Текст книги "Сука-любовь"

Автор книги: Дэвид Бэддиэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

ТЭСС

Тэсс бросила свою сумочку на софу и направилась прямиком к бару.

– Угу, меня это не удивляет, – сказал Вик после того, как расспросил ее о поездке. – Вся страна превратилась в пришибленный дурдом.

– Мне нужно было остаться во Франции, – сказала она, налив себе большой стакан «Джимма Бима». – Или уехать куда-нибудь. – Тэсс залпом осушила стакан, словно ковбой из американского фильма. – Правда, не знаю куда. В какое место ты бы уехал от всего этого?

Вик подошел и положил ладони ей на плечи. Вообще-то, он просто хотел помочь ей снять пальто, но ее плечи приподнялись под его руками, как у пианиста, добравшегося до особенно трогательного пассажа, и Вик понял, что она ждет от него массажа.

Он приподнял ее волосы. У Тэсс были длинные черные волосы: она держалась того мнения, что короткие волосы женщины могут себе позволить или в юном возрасте, или в старости, но не в промежутке между ними. Вик отвел ее волосы от шеи и нежно надавил на позвонок. Тэсс опустила плечи и глубоко вздохнула. Кончики его гибких пальцев выгнулись назад, как у танцовщицы с острова Бали.

Он надавил немного сильней, совершая круговые движения вокруг массируемой точки на затылке. Он был доволен, что недавно постриг ногти, касания получались мягче.

Ногти Вика были настолько жесткими, что он не мог пользоваться кусачками для ногтей, а вместо них брал ножницы для бумаги, вроде секатора. Ему представлялось, что, когда он умрет, его труп станет похож на скелет Стауэлпитера.

Вик обхватил ее шею с двух сторон, подушечки его указательных пальцев нащупали вогнутые впадинки ключиц; голос Тауретта прокричал ему: «задушить».

– Венеция, – сказал Вик. – Тебе бы в Венецию съездить.

Голова Тэсс наклонилась вперед:

– Это не туда она уезжала?

– Наверное.

Его руки поползли вверх, ощупывая ее лицо. Он надавил на ее скулы и помассировал кожу вокруг, представляя, как она слегка морщится под его пальцами.

– Гм, – произнесла Тэсс. – Звучит как…

Его пальцы замерли:

– Что?..

– Грустно почти звучит.

Пальцы Вика ползли дальше по ее лицу, он прикоснулся лбом к ее макушке; его дыхание колыхало волоски на ее шее.

– Только не говори мне, что ты тоже…

– Вот глупости, – сказал Вик. – Я никогда даже не мечтал о старой, похожей на лошадь, Слоан.

Тэсс высвободилась из его рук и внимательно взглянула на него. Глаза Вика были красными и влажными.

– Как твоя сенная лихорадка? – спросила она.

– Плохо, – ответил Вик. – Просто ужасная в этом году.

– Разве твои антигистамины не помогают?

– Ну, немного. Когда не забываю их принимать.

Тэсс протянула к нему руки и, слегка растопырив пальцы, мягко обхватила его лицо. Этот своеобразный массаж – она просто держала его лицо в своих руках – всегда помогал ему. Каким-то образом обычное прикосновение, словно мазь, унимало зуд горящего лица. Сузившимися глазами, сквозь нежно прикрывавшие их белые длинные пальцы, он разглядывал лицо Тэсс, улыбающееся с обожанием и пониманием.

– Я скучала по Тебе, – сказала Тэсс.

– Я тоже по тебе скучал, – ответил Вик, и это было так.

Тэсс и Вик явно не были идеальной парой. На ранней стадии их отношений постоянно приходилось отбиваться от советов друзей бросить его. Они считали, что Вик ей не подходит: он был для нее слишком ленив, слишком резок в своих замечаниях, слишком склонен к похождениям налево, слишком опасен.

Они познакомились летом девяносто пятого на дегустации вина у одного виноторговца на левом берегу. Тэсс в то время вела закупки для «Глуг», небольшой сети претензионных баров, продающих спиртное навынос. Четыре интересовавших ее сорта красного вина – два испанских и два французских – были представлены на той дегустации. Вик же, сыграв в рекламе «Глуг» на радио, получил контрамарку на дегустацию от Айвэна, пиарщика «Глуг», который, как выяснилось, был в юности тайным фанатом «Патологии».

