Текст книги "Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3"

Автор книги: Дэшилл Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Не надо, – Кид взял его за руку. Брови Эдуарда Маруа удивленно поднялись.

– Вас двое, а я один, – объяснил долговязый парень. – Я доверяю тебе и все такое, но все равно хочу сразу получить свою долю.

– Но…

Протесты Француза прервал звонок в дверь. Кид бросился к хозяйке.

– Отвечай, и без фокусов!

Она поднялась с пола и вышла в прихожую.

– Кто там?

– Еще один звук, миссис Альмад, – раздался суровый и гневный голос домовладелицы, – и я вызову полицию. Как вам не стыдно!

Интересно, что бы она сказала, если бы открыла незапертую дверь и увидела квартиру – изрезанную и ободранную мебель и труп, лежащий на полу среди руин, шум падения которого заставил ее во второй раз подняться наверх.

Да, интересно. Я решил рискнуть.

– А иди ты к черту! – велел я.

Домовладелица негодующе фыркнула. Я надеялся, что обида заставит ее поспешить к телефону. Мне может понадобиться помощь полиции, которую она собиралась вызвать.

Кид выхватил пушку. Несколько секунд дуло смотрело на Меня. Это был, наверное, решающий момент. Если бы долговязый налетчик мог пришить меня тихо, он бы не колебался. Но за моей спиной была стена, и Кид знал, что я не буду тихо стоять и ждать, пока он меня прирежет. Он не хотел ненужного шума теперь, когда они нашли камни.

– Заткни свою пасть, пока я не закрыл ее, – и Кид снова повернулся к Французу, который успел спрятать мешочек в карман.

– Или мы разделим их здесь, или камни понесу я, – заявил долговязый бандит. – Вас двое, и я не собираюсь рисковать своей долей.

– Но, Кид, мы не можем здесь больше оставаться! Даже если хозяйка не позвонит в полицию, все равно надо смываться. Разделим камешки где-нибудь в другом месте. Почему ты не доверяешь мне сейчас, когда мы вместе?

Кид сделал два шага и оказался между дверью и Маруа с Большим Подбородком. Он держал два револьвера.

– Спокойно! – произнес он. – Мои камешки не покинут этот дом в чужом кармане. Если хочешь делить, я не возражаю. Если ты против, понесу их я. Все. Баста!

– Но полиция!

– Это твоя забота. Всему своя очередь. Сейчас очередь камней.

На лбу Француза набухла голубая вена, маленькое тело напряглось. Он пытался набраться храбрости для перестрелки. И он, и Кид знали, что, когда занавес опустится, все камни окажутся у одного из них. Бандиты давно начали дурить друг друга и вряд ли сейчас изменят привычки. Кто-то завладеет всей добычей. Другой же не получит ничего, кроме похорон.

Большой Подбородок не в счет. Он слишком прост, чтобы тягаться с такими акулами. Если бы его котелок хоть капельку варил, напарник Француза пристрелил бы и Кида, и Маруа, а он вместо этого продолжал держать под прицелом меня, одним глазом наблюдая за Кидом.

Инее стояла рядом с дверью. Она смотрела на бывших партнеров. Я тратил драгоценные минуты, тянувшиеся как часы, пытаясь поймать ее взгляд. В конце концов мне это удалось.

Я посмотрел на выключатель, находящийся всего в футе от нее, потом на нее, на выключатель, на нее и так несколько раз, пока она не поняла.

Ее рука начала скользить по стене. Я наблюдал за главными игроками.

Глаза Кида были мертвыми кругами, а здоровый глаз Маруа слезился. Француз не решился открывать стрельбу и достал шелковый мешочек.

Коричневый пальчик Инее лег на выключатель. В это же мгновение, даже долей секунды раньше, я двинулся вперед. Мне пришлось положиться на нее. Большой Подбородок сразу начнет стрельбу. Если Инее не выключит свет, я покойник.

Ее ноготь на выключателе побелел.

Я прыгнул на Маруа.

Темноту пронзили вспышки выстрелов. Я схватил Француза, и мы упали на труп Билли. Я ударил Маруа в лицо и поймал его руку. Его свободная рука нашла мою физиономию. Значит, камешки в той руке, которую я держу. Пальцы вцепились мне в рот, и я впился в них зубами. Одно колено поставил на его портрет и сильно надавил. Теперь обе мои руки освободились.

