Текст книги "Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3"

Автор книги: Дэшилл Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Доброе утро, молодой человек, – приветствовал я его. – Не скажешь ли, в какой комнате почивает Барделл?

Он посмотрел на меня так, словно видел меня в первый раз.

– Сам поищешь. Я поденку у тебя кончил. Пускай другой, кто дает тебе титьку, а нет – у чертовой матери попроси.

Слова эти были укутаны в запах виски, но не настолько сильный, чтобы все объяснить им.

– Что с тобой стряслось?

– А то стряслось, что ты вшивый… Продолжения я не стал ждать.

Я шагнул к нему, и его правая рука метнулась к поясу. Я не дал ему вынуть оружие, бедром притиснул его к стене и схватил за обе руки.

– Ты, конечно, большой артист по револьверной части, – заворчал я гораздо сварливее, чем если бы он был чужим, и встряхнул его, – но, если со мной попробуешь фокусничать, я растяну тебя кверху попкой!

В руку мне вцепились тонкие пальцы Клио Ландес.

– Перестаньте! – закричала она нам обоим. – Перестаньте! Не беситесь! Он с утра на что-то зол. Сам не знает, что говорит.

Я сам был зол.

– Зато я знаю, что говорю.

Но Милк-Ривера отпустил и ушел в дом. В дверях я столкнулся с землистым Викерсом.

– Какой номер у Барделла?

– Двести четырнадцатый. А что? Я прошел мимо него к лестнице.

С револьвером в руке постучался к Барделлу.

– Кто там? – донеслось из комнаты. Я назвался.

– Что вам надо?

Я сказал, что мне надо с ним поговорить.

Мне пришлось подождать минуту-другую. Он встретил меня полуодетый. Все, что полагается носить ниже пояса, было на нем. А выше – нижняя рубашка и пиджак, и одна рука в кармане пиджака.

Глаза его расширились при виде* револьвера.

– Вы арестованы за убийство Нисбета, – сообщил я. – Выньте руку из кармана.

Он сделал вид, будто его хотели разыграть.

– За убийство Нисбета?

– Да. Рейни сознался. Выньте руку из кармана.

Он отвел от меня взгляд, посмотрел куда-то мне за спину, и глаза его вспыхнули торжеством.

Я опередил его с выстрелом на долю секунды: он потерял время, дожидаясь, когда я поддамся на этот древний трюк. Его пуля оцарапала мне шею.

Моя попала ему туда, где нижняя рубашка туже всего обтягивала его жирную грудь.

Он упал, терзая карман, пытаясь вытащить револьвер для второго выстрела.

Я мог бы помешать ему, но он все равно был не жилец. Первая пуля пробила ему легкое. Я всадил в него вторую.

Коридор наполнился людьми.

– Врача сюда! – крикнул я.

Но врач Барделлу был не нужен. Он умер раньше, чем я договорил.

Сквозь толпу протолкался Чик Орр и вошел в комнату. Я выпрямился, засовывая револьвер в кобуру.

– На тебя, Чик, у меня пока ничего нет, – медленно сказал я. – Тебе лучше знать, числится ли за тобой что-нибудь. На твоем месте я бы отчалил из Штопора, не тратя много времени на сборы.

Бывший боксер сощурился на меня, потер подбородок и квокнул.

– Если меня спросят, скажи, уехал путешествовать. – И он снова протолкался сквозь толпу.

Когда появился врач, я увел его в свою комнату, и он перевязал мне шею. Рана была неглубокая, но кровила сильно.

Наконец он кончил, я вынул из чемодана свежую одежду и разделся. Но, подойдя к умывальнику, обнаружил, что доктор истратил всю воду Напялив брюки, пиджак и туфли, я отправился за водой вниз, на кухню.

Когда я поднялся обратно, в коридоре уже никого не было, кроме Клио Ландес.

Она прошла навстречу целеустремленно, на меня даже не взглянула.

Я вымылся, оделся и пристегнул револьвер. Еще один пробел закрыть – и я свободен. Я решил, что карманные игрушки мне не понадобятся, и убрал их. Еще одно маленькое дело – и шабаш. Меня грела мысль о расставании со Штопором. Город мне не нравился, с самого начала не нравился, и еще больше не понравился после ссоры с Милк-Ривером.

