Текст книги "Сука-любовь"

Автор книги: Дэвид Бэддиэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

ДЖО

«Это странная вещь, женитьба, не правда ли? Зачем вообще люди женятся?» Джо вспомнил эти слова Вика, сказанные им в «Спайс» в тот вечер, когда он сообщил ему о том, что Эмма приняла его предложение.

– Потому что они любят друг друга.

– Правильно. А неженатые пары не любят.

Их тарелки давно унесли. Вик допивал бутылку болгарского красного вина, Джо – сладкий ласси, игнорируя усталые взгляды двух круживших вокруг них официантов.

– Нет. Здесь должно быть что-то большее. Раньше люди женились, чтобы заниматься сексом. Или чтобы не отдавать взятых в долг трех куриц.

– Я думаю, в Сомерсете до сих пор так делают.

– Возможно. Но теперь не нужно жениться, чтобы заниматься сексом. На самом деле… – довольный собственным остроумием, Вик улыбнулся, – как раз наоборот: большинство людей занимается сексом для того, чтобы жениться.

– Вот как?

– Нет, правда. Представь, что кто-то, с кем ты встречаешься, но не спишь, предлагает тебе жениться. Тебя как ветром сдует.

Вик сделал паузу, рассматривая своего терпеливо улыбающегося друга.

– Ладно, возможно, тебя не сдует. Ты, вероятно, даже скажешь «да» из вежливости.

– Да, такой уж я слабак.

– Угу.

Вик взглянул на груду шоколадок, наваленных на блюдце с их счетом; они были завсегдатаями и в «Спайс», поэтому ресторан презентовал им каждый раз почти полную коробку.

– Вот как это происходит. Представь, что отношения с женщиной – это партия в покер, где фишками будут признания в любви.

Вик взял блюдце и высыпал шоколадки на стол.

– Вначале ты играешь осторожно, так? Ты делаешь маленькие ставки.

Он подвинул одну шоколадку к центру стола, одновременно закатывая глаза и произнося слащавым голоском:

– Ой, ты знаешь, ты совсем не такая, как те, с кем я раньше встречался.

Вик взглянул на Джо, чтобы проверить, ухватил ли тот смысл; затем подвинул еще одну шоколадку.

– Боже, я никогда не думал, что найду кого-то, кто чувствует так же, как и я.

– Кажется, я понял аналогию, – сказал Джо, подумав, когда же наконец Вик закончит это представление.

– Затем, – продолжал Вик, – тебе приходится ставить все больше и больше. – Он добавил еще две плитки.

– Ты мне очень-очень нравишься.

Еще две.

– Раньше я всегда избегал обязательств, но сейчас я так уверен…

Сразу три.

– Мам, пап. Это Салли.

Он допил остатки вина в стакане.

– Оʼкей? И вот наконец вы начинаете трахаться.

Он придвинул остававшиеся пять шоколадок на середину стола. Джо выжидающе смотрел на него.

– Я люблю тебя, – сказал Вик.

– Нужно еще приложить руку к сердцу, – спокойно заметил Джо.

– Правильно! – воскликнул Вик, улыбаясь. – Проблема здесь в том, что в покере ты можешь вскрыться, а в любви вынужден постоянно повышать ставки.

– Правда?

– Конечно. И вот что происходит с «Я люблю тебя», – продолжал Вик, его руки плавали в воздухе в такт его доводам. – Ту самую фразу, которую ты однажды, словно герой в какой-нибудь голливудской жвачке прокричал под ливнем, теперь ты уныло повторяешь в конце каждого телефонного разговора следом за «К ужину буду».

Он замолчал, улыбаясь своим мыслям.

– Это, конечно, не много для любви; и ты вынужден идти дальше. Остается последняя фраза, опережающая «Я тебя люблю» в хит-параде страсти…

– Желаете еще чего-нибудь?

