Текст книги "Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3"

Автор книги: Дэшилл Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Негр притиснул Пата к стене и сильно ему досаждал. Его широкая красная спина была удобной мишенью.

Однако я уже истратил пять пуль из шести в барабане. В кармане лежали еще, но перезарядка требует времени.

Я освободился из слабых рук Элвуда и стал обрабатывать негра рукоятью револьвера. Там, где голова переходит в шею, у него был валик жира. Когда я ударил третий раз, негр свалился, утащив с собой Пата.

Я откатил его. Белокурый сыщик – теперь уже не такой белокурый – встал.

В дальнем конце коридора, за открытой дверью, видна была пустая кухня.

Мы с Патом пошли к той двери, с которой возился Элвуд. Дверь была сбита на совесть и навешена прочно.

Обняв друг друга за шеи, мы стали таранить ее объединенными ста семьюдесятью килограммами.

Она вздрагивала, но держалась. Мы ударили снова. Где-то треснуло невидимое дерево.

Еще раз.

Дверь отлетела. Нас понесло вперед… вниз по ступенькам… кубарем, снежным комом – потом нас встретил цементный пол.

Пат ожил первым.

– Ну ты, акробат, – сказал он. – Слезь с моей шеи!

Я встал. Кажется, весь вечер мы только тем и занимались, что падали на пол и вставали с пола.

У моего плеча оказался выключатель. Я повернул его. Если я выглядел приблизительно как Пат, то мы были хорошенькой парой кошмаров. Он состоял из сырого мяса и грязи, и надето на это было уже совсем немного.

Мне его вид не понравился, и я стал озирать подвал. В глубине была топка, ящики с углем и поленница. Ближе – коридор и комнаты, расположенные так же, как наверху.

Мы ткнулись в первую дверь; она была заперта, но непрочно. Мы вышибли ее и очутились в темной фотолаборатории.

Вторая дверь была не заперта, за ней – химическая лаборатория: реторты, трубки, горелки и маленький перегонный куб. Посередине стояла круглая железная печка. Тут никого не было.

Поскучнев, мы прошли коридорчиком к третьей двери. Трофеев этот подвал не сулил. Мы только теряли время, надо было искать наверху. Я толкнул дверь.

Она даже не дрогнула.

Мы протаранили ее разок, для пробы. Она не шелохнулась.

– Постой.

Пат сходил к поленнице и вернулся с топором.

Он ударил по двери, отколол кусок дерева. Топор высек искры в дыре. С той стороны дверь была обшита железом или сталью. Пат опустил топор, оперся на топорище.

– Следующее лекарство прописываешь ты, – сказал он. Мне нечего было предложить, кроме:

– Я покараулю здесь. Иди наверх и посмотри, не подоспели ли твои полицейские. Это черт знает какая дыра, но кто-то мог поднять тревогу. Посмотри, нет ли другого входа в эту комнату – окна, например, – а может, людей наберешь побольше, вскрыть эту дверь.

Пат направился к лестнице.

Его остановил звук – с той стороны железной двери щелкнул засов.

Пат прыжком переместился за косяк. Я шагнул за другой. Дверь стала медленно отворяться. Слишком медленно. Я открыл ее пинком. Мы с Патом ворвались в комнату.

Пат плечом налетел на женщину. Я поймал ее раньше, чем она упала.

Пат отнял у нее револьвер. Я поддерживал ее. Лицо у женщины было бледное и бессмысленное.

Это была Майра Банброк, только от мужественности, о которой свидетельствовали фотографии и описания, не осталось и следа.

Поддерживая ее одной рукой – и одновременно придерживая ее руки, – я оглядел комнату.

Комната-куб с металлическими стенами, окрашенными в коричневый цвет. На полу лежал мертвый человечек странного вида.

Человечек, затянутый в черный бархат и шелк. Черная бархатная блуза и панталоны, черные шелковые чулки и ермолка, черные лакированные туфли. Лицо у него было маленькое, старое и тощее, но гладкое, как камень, без единой морщинки.

В высоком вороте блузы, подпиравшем подбородок, было отверстие. Из него медленно вытекала кровь. Судя по тому, что было на полу, еще недавно она вытекала быстрее.