– …а как тебе «Холодная, как камень»?.. – Айвэн говорил в паузах между огромными глотками австралийского «Совиньона». Он и Вик уже были в сильном подпитии. – «Там, где я стою, так холоден дождь, Ты, аукционист, покупаешь и продаешь!» – немелодично блеял Айвэн. Его остренькая козлиная бородка – неумелая попытка скрыть растущий второй подбородок – чертила в воздухе круги.

– Йе-е, – сказал Вик, кивая. Он глотнул чилийского «Мерло» и начал склоняться к мысли, что все вина на этой дегустации, вместе взятые, не стоили того, чтобы дальше выносить Айвэна, едва державшегося на ногах.

– Айвэн.

– Что?

– Кто эта женщина?

Айвэн склонил голову набок.

– Какая?

– Высокая, в костюме. С темными волосами.

Айвэн прищурился:

– Тэсс? А что с ней?

– Кто она?

– Она свободный закупщик. Ездит повсюду, находит частные виноградники, а затем заключает контракты с супермаркетами и барами здесь, в Лондоне.

Айвэн отклонился назад и изобразил улыбку знатока:

– А почему ты спросил? Ты запал на нее, так? Да? Не удивляюсь. Как там у тебя… «Чувствую, что я взорвусь сейчас, Так много женщин вышло на… ик…»

– Айвэн, – сказал Вик, отходя от него, – это поет хренов «Аэросмит».

* * *

– Что это за вино?

Тэсс обернулась, довольная тем, что нашелся повод закончить беседу с Джеймсом Фоем, семидесятидвухлетним знатоком вина, всегда появлявшимся на дегустациях и вечно выискивавшим ее, в надежде, что бесконечные приглашения распить бутылочку классического «Мутон Ротшильда» или «Петруса» в его личном погребке в конечном счете растопят ее сердце. Тэсс никогда до этого не встречала на дегустациях людей, задающих вопросы; на самом деле, она вообще не встречала на дегустациях людей такого типа – виноделы обычно не носят старые костюмные брюки и футболки с надписью «Мошенник из Сент-Джорджа»; и – если только она не ошибалась по поводу природы синего пятна, выглядывавшего из-под левого рукава футболки, – у виноделов нет татуировок; кроме того, у них не бывает темных волос, копной торчащих во все стороны. Более того, незнакомец был высок (виноделы обычно маленькие и толстые) – можно даже сказать, тощ и долговяз. Тэсс всегда привлекали высокие мужчины, потому что она терпеть не могла наклоняться, когда целовалась.

– Это из небольшого виноградника на севере Испании. В основном «Риоджа», но они добавляют еще «Мерло», «Темпранилло» и «Гарнаша» и выдерживают в дубовых бочках чуть дольше обычного, оттого оно такое пряное, как вина «Роны Эрмитаж».

Вик отпил из своего стакана и проглотил:

– Ни хрена не понял из того, что вы сказали.

– Это неплохая выпивка, – пояснила Тэсс, ловя его взгляд, в котором читалась игривая улыбка, хотя лицо его оставалось непроницаемым.

– Должен заметить, – встрял Джеймс Фой, – что я согласен. Это вино напоминает мне фантастическое «Пол Жабуле» семьдесят второго года…

– А белое вино у вас имеется? – спросил Вик.

Джеймс Фой быстро заморгал, словно ему что-то попало в глаз.

– Нет, – сказала Тэсс. – У меня нет белого.

– Почему нет?

– Мне оно не нравится. Ну, может, только какой-нибудь редкий сорт. В нем должны быть крепость, полнота и интенсивное послевкусие – словом, все то, что есть в красном.

– Ага! – сказал Джеймс Фой. – Теперь, я думаю, вы обязательно должны попробовать белое – и я вам уже говорил это раньше, Тэсс, – «Гевурцтраминер» урожая тысяча девятьсот восемьдесят шестого…

– Вы не хотите пойти куда-нибудь в другое место? – спросил Вик.

Джеймс Фой начал натужно кашлять.

– Зачем? – спросила Тэсс.

