Текст книги "Передача Ермакова (СИ)"

Автор книги: Дерек Ламберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

  Передача Ермакова.

  Дерек Ламберт

  ЭПИГРАФ

  «Когда поезда остановятся, это будет конец»

  – Ленин.

  ВЫЕЗД

  Среди тех, кто находился на борту Транссибирского экспресса, отправлявшегося с дальневосточного вокзала Москвы в 10.05 в понедельник, 1 октября 1973 года, был самый влиятельный человек в Советском Союзе и человек, который планировал его похитить.

  Они сели по отдельности в четырех вагонах: кремлевский лидер Василий Ермаков в особом вагоне, окруженный милицией и КГБ, толстым, как тля, похититель Виктор Павлов в мягком спальном вагоне с татарским генералом и его женой.

  Ермаков, дородный и веселый, сидел за письменным столом в черном кожаном кресле с откидной спинкой, курил сигарету с картонным фильтром и смотрел, как КГБ проверяет последних пассажиров, садившихся в поезд. Крестьяне со своими самоварами, одеялами, наказанными чемоданами и живыми цыплятами выглядели настороженными; но не так страшно, как враги государства Ермаков допрашивал в тридцатые годы. Это был прогресс.

  Он погасил сигарету, как будто давил таракана. Это резкое движение насторожило двух его телохранителей и нервную секретаршу, которые выжидающе парили. Ермаков, такой же добродушный, как Сталин, одобрительно кивнул: онлюбил дисциплинированное послушание, но не раболепие, которое он презирал.

  Он сказал: «Думаю, пойдет снег».

  Теперь должен был пойти снег.

  «Думаю, вы правы, товарищ Ермаков, – сказал секретарь, бледный мужчина в очках в золотой оправе, знание кремлевских интриг вызвало у него неврастению.

  Свое согласие выразили и двое телохранителей в серых костюмах с плечиками-плечиками и выступами из пистолета на груди.

  А снаружи пахло снегом. Небо было серым и в синяках, лица толпы, собравшейся к отъезду Ермакова, стоически сознавали предстоящие месяцы. Атмосфера подходила к путешествию в Сибирь, зимнему путешествию.

  Для Ермакова путешествие было великолепным символом. Историческая русская тема продвижения на восток – в то время как американцы продвигались на запад; освобождение скованных царей армий рабов; победоносное преследование русских белых; новая цивилизация, которую молодые россияне построили на прочном, как бетон, фундаменте из пермского инея.

  Поездка была его собственной идеей, уже получившей широкую огласку. Серия митингов на аванпостах Советского Союза с речами, предупреждающими о скоплении китайцев у сибирской границы, о диссидентах, таких как Александр Солженицын и Андрей Сахаров, и о том, что евреи агитируют покинуть Россию в Израиль.

  Он взглянул на свои наручные часы размером с наручник. Осталось пять минут. Он выпил минеральной воды Нарзан.

  На платформе двое мужчин в штатском вытолкнули пассажира со станции. Коренастый кудрявый мужчина с смуглой грузинской кожей. Он был согнут пополам, как будто его ударили коленом в пах. По-видимому, его бумаги были не в порядке; или в его паспорте было проставлено слово ЕВРЕЙ.

  Вчера у здания Центрального телеграфа на улице Горького прошла сионистская демонстрация. Про себя Ермаков подумал: хрен с ними. Отпустите смутьянов, оставьте себе мозги.

  Он указал на пленника, которого тащили, его ноги топали по земле. «Еврей?»

  Его секретарь кивнул, полируя очки. "Вполне возможно. Безопасность сегодня очень строгая ».

  «На Лубянке у него будет достаточно времени, чтобы выучить наизусть Всеобщую декларацию прав человека. „Каждый имеет право покинуть любую страну, включая свою собственную, и вернуться в свою страну“ ».

  «Статья 13, пункт 2», – сказал секретарь, надевая очки.

  «Всеобщая декларация предательства человечества», – сказал Ермаков.