Некрасиво, зато эффективно.

Гостиная превратилась во внутренность черного барабана, на котором какой-то гигант выбивал длинную барабанную дробь. Одновременно гремели четыре пушки, и звуки выстрелов слились в пульсирующий грохот.

Ногти Маруа начали рвать мой рот, и мне пришлось разжать зубы. Я вывернул большой палец, которым он держал мешочек, и Француз закричал. Камешки оказались у меня в руке.

Попытался встать, но Маруа схватил меня за ногу. Попробовал ударить ногой, но промахнулся. Француз дважды вздрогнул и затих. Наверное, в него попала шальная пуля. Перекатившись по полу, я подполз к нему и начал шарить по телу, пока не наткнулся на то, что было нужно. Вытащил из кармана свой револьвер и пополз на коленях к двери в другую комнату, держа в одной руке револьвер, а в другой – мешочек с камнями. Когда я очутился в соседней комнате, стрельба в гостиной прекратилась.

Прислонившись к стене, я спрятал драгоценности и пожалел, что не остался с Французом. В комнате было темно. В ней горел свет, когда Инее выключила свет в гостиной. Раньше во всех комнатах горел свет. Я не знал, почему он погас, и мне это не понравилось.

Из гостиной не доносилось ни звука. В открытом окне тихо шелестел дождь. До меня донесся еще один звук – приглушенное клацание зубов.

Конечно, Инее, перепуганная до смерти. Мне стало смешно. В темноте она выскользнула из гостиной и выключила везде свет.

Я тихонечко дышал через широко раскрытый рот и ждал. Искать женщину без шума было невозможно. Маруа и Кид разбросали везде обломки мебели и куски обшивки. Жаль, что я не знаю, вооружена ли она. Не хотелось бы, чтобы Инее открыла по мне пальбу.

Я не двигался с места и ждал. Ее зубы продолжали стучать.

В гостиной раздался шорох, и последовал грохот выстрела.

– Инее, – прошипел я по направлению клацания зубов. Тишина. Из гостиной донеслись одновременно два выстрела, и начались стоны.

– Камни у меня, – прошептал я под прикрытием стонов.

– Джерри, идите ко мне, – сразу ответила Инее. Стоны в соседней комнате начали слабеть. Я медленно

пополз на коленях на звуки женского голоса, стараясь не задевать валявшиеся на полу предметы. В темноте ничего не было видно. Где-то по дороге я влез рукой во влажный комок шерсти – труп маленькой Франы. Инее дотронулась до моего плеча.

– Дайте мне их, – были ее первые слова.

Я усмехнулся, потрепал ее по руке и прошептал на ухо:

– Пошли в спальню. Скоро придет Кид. – Я не сомневался, что он уложил Большого Подбородка. – В спальне с ним справиться будет легче.

Я пополз на коленях в спальню вслед за хозяйкой. Пока мы ползли, попытался проанализировать ситуацию. Кид еще не знал, что случилось со мной и Маруа. Он мог предположить, что Француз пришил меня, и я лежу рядом с Билли. Скорее всего он уже понял, что грохнул Большого Подбородка. В гостиной стояла кромешная тьма, но к этому времени до него должно было дойти, что он единственный живой человек в гостиной.

Кид блокировал выход из квартиры. Итак, он наверняка считает, что Маруа и Инее тоже живы и что драгоценности у них. Что он сделает? Теперь, конечно, вся их дружба рассыплется, как карточный домик. Она уже испарилась, когда погас свет. Кид хотел камни и хотел их все.

Я не колдун, но без особого труда предположил следующий ход долговязого налетчика. По-моему, он должен скоро отправиться за нами. Он знал, он должен был догадываться, что скоро приедет полиция, но, на мой взгляд, этот тип достаточно безумен, поэтому не будет обращать внимания на такие мелочи. Он, конечно, вычислит, что полицейских будет всего двое, ведь их вызвали, чтобы успокоить пьяных соседей. Он мог справиться с двумя фараонами, или по крайней мере так считал. А сейчас Кид займется камешками.

