Текст книги "Дочь леди Чаттерли"
Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс
Соавторы: Патриция Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Конни вошла в гостиную рука об руку с мужем. Ее щеки раскраснелись от свежего воздуха, волосы растрепал ветер. Она казалась самим воплощением здоровья и счастья. Увидев на диване незнакомую женщину, остановилась и в недоумении уставилась на нее. Но Глория мгновенно завладела ситуацией.
– Я узнала вас! – воскликнула она. – Вы – леди Чатли. Папаша, а ты совсем не изменился. Неужели ты не узнал меня? Ведь я твоя дочка, Конни. Правда, я поменяла имя на Глорию.
Оливер Меллорс побелел как мел. Он мгновенно все понял. В последний раз он видел свою дочь от первого брака, когда той было девять лет. Дочка Берты… Как же она похожа на мать! Он в тревоге перевел взгляд на Конни. Должно быть, она потрясена не меньше.
И Конни смотрела на мужа. Смотрела с мольбой. Она определенно не желала верить в то, что это происходит на самом деле. Ведь Конни, то есть Глория, представляла собой весьма неприятное зрелище – волосы стоят торчком от дешевой химии, руки красные, под ногтями грязь. К тому же она беременна и вот-вот должна родить. Неужели это и впрямь дочь Оливера Меллорса?!
Казалось, Глория не замечает смятения, в которое повергло хозяев дома ее появление.
– Неужто вы забыли меня, леди Чатли? – пристала она к Конни. – Помните, успокаивали меня, когда папаша пристрелил мою кошку? Она в ваших владениях охотилась. Еще шестипенсовик мне дали.
– Я уже не леди Чаттерли – я теперь миссис Меллорс, – сухо возразила Конни. Да, она слишком хорошо помнит ту девочку. Она ее очень жалела.
– Прости, что я свалилась тебе на голову, – сказала Глория отцу. – Но мне больше не к кому обратиться. Ты же видишь, я вот-вот рожу, а кроме тебя нету у меня никого. И в кармане ни пенса. Вот я и подумала, что, может, ты меня не оставишь…
Теперь она была смущена и растеряна.
Оливер Меллорс медленно раскурил трубку. У него дрожали пальцы. К этой несчастной неряшливой женщине он не испытывал никаких чувств, хотя и знал, что она – его родная дочь, его кровь и плоть, им же и зачатая. Вместе с ней в залитую солнечным светом комнату ворвался призрак Берты, этой злой, сварливой и порочной бабы.
С тех пор минуло столько лет… Да, наверное уже лет двадцать прошло с тех пор, как он жил с девочкой и ее бабушкой, своей родной матерью, в Рагби. Даже тогда он не испытывал к ней никаких чувств, хотя и старался делать все, что было в его силах. Когда умерла бабушка, Берта написала, что хочет забрать Конни к себе и попросила у него денег. Он отправил ей пятьдесят фунтов. Был уверен, что она попросит еще, но Берта к нему больше не обратилась. И он решил, что с девочкой все в порядке.
– Давай-ка рассказывай, в чем дело, – потребовал Меллорс у старшей дочери.
Глория начала свой путаный рассказ. Оливер слушал нахмурившись, пытаясь собраться с мыслями. Девчонке несладко пришлось – как и следовало ожидать, Берта оказалась никудышной матерью. Конечно, он мог бы направить дочь на путь истинный, да вот как-то упустил ее из виду. Не только Берта, но и он виноват в том, что их дочь превратилась в ничтожество. Оливер очень ей сочувствовал, но любить, уж увольте, никак не мог. Глория вот-вот должна родить, а поэтому нуждается в уходе, хорошем питании и хотя бы капельке нежности. Чужого человека, и того в шею не вытолкаешь, а уж свою собственную дочь подавно.
– Ну и как ты находишь меня, Конни? Я здорово изменился? – спросил Оливер.
– Ой, не называй меня Конни. Мать сменила мне имя на Глорию. Это красивше, правда?