Они подняли глаза. Пышноволосый официант попытался выдавить из себя профессиональную улыбку, которую приберегают для постоянных клиентов.

– Да, – сказал Вик, беря в руки шоколадную плитку. – У вас есть еще одна коробка?

– Сэр?.. – официант покачал головой, как китайский болванчик; такое телодвижение удается только индийцам.

– Мне на минуту, для наглядности. – Официант удалился и через некоторое время вернулся с коробкой шоколада, все еще упакованной в целлофан.

– Отлично, – сказал Вик, забирая с серебряного подноса коробку и театральным жестом роняя ее на середину стола.

– Ты выйдешь за меня замуж?

После этого вечера им больше не дарили шоколадок в ресторане «Спайс».

Джо вспомнил этот разговор позднее, а точнее, когда его семейное счастье пошло на убыль. Пытаясь понять, когда его отношения с Эммой дали трещину, Джо снова и снова прокручивал их жизнь назад, и в конце концов ему пришлось увязать это с рождением Джексона. Он ненавидел себя за такой вывод, во-первых, потому, что любил своего малыша, и, во-вторых, потому, что ему претили шаблоны: семейная лодка разбилась о скалу под названием «первый ребенок». Но не все было так просто; он знал, что их отношения разрушились не из-за обычных тягот родительских будней, как случалось у многих: нехватка сна, бесконечные замены пеленок и неожиданное исчезновение из жизни секса. Со всем этим они справились; на самом деле, неудобства, связанные с появлением ребенка, сблизили их, Эмма с легкостью оставила работу в «Чейз» и занималась дизайном на дому.

В первые годы их брака они, как и многие счастливые пары, перестали интересоваться окружающей жизнью и отгородились от всего мира. Иногда они валялись на кровати и часами таращились друг на друга, чувствуя, что все, что им нужно, это быть вместе. Когда Эмма забеременела, им казалось, что этот ребенок – выражение их единства, и, пока он оставался у нее в животе, лежа между ними, словно общая часть тела сиамских близнецов, так оно и было. Но когда он родился, все разбилось вдребезги. Причиной стал не сам Джексон, – это был чудесный малыш, унаследовавший их черты: зеленые глаза Эммы и слегка нахмуренный лоб Джо. Дело было в другом. Их отношения были идеальными, пока их было двое; появление третьего нарушило волшебную формулу, расфокусировало их любовь. Может быть, чтобы любить кого-то еще, им пришлось пожертвовать частью своей любви к друг другу.

Джо вспомнил, когда он первый раз заметил наличие между ними настоящих трений; это было недели за две до рождения Джексона. У них был званый ужин – по причине Эмминого состояния все приготовления Джо взял на себя, – после ужина они сидели в узком кругу, с Виком, который остался после того, как другие гости разошлись. Тэсс отсутствовала – уехала проведать своих родителей в Девон; в то время они знали Тэсс еще слишком мало, чтобы ее отсутствие было сильно заметным; Вик, Джо и Эмма неплохо проводили время втроем.

– Боже, – сказала Эмма, держась за живот, – сегодня он особенно ворчлив.

Джо, сидевший рядом с ней на софе, положил руку на ее круглый живот; тот всегда оказывался на ощупь тверже, чем ожидалось. Она была права: через секунду Джо почувствовал толчок изнутри.

– Ничего себе, – сказал он. – Что с этим можно поделать?

– Я знаю, – сказал Вик и взял в углу комнаты старую шестиструнную гитару Джо. Потом сел по-турецки перед софой и, импровизируя, стал наигрывать «Леди с ухмыляющейся душой» Дэвида Боуи.

– Я прочитал где-то, что музыка оказывает благотворное влияние на еще не рожденных детей, – проговорил он, пока его пальцы бегали по струнам.

– Бог мой, Вик, – сказал Джо, в который раз поражаясь способностям Вика, – ты классный гитарист. И какого хрена ты тратишь свой талант на «Файндус»?

