Текст книги "Дочь леди Чаттерли"
Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс
Соавторы: Патриция Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На следующее утро Клэр разбудила тетя Хильда.
Девушка вскочила и вдруг поморщилась от страшной головной боли. И все вспомнила. Господи, как же больно, больно…
– Боже мой, Боже мой, – бормотала она.
Тетя Хильда, полная румяная женщина в зеленой форме женской добровольческой службы, курила сигарету и смотрела на племянницу своими круглыми, словно всегда слегка удивленными, синими глазами.
– Что произошло ночью? Твой жених не приехал? Я вижу, его постель не смята.
– Он не остался ночевать, – сказала Клэр. – Тетя Хильда, не спрашивай меня ни о чем, ладно? Иначе я опоздаю на работу.
– Сегодня замечательное утро, – заметила тетя Хильда. – Туман уже рассеялся.
– Зато надо мной, кажется, он начинает сгущаться, – не иронии сказала Клэр.
Зазвонил телефон, и тетя Хильда поспешила к аппарату.
– Это твой Робин, – сказала она, заглядывая в комнату Клэр.
– Не буду с ним разговаривать.
– Скажи мне, в чем все-таки дело?
– Мы больше не жених и невеста. Объясню все потом. А разговаривать с ним не буду.
– Но он настаивает на встрече с тобой. Сегодня же вечером.
– Нет. Это исключено.
Тетя Хильда изумленно смотрела на племянницу. Никогда она не видела ее такой: воспаленные глаза, бледные впалые щеки, длинные тонкие пальцы дрожат, и шпильки падают на пол.
– Вижу, ты чем-то расстроена. Но хотя бы поговори с парнем по телефону.
– Не буду.
– Что ему сказать? У него такой несчастный голос.
– А мне что за дело? Между нами все кончено.
Клэр уже надела пальто и была в холле.
– А завтрак? Ты должна позавтракать или по крайней мере выпить чашку…
– Не хочу, – перебила тетю Хильду Клэр. – Попью чего-нибудь в госпитале.
– Мне кажется, Робин все равно заявится сюда. Он так хотел повидаться с тобой. Ну да ладно, сама во всем разберешься.
Хильда отличалась мудростью, да и, признаться, не до Клэр ей было. Проклятой войне все еще не видно конца. Русские наступают на Украине, и Гитлер объявил всеобщую мобилизацию в оккупированных странах. У Хильды был мужской характер, и она не любила тратить время на пустые разговоры, даже с любимой племянницей. Что таить греха, Клэр ей гораздо ближе собственной дочери – эта Пип просто помешалась на поклонниках и гулянках. Правда, душа у девочки добрая, только вот в голове ветер. Вся в отца удалась, ну а его Хильда выставила из спальни вскоре после свадьбы. А потом с ним развелась.
– Робин не сказал тебе, где остановился? – спросила Клэр уже с порога.
– Сказал. И дал номер своего телефона.
– Ради Бога, позвони ему и скажи, чтобы не приходил сюда – меня все равно не будет дома.
Клэр бегом бросилась по лестнице.
– Постой! А где ты будешь?
– Возьму отгул и поеду в «Лебединую долину». Хочу собрать и отправить ему подарки. И скажи ему, пожалуйста, что я ни за что не передумаю. Пускай не теряет понапрасну время.
Оказавшись на улице, Клэр с отчетливой ясностью вспомнила случившееся. У нее закружилась голова и застучало в висках. Ее умный чуткий Робин на глазах превратился в обыкновенного хищного самца. Прежнего Робина она очень любила, этого ненавидит. Все между ними кончено. И если даже он раскаивается в том, что сказал, если вдруг захочет попросить у нее прощения, она все равно не желает его больше видеть. Никогда. Он так низко пал в ее глазах, а поэтому ей совсем его не жаль. Боже мой, как мерзко, когда мужчина испытывает к тебе столь низменную похоть!..
У Клэр раскалывалась от боли голова, и она попросила у сестры Ивэнс позволения уйти домой. И еще попросила срочно тот недельный отпуск, который полагался ей на свадьбу.