Глория! Конни даже вздрогнула. И это – родная сестра Клэр! Невероятно, да и только. Она не могла вымолвить ни слова и лишь в изумлении смотрела на мужа. Интересно, какие чувства испытывает он? И как намерен поступить? А главное – где Клэр? Видела ли она Глорию? И что думает обо всем этом?..
Впервые за много лет Конни вдруг поняла, что в ней не умер прежний снобизм и что она очень тоскует по достойному окружению, образованным людям, положению в обществе. Из-за любви к Оливеру и их безграничной преданности друг другу ей пришлось круто изменить образ жизни, отречься от всего старого во имя нового. Но эта женщина с физиономией шлюхи и грязными ногтями вызывала у нее брезгливое отвращение. Она, что называется, свалилась точно снег на голову, нарушила размеренное течение их с Оливером жизни. И Конни почувствовала страх. Вдруг показалось, что их уютному миру угрожают какие-то зловещие силы извне. Да она сама как бы запачкалась, соприкоснувшись с этой самой Глорией и впервые за все время взглянула на свою теперешнюю жизнь глазами Клэр.
И вдруг она поняла, что на дочери Оливера надеты вещи из ихдома. Значит, ее одела Клэр. А если так, то в каком же виде была эта Глория, когда переступила порог их дома? Бедняжка Клэр… Но где она? Небось, спряталась куда подальше, чтобы только не видеть и не слышать эту мерзкую Глорию.
Конни вскочила и бросилась к двери.
– Клэр, Клэр, поди сюда, девочка моя! – громко крикнула она.
Клэр была на кухне. Там суетилась возле плиты миссис Дженкинс, стряпая праздничный ланч, и уютная спокойная атмосфера деревенской кухни действовала на Клэр успокаивающе.
Она столкнулась с матерью в холле. Увидела ее убитое горем лицо и почувствовала к ней жалость. Похоже, случившееся потрясло Конни до глубины души. Клэр обняла мать за плечи – впервые за много лет она открыто демонстрировала свою к ней любовь.
– Бедняжка моя! Это уж слишком. Ужасное создание! Хоть чуть-чуть была бы… Да что там говорить! Видела бы ты, в каком виде она появилась.
– Могу себе представить. Ты умница, Клэр, что переодела ее. Ужасно, если бы отец увидел ее в томвиде. Знаешь, девочка моя, он просто убит.
– И что собирается делать?
– Не знаю. Пока не знаю.
– Она обязательно должна остаться здесь?
Конни была растеряна.
– А куда ей деваться? У нее нет родственников, кроме твоего отца, а одной в ее положении не прожить.
У Клэр пересохло во рту. А сердце словно тисками сдавило. Да, кто-то должен принять у этой женщины роды, хотя бы немного обласкать, обеспечить ее всем необходимым. Наверное, это так страшно быть одной на всем белом свете. Одной и никому не нужной. Черт побери, неужели она, эта Глория, на самом деле приходится ей по отцу сестрой?
– Но ведь есть заведения для матерей-одиночек. Хотя она наверняка туда не захочет.
Клэр тут же поняла, что сказала не то, и ей стало стыдно.
– Как бы это объяснить… Понимаешь, девочка моя, эта Глория в ужасе от перспективы остаться одной. Она умоляет, чтобы мы разрешили ей временно пожить у нас. Неужели ты будешь очень возражать против этого?
– Откровенно говоря, да! – воскликнула Клэр. – Но, как я понимаю, отец не собирается вытолкать ее в шею. А значит, выбора у меня нет.
Конни вздохнула.
– Догадываюсь, каково тебе сейчас. Но у тебя, девочка моя, доброе сердечко, а поэтому как бы ты ее ни презирала, ты не станешь настаивать, чтобы мы ее выгнали. Она так жалка… Поверь мне, не ее вина, что она стала такой. Всему виной обстоятельства.
Конни вздохнула и замолчала.
И Клэр тоже вздохнула. Почему-то ей не хотелось признаваться самой себе, что она испытывает к Глории жалость.