Вик пожал плечами, – его последняя работа заключалась в рекламе блинчиков карри.

– Есть какой-нибудь эффект? – спросил Джо.

– Ты знаешь, по-моему, есть… – сказала Эмма, барабаня пальчиками по пупку и с восхищением глядя на Вика; тот улыбнулся и, продолжая играть, поднес гитару на вытянутых руках к животу Эммы.

– Может, тебе стоило бы приходить и играть ему. Меня бы это тоже успокаивало.

– Ох, дорогая, все будет хорошо, – сказал Джо.

– Кто бы говорил, – Эмма поморщилась. – Тебе, возможно, и будет.

– Тебе страшно? – наивно спросил Вик.

Эмма расхохоталась, что иногда с ней бывало, гортанным хриплым смехом с ирландскими нотками.

– Еще бы, аж поджилки трясутся.

Вик посмотрел на Джо: теперь уже тот пожимал плечами.

– Да, вот уж, действительно, дело, в котором мужчина не может помочь советом…

– А почему бы тебе не попробовать, – сказал Вик, – проецировать свою боль на кого-нибудь другого?

Эмма выпрямилась:

– Что ты имеешь в виду?

Он прислонил гитару к софе.

– Когда мне было двенадцать, я как-то играл в школе в футбол и вывихнул плечо.

– О господи, – вымолвил Джо – это не история ли с Грэхемом Уэйлом?

– Заткнись. Никогда бы не подумал, что это поможет. Конечно, там было море слез, я раскорячился на нашей никудышной спортивной площадке, и наш физрук, он был еще судьей, – мистер Брэнстон…

– Как в «Удаленном»?

– Да, как в «Удаленном», он встал на колено и прошептал мне на ухо: «Я собираюсь вправить тебе сустав. Будет очень больно. Скажи, кого ты ненавидишь на площадке сильней всего?» Я ответил сквозь слезы: «Грэхема Уэйла. Это он сбил меня с ног». – Вик на секунду прикинулся маленьким плачущим мальчиком; Эмма рассмеялась. – И тогда мистер Брэнстон прошептал мне: «Оʼкей. Это происходит не с тобой. Это происходит с Грэхемом Уэйлом. Ты всего лишь вуду-кукла Грэхема Уэйла». И я представил это. Я сконцентрировался на этом. Я представил, что я и есть этот Грэхем-долбанный-Уэйл – воняющий тухлыми яйцами, в узких брюках и с прической, которую его мамаша делала ему при помощи горшка. А затем мистер Брэнстон вправил мне плечо.

– И что, – сказала Эмма, – было не так больно?

– Я чуть не кончил. – Эмма и Джо дружно рассмеялись. – Но, возможно, было бы еще больней.

– А Грэхему Уэйлу тоже было больно в тот момент? – спросил Джо.

– Я не заметил. – Вик вытащил из кармана маленькую серебряную шкатулку вместе с несколькими бумажками «Ризла» и пачкой сигарет и все это сложил на попавшийся под руку компакт-диск.

– Вик… – осторожно сказал Джо, жестом указывая на сигареты. – Не сейчас, когда осталось две недели до…

– О… пардон.

– Да ладно, забей, Джо, – сказала Эмма. Джо насупился; Вик держал на весу диск с наваленными сверху припасами, глядя куда-то между Эммой и Джо, словно в ожидании, какое решение все-таки будет принято.

– Честно говоря, дорогой, – продолжала она, дотронувшись до плеча Джо, – с одного косяка, выкуренного пассивно, ничего ему не сделается. За исключением, может быть, того, что он появится на свет с улыбкой и сразу попросит батончик «Марс».

Вик рассмеялся и положил компакт-диск перед собой. Джо пожал плечами, зажав мочку между большим и указательным пальцем, он чувствовал себя нелегко, частично оттого, что его еще не родившемуся ребенку причиняется потенциальный вред, частично оттого, что его выставили полным кайфоломщиком.