– Вы что, выходите замуж раньше намеченного срока? – поинтересовалась мисс Ивэнс, окинув девушку завистливым взглядом. Но получила отрицательный ответ. Очень короткий, что еще больше раздосадовало Ивэнс. Она отослала Клэр за разрешением в канцелярию, ехидно добавив при этом, что, если сестра милосердия так больна, что не может выполнять свои обязанности, пускай лучше отправляется домой.
– Бога ради извините меня, – пробормотала Клэр.
Сестра Ивэнс поджала губы и поспешила в перевязочную. Наверное, эта рыжеволосая красотка беременна, подумала она. Иначе зачем ей так спешить под венец? О, эти современные девушки! Сестра Ивэнс их всех презирает.
Клэр не хотелось покидать госпиталь среди дня. Но работать она не могла – все валилось из рук. Она пожелала капитану Тэлботу удачи – сегодня ему предстояло в первый раз встать на костыли – и поспешила домой.
Проглотив несколько успокоительных таблеток и вздремнув часа два, Клэр собрала вещи и поехала на вокзал. До Брайтона, как обычно, добиралась поездом, оттуда к дому шел автобус. Клэр предупредила по телефону мать, что приедет, но когда миссис Меллорс спросила, что случилось, отрезала:
– Все расскажу при встрече. Я пробуду дома неделю или даже больше.
– А как же твоя свадьба! – воскликнула Конни, и Клэр отстранила от уха трубку – она не любила, когда говорили громко.
Невольно вспомнилось прошлое. Ей, Клэр, восемь лет. Они с матерью едут в лондонском автобусе, держат путь в универмаг «Хэрродс», чтобы выбрать подарок к дню рождения Клэр. Мать затевает спор с кондукторшей по поводу платы за проезд. Она возбуждена и кричит на весь автобус. На них обращают внимание люди, и маленькая Клэр краснеет и съеживается под их любопытными взглядами. Только бы никто не догадался, молит она Бога, что эта громкоголосая женщина – ее мать. Ей сейчас очень не хватает отца. Он всегда говорит тихо, спокойно, и она очень любит слушать его рассказы о том, где строят свои гнезда крапчатые дрозды, почему белки запасают на зиму орехи или как найти тропу бобра. Сегодня один из тех дней, когда отца она любит во сто крат сильнее матери. Она вспоминает, как они шли лесом, слушая щебетанье птиц и шелест листвы на дубах. Потом отец повел ее на вершину холма, и они долго вдыхали соленый запах моря.
Да, подчас у них с отцом устанавливалась настоящая духовная близость, хотя в другие моменты Клэр испытывала к нему приступы отчуждения. Наверное из-за того, что он всегда любил мать больше, чем ее. Она никогда не хотела быть на втором месте! Однажды ей даже пришло в голову, что когда она вырастет и станет очень красивой, а мать постареет и пострашнеет, отец будет любить ее больше всех. И она торопила это время. Ей хотелось независимости и взрослой жизни.
Ну вот, эта жизнь наступила, а разве ей стало легче? Клэр сидела с закрытыми глазами, облокотившись о жесткую спинку сиденья вагона третьего класса. С тех пор, как она себя помнит, жизнь для нее беспрестанная борьба. Война длится уже четвертый год, и в сравнении с теми страданиями, которые она принесла людям, ее собственные кажутся ничтожными. Интересно бы знать, так всеживут или только она, Клэр Меллорс? Никак не удается ей найти теплую нишу, в которой можно расслабиться и чувствовать себя в безопасности. Или они все заняты? Почему ее никогда не покидает тревога и чувство недовольства собой? У нее было счастливое детство, она любила родителей, любила «Лебединую долину», эту старую ферму с высокой крутой крышей из горбыля в разводах зеленого лишайника, с полами, вымощенными мраморной плиткой. Благодаря стараниям матери в доме всегда было тепло и уютно. Это она застлала коврами полы и повесила на двери шторы, чтобы в комнаты не дай Бог не пробрались сквозняки с улицы. Она уговорила отца установить работающий на угле бойлер, и дом отныне отапливался от котла. И она и отец – Клэр уже давным-давно не называла родителей «мама» и «папа» – всегда были ей так рады. Они оставались все теми же Конни и Оливером, словно понятие времени для них не существовало. Разве что мать располнела, а в волосах отца появились серебряные прядки.