Жалость – странное чувство, и ее бремя подчас тяжелее бремени ненависти и презрения. Если бы Клэр не испытывала симпатии к своей так называемой сестре, она наверняка могла бы предъявить отцу с матерью ультиматум: я или она, тем самым поставив их в очень непростую ситуацию. Возможно, они бы предпочли Глорию, которая сейчас нуждается в них гораздо больше, чем я, не без горечи думала Клэр.
В который раз она внушала себе: будь тверже, непреклонней и не обращай внимания на чувства других, тогда тебе станет легче жить. Многие женщины идут напролом и добиваются своего, без малейшего сожаления устраняя со своей дороги вся и всех, кто мешает в достижении счастья. Была бы она из их породы, и не пришлось бы сейчас оказаться в столь трудной ситуации.
Сказала бы Глории, что мистер Меллорс здесь давно не живет и прогнала бы ее вон. Она вместо этого помогла Глории привести себя в божеский вид…
– А если отец вдруг попросит нас приютить Глорию, ты не станешь возражать? – услышала она словно издалека смущенный голос матери.
Клэр покачал головой.
– У меня нет на это никакого права, ма. Но я не стану притворяться и обещать тебе, что полюблю ее. Я брезгую ею и глубоко ее презираю. Правда, мне ее жаль. Я понимаю, отец испытывает перед ней чувство вины. Я все понимаю, но очень не хочу, чтобы она осталась здесь. А потому не надо уговаривать меня полюбить ее. И своей сестрой я ее никогда не признаю. Если вы с отцом поймете, что чем реже я буду ее видеть, тем лучше для меня, я согласна смириться с ее присутствием в этом доме. Что касается ребенка, к нему я испытываю даже что-то вроде симпатии – ведь я тоже незаконнорожденная.
Конни опустила голову и понурила плечи, и Клэр тут же пожалела о своих словах. Уже не первый раз вымещает она на матери злость. Нет, сейчас она вовсе не хотела обидеть ее, но ведь сказанного не воротишь.
И мать, и дочь почувствовали облегчение, когда в холле появился Оливер.
– Младшая Конни или, как она себя называет, Глория ни в какую не согласна в приют, – сообщил он. – И я могу ее понять – это все равно, что мне бы сейчас в работный дом. Я тебе скажу, Клэр, девонька, в нашем кругу всегда считалось позором жить на казенных харчах.
Конни прекрасно понимала, что за чувства испытывает сейчас ее муж, к тому же, будучи по натуре женщиной очень доброй, сочувствовала этой Глории. Ей-то в свое время повезло – были деньги, и она ни от кого не зависела. Уехала себе в Шотландию, где и родила Клэр. Деньги, положение в обществе, а также поддержка отца помогли Конни не пасть духом в то нелегкое для нее время. У этой Глории нет ничего и никого на всем белом свете. Кроме Оливера.
Конни положила руку мужу на плечо и тихо сказала:
– Если бы на месте Глории вдруг очутилась Клэр, я бы очень хотела, чтобы ты ей помог. Глория твоя родная дочь, и если ты хочешь, чтобы она временно пожила у нас, я не возражаю.
– Конни, девонька моя!
Он посмотрел на жену с таким откровенным обожанием, что Клэр в смущении отвернулась.
– Я поднимусь и соберу вещи, – пробормотала она. – Мне нужно поспеть на трехчасовой автобус. Я хотела сказать тебе об этом еще сегодня утром, ма, но мы с тобой не виделись. Понимаешь, мне нужно кое-что постирать и погладить до дежурства.
Конни собралась было возразить дочери, но Оливер крепко стиснул ей плечо.
Клэр взбежала по лестнице и хлопнула своей дверью.
– Пускай едет. Так будет лучше, – уверенно сказал Оливер. – За ней присмотрит Хильда. Здесь ей делать нечего. Теперь по поводу Глории. Коттедж Тиддлера пустует, поэтому Кон… то есть Глория, могла бы поселиться там, если ты, конечно, не возражаешь.