Нижняя губа Вика вытянулась вперед, увлекая за собой челюсть, как если бы он что-то прикидывал в уме.

– Выпить, – ответил он. И добавил, обращаясь уже к Джеймсу Фою: – Думаю, что я бы проголосовал обеими руками за – скажем – «Джона Смита». Урожая тысяча девятьсот девяносто пятого.

Тэсс рассмеялась:

– «Это меняет дело».

– Вот как?

– Это паб здесь неподалеку. Увидимся там, скажем, минут через пятнадцать?

* * *

До гибели принцессы Дианы Вик хранил верность Тэсс. Это было немалым достижением для него, хотя для Вика секс не был чем-то, о чем он думал каждые пятнадцать секунд, или сколько там насчитывает статистика. Он едва ли вообще о нем думал. Но в конкретной точке своего тела – прямо в промежности – он ощущал постоянный зуд, засевший там, словно радиоактивная дробина. Руками унять этот зуд было невозможно, его можно было лишь смыть потоком оргазмов, и то на время.

Вик был эвакуантом. Нет, конечно, не малышом в шерстяной безрукавке и огромных серых шортах на дымящем паровозе в Суонси во время блицкрига, совсем нет. Он был эвакуантом в том смысле, что все время чувствовал потребность evacuare.Словно в китайской пытке водой, Вик ощущал, как жидкость капля за каплей поступает в его яички, покрытые ветвистыми, похожими на корни дерева, венами. Иногда он фантазировал об огромном подкожном шприце, прикрепленном к низу его мошонки, который бы осушал его (Гала, наверное, имеет такой), освобождая от желания.

Потребность в сексе была самым очевидным из симптомов эвакуационного давления, испытываемого Виком. Со всеми позывами нужно разбираться немедленно. Вик не выносил наличия одного кубического сантиметра жидкости в мочевом пузыре, молекулы твердого тела в прямой кишке. Он как-то раз прочитал на медицинской страничке в «ТВ-таймс» – память подсказывала ему, что совет был от Кати Бойлз, хотя, оглядываясь на прошлое, теперь это казалось ему маловероятным, – что в целях избежать геморроя никогда не следует тужиться при испражнении; другими словами, какашка должна «выпекаться» долгое время до готовности покинуть тело без усилий. Вик попытался, но нашел это невозможным. Ему трудно было представить, как можно существовать с излишним багажом; как можно жить, не отвлекаясь на наличие – пусть даже крохотного – желания.

Так и с мыслями: Вик не провел ни минуты жизни в раздумьях, по крайней мере, в таких, как «Мыслитель» Родена, – глобально, в тишине, в одиночестве. Этот факт не свидетельствовал о том, что Вик не был, в своем роде, интеллектуалом.

По отношению к нему было лишь справедливым утверждение, что мысли не могли держаться у него в голове – мысли были чем-то неотложным, чем-то, что должно быть высказано, вслух, немедленно; чем-то, что необходимо было вытолкнуть наружу. Вик думал только тогда, когда говорил: иногда, будучи не в силах заснуть, он громко говорил в постели, пытаясь опорожнить в темноту свое переполненное сознание. Вик не разговаривал во сне, он разговаривал, чтобы заснуть.

Несмотря на импульсивный характер всех его желаний, он оставался верен Тэсс. Прежде он никогда не хранил верность своим подругам. Он был одним из тех мужчин, кто никогда не принимает на веру обман единобрачия. Вик считал, что желание вызывается новизной, откровением. «По-настоящему волнительная вещь в сексе, – сказал он Джо в один из вечеров в „Спайс“, – увидеть, как кто-то выглядит или ощущается в голом виде, и это, я опасаюсь, остается откровением лишь ограниченный промежуток времени. Я недавно понял, что для того чтобы заниматься сексом до конца своих дней с одним человеком, нужно быть доном Пауэлом».

– Доном Пауэлом?

– Это барабанщик из «Слэйд». У него редкая форма амнезии, он просыпается каждое утро, полностью забыв все, что было накануне.

– Гм. Я не думаю, что верность до гробовой доски стоит того, чтобы постоянно разучивать партию для ударных к «Cum On Feel the Noise», – сказал Джо.