Я думал о нем, выходя на улицу, а выйдя, увидел его на другой стороне.

Взглянув на него как на пустое место, я повернул вниз по улице.

Шаг. Пуля взрыла землю у меня под ногами. Я остановился.

– Вынимай его, толстомясый! – заорал Милк-Ривер. – Двоим нам не жить!

Я медленно повернулся к нему, мысленно ища выход. Но выхода не было.

В глазах-щелках горело сумасшествие. Лицо – маска смертельной лютости. Никаких доводов он не услышит.

– Двоим нам не жить! – повторил он и снова выстрелил мне под ноги. – Вынимай его!

Я перестал изобретать выход и полез за револьвером.

Он дал мне время приготовиться.

Он навел на меня револьвер, когда я направил на него свой

Мы нажали на спуск одновременно.

В глаза мне сверкнуло пламя.

Я свалился на землю – весь бок у меня онемел.

Он смотрел на меня растерянно. Я перестал смотреть на него и взглянул на свой револьвер: револьвер только щелкнул, когда я нажал спусковой крючок!

Когда я поднял глаза, он шел ко мне – медленно, уронив руку с револьвером.

– Наверняка играл, а? – Я поднял револьвер, чтобы он мог разглядеть сломанный боек. – Поделом мне – чтобы не оставлял на кровати, когда на кухню за водой иду

Милк-Ривер бросил свой револьвер – схватил мой. Из гостиницы к нему подбежала Клио Ландес.

– Тебя не?..

Милк-Ривер сунул револьвер ей в лицо.

– Твоя работа?

– Я испугалась, что он..

– Ты!.. – Тыльной стороной руки он ударил ее по губам Он упал на колени возле меня – лицо его было лицом

мальчишки. На руку мне капнула горячая слеза.

– Начальник, я не…

– Ничего, ладно, – успокоил я его, не покривив душой Остальных его слов я не услышал. Онемение в боку проходило, и то, что шло ему на смену, не было приятным. Все во мне всколыхнулось…

Очнулся я в постели. Доктор Хейли делал что-то скверное с моим боком. Позади него Милк-Ривер держал в дрожащих руках таз.

– Милк-Ривер, – прошептал я, ибо на большее в смысле разговора был не годен.

Он приклонил ко мне слух

– Бери Воша. Он убил Вогеля. Осторожно – у него револьвер. Подмани на самозащиту – может сознаться Посади с остальными.

Опять сладкое забытье.

Ночь, тусклый свет лампы – когда снова открыл глаза Рядом с моей кроватью сидела Клио Ландес, безутешная, уставясь в пол.

– Добрый вечер, – выдавил я. И пожалел о том, что заговорил. Она обливала меня слезами и непрерывно заставляла убеждать ее, что я простил ей подлость с револьвером. Не знаю, сколько раз я ее простил. Это было дьявольски докучливое занятие.

Пришлось закрыть глаза и сделать вид, что я потерял сознание, – иначе она бы не отстала.

Наверно, я уснул, потому что, когда опять очнулся, был день, и в кресле сидел Милк-Ривер.

Он встал, потупясь, не глядя на меня.

– Я, пожалуй, буду трогаться, раз ты оклемываешься. Но все равно скажу тебе: если бы я знал, что эта… сделала с твоим револьвером, я бы никогда не напал на тебя.

– Ладно, а что стряслось-то? – проворчал я.

– Спятил, наверно, – промямлил он. – Выпил малость, а потом Барделл стал мне заправлять насчет ее и тебя и что ты меня за нос водишь. А я… ну, видно, совсем ум за разум зашел.

– На место не встал еще?

– Ты что!

– Тогда, может, хватит дурить – сядешь и поговорим как люди? Ты с ней по-прежнему в ссоре?

Оказалось, по-прежнему – весьма решительно и весьма непечатно.

– Ты дубина! – сказал я. – Она здесь чужая, истосковалась по своему Нью-Йорку. Я могу говорить на ее языке и знаю людей, которых она знает. Вот и все, что было.

– Да не в том дело. Если женщина устраивает такую…

– Чепуха! Проделка пакостная, что и говорить. Но если женщина идет на такую проделку, чтобы тебя выручить, ей цена – миллион за унцию! А теперь беги, найди эту даму Клио и веди ее сюда!

