомься с ним. А я и не знала, что твои друзья живут по соседству с Рагби. Кажется, ты не говорила мне, что Лиз из семьи Пиверел. О, это семейство я отлично помню. Очень странно, что они пригласили тебя в гости.
– Они не догадываются, кто я. Они забыли фамилию отца, тем более, что Меллорсов на свете много.
– О Господи, мне вдруг стало страшно, – прошептала Конни.
– Успокойся. Если вдруг всплывет правда о моем происхождении, я сама все как-нибудь улажу. Но я не думаю, что это случится.
– Но ведь ты наверняка захочешь открыть свое имя сэру Клиффорду.
– Думаю, что да.
– Он вполне может тебя не принять.
– Примет. Обязательно примет.
И снова воцарилось молчание.
– А эта твоя Лиз не говорила, жива ли миссис Болтон, та женщина, которая ухаживала за Клиффордом? – едва слышно спросила Конни. – Сейчас ей должно быть уже под семьдесят.
– Лиз о ней ничего не говорила. Она рассказывала, у сэра Клиффорда есть лакей.
Конни Меллорс пробрала дрожь. На нее повеяло прошлым. Она снова перенеслась в Рагби. Вот она стоит и смотрит издалека, как Оливер толкает это тяжеленное кресло с Клиффордом. Зачем ее дочери нужно воскрешать прошлое? Что за зловещие чары влекут ее в Рагби, к Клиффорду Чаттерли?..