Вик осознал, что, как ни парадоксально, человеческие отношения противоречат отношениям прототипов людей, Адама и Евы, которые поначалу не осознавали наготы друг друга, стыд пришел позже; мы же вначале чувствуем стыд и вместе с ним – возбуждение, страсть, приятный зуд, страх и все прочее, из чего складывается хороший секс, – и лишь затем, по прошествии какого-то времени, мы перестаем замечать наготу ближнего. Затем нам становится слишком уютно и спокойно рядом с чужим телом, и что нам остается делать? Вику однажды стало интересно: что, если это случится на ранней стадии отношений? И он позвонил Эмили, хорошенькой пиар-дамочке, с которой он встречался пару раз, и спросил ее, касательно их следующего свидания: не хотела бы она нанести ему визит и почистить свои зубы, пока у него еще целый склад зубной пасты. Далее, слушая непрерывный гудок, он рассуждал, что он все равно подумывал, что их отношения пора заканчивать.

Оправдания существуют в основном для мужчин, которые постоянно в разъездах: они склонны к унижению женщин, к самоутверждению своего «эго», да к чему угодно. Но Вик не имел ни одной из тех пагубных наклонностей.

До знакомства с Тэсс Вик жил ради поиска – использую фразу, которую наверняка бы предпочел какой-нибудь Эдди Мерфи, – новой киски. И очевидно, что, живя ради новой киски, в конце концов наступает момент, когда ты вынужден огорчить или оскорбить – э-э-э… старую киску. Но это – хотя многие друзья Тэсс пытались доказать обратное – не доставляло Вику удовольствия; страдания, причиняемые старой киске, были лишь неизбежным побочным продуктом поиска новой.

Не лучшую услугу его репутации оказывала и быстрота, с какой новая киска становилась старой. Срок жизни кисок, с точки зрения Вика, похоже, действительно был кошачьим: месяц жизни человека равнялся году кошачьей. У кисок была та же болезнь, что и у Робина Уильямса в «Джеке».

Вик всегда точно знал о наступлении момента, когда новая киска становилась старой; он узнавал это – как узнают все мужчины – посредством мастурбации. Вик давно уже пристрастился к онанизму; иногда основной причиной его желания заняться с кем-нибудь сексом было стремление запастись свежими картинками для своей памяти, чтобы потом вволю подрочить. Опять-таки это приводило к неловким моментам. После первого сексуального знакомства с женщиной Вик, как обычный первобытный негодяй, хотел, чтобы она немедленно ушла, или, если встреча была не у него, хотел сам немедленно вернуться домой. Причина была не в том, что он чувствовал к ней неприязнь, как только его желание угасало; просто ему хотелось подрочить. Ему хотелось заняться этим не только ради самого процесса (нельзя отрицать и этого); ему хотелось как можно скорей проиграть в голове все сексуальные образы предыдущей ночи, пока они были свежими, потому что это был единственный способ законсервировать их в памяти. Мастурбация сберегала Вику ночные хлопоты, как пенни – фунт.

Но как долго такие воспоминания остаются свежими? Вик все больше и больше убеждался в том, что они прокисали, как молоко в его имеющем проблемы с электропитанием холодильнике, то есть на третьи сутки. Поэтому он частенько возвращался к одной и той же женщине, чтобы обновить свои воспоминания; и тут наступала вторая стадия ухудшения качества: любые воспоминания о сексе с конкретной женщиной переставали его волновать и становилось неважно, насколько они свежи. Можно было точно определить, когда женщина, с которой Вик в то время общался, сходила со сцены в его голове. Он мог пытаться ее вернуть в свои фантазии при помощи различных приспособлений; но в целом ее тело, какие бы замысловатые позы он ему ни придавал, больше не служило пищей для его трудов. Вот тогда, подводя итог, и наступал момент для Вика Муллана, когда новая киска становилась старой.

Это вовсе не говорит о том, что Вик не испытывал эмоциональной близости ни с одной из женщин, с которыми он переспал. Он искренне считал, что испытывал; на самом деле, была одна – модерновая хиппи из Брайтона по имени Дженис, – в которую, по его заявлениям, он был страстно влюблен.