Он сделал вид, что идет с неохотой. Но я услышал ее голос, когда он постучался к ней. И битый час валялся на ложе страданий, прежде чем они вспомнили обо мне. Они вошли такой тесной парочкой, что спотыкались об ноги друг друга.

– А теперь о делах, – проворчал я. – Какой нынче день?

– Понедельник.

– Взял его?

– Вша-то? Взял, – ответил Милк-Ривер, размещаясь в одном кресле с подругой. – Он в окружном центре – с остальными отбыл. На самозащиту он клюнул, рассказал мне все как было. А ты-то скажи, как скумекал?

– Что скумекал?

– Что Вош убил беднягу Шнура. Как он рассказывает, Шнур пришел к нему тогда ночью, разбудил, наел на доллар и десять центов, а потом говорит: попробуй, мол, получи. Слово за слово, Шнур хватается за револьвер, Вош с испугу в него стреляет – и Шнур, значит, как воспитанный человек, выходит умирать на улицу. Но ты-то как додумался?

– Не следовало бы, конечно, выдавать профессиональные секреты, но на этот раз так и быть. Когда я пришел к Вошу, чтобы расспросить его об убийстве, он занимался уборкой и уже вымыл пол – до того, как приняться за потолок. Если в этом есть какой-то смысл, то только такой: пол ему пришлось вымыть, а чтобы скрыть это, он затеял генеральную уборку. Так что Шнур, наверно, напачкал кровью на полу.

Если исходить из этого, все остальное объясняется легко. Шнур вышел из «Бордер-паласа» в отвратительном расположении духа: продул все, что перед этим выиграл, Нисбет унизил его, отобрав револьвер, да и выпитое за день давало осадок. Ред Уилан напомнил ему ту историю, когда Вош явился на ранчо, чтобы взыскать четверть доллара. Куда же ему направиться со своей злобой, как не в хибару Воша? То, что Шнур убит не из обреза, ничего еще не доказывало. У меня с самого начала не было веры в этот обрез. Если бы Вош рассчитывал им обороняться, то. не держал бы его на виду, да еще под полкой, где и достанешь-то не сразу. Я сообразил, что обрез у него для морального воздействия, а для дела припрятана другая штука.

И что еще вы все тут просмотрели, – Нисбет, скорей всего, говорил правду; будь он виноват, он придумал бы что-нибудь поскладнее. Рассказы Барделла и Чика были не так хороши, но, возможно, они в самом деле думали, что Шнура убил Нисбет, и выгораживали его.

Милк-Ривер улыбнулся мне и притянул подругу поближе.

– А ты не такой тупой, – сказал он. – Клио, как увидела тебя, сразу предупредила, чтобы я при тебе не выкамаривал. – Голубые глаза его затуманила мысль. – Ты подумай, сколько народу поубивалось, покалечилось, за решетку село – и все из-за доллара и десяти центов. Хорошо еще, не на пять долларов наел Шнур. Весь штат Аризона через него бы обезлюдел!

ОБГОРЕЛОЕ ЛИЦО

Мы ждали их домой вчера, – закончил свой рассказ Альфред Банброк. – Но они не вернулись, и сегодня утром жена позвонила миссис Уолден. Миссис Уолден сказала, что их там не было… да их и не ждали там.

– Похоже на то, – заметил я, – что ваши дочери уехали по своей воле и пока не возвращаются по своей воле?

Банброк хмуро кивнул. Его упитанное лицо выглядело усталым и слегка обрюзгшим.

– Похоже, – согласился он. – Поэтому я и обратился за помощью к вашему агентству, а не к полиции.

– А раньше такие исчезновения случались?

– Нет. Если вы следите за журналами и газетами, вы, без сомнения, почувствовали, что нынешняя молодежь тяготеет к беспорядочной жизни. Мои дочери уезжают и приезжают, когда им заблагорассудится. Должен сказать, мне не всегда известно, чем они занимаются, но где они, мы, как правило, знаем.

– Не представляете, что могло послужить причиной такого внезапного отъезда?

Он устало помотал головой.

– Какая-нибудь недавняя ссора?

– Нет… – Он тут же спохватился: – Да… но я не придал ей значения и даже не вспомнил бы о ней, если бы не ваш вопрос. Это было в четверг вечером, накануне их отъезда.