Коттедж Тиддлера, небольшой домик из темно-розового камня, стоял на территории фермы примерно в четверти мили от дома. Там не было ванны, но вода и электричество были. Когда-то в нем жили пастух с женой, но давно переехали в муниципальный дом. Вчера Оливер вдруг ни с того, ни с сего занялся мелким ремонтом коттеджа – починил прохудившуюся крышу, приладил отклеившиеся обои. Этот уютный домик стоял на самом берегу озера Тиддлер, где удили рыбу местные ребятишки. Иногда на озере видели лебедей.
– Можно поставить туда кое-что из мебели – на чердаке чего только нет. Глория сказала, что предпочла бы жить отдельно от нас. Миссис Поттер из соседнего коттеджа смогла бы за ней приглядывать. У нее добрая душа, – задумчиво проговорил Меллорс.
О да, миссис Поттер приняла за свою жизнь не одни роды, думала Конни. Она незаменима в подобных обстоятельствах, хотя стоит старухе распустить язык, и такое начнется… Всем косточки перемоют.
Как ни протестовало в Конни ее врожденное чувство приличия и пристойности и как ни противна была сама мысль о том, что дочь Берты будет жить по соседству с ними, она повела себя очень мудро.
– Я ничуть не возражаю, Оливер, – сказала она. – У меня найдутся всякие мелочи – занавески, коврики, скатерки, и мы общими усилиями наведем в коттедже уют.
Оливер поцеловал жену. А слов у него просто не нашлось – так велика была его благодарность. И Конни поняла, что поступила правильно. Обнявшись, они вернулись в гостиную.
Конни подошла к Глории. Странно, но она испытывала в ее присутствии смущение.
– Моя дорогая, хватит проливать слезы, – как можно тверже сказала она. – Давайте лучше обсудим, как быть дальше. Придется вам денька два пожить здесь. Места у нас много. Завтра же мы займемся обустройством коттеджа.
Глория терла свои зареванные глаза.
– Вы не представляете, как я вам благодарна, леди Чат… – Она осеклась, покраснела, но мгновенно поправилась: – Я хотела сказать, миссис Меллорс.
Конни вспыхнула и прикусила губу.
Сколько воды утекло с тех пор, как она превратилась из леди Чаттерли в миссис Меллорс. Казалось, то было в другой жизни – Клиффорд, миссис Болтон. Ревниво ухаживавшая за ее калекой-мужем, дорогие твидовые костюмы, в которых она, леди Чаттерли, навещала своих соседей по Рагби, егерская сторожка, фантастически счастливые часы, проведенные в объятьях Оливера, бесстыдные любовные ласки, доводившие их до полного изнеможения…
Сейчас Оливер был задумчив и молчалив, а Конни болтала без умолку, планируя за Глорию ее дальнейшую жизнь. Пускай она называет себя миссис Куттс – это была девичья фамилия ее матери. Они скажут всем, что ее муж служит на Ближнем Востоке.
– Ненавижу врать и лицемерить, но в деревне люди не отличаются особой широтой взглядов. А поэтому стоит нам сказать правду, и они превратят вашу жизнь в кромешный ад, – говорила Конни.
– Мне бы совсем не хотелось доставлять вам лишние проблемы. – Глория заметно повеселела, выяснив, что никто не собирается гнать ее в шею. – В особенности вашей дочери. Она такая добренькая, такая заботливая.
– Моя дочь здесь не живет. Сегодня днем она возвращается в Лондон. – Конни вздохнула. Она была благодарна Глории, что та не стала развивать тему отъезда Клэр.
После ланча Оливер предложил Глории прогуляться через поле и взглянуть на коттедж Тиддлера. Он взял с собой Джем. Было тепло и ясно. Конни поднялась к Клэр – та собирала вещи.
– Понимаю, ты очень расстроилась, но эта Глория не такая уж и отвратительная, какой показалась мне вначале. Постарайся быть чуть-чуть терпимей, – сказала Конни.
Она стояла и смотрела, как дочь запихивает свои вещи в сумку с молнией.
– Терпимей к чему? – без всякого выражения спросила Клэр. – Но ведь я уже сказала тебе, что никогда не смогу ее полюбить. Эта Глория ничуть не лучше обычной проститутки. Сама призналась, что жила на содержании у американцев. На мой взгляд, это… отвратительно.
