Текст книги "Сука-любовь"

Автор книги: Дэвид Бэддиэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ВИК

Вик просидел в гостиной целый день в ожидании, когда пожилая женщина голой появится на своем балконе. Обычно она выходила в два часа, хотя в некоторые дни появлялась уже к двенадцати, а в другие – в полшестого. Она всегда была обнаженной. Сначала Вик думал, что она выходит только топлес, так как ее нижняя половина была скрыта балюстрадой, но позже он заметил ее параллелограммовые ягодицы, исчезающие в темноте коридора, и понял, что она была полностью голой. Она выходила с таким видом, словно собиралась вывесить на балконе вещи для просушки, но с ней никогда не было никаких вещей. У нее были огромные, низко висящие груди; груди, которые в наши дни мужчины могут увидеть только в самых экстремальных закоулках «всемирной паутины».

Вообще-то, «ожидание» – это не совсем подходящее слово. Вик сидел в гостиной лицом к окну, из которого ему открывался вид на ее балкон, но на самом деле он не ожидал ее появления, он просто отмечал время, тупо уставившись на блеклые стены квартир напротив, и единственной вещью, способной отделить одно мгновение от другого и доказать, что время движется, было появление пожилой женщины.

Без четверти семь начало темнеть. «Не выйдет, – понял он наконец. – Ушла: как и все женщины в моей жизни». Он подумал о том, чтобы встать, но тут же задался мыслью, куда он пойдет, когда встанет. «Нет причины идти в кухню, – подумал Вик, – там все равно нет еды». К тому же он не был голоден, в последнее время ему вообще не хотелось есть. Со сном дела у него обстояли так же, как и с едой: у Вика не было сна, да и не очень-то хотелось. Вика мучили кошмары. В последний раз ему приснилось, что он один посреди моря и умирает от жажды, Вик плакал и пытался пить свои собственные слезы, но они были такие же соленые, как и морская вода.

Телевизор смотреть не хотелось. Скоро должны были начаться новости, но он никогда особо не интересовался тем, что творится в мире, а теперь и подавно. Мыться Вик перестал – ему не для кого было содержать себя в чистоте. Пару недель назад – или это было накануне? – он принимал ванну и пытался читать, лежа в ней, книгу, но книга упала в воду; теперь, когда он видел ее, прилипшую к кафельному полу, разбухшую, он острее ощущал всю непоправимость свалившегося на него несчастья. Единственным местом, которое, вероятно, стоило бы посетить, был туалет, но, с другой стороны, можно было остаться на месте и сходить под себя. «Может быть, – думал Вик, – если я не буду есть и пить, то вскоре мне и туалет не понадобится, и я смогу сидеть здесь вечно».

Каким бы очевидным ни был диагноз, Вик не знал, что у него депрессия. Он понимал, конечно, что ему грустно, и он все так же часто плакал об Эмме, а в соседнем купе своих эмоций скучал по Тэсс, но он был настолько ленив, что главный признак депрессии (о котором люди, никогда ее не испытывавшие, даже не подозревают) – нежелание двигаться – не сильно отличался от его привычки бездельничать. Депрессия, именно это: ощущение подавленности или, другими словами, печали, уныния, разбитости, тяжести на душе, в буквальном смысле – все это в равной степени точно передавало состояние Вика: он ощущал, что атмосферный столб давил на него сильнее, чем он должен был давить, или, как ему казалось, словно он был глубоко-глубоко под водой.

Был уже поздний вечер, хотя Вик мог сказать, что прошло всего лишь пять минут, когда он заметил, что он переодел брюки. Как только он осознал это, он также понял и то, что не может вспомнить, как давно он ходит в одной и той же одежде, но это было совсем не удивительно, потому что он перестал раздеваться, ложась спать. Но он точно знал, что накануне он был одет в черные джинсы, а теперь на нем были синие.

Вик не помнил, как снимал черные джинсы, но подозревал, что мог сбросить их утром, когда ходил в туалет, или, что было более вероятным, они сами соскользнули с его ног и упали бесформенной кучей возле унитаза. Потом, вероятно, он какое-то время слонялся в трусах и носках, пока не заметил, что у него голые нога.