– А ссора из-за?..

– Из-за денег, разумеется. Никаких других разногласий у нас не бывает. Я выдаю дочерям достаточные средства – может быть, даже больше чем следует. И строго не ограничиваю условленной суммой. Было несколько месяцев, когда они укладывались в нее. В четверг вечером они попросили такой добавки, какой двум девушкам и понадобиться не должно. Я сначала отказал, но в конце концов дал им деньги, хотя и несколько меньше. Не скажу, что мы поссорились в полном смысле слова, но отношения были не вполне дружелюбные.

– После этой размолвки они и сказали, что собираются на выходные к миссис Уолден, в Монтерей?

– Возможно. Затрудняюсь сказать. По-моему, я услышал об этом только на другое утро, но, может быть, жене они сказали раньше.

– И никаких других причин для бегства вы не знаете?

– Нет. И не думаю, что это связано с нашим спором из-за денег – вполне рядовым.

– А что думает их мать?

– Их мать умерла, – поправил меня Банброк. – Моя жена им мачеха. Она всего на два года старше Майры, старшей дочери. Она в таком же недоумении, как и я.

– Ваши дочери уживались с мачехой?

– Да! Да! Прекрасно уживались! Если в семье бывали разногласий, то обычно они втроем объединялись против меня.

– Ваши дочери уехали в пятницу к вечеру?

– В двенадцать дня или в начале первого. Они собирались ехать на машине.

– Автомобиля, конечно, так и нет?

– Естественно.

– Какой автомобиль?

– Локомобиль, кабриолет. Черный.

– Можете дать мне его номер и номер мотора?

– Наверное.

Он повернулся в кресле к большому бюро, занимавшему четверть стены кабинета, порылся в ящике и через плечо сказал мне номера. Я записал их на обороте конверта.

– Передам в полицию, чтобы занесли в список угнанных машин, – сказал я. – Ваших дочерей упоминать при этом не обязательно. Хорошо, если полиция найдет машину. Это помогло бы нам найти ваших дочерей.

– Согласен – если можно обойтись без неприятной огласки. Как я сказал вам вначале, я хочу, чтобы об этом поменьше шумели, – покуда нет оснований думать, что девочкам причинен вред.

Я понимающе кивнул и встал.

– Я хочу поехать и поговорить с вашей женой. Она дома?

– Наверно, дома. Я позвоню ей, предупрежу о вашем приходе.

В большой белокаменной крепости на вершине холма в Си-Клиффе, откуда открывался вид и на залив, и на океан, я побеседовал с миссис Банброк. Это была высокая, темноволосая, склонная к полноте женщина лет двадцати двух, если не моложе.

Она не смогла сообщить мне ничего такого, о чем хотя бы не упомянул ее муж, но в деталях была точнее. Я получил описание обеих девушек:

Майра – 20 лет; 1 м 73 см; 67 кг; живая, спортивная, с почти мужской повадкой; короткие каштановые волосы; карие глаза; ни смуглая, ни белокожая; лицо широкое, с большим подбородком и коротким носом; шрам над левым ухом, закрытый волосами; увлекается спортом и верховой ездой. Когда она уезжала, на ней было синее с зеленым шерстяное платье, маленькая синяя шляпка, черный котиковый жакет и черные туфли.

Рут– 18 лет; 1 м 63 см; 47 кг; глаза карие; короткие каштановые волосы; ни смуглая, ни белокожая; маленькое овальное лицо; тихая, застенчивая, привыкла полагаться на свою решительную сестру. Одета была в табачного цвета пальто с коричневым мехом, серое шелковое платье и коричневую широкополую шляпу.

Я получил по две фотографии каждой из девушек и еще один снимок Майры возле автомобиля. Я получил перечень вещей, взятых в дорогу, – обычные вещи, какие берут с собой, отправляясь в гости на выходные. И, что самое ценное, я обзавелся списком их друзей, родственников и знакомых – всех, кого знала миссис Банброк.

– До ссоры с мистером Банброком они не говорили о приглашении миссис Уолден? – спросил я, спрятав оба списка.

– По-моему, нет, – задумчиво ответила миссис Банброк. – Я вообще не связывала эти два события. Понимаете, это даже не ссора. В разговоре резкости не было – чтобы назвать его ссорой.