– Девочка моя, я боюсь, что ее вынудила на это жизнь. Ты сама знаешь, о ней никто не заботился, никто ее не любил и вообще всем было на нее наплевать. Рядом с Глорией не оказалось родителей, которые смогли бы предостеречь ее от дурного. После смерти бабушки ее забрала та мерзкая баба и научила…
– Ма, прошу тебя, хватит. Я уже смирилась с тем, что ей необходима помощь и она поэтому останется жить здесь. Но это вовсе не значит, что я захочу видеться с ней или же буду считать ее своей родственницей.
– О Клэр, если бы ты научилась принимать жизнь такой, какая она есть, ты бы поняла, что от подобного никто не застрахован. Ты подчас так безжалостна по отношению к другим.
– Почему того, кто хочет вести приличный образ жизни и оставаться верным своим идеалам, обязательно называют безжалостным? Ну да, конечно, вы с отцом куда лучше понимаете Глорию, чем меня.
– Родная, ты несешь чушь.
– Ее ты можешь понять, а вот меня никогда не понимала.
Конни тяжело вздохнула.
– Наверное потому, что Глория обычное человеческое существо со всеми его слабостями и пороками. Что касается тебя, Клэр, то я иногда задаю себе вопрос, а есть ли у тебя какие-нибудь слабости или пороки?
– Послушай, может, хватит заниматься самоанализом? – с едва сдерживаемой яростью воскликнула Клэр. – Я не собираюсь ссориться с тобой, ма. Мы и так слишком много ссорились. Давай лучше раз и навсегда уясним себе, что наши с тобой взгляды на Глорию, на жизнь и на все остальное в корне противоположны. Вы с отцом одно, а я – совсем другое.
Она подошла к окну, чтобы скрыть внезапно навернувшиеся на глаза слезы обиды. И вдруг увидела отца – он бежал по дорожке со стороны поля.
– Клэр, где мать? – крикнул он, заметив ее в окне.
– Здесь.
– Попроси ее спуститься вниз. Глории вдруг стало плохо. Мы успели дойти только до старого дуба, как она завалилась, точно сбитая кегля. Похоже, девчонка последнее время недоедала. Может, она умерла?..
Забыв о своих невзгодах, Клэр бегом бросилась вниз. Конни с трудом поспевала за дочкой.
Глория лежала на земле вверх лицом и была бледнее смерти. Клэр не на шутку испугалась за нее. Она опустилась на колени, взяла пальцами безжизненное запястье Глории и пощупала пульс. Обернувшись, бросила родителям:
– Нужно вызвать доктора Коула.
– Она совсем плохая? – спросил Меллорс.
– Возможно, у нее начинаются роды. Правда, это маловероятно, но лучше вызвать доктора. Позовите Уиттерса, чтоб помог отнести ее в дом, а я уложу ее в постель.
Конни бросилась к телефону звонить доктору Коулу, который жил в двух милях от фермы. Меллорс побежал за своим старшим пастухом. К счастью, он оказался дома, хоть и было воскресенье.
Через несколько минут Глория уже лежала на кровати в комнате для гостей. Клэр протерла ей лицо, переодела в одну из широченных ночных рубашек миссис Меллорс и теперь спокойно и без суеты хлопотала над ней, пытаясь привести в чувство.
Наконец Глория пришла в себя. По ее бледным щекам текли слезы.
– Прости меня, – хрипло прошептала она. – Что, уже началось? Я что, скоро рожу?
– У вас где-нибудь болит?
– Нет, нигде. Но мне ужасно. Мне стало нехорошо, когда я шла по полю рядом с папой.
Клэр так и резануло это «папа». И все равно она очень жалела Глорию – раздевая ее, она просто ужаснулась ее болезненной худобе. Руки и ноги словно спички, лодыжки отекли и распухли. У Глории оказалась очень белая и тонкая кожа, что, очевидно, было характерно для всех Меллорсов. Сейчас, когда на ее лице не осталось никакого грима, оно было по-своему хорошеньким и даже милым, если бы не этот отпечаток нужды и порока, который успела наложить на него жизнь.
