Текст книги "Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3"

Автор книги: Дэшилл Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

СМЕРТЬ МЭЙНА

Капитан сказал мне, что дело ведут Хэкен и Бегг. Я поймал их на выходе из комнаты для совещаний. Бегг был конопатым тяжеловесом, дружелюбным, как щенок сенбернара, но менее сообразительным. Мозговым трестом в этой паре считался сержант Хэкен, не столь развеселый, вечно озабоченный, долговязый, с лицом, похожим на ледоруб.

– Спешим? – осведомился я.

– После трудового-то дня как не спешить, – ухмыльнулся Бегг, и веснушки на его щеках поползли вверх.

– Что тебе надо? – спросил Хэкен.

– Вся подноготная на Мэйна, если имеется.

– Будешь над этим работать?

– Да, для Ганджена, .его босса.

– Тогда скажи ты нам, почему это у него при себе было двадцать штук наличными?

– Утром скажу, – пообещал я. – Я и Ганджена-то еще не видел. Встречаюсь с ним сегодня вечером.

Продолжая разговаривать, мы прошли в помещение для собраний, сильно напоминавшее классную комнату из-за похожих на парты столов и скамеек. За столами сидели около полудюжины полицейских иустрочили отчеты. Мы расположились вокруг стола Хэкена.

– Мэйн прибыл домой из Лос-Анджелеса, – начал тощий сержант, – воскресным вечером, около восьми, с двадцатью тысячами в бумажнике. Ездил он туда продавать что-то для Ганджена. Выясни, зачем ему столько налички. Жене сказал, что приехал из Лос-Анджелеса с другом – имени не назвал. Она пошла спать около половины одиннадцатого, он остался читать. Деньги – двести сотенных – лежали у него в бумажнике.

Пока все хорошо. Он в гостиной – читает. Она в спальне – спит. В квартире никого, кроме них двоих. Ее будит шум. Она выскакивает из кровати и мчится в гостиную. А там Мэйн борется с двумя мужчинами. Один здоровенный, сипатый. Второй маленький, женственного такого сложения. Рожи у обоих темными платками замотаны, шапки надвинуты на глаза.

Когда появляется миссис Мэйн, щуплый отвязывается от Мэйна и принимается за нее. Сует ей дуло под нос и велит, чтобы вела себя прилично. Мэйн и тот, второй, все еще барахтаются. У Мэйна в руках пушка, но громила держит его за запястья и руку выкручивает. Это ему удается – Мэйн пушку роняет, громила швыряет его подальше и наклоняется за пушкой.

Когда он нагибается, Мэйн набрасывается на него. Ему удается выбить пушку из рук громилы, но тот уже подобрал ту, что лежала на полу, – ту, что сам Мэйн и обронил. Несколько секунд творится сущий кавардак, миссис Мэйн не может разобрать, что происходит. И тут – бум! Мэйн падает с пулей в сердце, рубашка опалена выстрелом, а его пушка дымится в руках головореза в маске. Миссис Мэйн отключается.

Когда она приходит в себя, в квартире никого, кроме нее самой и трупа, нет. Бумажника и пушки тоже нет. Без сознания она пролежала около получаса. Мы это знаем, поскольку выстрел слышали соседи и смогли назвать время – хотя и не знали, где стреляют.

Квартира Мэйнов – на шестом этаже. Дом восьмиэтажный. Рядом, на углу Восемнадцатой авеню, – двухэтажный домик, – внизу бакалея, наверху жилье бакалейщика. За домами – узкий проезд. Ладно.

Кинней, тамошний постовой, проходил по Восемнадцатой авеню и слышал выстрел. Совершенно отчетливо, потому что квартира Мэйнов выходит окнами на улицу – как раз над бакалеей, но откуда донесся выстрел, Кинней определить не смог и потерял немало времени, бегая по улице. А когда он добрался наконец до проулка, птички уже ускользнули. Но Кинней нашел их след – они там бросили пушку, которую отобрали у Мэйна. Но их самих Кинней не видел. И никого похожего – тоже.