Мы с Инее вползли в спальню, самую дальнюю комнату квартиры, в которой находилась только одна дверь. Я слышал, как она пытается закрыть ее, и вставил в проем ногу.

– Оставьте ее открытой, – прошептал я. Я не хотел запираться от Кида, я хотел заманить его.

Подполз на животе к двери и положил на порог часы. Затем отполз на шесть—восемь футов, находясь по диагонали от светящегося циферблата. Из другой комнаты они не были видны, так как циферблат был обращен ко мне. Если Кид не прыгнет, а войдет, то хотя бы на долю секунды окажется между мной и часами.

Я лежал на животе, уперев револьвер в пол, и ждал мига, когда светлое пятно часов погаснет. Ждать пришлось долго, и в голову полезли сомнения – может, он не придет, может, нужно отправляться за ним, может, он убежал, и я потерял его навсегда после всей этой возни.

А рядом тряслась Инее.

– Не трогайте меня, – проворчал я, когда женщина попыталась прильнуть ко мне, так как от ее дрожи тряслась моя рука.

Из соседней комнаты донесся хруст стекла – и опять тишина.

От напряжения мои глаза начали чесаться, однако я не мог мигать. За эту долю секунды нога могла пересечь порог. Я не мог позволить себе такой роскоши, но и не мог ничего с собой поделать. Мигнул. Я не знал, прошло ли что-нибудь между мной и часами. Желание снова мигнуть стало нестерпимым. Попытался широко раскрыть глаза, но не выдержал и мигнул второй раз. Мне показалось, что между мной и часами что-то мелькнуло.

Кида не было слышно.

Смуглая Инее зарыдала. Звуки рыданий могли послужить ориентиром для бандита, и я выругал ее от всего сердца, хотя и шепотом.

Глаза щипало от слез. Я попытался мигнуть и смахнуть слезы, оторвав на драгоценные доли секунды взгляд от часов. Ручка револьвера стала скользкой во вспотевшей руке. Было очень некомфортно и внутри, и снаружи. В этот момент в дверях сверкнула вспышка выстрела.

Инее Альмад завопила и бросилась на меня, поэтому моя ответная пуля угодила в потолок.

Я оттолкнул женщину и откатился назад. Она стонала где-то под боком. Я не мог ни видеть, ни слышать Кида. Часы по-прежнему светились.

Вдруг раздался шорох, и светящееся пятно погасло.

Я выстрелил.

Увидел две ответные вспышки и, держа револьвер как можно ниже, дважды пальнул в пространство между этими вспышками.

Опять сверкнули два огня-близнеца.

Правая рука онемела, и пришлось переложить револьвер в левую. Я еще дважды выстрелил в дверь. Остался последний патрон.

Голова наполнилась веселыми мыслями. Казалось, что вокруг нет ни комнаты, ни темноты, ничего…

Когда очнулся, в спальне горел тусклый свет. Я лежал на спине. Около меня шумно дышала и дрожала Инее. Стоя на коленях, она обыскивала меня. Нашла мешочек с драгоценными камнями.

Я вернулся к жизни и схватил ее за руку. Женщина закричала, словно я воскрес из мертвых. Камни остались у меня.

– Отдайте мне их, Джерри, – завыла она, неистово пытаясь разжать мои пальцы. – Это мое. Отдайте! Я сел и оглянулся.

Рядом валялась разбитая лампа, упавшая или из-за неосторожного движения моей ноги, или от пули Кида и вырубившая меня. У двери лицом вниз, разбросав руки, словно распятый на кресте, растянулся мертвый Кид.

Из прихожей донеслись слабые удары, почти не слышные из-за шума в моей голове. Это полиция стучалась в открытую дверь.

Инее притихла. Я повернул голову, и это движение спасло мне жизнь. Щеку поцарапал нож, разодравший лацкан пиджака. Я отнял оружие у женщины.

Какой смысл для нее убивать меня? Полиция уже находилась в квартире. Я решил повеселиться напоследок и притворился, что внезапно полностью пришел в себя.

– А, это вы! Вот камешки! – и я протянул ей шелковый мешочек, когда в спальню вошел первый фараон.