  В его жилах сильно текла сила. Он уставился на настенную карту Сибири с проезжающей по ней железной дорогой. Теперь он был Ермаком, объявленным казаком, который в 1581 году начал завоевание Сибири для Ивана Грозного и был награжден броней, серебряной чашей для питья и меховым плащом с плеч Ивана.

  В поезде кипела жизнь, солдаты за окном приковали внимание. Момент отъезда был лишь частично испорчен завершением мысли Ермакова: карьеру Ермака оборвала шайка татарских воинов: он попытался доплыть до безопасного места, но утонул под тяжестью нагрудника.

  * * *

  Виктор Павлов, который планировал задержать Ермакова с целью выкупа, лежал на своей койке в мягком спальне, прижавшись лицом к ягодицам из мешка с песком жены татарского генерала. Он сомневался в этот момент, возбудили бы его ягодицы Мисс Мира.

  Из своего восточногерманского портфеля он достал пачку бумаг, покрытых цифрами и символами схемы автоматизации транспортной системы Хабаровска на Дальнем Востоке Сибири. Для Павлова компьютеризированные цифры также давали время, когда агенты садились в поезд, расстояние от Читы, на котором будет осуществлено похищение, длины волн радиосообщения, которые будут передаваться из пяти европейских столиц; долгосрочный прогноз погоды и размещение войск к востоку от Иркутска.

  Но за пределами электронных умственных способностей компьютера были и непредсказуемые. Во-первых, ревнивый татарский генерал, считавший свою слониху жену неотразимой; для другого – задержание одного оператора перед посадкой в ​​поезд (хотя были учтены потери); для еще одного – неизвестного жителя койки над Павловым. Компьютер в его мозгу учел шесть непредвиденных обстоятельств.

  В купе было четыре койки, маленький столик и лампа, места мало. Павлов выбрал койку под освободившейся койкой на случай, если ему понадобится преимущество: он предположил, что генерал выбрал койку над своей женой на случай какой-то хрупкости конструкции.

  Жена генерала распаковывала чемодан. Фланелевая ночная рубашка, полосатая пижама, туалетный мешок, бутылка водки «Столичная», бутылка армянского коньяка, две буханки черного хлеба, козий сыр, четыре луковицы и пистолет.

  Генерал в штатском, развязал галстук и сказал: «Нина, водка». Он сделал глоток, вытер горлышко бутылки и уставился на Павлова на случай, если тот был сексуально возбужден движением грудных мышц, скрипом корсета. Успокоившись, он передал бутылку Павлову.

  Павлов покачал головой. «Нет, спасибо.»

  Генерал нахмурился, поглаживая висячие усы.

  Павлов решил, что враг в отсеке – ненужное осложнение, но и алкоголь тоже.

  Жена генерала стала чистить апельсин так, чтобы с водка, отсек пах сладким ликером. Сок плевался Павлову в глаза.

  Он объяснил: «У меня есть работа». Размахивая стопкой бумаг. «У меня должна быть ясная голова». Он научился говорить ложь, которая также была правдой.

  Генерал сделал еще глоток. «Ученый?» Его тон был обнадеживающим, потому что из двух классов граждан – военных и других – ученые заняли первое место в последнем. «Может быть, ядерная?»

  «Скажем так, я ученый». Военные ценили секретность.

  Перед тем, как получить билет на поезд, Павлова трижды проверили. Его допустили, потому что он был ведущим специалистом в области компьютеров, потому что он был женат на героине Советского Союза, ожидавшей его в Сибири, потому что в его бумагах не было упоминания о его еврействе.

  Он вернулся к своим документам, в то время как генерал разворачивал заплесневелую сигару, а его жена начала есть семена подсолнечника, сдувая шелуху на пол. В поезде уже находились три агента, ни у одного из них в паспортах не было ЕВРЕЯ, в каждом из которых была неистребимая черта еврейства; каждый фанатик, каждый возможный мученик.

  Военная музыка лилась из громкоговорителей, когда поезд набирал скорость по окраинам Москвы. Это стало гимном, к которому Павлов добавил слова:

  Если я забуду тебя, Иерусалим

  пусть моя правая рука засохнет;

  пусть мой язык прилипнет к нёбу

  если я тебя не помню,

  если я не поставлю Иерусалим

  выше моей высшей радости.