Ну а из окна третьего этажа на крышу бакалеи путь прямой. Разве что калеке не под силу – что влезть, что вылезти, – а окно не закрывается. Рядом жестяная водосточная труба, низкое окно, дверь с выступающими петлями – сущая лестница вдоль задней стены. Мы с Беггом там лазили, даже не вспотели. Та парочка могла уйти этим путем. Мы знаем, что они ушли этим путем. На крыше бакалеи мы нашли бумажник Мэйна – понятно, пустой – и носовой платок. Бумажник с металлическими уголками. Платок зацепился за один из них и упал вместе с бумажником, когда преступники его выбросили.

– Платок Мэйна?

– Нет, женский, с монограммой «Э» в уголке.

– Миссис Мэйн?

– Ее имя Агнес. Мы предъявили ей бумажник, пистолет и платок. Первые две вещи она опознала как мужнины, а платок видела впервые. Зато узнала духи, которыми пахло от платка, – «Desir du Соеиг». На этом основании она предположила, что маленький мог быть женщиной. Она и раньше описывала его сложение как женоподобное.

– Отпечатки пальцев или что-нибудь в этом роде? – спросил я.

– Нет. Фелс прошелся по всей квартире, по окну, крыше, осмотрел бумажник и пушку. Никаких следов.

– Миссис Мэйн сможет опознать тех двоих?

– Сказала, что узнает щуплого. Может быть.

– У вас хоть на кого-то что-то есть?

– Пока нет, – ответил худощавый сержант-детектив. Мы направились к выходу.

На улице я распрощался с полицейскими ищейками и направился в Вествуд-парк, в дом Бруно Ганджена.

Торговец редкими и антикварными ювелирными изделиями был крошечным расфуфыренным человечком. Его смокинг со встопорщенными подкладными плечами облегал талию наподобие корсета. Волосы, усики и кинжально-острая эспаньолка были вычернены и напомажены до блеска, не уступающего блеску остреньких розовых ноготков. Я бы и цента не дал за то, что румянец на его пятидесятилетних щечках – естественный. Он восстал из глубин кожаного библиотечного кресла, подал мне мягкую теплую ручку – не больше детской – и с улыбкой поклонился, чуть наклонив голову к плечу.

Потом он представил меня жене. Та кивнула, не вставая из-за стола. Она была моложе мужа раза в три: никак не старше девятнадцати, а на вид я дал бы ей лет шестнадцать. Такая же маленькая, с оливковым лицом, милыми ямочками на щеках, круглыми карими глазами и пухлым накрашенным ротиком, она походила на дорогую куклу в витрине лавки игрушек.

Бруно Ганджен очень подробно объяснил жене, что я связан с детективным агентством «Континентал» и что он нанял меня в помощь полиции для поисков убийцы Мэйна и возвращения украденных двадцати тысяч.

Она пробормотала: «О да!» – таким тоном, словно ей это совершенно неинтересно, встала и сказала: «Тогда я вас оставлю».

– Нет, нет, моя дорогая! – Ее муж помахал розовыми пальчиками. – Я не хочу иметь от тебя никаких секретов!

Его забавное личико рывком повернулось ко мне и сморщилось.

– Разве не так? – с легким смешком спросил он. – Ведь между мужем и женой не должно быть никаких секретов?

Я сделал вид, что согласен.

– Я знаю, дорогая, – обратился он к жене, когда та снова села, – ты так же заинтересована, как и я, ибо разве не питали мы равно большую приязнь к дражайшему Джеффри? Разве нет?

– О да! – ответила она с тем же безразличием.

– Итак? – с интересом произнес ее муж, поворачиваясь ко мне.

– В полиции я был, – ответил я. – Вы можете что-нибудь прибавить? Что-нибудь новое? Что-нибудь, о чем вы им не сказали?

Ганджен повернулся к жене:

– Есть что-нибудь, Энид, дорогая?

– Ничего я не знаю, – ответила та. Ганджен хихикнул и скорчил довольную рожу.

– Вот так, – сказал он. – Мы ничего не знаем.

– Он вернулся в Сан-Франциско в восемь часов вечера в воскресенье – за три часа до того, как был убит и ограблен, – с двадцатью тысячами долларов в сотенных купюрах. Откуда они?

– Это была выручка, – объяснил Бруно Ганджен, – от клиента. Мистера Натаниэля Огилви из Лос-Анджелеса.

– А почему наличными?

Раскрашенное лицо человечка скривилось в хитрой усмешке.

