Текст книги "Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3"
Автор книги: Дэшилл Хэммет
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Что еще он вам рассказывал о сиамцах?
– Напрямую ничего, – ответила она. – Хотя просил присматриваться к азиатам, шатающимся в окрестностях. Моллой уверял, что не оставил бы сверток в нашем доме, если бы из-за этого у нас могли случиться какие-то неприятности, но советовал все-таки быть настороже – мало ли что. И еще Сэм
сказал мужу, – она кивнула в сторону Рихтера, – что сиамцы давно за ним охотятся и теперь, когда он нашел безопасный тайник, он этим дикарям устроит «прогулку с билетом в один конец» Это точное его выражение.
– Что вы вообще знаете о Моллое?
– Боюсь, не слишком много, – снова взял слово Рихтер. – Он любил рассказывать о тех местах, где побывал, о достопримечательностях, но о себе, о своих делах – ни слова из него нельзя было вытянуть Мы познакомились с ним в Мексике в 1916-м, как я уже говорил. После нашего чудесного спасения мы не видели его почти четыре года. Однажды ночью Моллой позвонил и зашел на часок-другой. Он собирался тогда в Китай, и ему до отъезда предстояло еще уладить кучу неотложных дел.
Спустя несколько месяцев от Моллоя пришло письмо, помеченное штемпелем Куинс-отеля в Канди. Он просил прислать список экспортеров и импортеров, работающих в Сан-Франциско. Затем пришло письмо с благодарностью за присланный список, и больше мы ничего не слышали о Моллое почти год, пока он не приехал в Сан-Франциско на неделю, кажется, в 1921-м.
Моллой провел здесь еще неделю с год спустя, сообщив, что приехал из Бразилии, и как всегда опустив подробности своего пребывания там. Через несколько месяцев пришло письмо из Чикаго с обещанием навестить нас на следующей неделе, которое, впрочем, Моллой не исполнил. Спустя какое-то время он прислал извинения из Владивостока. Сегодня и произошла первая наша с ним встреча с тех пор.
– А откуда он родом? Где его близкие?
– Он уверял всегда, что совершенно одинок. Мне кажется, родился он в Англии – хотя, что натолкнуло меня на эту мысль, припомнить уже не смогу.
– У тебя есть еще вопросы? – спросил я ОТара.
– Пока нет Пойдем взглянем на место происшествия, может, какие-то следы сиамцев найдем.
«Взглядывали» мы долго и тщательно. Мы не стали делить территорию, все осмотрели вместе – от чердака до подвала.
Подвал порадовал нас особенно: здесь, в остывшей топке, обнаружилась пригоршня черных пуговиц и обугленные пряжки от подтяжек для носков. Но и на этажах грех было жаловаться: в одной из комнат мы нашли смятый чек из оклендского магазина с надписью «Скатерть столовая, 1 шт.» – правда, в других комнатах ничего больше не раскопали.
– Это, конечно, не мое дело, – заявил я Рихтеру, когда мы с ОТаром вернулись после поисков, – но боюсь, что в суде с такой линией защиты вы провалитесь.
Рихтер попытался встать, но подвела изувеченная нога. Дама медленно поднялась с места.
– Может, вы что-то упустили из виду? – обратился к ней ОТар. – Почему вы не попытались его отговорить?
– Будет намного легче, если в суде вы примете вину на себя, – посоветовал я ей. – Вы можете заявить, что Рихтер поспешил на помощь, когда ваш муж схватил вас, что ваш муж в него выстрелил и пытался выстрелить в вас, потому вы его и зарезали.
– Мой муж?!
– Именно, миссис Раунде-Моллой-Доусон. Ваш бывший муж.
Рихтер приоткрыл рот ровно настолько, чтобы процедить:
– Что означает вся эта чертова ахинея?
– По-NfoeMy, эта парочка нам грубит, – отозвался ОТар. – Если это ахинея, то как прикажете называть вашу сказочку о таинственных сиамцах, загадочных свертках и Бог знает о чем еще?