Тогда почему ей стало так неуютно в отчем доме?
Она все время словно наблюдает за ними со стороны, подмечает их недостатки, критикует. Не родная она им дочь, что ли?..
Может быть, в этот ее приезд все будет иначе, думала Клэр, правда, без особой уверенности.
Она сошла с автобуса на углу Сван-кросс. Деревенька была небольшая, церквушка и вовсе крохотная. Клэр брела по дороге в сторону фермы. Туман еще не успел окутать землю и здесь, под защитой невысоких пологих холмов, даже в такой ветреный и холодный день казалось покойно и тихо. Над головой гудели истребители, но их гул казался таким мирным на фоне природы.
Из чащи леса с криком вылетела стайка молодых фазанов и куропаток – не поделили что-то между собой птицы. Клэр знала здесь каждый дом, каждую яблоньку в саду. Вон та запущенная молочная ферма принадлежит Тому Лонгли, другу ее отца; огромный амбар в стиле Тюдор купил художник из Лондона. Хочет превратить его в студию. Но сейчас идет война, и амбар пустует.
Деревню с юго-запада прикрывает гряда невысоких холмов, надежно укрывая от промозглых ветров. На их склонах деревья почти не растут, да и кустарник хилый и низкий. Зато у подножья начинаются пышные заросли.
Прежде чем ступить на землю «Лебединой долины», Клэр остановилась и, поставив сумку, залюбовалась стройными серебристыми березами, посаженными вдоль забора. Их бордовые сережки дрожали на ветру. Когда-то она приходила сюда послушать соловьев… Тогда они еще не были помолвлены с Робином, и она с нетерпением ждала этого дня. А сейчас на душе такой мрак. Родители, мать в особенности, наверняка пристанут с расспросами, а у нее язык не ворочается от усталости.
Показался родной дом, старое длинное строение с низко нависшей крышей. Ей нравился блекло-розовый цвет толстых каменных стен, высокие печные трубы высились, точно башни замка. Из одной шел жемчужно-серый дымок – это затопили камин в гостиной. Слева, за изгородью из кустов боярышника, блеяли овцы племенной ангорской породы, гордость ее отца. Крупные, покрытые бурой лохматой шерстью животные, сильные и выносливые, как сами британцы. Неподалеку паслись пузатые матки на сносях. Могучие ореховые деревья простирали свои обнаженные ветви над порогом дома, сплетая их в настоящий навес. Летом орехи покрывались густой листвой. Их часто фотографировали туристы.
Ей стало холодно, и она подняла воротник. Нездоровится что-то. Надо будет выдумать причину не присутствовать на семейном ужине. Невмоготу сидеть весь вечер с родителями и ощущать на себе их недоуменные взгляды, полные самой искренней жалости. Вряд ли они поймут, почему она поссорилась с Робином. Да ей и не хочется пускаться в какие бы то ни было объяснения.
Клэр вошла через черный ход. Она знала: мать на кухне. Конни обожает готовить сама, хоть в доме и есть прислуга. Мать сидела возле допотопной кухонной плиты, которую упорно отказывалась сменить на более современную. Повсюду были разбросаны кулинарные книги и листки с рецептами всевозможных блюд. В данный момент Конни фаршировала цыплят.
– Клэр, родная моя, как же я рада тебя видеть!
Она поспешно вытерла руки о свой цветастый ситцевый передник и обняла девушку. Клэр с трудом подавила в себе желание отстраниться от матери, и Конни это почувствовала. Ее девочка с детства не любит поцелуи и сюсюканья и не в пример большинству детей никогда не просила родителей ее приласкать. Увы, она замкнута и очень скупа на всякие проявления чувств, хотя сердечко у нее доброе. Конни вовсе не удивилась, когда Клэр решила пойти на курсы сестер милосердия – любит она ухаживать за немощными и больными.
– Я тоже рада, ма.
– Раздевайся и рассказывай, что произошло. Я так переживаю за тебя, – сказала миссис Меллорс.
Клэр сняла пальто и закурила предложенную Конни сигарету.