– Вы видели, как они уезжали?

– Конечно! Они уезжали в пятницу, около половины первого. Перед отъездом мы расцеловались, как всегда, а в поведении их я не уловила совершенно ничего необычного.

– Не представляете себе, куда они могли поехать?

– Нет.

– И предположений никаких нет?

– Никаких. Среди тех, кого я назвала, есть друзья и родственники из других городов. Девушки могли поехать к кому-нибудь из них. Вы думаете, надо?..

– Этим я займусь. А вы смогли бы выбрать из этих мест два-три такие, где скорее всего стоило бы искать девушек?

Но она и пробовать не хотела.

– Нет. Не могу, – решительно сказала она.

После этого разговора я вернулся в агентство и запустил его механизмы: договорился о том, чтобы оперативники из филиалов посетили иногородних в моем списке, сообщил о пропаже автомобиля в полицию, передал по одной фотографии девушек фотографу для размножения.

После этого я решил поговорить с людьми, которых мне назвала миссис Банброк. Первый визит я нанес некоей Констанс Дили в многоквартирном доме на Пост-стрит. Я повидал служанку. Служанка сказала, что мисс Дили нет в городе. Она не захотела сообщить, где ее хозяйка и когда вернется.

Оттуда я отправился на Ван-Несс-авеню и нашел в автосалоне Уэйна Ферриса, прилизанного молодого человека с хорошими манерами и в хорошем костюме, за которыми нельзя было разглядеть ничего больше – в частности, наличия мозга. Он очень хотел быть полезным и ничего не знал. Чтобы сказать мне это, ему понадобилось много времени. Приятный молодой человек.

Новая осечка: «Миссис Скотт в Гонолулу».

На Монтгомери-стрит, в конторе по торговле недвижимостью, я нашел следующего – еще одного прилизанного, модного молодого человека с хорошими манерами и в хорошем костюме. Звали его Реймонд Элвуд. Я бы счел его двоюродным братом Ферриса, самое дальнее, если бы не знал, что мир – особенно мир, где танцуют и собираются за чаем, – полон таких молодых людей. Я ничего от него не узнал.

Затем еще несколько пустых номеров: «Нет в городе», «За покупками», «Не знаю, где вы сможете его найти».

До того как закончить трудовой день, я разыскал еще одну подругу девушек. Ее звали миссис Стюарт Корелл. Она жила на Президио-террас, неподалеку от Банброков.

Маленькая женщина, примерно тех же лет, что миссис Банброк. Пушистая блондиночка с такими большими голубыми глазами, которые всегда смотрят искренне и честно, вне зависимости от того, что творится внутри.

– Я не видела ни Рут, ни Майры недели две или больше, – ответила она мне.

– А в тот раз – в последний раз, когда вы виделись, – они ничего не говорили об отъезде?

– Нет. – Глаза у нее были большие и простодушные. В верхней губе дергался маленький мускул.

– И вы не представляете себе, куда они могли поехать?

– Нет.

Ее пальцы скатывали кружевной платок в шарик.

– Никаких известий от них с тех пор не получали?

– Нет. – Прежде чем ответить, она облизала губы.

– Вы могли бы дать мне имена и адреса всех ваших знакомых, которые знакомы и с ними?

– Зачем?.. Там что?..

– Возможно, кто-нибудь из них видел девушек после вас, – объяснил я. – Или даже после пятницы.

Без особого энтузиазма она назвала мне десяток с лишним имен. Все уже значились в моем списке. Дважды она запнулась перед тем. как произнести имя, словно преодолевая неохоту. Она по-прежнему смотрела мне в глаза – своими большими голубыми. Пальцы уже не скатывали платок, а щипали юбку.

Я даже не притворялся, что верю ей. Но, не чувствуя под собой достаточно твердой почвы, прижать ее не мог. Я дал ей напоследок обещание – такое, в котором, если ей было бы угодно, она могла услышать угрозу.

– Большое спасибо, – сказал я. – Понимаю, что точно вспомнить не всегда удается. Если набреду на что-нибудь такое, что может освежить вашу память, я вернусь сюда и сообщу вам.

– Что?.. Да, пожалуйста! – сказала она.