За ним стоял открытый сейф. На полу перед сейфом валялись бумаги, как будто их высыпали, наклонив сейф.

Девушка завозилась у меня под рукой.

– Вы его убили? – спросил я.

– Да, – так тихо, что и за метр не услышать.

– Почему?

Устало тряхнув головой, она отбросила со лба короткие волосы.

– Не все ли равно? Я его убила.

– Может быть, не все равно, – я убрал руку и пошел закрывать дверь. В комнате с закрытой дверью люди говорят свободнее. – Я нанят вашим отцом. Мистер Редди – полицейский сыщик. Конечно, ни он, ни я не можем нарушать законы, но, если вы объясните нам, что к чему, мы попробуем вам помочь.

– Наняты отцом? – переспросила она.

– Да. Когда вы с сестрой исчезли, он нанял меня для розыска. Мы нашли вашу сестру и…

Ее лицо, глаза и голос ожили.

– Я не убивала Рут! – крикнула она. – Газеты лгали! Я ее не убивала! Я не знала, что у нее револьвер. Не знала! Мы уехали, чтобы спрятаться от… от всего. Мы остановились в лесу, стали жечь… эту дрянь. Я только там узнала, что у нее есть револьвер. Первое время мы думали о самоубийстве, но я ее отговорила… думала, что отговорила. Я пыталась отобрать у нее револьвер, но не смогла. Она выстрелила в себя, когда мы боролись. Я хотела ей помешать. Я ее не убивала!

Кое-что уже прояснялось.

– А потом?

– Потом я поехала в Сакраменто, оставила там машину и вернулась в Сан-Франциско. Рут сказала мне, что написала письмо Реймонду Элвуду. Она это сказала до того, как я стала отговаривать ее от самоубийства… в первый раз. Я пыталась забрать письмо у Реймонда. Она написала ему, что покончит с собой. Я пыталась забрать письмо, но Реймонд сказал, что отдал его Хейдору.

А сегодня вечером я пришла сюда, чтобы его забрать. Только я нашла его, наверху поднялся сильный шум. Потом пришел Хейдор и застал меня. Запер дверь. И… я застрелила его из револьвера, который лежал в сейфе. Застрелила, когда он повернулся. Он даже не успел ничего сказать. А иначе я не смогла бы.

– То есть вы его застрелили, хотя он не угрожал и не нападал? – спросил Пат.

– Да. Я его боялась, боялась, что он со мной заговорит. Я его ненавидела! Иначе было нельзя. Иначе ничего бы не получилось. Если бы он заговорил, я бы не смогла в него выстрелить. Он… он не позволил бы мне!

– Кто такой Хейдор? – спросил я.

Она отвела от нас глаза, скользнула взглядом по стенам, по потолку, по чудному человечку на полу.

– Он был… —Она откашлялась и начала снова, глядя в пол. – Первый раз нас привел сюда Реймонд Элвуд. Нам это показалось забавным. Но Хейдор был дьявол! Он говорил тебе, и ты ему верила. Не могла не верить. Он все говорил, и ты верила. Может быть, нас дурманили наркотиками. Тут всегда было теплое синеватое вино. Наверно, в него подсыпали. Иначе не объяснишь, как мы такое творили. Никто бы из нас не стал… Он называл себя жрецом – жрецом Алзоа. Он учил освобождению духа от плоти через…

Голос у нее сел, прервался. Она вздрогнула. Мы с Патом хранили молчание.

– Это был ужас! – произнесла она наконец в тишине. – Но ты ему верила. Вот в чем все дело. Если вы этого не поймете, вы не поймете остального. То, чему он учил, не могло быть правдой. Но он говорил, что это так, и ты верила. А может быть… не знаю… может быть, притворялась, что веришь, – ты была сама не своя, в дурмане. Мы приходили снова и снова… неделя за неделей, месяц за месяцем… пока нас не переполнило отвращение.

