Текст книги "Сука-любовь"

Автор книги: Дэвид Бэддиэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

ТОНИ

Тони не могла понять, что сегодня нашло на Джексона. Обычно она с нетерпением ждала вторников на Уинсли-роуд. Дом, хотя и, на ее взгляд, обставленный с излишней затейливостью, был очень хорошим – он так отличался от остальных домов в Кэмбервилле и Брикстоне, где ей приходилось работать большую часть недели. К тому же она была уверена, что с Молли, малышкой Уэнделлсов, плохо обращаются, так как за прошедшие три месяца из солнечного открытого трехгодовалого ребенка, беспечно напевающего незамысловатые песенки, она превратилась в угрюмый комок нервов «отстаньте-от-меня». Тони не знала, что делать, – обращение в службы социальной защиты, если бы ее догадка не подтвердилась, лишило бы ее этой работы и, возможно, работы в других местах, после того как по району поползли бы слухи. Из-за всего этого ей так иногда хотелось вернуться домой, в Мамблс, откуда она приехала в Лондон пять лет назад.

Но вторники не были похожи на остальные дни. Чудесный дом, чудесные родители, чудесная еда в холодильнике (Тони старалась не слишком налегать – она не хотела одалживаться, и, кроме того, февраль был уже на исходе, а она все еще не избавилась от живота, что планировала сделать на Рождество) и, наконец, чудесный, очень милый ребенок. Когда Тони впервые увидела Джексона, она подумала: «Вот какого ребенка хотела бы я иметь», – он выглядел таким хорошеньким и таким умненьким. О таком подопечном, как Джексон, можно было только мечтать: спокойный, все больше спит, а когда проснется, с удовольствием дает себя покормить и еще, как было до сегодняшнего дня, практически никогда не плачет.

– Джексон, Джексон, – повторяла она в сотый раз, гладя его по спине и шагая с ним на руках взад-вперед по гостиной, словно зверь в слишком маленькой для него клетке. Тони отняла ребенка от груди, держа на вытянутых руках и чувствуя не первый раз за день смесь угрызений совести и сочувствия к Луизе Вудворд. От крика личико Джексона побагровело и родимое пятно на подбородке стало почти незаметным. – Ты сухой, накормленный – что случилось?

Тони прошла в угол спальни и положила Джексона в кроватку. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной, все, что ей оставалось сейчас делать, это постоянно брать ребенка на руки и снова класть его обратно. Тони взглянула на свои «Бэй-би-Джи», часы, подаренные ей Вэлом. Вообще-то, Тони они не нравились – со всеми своими кнопочками, функциями они больше подошли бы мужчине, – но Вэл обиделся бы на нее, если бы она не стала их носить.

Миссис Серена – Эмма настаивала, чтобы Тони называла ее именно так – задерживалась уже на полтора часа. «Если она не появится в течение получаса, придется звонить Бэлу и отменять встречу в клубе. Как же он называется? Зион», – вспомнила Тони.

Жалость к себе в душе Тони сменилась злостью: уже четвертый раз за последние два месяца миссис Серена опаздывала.

– Какого черта, где ее носит? – громко вслух сказала Тони и тут же покраснела, поскольку у нее не было привычки ругаться в присутствии детей, которых она нянчила.

В гостиной Тони села на софу из «Чейза» и взяла трубку телефона. Это был старинный черный аппарат, купленный на рынке в Гринвиче и переоборудованный для работы на современных линиях. Тони только начала набирать номер, как хлопнула дверь; секунду спустя – холл в доме Эммы и Джо был небольшим – Эмма вошла в гостиную.

Ее волосы и одежда были мокрыми, глаза блестели.

– Что ты делаешь? – закричала Эмма.

– Я… я звоню…

Эмма буквально подскочила к Тони и вырвала трубку у нее из рук.

– Я всего лишь немного задержалась! – кричала Эмма. – Боже! На минуту задержалась, а ты уже за телефон ухватилась – поскорей все Джо сообщить!

– Я не…

– Ты его побеспокоишь и настроишь против меня! Он делом занят! Он работает допоздна, потому что он просто завален работой, и меньше всего ему сейчас нужны интригующие звонки от няни…

– Миссис Серена, – дрожащим голосом сказала Тони, пытаясь придать голосу твердость, – я не собиралась звонить вашему мужу.