Женщины были так не похожи друг на друга. Клэр унаследовала от отца роскошные рыжеватые волосы, стройное гибкое тело и великолепную кожу. Конни и смолоду казалась широкобедрой, с годами же еще больше погрузнела. Да и талия у нее расплылась. Увеличился бюст, даже появился второй подбородок. И все равно Конни оставалась по-своему красива. От нее исходило тепло, и с первого взгляда чувствовалось, что у этой женщины от природы щедрая душа. К тому же у Конни был веселый нрав, легкий характер, сентиментальные наклонности. А еще она любила романтизировать жизнь.
Иногда Клэр выползала из своей раковины и с удовольствием слушала рассказы матери из тех времен, когда та еще была Констанцией Рид, дочерью сэра Малкольма Рида, и они с сестрой Хильдой уехали в Германию совершенствовать свое образование. Мать рассказывала о минувшей войне, в сравнении с которой нынешняя казалась далекой и незначительной, хотя уже унесла миллионы человеческих жизней.
Конни жила одним – любовью к своему мужу. И Клэр очень завидовала матери.
Однако раздражало ее самодовольство. Сейчас же оно просто выводило из себя. Разумеется, мать не виновата, что дочь так несчастна. Но ведь Конни ни за что, ни за что не поймет, каково ей сейчас.
– Все очень запутано, – срывающимся голосом сказала девушка. – Мне жаль, жаль…
Конни мгновенно забыла про все дела.
– Клэр, родная, ну что случилось? – спросила она, с состраданием глядя на дочь. – Ты что, окончательно порвала с Робином? И свадьбы не будет?
– Нет!
– Я говорила с Хильдой, но она ничего не знает. Сказала, что Робин неожиданно приехал вчера вечером, и вы с ним ни с того ни с сего поссорились.
Клэр тяжело вздохнула.
– Может, все-таки расскажешь, что между вами произошло? – настаивала Конни.
Клэр молча смотрела на мать. В кухне стояла духота, и над верхней губой Конни собрались крохотные капельки пота. Мать всегда такая счастливая, а поэтому вряд ли, вряд ли поймет, как ей плохо.
– Ладно, я расскажу тебе, только при условии, что ты не скажешь отцу.
Миссис Меллорс с укором посмотрела на дочь.
– Но ведь ты знаешь, что у нас с отцом нет друг от друга секретов.
– Это мой секрет, а не твой. Он мужчина и я бы не хотела, чтобы он об этом знал. Мне как-то неудобно и вообще…
– Какая же ты странная! – вырвалось у Конни. – Совсем еще малышка несмышленая. Хорошо, раз ты так хочешь, не расскажу. Я тебя слушаю, родная.
– Понимаешь, у нас с Робином…
И Клэр в нескольких словах рассказала матери о случившемся после того, как они вернулись из «Савойи».
Миссис Меллорс сидела за кухонным столом напротив дочери, то и дело поглядывая на часы – в духовке запекались цыплята, – и с возрастающим беспокойством слушала рассказ дочери. Ей и раньше было трудно понять Клэр, а сейчас тем более. Подумать только, так расстроиться из-за того, что бедный парень захотел заняться с ней любовью! Но ведь его желание вполне естественно. Тем более, идет война, и будущее их весьма и весьма неопределенно. Неужели ее девочка не хочет понять, что любовь требует своего физического выражения? А, может, все дело в том, что ее плоть все еще молчит?
Узнав, что свадьба не состоится, Конни порадовалась за дочь – они с Оливером считали Робина Клэя весьма посредственной личностью. Хоть и воспитан в старых добрых традициях, но какой-то ни рыба, ни мясо. И весь точно из одних условностей состоит. А уж этого Конни никак принять не могла. Она всегда надеялась, что ее дочь свяжет свою судьбу с таким же независимым, плюющим на все условности человеком, каким был и остается Оливер Меллорс, ее супруг, мужчина, так глубоко и тонко понимающий женскую душу. Разумеется, она не переживает, что не состоится свадьба и с удовольствием поможет дочери собрать и сложить в ящики подарки Робина, которыми завалены все столы и полки в комнате для гостей. Вот только причина разрыва уж слишком странная. Другое дело, если бы Клэр сказала, что Робин ей надоел, что он ее раздражает – это Конни вполне могла понять. Да он вовсе не мужчина, а тряпка. Оливер как-то сказал, что его будущий зять принадлежит к тому типу мужчин, которые спрашивают у женщины разрешения сделать то, что им предназначено самим Богом сделать с женщиной.