– Но я все еще делаю это иногда, – сказал Вик.

– Что именно?

– То, чему меня научил мистер Брэнстон. Когда меня ждет нечто действительно ужасное, я представляю, что это произойдет с кем-то другим. С кем-то, кто мне не нравится.

– Немного жестоко, не кажется? – сказал Джо.

Вик ухмыльнулся:

– Все равно ни с кем ничего дурного не происходит, разве нет?

– Ты, наверное, был любимчиком мистера Брэнстона? – спросила Эмма, улыбаясь.

– Не знаю, – сказал Вик.

Его руки привычно заворачивали коричневые комочки из табакерки в бумагу «Ризла».

– Не думаю, что я был ему по душе после того, как он познакомился с моим отцом на одном из родительских собраний.

– Это почему же?

Вик лизнул край самокрутки.

– Мистер Брэнстон сказал: «Я склонен думать, что отлично лажу со своими учениками. Они называют меня Пикли. Из-за моего имени, как вы можете догадаться». И тут подал голос мой папа: «Точно. Должно быть, есть еще другой мистер Брэнстон, которого мой сын называет мистер Яйцеголовый».

Эмма захохотала, не в силах сдержаться, словно она сама приложилась к косяку, который Вик поднес к огню и начал посасывать через кулак. Джо тоже рассмеялся, но вскоре перестал, он уже слышал эту историю. И глядя, как его жена бьется от смеха и не может остановиться, Джо неожиданно почувствовал себя не в своей тарелке. В ту же ночь состоялась их первая серьезная ссора.

Джо был готов сделать все, чтобы улучшить их семейную жизнь. Будучи человеком, подкованным в разговорах на тему «Мужчина с Марса, женщины с Венеры», он пришел к выводу, что его отношения с Эммой стали даже немного лучше после рождения Джексона: заботы о ребенке сделали, по крайней мере, не таким заметным возникший между ними разлад.

Так случилось, что на следующие выходные после вечеринки у Сони и Мишель Джо предложил Эмме вместе проведать ее мать.

– А как быть с Джексоном? – спросила она, накидывая свой голубой анорак «Дизель»; как и большинство предметов ее верхней одежды, он был немного ей великоват, и то, какой маленькой она казалась в нем, заставило сердце Джо дрогнуть. – Уже поздно вызывать няню.

– Давай возьмем его с собой!

– Ох, Джо… Я устала, – сказала она и приложила руку к своей шее. – Вот и гланды снова увеличились.

Джо сочувственно вздохнул.

– И ты ведь знаешь, как мне тяжело общаться с мамой, когда она такая… – Эмма запнулась, – … плохая.

– Послушай, все будет отлично. Джексона я возьму на себя. Позабочусь, чтобы он не путался у тебя под ногами.

Она скривила уголки рта, но лицо ее выражало благодарность.

– Что ж, бери, коли не шутишь, – сказала она, ее акцент стал более явным, как всегда, когда она говорила что-нибудь из просторечья.

В машине Джо пристегнул Джексона ремнями к детскому мягкому креслу на заднем сиденье; как обычно, тот попытался развязаться немедленно, но не смог, – его крохотные ручки тратили больше силы на то, чтобы хватать, чем тянуть.

Эмма уже завела двигатель, и Джо, обежав вокруг машины, сел с другой стороны.

– Этого мало – пристегнуть только его, – раздельно сказала Эмма, показывая пальцем на болтавшийся рядом с Джо ремень безопасности. – Нехорошо будет, если он переживет аварию, а его папа вылетит через лобовое стекло…

– Правильно, – сказал Джо, щелкая замком.

«У нее раньше никогда не было привычки отчитывать меня», – мелькнуло у него в голове, но он отогнал эту мысль, напомнив себе, что Эмма давно уже пытается исправить его привычку не пристегиваться ремнем безопасности. Джо считал, что экономил этим время. Чувствуя себя уверенно в рамках разговора на старую тему, он показал на ее ноги:

– Не уверен, что вождение без обуви находится среди первых пунктов в списке правил безопасного вождения, а?