Эмма заморгала.

– Я звонила Вэлу, своему парню, – только и смогла выговорить Тони, перед тем как разрыдаться.

– О боже, Тони! Прости меня, – сказала Эмма, присаживаясь рядом с ней на софу и обнимая ее вздрагивающие плечи.

– И вы совсем не «на минуту задержались»! – Тони уже не сдерживала обиды. – Вы почти на два часа опоздали!

– Да, я знаю, – сказала Эмма тем спокойным тоном, каким говорят грубияны после того, как их поставят на место.

– Где вы были?

– Я… я не знаю.

Брови Тони удивленно поползли вверх.

– Простите?..

– Я не знаю, где я была, – сказала Эмма. – Я заблудилась.

– Ох, – выдохнула Тони. Повисла неловкая пауза. Тони кашлянула. – Вы возвращались откуда-то, где раньше никогда не были?

Эмма покачала головой и улыбнулась.

– Нет. Это странно. Я шла по улицам и… я знала их. Я знала каждую из них в отдельности. Я только не могла понять… как они связаны между собой. Чтобы пройти… по маршруту.

Тони кивнула, она была смущена странным поведением миссис Серена.

– У Джексона тоже был тяжелый день, – сказала она, поворачивая разговор в безопасное русло. – Никогда не видела его таким. Кричал на пределе сил, остановиться не мог.

– Правда? – Эмма, проведя последние несколько часов в безрадостных мыслях о себе самой, почувствовала непонятное облегчение, наступившее вместе с беспокойством о ком-то другом.

– Да, – ответила Тони, нахмурившись, затем ее лицо прояснилось. – Может быть, это из-за того, что вы опоздали. – Эмма непонимающе наклонила голову. – Вы никогда так сильно не опаздывали. Малыши это чувствуют. Они привыкают к режиму. Наверное, он подумал, что-то случилось, когда вы не вернулись вовремя.

– Наверное.

– Вот, – сказала Тони, – послушайте.

Сверху доносился приглушенный детский плач.

– Он, похоже, еще не понял, что все в порядке, – улыбнулась Тони.

«Нет, не понял», – подумала Эмма.

ВИК

Вик лежал в кровати в понедельник поздней ночью или, скорее, во вторник ранним утром, когда раздался звонок. Он уже не спал, проснувшись от желания помочиться. Не в силах заставить себя подняться, Вик размышлял о том, как этого можно избежать. Ночной горшок был очевидным решением проблемы, но встать с постели все равно бы пришлось. Самое лучшее – прорезать в матраце и в раме кровати маленький люк, который бы открывался нажатием одной кнопки, предоставляя писающему пенису прямой доступ к горшку. Другое возможное решение – брать в постель модифицированный презерватив с отверстием на конце, которое бы посредством специальной трубки соединялось с горшком или даже – чего уж там! – прямо с туалетом.

– Вик слушает, – сказал он, сев на край кровати и опустив ноги на пол. Его сердце забилось в предчувствии дурной вести.

– Дорогой…

– Эмма? – Вик посмотрел на светящиеся цифры электронного будильника. Три часа двенадцать минут.

– Ты спал? Извини, дурацкий вопрос…

– Нет, вообще-то, не спал. – Ему стало интересно, говорил ли он ей, что Тэсс редко проводит с ним ночь. Она оставалась от случая к случаю, и сегодняшняя ночь могла оказаться одним из таких случаев. – У тебя все в порядке?

– Да. Хотя. Я не знаю.

– Где ты?

– Внизу.

Ее голос был чуть громче шепота. Ему представилась картина: Джо наверху спит, рядом с ним лишь смятая простыня.

– Тебя разбудил Джексон?

– Нет. Но я скажу, что разбудил, если Джо проснется; я держу Джексона на руках. – Вику стало немного не по себе, как бывало всегда, когда Эмма чересчур мудрила с предосторожностями. – Послушай, мне жаль, что я побеспокоила тебя так поздно, но я не знаю, когда еще смогу тебе позвонить. – Она сделала резкий вдох, как если бы глубоко затянулась сигаретой. – Я… я не думаю, что я смогу завтра прийти.