– Да не дави ты так на него, – вступился я за Рихтера. – Если бы ты посмотрел столько кинофильмов, сколько приходится ему, твои представления о правдоподобии тоже сместились бы. Ты бы тоже позабыл, что увидеть сиамца в лунном свете в одиннадцать сорок пять никак нельзя, поскольку луна в этот день восходит только в двенадцать сорок пять – когда ты мне позвонил.
Рихтер выпрямился на здоровой ноге. Плечистый капрал придвинулся к нему вплотную.
– Может, стоит обыскать его, сержант? ОТар отрицательно качнул головой:
– Только время потеряешь. У него ничего нет. Они избавились от оружия. Похоже, леди бросила его в залив, когда ездила в Окленд за новой скатертью – взамен того саронга, что утащил ее муж.
Последнее просто потрясло парочку. Рихтер прикинулся, что задыхается от волнения, и дамочке пришлось принять на себя всю силу наших доводов.
А ОТар ковал железо, пока горячо. Он извлек из кармана наши подвальные трофеи и принялся беспечно пересыпать их с ладошки на ладошку Это была последняя из собранных нами улик.
Я решился на блеф:
– Не мне осуждать прессу, но на вашем месте я бы не слишком доверял тому, что пишут в газетах. К примеру, покойный перед смертью произнес несколько весьма осмысленных слов, а газеты об этом умолчали. Такие мелочи порой совершенно путают карты.
Дамочка уставилась на ОТара.
– Могу я переговорить с Остином наедине? – спросила она. – На ваших глазах, разумеется.
Детектив поскреб в затылке и вопросительно взглянул на меня. Давать твоим подопечным такую возможность – дело весьма щекотливое: они могут сговориться и, чтобы выйти сухими из воды, сочинить новую версию. С другой стороны, не позволь этого – упрутся, слова из них не вытянешь. И тот способ чреват последствиями, и этот. Я осклабился и ушел от совета. Пусть сам решает, а если ошибется, ему же и расхлебывать. ОТар нахмурился, затем кивнул женщине.
– Вы можете пройти в дальний угол и пошептаться несколько минут, – бросил он, – но только без глупостей!
Дама подала Рихтеру трость, взяла под руку и, волоча за собой стул, помогла доковылять до указанного места. Рихтер уселся к нам спиной. Она же встала за его плечом, так что лица обоих были от нас скрыты.
ОТар подошел ко мне.
– Ну, и что ты об этом думаешь? – пробормотал он едва слышно.
– Думаю, они сделают выбор.
– Твоя догадка о том, что она жена Моллоя, попала прямо в яблочко. Такого я просто не ожидал. Как ты ее раскусил?
– Когда она воспроизводила речь Моллоя о сиамцах, при словах «мой муж» она постоянно прилагала усилия, подчеркивая кивками, что имеет в виду Рихтера.
– Вот оно что…
Шепот из дальнего угла стал порой доноситься до нас, правда, в виде неразборчивого шипения. Наконец из уст Рихтера вырвалась вполне членораздельная выразительная сентенция:
– Да чтоб мне провалиться!..
Они дружно оглянулись украдкой, затем снова заговорили тише, но не надолго. По-видимому, дама в чем-то горячо убеждала собеседника. Он упирался, отрицательно мотая головой. Даже попытался взять ее за руку, каковую попытку дама пресекла решительным движением, продолжая уговоры.
И тут Рихтер произнес намеренно громко:
– Давай, если ты полная дура! Это твоя шея, в конце концов. Я ножиками ни в кого не тыкал.
Дамочка отскочила от Рихтера, глаза ее на побелевшем лице полыхнули черным огнем. Мы с ОТаром плавно двинулись вперед.
– Ты, крыса! – И она плюнула в Рихтера. Затем обернулась к нам и заорала: – Да, это я убила его! Эта тварь на стуле даже убить никого…
Рихтер замахнулся ореховой тростью.
Я прыгнул – не слишком удачно – и врезался в спинку стула. Палка, Рихтер, стул и я, наконец, – все вместе покатилось по полу. Капрал помог мне подняться. Вместе с ним мы отволокли Рихтера назад на кушетку.