– Небольшое надувательство, – кротко признался он, – как говорится, профессиональный трюк. Знаете, что за существа эти коллекционеры? О, они достойны изучения! Вникайте. Я приобретаю золотую тиару древнегреческой работы – если быть точным, предположительно древнегреческой работы, – найденную, опять же предположительно, на юге России, вблизи Одессы. Есть ли доля истины хоть в одном из этих предположений, сказать не берусь, но тиара и в самом деле изумительной красоты. Он хихикнул.

– Есть у меня клиент, некий мистер Натаниэль Огилви из Лос-Анджелеса, весьма падкий на диковины такого рода – сущий cacoethes [16]16
   Cacoethes (греч.)– буквально «шумный любитель». (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Как вы понимаете, стоят подобные вещи столько, сколько за них можно получить – не больше, а то и меньше. Вот хоть эта тиара – продавая ее как обычное изделие, я получил бы самое малое десять тысяч долларов. Но разве может золотая тиара, сработанная в незапамятные времена для скифского царя, чье имя позабыто, называться обычным изделием? Нет! Нет! И вот Джеффри везет тиару, обернутую ватой и хитро упакованную, в Лос-Анджелес, показать мистеру Огилви.

Каким образом тиара попала в наши руки, Джеффри так и не скажет. Но он будет через слово намекать на сложные интриги, контрабанду, некоторое кровопролитие и преступления, напирать на необходимость соблюдения секретности. Для истинного коллекционера это наживка! Он ценит вещи только по трудностям, с которыми те ему достаются. Но лгать Джеффри не станет. Mon Dieu, это было бы бесчестно, отвратительно! Но он на многое намекнет, и откажется – о, совершенно категорически откажется принимать чек. Никаких чеков, дорогой сэр! Ничего, что можно проследить! Только наличными!

Надувательство, как видите. Но кому от этого плохо? Мистер Огилви и без того купит тиару, и наш маленький обманчик только усилит его удовольствие. А кроме того, кто сказал, что эта тиара не подлинная? А если так оно и есть, то все утверждения Джеффри – чистая правда. И мистер Огилви покупает тиару за двадцать тысяч долларов; вот почему у бедняги Джеффри было при себе столько наличных. – Он сделал в мою сторону заковыристый жест розовой ладошкой, живо закивал крашеной головой и окончил: – Voila! Вот так  он не сообщал вам, когда вернулся? – спросил я. Торговец улыбнулся, словно мой вопрос его пощекотал, и повернул голову, чтобы направить улыбку жене.

– Сообщал, Энид, дорогая? – вопросил он.

Та надула губки и безразлично пожала плечами.

– О его возвращении мы узнали в понедельник утром, когда услышали о его смерти, – пояснил мне Ганджен эту пантомиму. – Не так ли, моя голубка?

– Да, – пробормотала голубка и поднялась со стула со словами: – Вы меня извините, но мне нужно написать письмо.

– Конечно, моя дорогая, – ответил Ганджен, когда мы оба встали.

Направляясь к двери, Энид прошла мимо мужа совсем рядом. Его носик над крашеными усами дернулся, и глаза закатились в потешном экстазе.

– Что за чарующие духи, моя дорогая! – вскричал он. – Что за небесный аромат! Что за песнь для обоняния! У них есть название?

– Да. – Она остановилась в дверях, но не обернулась.

– Какое же?

– Desir du Coeur, – ответила она через плечо и исчезла. Бруно Ганджен глянул на меня и хихикнул.

Я сел и вновь спросил, что он знает о Джеффри Мэйне.

– Все, и не менее того, – заверил он меня. – Вот уже дюжину лет, с тех пор как ему исполнилось восемнадцать, он оставался моим правым глазом, моей правой рукой.

– Что он был за человек?

Бруно Ганджен продемонстрировал мне розовые ладошки.

– А что за человек любой другой? – осведомился он поверх них.

Я понятия не имел, о чем он толкует, а потому промолчал, выжидая.

– Я вам скажу, – начал наконец Ганджен. – Для моего дела у Джеффри были и верный глаз, и вкус. Нет человека, кроме меня самого, чье мнение в этих вопросах я предпочел бы мнению Джеффри. И он был честным, имейте в виду! И пусть то, что я скажу дальше, не обманет вас. У Джеффри были ключи ко всем моим замкам, и так оно продолжалось бы во веки веков, останься он жив.