– Так как же, если ты влюблен в Дженис, – спрашивал Джо между большими глотками «Chana Dosa» на очередной вечеринке в «Спайс», – как вышло так, что ты трахаешь еще и Эмили?

– И Сашу.

– Ты трахаешь Сашу?!

– Дженис я люблю, – патетически отвечал Вик. – Просто в мире есть еще два с половиной миллиарда женщин, которых я должен увидеть обнаженными.

И этого было бы достаточно для него, думал Вик. Если бы они по очереди входили в его комнату, раздевались, давали себя рассмотреть (вид спереди и сзади) и потом уходили. Этого ему бы хватило.

Но с Тэсс было по-другому, он оставался ей верен. Может быть, из-за того, что секс с ней был для него новым и свежим дольше, чем с кем-либо еще (Вик называл ее про себя киской многократного применения). Она сама, как и Вик, быстро пресыщалась, однообразие в сексе ей претило; но главной причиной было то, что у Вика никогда не было друга среди женщин. У него были хорошие отношения с ними, ему всегда нравилось их общество, они все были милы, но друзьями не были никогда.

То, что Тэсс не похожа ни на одну из его прежних подружек, Вику стало ясно, когда в один из вечеров они смотрели по телевизору Гэби Рослин. Его всегда что-то раздражало в Гэби Рослин. Он не знал, что именно: она была, без сомнений, привлекательной женщиной, о которой при других обстоятельствах он мог бы и помечтать, но каждый раз, когда она появлялась на экране, его воротило. Он только собрался сформулировать свои мысли, как Тэсс сказала:

– Тебя не раздражают женщины, которые носят брюки вместе с высокими каблуками?

И в этот момент Вику открылось следующее: во-первых, Гэби Рослин всегда носила брюки и высокие каблуки; во-вторых, это было именно то, что его в ней раздражало; в-третьих, ему никогда не нравились женщины в брюках и на шпильках, в особенности в брючных костюмах и на шпильках; и в-четвертых, Тэсс – первая женщина, мысли которой совпадают с его собственными.

Итак, Вик хранил Тэсс верность. Выяснилось, что иметь женщину друга – отличный способ избавиться от скуки моногамных отношений и ослабить постоянный сексуальный зуд. Эротические фантазии Вика стали обычным предметом его бесед с Тэсс. Вик рассказывал ей обо всех героинях своих сексуальных мечтаний, за исключением одной. Это была Эмма.

СОНЯ И МИШЕЛЬ

Соня и Мишель были адвокатами, открывшими свою контору, после того как познакомились в «Фостер, Льюис и Бенбури» в Клеркенвелле. (Эта информация не важна для нашей истории, но есть что-то забавное в названиях бухгалтерских и юридических фирм, в этом простом перечислении фамилий – ты просто обязан знать этих людей!)

До «Фостера» Соня работала в фирме «Кляйн, Гарр, Вегг и Хэд» (которой, по-видимому, нужно было взять хотя бы одного человека с фамилией в несколько слогов), а Мишель пописывала статьи в раздел некрологов и объявлений о пропавших без вести. Соня была псевдоаристократкой из Эдинбурга с налетом благородной интеллигентности, который испарялся, лишь стоило ей раскрыть рот; Мишель была лесбиянкой с полнейшим отсутствием юмора и обликом Лары Крофт.

– В самом деле, не знаю, зачем мы туда едем, – сказала Тэсс по дороге на вечеринку, устроенную на квартире Мишель в Камбервелле по случаю открытия Соней и Мишель своего дела.

Тэсс сидела на заднем сиденье Эмминого «рено-клио» вместе с Виком; Джо вел автомобиль, Эмма расположилась рядом на пассажирском месте. Из-за детского кресла на заднем сиденье в салоне было тесно. Они собирались взять машину Джо, старый «вольво», но Вик поднял шум, что он не хочет выглядеть, как сынок, которого папа привез на утренник.

Это была их первая совместная поездка после смерти Дианы.

– Соня, в сущности, такая сука, – задумчиво сказала Тэсс.

– Ну почему же сука? – вступился Джо.

– Этот голос. Охрененный голос шотландской аристократки. «Хай, хэллу-у-у-у, эврибоди, у меня голос, как у Кристи Янг». – Все, даже Джо, рассмеялись – настолько похоже Тэсс изобразила Соню. – Она говорит, словно ей в рот засунули вареное яйцо.