Мы перестали ходить, Рут и я… и Ирма. И тогда он показал, что он такое. Он потребовал денег, больше тех, что мы платили, когда верили… или притворялись, что верили в его учение. Мы не могли дать столько, сколько он требовал. Я сказала ему, что не дадим. Он прислал нам фотографии – наши… снятые… у них здесь. Такие снимки… их нельзя объяснить. Но подлинные! Мы знали, что подлинные! Что мы могли сделать? Он грозил послать фотографии отцу, всем нашим друзьям, всем знакомым – если не заплатим.

Спасения не было – только платить. Кое-как мы раздобыли деньги. И давали ему – еще… еще… еще. А потом денег у нас не стало… мы больше не могли достать.

Мы не знали, что делать! Оставалось только одно… Рут и Ирма хотели покончить с собой. Я тоже об этом думала. Но я отговорила Рут. Сказала, что мы уедем. Я ее увезу – в безопасное место… А потом… потом… это!

Она умолкла, но продолжала смотреть в пол.

Я снова взглянул на мертвого человечка в черной одежде и черной ермолке – фантастическая фигура. Кровь из горла больше не текла.

Нетрудно было сообразить, что к чему. Этот покойник, Хейдор, самозваный жрец не знаю кого, под видом религиозных церемоний устраивал оргии. Его сообщник Элвуд приводил состоятельных женщин из хороших семей. Комната с фотографическим освещением, скрытая камера. Пожертвования от новообращенных, пока они верны учению. Шантаж при помощи фотографий – после.

Я перевел взгляд с Хейдора на Пата Редди. Он смотрел на мертвеца нахмурясь. В доме не было слышно ни звука.

– Письмо, которое ваша сестра написала Элвуду, при вас? – спросил я девушку.

Рука ее шмыгнула за пазуху, и там зашуршала бумага. -Да.

– В нем ясно сказано, что она намерена покончить с собой?

– Да.

– Оно должно уладить ее дела с округом Контра Коста, – обратился я к Пату.

Пат кивнул окровавленной головой.

– Должно уладить, – согласился он. – Хотя и без письма вряд ли доказали бы, что убила она. А с письмом ее и в суд не поведут. На этот счет можно не сомневаться. И за нынешнюю стрельбу ей ничего не грозит. Ее освободят прямо в зале суда, и вдобавок с благодарностью.

Майра Банброк отпрянула от Пата, словно он ударил ее в лицо.

Сейчас я был только наемником ее отца. Я смотрел на дело ее глазами.

Я закурил и вгляделся в лицо Пата – в то, что можно было разглядеть под кровью и грязью. Пат – правильный человек.

– Слушай, Пат, – начал подлизываться я, но таким голосом, как будто вовсе не подлизываюсь. – Мисс Банброк может отправиться в суд, как ты сказал, и ее не только оправдают, но и поблагодарят. Но для этого она должна будет использовать все, что знает. Должна будет использовать все имеющиеся факты. Должна будет использовать все фотографии, снятые Хейдором, или все, какие нам удастся найти.

Некоторые из этих фотографий, Пат, доводили женщин до самоубийства – по крайней мере, два случая нам известны. Если мисс Банброк предстанет перед судом, нам придется сделать достоянием общественности фотографии Бог знает скольких женщин. Нам придется обнародовать факты, и они поставят мисс Банброк и неизвестно сколько еще женщин и девушек в такое положение, выход из которого, для двоих по крайней мере, был только через самоубийство.

Пат посмотрел на меня нахмурясь и потер грязный подбородок еще более грязным пальцем. Я набрал в грудь воздуху и сделал ход:

– Пат, мы с тобой выследили Реймонда Элвуда и пришли сюда, чтобы его допросить. Допустим, мы подозревали его в связи с бандой, ограбившей месяц назад банк в Сент-Луисе. Или, допустим, в том, что он держит похищенное из почтовых вагонов при ограблении под Денвером на позапрошлой неделе. Короче, разыскиваем его, зная, что у него много денег, взявшихся неизвестно откуда, и контора по торговле недвижимостью, которая недвижимостью не торгует.

Мы пришли сюда, чтобы допросить его в связи с одним из названых происшествий. Эти негры наверху набросились на нас, когда узнали, что мы сыщики. Все дальнейшее произросло из этого. На культовое предприятие мы наткнулись случайно, и оно нас не особенно заинтересовало. Насколько мы поняли, все эти люди нападали на нас просто из хорошего отношения к человеку, которого мы пытались допросить. Среди них был Хейдор, и в потасовке ты застрелил его из его же револьвера – того самого, понятно, который мисс Банброк нашла в сейфе.