Но есть одно «но». В личной жизни единственно справедливым именем ему было бы «негодяй». Он пил, он играл, он путался с девками, он пускал деньги на ветер – Бог мой, как он кутил! И во всем этом, в пьянках и девках, игре и мотовстве, он был крайне неразборчив. Об умеренности он и не слыхивал. От его наследства, от приданого его жены – тысяч пятьдесят, если не больше – и следа не осталось. К счастью, он был застрахован, а то его жена вовсе осталась бы без гроша. О, этот парень был истинный Гелиогабал [17]17
   Римский император, прославившийся безудержным мотовством и развратом. (Примеч. пер.)


[Закрыть]!

Когда я уходил, Бруно Ганджен проводил меня до дверей. Я пожелал ему спокойной ночи и побрел по усыпанной гравием дорожке к тому месту, где оставил машину. Ночь стояла ясная, темная., безлунная. Высокая изгородь черной стеной окружала жилище Гандженов. Слева на фоне изгороди виднелась едва заметная дыра во мраке – темно-серый овал, размером с человеческое лицо.

Я сел в машину, завел мотор и отъехал. У первого же перекрестка я завернул за угол, оставил машину и вернулся к дому Ганджена пешком. Овал с лицо величиной заинтересовал меня.

Дойдя до угла, я увидел, что от дома Ганджена в мою сторону направляется женщина. Тень стены скрывала меня. Я осторожно попятился, пока не добрался до ворот с выступающими кирпичными опорами, между которыми я и забился.

Женщина пересекла улицу и пошла по проезжей части к трамвайной линии. Кроме того, что это женщина, я ничего не мог разглядеть. Может быть, она шла от Ганджена, а может, и нет. Может, это ее лицо я видел у изгороди, а может, не ее. Хоть монетку бросай. Я решил для себя «да» и двинулся следом.

Конечным пунктом оказалась аптека возле трамвайной линии. Там ей нужен был телефон. Она просидела за ним минут десять. Я не заходил в аптеку, чтобы подслушать беседу, а остался на другой стороне улицы, удовлетворившись хорошим обзором. Девица была лет двадцати пяти, плотного сложения, среднего роста, со светло-серыми глазами (и небольшими мешками под ними), широким носом и выпяченной нижней губой. Шляпки на каштановых волосах не было. Фигуру скрывал длинный синий плащ.

Я проследил за ней от аптеки до жилища Гандженов. Вошла она через заднюю дверь.

Вероятно, служанка, но не та, что открывала мне дверь в начале вечера.

Я вернулся к машине и поехал в центр, в агентство.

– Дик Фоли чем-нибудь занят? – спросил я Фиска. Тот дежурит в детективном агентстве «Континентал» по ночам.

– Нет. Слыхал про парня, которому оперировали шею?

При малейшем поощрении Фиск готов выдать без остановки дюжину историй, поэтому я сказал:

– Да. Свяжись с Диком и сообщи, что есть работа по слежке, в Вествуд-парке. Пусть начнет с завтрашнего утра.

Через Фиска я передал Дику адрес Ганджена и описание девицы, которая звонила из аптеки. Затем я заверил дежурного, что уже слыхал историю о придурке по кличке Опиум, равно как и другую, о том, что старик сказал жене в день золотой свадьбы, и прежде, чем он сумел припомнить еще одну, ретировался в свой кабинет. Там я составил и зашифровал телеграмму в наше лос-анджелесское отделение с просьбой покопаться в обстоятельствах последнего визита Мэйна в этот город.

На следующее утро ко мне заглянули Хэкен и Бегг, и я изложил им версию Ганджена относительно двадцати тысяч наличными. По словам полицейских, местный дятел настучал им, что Шустрик Даль – громила, подвизавшийся на ниве налетов, – со дня смерти Мэйна сорит деньгами.

– Мы его пока не взяли, – сообщил Хэкен. – Найти не можем; правда, на девчонку его вышли. Конечно, он и в другом месте мог капустой разжиться.

К десяти часам утра мне пришлось отправиться в Окленд – давать в суде показания против мошенников, которые мешками распродавали акции несуществующей резиновой фабрики. В агентство я вернулся только к шести часам вечера, а вернувшись, обнаружил на столе телеграмму из Лос-Анджелеса.