Вик расслабился, одновременно почувствовав легкий укол разочарования.

– Ну хорошо. У нас ведь нет постоянной договоренности.

– Как, разве нет? Постоянная…

Вик ждал, молча глядя в темноту. Его квартира, несмотря на протесты Тэсс, оставалась в точности такой же, как и в тот день, когда он в нее въехал: белые стены, серый ковер, мебель от «ИКЕА». Стены спальни были единственным, что он решил перекрасить, потому что изначальный белый цвет означал, что в комнате никогда, даже в самые темные ночи, не будет темно, а Вику иногда требовалась темнота.

– Мой терапевт порекомендовал мне проконсультироваться у специалиста, – сказала Эмма.

У него похолодело в груди.

– Что случилось?

– Ох, я не знаю. Я немного реагировала на погоду вот уже какое-то время. У меня воспалились гланды, болит горло.

– Как давно?

Она помедлила с ответом.

– С Нового года.

Вик почувствовал, как ему сдавило виски.

– Что? Ты себя чувствуешь больной вот уже два с половиной месяца?

– Не совсем больной. Просто реагирую на погоду. Я думала, что это из-за стресса по поводу… ты знаешь, всего этого. И я привыкла к проблемам с горлом. У меня они часто бывают. – Она снова сделала паузу. – Но затем у меня начались головные боли. И – я не рассказывала тебе – несколько недель назад, когда я возвращалась…

– Да?

– Я заблудилась.

– Заблудилась?

– Да. Я почти два часа добиралась домой. В конце концов мне пришлось остановить прохожего и спросить дорогу. Мне пришлось… Вик, мне пришлось перед тем человеком на улице притвориться, что я не знаю, где находится моя улица.

– Я уверен, что нет ничего серьезного, – поспешно сказал Вик.

– Да. Возможно. О боже, я ненавижу болеть. Я терпеть не могу беспокоить этим других. Вот почему я не говорила тебе раньше. Эти головные боли очень сильные. Начинаются в шее, затем поднимаются вверх в череп и там словно что-то взрывается.

Вик ничего не сказал; было время, когда он интересовался подробностями любых симптомов любых заболеваний, но теперь ему было не до этого.

– У меня был сейчас приступ… и шея до сих пор болит.

– Бедняжка, – сочувственно сказал Вик, то ли оттого, что от него ожидали услышать нечто подобное, то ли оттого, что ему действительно было жаль Эмму.

– Вик, что со мной? – ее голос стал более далеким. – Может, это из-за того, как я держу трубку.

– Что?

– Я держу ее шеей. Мне нужен самокрепящийся ребенок. Одну секунду, абонент.

Вик услышал ерзанье и небольшой сонный всхлип, пока Эмма прилаживала трубку к другому уху.

– Надеюсь, что здесь нет ничего страшного, – Эмма вздохнула.

– Ты сказала Джо?

– …но из-за того, в каком состоянии мама… я боюсь, что с моей головой происходит нечто ужасное.

– Эмма? Ты сказала Джо?

– Дорогой? Вик?

– Да, я здесь.

Тишина.

– Вик? О черт, теперь ничего не слышно.

– Нет, слышно. Я здесь, Эм…

Его прервал непрерывный гудок. Вик положил трубку и с полным отсутствием каких-либо мыслей в голове стал ждать, когда Эмма перезвонит. Он уже начал прикидывать, не позвонить ли ему самому, но вспомнил про спавшего Джо, и тут телефон зазвонил.

– Дорогой?

– Алло?

– Извини, линия отключилась, а потом я думала, не положить ли мне Джексона обратно в кроватку.

– Да? А на моем конце все было в порядке. Я слышал тебя идеально.

– Правда? Хорошо. Мне пора идти спать – завтра будет трудный день.

– На сколько тебе назначено?

– В два тридцать. Ты не поверишь – прямо в середине нашего дня. – Она вздохнула. – Наши замечательные вторники… А сейчас я скажу вещь еще более неприятную. В следующий вторник мне придется отправиться туда повторно, чтобы забрать результаты.

«Вот гадство!» – пронеслось в его голове.