Осознание того, что на нем новые джинсы, подстегнуло Вика к дальнейшим действиям. Малым действиям, по стандартам обычного человека – и даже по меркам Вика – но, учитывая, что он, буквально, не пошевелился за целый день, это был титанический труд. Он засунул руки в карманы. Джинсовая ткань, когда ладонь медленно по ней скользнула, казалась проклеенной, а входы в карманы были такими тугими, что Вик сначала подумал, что они зашиты. Внутри его руки, зажатые в матерчатых тисках, почувствовали себя в западне, и Вик немного запаниковал, подумав, что никогда не сможет вынуть их оттуда. В правом кармане лежало что-то холодное и твердое. Какое-то время он ощупывал этот предмет, заинтересовавшись ощущениями: его пальцы давно уже не имели контакта ни с чем, кроме воздуха. Затем, продвинув внутрь руку на расстояние не больше того, на какое мелкое летающее насекомое смогло бы сдвинуть булыжник, он ощутил заинтересованность – чувство, которое не испытывал уже давно. Он недоумевал, что бы это могло быть.

Вик рывком просунул руку глубже в карман и охватил пальцами твердый холодный предмет с тонким зубчатым краем. Вик понял, что это такое, но сомневался, стоит ли вытаскивать или не стоит. Лишь одно он знал точно: впервые за несколько месяцев что-то, что он сделал – засунул руку в карман, – оказалось, пусть даже и случайно, результативным, ведущим хоть к чему-то, и поэтому он чувствовал, что ему нужно пройти этот путь до конца. И Вик вытащил этот предмет на тусклый свет, проникавший сквозь незашторенное окно из окон напротив, потом он поднялся, взял с пола свою кожаную куртку и вышел, держа перед собой, как стрелу, ключ от квартиры над «Рок-стоп».

Он припарковал свою «ламбретту» на тротуаре возле бокового входа в магазин. Шел дождь, и было невозможно разобрать цены на гитары сквозь витринное стекло, все в каплях дождя. Погода тем летом сделала Вику поблажку, потому что чередование времен года, похоже, было нарушено – в том лете перемешались зима, осень и весна, укрепив Вика в ощущениях, что время начало сворачиваться. С «ламбреттой» было сложнее, когда шел дождь – мотороллер труднее заводился, ездок промокал до нитки, детали ржавели быстрее – и по пути к магазину Вик не раз выходил из себя (депрессия не мешает этому) и думал, не повернуть ли назад. Он не повернул, но когда он поскользнулся при попытке поставить своего дурацкого динозавра на подставку и оцарапал голень, он испытал разочарование.

В квартире оказалось гораздо темнее, чем он ожидал; впрочем, Вик никогда раньше не был здесь так поздно, за исключением той ночи, которую провел вместе с Эммой. Когда он повернул выключатель, свет резанул его по глазам, напомнив о голых электрических лампочках под потолком. Не многое изменилось, но без мелиоративного эффекта тайной любви сразу обнаружилась полная заброшенность этого места: софа казалась меньше, простыни – грязнее, обои – ободраннее. Некоторые вещи показались ему абсолютно незнакомыми, но, скорей всего, они просто не попадались раньше ему на глаза. Он не замечал, например, что пол покрыт черным поцарапанным линолеумом и что над раковиной возле кровати прикреплен контейнер с жидким мылом. Он нажал на кнопку воронки: капля старого жидкого мыла выдавилась из наконечника, повисела секунду и, не пойманная, упала в сливное отверстие. В углу раковины на белой подставке – слишком маленькой, видимо, потому, что изначально она была рассчитана на тоненькие брусочки «Милки Бар» времен экономии – лежало мыло с выдавленным на нем словом «Дав»; его принесла принесла сюда Эмма на их второе свидание. Вик вспомнил, как она вскрыла бело-голубую упаковочную коробочку и положила мыло на раковину. Тогда он пытался понять, было ли это действие вызывавшей умиление попыткой соблюдать гигиену или же прагматичной заботой о том, чтобы обеспечить их средством для смывания запаха друг друга перед тем, как вернуться к законным половинам. Но теперь он понял, что это было ни первое, ни второе: Эмме просто хотелось сделать эту квартиру по-семейному уютной.