Она посмотрела вниз: ее кроссовки валялись на полу подошвами вверх, ноги в серых шерстяных носках покоились на педалях. Сердце Джо екнуло: шнурки на кроссовках были слишком длинными, как и в первый день их знакомства.

– О… мы сегодня сама строгость, – сказала она, дружелюбно улыбаясь.

Джо был признателен ей за хорошее настроение. Эмма повозилась с радио, рассеянно нажимая кнопки в поисках какой-нибудь приятной песни.

– Зачем ты всегда делаешь так?

– Ты прекрасно знаешь, что я не всегда делаю так. Я делаю так только тогда, когда я в этих кроссовках. Подошвы у них слишком толстые, я плохо в них чувствую педали.

Джо смотрел на нее выжидающе; он понял по ее тону, что есть и другая причина.

– И… – сказала она наконец, искоса взглянув на Джо, – мне нравится ощущать… как же их называют? Мозаичные узоры?

– Чего?

– Штучки на педалях. Волнистые такие. Мне нравится ощущать их ногами. – Она повернулась к нему и улыбнулась. – Доволен?

Он улыбнулся в ответ, но немного скованно; они зашли, как говорится, в неприятельские воды. Эмма любила, когда ее ступни поглаживали; то, что кому-то могло бы показаться мучительно щекотным, сводило ее с ума; она часто говорила Джо, что ей больше всего нравится, когда он ее гладит там. Некоторые мужчины испытали бы разочарование от такой информации, но только не Джо, знавший, что одно из главных удовольствий в любви – это лишенные сексуального значения прикосновения: лежать рядом, чувствовать, как играют твоими волосами, как ласкают предплечья, как массируют плечи, держат за руки. Слова Эммы напомнили ему сейчас о том, что в последнее время таких ласк в их общении не было; дали понять, что его руки были заменены причудливыми кельтскими узорами на педали тормоза их машины.

Они сидели у Сильвии уже около часа, и Джо был явно обрадован, когда Джексон обмарал свои пеленки. Джо был терпеливым человеком, но после того, как он в седьмой раз объяснил, кто он такой, для него стало облегчением унюхать родную, обнадеживающую вонь и иметь законный повод удалиться с ребенком в ванную минут на десять. Он взял на руки малыша со словами: «Упс, мне кажется, пора кого-то перепеленать», чего человек со здоровым цинизмом не стал бы произносить вслух до тех пор, пока не был бы уверен в том, что вонь идет именно от Джексона.

Тесная ванная была безукоризненно чистой. «Должно быть, она раз двадцать сегодня здесь убиралась», – подумал Джо; в старой, вызывающей воспоминания о годах аскетизма ванной эта чистота казалась нездоровой: в самой ванне был один из тех желтых следов от крана к сливному отверстию, какие образуются от многолетнего взаимодействия мягкой воды и жесткой эмали, с этим следом уже не справился бы никакой «Джиф». По непонятной причине белая скамейка для ног с голубой мягкой подушечкой стояла в противоположном от унитаза углу. Джо положил крохотное тельце Джексона на скамейку и начал расстегивать его штанишки. Джексон смотрел на него, его зеленые глаза были в точности, как у Эммы, за исключением частичной отрешенности во взгляде, которая напомнила Джо выражение глаз Бориса, старого боксера Сильвии, когда тот решительно приседал на тротуаре: абсолютная пустота, ни капли интереса к тому, что он делал. Джо недолюбливал Бориса; когда они подъезжали к дому, тот всегда выскакивал лая и рыча, что выводило Джо из себя: частично оттого, что это, думал он, могло испугать Джексона, но большей частью оттого, что он всегда чувствовал в этом элемент саморекламы пса.