В телеграмме сообщалось, что Джеффри Мэйн закончил свои дела с Огилви в субботу после обеда, немедленно рассчитался в гостинице и выехал вечерним поездом, так что в Сан-Франциско он должен был прибыть в воскресенье ранним утром. Стодолларовики, которыми Огилви расплатился за тиару, были новыми, последовательно нумерованными, и банк дал лос-анджелесским оперативникам номера банкнот.

Перед тем как уйти домой, я позвонил Хэкену и передал ему эти номера вместе с прочими сведениями.

– Даля пока не нашли, – сказал он.

Следующим утром прибыл отчет Дика Фоли. Вчера девица вышла из дома Гандженов в четверть десятого.вечера, прошла к перекрестку Мирамар-авеню и Саутвуд-драйв, где ее поджидал мужчина в «бьюике-купе». Дик описал его: около тридцати лет; рост примерно 5 футов 10 дюймов; стройный, весит фунтов 140; цвет лица нормальный; волосы темно-русые, глаза карие; лицо длинное, худое, подбородок заостренный; одет был в коричневый костюм, ботинки и шляпу в цвет, серый плащ.

Девушка села в машину, и они поехали в сторону пляжа, по Большому шоссе, потом вернулись на угол Мирамар и Саутвуд, где девушка вышла. Направлялась она вроде бы домой, Поэтому Дик оставил ее и сел на хвост мужчине в «бьюике», доведя его до здания «Фьютурити» на Мэйсон-стрит.

Там мужчина пробыл с полчаса и вышел вместе с еще одним мужчиной и двумя женщинами. Второй мужчина был примерно того же роста, приблизительно 5 футов 8 дюймов, и весил около 170 фунтов; волосы темно-русые, глаза карие, лицо смуглое,-широкое, плоское, с выступающими скулами; одет был в синий костюм, коричневый плащ, серую шляпу и черные башмаки, галстучная булавка с грушевидной жемчужиной.

Одна из женщин – маленькая хрупкая блондинка лет двадцати двух. Вторая – на три-четыре года старше, рыжая, среднего роста и сложения, со вздернутым носом.

Четверка села в машину и отправилась в «Алжирское кафе», где и нросидела почти до часу ночи. Затем они вернулись во «Фьютурити». В половине четвертого двое мужчин вышли, отогнали «бьюик» в гараж на Пост-стрит, а сами прошли пешком до отеля «Марс».

Закончив чтение, я вызвал из агентской Микки Линехана, отдал ему отчет и приказал: «Выясни, кто эти двое».

Микки вышел. И тут же зазвонил телефон.

– Доброе утро. – Это оказался Бруно Ганджен. – Что вы мне можете сегодня сообщить?

– Кое-что новенькое, – ответил я. – Вы в центре?

– Да, в моей лавочке. Я тут до четырех.

– Хорошо. Я загляну во второй половине дня. К полудню вернулся Микки Линехан.

– Первый облом, – отрапортовал он, – которого Дик видел с девицей, – это Бенджамен Уил. «Бьюик» принадлежит ему. Живет в «Марсе», номер 410. Коммивояжер, но чем торгует – непонятно. Второй тип – его приятель, приехал к нему на пару дней. О нем ничего не знаю, он не зарегистрировался. Две девицы из «Фьютурити» – просто пара шлюшек. Живут в 303-й квартире. Та, что покрупнее, называет себя миссис Эффи Роберте. Маленькая блондиночка – Вайолет Эвартс.

– Подожди-ка, – сказал я Микки и вернулся в картотечную, к ящикам с именными карточками.

Я пробежался по букве «У» – «Уил, Бенджамен, кличка "Чахоточный Бен", 36312У».

Содержимое папочки 36312У сообщало, что Чахоточный Бен Уил был арестован в округе Амадор в 1916 году по обвинению в бандитизме и три года оттрубил в тюрьме Сан-Квентин. В 1922-м его арестовали еще раз, в Лос-Анджелесе, обвинив в попытке шантажировать киноактрису, но дело лопнуло. Описание его соответствовало тому типу, которого Дик видел в «бьюике». На его фотографии – копия снимка, сделанного лос-анджелесскими полицейскими в 1922-м, – красовался остролицый молодой человек с подбородком, смахивавшим на колун.

Я отнес фотографию в свой кабинет и показал Микки.

– Это Уил пять лет назад. Последи-ка за ним немного. Когда оперативник ушел, я позвонил в следственный отдел

полиции. Ни Хэкена, ни Бегга на месте не оказалось. Я отыскал Льюиса из отдела идентификации.