При слабом освещении спальни Вику казалось, что он различает следы ногтей на бруске «Дав». Мягко – пытаясь прижать кончики своих пальцев к следам ее пальцев – он прикоснулся к нему, но мыло размякло от воды и времени, и его пальцы легко вдавились в него, отпечатавшись на буквах «о» и «в».

Вик вымыл руки и прошел в другую комнату. Щелкнув выключателем, он понял, что лампочка перегорела, но даже в темноте он легко узнавал очертания знакомых предметов. Он ожидал, сам не смог бы себе объяснить почему, что мебель и расставленные музыкальные инструменты будут накрыты большими отрезами белой ткани, как всегда бывает в комнатах и холлах домов, куда возвращаются герои кинофильмов. Но все здесь было по-старому. Это напомнило ему, что это место всегда было и всегда будет обыкновенным складом. «Складское помещение не особо преуспевающего бизнеса», – подумал он, проходя мимо ящиков и замечая, что практически все инструменты находились на тех же местах, на каких они были шесть месяцев назад.

Вот только в центре комнаты, где раньше стояла арфа, теперь лежал большой деревянный ящик. На стороне, обращенной к Вику, скотчем по диагонали был прикреплен лист бумаги формата А4; нагнувшись, он прочитал: «Доставка: м-р П. Дрэйк, Вулстоун-Гарденс, дом 5, ЮВ-2». Внезапно ему захотелось увидеть арфу, он попытался отодрать крышку ящика, но даже его крепким, как когти, ногтям не удалось справиться с куском дерева; Вик только занозил пальцы. Он сел рядом на черный гитарный футляр, лежавший на боку, и смотрел на ящик, не зная, что делать.

Прошло достаточно много времени, прежде чем Вик сообразил, на каком футляре он сидит. Вик встал и осторожно толкнул его, кладя плашмя на пол. Потом поднял золоченые застежки вверх; внутри, в китчевом лоне эмбрионом лежала «Гретч-1600»: перламутровая инкрустация грифа молочно поблескивала в слабом свете, падавшем из другой комнаты. Роскошная, даже во мраке. Он достал ее и взял аккорд «соль», за которым последовали «ля-минор» и септ-аккорд «ре»: проигрыш «Королевы-продавщицы». Как и у всех полуакустических гитар, приставка «полу-» была явным преувеличением, и струны звучали тихо и тонко, но он знал, какой богатый и сложный звук можно будет из нее извлечь, подключив к усилителю. Вик позволил грушевидному корпусу соскользнуть с бедра, удержав гитару за гриф левой рукой. Он глядел на гитару несколько секунд, чувствуя, даже сквозь толстое одеяло депрессии, ничем не сдерживаемое восхищение; затем он присоединил правую руку к левой, охватил всеми десятью пальцами гриф, взмахнул гитарой над головой и обрушил удар на крышку ящика.

Белая облицовочная панель отлетела сразу, а корпус треснул возле резонирующего отверстия; вдохновленный видом значительной дыры в крышке ящика, Вик размахнулся снова, вспомнив, как влюбленным в гитары ребенком он всегда ненавидел, когда Пит Тауншенд делал это на сцене. На этот раз оба звукоснимателя выскочили и болтались, как карикатурные глаза на пружинках, а серебряное гравированное тремоло отлетело вертясь, словно нож, брошенный цирковым артистом. Вик почувствовал, что нужен последний хороший удар; он широко размахнулся и изо всех сил ударил по ящику. Дерево с треском разлетелось. Когда Вик восстановил равновесие, у него оставался в руках только гриф прекрасной гитары; ее корпус отлетел и торчал из крышки ящика, в проломе был виден лишь верхний изгиб деки. Она была словно с обложки какого-нибудь альбома семидесятых годов, на которой заживо похороненная гитара восстает из могилы.

Вик выпрямился и просунул обе руки в дыру, пробитую в крышке ящика. Он потянул за крышку, расшатанную ударами, разваливавшуюся у него в руках. Обломки он бросал за спину, и на полу быстро росла куча, пока еще не обращенная в погребальный костер.