Больше я Инее Альмад не видел. Ее отправили на восток, в Массачусетс, отсиживать пожизненный срок. Никто из полицейских, ворвавшихся в ту ночь в ее квартиру, меня не знал. Нас развели, прежде чем я встретил знакомого легавого, что дало мне возможность так и остаться для нее Джерри Янгом, бутлегером. Самое трудное было не попасть в газеты. Ведь пришлось рассказать коронеру о том, как погибли Билли, Большой Подбородок, Маруа и Кид.

Старик разговаривал с Инее перед ее отъездом из Фриско. Сопоставив сведения, полученные из нашего бостонского отделения и от нее, удалось восстановить ход событий.

У бостонского ювелира Танниклифа работал служащий по имени Байндер, который пользовался полным доверием хозяина. Он влюбился в Инее Альмад. Смуглая красотка, в свою очередь, имела пару ловких друзей – француза Маруа и уроженца Бостону по имени Кэри или Кори, но которого все называли Кид. Такая комбинация могла дать только один результат.

Альмад, Маруа и Кид разработали план. В обязанности верного Байндера входило открывать магазин утром, закрывать его вечером и, кроме того, он прятал в сейф самые дорогие необработанные камни. Однажды вечером он передал камешки Инее, которая должна была продать их. Для того чтобы скрыть кражу Байндера, Кид и Маруа должны были ограбить магазин сразу после открытия на следующее утро. В это время там находились только Байндер и привратник. Грабители могли взять все, что захотят. Кроме того, всем участникам должны были заплатить каждому по двести пятьдесят долларов. А в случае поимки Байндер их просто не опознает.

Однако простофиля Байндер не подозревал о существовании другого плана. Инее, Маруа и Кид втайне от служащего магазина заключили соглашение, кое в чем отличавшееся от плана, известного Байндеру.

Инее должна была отправиться в Чикаго, как только незадачливый любовник принесет драгоценности, и ждать там Кида и Маруа. Она и Француз не возражали бежать и бросить Байндера без алиби. Но Кид настаивал на запланированном налете. Кроме того, он хотел пристрелить этого олуха Байндера. Он знает о них многое, убеждал долговязый грабитель, и расколется, как только догадается, что его облапошили.

Во время налета Кид застрелил Байндера.

Затем начались умопомрачительные интриги, которые привели всю троицу к трагическому финалу. Инее заключила секретные соглашения с обоими бандитами. Киду она обещала приехать в Сент-Луис, а Маруа – в Новый Орлеан, а сама сбежала с добычей в Сан-Франциско.

Билли оказался невинным зрителем. Он был торговцем лесом, которого Инее где-то подцепила и держала при себе в качестве подушки против острых углов на каменистой дороге, по которой она путешествовала.

ШТОПОР

Закипев, как кофейник, уже на восьмом километре от Филмера, почтовый автомобиль вез меня на юг сквозь знойное зарево и колючую белую пыль аризонской пустыни.

Я был единственным пассажиром. Шоферу хотелось разговаривать не больше, чем мне. Все утро мы ехали через духовку, утыканную кактусами и полынью, и молчали – только шофер иногда ругался, останавливаясь, чтобы долить воды в стучащий мотор. Машина ползла по сыпучим пескам, петляла между крутыми красными склонами столовых гор, ныряла в сухие русла, где пыльные мескитные деревья просвечивали, как белое кружево, пробиралась по самому краю ущелий.

Солнце лезло вверх по медному небу. Чем выше оно влезало, тем больше и жарче оно становилось. Интересно, подумал я, насколько жарче ему надо стать, чтобы взорвались патроны в револьвере у меня под мышкой? Впрочем, какая разница? Если станет еще жарче, мы все взорвемся: машина, пустыня, шофер и я, все вспыхнем разом и исчезнем. И я не против!

В таком настроении мы поднялись по длинному косогору, перевалили через острый гребень и покатились под уклон, к Штопору.

Штопор в любое время не поразил бы зрителя. Тем более – в знойный воскресный день. Одна песчаная улица, протянувшаяся по краю кривого каньона Тирабузон, от которого, путем перевода, получил свое имя город. «Город» назывался он, хотя и «деревня» было бы комплиментом: десятка полтора домов, как попало расставленных по улице, да мелкие развалюхи, где прилепившиеся к домам, где присевшие рядом, а где норовящие уползти.