А уста озлобленной женщины прорвало, как плотину:
– Его настоящее имя не Моллой. Он Ланж, Сэм Ланж. Я вышла за него в 1913-м в Провиденсе, и мы укатили в Китай, в Кантон, где у него было место в тамошнем пароходстве. Нам не пришлось жить там долго: очень скоро Сэм влип в неприятности из-за каких-то своих революционных связей. После этого мы мотались кругами, в основном по Азии.
А эту тварь, – она указала на притихшего Рихтера, – встретили в Сингапуре, думаю, а 1919-м, сразу после мировой войны. Его зовут Холли – вы проверьте, Скотленд-Ярду кое-что о нем известно. У Холли был план. Он пронюхал о месторождении драгоценных камней в Верхней Бирме, одном из многих неизвестных британской колониальной администрации. Холли познакомился с какими-то туземцами, связанными с месторождением, и выведал места их тайников.
С ним вместе пошел мой муж и еще двое парней, которые погибли. Они разорили тайники туземцев и пытались унести ноги с целым мешком сапфиров, топазов и рубинов. Двоих туземцы убили, а мой муж был тяжело ранен.
Я была уверена, что он тоже погиб. Мы скрывались в крохотной хижине почти на границе с Юньнанем. Холли убеждал меня взять сокровища и убраться восвояси вместе с ним. Сэм вроде как погиб, оставаться было очень рискованно. К тому же по Сэму я не очень-то и убивалась: он оказался совсем не таким, каким представлялся мне до замужества.
Итак, мы с Холли бежали. Пришлось истратить чертову уйму камней, чтобы проделать путь через Юньнань, Кванси и Квантун, но нам это удалось. Когда мы добрались до Сан-Франциско, у нас еще оставалось достаточно, чтобы купить этот дом и кинотеатр, и с тех пор мы здесь. Мы дазно уже ведем добропорядочный образ жизни, но я не очень надеюсь, что это сыграет какую-то роль. У нас хватало денег, чтобы жить с комфортом.
А сегодня появился Сэм. Мы ничего не слышали о нем с тех самых пор, как бросили его в Бирме. Сэм рассказал, что попался и провел три года в тюрьмах. Затем бежал и следующие три посвятил поискам наших следов. Это так похоже на него. Не меня Сэм хотел вернуть, а денежки. Он потребовал все, что у нас было. Холли запаниковал и совершенно потерял голову – вместо того чтобы сторговаться с Сэмом, он попытался решить дело пальбой.
Сэм отнял у Холли пистолет и ранил его в ногу. Но в пылу схватки обронил нож – малайский крис, по-моему. Я подобрала его, и Сэм тут же набросился на меня. Не помню, как все случилось. Помню лишь, как Сэм отшатывается, хватаясь за грудь обеими руками, в моей же – окровавленный нож.
Сэм выронил пистолет, который тут же схватил Холли, чтобы довести дело до конца. Но я ему не позволила. Все произошло в этой самой комнате. Уж не помню, дала ли я Сэму саронг со стола или же он сам им воспользовался. Как бы то ни было, именно саронгом Сэм пытался остановить кровь. Он вышел, пока я удерживала Холли от выстрела.
Я не сомневалась, что Сэм в полицию не обратится, но намерений его предвидеть не могла. Было заметно, что он очень плох. Если Сэм свалится где-то и умрет, не исключено, что следы приведут к нам. Я следила за ним из окна, и казалось, никто не обращает на него ни малейшего внимания, но я-то знала, как серьезно он ранен, и была полностью уверена, что, как только газеты сообщат о найденном на улице покойнике, его вспомнит каждый прохожий.
Холли волновался даже сильнее меня. Из-за его ранения скрыться мы не могли. Поэтому пришлось сочинить эту «сиамскую» сказку. Я отправилась в Окленд за новой скатертью. В доме имелось несколько восточных ножей и сабель. Сломав сабли, я завернула все это добро в пакет и бросила с парома по пути в Окленд.
Как только утренние газеты сообщили о случившемся в «Континентале», мы приступили к осуществлению нашего плана. Костюм Холли, в котором он был ранен, а также подтяжки для носков, пробитые пулей, пришлось сжечь. Проделав похожее отверстие в пижамных брюках и разбинтовав ногу Холли, я смыла запекшуюся кровь и снова вызвала кровотечение. А затем подняла тревогу. – Она развела руками, цокнув при этом языком. – И вот вы здесь.