Наконец почти вся верхняя часть ящика была уничтожена, внизу он нащупал пузырчатый упаковочный материал. Аккуратно придерживая верх упаковки, Вик опрокинул ящик и затем вытянул из него инструмент. Тяжело дыша, он поставил его на пол – тот оказался легче, чем Вик ожидал; арфа стояла посреди комнаты в бесформенной полиэтиленовой пузырчатой пленке, словно огромный бюст Джона Меррика. Вик начал рвать упаковку, что было довольно легко, хотя, когда он добирался до участка, закрепленного коричневой упаковочной лентой, ему приходилось пускать в ход свои зубы. Наконец пленка сдалась и упала вниз, как расстегнутое платье.

Вик посмотрел на свой трофей, а затем с тихим плачем – вниз. В руках он держал комок упаковочного материала, начинавшего разворачиваться, пузырьки на нем были выстроены плотными рядами, не смешиваясь. Перед ним стоял «Роланд Джи-300», один из лучших клавишных синтезаторов на рынке. Вик знал это по своей прежней работе в Исландии, клавишник много рассказывал о нем, особенно, о его грандиозной способности подражать другим инструментам. «О боже, – подумал Вик, – я мог бы извлечь из него божественные звуки гаэльской арфы». Это была его последняя мысль перед тем, как зазвонил телефон.

«Он до сих пор подключен», – было его первой мыслью, последовавшей за звонком. Ему захотелось узнать, сколько же сейчас времени. Не то чтобы это знание сильно упростило загадку, кто бы это мог звонить (в эту квартиру никто никогда не звонил раньше даже днем), просто так всегда бывает с людьми, когда телефон звонит ночью: они смотрят на часы и по прошествии какого-то времени приходят к мысли не поднимать трубку, поскольку услышать они смогут только то, что им вовсе не понравится. Телефон продолжал звонить, это был уже пятый парный звонок; Вик всегда удивлялся, почему Великобритания настаивала на двойных звонках, тогда как во всем мире звонки были одиночными. Он пошел в спальню, представляя себе бежевые гирьки телефонной трубки, пляшущие при каждом звонке, словно в мультфильме.

Вик захотел узнать, не была ли это его судьба. Его уже начинало тошнить от вещей, которые в конечном счете к его судьбе никакого отношения не имели. Тем не менее он колебался, стоит ли поднимать трубку. Он думал, что еще одной банальности ему не пережить. Самым худшим – хуже, чем присутствие на другом конце провода ангела Смерти, – было бы, если бы просто ошиблись номером, незнакомый быстрый голос в трубке спросил бы: «Это Джимбаль?» Вот в чем загвоздка, касающаяся судьбы: как узнать ее, когда она придет? Как отличить ее от будничного события?

Рука Вика повисла в воздухе возле трубки: ему казалось, что он чувствует воздушную подушку между своей ладонью и пластмассой. Он уже потерял счет звонкам, но он точно знал, что это был кто-то, кто звонил по крайней надобности. Кто-то, кому был необходим ответ.

Вик поднял трубку. На какой-то миг он растерялся, не зная, кто в этой мизансцене должен был первым подавать реплику, ему показалось, что все преимущества находятся на другой стороне.

– Алло? – сказал он наконец, почему-то не добавив, как обычно: «Вик слушает». И тут же он почувствовал себя неуютно, словно это был крик в темноту, вроде «Кто там?». На другом конце провода молчали; был только слышен тихий звук дыхания. – Алло? – повторил Вик уже настойчивей.

Ответа не было, лишь ровное и спокойное дыхание. У него похолодело в груди от мысли, что это действительно ошиблись номером, и он ожидал какого-нибудь тупого вопроса, а еще более вероятно, щелчка положенной трубки.

Но до того, как раздался щелчок, Вик услышал ясный звук. Это было покашливание.

Вик не виделся с ним уже давно, но знал, что у того кашель.

– Джо? – спросил он, но щелчок отбоя уже раздался, оставив его слушать звук разорванной линии, тихое потрескивание электричества между темных столбов. И Вик подумал: «Что ж, вероятно, это она и есть. Моя судьба».