– Ты такая добренькая, такая добренькая… – Глория глядела на свою младшую сестру полными слез глазами. – Никогда не забуду, что ты для меня сделала.
– То же самое сделала бы любая сестра милосердия, – холодно возразила Клэр. Нет, она и самой себе ни за что не признается, что ее сердце болезненно сжалось, когда она уловила это явное сходство Глории с отцом.
Она сидела возле ее постели, пока не пришел доктор Коул. Оказывается, Меллорс поднял его прямо с постели, прервав сладкий послеполуденный сон старика. Теперь, когда Клэр знала, что Глория больше не нуждается в ней и до родов еще далеко – обморок случился от слабости, – она засобиралась на автобус.
Отец, прищурившись, посмотрел на дочку и сказал:
– Я все понимаю, Клэр. Я очень виноват перед тобой. Прости меня, девонька.
– Ладно, будем считать, что все в порядке, – пробормотала она. – Только Бога ради объясни матери, что я никогда не буду считать эту женщину своей сестрой, испытывать к ней какие бы то ни было родственные чувства и так далее. Да, я постараюсь быть к ней добрей и снисходительней, но полюбить ее не смогу никогда.
– Я все понял, девонька, – просто сказал Меллорс.
Конни была очень огорчена внезапным отъездом дочери и вызвалась проводить ее к автобусу.
– У тебя такое доброе сердечко, моя родная. И ты очень хорошая сестра милосердия. Доктор Коул считает, что ты очень помогла Глории. Если бы ты была хоть немного терпимей…
– Тебе еще не надоело об этом? – в сердцах воскликнула Клэр. – Ты что, думала, я встречу Глорию с распростертыми объятьями? Да если хочешь знать, я считаю ее средоточием всех пороков и мерзости.
– О, ты безнадежна. По-моему, в тебе есть какой-то сдвиг. Подчас мне кажется, будто ты презираешь своего отца, а заодно и меня. Мы всегда так любили тебя, а ты чуралась нашей любви. Еще ребенком ты воздвигла стену между собой и нами.
– Вы сами воздвигли эту стену.
– Но как? Как? Когда ты закончила школу, мы позволили тебе делать все, что захочешь. Мы с отцом всегда были за то, чтобы ты развивалась свободно и никогда тебе ничего не навязывали. Клэр, да мы души в тебе не чаяли. Ведь ты – дитя нашей любви. Чем мы так могли настроить тебя против нас?
Клэр шагала широко и стремительно, и это хоть как-то снимало напряжение. Она ладонью прикрыла глаза от солнечного света, но он был таким резким, нестерпимо резким, что по ее щекам текли слезы. Конни с трудом поспевала за дочерью.
– Появление Глории лишь очередное напоминание о том, что предшествовало моему рождению, – сказала Клэр. – Может, ты и не догадывалась, ма, но твое маленькое дитя любви могло возражать против постоянных напоминаний о той неуемной страсти, в результате которой оно появилось на свет.
– Господи, Клэр, этот разговор не приведет нас ни к чему хорошему! – воскликнула Конни полным отчаяния голосом. – Неужели ты до сих пор не поняла, что между твоим отцом и мной была и есть не страсть, а самая настоящая любовь!
– Я вовсе не против, чтобы вы любили друг друга – это ваше право, и я за вас очень рада. Но меня всегда возмущало, когда вы демонстрировали эту вашу страсть в моем присутствии. Неужели ты считаешь, что мне могло нравиться, как вы расхаживаете по дому в чем мама родила, поклоняясь так называемой естественной красоте, и то и дело бросаете друг на друга похотливые взгляды?
– От твоих слов у меня волосы дыбом встают! – Конни была на грани истерики, – Мы не могли себе представить, что ты… ты…
– Ну да, конечно же не могли. Ведь вы никогда не видели себя моими глазами. Вам и в голову не приходило, что я могла не согласиться с вашей точкой зрения. Вспомни, ма, тот день, когда ты вдруг решила посвятить меня в так называемую тайну моего рождения. Мне кажется, ты тогда именно так выразилась. Никогда не забуду того бедного теленочка. Мне было всего пять лет. Помнишь? Корова так мучилась, а отец объяснил мне наглядно, что теленок был задушен собственной пуповиной. Ничего не скажешь, восхитительный урок для маленькой впечатлительной девочки!