– Тебе одной нужно будет туда идти? Я имею в виду, может, мне пойти с тобой?

Он почувствовал, что она улыбается.

– Вик, я бы очень хотела. Но, думаю, это не самая лучшая идея.

– А Джо пойдет с тобой?

Она не сразу ответила.

– Я ему еще не сказала. – На линии между ними возникли какие-то помехи. – Лучше не говорить ему до тех пор, пока я не буду знать точно, что со мной. Он только весь изнервничается.

– Это точно, – сказал Вик, гадая, почему она решила рассказать все ему – не заботясь о его нервах. – Где находится эта больница?

– В Челси.

– Ты, надеюсь, не потеряешься?

– Нет, – рассмеялась Эмма. – Я знаю, где это. Я видела эту больницу, когда ходила к тебе на Кенсингтон-Гарденс.

Слова Эммы напомнили им время, когда их любовь только начиналась. И теперь, сквозь призму настоящего, оно казалось им таким же безоблачным, каким было в те первые сентябрьские дни небо над заваленным траурными цветами Лондоном.

– Я была так увлечена тобой, – сказала Эмма. – Я чувствовала себя такой счастливой. Теперь я чувствую… я чувствую себя…

– Прости, – сказал Вик. – Ты говоришь о нас или?..

Она рассмеялась.

– Нет, дорогой. Не о нас. – Он расслышал ее вздох. – И я это докажу тебе. Не думаю, что у меня получится завтра, но в следующий вторник, я уверена, смогу приехать к тебе после того, как все закончу. Если только… – она запнулась, меняя тон, – ты все еще будешь находить меня сексуальной с опухолью мозга.

– Эмма! – вскрикнул Вик. Он был потрясен. Обычно он сам говорил шокирующие других вещи. – Не говори так. Пожалуйста, не говори так. Я не вынесу…

– Я шучу, дорогой. Не бойся, – сказала Эмма, и ему почудилась в ее голосе слабая тень удовлетворенности или, скорей всего, облегчения; это были те слова, которые ей хотелось услышать. – Иногда полезно пошутить над болезнями. Ты знаешь Айрис Мердок?

– Нелично…

– Ну, так… Ты знаешь, что у нее болезнь Альцгеймера?

– Да.

– Так вот, все, что она сейчас смотрит по телевизору, – это «Телепузики». Ей они в самом деле нравятся.

– Понятно…

– И знаешь почему?

– Первоклассный сценарий?..

Эмма засмеялась.

– Нет. Какое слово они произносят чаще других? Телепузики.

– Эм, я, конечно, валяюсь дни напролет перед экраном, но в «Телепузиках» я не настолько искушен. Скажем так, я до них еще не дорос.

– «Снова». Это слово они повторяют чаще всего. Вся программа строится на повторении. Вот почему малыши ее так любят. И по этой же причине она будет нравиться страдающим болезнью Альцгеймера. Тсс, дорогой, тсс…

– Когда я впервые подумала об этом и пыталась рассказать Джо, то просто хохотала, как безумная, представив себе эту величавую пожилую леди английской словесности фанатеющей от Тинки Винки, По и всех остальных. И ты знаешь, как он на это отреагировал, – он был в ужасе. Но я так свыклась с болезнью мамы, что иногда мне кажется, что лучший выход – это смех. Что еще мы можем противопоставить болезням и смерти, кроме смеха? В любом случае не волнуйся, дорогой. Я уверена, со мной все в порядке.

Вик ничего не сказал. Потому что он много читал о болезнях, и в особенности об их симптомах. Он ничего не сказал, потому что он в этот момент думал – не о себе, покрывшемся гусиной кожей от холодного и ясного предположения, и даже не об Эмме, продолжавшей что-то говорить о каких-то менее безрадостных вещах, и не о Джо, безмятежно спавшем наверху, и не о Тэсс, уехавшей от Вика всего несколько часов назад и спавшей в своей квартире в пяти милях отсюда, – он думал о Джексоне, мирно лежавшем в своей кроватке. Вик ничего не сказал, потому что он знал, что одним из симптомов опухоли головного мозга является глухота на одно ухо.