 
Любовь… как любимое кресло, мягка…
 

Джо поднял голову. Голос Эммы, отраженный и приглушенный стенами, начал подниматься к последним нотам.

 
Любовь… как утренний воздух, свежа…
 

Эмме вторила Сильвия, в ее голосе угадывалось вибрато профессионала.

 
Одну-у-у… любовь делят на двоих…
 

Джо завернул грязный подгузник в пластиковый пакет и бросил в мусорную корзину с откидной крышкой, очень аккуратно, чтобы не испачкать ничего вокруг; Джо не хотел давать Эмме повод винить его в чем-либо.

 
С тобой обрела я этот миг…
 

Джо как раз поднял ножки Джексона, чтобы протереть салфеткой его попку, когда Эмма всунула голову в проем двери.

– Я собираюсь вытащить маму на небольшую прогулку. Хочешь пойти с нами?

– Нет, я еще повожусь с Джексоном. Где вы будете?

– Пройдемся вниз до магазина. Мы собирались взять с собой Бориса, но он куда-то спрятался. Похоже, он станет единственным псом в собачьей истории, который не любит прогулок. Вернемся минут через двадцать.

Эмма подошла и нагнулась, приблизив лицо к малышу, его ручки и ножки потянулись вверх в перевернутой позе «на четвереньках», единственные морщинки на его теле были там, где конечности соединялись с телом.

– Теперь мы чистенькие, молодой человек? Так? А? – Глаза Джексона ожили, его пухлое личико улыбнулось. В этот момент раздался крик Сильвии:

– И что я тут делаю, одетая в пальто?

Эмма вышла, и Джо услышал, как она помогает матери вновь надеть пальто и напоминает ей, что та только что собиралась пойти погулять.

Дверь хлопнула. Джо закончил вытирать Джексона и застегнул на нем белый и плотный, словно хрустящая калька, новый подгузник. Когда он поднял ребенка и направился с ним к двери, то услышал слабое ворчание откуда-то снизу из холла. Он остановился и положил ребенка обратно; еще одно, на этот раз угрожающее ррррррррррр… «Это Борис, – подумал Джо, – пес решил, что все ушли, а теперь услышал шум».

Джо не боялся Бориса и уже собирался пойти вниз, чтобы успокоить его, как ему в голову пришла мысль: «Интересно, насколько хорошо пес справляется со своими сторожевыми обязанностями?» Однажды Джо где-то прочитал, что собаки и кошки узнают своих хозяев и всех, кого хоть немного знают, только по их лицам; ради смеха он натянул на голову свою черную трикотажную рубашку и вышел в холл. Пес сразу же перестал рычать и через секунду разразился обычным собачьим лаем: ррррррррррввваааффф!! Джо отогнул воротник рубашки как раз вовремя, чтобы увидеть Бориса: ужас сидел в каждой крохотной клетке мутных собачьих глаз с фиолетовыми веками, пес промчался по холлу на запредельной скорости прямо в комнату Сильвии, разбрызгивая дерьмо из задницы, словно пожарный воду из брандспойта. Как только Джо справился с припадком неконтролируемого смеха, то заметил, что одна стена холла, все пространство между плинтусом и картинами, была забрызгана, фактически отштукатурена собачьим дерьмом. Портрет отца Эммы, статного и неулыбчивого, в вечернем костюме и с воротником-стойкой со скошенными концами, стал неузнаваем.

У Джо не было времени оценить размеры ущерба в спальной, откуда доносилось маниакальное пыхтение Бориса, где тот, как догадывался Джо, залез под здоровенный стеганый диван Сильвии, так как открылась входная дверь и появилась Эмма со своей матерью.

– Ты не поверишь… – начала она, собираясь рассказать о внезапно хлынувшем дожде, но тут ее рука потянулась к носу, а глаза наполнились ужасом и отвращением. Сильвия прошлепала следом за ней, с интересом разглядывая стену в прихожей, словно она никогда раньше не замечала того, какая там расцветка обоев. Джо раскрыл рот, чтобы все объяснить, но тут понял, что правдоподобного объяснения у него нет, и застыл в этой позе на несколько секунд, молча терзая мочку уха.