– Но мы же не знали, что он родится мертвым. И, честно говоря, никогда не думали, что ты воспримешь это столь извращенным образом.
– Нет, ма, дело вовсе не в этом, а в том, что вы всегда были слишком уверены в собственной непогрешимости. Вы никогда не задавались вопросом, что думаю или чувствую я. Да если бы вы хоть чуть-чуть понимали меня, вы бы никогда не стали демонстрировать в моем присутствии вашу великую страсть друг к другу.
– Мы всегда считали, что если ребенок знает, как его родители любят друг друга, он вырастет счастливым и полноценным.
– Ты сказала любят? Нет, ма, вы демонстрировали не любовь, а похоть. Но я вас в этом не виню. Я где-то читала, что некоторые женщины похотливы от природы. Но вы бы хоть скрывали эту похоть от меня. Что касается отца, его еще можно простить – откуда егерю знать приличные манеры!
– Да твой отец во сто крат приличней и порядочней того же Клиффорда Чаттерли! Тоньше, чище, во всех смыслах лучше. Ко всем твоим комплексам тебе еще снобизма не хватало.
– Если я и сноб, то в этом виновата только ты. Это ты определила меня в самую лучшую школу, а это значило, что у меня непременно должны были появиться друзья из высших кругов общества. Как ты думаешь, что испытываю я, сравнивая своего отца с отцом той же Синтии, моей лучшей школьной подруги? А вспомни сэра Джеймса Гоулена. Ты сама сказала на выпускном вечере, что у этого человека истинно аристократические манеры. Но это еще не все. Помимо всего прочего, он еще и большой любитель живописи и музыки. Он поклонник оперного искусства, хорошо знает историю, разбирается в науке. Как я могла пригласить Синтию к нам в гости, если вы с отцом только и делаете, что смотрите друг на друга с вожделением, а в доме у нас говорят о разных птичках, зверушках, пчелках и только. Если ты хотела, чтобы я уважала отца, ты не должна была давать мне такое хорошее воспитание. Подчас мне кажется, если бы ты воспитала меня как простую дочку фермера, я бы теперь была куда счастливей. Валялась бы себе в сене с кем-нибудь из работников отца и как Глория принесла бы тебе в подоле ребенка. О, тогда бы мы наверняка лучше понимали друг друга и жили бы одной дружной семьей, о чем мечтаете вы с отцом.
Они наконец дошли до автобусной остановки. Клэр обернулась и увидела, что по раскрасневшимся щекам матери текут слезы. А ей вдруг показалось, словно из нее выпустили воздух – так опустошил ее душу и тело этот неожиданный всплеск эмоций. Клэр глубоко раскаивалась, что довела мать до слез – не имела, не имела она никакого права говорить те ужасные безжалостные слова. Как же она не выдержана, как подвержена настроениям! Остается только сожалеть о случившемся. Но ведь то, что она сказала, истинная правда, копившаяся в ней годами. Почему же тогда безумно жаль мать?
Бросив на землю сумку, Клэр обняла Конни и прижалась к ней всем телом.
– Прости, прости меня, если можешь, – шептала она.
Конни крепко обняла дочь.
– И ты меня прости. Оказывается, мы с отцом совсем тебя не понимаем. Теперь уже поздно что-то изменить. Мы такие, как есть, и вряд ли сумеем стать другими.
Клэр поцеловала мать, подняла с земли сумку и облегченно вздохнула – из-за поворота показался автобус.
– До свидания, ма. Спасибо тебе за все. Постарайся забыть то, что я тебе наговорила.
Конни медленно возвращалась домой. У ворот ее ждал Оливер с трубкой в зубах. Увидев заплаканное лицо жены, он горестно вздохнул.
– Бедная Кон. Новые осложнения с нашей девонькой?
Конни кивнула.