Пату мое предложение, кажется, совсем не понравилось. Глаза его глядели на меня неприязненно.

– Да ты неумный, я смотрю. Кому от этого польза? Мисс Банброк все равно будет замешана. Она ведь здесь, правда? А дальше потянется, как нитка с катушки.

– Но мисс Банброк здесь не было, – объяснил я. – Может быть, сейчас наверху полно полицейских. Может быть, нет. В любом случае ты выведешь отсюда мисс Банброк и передашь Дику Фоли, а он отвезет ее домой. Она к нашей вечеринке отношения не имела. Завтра она, адвокат ее отца и я отправимся в Мартинес и заключим сделку с прокурором округа Контра Коста. Мы объясним ему, как застрелилась Рут. Если вдруг окажется, что Элвуд, который, я надеюсь, мертв и лежит наверху, имеет отношение к тому Элвуду, который знал сестер и миссис Корелл, что из этого? Если мы избежим суда, – а мы его избежим, убедив людей в Контра Коста, что они не могут обвинить ее в убийстве сестры, – тогда мы избежим газетной шумихи, иначе говоря – неприятностей.

Пат задумался, по-прежнему держа большой палец у подбородка.

– Не забывай, – убеждал я, – мы делаем это не только ради мисс Банброк. С Хейдором добровольно связались не только обе покойницы, но и целая стая еще живых, – и от этого они не перестали быть людьми. Пат упрямо покачал головой.

– Очень жаль, – сказал я девушке с лицемерной безнадежностью. – Я сделал все, что мог, но нельзя столько требовать от Редди. Я не могу упрекнуть его за то, что он побоялся рискнуть…

Пат – ирландец.

– Да что ж ты так шарахаешься, черт возьми? – прервал он мою ханжескую речь. – Но почему обязательно я застрелил Хейдора? Почему не ты?

Попался!

– Потому, – объяснил я, – что ты полицейский, а я нет. Гораздо меньше шансов поскользнуться, если его застрелит законопослушный, честный, бляху носящий страж порядка. Я убил большинство этих негодяев наверху. Должен ты чем-то доказать, что тоже здесь был?

Это была не вся правда. Идея моя состояла в том, что если Пат припишет себе эту честь, то потом ему будет трудно отойти в сторону, как бы ни повернулось дело. Пат – правильный человек, и я положусь на него в чем угодно, – но разве труднее положиться на человека, если ты его повязал?

Пат заворчал, стал качать головой, но:

– Я гублю себя, точно, но на этот раз – будь по-твоему.

– Молодец! – Я отошел в угол и поднял шляпу девушки. – Иди, сдай ее Дику, а я подожду тебя здесь. – Шляпу я дал девушке вместе с указаниями. – Отправляйтесь домой с человеком, которому вас передаст Редди. Сидите там, пока я не приеду, – я постараюсь приехать как можно скорее. Никому ничего не говорите, кроме того, что я велел вам молчать. «Никому» – это значит и отцу. Скажите, что я велел молчать даже о том, где вы меня видели. Понятно?

– Да и я вам…

Благодарности приятно вспоминать потом, но они отнимают время, когда надо заниматься делом.

– Трогайтесь, Пат! Они ушли.

Оставшись наедине с мертвецом, я перешагнул через него, присел перед сейфом и принялся разгребать письма и документы, ища под ними фотографии. Фотографий не оказалось. Одно отделение сейфа было заперто.

Я обыскал труп. Ключа не нашел. Запертое отделение было не очень прочным, но и я не лучший медвежатник Запада. Пришлось повозиться.

То, что я искал, лежало там. Толстая связка негативов. Стопка отпечатков – с полсотни.

Я стал перебирать их, отыскивая снимки сестер Банброк. Надо было прикарманить их, пока не вернулся Пат. Я не знал, на каком месте он упрется.