– Замена подгузника пошла немного не так? – спросила Эмма, зажимая нос рукой.

Когда они возвращались домой, Джо предложил заехать к Вику.

– Ох, Джо, – вздохнула Эмма, перегнувшись через спинку своего сиденья; Джексон каким-то образом умудрился высвободиться из пут детского кресла. – Я тебе говорила, что устала. Джекс устал.

– Да ладно, Эм. Всего на пять минут.

Она снова села ровно, закинув через плечо ремень.

– Ты просто хочешь рассказать ему то, что случилось. У мамы. – Джо не отрывал глаз от дороги, но от Эммы не укрылась его усмешка. – Скажешь, не так?

– Ну… может быть, – он бросил на нее взгляд победителя. – Это реально смешная история.

Эмма открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала и отвернулась к окну.

– Дети, – сказала она, – не могут дня прожить, чтобы не рассмешить друг друга.

Джо воспринял это как согласие и повернул направо, в Сайденхэм.

– Привет, – сказала Тэсс, когда Джо и Эмма прошли в гостиную. Она лежала на софе, свесив ноги с подлокотника; вся комната была завалена приложениями «Санди» и вырезками статей о новостях моды.

– Тэсс, извини. Мы просто проезжали мимо и…

– Все в порядке, – ответила она, поднимаясь и пряча накрывая газету с пятью изображениями Дианы на обложке. – Я включу чайник. Мне кажется, у нас еще остались рогалики с завтрака…

– Не надо, мы ненадолго, – сдержанно сказала Эмма.

Джо посмотрел на нее и почувствовал неладное; что-то резко испортило ей настроение.

– Тогда просто чай… – прокричал Вик из открытой кухни.

– Джо, ты вроде похудел? – спросила Тэсс.

– Нет… Не думаю, – ответил он и почувствовал внезапную слабость. – В самом деле, ничего, что мы зашли? Вы тут ничем не были заняты?

– Нет, – сказала Тэсс. – На самом деле мы как раз думали, чем бы занять остаток дня.

– Боже, – он повернулся к Эмме, – какое это было время!

– И какое же? – спросила Тэсс.

– Ты поймешь, когда у тебя будет ребенок.

– «Когда… у тебя…» – с иронией повторила Тэсс.

Эмма и Джо удивленно переглянулись.

– Извини, я просто хотел сказать… – промямлил Джо и покраснел, – если бы у тебя был ребенок, то дни, когда бы ты просто сидела и гадала о том, чем заняться, были бы полностью сняты с повестки.

– Все нормально, Джо, – сказала Тэсс со смехом. – Не надо так смущаться. Я могу иметь детей. Меня просто не прельщает сама перспектива, – она показала обеими руками на рюкзачок для переноски малышей на груди Эммы. – И это вовсе не означает, что мне не нравится обнимать чужих детей при встрече.

Эмма казалось немного ошеломленной. Но затем она улыбнулась, вытащила малыша за ручки из рюкзачка и передала его Тэсс, которая состроила комичное лицо, выражающее испуг человека, никогда не обращавшегося с младенцами. Потом она довольно ловко прижала его к груди лицом к себе, чтобы он мог видеть поверх плеча, как папа уходит на кухню, чтобы поговорить с другом.

Эмма присела на софу, ее лицо было на одном уровне с ремнем на джинсах Тэсс. Тэсс тоже присела, положив Джексона на колени и поддерживая его голову сложенной лодочкой ладонью.

– Он уже взрослый для этого, – сказала Эмма, наклоняясь, чтобы посадить его прямо, до того как он разрыдается. – Извини, я не…

– Ладно, все нормально. Откуда мне было знать? Я понимаю, что ты хотела сказать, – он действительно вырос с тех пор, как я его видела в последний раз.