ДЖО

Садясь на софу с чашкой воскресного утреннего кофе, Джо думал о своем сне. Фрагменты ночного сновидения постоянно вертелись в голове с самого утра, но ни один из них не находил в нем отклика, не снизошел озарением: просто обрывки сна. Но, вспоминая сейчас сон, он понял, что именно не давало ему покоя с самого утра.

Он целовался с женщиной в ювелирной лавке. Прокручивая сон взад и вперед, он вспомнил смутно, неясно – как это бывает с воспоминаниями о снах, начавшими стираться, не успев оформиться, – что он и Эмма находились где-то на отдыхе с большой группой людей и что одну из женщин в этой группе звали Лиз. По ходу сновидения, действие которого разворачивалось на протяжении трех или четырех дней, Джо подружился с Лиз и был счастлив тем, что обрел нового друга. Но затем неожиданно его охватило желание поцеловать ее; на самом деле, это желание наполняло его постоянно или, по крайней мере, с того момента, как Лиз начала ему нравиться.

– Лиз… – произнес он и поцеловал ее страстно, безоглядно.

Они разомкнули объятия и смотрели друг на друга в ярком освещении магазина, где на бархатных подушечках по обе стороны от них лежали амулеты и ограненные драгоценные камни.

– Ох, перестань, – сказала Лиз, – это все происходит слишком быстро.

Это, понял Джо, было кульминацией сна, откровением. Он точно знал, что она имела в виду. То, что могло стать долгой и надежной дружбой, превращалось в короткую, напряженную интрижку; то, что неторопливая карета товарищеских отношений, в которой они вместе путешествовали, становится потерявшим управление «мерседесом» страсти.

Джо посмотрел вверх на лестницу. Эмма все еще спала В это утро была его очередь ухаживать за Джексоном, и он знал, что тянет время. Джо остро чувствовал, что их с Эммой жизненные пути расходятся и времена, когда они все могли делать вместе, остались позади.

Раньше они делились своими снами, как будто их разобщенность во время сна могла быть этим компенсирована. Но об этом сне он не стал бы ей рассказывать. Он был им шокирован. Джо никогда не был неверным. Измена жене – пусть даже во сне – беспокоила его тем больше, что являлась порождением его подсознания, тайным желанием, о существовании которого он не знал и которое, следовательно, не мог контролировать. Моногамные отношения казались Джо вполне естественными: если ты влюблен, разве тебе нужен кто-то еще?

Монитор присмотра за ребенком издал сигнал тревоги; Джо взял свою чашку с кофе. Поднимаясь по лестнице в комнату Джексона, он посмотрел в окно. Из гастрономического магазина на противоположной стороне улицы выходила тепло одетая пара: руки нагружены хозяйственными сумками и воскресными газетами. Женщина смеялась. Джо видел пар, толчками выбрасываемый из ее рта. «Похоже на сцену из фильма, поставленного в Новой Англии», – подумал Джо. Он никогда там не был, но ему нравилась ее идея – идея Новой Англии, свежей, бодрящей, Новой Англии: такой же белой и хрустящей, как и снег, покрывающий ее улицы, какой он себе всегда ее представлял в противовес Старой Англии, или, лучше сказать, Современной Англии, Англии Гранта и Фила Митчеллов.

Вновь раздался сигнал монитора. Он моргнул и понял, что стоял так достаточно долго, потому что его кофе совсем остыл.

ВИК

Тэсс пила. Она редко делала это, находясь дома, потому что ей хватало того количества вина, которое она выпивала на работе. Она всегда придерживалась мнения, что стандартная дегустация (принятие вина на язык, вдох, чтобы распробовать букет, полоскание во рту с последующим выплевыванием) является, как она однажды сказала Джеймсу Фою, суходрочкой. Тэсс была уверена, что этот способ никогда не позволит узнать подлинные свойства вина. Тепло, согревающее горло, послевкусие на языке, различие между первым и вторым глотком – все это были чрезвычайно важным для определения качества вина Тэсс была единственным профессиональным покупателем, который глоталвино на дегустации; она могла пить его в любых количествах, не теряя при этом способности оценивать каждый новый стакан.