ВИК И ДЖО

Вику не пришлось ждать долго. Он вернулся в свою квартиру на Сайденем и снова сидел в гостиной, когда раздался звонок во входную дверь. На этот раз часы ему были доступны; старинные большие часы, купленные для него Тэсс, показывали: два шестнадцать. Его не волновало, что было уже поздно. Он спустился по подъездной лестнице вниз, не воспользовавшись домофоном. Открывая дверь в подъезд, он увидел, как и ожидал, Джо; тот был в светло-сером плаще, слабо укрывавшем от проливного дождя. Его волосы спутались на лбу, делая его, как подумал Вик, моложе.

– Привет, – сказал Вик и затем добавил: – Ты сбросил вес?

Вместо ответа Джо ударил его – изо всей силы – прямо в лицо.

Первое, что увидел Вик, когда пришел в себя, была белизна, чистая яркая белизна, и это заставило его гадать: умер ли он, или находится в больнице, или, может быть, ослеп, он однажды где-то прочел, что слепые вовсе не обязательно видят только черноту. Тем не менее белизна двигалась: прямо перед ним была одна полоска яркого белого цвета, а за нею – другая. Затем появилась новая полоса белого, гораздо ближе к нему, прямо перед его левым глазом. Она была менее яркой и с кисточкой: приблизившись к его глазу, она заставила мир выглядеть в двух тонах: черным в этом глазу, и белым – во втором.

Вик осмотрелся. Джо, в своем белом халате, стоял сбоку от него.

– Сиди спокойно, – Джо, распаковывая еще один рулон бинта зашел к нему за спину, чтобы перевязать голову.

– Хорошо, – сказал Вик. Он сидел в черном кожаном вращающемся кресле и теперь, когда его зрение прояснилось, мог предположить, где они находились. – Значит, вот здесь ты и работаешь?

– Ага, – ответил Джо в манере, перенятой у Шарлин.

– Мило.

– Спасибо.

– Хотя, между нами девочками говоря, если ты хочешь крупного разговора, лучше было бы переместиться в «Спайс».

Джо посмотрел на него, на секунду прекратив накладывать повязки.

– Мы перестали ходить туда, разве нет? Вскоре после того, как я женился. На самом деле… – Джо снова взялся за бинт, – вскоре после того, как я сказал тебе, что собираюсь жениться.

Вик кивнул, почувствовав, что пора менять тему.

– Что это? – спросил он, указывая на большой серый квадратный прибор в углу.

– Электронный микроскоп.

По всей комнате стояли громоздкие, похожие друг на друга приборы. Вик был удивлен: он ожидал, что современная техника не занимает много места, но большинство приборов здесь выглядели как декорации к «Проекту Форбина». «А где, – подумал Вик, – компьютер во всю стену с ленточными бобинами, который говорит: „Я запрограммирован предотвратить войну“?»

– У тебя ловко получается, – сказал он, когда Джо закрепил обе повязки на висках.

Пальцы Джо продолжали работу.

– Да. Я, вообще-то, еще и доктор.

Вик секунду оценивал свое положение.

– Знаешь, ты мог бы сэкономить кучу времени и сил, если бы – как бы это получше сказать – не ударил меня.

Джо кивнул.

– Тем не менее я подозреваю, что мое второе «я» этого очень хотело, – сказал он.

– Не-Доктор.

Джо ответил после паузы:

– Это название вибратора, не так ли?

– Да, – ответил Вик и почувствовал себя не в своей тарелке. – Я думал, что ты работаешь где-то в Кенте, – добавил он торопливо.

– Работаю.

Хладнокровие изменило Вику.

– Сколько я был без сознания?

– Около двух часов.

Джо зашел сзади, осмотрел внимательно повязку; затем сел на рабочий стол, опершись руками на крышку стола за спиной. Слева от него Вик заметил две стеклянные клетки: в одной были какие-то твари, похожие на крыс, в другой – мыши.

– Ты, наверное, ударил меня очень сильно.

– Думаю, да.

– И затем привез меня сюда?