– Вот это верно подмечено, – сказала Эмма.

– Тэсс терпеть не может выскочек, не так ли, дорогая? – заметил Вик.

– Чего терпеть не может?

– Нуворишей. И честолюбцев. Это потому, что она настоящая аристократка. Она держит эту тайну в шкафу, но в ее жилах действительно течет кровь аристократов.

– Да, верно. Я держу эту тайну в шкафу под чудовищной панамой Гертруды Шиллинг, откуда достаю раз в год на скачки в Эскоте.

– Это правда? – спросил Джо.

– Ага, держи карман.

– Правда, – настаивал Вик. – Как твое второе имя?

– Я не разглашаю его.

– Ох, давай, Тэсс, скажи, – Эмма повернулась к ней, улыбаясь.

– Шэрон.

– Нет, не так, – рассмеявшись, сказал Вик. – Скажи им, Тэсс.

Тэсс метнула в него недобрый взгляд, ругнулась про себя и закатила к небу глаза.

– Октавиа, – вымолвила она осторожно, глянув в боковое стекло.

Джо слегка фыркнул. Эмма толкнула его рукой.

– Мне кажется, это прекрасное имя, – искренне сказала она.

– И, несомненно, аристократическое.

– Это было имя моей бабушки, успокоились?

– Значит, она была аристократкой. Следовательно, ты тоже аристократка.

Тэсс пожала плечами.

– Ладно, Вик, сдаюсь. Ты прав. Я знаю свою родословную до Этельрэда Жирного. Мой отец владеет герцогством Хэндон. Моя прабабка по материнской линии была любовницей графа Боллоксвиля. А ту жидкость они теперь используют в рекламе тампонов.

– Это голубую?

– Да, из семейного банка крови. И тем не менее, – продолжила Тэсс, – я не говорю так, как если бы засунула долбанное вареное яйцо себе в рот.

– Тэсс, это наверняка такой дефект речи, а вовсе не манерность. Разве справедливо называть ее за это, сукой?

– За это – нет, – ответила Тэсс. – За все остальное.

Эмма громко расхохоталась.

На вечеринке только и было разговоров, что о заговоре против Ди.

– МИ-5. Это их работа. Определенно, – сказал Найл, обезьяноподобный король телемагазинов с косматой челкой.

– Что ты хочешь сказать своим «определенно»? Что ты об этом знаешь? – сраздражением возразила его подружка Кейт.

– Слушай. Женщины вроде нее не погибают просто так.

– О! А она была неуязвимой?

– Как Астерикс и Обеликс, – встрял Дуглас, великовозрастный повеса, любящий прикинуться ходячей энциклопедией.

– Только после того, как выпили волшебного эликсира, – сказала Эмма.

– Чего?

– Они не всегда были неуязвимыми. Им нужно было выпить глоток волшебного эликсира из своих фляжек.

– У королевской семьи множество друзей в МИ-5. – Найл отхлебнул «Будвар». – И они были очень недовольны тем, что она связалась с каким-то арабом.

– Это не какой-то араб, – важно заметил Дуглас, – а сын одного очень богатого и могущественного человека.

– Не болтайте ерунды, – сказал Джо, не вытерпев наконец. Он уже был порядком уставший, когда они приехали на эту вечеринку, и бесконечные досужие домыслы утомляли его еще больше. – Это была авария. За этим никто не стоит.

Взгляды всех присутствующих обратились к нему, но Джо замечал только глаза Эммы, недоверчиво сужавшиеся всякий раз, стоило лишь кому-нибудь заговорить на эту тему.

– Когда нелепо погибает известный человек, люди всегда хотят видеть в этом какой-нибудь заговор. Потому что намного приятнее думать, что за этим стоит государство или преступный синдикат, чем принять простой факт, что смерть была случайной, – пальцы Джо потянулись к мочке уха; оказавшись в центре внимания, он чувствовал себя очень неуютно.

– А меня вот что интересует: чем ты можно заниматься в машине, мчащейся со скоростью сто девяносто шесть миль в час по парижскому тоннелю, без ремня безопасности, и не волнуясь об этом, не крича: «Стоп! Медленней, ради бога!»