Если бы у Клэр не был такой подавленный вид, Конни бы просто рассмеялась. Но ей вдруг стало очень жаль дочь, и она говорила с ней очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово.
Ну да, перед ней та самая Клэр, трудный непостижимый ребенок, с которой Конни вот уже несколько лет не может найти общий язык. И тут дело вовсе не в том, что миссис Меллорс восхищается девичеством, этой чудесной порой в жизни любой женщины. Конечно же, она знает, девичество необходимо щадить и оберегать от всего пошлого и грязного. Однако еще много лет назад она поняла, что самое главное в жизни – оставаться самой собой при любых обстоятельствах. И если ты хочешь мужчину, который тоже хочет тебя, ты будешь настоящей лицемеркой и ханжой, если, подчиняясь придуманным людьми условностям, не позволишь случиться тому, что непременно должно случиться. Только тупые и невежественные средневековые квакеры, которые, кстати, отнюдь не отказывали себе в плотских удовольствиях, требовали от женщины чуть ли не монашеской скромности. Да, их с Оливером мораль сильно отличается от общепринятой. Они оба уверены, куда порядочней отдаться любимому, если даже он тебе не муж, чем блюсти свою невинность только ради того, чтобы потом отдать ее за деньги или титул. Отдаться душой и телом истинной любви – Господи, да разве же это преступление?!
Разумеется, тогда, двадцать с лишним лет назад, все ее окружение было шокировано. Ну и что? С тех пор, как они с Оливером самозабвенно отдались другу другу в маленькой сторожке егеря, она плевать на всех хотела. Если счастье человека зависит от того, соблюдает он условности или нет, то почему тогда они с Оливером вот уже двадцать один год безраздельно преданы и верны друг другу? Разве это ни о чем не говорит? Пускай поначалу их союз не был освящен церковью и не скреплен брачным контрактом, они, не в пример другим семейным парам, хранят безоговорочную верность.
Конни знала, что Клэр придерживается иной точки зрения и не пыталась ее переубедить – трудно, очень трудно навязывать что-либо собственным детям. Оливер и слышать не хочет о том, что с их девочкой что-то не так. Придет ее пора, и все станет на свои места, говорит он. Она же, как мать, очень беспокоится и переживает.
– Понимаешь, если ты не захотела заняться любовью с Робином, ты должна простить его, что он так себя повел. Ты его, выходит, соблазнила своей красотой. Мне кажется, Робин сделал тебе своего рода комплимент, – рассуждала Конни.
Клэр вспыхнула.
– Ничего себе, комплимент! Это настоящее оскорбление, а не комплимент!
– Но ведь его желание так понятно и…
– Мы с тобой никогда не придем к согласию в этом вопросе, ма, – перебила Конни Клэр.
И снова на нее нахлынули воспоминания детства. В ту пору ей было двенадцать, она приехала на каникулы после своего первого семестра в частной школе Хоррингфорда в Истбурне. Приближалось время ужина. Помнится, она потеряла заколку для волос и нигде не могла ее отыскать. Быть может, она забыла ее в спальне на туалетном столике матери?..
Клэр постучалась в дверь спальни. Ей никто не ответил. Решив, что там никого нет, она вошла. Мать лежала в постели. Отец сидел на полу возле кровати совершенно нагой. Девочка зарделась от смущения, чему мать очень удивилась.
– Клэр, дорогая, что с тобой? Ведь ты не в первый раз видишь нас обнаженными.
Клэр попыталась было объяснить матери, что ее новая наставница – а она ее боготворит – на каждом шагу внушает им понятие о скромности. Конни расхохоталась и обозвала мисс Уоткинс завистливой старой девой.
– Бог сотворил Адама и Еву нагими, – сказала она. – Они устыдились собственной наготы только после того, как вмешался змей, за что и были изгнаны из рая. Я не понимаю, почему человек должен стыдиться своего тела.