Мне не повезло – слишком долго я взламывал отделение. Я успел просмотреть только шесть отпечатков из стопки, когда он вернулся. Эти шесть были… довольно поганые.

– Так, с этим все, – проворчал Пат, войдя в комнату. – Сдал ее Дику. Элвуд мертв, а также единственный негр из тех, кого я видел наверху. Все остальные, кажется, удрали. Полицейские не появились – так что я вызвал целый фургон.

Я поднялся, держа связку негативов в одной руке, отпечатки в другой.

– А это еще что? – спросил он. Я снова насел на него:

– Фотографии. Пат, ты только что оказал мне большую услугу, и я не такая свинья, чтобы просить еще об одной. Но я хочу кое-что тебе обрисовать. Я нарисую тебе картинку, а ты сам ее назовешь.

Вот это, – я помахал карточками, – Хейдорова кормежка – за эти фотографии он получал или собирался получать деньги. Это фотографии людей, Пат, по большей части девушек и женщин, и среди них есть довольно гнусные.

Если в завтрашних газетах напишут, что в доме после перестрелки была найдена пачка фотографий, то в послезавтрашних будет длинный список самоубийц и еще более длинный – пропавших. Если в газетах ничего не напишут о фотографиях, списки могут быть короче, но ненамного. Кое-кто из сфотографированных знает, что здесь есть их снимки. Они решат, что полиция должна их искать. Действие этих фотографий мы знаем – чтобы избавиться от них, две женщины покончили с собой. У нас динамит в руках, Пат, и промолчат о нем газеты или напишут – он взорвет не одного человека и не одну семью.

Но допустим, Пат, газеты скажут, что, перед тем как ты застрелил Хейдора, ему удалось сжечь кучу бумаг и фотографий, от них остался только пепел. Нельзя ли предположить, что тогда самоубийств не будет? И что некоторые исчезновения последних месяцев прояснятся? Вот тебе картинка, Пат, – назови ее сам.

Вспоминая об этом, я думаю, что никогда в жизни я не был так красноречив.

Но Пат не аплодировал мне. Он меня изругал. Изругал подробно, желчно и с таким чувством, что стало ясно: я выиграл еще одно очко в моей маленькой игре. Он обзывал меня такими словами, каких я никогда не выслушивал от человека, сделанного из костей и мяса, – иначе говоря, от того, кого можно треснуть.

Когда он кончил, мы отнесли в соседнюю комнату бумаги, фотографии и книжку с адресами, лежавшую в сейфе, и положили в маленькую железную печку. К тому времени когда наверху раздались голоса и шаги полицейских, все это превратилось в золу.

– Ну, это уже точно последнее! – объявил Пат, когда мы кончили нашу работу. – И больше ты ни о чем не попросишь, доживи хоть до тысячи лет.

– Точно, последнее, – откликнулся я.

Мне нравился Пат. Он правильный малый. Шестым снимком в пачке был снимок его жены – бесшабашной, огнеглазой дочки кофейного магната.

НЕСУРАЗНОЕ ДЕЛО

Харви Гейтвуд распорядился, чтобы, как только я появлюсь, меня немедленно препроводили к нему. Однако мне потребовалось не меньше четверти часа, чтобы преодолеть полосу препятствий, созданную из многочисленных портье, курьеров, секретарш и секретарей, каждый из которых непреклонно преграждал мне дорогу, начиная от входа в здание Деревообрабатывающей компании Гейтвуда и заканчивая личным кабинетом председателя. Кабинет был огромен. Посредине стоял письменный стол величиной с супружеское ложе – из красного дерева, разумеется.

Как только вымуштрованный служащий компании, сопровождавший меня, шмыгнул за дверь, Гейтвуд перегнулся через стол и взревел:

– Вчера похитили мою дочь! Я хочу достать этих бандитов, даже если для этого мне придется выложить последний цент!

– Расскажите мне, пожалуйста, обо всем подробно, – попросил я.

Но он желал немедленного действия, а не вопросов, поэтому я потерял около часа, чтобы получить сведения, на сообщение которых он мог затратить пятнадцать минут.