Я вышел из дома и, пока был еще виден оттуда, оглянулся назад. В окне второго этажа кто-то задернул занавеску. Фонари на улице светили не очень ярко, и я не был уверен, что занавеска задернулась перед светловолосой головой.

Мои часы показывали половину десятого: для новых визитов к знакомым девушек поздновато. Я пошел домой, написал дневной отчет и лег спать, думая больше о миссис Корелл, чем о сестрах.

Кажется, ею стоило заняться.

Наутро в конторе меня ждали несколько телеграфных сообщений. Все – бесполезные. Поиски в других городах ничего не дали. Из Монтерея пришли более или менее определенные сведения – а на лучшее в сыскном деле рассчитывать не приходится, – что девушек в последнее время там не было и машина их не появлялась.

В середине дня я вышел на улицу, чтобы позавтракать, а затем продолжить вчерашний обход; уже продавались дневные газеты.

Я купил газету и положил за своим грейпфрутом. Она испортила мне завтрак:

Самоубийство жены банкира

Сегодня рано утром у себя в доме на Президио-террас была найдена мертвой жена вице-президента трест-компании «Золотые ворота». Тело обнаружила в спальне служанка, и рядом с кроватью лежал пузырек, в котором, как предполагают, находился яд.

Муж покойной не мог объяснить причину самоубийства. По его словам, он не замечал, чтобы она была подавлена или…

В доме Корелла меня пустили к хозяину только после долгих уговоров. Это был высокий, стройный мужчина не старше тридцати пяти лет, с желтоватым нервным лицом и бегающими голубыми глазами.

– Простите, что беспокою вас в такой день, – сказал я, пробившись наконец к нему. – Постараюсь не отнимать у вас время. Я работаю в сыскном агентстве «Континентал». Несколько дней назад исчезли Рут и Майра Банброк, и я пытаюсь их разыскать. Вы их, наверно, знаете.

– Да, – безучастно ответил он. – Я их знаю.

– Вы знаете, что они исчезли?

– Нет. – Он перевел взгляд с кресла на ковер. – Откуда мне знать?

– Видели их в последнее время? – спросил я, оставив без внимания его вопрос.

– На прошлой неделе… Кажется, в среду. Я вернулся из банка, а они как раз уходили – стояли в дверях и разговаривали с моей женой.

– Жена ничего не говорила об их исчезновении?

– Знаете, я ничего вам не могу сказать о сестрах Банброк. Извините меня…

– Еще минутку. Я бы не побеспокоил вас, если б в этом не было необходимости. Вчера я расспрашивал здесь миссис Корелл. Она нервничала. У меня сложилось впечатление, что на некоторые вопросы она отвечала… ну… уклончиво. Я хочу…

Он встал. Лицо у него налилось кровью.

– Вы! – крикнул он. – Так это вас надо поблагодарить за…

– Послушайте, мистер Корелл, – миролюбиво начал я, – что толку…

Но он распалился.

– Вы довели мою жену до смерти. Вы ее убили своими грязными расспросами… наглыми угрозами, своими…

Глупости. Мне было жаль молодого человека – его жена покончила с собой. Но работа есть работа. Я подкрутил гайки.

– Не будем спорить, Корелл, – сказал я ему. – Вот в чем суть: я пришел сюда, чтобы расспросить вашу жену о Банбро-ках. Она не сказала мне правды. Потом она покончила с собой. Я хочу знать почему. Объяснитесь со мной начистоту, и я сделаю все возможное для того, чтобы газеты и общество не связали ее смерть с исчезновением девушек.

– Связать ее смерть с их исчезновением? – возмутился он. – Какая нелепость!

– Может быть – однако связь есть! – не отставал я. Я жалел его, но работа должна быть сделана. – Есть. Если вы мне ее объясните, может быть, ее не придется разглашать. Но я должен до нее добраться. Вы ее объясните – или я стану искать ее по всему городу.

Я подумал, что он меня ударит. И я бы его не упрекнул. Тело его напряглось… потом обмякло, и он откинулся на спинку. Он отвел глаза и забормотал:

– Я ничего не могу сказать. Когда служанка вошла к ней утром в спальню, она была мертвой. Ни записки, ни объяснения, ничего.

– Вчера вечером вы ее видели?

– Нет. Я не обедал дома. Пришел поздно и отправился прямо к себе в комнату, не хотел ее беспокоить. Я не видел ее со вчерашнего утра, когда ушел из дома.