На улице пеклись четыре пыльных автомобиля. Между двумя домами я разглядел загон: с полдюжины лошадей сообща грустили под навесом. Ни души кругом. Даже шофер мой с вялым и, по видимости, пустым мешком скрылся в здании с вывеской «Универсальный магазин Аддерли».

Взяв два пыльных чемодана, я вылез и пошел через дорогу к двухэтажному саманному дому с железной кровлей, на котором висела линялая вывеска с едва различимыми словами «Каньон-хаус».

Я пересек некрашеную безлюдную веранду, толкнул ногой дверь и вошел в столовую, где за столами, покрытыми клеенкой, обедали человек двенадцать мужчин и одна женщина. В углу стоял стол кассира, а позади него на стене висела доска с ключами. Между ней и столом, на табурете, сидел и притворялся, что не видит меня, толстячок с землистым лицом и такого же колера остатками волос. Я сказал:

– Комнату и воды побольше.

– Комнату – пожалуйста, – проворчал толстячок, – а от воды вам проку не будет. Только помоетесь и напьетесь, как тут же снова станете грязным и захотите пить. Куда же запропастился чертов журнал?

Не найдя журнала, он подвинул ко мне старый конверт:

– Зарегистрируйтесь на обороте. Поживете у нас?

– Скорей всего, да. Сзади отодвинули стул.

Я обернулся: долговязый человек с огромными красными ушами поднялся, держась за стол.

– Дамы и г'шпода, – провозгласил он, – наштало время оштавить пути неправедные и шнова принятша жа вяжанье. Жакон пришел в округ Орилла!

Пьяный поклонился мне, задев свою яичницу, и сел. Обедавшие приветствовали речь стуком ножей и вилок по столу.

Я оглядел их, пока они оглядывали меня. Разношерстное общество: обветренные ковбои, кряжистые рабочие, люди с мучнистыми лицами ночных служащих. Единственная здесь женщина была явно чужой в Аризоне. Худая, лет двадцати пяти, с чересчур блестящими черными глазами, темноволосая и коротко стриженная; шустрая миловидность ее лица несла отпечаток поселения большего, нежели это. Таких или похо :жих видишь в больших городах, в заведениях, которые закрываются позже театров.

Кавалер ее был степного вида – худощавый парень лет двадцати с небольшим, не очень высокий, со светлыми голубыми глазами, ярко выделявшимися на загорелом лице, совершенно безукоризненном в смысле четкости и правильности черт.

– Вы, значит, новый заместитель шерифа? – сказал мне в затылок землистый хозяин.

Кто-то раскрыл мое инкогнито!

– Да. – Я спрятал раздражение за улыбкой, адресованной и ему и обедавшим. – И хоть сейчас сменяю мою звезду на упомянутую комнату и воду.

Он отвел меня через столовую наверх, в дощатую комнату на втором этаже с тыльной стороны дома, сказал: «Вот» – и вышел.

С водой из кувшина я сделал все возможное, чтобы удалить скопившуюся на мне белую грязь. Потом достал из чемоданов серую рубашку и толстый диагоналевый костюм и пристегнул под левым плечом револьвер – не собираясь делать из него секрет.

В боковые карманы пиджака я положил по новенькому автоматическому пистолету калибра 8,13 мм – короткоствольные, почти игрушки. Зато они всегда под рукой и маленькие: никому нет нужды знать, что не весь мой арсенал под мышкой.

Когда я спустился, столовая была пуста. Землистый пессимист-хозяин высунулся из двери.

– На еду есть надежда?

– Маленькая. – Он кивнул на объявление: «Столовая работает с б до 8, с 12 до 2 и с 5 до 7 вечера».

– Пожрать можно у Воша – если не привередлив, – кисло добавил он.

Через веранду, пустую из-за жары, и улицу, безлюдную по той же причине, я перешел к Вошу. Его заведение приткнулось к большому одноэтажному саманному дому с надписью «Бордер-палас» через весь фасад.