Но в тот вечер Тэсс хотелось именно напиться. Ей хотелось напиться до отключки, поэтому она и пила текилу – не виски, не джин и не водку, которые, если ставить перед собой задачу напиться, тоже подойдут, но в них нет вихря текилы. Текила – это самый улетный напиток. Тэсс временами хотелось улететь, и текила была для этого лучшим средством.

Вик не знал, почему Тэсс решила напиться в тот вечер, но ему было хорошо знакомо то состояние, к которому она стремилась. Вик стоял возле бара, намереваясь взять для Тэсс шестую рюмку и размышляя, не напиться ли ему самому. Вик не часто напивался. Он ничего не имел против того, чтобы напиваться, ему только не нравился сам процесс пития. Вик был человеком быстрых реакций и непосредственных инстинктов. Ребенком он впервые попробовал алкоголь – светлое пиво, которое в него насильно влил его отец – и подумал: «Брррр».

Но он был совсем не прочь напиться в тот вечер. И тут его кто-то окликнул. Вик оглянулся. Очередь к стойке бара была в три ряда, как всегда в пятницу вечером, и из нее выбирался с тремя кружками светлого пива в руках Крис Мур, музыкальный журналист, который однажды брал у него интервью.

– Привет, Крис, – сказал Вик.

– Сколько лет, сколько зим, – протянул Крис Мур. От него так разило, что становилось ясным: это не первый его подход к стойке.

– Как дела?

– Оʼкей, – сказал Вик и тут же испытал непреодолимое желание рассказать этому человеку, что дела у него совсем не «оʼкей» и что у его подруги, возможно, рак. По крайней мере, он был рад отвлечься от ожидания, своей очереди. После звонка Эммы он начал замечать, что его беспокоит процесс ожидания, и особенно – в очередях и пробках. Накануне он просто пришел в ярость, находясь в туалете, оттого, что долго не мог найти начало ленты в новом рулоне туалетной бумаги, а затем взорвался так, как будто осознал, что с каждой минутой вынужденного простоя теряет прибыль.

– А как ты? По-прежнему в газете?

– Не совсем. Я редактор сенсационных материалов в журнале «Джек».

«Вполне логично», – подумал Вик. «Джек» был более поздним прибавлением в семействе «озорных» журналов: «FHM», «Лоудид», «Максим»; он специализировался на освещении событий, слишком незначительных для его конкурентов. Однажды, когда Вик читал номер одного из таких журналов (вообще-то, Вик терпеть не мог материалы, которые крутились вокруг секса, но не являлись порнографией), он встретил много знакомых имен по былым временам его общения с музыкальной прессой, все больше тех людей, которые в свои двадцать были слишком политкорректными, чтобы быть бунтарями, и которым те-перь приходилось быть неполиткорректными, чтобы выглядеть бунтарями.

– Но я все еще иногда пишу кое-что для них. Что поделать, я до сих пор торчу от рок-н-ролла.

Вот в этот момент Вик и вспомнил, какой сукой был Крис Мур. Он был не просто сукой. Его отметка находилась за пределами шкалы сукометра.

– Пишу, знаешь ли. Я даже иногда подумываю купить себе электрическую гитару…

– Рад за тебя… – сказал Вик. – Мне нужно к стойке.

– Конечно, мужик, – сказал Крис Мур. – О! Перед тем, как пойдешь…

– Что?

– У меня есть немного с собой, – сказал он и подмигнул. «Он, в натуре, подмигнул», – подумал Вик, глядя на его обритую наголо, с целью скрыть лысину, голову дядьки лет сорока. – Я иду в туалет оттопыриться, так что если хочешь…

Сердце у Вика заныло, частично от осознания того, как жалок Крис Мур, готовый безрассудно принимать наркоту вместе с рок-звездами, даже теми, которые последний раз играли на гитаре профессионально на новогоднем утреннике в «Ток-радио». И частично оттого, что он собирается сказать «да».

– Подожди меня, я только отнесу выпить своей подружке и…

– Встретимся в «музыкальной шкатулке» через пять минут… – бросил Крис Мур и вразвалку пошел от стойки с видом человека который сказал по-настоящему крутую вещь и которому теперь нужно закрепить впечатление эффектным уходом.

Тэсс едва заметила Вика, подавшего ей текилу.