– Как выглядит Шустрик Даль? – спросил я его.

– Подожди секундочку, – ответил Льюис. – Так: 32, 67 1/2, 174 [18]18
  Имеются в виду соответственно возраст, рост (в дюймах; 172 см) и вес (в фунтах; 79 кг), (примеч. пер.)


[Закрыть], среднее, темно-русые, карие, лицо широкое, плоское, скулы выступающие, золотой мост на нижней челюсти слева, коричневая родинка под правым ухом, изуродован мизинец на правой ноге.

– Лишняя фотография найдется?

– Конечно.

– Спасибо. Я пришлю за ней посыльного.

Я отправил Томми Хауда за фотографией, а сам пошел перекусить. Пообедав, я отправился в лавку Ганджена на Пост-стрит. Маленький торговец выглядел сегодня еще более щегольски, чем в прошлый раз. Плечи его пиджака вздымались еще выше, а талия была еще уже, чем у давешнего смокинга; кроме того, на нем были серые брюки в полоску, склонный к лиловости жилет и пышный атласный галстук с восхитительной золотой вышивкой.

Мы прошли через лавку и по узкой лесенке поднялись в крохотный кабинет в мезонине.

– Итак, вы мне имеете что-то сказать? – спросил он, когда мы сели, заперев дверь.

– Скорее спросить. Во-первых, что за девица с широким носом, толстой нижней губой и мешками под глазами проживает у вас в доме?

– Это некая Роз Рабери. – Раскрашенное личико сморщилось в удовлетворенной улыбке. – Горничная моей дорогой женушки.

– Она раскатывает по городу с бывшим уголовником.

– Вот как? – Глубоко удовлетворенный Ганджен погладил розовой ладошкой крашеную эспаньолку. – Ну, она горничная моей жены, вот она кто.

– Мэйн приехал из Лос-Анжелеса не с другом, как заявил жене. Он сел на поезд в субботу вечером – так что в городе он был за двенадцать часов до того момента, как явился домой.

Бруно Ганджен хихикнул, склонив голову к плечу и скорчив довольную рожицу.

– Ах! – прощебетал он. – Мы продвигаемся! Мы продвигаемся! Не так ли?

– Может быть. Вы не припомните, была ли Роз Рабери дома в воскресенье вечером – скажем, с одиннадцати до двенадцати?

– Помню несомненно. Была. Я это с определенностью могу сказать, потому что моей дражайшей тем вечером нездоровилось. Она ушла из дома ранним воскресным утром, сказала, что намеревается выехать на природу с друзьями – что за друзья, не знаю. А домой вернулась она в восемь часов вечера, жалуясь на сильную головную боль. Я был весьма испуган ее видом, а потому часто ходил ее проведывать, так что знаю, что горничная ее была дома весь вечер, до часу ночи самое меньшее.

– Полиция показывала вам платок, найденный вместе с бумажником Мэйна?

– Да. – Он заерзал на краешке стула, лицо у него было как у ребенка перед рождественской елкой.

– Вы уверены, что он принадлежит вашей жене?

Он так расхихикался, что даже не смог сказать «да», и выразил согласие энергичным киванием, так что эспаньолка казалась щеточкой, обмахивающей галстук.

– Она могла оставить его у Мэйнов как-нибудь, навещая миссис Мэйн, – предположил я.

– Это невозможно, – охотно поправил он. – Моя жена незнакома с миссис Мэйн.

– Ас самим Мэйном ваша жена была знакома? Он хихикнул и снова обмахнул галстук бородкой.

– И насколько близко?

Он пожал накладными плечами – до самых ушей.

– Я не знаю, – весело сказал он. – Я нанимаю детектива.

– Да? – скривился я. – Этого вот детектива вы наняли, чтобы выяснить, кто убил и ограбил Мэйна – и ничего более. Если вы думаете, что наняли его копаться в ваших семейных тайнах, то вы не правы, как «сухой» закон.

– Но почему? Но почему? – засуетился он. – Разве я не имею права знать? Никаких неприятностей не будет с этим, никаких скандалов, никаких бракоразводных процессов, уверяю вас. Джеффри мертв, так что все это можно назвать древней историей. Пока он был жив, я ничего не знал, был слеп. Когда он умер, я кое-что заметил. Для собственного моего удовольствия – и ничего более, прошу вас поверить – я хотел бы знать определенно.