– Мне удалось. – Он сгорбился. – И, кроме того, ты был всегда до смешного худым.

Вик кивнул, этот разговор о непреложных истинах установил между ними странную атмосферу естественности.

– У них разве нет здесь охранника?

– Есть. Он пропустил мою машину через ворота. Я постоянно сюда приезжаю в любое время дня и ночи. – Синие глаза Джо оставались бесстрастными. – Он не удосужился проверить заднее сиденье. Да и зачем?

– Точно. – Вик посмотрел на Джо: невозможно было понять, о чем тот думает. – Так… разве у тебя не было бинта дома?

Джо покачал головой.

– И дежурных аптек открытых не было?

Джо сложил руки на груди.

– У меня не было намерения привозить тебя сюда. Когда я пришел к тебе домой.

– А какие у тебя были намерения?

– Черт его знает. Но затем, когда ты открыл дверь, ударить тебя показалось мне очень даже логичным. – Джо погладил костяшки правой руки пальцами левой. – Я никогда никого не бил до этого.

– Это тебя успокоило?

– Да, хотя и было больно.

– Это точно. – Вик осмотрел его с головы до ног. – Таким образом, я полагаю, будет разумным предположить, что это ты звонил?

– Да, я.

Вик выдержал его пристальный взгляд. Спокойствие Джо начинало действовать ему на нервы, он чувствовал, что оно было напускным.

– Как ты узнал номер?

Джо встал и из какой-то коробки, прикрепленной к столу, вытянул пару мягких белых хирургических перчаток.

– Я взял его у Сильвии, – сказал он.

Вик хмыкнул.

– Что?

– Да, – сказал Джо, умело натягивая перчатки на руки. – Ты помнишь, я говорил тебе на похоронах о том, что Эмма, вероятно, виделась с ней перед смертью?

Он сказал это так холодно, так прямо – как если бы спрашивал Вика, не помнит ли тот новых брюк, которые он недавно купил. Вик подумал, не ошибся ли он, когда решил, что спокойствие Джо было напускным. Упомянуть о ее смерти и – вопреки ожиданиям Вика – даже не дрогнуть голосом. Все это немного пугало его.

– Да.

– Я был прав. Но она не навещала ее. Она ей позвонила.

Для Вика это было новостью.

– Я проверил входящие звонки на телефоне Сильвии, когда навестил ее. К счастью, это был единственный звонок. Так я получил время: двадцать минут до аварии. —Нейтральный, почти бодрый голос Джо стал жестче. – И, конечно, номер. Который я с тех пор периодически набирал.

– Как периодически?

– Каждую ночь. Перед тем, как заснуть. И когда просыпался в течение ночи. Что часто бывало в последнее время.

Произнося это, он сделал несколько шагов к шкафу с папками, стоявшему возле окна, стекло которого было покрыто каплями дождя.

– Это было волнительным, когда трубку сняли. Только представь: звонить каждую ночь вот уже… – он поднял брови, – … так, вот уже более шести месяцев. И наконец ответили! И тут, по какой-то причине… – сказал он, открывая верхний ящик, – я был совсем неудивлен, услышав твой голос.

Вик задумался, нет ли лазейки, может, выдумать причину, по которой он мог бы ответить на тот звонок; но он не знал, с чего начать.

– Джо… – сказал Вик. – Мне очень жаль… Я…

– Где это?

– Что?

– Номер. Дулвич или где-то поблизости?

Вик смотрел на него с открытым ртом.

– Херне-хилл. Это квартира на Херне-хилл.

Джо кивнул и достал папку из шкафа. Это была одна из тех пластиковых папок с раздельными карманами; в каждом лежал слайд с образцом крови, культуры или ткани. Он поднес папку к неоновой трубке освещения.

Вик подумал, что нужно немедленно извиниться перед Джо и лучше даже подойти к нему и обнять. Он сделал попытку встать, но взрыв острой боли в районе глаз и носа его остановил.

– Я бы пока не стал этого делать, – сказал Джо, доставая из папки слайд. – Я дал тебе немного «Булатола», пока ты был без сознания; он должен немного уменьшить боль, но если резко встать, возможно небольшое головокружение.