– Вам не показалось, что она взволнована, беспокойна?

– Нет.

– Как вы думаете, почему это случилось?

– Господи, не знаю, честное слово! Я ломаю голову и не могу понять!

– Болезни?

– Она была здорова. Никогда не болела, никогда не жаловалась.

– Может быть, ссора?

– Мы никогда не ссорились… ни разу за те полтора года, что мы женаты!

– Денежные затруднения?

По-прежнему глядя в пол, он помотал головой.

– Какие-нибудь неприятности? Он опять помотал головой.

– Вчера вечером служанка не заметила никаких странностей в ее поведении?

– Никаких.

– Вы поискали в ее вещах – бумаги, письма?

– Да – и ничего не нашел. – Он поднял голову и взглянул мне в глаза. – Одно только, – он говорил очень медленно, – в камине у нее была кучка пепла, как будто она сожгла бумаги или письма.

Корелл больше ничего не мог сообщить – по крайней мере, я больше ничего не мог от него добиться.

Девушка в прихожей конторы Альфреда Банброка сказала мне, что он на совещании. Я попросил доложить обо мне. Он вышел с совещания и увел меня в свой кабинет. Его усталое лицо выражало только одно: вопрос.

Я не заставил его ждать ответа. Он был взрослый человек. Замазывать плохие новости не имело смысла.

– Дело приняло скверный оборот, – сказал я, как только мы закрылись в кабинете. – Думаю, нам надо обратиться за Помощью в полицию и в газеты. Вчера я опрашивал некую миссис Корелл, подругу ваших дочерей, и она лгала мне. Ночью она покончила с собой.

– Ирма Корелл? Покончила с собой?

– Вы ее знали?

– Да! Очень близко! Она была… то есть да, была – близкой подругой моей жены и дочерей. Покончила с собой?

– Да, отравилась. Сегодня ночью. Какая тут связь с исчезновением ваших дочерей?

– Какая? – переспросил он. – Не знаю. А должна быть связь?

– По-моему, должна. Мне она сказала, что не видела ваших дочерей недели две. Муж ее только что мне сказал, что в среду днем, когда он вернулся из банка, они с ней разговаривали. Когда я ее расспрашивал, она нервничала. И вскоре покончила с собой. Можно не сомневаться, что какая-то связь тут есть.

– И это означает?..

– Означает, – подхватил я, —.что, если даже вашим дочерям ничто не грозит, мы все равно не имеем права рассчитывать на это.

– Вы думаете, что с ними случилась беда?

– Я ничего не думаю, но знаю, что, если за их отъездом последовало самоубийство, нам нельзя вести дело спустя рукава.

Банброк позвонил своему адвокату – румяному седому старику Норуоллу, который славился тем, что знает о корпорациях больше всех Морганов, вместе взятых, но не имел ни малейшего понятия о полицейской процедуре, – и попросил его встретиться с нами во Дворце правосудия.

Мы пробыли там полтора часа: навели полицию на это дело и сообщили газетчикам то, что считали нужным сообщить. Сведений о девушках они получили вдоволь, вдоволь фотографий и тому подобного, но ничего – о связи между сестрами и миссис Корелл. Полиции, конечно, мы об этом сказали.

После того как Банброк с адвокатом ушли, я вернулся в бюро уголовного розыска, чтобы потолковать с Патом Редди, полицейским сыщиком, отряженным на это дело.

Пат был самым молодым в уголовном розыске – крупный блондин-ирландец, любивший порисоваться – на свой ленивый манер.

Он начал карьеру года два назад – топая в сбруе по крутым улицам города. Однажды вечером он прилепил штрафной талон к автомобилю, оставленному перед пожарным краном. Тут появилась владелица и вступила с ним в спор. Владелицей оказалась Алтея Уоллак, единственная, избалованная дочь хозяина кофейной компании Уоллака – худенькая, бесшабашная девчонка с огоньком в глазах. Наверное, она поговорила с Патом без церемоний. Он отвел ее в участок и засунул в камеру.

Наутро, как рассказывают, старый Уоллак развел пары и явился в участок с целой сворой адвокатов. Но Пат протокола не порвал, и девицу оштрафовали. Старик только что не бил Пата кулаками. Пат по обыкновению сонно ухмыльнулся и сказал кофейному магнату: «Отвяжитесь от меня, а не то перестану пить ваш кофе».