Это была лачуга – с тремя деревянными стенами и одной саманной («Бордер-паласа»), – едва вмещавшая свое содержимое: обеденную стойку, восемь табуретов, горсть кухонной утвари, половину мух Земли, железную койку за полузадернутой занавеской из мешковины и самого хозяина. Некогда помещение было выкрашено белой краской. Теперь оно сделалось дымчато-серым, за исключением самодельной надписи «Питание круглосуточное. Без кредита» с ценником. Надпись была желто-серая и засиженная мухами. А хозяин – маленький тощий старик, смуглый и веселый.

– Вы новый шериф? – спросил он с улыбкой, и я увидел, что зубов у него нет.

– Заместитель, и голодный. Съем все, что дадите, если не укусит в ответ и готовится недолго.

– Сейчас! – Он повернулся к плите и начал греметь сковородками. – Нам нужны шерифы, – сказал он через плечо.

– Кто-то вас донимает?

– Меня никто не донимает, будь спокоен! – Он махнул рукой на сахарный бочонок под полками. – Я с ними живо разберусь!

Из бочонка торчал приклад охотничьего ружья. Я вытащил его; это был обрез двустволки – противная штука в ближнем бою.

Я опустил обрез на место, и старик стал метать мне тарелки.

С пищей в желудке и сигаретой в зубах я снова вышел на кривую улицу. Из «Бордер-паласа» доносился стук бильярдных шаров. Я пошел на этот звук.

В большой комнате над двумя бильярдными столами нагибались четверо мужчин; еще пять или шесть наблюдали за ними со стульев у стены. С одной стороны была дубовая стойка. Через открытую дверь в задней стене долетал шелест тасуемых карт.

Ко мне подошел крупный пузатый мужчина в белом жилете, с бриллиантовой запонкой на груди, и его красное, с тройным подбородком лицо расплылось в профессионально приветливой улыбке.

– Я Барделл, – представился он, протягивая толстую руку с ухоженными ногтями, на которой тоже сверкали бриллианты. – Это мое заведение. Рад познакомиться с вами, шериф! Ей-Богу, вы нам нужны, и, надеюсь, вы тут подольше побудете. Эти голубчики, – он, усмехнувшись, кивнул на бильярдистов, – бывает, бузят у меня.

Он стал трясти мне руку; я не препятствовал.

– Давайте познакомлю вас с ребятами, – продолжал он и повернулся, одной рукой обняв меня за плечи.– Все работники с ранчо Х.А.Р. —махнув бриллиантами в сторону игроков, – кроме этого молодца Милк-Ривера: он объездчик и на простых пастухов смотрит свысока.

Молодец Милк-Ривер оказался тем стройным парнем, который сидел с женщиной в столовой гостиницы. Партнеры его были молоды, хотя не так, как он, загорелые, обветренные, косолапые, в сапогах с высокими каблуками. Бак Смолл был рыжеватый и пучеглазый, Смит – рыжеватый и низенький, [анн – долговязый ирландец. Зрителями были рабочие «Колонии Орилла» и маленьких ближних ранчо. Кроме двух: Чика Орра, коренастого, грузного, толсторукого, с вдавленным носом, расплющенными ушами, золотыми передними зубами и покалеченными кистями боксера, и потертого типа с приоткрытым ртом – Жука Рейни; вся вывеска его недвусмысленно говорила о приверженности к кокаину.

В сопровождении Барделла я перешел в заднюю комнату, чтобы познакомиться с игроками в покер. Играли всего четверо. Другие карточные столы, лото и стол для игры в кости были свободны.

В одном из игроков я узнал ушастого пьяного, который произнес приветственную речь в гостинице. Звали его Шнур Вогель. Он работал на ранчо X. А. Р., так же как его сосед Ред Уилан. Оба были на взводе. Третьим с ними сидел спокойный, средних лет человек по фамилии Киф. И четвертым – Марк Нисбет, бледный, худой человек. Профессиональный картежник – свидетельствовала вся его наружность, от карих глаз с тяжелыми веками до сноровистых тонких пальцев. Вогель с Нисбетом, по-видимому, не очень ладили. Сдавал Нисбет, партия уже началась. У Вогеля было вдвое больше фишек, чем у других игроков; он сбросил две карты.

– В этот раз пускай мне обе дадут сверху! – И сказал он это без приятности.