– Что вы можете добавить к сказанному? – обратился я к Холли, который непрерывно пялился на свою ногу.
– Только в присутствии адвоката, – буркнул тот. ОТар повернулся к капралу:
– Подавай фургон, Флинн.
Спустя десять минут мы грузили Холли и дамочку в полицейский автомобиль.
За углом, на другой стороне улицы, показалась троица смуглолицых пошатывающихся парней, сильно смахивающих на малайских матросов. Один из них был мертвецки пьян, приятели волокли его. У другого под мышкой торчал коричневый сверток, наверняка с бутылкой.
ОТар перевел взгляд на меня и захихикал.
– А если бы мы поверили байке, у нас прямо сейчас нашлось бы дельце к этим ребятам, не правда ли? – шепнул он мне.
– Заткнись ты, свиной окорок! – рявкнул я в ответ, кивнул в сторону сидевшего в машине Холли и продолжил тоном ниже: – Если он опознает в них своих сиамцев, даже Большое жюри окажется бессильным.
Мы заставили озадаченного водителя крутить баранку шесть лишних кварталов, чтобы только разминуться с малайцами. И дело стоило того: теперь ничто не могло помешать Холли и миссис Ланж разделить досуг с Фемидой – на ближайшие двадцать лет.
СУЕТА ВОКРУГ КОРОЛЯ
В Стефании, столице Муравии, я сошел с белградского поезда вскоре после полудня. Погода была отвратительная. Пока я выходил из железнодорожного вокзала, этого гранитного сарая, и садился в такси, холодный ветер хлестал мне в лицо ледяным дождем и капли стекали за воротник.
По-английски шофер не понимал, как и я по-французски. Приличный немецкий, наверное, также не пригодился бы, но мой приличным не был – так, мешанина нечленораздельных звуков. Этот водитель оказался первым, кто попытался его понять. Очевидно, он просто угадывал, что я хочу сказать, и я опасался, как бы он не завез меня куда-нибудь далеко в пригород. Но он, видимо, обладал хорошей интуицией. Во всяком случае, он отвез меня в отель «Республика».
Отель представлял собой шестиэтажную новостройку. Его гордостью были лифты, американская канализационная система, ванны в номерах и другие современные приспособления. Помывшись и сменив одежду, я спустился в кафе перекусить. После чего, получив старательные объяснения на английском, французском и на языке жестов от одетого в новехонькую форму старшего носильщика, поднял воротник дождевика и пересек грязную площадь, чтоб посетить Роя Скенлена, поверенного в делах Соединенных Штатов в этом самом молодом и самом маленьком из балканских государств.
Это был щегольски одетый толстый коротышка лет тридцати, с прямыми поседевшими волосами, вялым нервным лицом и пухлыми беспокойными белыми руками. Мы обменялись рукопожатиями, затем, бегло просмотрев мое рекомендательное письмо, он пригласил меня сесть и, пока говорил, не отводил взгляда от моего галстука.
– Итак, вы частный детектив из Сан-Франциско?
– Да. – Кто вас интересует?
– Лайонел Грантхем.
– Не может быть!
– Тем не менее это так.
– Но он же… – Дипломат понял, что смотрит мне прямо в глаза, и быстро перевел взгляд на мои волосы, забыв, о чем начал говорить.
– Так что он? – напомнил я ему.
– О!.. – Поверенный едва заметно склонил голову и нахмурился. – Он не из таких…
– Сколько времени он тут?
– Уже два месяца. А может, три или три с половиной.
– Вы хорошо его знаете?
– Да нет… Мы, конечно, здороваемся, разговариваем. Мы с ним здесь единственные американцы, поэтому познакомились довольно быстро.
– Вы знаете, что он тут делает?
– Нет, не знаю. Думаю, просто прервал на какое-то время свои путешествия. Конечно, если у него нет на это какой-то особой причины. Несомненно, не обошлось и без девушки – дочери генерала Радняка. Хотя я в этом не уверен.