  Дверь открылась, и вошел пропавший пассажир. Сильный мужчина с гладкими щеками и редеющими черными волосами; построен для дикой природы – охота на лося в тайге , дыханиеобледенение воздуха; несочетаемого в его темно-синем костюме, неудобно под любой крышей. Он вдохнул свежий воздух в купе, весело поздоровался с ними, сказал, что его зовут Иосиф Гавралин, и вскочил на койку над Павловым.

  Павлову было интересно, какое у него звание в КГБ. Он думал, что чувствует себя уязвимым на верхней койке. Одиночный толчок ножа вверх.

  Генерал безуспешно отсосал сигару. Дым струился из его сломанного ствола. «Кубинка», – сказал он с отвращением, отдавая его своей жене, которая раздавила его среди шелухи подсолнечника.

  * * *

  В соседнем купе Гарри Бриджес, американский журналист, которому почти доверяли русские, прочитал точную копию истории, которую он отправил тем утром в Нью-Йорк через Лондон. Он прочитал это без гордости.

  Это было описание отъезда лидера коммунистической партии в Сибирь, которое курьер доставил к ним в офис в здании пенитенциарного типа на Кутузовском проспекте по телексу. Это было скучно, скучно и банально. Но он будет опубликован, потому что в нем объявлено, что московский корреспондент газеты Гарольд Бриджес был единственным западным репортером – не считая корреспондентов коммунистических журналов, таких как Morning Star, – которым разрешено освещать сибирское турне.

  Но какой ценой?

  Гарри Бриджес со своей верхней койкой задумчиво взглянул на англичанку, лежавшую на нижней койке напротив купе. Где-то в этом поезде была история получше, чем речи, копии которых у него были. Любая история лучше. Девушка, пожалуй, единственная возможность в купе, которое они делили с проводником и проводником Интуриста. Когда-то у мостов было быискал рассказы: на днях ему вручили. Когда-то он инстинктивно спросил себя: «Зачем эта англичанка с дефисом в имени и страхом в глазах пересекает Сибирь?»

  Больше не надо. Было много ответов, которые Гарри Бриджес не хотел узнавать; поэтому он не задавал себе вопросов. Тот же самый старый инстинкт скрывался, поэтому он улыбнулся ей и спросил: «Проделать всю поездку?»

  Бриджес оценил Либби Чендлер наполовину правильно: у нее не было дефиса, но она была напугана. Она кивнула. «Но не до Владивостока. Иностранцев туда не пускают?

  «Несколько.» Мосты не уточняли, потому что он был одним из немногих, кому разрешили войти в порт в заливе Золотой Рог, закрытый город из-за его военно-морских сооружений.

  Некоторые говорили, что Гарри Бриджес продал свою душу. Он не противоречил им; просто напомнил себе, что его обвинителями были корреспонденты, которых в своих офисах кричали за то, что они пропустили его эксклюзивы.

  В дверь постучала служанка, чтобы посмотреть, заселены ли они. Они сказали, что да, но она не могла этого принять. Она прибирала их багаж, проверяла лампы и окна, распространяла копии выступлений Ленина. Через открытую дверь пахло дымом от самовара, за которым она ухаживала.

  Бриджес вставил углеродную копию своей первой посылки в файл с пружинным возвратом и ознакомился с полученными авансами. Ермаков атакует диссидентов в Новосибирске, китайцев в Иркутске, евреев в Хабаровске.

  «Им придется сделать для меня лучше, чем это», – решил Бриджес. ТАСС не только дословно произносил речи, чтобы в каждой газете в Штатах были статьи через AP и UPI, но и эту утомительную риторику не стоило публиковать. Ему нужно было интервью с Ермаковым.

  Он сунул файл под подушку и лег, подперев голову рукой. Раньше он мысленно записывал все, что есть в купе, включаяимена, занятия и возраст его попутчиков. Он всегда делал это во время полета на случай, если самолет разбился, и он был единственным выжившим, у которого была история: имена экипажа, в частности стюардесс, и учетные данные пассажира рядом с ним.