Нисбет дал хкарты, никак не отреагировав на шпильку. Ред Уилан сменил три карты. Киф спасовал. Нисбет сменил одну. Уилан поставил. Нисбет уравнял. Вогель добавил. Уилан уравнял. Нисбет добавил. Вогель поднял еще. Уилан спасовал. Нисбет снова добавил.

– Неужто ты и себе взял сверху? – прорычал Вогель Нисбету через стол и снова поднял ставку.

Нисбет уравнял. У него была пара тузов и пара королей. У ковбоя – три девятки.

Вогель громко засмеялся, сгребая фишки:

– Если бы я мог все время держать шерифа у тебя за спиной, я бы маленько разжился.

Нисбет делал вид, что занят приведением в порядок своих фишек. Я ему посочувствовал. Он сыграл по-дурацки – но как еще сыграешь с пьяным?

– Ну что, понравился наш городок? – спросил у меня Ред Уилан.

– Я его мало видел, – уклонился я. – Гостиницу, столовую, и все.

Уилан рассмеялся:

– Значит, со Вшом познакомился. Шнура дружок! Все, кроме Нисбета, засмеялись – Шнур Вогель тоже.

– Один раз Шнур попробовал его ограбить на двадцать Пить центов – на кофе с булкой. Забыл заплатить, говорит, но похоже, что нашармака хотел пожрать. Короче, на другой день Вош заявляется на ранчо – пыль столбом, обрез под мышкой. Он тащил это орудие смерти по пустыне, пехом, двадцать пять километров – чтобы стребовать двадцать пять центов. И стребовал! Отобрал монету у Шнура с ходу, прямо между загоном и бараком, можно сказать – под пушечным дулом.

Шнур Вогель горестно улыбнулся и почесал большое ухо.

– Старый хрен приперся ко мне, словно я вор какой! Был бы мужик, он бы у меня на том свете получал эти деньги. А с этим грибом что делать, если ему и укусить-то нечем?

Его мутный взгляд устремился на стол, и вислогубая улыбка превратилась в оскал.

– Давай дальше, – прорычал он, со злобой глядя на Нисбета. – Теперь будет честная сдача!

Мы с Барделлом вернулись в переднюю комнату, где ковбои по-прежнему гоняли шары. Я сел на стул у стены и послушал их разговор. Нельзя сказать, что он был оживленным. Сразу чувствовалось, что в компании появился чужой. Первым делом мне надо было преодолеть это.

– Никто не скажет, – спросил я, не обращаясь ни к кому в особенности, – где мне добыть лошадь? Не очень норовистую – потому что наездник я паршивый.

– Можно взять в конюшне Эклина, – медленно ответил Милк-Ривер, глядя на меня невинными голубыми глазами, – хотя вряд ли у него найдется такая, чтобы долго жила, если будешь ее торопить. Вот что, у Пири, на ранчо, есть саврасый, как раз для тебя. Он отдавать не захочет, но, если захватишь с собой приличные деньги и помашешь у него перед носом, может, сговоритесь.

– А вы мне не подсунете такую, с которой я не слажу? – спросил я.

Голубые глаза лишились всякого выражения.

– Я тебе вообще ничего не подсовываю, залетный. Ты спросил. Я ответил. Но так тебе скажу: если ты можешь усидеть на качалке, то и на саврасом усидишь.

– Прекрасно. Завтра поеду.

Милк-Ривер положил кий и нахмурился:

– Хотя, если подумать, завтра Пири едет в южный лагерь. Так что, если у тебя других дел нет, можно сейчас туда махнуть.

– Хорошо. – Я встал.

– А вы, ребята, едете домой? – спросил Милк-Ривер у партнеров.

– Ага, – равнодушно отозвался Смит. – Завтра нам с самого ранья выезжать, так что, пожалуй, пора двигаться. Погляжу, готовы ли Шнур с Редом.

Они не были готовы. Через раскрытую дверь доносился склочный голос Вогеля:

– Я тут поселился! Я этого змея за хвост держу – теперь, чтобы голым не уйти, обязательно передернет. А я только этого и дожидаюсь! Пусть только раз ветерок пустит, я ему вырву кадык!

Смит вернулся к нам.

– Шнур с Редом еще поиграют. После доедут на попутной. С Милк-Ривером, Смитом, Данном и Смоллом я вышел из

«Бордер-паласа».