– Как он проводит время?
– Я в самом деле не имею об этом представления. Он остановился в отеле «Республика», довольно популярен среди членов здешней иностранной колонии, немного ездит верхом, живет обыкновенной жизнью молодого человека из приличной состоятельной семьи.
– Общается ли с кем-нибудь, кто на самом деле не тот, за кого себя выдает?
– Об этом мне неизвестно. Правда, я видел его в обществе Махмуда и Эйнарссона. Они, по-моему, негодяи. Хотя, может, и нет.
– Кто они?
– Нумар Махмуд – личный секретарь доктора Семича, президента. Полковник Эйнарссон – исландец, теперь, по сути, командует армией. Больше ничего о них я не знаю.
– Кроме того, что они негодяи?
Поверенный в делах с обидой сморщил пухлое лицо и бросил на меня укоризненный взгляд.
– Не совсем, – буркнул он. – А теперь позвольте спросить, в чем подозревают Грантхема?
– Ни в чем.
– В таком случае…
– Семь месяцев тому назад, в тот день, когда этому Лайонелу Грантхему исполнился двадцать один год, он получил деньги, которые ему завещал отец. Лакомый кусок. Перед этим парень пережил тяжелые времена. У его матери было, да и по сей день сохраняется весьма развитое представление среднего класса об изысканности. А отец у него был настоящий аристократ старой школы – с твердым характером и мягкой речью. Все, что ему хотелось, он просто брал. Любил вино и молодых женщин, к тому же и то и другое в больших количествах. Играл в карты, в кости и на бегах. А еще любил драки – безразлично, оказывался он наблюдателем или участником.
Пока отец был жив, сын получал мужское воспитание. Госпожа Грантхем считала вкусы своего мужа плебейскими, но он относился к тем, кто с другими людьми не считается. Кроме того, род Грантхема можно было причислить к лучшим в Америке, а ее саму – к тем женщинам, на которых это производит впечатление. Но одиннадцать лет тому назад -г-Лайонелу тогда исполнилось десять – старик умер. Госпожа Грантхем сменила колесо семейной рулетки на коробку домино и занялась превращением своего сына в патентованного джентльмена.
Я никогда его не видел, но мне говорили, что ее усилия оказались напрасными. Однако она держала парня на привязи целых одиннадцать лет, даже не дала ему убежать в колледж. Так продолжалось до тех пор, пока он не достиг совершеннолетия и не получил право на свою часть отцовского наследства. В то утро он поцеловал мамочку и мимоходом сообщил, что отправляется в небольшую прогулку вокруг света – один. Мамочка сказала и сделала все, что от нее можно было ожидать, но это не помогло. Кровь Грантхема взяла верх. Лайонел пообещал матери присылать время от времени почтовые открытки и уехал.
Во время своих путешествий он вел себя, кажется, довольно прилично. Думаю, именно ощущение свободы давало ему положительные эмоции. Но несколько недель тому назад адвокатская компания, ведущая его дела, получила от Лайонела распоряжение продать акции железнодорожной компании, которые принадлежали ему, а наличные деньги перевести в один белградский банк. Сумма была большая – свыше трех миллионов долларов, поэтому контора сообщила об этом госпоже Грантхем. Женщина была поражена. Она получала письма от сына из Парижа, и в них ни слова не говорилось о Белграде.
Мамочка сразу решила поехать в Европу. Однако брат госпожи Грантхем, сенатор Уолборн, отговорил ее от этого. Он послал несколько телеграмм и выяснил, что Лайонела нет ни в Париже, ни в Белграде, если только он не скрывается. Тогда миссис Грантхем упаковала чемоданы и заказала билеты. Сенатор снова уговорил ее не ехать, сказав, что парню не понравится такое вмешательство в его дела и лучше будет провести расследование тайно. Он поручил это дело нашему агентству. Я приехал в Париж и узнал, что один из друзей Лайонела пересылает ему почту, а сам Лайонел теперь в Стефании. По пути я остановился в Белграде и узнал, что деньги – большую часть денег – ему перевели сюда. Поэтому я тут.
Скенлен с облегчением усмехнулся.