– Она такого мне наговорила… О, Оливер, как выяснилось, она настроена против нас только потому, что мы пытались доказать ей, что физическая сторона любви имеет огромное значение в жизни мужчины и женщины.
Оливер обнял Конни за плечи, и они побрели к дому.
– Может, мы с тобой были и неправы. Кто знает? Наша Клэр еще такая наивная девонька, хоть и считает себя взрослой женщиной. Ты, Конни, была такой же.
– Я?!
– Да. Когда мы только познакомились с тобой, моя леди, ты смущалась совсем как наша дочка. Тебя воспитали в определенных правилах, а тут вдруг ты поняла, что в жизни все как раз наоборот. До того, как мы познакомились, Кон, ты очень тушевалась перед жизнью. Клэр тоже тушуется. Возможно, ей встретится парень, с которым ей будет надежно и покойно, и тогда она перестанет бояться жизни. Сейчас она напоминает мне дикого зверька. Может, это мы ее так напугали, но ведь мы хотели сделать как лучше. Успокойся, любовь моя, и иди в дом. Миссис Дженкинс ушла, а Глория спит. Я напою тебя чаем.
У Конни было тяжко на душе, но слова Оливера подействовали успокоительно. Этот мужчина, научивший ее всем прелестям и тонкостям чувственной любви, оказывается, еще и обладает редкостным даром утешителя. Милый, чуткий, родной человек. Если бы в тот момент кто-то спросил у Конни, раскаивается ли она, что променяла Клиффорда Чаттерли на его егеря, ни секунды не колеблясь, она бы ответила: нет, нисколько. Я всегда была так счастлива с ним.
Но рядом с Клэр нет человека, который мог бы ее утешить. Думая сейчас о Клэр, Конни помнила, что в прошлом неоднократно спрашивала себя, правильный ли выбор сделала она двадцать с лишним лет назад.
Да, она безгранично любила Оливера и была предана ему не только телом, но и душой. Однако в какие-то моменты все же вспоминала, что она, как-никак, дочь сэра Малкольма Рида и бывшая жена баронета.
Конни далеко не сразу удалось добиться от Клиффорда согласия на развод, Оливеру тоже пришлось долго уламывать Берту. Правда, материальных затруднений Конни никогда не испытывала – у нее даже хватило средств купить Оливеру ферму. Но ей пришлось трудиться на этой ферме рука об руку с ним. Поначалу досталось обоим. И лишь спустя несколько лет они зажили в достатке, сумели расплатиться с долгами и даже нанять сельхозрабочих.
На первых порах Конни была слишком поглощена и измучена борьбой за их с Оливером свободу и нисколько не страдала от того, что оборвались ее связи с обществом. Она ими никогда не дорожила по-настоящему. Да и большинство ее друзей проявили себя отнюдь не с лучшей стороны. Зато рядом с ней всегда была сестра Хильда. Потом появилась Клэр. Она наполнила их жизнь радостью и новым – неповторимым – очарованием.
Отныне жизнь для Конни казалась сплошным праздником, и плевать она хотела на то, что высший свет Сассекса придал их семью остракизму. Ну да, аристократы крови так и не смогли простить Оливеру его весьма скромное происхождение, к тому же скандал, сопровождавший их роман, был слишком шумным. Пока Клэр пребывала в младенчестве, это не имело никакого значения. Однако, оказавшись в дорогом пансионе, девочка ощутила последствия этого остракизма и замкнулась в себе. Тут-то Конни и начали грызть сомнения.
Да, она сама настояла, чтобы Клэр отдали в одну из самых лучших школ. Оливер думал, их дочка должна расти вместе с детьми других фермеров и работников и, как и они, ходить в государственную школу. Однако Конни убедила его, что девочке нужно дать хорошее образование – ведь ей когда-то дали, почему же их дочка должна расти как сорная трава в поле?
Неужели она оказалась неправа? Конни терзала себя снова и снова, вспоминая, в каком ужасном состоянии была сегодня Клэр. Да и можно ли смириться с тем, что твой единственный ребенок с каждым днем отдаляется от тебя все дальше и дальше?..