Клэр, уже совсем взрослая Клэр, тоже чувствовала в себе потребность быть скромной и стыдливой. В тот вечер она уединилась в своей комнате и все думала о том, почему мать не понимает, как стыдно показывать свою наготу посторонним людям, даже если это собственные дети.
Они с отцом смотрят на жизнь совсем иначе, и с этим нужно смириться. А поэтому не стоит слишком откровенничать с матерью, иначе, чего доброго, на самом деле почувствуешь себя виноватой но всех своих бедах.
– Мне кажется, тебе следует простить бедного парня, – наставляла Конни дочь. – Пускай себе едет со спокойной совестью на фронт. Я понимаю, замуж ты за него теперь не пойдешь, но по-человечески простить его можно. Упрямая ты у меня, доченька.
Клэр вскочила.
– Вовсе я не упрямая. Просто у меня есть свои идеалы.
Конни с состраданием смотрела на дочь. Бедняжка, думала она, идеализм – это такая тяжкая ноша.
– Моя родная, во всей этой истории мне непонятно одно, ты сердишься на Робина только за то, что он хотел заняться с тобой любовью или же ты поняла, что он тебе не пара? Предположим, вы бы поженились, думаешь, у вас все было бы в порядке? Ну, не только в постели, я хочу сказать, а вообще.
– Не знаю, не знаю…
– Мне кажется, Робин не тот человек, который тебе нужен, – сделала вывод Конни. – Если бы он был твоим избранником сердца, уверена, тебя бы не испугало его поведение.
Клэр хотела было возразить матери, но передумала.
О Господи, если бы она знала. Прошлой ночью она вдруг поняла, что никогда не хотела Робина, не испытывала к нему той страсти, которую должна испытывать к своему возлюбленному женщина. Неужто она вообще не способна на любовь? Неужто в ней есть нечто такое, что помешает ей наслаждаться чувственной любовью, на которой помешана ее мать?..
– Ладно, ма, оставим этот разговор. Отцу скажи, что я попросту разлюбила Робина.
Конни вздохнула.
– Завтра соберем и отправим его подарки, – сказала она. – Успокойся, девочка моя. Не сошелся же на нем свет клином. Мужчин много.
– Мне никто не нужен.
– Ни за что не поверю. Не может быть, чтобы кровь и плоть Оливера Меллорсf была абсолютно бесстрастной.
Клэр не стала спорить с матерью – она валилась с ног от усталости. В духовке пеклись ячменные лепешки, и от них исходил изумительный аромат, но даже он не возбуждал у девушки аппетита. Ей хотелось завалиться на кровать, отвернуться к стенке, закрыть глаза и про все на свете забыть. Миссис Меллорс думала иначе. Ей казалось, что Клэр непременно нужно отвлечь от грустных мыслей и даже немного развлечь.
– Тут открыли аэродром, и появились американцы. Двое из них уже побывали у нас в гостях. Замечательные ребята. Не возражаешь, если я приглашу их как-нибудь к ужину?
– О’кей, – устало бросила Клэр. – Конечно же не возражаю, ма.
Она просто хотела поскорей отвязаться от матери.
– А знаешь, девочка, у отца большая радость. Леди Лоу родила великолепного жеребца от гнедого коня полковника Вентнора. Помнишь, того, что выигрывал все заезды в Брайтоне. Попроси утром отца показать тебе этого дивного малыша.
Клэр снова кивнула и закрыла глаза. Кто-то еще родился. Здесь вечно кто-то рождается. Конь покрывает кобылу, баран овцу и так далее. Ей стало противно.
– Может, полежишь в горячей ванне? – предложила Конни. – А я, как в детстве, потру тебе спинку.
– Нет, ма, не хочу. Я, наверное, лягу спать.
Открылась дверь в кухню, и на пороге появился Оливер Меллорс. Он улыбался и вытирал лицо клетчатым платком. Этот жест был так знаком Клэр, и она снова почувствовала к отцу антипатию. Ей не хотелось видеть его, подставлять щеку для поцелуя, слышать его мягкий деревенский говор. Она бросилась к противоположной двери и взбежала по лестнице в свою комнату.