– Ничем не могу вам помочь, – проговорил он. – Грантхем совершеннолетний, и это его деньги.
– Хорошо, – согласился я. – Нет возражений. Я придерживаюсь такого же мнения. Мне остается одно: пошарить вокруг, выяснить, что он тут делает, и, если парня обманывают, попытаться спасти его деньги. Не могли бы вы мне хотя бы намекнуть? Куда он вложил или собирается вложить три миллиона долларов?
– Не знаю. – Поверенный в делах смущенно заерзал в кресле. – Тут нет никакого серьезного бизнеса. Это чисто аграрная страна, поделенная между мелкими землевладельцами – фермы на десять, пятнадцать, двадцать акров. Хотя есть еще его связь с Эйнарссоном и Махмудом. Эти двое, безусловно, оберут его, если подвернется случай. Но не думаю, что они сделают это. Возможно, он с ними едва знаком. Наверное, тут замешана какая-то женщина.
– Хорошо, а с кем мне стоит встретиться? Я не знаю страны и языка, и это создает много трудностей. Кому я могу рассказать свою историю, чтобы получить помощь?
– Не знаю, – угрюмо ответил Скенлен. Потом его лицо просветлело. – Идите к Василие Дюдаковичу – министру полиции. Это именно тот человек, который вам нужен! Он может помочь вам. Вместо мозгов у него работает пищеварение. Он ничего не поймет из того, что вы ему расскажете. Да, Дюдакович – это ваш человек!
– Благодарю, – сказал я и вышел на грязную улицу.
Канцелярию министра полиции я нашел в правительственном здании, угрюмой бетонной башне невдалеке от резиденции президента, при выходе с площади. Худой седой служащий, похожий на чахоточного Санта-Клауса, на плохом французском языке – даже более чудовищном, чем мой немецкий, – сказал, что его превосходительства нет. И, понизив голос, я с серьезным видом повторил, что пришел от поверенного в делах Соединенных Штатов. Кажется, данный фокус-покус произвел впечатление на этого «святого Николая». Он понимающе кивнул и поплелся из комнаты. Вскоре он возвратился и, поклонившись возле двери, попросил меня следовать за ним.
Я отправился вслед за ним по тускло освещенному коридору к широкой двери с номером 15. Служащий открыл ее, снова поклонился и произнес:
– Asseyez-vos'il vous plait [15]15
– Asseyez-vos'il vous plait. – Прошу вас, садитесь
[Закрыть]. – Потом закрыл дверь и оставил меня одного.
Я стоял в просторном прямоугольном кабинете. Все в нем было большое. Четыре широченных окна, стулья, походившие скорее на большие скамьи, а также огромное кожаное кресло у письменного стола, напоминавшее заднее сиденье в лимузине. На письменном столе могли бы спать два человека, а за вторым столом могли бы человек двадцать обедать.
Дверь напротив той, через которую я попал сюда, открылась, и вошла девушка. Закрыв за собой дверь, она прервала прерывистое урчание, похожее на работу какой-то мощной машины, доносившееся из соседней комнаты.
– Меня зовут Ромен Франкл, – сказала она по-английски. – Я секретарь его превосходительства. Не скажете ли вы, что привело вас сюда?
Ей могло быть от двадцати до тридцати лет, роста невысокого – футов пять, а то и меньше, хрупкая, но не худая, волосы темные, почти черные, волнистые, глаза зеленые, с черной окантовкой и черными ресницами. Черты лица мелкие, голос очень мягкий и тихий, но достаточно ясный. На девушке было красное шерстяное платье; само по себе бесформенное, оно обрисовывало все линии тела. Когда девушка двигалась – шла или поднимала руку, – то казалось, что это не стоит ей никаких усилий, будто ею двигал кто-то посторонний.
– Мне хотелось бы увидеться с ним, – сказал я, одновременно запоминая все увиденное.
– Непременно, но немного погодя, – пообещала она. – Сейчас это невозможно.
Девушка с непринужденной грацией повернулась к двери и открыла ее настолько, что снова стали слышны раскатистые рулады.
– Слышите? – спросила она. – Его превосходительство дремлет.