Эмма кивнула и снова улыбнулась. Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь доносившимся из кухни голосом Джо, рассказывавшим свою историю, и смехом Вика.

– Ты действительно не хочешь иметь ребенка? – спросила наконец Эмма.

Тэсс выдвинула вперед нижнюю губу и медленно покивала головой.

– Извини.

– Нет, я имела в виду…

– В самом деле. Я привыкла извиняться по этому поводу. Женщина за тридцать, которая не желает ребенка? Что же это за противоестественный монстр?

Эмма наклонила голову, потянулась рукой к макушке и начала теребить волосы.

– Тебе не нужно передо мной извиняться. Я не считаю, что женщина обязана иметь детей.

Тэсс положила руку Эмме на колено.

– Тем не менее мне следует извиниться. У меня нет какой-нибудь серьезной причины, по которой я не хотела бы иметь ребенка: скажем, потому что… – она развела руками, – …потому что я – феминистка, или потому что я пытаюсь быть какой-нибудь особенной, или еще почему-нибудь. – Тэсс покачала головой. – Нет. Это страх. Страх чувствовать себя больной в течение девяти месяцев. Страх иметь разрыв влагалища. Страх быть брошенной с ребенком на руках, если папа решит свалить к какой-нибудь фифе, которую жизнь не успела потрепать.

Эмма кивала, пытаясь выглядеть понимающей, но внутренне сопротивляясь унылой прямолинейности рассуждений Тэсс.

– Что я забыла? Ах, да. Страх родить дауна. – Тэсс почесала нос. – Вечная тревога людей после тридцати пяти.

– Да уж… – сказала Эмма, – доказывать преимущества наличия детей людям, которые думают так же, как ты сама, всегда непросто. Всегда закончишь штампами. – Джексон состроил гримасу, затем его лицо разгладилось и снова сморщилось. – Вроде «ты чувствуешь себя совсем по-другому, когда у тебя появляется ребенок». Или… – тут тень злобы закралась в ее глаза, – …«может быть, ты не встретила еще своего мужчину».

Как по сценарию Вик и Джо с хохотом вернулись из кухни. Вик подал Эмме чашку чая. Она подняла на него глаза и улыбнулась, но ничем себя не выдала: ее зубы остались сомкнутыми, как щиты.

– Напротив, – весело сказала Тэсс, – учитывая мое отношение к детям, я считаю, что нашла именно своего мужчину.

Вик вопросительно посмотрел на нее и уже был готов потребовать объяснений, когда с горловой отрыжкой, которой бы позавидовал семидесятишестилетний любитель портера, Джексон выпустил изо рта струю светло-коричневой жидкости прямо на колени Тэсс.

– Ох, мне очень жаль…

– Да ладно. Все в порядке, – сказала Тэсс, ухмыляясь. – Возможно, он понял все до единого слова.

– Джо, у тебя есть платок или что-нибудь в этом роде?

– Не надо. У меня есть.

Тэсс вытащила из кармана пакет салфеток, вытянула одну и вытерла детскую рвоту – однородную, мягкую, без твердых комочков – со своих колен.

– Джо, – сказала Эмма, оглядываясь в поисках места, куда бы она могла поставить свою чашку, – дай мне что-нибудь вытереть ему рот.

– Не беспокойся, я вытру, – сказала Тэсс. Она вытащила еще одну салфетку; и тут наступил системный сбой. Она не поняла сначала. Тэсс думала, что совершает благое дело, искупая, может быть, жесткость своего выступления против детей; и только тогда, когда она подняла взгляд от лица ребенка и увидела выражение непонимания на лице Вика, а также ужас на лицах Джо и Эммы, она осознала – вернув взгляд на свою руку, – что вытирала, живо и настойчиво, не тот уголок рта Джексона, откуда блевотина текла тонкой струйкой по его подбородку, а тот, где расплылось красное родимое пятно.