– «Булатол»?

– Обезболивающее. И… – он снова кашлянул. – Извини… успокоительное.

Вик пристально посмотрел на него, внезапно почувствовав усталость от всего этого. Он был под действием успокоительного?

– Джо, давай не будем притворяться героями из фильма про Джеймса Бонда, оʼкей? – Он потер свое перевязанное лицо. – Какого хрена ты привез меня сюда?

Джо наконец оторвал взгляд от слайда и перевел его на Вика.

– Когда я ударил тебя, у тебя пошла кровь, – сказал он.

– Точно. Как эксперт-биохимик ты не мог прийти к такому выводу теоретически? Тебе необходимо было провести эксперимент? – Джо ничего не ответил. – И затем ты провез меня весь этот путь до Кента, чтобы перевязать.

– Нет. Я заинтересовался кое-чем. – Он притянул к себе микроскоп, более современный, чем тот, что стоял на рабочем столе. – Тебя не удивило, что в этом году у тебя не было сенной лихорадки?

Вик вздрогнул, его голова откинулась немного назад.

– Да. Конечно. Но я не очень задумывался об этом. Вот такое дерьмовое лето, я полагал.

Джо покачал головой.

– Нет. Пыльцы было даже больше, чем обычно. – Он чихнул.

– И это означает?..

– Это означает… – сказал Джо, оглядываясь вокруг, словно в поисках указки и демонстрационного плаката. – Позволь мне объяснить тебе кое-что о сенной лихорадке. Дело в том, что у тебя есть клетки в организме, называемые «Иг-И». Они реагируют на пыльцу, воспринимая ее как инвазивные тела, и для борьбы с ними вырабатывают антитела, которые разносятся по крови Т-клетками. Антитела заставляют лаброциты выделять гистамины и лейкотриены, которые вызывают… но я вижу, что навожу на тебя тоску.

Вик оторвался от созерцания одной из крыс, которая, уцепившись передними лапками за решетку клетки, с любопытством оглядывалась вокруг.

– Да нет, совсем нет.

– Словом, моя основная мысль: сенная лихорадка – это аутоиммунная реакция. Это, в общих чертах, продукт сверхактивной иммунной системы. Иммунной системы, которая поднимает тревогу в тот же миг, как только оказывается под ударом.

– Точно. – Вик почувствовал, что его тянет зевнуть.

– Теперь, когда у тебя внезапно прекратилась сенная лихорадка, без всяких причин… – Джо аккуратно положил слайд, который он держал в руках, под микроскоп, – твоя иммунная система стала значительноменее активной.

Зевок застрял у Вика где-то в груди.

– Что ты говоришь?

– Я говорю, что ты лежал на полу в своей квартире, истекая кровью, я коснулся твоего лица, и твоя кровь попала мне на руки. И мне почему-то захотелось смыть ее. Немедленно. Затем я вспомнил, что ты говорил об отсутствии сенной лихорадки у тебя в этом году, и я подумал… я подумал, что не помешает провести анализ крови.

Вик заерзал.

– Анализ крови?

– Да. Ты в последнее время делал его?

Вик криво ухмыльнулся.

– Нет.

Джо подошел к столу с другого края и поднес глаза к окулярам микроскопа.

– Значит, именно то, что у меня в этом году не было сенной лихорадки, подало тебе идею похитить меня и насильно провести анализ крови?

– Нет, – ответил Джо, не отрываясь от микроскопа, – это была всего лишь одна из наводок. Ты, конечно, знал, что у Эммы была опухоль мозга?

Шокирующе невозмутимый голос. Джо был абсолютно спокоен – как человек, которого жизнь протащила через все возможные несчастья и вытолкнула за пределы любых эмоций.

– Конечно, – сказал Вик, стараясь ответить в тон, хотя и был сбит с толку тем, как Джо узнал об этом.

Джо вращал шестеренки быстро, широкими движениями.

– Клетки ее опухоли были исследованы в этой лаборатории. – Вращение шестеренок замедлилось. – Я смотрел их.

– Боже… – сказал Вик, не в силах представить такое испытание.