– Э… Я отойду в туа…

– Посмотри на это… – сказала она, указывая на афишку, висевшую на стене рядом с их столиком. Это был белый лист ксерокопии с надписью «Вечер поэзии» над карикатурным изображением человечка с огромной книгой и пером. Внизу приписано: «Каждый вторник, вход – три фунта». – Какое дерьмо! Извините, здесь что – восемьдесят второй год? Что за бред!

– Да уж. В общем, я только…

– Типа, посмотрите, разве это не идеальное место для поощрения поэтических талантов? Ха, можно представить себе Сильвию Плат вон на той засранной сцене, декламирующей отрывки из «Ариэль», правда? Над людьми в зале, выкрикивающими: «И пакетик пончиков!» Потом она бежит прямиком на кухню, выкидывает пирожки с мясом из духовки, освобождая место для своей головы. И затем Тэд Хьюз женится вторично – разве нет? – и его вторая жена кончает жизнь самоубийством. Точно таким же способом!

– Разве? – Вик не знал этого, и, хотя он увидел, как Крис Мур исчез в туалете, присел рядом с Тэсс.

– Да. Интересно, что он должен был подумать, когда пришел – а его женушка номер два лежит, засунув голову в духовку.

– «Решено – в следующий раз беру электрическую плиту»?

Тэсс громко рассмеялась.

– Да, могу поспорить, что Тэд возненавидел «Британский газ», когда они появились со слоганом: «Готовь, готовь, готовь – в готовке красота газа!»

Ее обычно звонкий голос становился глухим от текилы; женщина в багрового цвета шерстяной шляпке, одиноко сидевшая за столиком напротив, смотрела на Тэсс с недовольством, с ярко выраженным недовольством, с недовольством, кричащим: «Я недовольна!», но Тэсс уже понесло.

– Как думаешь, он был среди тех знаменитостей, которым предложили сняться в их рекламе показывающими большой палец вверх?

– Да, я уверен, предложили, – Вик поднял большой палец вверх. – Только из большого пальца Тэда не появлялся огонек, только шипящий звук и ужасная вонь. И люди вокруг него кричали: «Ради бога, не зажигайте огня!»

Пьяное «ха-ха-ха» Тэсс стало еще громче.

– Не могли бы вы… – раздался голос рядом с ними.

Сквозь дымку пьяного взгляда и пелену табачного дыма Тэсс смогла разглядеть женщину, чей цвет лица был практически неотличим от цвета ее шляпки.

– Простите? – сказала Тэсс.

– Не могли бы вы не кричать эти оскорбительные – очень оскорбительные… – женщина в багровой шляпке запнулась, с трудом подыскивая подходящее слово —…домыслы так громко!

Тэсс поморгала, глядя на нее.

– Почему вы мне это говорите?

– Хотя это вас не касается, и хотя я думаю, что вы просто кривляетесь, – продолжала женщина, – но Сильвия Плат была – Сильвия Плат является – моим кумиром. – В уголках ее глаз собрались морщинки.

– Хорошо, – сказала Тэсс, – но почему вы мне это говорите?

Женщина встрепенулась, сдерживая ярость.

– А что вы спрашиваете меня? Это очевидно! – Она повысила голос, и стало ясно, что ссора неизбежна. – Вы делали оскорбительные замечания на ее счет!

– Не делала, – сказала Тэсс, покачав указательным пальцем со спокойствием пьяного человека. – Я делала оскорбительные замечания о Тэ-де Хьюзе, которые – раз уж вы такая ярая поклонница Сильвии – вам должны были понравиться.

Женщина в багровой шляпке сделала резкий вдох, желая дать ответ, а затем вместо ожидаемых от нее слов просто выдохнула, немного задержав дыхание.

– К тому же, – продолжала Тэсс, – я еще ничего не сказала. Хорошо. Я начала эту тему, но я должна заметить, что единственный, кто действительно говорил нечто оскорбительное, – она наклонила поднятый в протесте указательный палец вниз и направила его на Вика, при этом прищурив один глаз, словно снайпер, – это он. Так почему вы не отчитали его?