Это был могучий здоровяк – около двухсот фунтов тугой красной плоти – и феодал-самодур, от макушки яйцевидной головы до носков гигантских, сшитых, несомненно, на заказ ботинок. Он сколотил свои миллионы, стирая в порошок каждого, кто становился на его пути, и сейчас, в ярости, готов был продемонстрировать эту милую привычку. Его нижняя челюсть выступала, как гранитный утес, глаза налились кровью – короче, он был в прекрасном расположении духа. Сначала все смахивало на то, что детективное агентство «Континентал» потеряет клиента, так как я дал понять, что, если он не расскажет все, что мне необходимо узнать, я пошлю это дело к дьяволу.

Однако в конце концов я выжал из него все, что мне было нужно.

Его дочь Одри вышла из семейной резиденции на Клей-стрит вчера вечером около семи, заявив своей горничной, что идет прогуляться. Домой она не вернулась. Об этом Гейтвуд узнал только из письма, которое пришло утром. Отправители сообщили, что его дочь похищена, и требовали за ее освобождение пятьдесят тысяч долларов. Гейтвуду предлагали приготовить эту сумму в стодолларовых банкнотах, чтобы он мог без проволочек передать ее, когда получит инструкцию, как это сделать. В качестве доказательства, что они не шутят, похитители присовокупили к письму прядь волос девушки, колечко, которое она всегда носила на пальце, а также написанную ее рукой записку, в которой она просила отца выполнить все, что от него требуют.

Письмо это Гейтвуд получил в своем офисе. Он немедленно позвонил домой и получил подтверждение, что девушка действительно не спала ночью в своей постели и никто из прислуги не видел ее с тех пор, как она вечером вышла на прогулку. Гейтвуд немедленно позвонил в' полицию и передал туда письмо, а позже решил также нанять и частных детективов.

– А теперь, – загрохотал он, как только я выудил из него все это и заодно убедился, что он ничего не знает о знакомствах и склонностях своей дочери, – теперь немедленно беритесь за дело! Я плачу вам не за то, чтобы вы просиживали задницу и переливали из пустого в порожнее!

– А что вы намерены делать?

– Я?! Я намерен швырнуть этих… этих… за решетку, если даже за это мне придется отдать последний цент!

– Прекрасно! Однако прежде всего вам следует распорядиться, чтобы приготовили эти пятьдесят тысяч. Вы должны иметь возможность передать их им, как только они пришлют вам инструкцию.

Он открыл рот. Потом захлопнул его, щелкнув зубами, и надвинулся на меня.

– Меня никогда… слышите, никогда и никто не мог принудить к чему-либо в этом роде! – прохрипел он. – Я еще не рехнулся от старости! Я не клюну на этот блеф!

– И… что, несомненно, порадует вашу дочь. Послушайте, то, что я вам предлагаю, всего лишь необходимый тактический ход. Не думаю, чтобы эти пятьдесят тысяч значили для вас так уж много, а уплата выкупа даст нам два шанса. Во-первых, при передаче денег всегда существует возможность задержать лицо, которое за ними явится, или, по меньшей мере, выйти на какой-то след. Во-вторых, когда ваша дочь вернется домой, она сможет сообщить какие-то детали, которые помогут нам поймать похитителей. Какими бы предусмотрительными они ни были.

Гейтвуд сердито затряс головой. С меня было довольно препирательств, поэтому я вышел, рассчитывая на то, что логика моего предложения дойдет до него раньше, чем станет непоправимо поздно.

В резиденции Гейтвудов было столько прислуги – сторожей, садовников, камердинеров, лакеев, шоферов, поваров, горничных и так далее, что ее хватило бы для содержания отеля.

Одри Гейтвуд перед уходом не получала телеграммы или письма с посыльным, и никто не звонил ей по телефону – короче, не был использован ни один из тех приемов, к которым обычно прибегают, чтобы выманить жертву из дома. Своей горничной она сказала, что вернется через час или два, однако тот факт, что она не вернулась ночевать, горничную отнюдь не обеспокоил. Одри была единственной дочерью и после смерти матери вела себя как заблагорассудится. Отец никогда не знал, где его дочь. Они не очень ладили друг с другом. Слишком похожие характеры, как я догадывался. Ничего необычного в том, что она не ночевала дома, не было. Она редко сообщала домашним о намерении переночевать у какой-нибудь приятельницы.