Группа людей, собравшаяся у магнолиевого камина, тупо посмотрела на Николь, прислонившуюся плечом к камину и макающую пучок сельдерея в майонезный соус, стоящий на каминной полке.

– Кокс, – сказала Мишель с уверенностью. – Вот чем можно заниматься. – Повисла пауза, пока до всех доходил смысл сказанного. – Это точно.

– Ой, свали. Может, она еще и клей нюхала?

– Не думаю, что этот вопрос тебя касается.

– Он был известный кокаинист, вот, – пришла на помощь Николь.

– Да. И вы собираетесь сказать мне, что Ди никогда не пробовала порошка?

– Да кто бы предложил его ей? – тихо спросила Эмма.

Джо внимательно посмотрел на нее. Эмма неотрывно глядела в пол и перебирала пальцами волосы на макушке – жест, который, он знал точно, означал, что она испытывает дискомфорт. Джо отвел глаза в сторону, не в силах выносить ее подавленного вида, и наткнулся взглядом на Вика, который тоже смотрел на нее.

– Как Николь только что сказала, – продолжала Мишель с легкой усмешкой, – ее приятель был кокаиновым торчком.

Эммин взгляд оставался прикованным к полу.

– Я не говорю, что никто из людей, когда-либо с ней встречавшихся, не принимал наркотики. Я говорю, кто бы посмел предложить их ей. – Она наконец подняла глаза. – Диана была принцессой.

– Я встречалась с ней раз, вы знаете, – сказала Соня, выплывая на середину комнаты и волоча за собой толстого, как бегемот, приятеля. – На благотворительном обеде.

Эмма отошла в сторону; кашлянув с извиняющимся видом, Джо быстро последовал за ней.

– Что с ней? – вполголоса спросила Тэсс Вика.

– И, понятно, я была в определенном замешательстве, о чем с ней говорить, – продолжала Соня с самодовольной улыбкой, ее мурлыкавшие гласные обволакивали каждое слово.

– Она расстроена из-за Дианы, – Вик пожал плечами.

– В самом деле?

– И вот я задала ей единственный вопрос, который тогда смогла придумать, я спросила… есть ли в мире человек, с которым бы она хотела познакомиться.

– Да, что-то в этом действительно задело ее, – Вик чувствовал себя не в своей тарелке, его разрывало новое чувство: ему хотелось пойти утешить Эмму.

– И вы знаете, кого она назвала?

– Вообще-то, – сказала Тэсс, – это похоже на нее.

– Она не глупая, – быстро ответил Вик, сам себе удивляясь.

– Ноэля Эдмондса.

Все рассмеялись.

– Чертов Эдмондс!

– Я этого никогда и не говорила, – сказала Тэсс, пытливо вглядываясь в Вика.

– Вы знаете, это показывает не только ужасную нехватку воображения у нее, это показывает ужасную нехватку организационных способностей! Разве у нее не было личного советника?!

– Я думаю, она чересчур… восприимчива. Она слишком ранимая. – Тэсс глядела на Вика в ожидании ответа, но тот лишь рассеянно кивал. Тэсс оглянулась на зубоскалящих лондонских мартышек. – Давай удивим их и смотаемся отсюда.

– Давай.

Направляясь в холл, Тэсс обернулась и спросила:

– Если бы тебе предстояло переспать с Соней или Мишель, ты кого бы выбрал?

Это была их обычная игра. Вик, как правило, давал немедленный ответ – он хорошо знал свои пристрастия и на такие вопросы отвечал не задумываясь – но сейчас он пребывал в странной рассеянности; медленно развернувшись, Вик окинул взглядом обеих кандидаток.

– Умм… не знаю, Мишель, наверное.

– Да. Наверное, – повторила Тэсс, – если бы я была парнем, я предпочла бы трахнуть Мишель. – Вик кивнул. – Но, я думаю, отсосать дала бы Соне.

Вик взглянул на свою подругу; он привык к ее мужскому воображению, но такое детальное понимание предмета пугало его. Тэсс обернулась к нему, уголок ее рта изогнулся в задумчивой ухмылке.

– И, опять-таки, я люблю посыпать вареные яйца солью.