  Маршрутизатор заполнял свой блокнот цифрами. Темноволосая девушка-интуристка с тяжелой чувственной фигурой таскала под ним бумаги, репетируя свою декламацию для экскурсии по гидроэлектростанции.

  Он поймал взгляд блондинки-англичанки, и они обменялись особыми улыбками путешественников, делящихся своим опытом. Он передал ей свою пачку сигарет, но она отказалась. Он относил ее к двадцатидвухлетнему, выпускнику университета, защитнику нескольких злободневных дел, квартира в Челси (общая).

  Но чего она боялась?

  Незапрошенные профессиональные инстинкты Гарри Бриджеса начали проявляться. «Вы прерываете свое путешествие?» он спросил.

  «Трижды», – сказала она. Она не стала вдаваться в подробности.

  «Наверное, Новосибирск, Иркутск и Хабаровск. Обычно они вам их предлагают. Фактически, это единственные места, где тебя отпустят ».

  Девушка-Интурист издала неодобрительные звуки.

  Бриджес сказал: «В любом случае, вы путешествуете в уважаемой компании».

  "Я знаю. Я ничего не знал о том, что Ермаков ехал в поезде ».

  «Так что мы будем вместе как минимум неделю».

  Она выглядела пораженной. «Почему ты тоже прерываешь свой путь?»

  «Где бы он ни остановился, – Бриджес указал в сторону специального автобуса, – я останавливаюсь».

  «Я понимаю.» Она нахмурилась. «Ей следовало спросить, почему», – подумал Бриджес. Его шокировало полное отсутствие любопытства.

  К ним присоединился наблюдатель поездов из Манчестера. трудно понять, когда ложиться спать, а когда вставать. Они держат московское время на протяжении всего пути ».

  Для гида «Интуриста» это было уже слишком. «Мы спим, когда устали. Мы встаем, когда просыпаемся. Мы едим, когда голодны ». Она напомнила Бриджесу стюардессу, которая дулась из-за того, что ее роман с пилотом закончился турбулентностью.

  «А мы пьем, когда хотим пить?» Добавлены мосты. Он усмехнулся девушке. «Хотели бы вы выпить?»

  «Нет, спасибо.» Она отреагировала так, как будто он попросил ее снять одежду; это было не в характере.

  «Что ж, я собираюсь его выпить». Он соскользнул с койки в нейтральную зону между койками. Никто не говорил.

  Он закрыл за собой дверь и остановился в коридоре, окутанном дымом от самовара. Нахмурившись, он понял, что поставил себе задание: узнать, чего боялась девушка.

  * * *

  Змеиное лицо горохово-зеленого электровоза поезда № 2 с его желтыми вспышками, красной звездой и непогоды с изображением Ленина пытливо носилось по окраинам Москвы. Машинист Борис Демурин, совершая свой последний путь, пожалел, что не оказался за штурвалом старого локомотива по этому случаю: черного гиганта с раскаленной печью и дымовой трубой, дышащей дымом и углями, а не этой гладкой электрической змеей .

  В течение сорока трех лет Демурин управлял почти всеми типами двигателей на Транссибирской магистрали. Старый молоток 2-4-4-0, построенный в Колумне; Классы СО из Улан-Удэ и Краснайорска; высокие паровозы P-36 класса E, которые теперь используются для перевалки грузов; Американские автомобили 2-8-0, построенные Болдуином и ALCO для армии США, ставшие советскими Sh (III); а затем восьмиосные электрики Н-8 перенумеровали ВЛ-8.

  Теперь время для Демурина начало терять свои размеры. Он преждевременно состарился с угольной пылью, покрытой шрамами на его лице, и он жил в капсуле опыта, в которой он мог дотянуться и прикоснуться к историческому прошлому так же легко, как и к настоящему.

  Капсула вместила рабский труд, который помог построить железную дорогу; коррумпированная экономика, из-за которой поезда съезжали с обмороженных путей; жизнь и времена царя Николая II, который крестил железную дорогу только для того, чтобы умереть от пули рядом с ней; Чешский легион, который после революции переоборудовал вагоны в броневики; Озеро Байкал, которое презрительно засосало двигатель сквозь лед, когда русские попытались пересечь его, чтобы сразиться с японцами.