– На меня не рассчитывайте, – прямо сказал я. – Я не знаю об этом ничего, кроме того, что мне сказали вы, и вы не сможете нанять меня, чтобы я раскопал это дело глубже. Кроме того, если вы не собираетесь ничего предпринимать, почему бы не оставить все как есть – что было, то прошло?

– Нет, нет, друг мой. – К нему вернулась ясноглазая жизнерадостность. – Я еще не старик, но мне пятьдесят два. Моей милой женушке восемнадцать, и она воистину прелестна. – Он хихикнул. – Это случилось. Не случится ли еще раз? И не было ли бы со стороны мужа разумно держать ее – как это называется? – на коротком поводке? На веревочке? Под контролем? И даже если это не повторится, не станет ли дорогая супруга более покорной в результате тех сведений, которыми располагает ее муж?

– Это ваша проблема. – Я встал. – А я в этом деле не участвую.

– Ах, не будем ссориться! – Он вскочил и схватил меня за руку. – Ну, нет, так нет. Но ведь остается еще и криминальный аспект дела – тот, что занимал вас все это время. Вы ведь не бросите его? Вы ведь выполните свои обязательства? Определенно?

– Предположим – просто предположим, – что ваша жена приложила руку к смерти Мэйна? Что тогда?

– Тогда, – он пожал плечами и растопырил ручки, – это дело закона.

– Ладно. Я продолжу дело, если вы усвоите, что имеете право располагать только сведениями, относящимися к этому вашему «криминальному аспекту» – и никакими другими.

– Отлично! И если так случится, что вы не сможете отделить мою драгоценную от…

Я кивнул. Он снова сграбастал мою ладонь, нежно ее поглаживая. Я выдернул руку и пошел обратно в агентство.

На столе меня ждала записка с просьбой позвонить сержанту Хэкену. Просьбу я выполнил.

– Шустрик Даль не связан с делом Мэйна, – сказал мне топорообразный полицейский. – Он и его приятель Бен Уил по кличке Чахоточный в тот вечер устроили вечеринку в придорожной забегаловке близ Вальехо. Торчали там с десяти вечера и до двух ночи, когда их вышвырнули за мордобой. Комар носа не подточит. Тот парень, что мне сказал об этом, не врет – я еще у двоих перепроверил.

Поблагодарив Хэкена, я позвонил Ганджену домой, попросил миссис Ганджен и осведомился, не сможет ли она принять меня, если я сейчас приду.

– О да, – сказала она.

Похоже, это было ее любимое выражение, несмотря на то что в ее устах оно абсолютно ничего не выражало.

Я засунул фотографии Даля и Уила. в карман, поймал на улице такси и отправился в Вествуд-парк. Накурившись турецких сигар, я по дороге состряпал замечательный компот из лжи, который собирался скормить супруге своего клиента, чтобы добыть от нее нужные сведения.

Ярдов за сто пятьдесят от дома я заметил машину Дика Фоли.

Дверь открыла худая, бледная служанка и проводила меня в гостиную на втором этаже, где миссис Ганджен, отложив в сторону экземпляр «И солнце встает», указала мне сигаретой на ближайшее кресло. Сидя в обтянутом парчой кресле, подобрав ногу под себя, она в своем оранжевом персидском платье еще больше походила на дорогую куклу.

Закуривая, я поглядел на нее, припомнил мою первую встречу с ней и ее мужем (и вторую – с мужем) и решил отбросить сочиненную по дороге скорбную повесть.

– У вас есть горничная, Роз Рабери, – начал я. – Я не хочу, чтобы она подслушала наш разговор.

– Хорошо, – сказала миссис Ганджен без тени удивления. – Извините, я на минутку – После чего встала и вышла.

Вскоре она вернулась и села, подобрав под себя уже обе ноги.

– Ее не будет самое малое полчаса.

– Этого хватит с лихвой. Ваша Роз – подружка бывшего уголовника по фамилии Уил.

Кукольное личико нахмурилось, пухлые накрашенные губки поджались. Я ждал, давая ей время сказать что-нибудь. Она молчала. Я вынул фотографии Уила и Даля и протянул ей.

– Тощий – приятель Роз. Второй – его дружок, тоже бандит.