Острота попала почти во все газеты и даже в бродвейское эстрадное представление.

Но шуткой Пат не ограничился. Тремя днями позже они с Алтеей Уоллак отправились в Аламейду и поженились. Я присутствовал при этом. Мы случайно встретились на пароме, и они затащили меня на церемонию.

Старик тут же лишил дочь наследства, но это никого не взволновало. Пат продолжал протирать подметки, но теперь он был человеком заметным, и вскоре его усердие оценили. Его перевели в уголовный розыск.

Старик Уоллак перед смертью смягчился и оставил Алтее свои миллионы.

Пат взял отгул на полдня, чтобы сходить на похороны, а вечером вернулся на службу и захватил целый грузовик с бандитами. Он продолжал службу. Не знаю, что делала со своими деньгами его жена, но Пат даже не перешел на более приличные сигары, хотя следовало бы. Правда, теперь он жил в резиденции Уоллака, и, случалось, дождливым утром его привозил на работу шофер на «испано-сюизе»; в остальном же он никак не переменился.

Вот этот крупный блондин-ирландец и сидел сейчас за столом напротив меня и окуривал меня при помощи чего-то, напоминавшего видом сигару.

Наконец он вынул сигарообразную вещь изо рта и заговорил в дыму:

– Эту мадам Корелл, которую ты считаешь причастной к делу Банброков, – ее месяца два назад ограбили на восемьсот долларов. Слыхал?

Я не слыхал.

– Кроме денег что-нибудь отняли? – спросил я.

– Нет.

– Ты этому веришь? Он ухмыльнулся.

– В том-то и дело. Грабителя мы не поймали. С женщинами, которые теряют вещи таким образом, в особенности деньги, никогда не известно, их ли ограбили или они сами зажилили. – Он еще покадил на меня отравляющим газом и добавил: – Хотя могли и ограбить. Так какой у тебя план?

– Давай зайдем в агентство, посмотрим, не поступило ли чего-нибудь новенького. Потом я хочу еще раз поговорить с женой Банброка. Может быть, она нам что-нибудь расскажет о покойнице.

В агентстве я получил донесения об остальных иногородних знакомых Банброков. Никто из них, по-видимому, не знал, где находятся сестры. Мы с Редди поднялись к Си-Клиф-фу – к дому Банброка.

Его жена уже знала о смерти миссис Корелл: ей позвонил Банброк, и она прочла газеты. Она сказала нам, что не представляет себе, почему миссис Корелл покончила с собой. И не видит никакой связи между этим самоубийством и исчезновением падчериц.

– Две или три недели назад, когда я виделась с ней в последний раз, она была не менее довольна и счастлива, чем обычно, – сказала миссис Банброк. – Конечно, недовольство жизнью было вообще ей свойственно, но не до такой степени, чтобы сделать нечто подобное.

– Не знаете, были у нее трения с мужем?

– Нет. Насколько я знаю, они были счастливы, хотя… – Она запнулась. В ее черных глазах мелькнуло смущение, нерешительность.

– Хотя? – повторил я.

– Если я вам не скажу, вы решите, что я скрытничаю. – Она покраснела, и в смешке ее было больше нервозности, чем веселья. – Это не имеет никакого значения, но я всегда немного ревновала к Ирме. Она и мой муж были… словом, все думали, что они поженятся. Это происходило незадолго до нашей свадьбы. Я, конечно, не показывала виду и, надо сказать, сама считаю это глупостью, но у меня всегда было подозрение, что Ирма вышла за Стюарта скорее в пику нам, чем по какой-либо иной причине, и что она по-прежнему неравнодушна к Альфреду… к мистеру Банброку.

– Это подозрение чем-нибудь подкреплялось?

– Нет, ничем, в самом деле! Да я и сама в это не верила. Какое-то смутное чувство. Женская зловредность, наверное, ничего больше.

От Банброков мы с Патом вышли под вечер. Прежде чем отправиться домой, я позвонил Старику – начальнику сан-францисского отделения агентства, то есть моему начальнику, – и попросил, чтобы кто-нибудь из агентов занялся прошлым Ирмы Корелл.