Прикрыв дверь и приглушив таким образом храп его превосходительства, она проплыла через комнату и забралась в огромное кресло возле стола.
– Садитесь, прошу, – пригласила она, показывая крохотным пальчиком на стул рядом со столом. – Вы сбережете время, изложив свое дело мне. Ибо, если вы не говорите на нашем языке, мне придется переводить для его превосходительства.
Я рассказал ей про Лайонела Грантхема и свой интерес к нему, по сути, теми же словами, что и Скенлену. А в конце добавил:
– Вот видите, я могу только выяснить, что парень тут делает, и в случае необходимости поддержать его. Я не могу пойти к нему – в нем слишком много грантхемской крови. Боюсь, он воспримет все это как нежелательную опеку. Мистер Скенлен посоветовал мне обратиться за помощью к министру полиции.
– Вам повезло. – У нее был такой вид, словно она хотела посмеяться над представителем моей страны, но не была уверена, как я это восприму. – Вашего поверенного в делах иногда нелегко понять.
– Как только вы поймете одну вещь, это уже будет нетрудно, – ответил я. – Не надо обращать внимание на все его «нет», «никогда», «не знаю», «ни за что».
– Конечно! Именно так! – Смеясь, она наклонилась в мою сторону: – Я знаю, что Должна быть какая-то разгадка, но до вас никто не мог ее найти. Вы разрешили нашу национальную проблему.
– Вместо вознаграждения поделитесь со мной информацией о Грантхеме.
– Хорошо. Но сперва я должна поговорить с его превосходительством.
– Скажите мне неофициально: что вы думаете о Грантхеме? Вы с ним знакомы?
– Да. Он очарователен. Чудесный парень. Приятный, наивный, неопытный, но прежде всего – очаровательный
– С кем он тут дружит?
Она покачала головой:
– Больше об этом ни единого слова, пока не проснется его превосходительство. Вы из Сан-Франциско? Я припоминаю маленькие смешные трамвайчики, туман, салат после супа, булочки к кофе…
– Вы там были?
– Дважды. Я полтора года гастролировала в Соединенных Штатах: доставала кроликов из шляпы.
Мы еще с полчаса поговорили об этом, потом дверь открылась и вошел министр полиции.
Огромная мебель сразу уменьшилась до обыкновенного размера, девушка превратилась в карлицу, а я почувствовал себя маленьким мальчиком.
Василие Дюдакович был ростом почти в семь футов. Но это казалось пустяком по сравнению с его толщиной. Наверное, он весил не больше пятисот фунтов, но, когда я смотрел на него, в голове у меня фунты превращались в тонны. Целая белобородая и беловолосая гора мяса, одетая в черный фрак! Он носил галстук, поэтому допускаю, что где-то находился и воротник, но он был скрыт под красными складками шеи. Белый жилет министра размерами и формой напоминал кринолин, однако, несмотря на это, едва застегивался. Глаз почти не было видно за подушками плоти вокруг них: тень лишала глаза цвета, как воду в глубоком колодце. Толстые красные губы были обрамлены усами и бакенбардами. Василие Дюдакович вошел в комнату медленно, с достоинством, и я удивился, что пол не заскрипел.
Выскользнув из кресла и представляя меня министру, Ромен Франкл внимательно следила за мной. Дюдакович улыбнулся мне широкой, сонной улыбкой и подал руку, похожую на тельце голого ребенка, а затем медленно опустился в кресло, которое только что освободила девушка. Устроившись там, он стал опускать голову, пока она не оперлась на несколько подбородков, после чего, похоже, снова погрузился в сон.
Я пододвинул для девушки стул. Она снова внимательно посмотрела на меня, словно что-то искала на моем лице, и обратилась к министру, как мне показалось, на родном языке. Секретарша быстро говорила минут двадцать, но Дюдакович ни единым знаком не показал, что слушает или по крайней мере не спит.
Когда она закончила рассказывать, он бросил:
–Да.