Она взяла фотографии крохотной ручкой не менее уверенно, чем держал их я, и вгляделась. Губы ее поджались еще больше, глаза потемнели. Затем лицо ее постепенно прояснилось, она пробормотала: «О да» – и вернула мне снимки.

– Когда я сообщил об этом вашему мужу, – со значением произнес я, – он сказал: «Это горничная моей дорогой женушки» – и рассмеялся.

Энид Ганджен промолчала.

– Ну? – осведомился я. – Что он имел в виду?

– Откуда мне знать? – вздохнула она.

– Ну, вы же знаете, что ваш платок был найден вместе с бумажником Мэйна, – небрежно бросил я, делая вид, что поглощен стряхиванием пепла с сигареты в яшмовую пепельницу в форме гробика без крышки.

– О да, – устало произнесла она. – Мне говорили.

– Как это, по-вашему, могло случиться?

– Не могу представить.

– Я могу, – сказал я, – но предпочитаю знать. Миссис Ганджен, мы сберегли бы уйму времени, если бы начали говорить откровенно.

– Почему бы и нет? – апатично произнесла она. – Вы облечены доверием моего мужа и получили разрешение допрашивать меня. Если это меня унизит – что ж, в конце концов, я всего лишь его жена. Едва ли любые недостойные выходки, которые вы только в состоянии измыслить, окажутся хуже тех, которым я уже подверглась.

В ответ на этот театральный монолог я хмыкнул и продолжил:

– Миссис Ганджен, меня интересует лишь, кто убил и ограбил Мэйна. Для меня ценно все, что укажет мне путь, но только до тех пор, пока оно этот путь указывает. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно, – ответила она. – Я понимаю, что вы наняты моим мужем.

Это никуда не вело. Я попробовал еще раз:

– Как вы думаете, какое я вынес впечатление от нашей первой встречи тем вечером?

– Представить не могу,

– А вы попытайтесь.

– Несомненно, – она чуть улыбнулась, – у вас возникло впечатление, что муж считает меня любовницей Джеффри.

– И…

– Вы спрашиваете, – на щеках ее показались ямочки; похоже, ее это забавляло, – была ли я любовницей Джеффри?

– Не спрашиваю, но знать хотел бы.

– Конечно, хотели бы, – мило согласилась она.

– А какое впечатление произвела наша встреча на вас? – спросил я.

– На меня? – Она наморщила лобик. – Мой муж нанял вас, чтобы вы доказали, что я была любовницей Джеффри. – Слово «любовница» она повторяла так, точно ей нравился его вкус.

– Вы ошиблись.

– Зная моего мужа, в это трудно поверить.

– Зная себя, я в этом убежден, – настаивал я. – По данному вопросу между вашим мужем и мной нет никаких разногласий. Я дал ему понять, что моя работа – найти грабителей и убийц – и ничего больше.

– В самом деле? – Это было вежливым завершением спора, от которого она начала уставать.

– Вы связываете мне руки, – пожаловался я, вставая и делая вид, что не гляжу на нее. – Теперь мне не остается ничего другого, как схватить Роз Рабери и тех двоих и посмотреть, что можно, из них выжать. Вы сказали, что девушка вернется через полчаса?

Ее круглые карие глазки пристально посмотрели на меня.

– Она вернется через несколько минут. Вы хотите ее допросить?

– Да, но не здесь. Я ее отвезу во Дворец правосудия, вместе с теми двоими. Можно от вас позвонить?

– Конечно. Телефон в соседней комнате. – Она встала, чтобы открыть мне дверь.

Я вызвал Дэйвенпорт-20 и попросил соединить меня со следственным отделом.

– Подождите, – сказала миссис Ганджен из гостиной так тихо, что я едва расслышал.

Не опуская трубки, я обернулся и посмотрел на нее через дверной проем. Хмурясь, она теребила пальчиками алые губки. Я держал трубку, пока она не отняла руки ото рта и не поманила меня, после чего вернулся в гостиную.

Я взял верх. Я держал рот на замке. Теперь настала ее очередь делать первый шаг. Она с минуту, а то и больше, изучала мое лицо и наконец начала:

– Я не буду притворяться, что доверяю вам. – Она говорила нерешительно, едва ли не сама с собой. – Вы работаете на моего мужа, а его даже деньги не так интересуют, как то, что сделала я. Выбор из двух зол – одно верное, второе более чем вероятное.