Одри исполнилось только девятнадцать лет, но выглядела она на несколько лет старше. Рост – метр шестьдесят пять. Голубые глаза и каштановые волосы, длинные и очень густые. Бледная и нервная. Фотографии свидетельствовали, что глаза у нее большие, нос маленький, правильной формы, а подбородок заостренный. Она не была красивой, но одна из фотографий, на которой улыбка стерла с ее губ капризную гримасу, говорила, что она может быть, по меньшей мере, хорошенькой. В тот день она была одета в светлый твидовый костюм с этикеткой лондонского портного, кремовую шелковую блузку с темной отделкой на поясе, коричневые шерстяные чулки, коричневые туфли и серую меховую шапочку; на ней не было никаких украшений.

Я поднялся наверх – девушка занимала три комнаты на третьем этаже – и осмотрел ее вещи. Я обнаружит ворох любительских снимков – мужчин, парней и девушек, а также груду писем разной степени интимности; подписи на них составляли богатейшую коллекцию имен, фамилий и прозвищ. Я записал все обнаруженные координаты. Всегда существует вероятность, что один из адресов приведет к лицу, послужившему приманкой. Кроме того, кто-нибудь из ее знакомых мог сообщить следствию что-то важное.

Вернувшись в агентство, я разделил адреса между тремя детективами, которые – весьма кстати – сидели без дела и могли немного послоняться по городу. Затек я связался по телефону с полицейскими, которым было поручено это дело, ОТаром и Тодом, и поехал в управление, чтобы встретиться с ними. Там я застал также инспектора Люска. Вчетвером мы вертели факты так и эдак, снова и снова анализировали предполагаемый ход событий, но без всякого результата. Одно не вызывало у нас сомнения: мы не можем рисковать, предав дело огласке, не можем предпринимать каких-либо явных действий, пока девушка не вернется домой и не окажется в безопасности.

Полицейские при встрече с Гейтвудом попали в еще более сложную передрягу, чем я: он непременно хотел передать прессе сведения о похищении вместе с объявлением о вознаграждении, фотографиями и всем прочим. Он был совершенно прав, когда доказывал, что это самый результативный способ обнаружить похитителей, но не задумывался над тем, что может случиться с его дочерью, если похитители будут беспощадны, а мне среди их братии как-то не приходилось встречать ягнят.

Я ознакомился с письмом, присланным Гейтвуду. Оно было написано карандашом, печатными буквами, на линованном листке, вырванном из блокнота, какой можно купить в любом писчебумажном магазине в любой точке земного шара. Конверт тоже был самым обыкновенным, а адрес был написан такими же печатными буквами и тоже карандашом. На почтовой марке виднелся штемпель: «Сан-Франциско, 20 сентября, 21 час». Следовательно, оно было послано сразу же после похищения. Письмо гласило:

Мистер!

Ваша очаровательная дочурка в наших руках, и мы оцениваем ее в 50 ООО долларов. Приготовьте немедленно эту сумму стодолларовыми бумажками; чтобы не было никаких фокусов, когда мы сообщим вам, каким способом передать нам деньги.

Заверяем вас, что, если вы не выполните наши требования или вам придет в голову заявить в полицию или совершить какую-нибудь другую глупость, дело для вашей дочки кончится скверно.

50 тысяч – это малая часть того, что вы награбили, пока мы барахтались за вас в грязи и крови во Франции. Но мы получим эти деньги.

                                                                          Тройка

Письмо отличали две особенности. Во-первых, похитители не пытались – как они обычно это делают – создать впечатление, что они малограмотны. Во-вторых, в тексте не чувствовалось сколь-нибудь заметного усилия направить следствие на ложный путь. Хотя таким ложным путем могло быть – но не обязательно – признание, что они бывшие солдаты, которые воевали во Франции. В письме был постскриптум:

На случай, если вы не прислушаетесь к голосу рассудка, мы знаем, кто охотно купит девочку после того, как мы с ней позабавимся.

Другой, идентичный листок содержал несколько слов, начертанных дрожащей рукой. Девушка писала, по всей вероятности, тем же карандашом:

Папочка!