Сказано это слово было сонно, но так раскатисто, что походило на эхо в огромном помещении. Девушка обернулась ко мне и усмехнулась:
– Его превосходительство с радостью окажет вам любую возможную помощь. Официально он, конечно, не хочет вмешиваться в дела иностранца, однако понимает, как важно не допустить, чтобы мистер Грантхем стал жертвой преступления, пока находится здесь. Если вы придете сюда завтра, скажем, в три часа пополудни…
Я пообещал так и сделать, поблагодарил ее, снова пожал руку человеку-горе и вышел под дождь.
Возвратившись в гостиницу, я легко узнал, что Лайонел Грантхем занимает люкс на шестом этаже и в эту минуту находится у себя в номере. У меня в кармане лежала его фотография, а в голове я держал описание юноши. Остаток дня и начало вечера я ждал случая, чтоб увидеть его. Вскоре после семи мне это удалось.
Он вышел из лифта: высокий юноша с прямой спиной и гибким телом, которое сужалось от широких плеч к узким бедрам, ноги длинные, крепкие – именно такие фигуры любят портные. Его румяное, с правильными чертами лицо было в самом деле приятным и имело такое безразличное, пренебрежительное выражение, что сомнения не оставалось: это выражение – не что иное, как прикрытие юношеского смущения.
Закурив сигарету, Лайонел шагнул на улицу. Дождь утих, хотя тучи над головой обещали вскоре выплеснуть новый ливень. Грантхем пошел по тротуару пешком. Я – за ним.
Пройдя два квартала, мы вошли в щедро отделанный позолотой ресторан, где на балкончике, который на порядочной высоте угрожающе выступал из стены, играл цыганский оркестр. Похоже, все официанты и половина посетителей знали молодого человека. Он улыбался и кланялся во все стороны, направляясь в конец зала к столику, где его уже ждали двое мужчин.
Один из них был высокий, крепко сбитый, с густыми черными волосами и обвисшими темными усами. Его цветущее курносое лицо выдавало человека, который не откажется иногда подраться. На нем был зеленый с позолотой военный мундир и сапоги из блестящей кожи. Его товарищ, смуглый полный мужчина с жирными черными волосами и льстивым выражением овального лица, был одет в строгий костюм.
Пока молодой Грантхем здоровался с теми двумя, я нашел на некотором расстоянии от них столик для себя. А затем заказал ужин и стал рассматривать своих соседей. В зале находились несколько мужчин в военной форме, кое-где виднелись фраки и вечерние платья, но большинство посетителей были в обыкновенных деловых костюмах. Я заметил два лица, которые вполне могли бы принадлежать англичанам, одного или двух греков, несколько турок. Еда была хорошая, как и мой аппетит. Я уже курил сигарету за чашечкой сладкого кофе, когда Грантхем и крепкий румяный офицер поднялись и ушли.
Я не успел получить счет и оплатить его, поэтому остался сидеть. Наконец заплатил за ужин и дождался, когда смуглый полный мужчина, который все еще сидел за столиком, попросит счет. Я вышел на улицу за минуту до него, остановился и загляделся в сторону тускло освещенной площади, строя из себя туриста, который не знает, куда бы еще ему податься.
Мужчина прошел мимо меня, осторожно шлепая по грязи. В эту минуту он напоминал крадущегося кота.
Из темного подъезда вышел солдат – костлявый мужчина в тулупчике и шапке, с седыми усами, которые топорщились над серыми улыбающимися губами, – и униженно обратился к смуглому.
Тот остановился и сделал жест, выражавший одновременно злость и удивление.
Солдат жалобно проговорил что-то еще, но улыбка под седыми усами стала более наглой. Толстяк ответил тихо и сердито, но его рука потянулась к карману, в ней мелькнули рыжие бумажки – муравийские деньги. Солдат спрятал деньги, отдал честь и пересек улицу.
Толстяк продолжал стоять, пристально глядя вслед солдату, а я отправился к тому углу улицы, за которым скрылись тулупчик и шапка. Мой солдат шагал, наклонив голову, в полутора кварталах впереди меня. Он торопился. Мне стоило больших усилий не отстать от него. Постепенно город сменился окраиной. Чем реже попадались строения, тем меньше мне нравилась эта история. Следить за кем-то лучше всего днем, в центре знакомого большого города. Мой вариант был наихудший.