Женщина посмотрела на ухмылявшегося Вика. Ей хотелось сказать Тэсс: «Потому что вы – женщина. Такие слова – это все, что можно ожидать от мужчины, но услышать такое от женщины, видеть, как она попустительствует этому и осмеивает героиню-феминистку, – о, это измена!!» Но женщина поняла, что момент, когда она могла бы дать эту отповедь, упущен. С испепеляющим, насколько у нее получилось, взглядом она встала и вышла, всем своим видом показывая: «Я не удостою вас своим ответом».

– Ты права, – сказал Вик, вставая, – здесь определенно тысяча девятьсот восемьдесят второй год.

– Да, – сказала Тэсс, уставясь в свою рюмку, – но я, в некотором роде, не хотела, чтобы она уходила. Я, в некотором роде, хотела, чтобы она тебе все высказала. – Вик вопросительно приподнял бровь; Тэсс, подняв голову, встретилась с ним взглядом. – Кому-то нужно это сделать, разве нет?

В туалете трое мужчин мочились, и еще четверо вдали. Там была только одна кабинка. Резкий запах мочи смешивался с легким запахом одеколона. Вику вспомнилось что Джо всегда ненавидел мочиться в общественных уборных, особенно, когда там было много народу, – из-за того, что испытываемое им желание поскорей закончить и уступить место у писсуара другому было сильным настолько, что он обычно никак не мог начать. Вик, готовый отлить в любой момент, не понимал тогда его проблему, но его теперешнее подавленное состояние заставило его чувствовать себя гораздо скованней на этой арене, чем когда-либо раньше: мужские уборные созданы для абсолютно не стеснительных.

Они стояли с Крисом Муром, ожидая, когда дверь кабинки откроется. Не очень заманчивая перспектива нюхнуть кокаина с крышки унитаза неуклонно теряла остатки привлекательности по мере того, как звуки, раздававшиеся из кабинки, перерастали во все более необычную серию разрывов и стонов. «Что Тэсс имела в виду?» – гадал Вик. Он спросил ее, но она сменила тему, пустившись в разглагольствования о каких-то греках. Имело ли это отношение к его изменам, и если да, как она об этом узнала? Как долго ему еще стоит испытывать судьбу? А затем Вик перестал гадать, потому что понял, что дошел ручки; усугублять и дальше шаткость своего эмоционального состояния он не мог и не хотел.

– Терпеть не могу этой прелюдии, – прошептал Крис в приступе откровенности. – Мне всегда кажется, что все вокруг знают, чем мы собираемся заняться.

– Может, нам следует начать целоваться, – прошептал в ответ Вик.

– А? – Крис Мур на мгновение показался шокированным.

Вик огляделся вокруг и вновь повернулся к нему.

– Чтобы сбить с толку.

Лицо Криса качало расплываться в сальной улыбке, когда дверь распахнулась и из кабинки выкатился лысый толстяк, настолько круглый, что мог бы запросто спросить у Сирила Смита, что тот имел в виду под словом «талия». Его здоровенная задница, впрочем, оказалась весьма кстати; заслонившись толстяком, словно щитом, Крису и Вику удалось протиснутся в кабинку вместе практически незамеченными.

Не обращая внимания на густую вонь, Крис Мур моментально сгорбился над крышкой сливного бачка с пакетиком, выуженным из кармана; его руки сложились в причудливое оригами. Вик увидел белый как снег порошок и ощутил одновременно скуку и возбуждение, как в случае, когда занимаешься сексом с давно знакомой партнершей.

В этот момент кто-то начал ломиться в их кабинку.

– Свои, Виктор! Ты случайно не собираешься… «Лететь на крыльях ангела, Туда, где поет душа»?

В дверях показался Айвэн. Его козлиная бородка стала еще тоньше, чем раньше.

– Какого хрена ты здесь делаешь?

– Я всегда здесь выпиваю.

– Правда? Что, прямо здесь, именно из этого унитаза, как какая-нибудь кошара?

– А? Нет, я просто на входе увидел тебя исчезающим в кабинке. Подумал, почему бы не присоединиться.

Теснота кабинки – в любом случае, не рассчитанной на троих человек – заставляла Айвэна прижиматься своим толстым животом к Вику.

– Крис, это Айвэн, – осторожно сказал Вик, формальность этого представления в подобных обстоятельствах выглядела нелепой.