Молю тебя, сделай все, о чем они просят. Я умираю от страха.

Одри

В противоположном конце комнаты внезапно отворилась дверь, и показалась чья-то голова:

– ОТар! Тод! Звонил Гейтвуд. Немедленно поезжайте к нему в контору.

Мы вчетвером выбежали из управления и вскочили в полицейский автомобиль. Гейтвуд как сумасшедший метался по своему кабинету, когда мы ворвались туда, распихивая вереницу гейтвудовских прихвостней, пытавшихся преградить нам дорогу. Лицо его налилось кровью, глаза метали молнии.

– Она звонила минуту назад! – увидев нас, выкрикнул он.

Прошло несколько минут, прежде чем нам удалось успокоить его настолько, чтобы он заговорил более или менее связно.

– Она позвонила… Сдавленным голосом сказала: «Сделай что-нибудь, папочка! Я не вынесу этого, они мучают меня!»

Я спросил, знает ли она, где находится. «Н-нет, – сказала она, – но отсюда виден Даблтоп [14]14
  Даблтоп – Небоскреб в Сан-Франциско. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Здесь трое мужчин и женщина, и…» В этот момент я услышал, как какой-то мужчина выругался, затем глухой звук, как будто ее ударили, и связь прервалась. Я сразу же позвонил на телефонную станцию, чтобы мне дали номер, откуда звонили, но они не сумели его определить. Наши телефоны – зла на них не хватает! Платим такие деньги, но Бог мне свидетель, что…

ОТар повернулся к Гейтвуду спиной и поскреб затылок.

– Есть сотни домов, из которых виден Даблтоп…

Тем временем Гейтвуд кончил поносить телефонную связь и принялся колотить по столу пресс-папье, видимо, для того, чтобы привлечь наше внимание.

– А вы… вы вообще хоть что-нибудь сделали? – обрушился он на нас.

Я ответил вопросом на вопрос:

– А вы приготовили деньги?

– Нет! – взревел он. – Я никому не позволю меня шантажировать!

Однако заявил он это скорее машинально, без всякой убежденности. Разговор с дочерью несколько надломил его упрямство. Он задумался о ее безопасности – вместо того чтобы идти на поводу слепого инстинкта погони. Мы вчетвером навалились на него, и в результате, спустя некоторое время, он послал за деньгами.

Потом мы распределили между собой задачи. Тод должен был вызвать из управления еще несколько человек и приступить к прочесыванию района, окружающего Даблтоп. Мы не связывали с этим, однако, больших надежд, поскольку речь шла о весьма обширной территории. Люск и ОТар должны были осторожно пометить банкноты, которые принесет кассир, а потом держаться как можно ближе к Гейтвуду, но в тени и без риска привлечь к себе внимание. Я должен был поехать в резиденцию Гейтвудов и там ждать развития событий.

Похитители требовали, чтобы Гейтвуд приготовил деньги заблаговременно, чтобы они могли забрать их в любой момент, и этим не оставляли ему ни шанса на то, чтобы уведомить кого-либо или разработать план ответных действий. Мы сообщили Гейтвуду, что теперь ему можно вступить в контакт с прессой, посвятить в тайну журналистов и подготовить объявление о выплате тысячи долларов тому, кто поможет схватить похитителей. В момент когда девушка окажется в безопасном месте, все должно быть готово к печати. Быстрое оповещение общественности о происшествии в этом случае ничем бы ей не грозило, зато удваивало наши шансы на успех. Ну а полиция во всех близлежащих участках была приведена в состояние боевой готовности еще раньше, до того, как разговор Гейтвуда с дочерью убедил нас, что похитители держат Одри в Сан-Франциско.

В течение вечера в резиденции Гейтвудов не произошло ничего особенного. Харви Гейтвуд возвратился домой рано Пообедав, он стал прохаживаться из угла в угол по библиотеке, время от времени весьма непосредственно высказывая свое мнение о том, что мы за детективы, если, вместо того чтобы действовать, лишь протираем штаны на задницах. ОТар, Люск и Тод крутились на улице, наблюдая за домом и соседними зданиями.