– Я не знал тогда, что это были ее клетки. – Он поднял взгляд. – Она использовала имя Тэсс, когда сдавала анализы.

Вик сделал вдох.

– Я знаю.

Джо кивнул, как будто это было давнее дело, уже обсужденное.

– С такими опухолями я встречался и раньше – напоминает неходжкинскую лимфому – и было похоже, что она увеличивалась со значительной быстротой, что свидетельствовало – опять-таки – о разрушенной или значительно ослабленной иммунной системе пациента. – Он снова приблизил глаза к окулярам. – Такие опухоли можно встретить тольков моей области исследований. Ты знаешь, какая у меня область исследований, не так ли?

– Джо, – Вик поднялся, превозмогая боль, – твою мать, прекрати это, ладно? Это – я. Я – Вик. – Он указал на себя пальцем. – Вик.

Джо снова оторвался от микроскопа и пристально посмотрел в остекленевшие глаза Вика. «Я знаю, кто ты такой, – читалось в спокойствии Джо. – Вот поэтому я и делаю это».

– Откуда у моей жены могла быть такая опухоль? И почему у тебя внезапно не оказалось сенной лихорадки в этом году? Вот два вопроса, которые не казались мне взаимосвязанными… – и тут его синие глаза почти улыбнулись; это было истинное удовлетворение ученого, нашедшего разгадку, – …пока ты не поднял трубку.

– Джо, может быть, ты перестанешь валять дурака и просто скажешь, какого хрена ты тут из себя изображаешь? – раздельно сказал Вик.

Джо почесал нос.

– Ты никогда не сдавал кровь для анализа на СПИД, так ведь? Не считая анализа, который сейчас провожу я.

Вик одеревенел. Это было правдой. Он с недоверием посмотрел на Джо и понял, что тот ждет, когда он скажет слова, отведенные ему в личной драме Джо.

– Ты хочешь сказать, что опухоль Эммы была связана со СПИДом? Что его передал ей я?

Джо кивнул.

– И, следовательно, – я прошу, ответь мне прямо, – у меня тоже СПИД?

– Ты – ВИЧ-инфицированный, – жестко сказал Джо. – В принципе, это почтиСПИД. Твоя иммунная система не может функционировать на полную мощь. – Он сделал паузу. – Вполне возможно, что впоследствии твоя аллергия вернется. Я проводил кое-какие исследования о взаимосвязи СПИДа и аллергических реакций – не достаточно изученная область, к сожалению, – больные СПИДом, у которых была ранее аллергия, на какое-то время избавлялись от нее, но потом она возвращалась, в гораздо более тяжелой форме. Никто не знает почему.

В тишине, последовавшей за этими словами, Вик прислушивался к необъяснимому гулу, который всегда присутствует в подобных заведениях. Он посмотрел в окно, хотя смотреть, в сущности, было не на что – кромешная тьма, поскольку единственными зданиями в округе были служебные помещения, куда люди приходят только днем.

– Я не верю тебе, – сказал Вик наконец.

– Как знаешь.

Вик отвернулся. Джо протянул руку к «Серой Леди».

– Здесь у меня образец твоей крови. Я взял его, пока ты был без сознания.

Вик остолбенело глядел на него, все мысли об извинениях куда-то провалились.

– Это мой личный микроскоп. Используя его, можно реально увидеть сам вирус.

Он произнес это услужливым, примиренческим тоном, словно хотел приободрить Вика. Вик подошел к нему, с трудом передвигая ноги, словно они были деревянными. Он не взглянул на Джо, сразу прильнув к окулярам. Когда два светлых круга слились в один, Вик увидел сквозь светофильтр сине-зеленые плазмациты, плававшие вокруг трех более крупных клеточных структур; эти крупные клетки содержали в себе десятки маленьких красных шариков. Внутри большинства шариков были одиночные черные точки разных размеров. В целом, картина выглядела, как три прозрачных мешка, не плотно набитых красными глазами, которые плавали в водорослях.

– Те черные частицы, что в ядрах твоих кровяных клеток, называются RNA: ВИЧ-гены, – сказал Джо отеческим, наставительным тоном.

Вик убрал голову от микроскопа.

– И это точно моя кровь?