Не успели мы сделать и трех шагов, как на меня обрушился сутулый седоусый мужчина в крахмальной рубашке без воротничка.

– Я Аддерли, – представился он и протянул руку, другой показав на универсальный магазин Аддерли. – У вас есть минута? Я хочу вас кое с кем познакомить.

Работники ранчо X. А. Р. медленно шли к машинам.

– Можете две минуты подождать? – крикнул я им вслед. Милк-Ривер обернулся:

– Нам еще надо залить машину водой и бензином. Не торопись.

Аддерли вел меня к своему магазину и по дороге объяснял:

– У меня собрались кое-кто из лучших людей города… да почти все лучшие люди. Те, кто поддержит вас, если вы напомните Штопору о страхе Божьем. Мы смертельно устали от непрерывных бесчинств.

Через магазин и через двор мы пришли к его дому. Там собрались человек десять—двенадцать.

Его преподобие Диркс, истощенный высокий мужчина с длинным худым лицом и узкими губами, обратился ко мне с речью. Он называл меня братом, он объяснял, как дурен их город, и сказал, что он и его друзья готовы дать под присягой показания, необходимые для ареста разных людей, совершивших шестьдесят с чем-то преступлений за последние два года.

У него и список был – с фамилиями, датами и часами, и он зачитал мне этот список. Все, с кем я познакомился сегодня, кроме присутствующих, упоминались в списке хотя бы по разу, равно как и многие, с кем я еще не успел познакомиться. Преступления были разнообразные – от убийства до алкогольного опьянения и сквернословия.

– Если вы мне дадите список, я его изучу, – пообещал я. Список он мне дал, но обещаниями не позволил отделаться.

– Брат, час промедлить с наказанием зла – значит стать его соучастником. Ты побывал в доме греха, которым заправляет Барделл. Ты слышал, как оскверняли Субботу стуком бильярдных шаров. Ты обонял их дыхание, смердящее контрабандным ромом. Порази же их сейчас, брат. Да не скажут, что ты потакал злу с первого дня пребывания в Штопоре. Ступай в сии чистилища и исполни твой долг, как христианин и как представитель закона!

Он был священник; я не хотел смеяться.

Я поглядел на остальных. Они сидели – и мужчины, и женщины – на краешках стульев. На лицах у них было такое выражение, какое видишь у зрителей на боксерском матче перед ударом гонга.

Миссис Эклин, жена хозяина конюшни, женщина с костлявым лицом и костлявым телом, уставила на меня глаза, твердые как голыши:

– А эта бесстыжая распутница, женщина, которая называет себя сеньорой Геей… и три девки, которые выдают себя за ее дочерей! Плохой из вас заместитель шерифа, если вы оставите их хотя бы еще на одну ночь дома… чтобы они продолжали развращать мужчин округа Орилла!

Остальные энергично закивали.

Мисс Джейни, учительница с кислым лицом и фальшивыми зубами, тоже вставила замечание:

– А еще хуже этих… этих созданий – Клио Ландес! Хуже потому хотя бы, что эти… эти девки… – она потупилась, ухитрилась покраснеть, скосилась на священника, – эти девки хотя бы не скрывают, кто они такие. А о ней… кто знает, что за ней водится?

– Про нее не знаю, – начал Аддерли, но жена не дала ему закончить.

– Я знаю! – рявкнула она. Это была крупная усатая женщина, и корсет ее торчал шишками из-под черного блестящего платья. – Мисс Джейни совершенно права!

– А эта Клио Ландес значится в вашем списке? – спросил я, ибо действительно не помнил.

– Нет, брат, она не значится, – сокрушенно ответил его преподобие Диркс. – Но только потому, что она хитрее остальных. Без нее Штопор определенно станет чище. Эта женщина несомненно низкого морального уровня, без видимых средств существования и связана с худшими элементами.

– Рад был познакомиться с вами, друзья, – сказал я, складывая список и засовывая в карман. – И рад узнать, что вы меня поддержите.

Я двинулся к двери, надеясь улизнуть без дальнейших разговоров. Номер не прошел. За мной последовал священник.

– Ты поразишь их сейчас же, брат? Ты идешь священной войной на дом похоти и на притон азарта?