  Герои железной дороги, ее любовники и жертвы заселили капсулу Демурина. В семнадцать лет он стоял на подножке масляного поезда, направлявшегося во Владивосток, везя 150 ссыльных на золотые и серебряные рудники, и сажа и уголь текли по его лицу; теперь, почти полвека спустя, он был служителем в электростанции. .

  Он хмуро посмотрел на свою команду, сбитый с толку слиянием времени. «Как у нас дела со временем?»

  Его заместитель, тридцатилетний украинец с аккуратным, знающим лицом и блестящей прической, скопированной из американского фильма 1940 года, сказал: «Не волнуйся, старожил, мы вовремя». . »

  Украинец подумал, что он должен был быть главным. Незначительные познания Демурина в области электроэнергетики были известны, и в этой поездке он был просто символом героических достижений. «Будьте добры к нему», – сказали они. «Приведи его вовремя в его последний путь». Если вы потерпите неудачу с Ермаковым на борту, как они предполагали, приготовьтесь к карьере маневрового рыбного промысла на острове Сахалин. Украинец, чьей целью было проехать престижным поездом между Москвой и Ленинградом, намеревался вовремя успеть по Транссибирской магистрали.

  Демурин вытер руки тряпкой, привычка – отпала необходимость. «Steam был более надежным», – начал он. «Я думаю …»

  Украинец театрально застонал. «Что, старожил, ветка от Петербурга до Царского летнего дворца в Царском Селе?» Но, хотя он был наполовину умен, он не был злым. Он похлопал Демурина по плечу, смеясь, показывая, что это шутка. «Что ты помнишь, Борис?»

  «В 1936 году я был на подножке FD 2-10-2, который буксировал состав из 568 осей весом 11310 тонн на 160 миль».

  Предмет всплыл как самородок на тонущей земле. Он не знал, почему он повторил это. Это еще больше сбивало его с толку.

  Украинцы подумали: «Вот что делает для вас Сибирь».

  «Знаете ли вы, – продолжал Демурин, – что, когда Сталин и его товарищи ехали на„ Голубом экспрессе “из Москвы на курорты Черного моря, они опрыскивали поезд одеколоном?»

  Украинец не ответил. Вы никогда не могли сказать, какой нюанс можно было бы вывести из любого комментария о советском лидере, мертвом, осужденном или восстановленном в должности. Все вагоны кишели полицией: вполне возможно, что локомотив, как и вагоны, прослушивали. Он с тревогой смотрел на бегающие пальцы циферблатов.

  Демурин помолчал несколько мгновений. За окнами мелькали серебряные березы. Его настигло время, его обогнали поезда. Лес, уголь, дизель, электричество. Что дальше? Атомная энергия? Он почувствовал запах сажи и пара своей юности, оглядел извилистую дорогу, покрытую снегом, покрывающим его лицо. Он пробыл там мгновение, год, всю жизнь, прежде чем вернуться в наэлектризованное настоящее.

  «Михаил, – сказал он, – позаботьтесь о том, чтобы у нас было гладкое путешествие. Удостоверьтесь, что мы успеваем. Вы понимаете, не так ли? "

  Украинец сказал: «Я понимаю». И на мгновение на его аккуратном, честолюбивом лице нигде не было видно сообразительности, за которой скрывалось знание его собственных недостатков.

  * * *

  Было 10.10. Поезд набирал скорость , и было бы в среднем около 37 миль в час было бы траверс 5,778 миль до Владивостока, проходят через восемь часовых поясов и без перерывов, закончить путешествие в течение 7 дней, 1 6 ½ часов. Обычно он делает 83 остановки и 13 часов простаивает на станциях. Он пересечет территорию вдвое больше Европы, где температура достигает –70 ® C, а деревья взрываются от холода. Он будет обходить Байкал, самое глубокое озеро в мире, где обитают пресноводные тюлени и прозрачные рыбы, тающие при контакте с воздухом. Он будет обходить китайско-советскую границу, где китайские войска показывали свои задницы Советам, через реку Амур, где все еще сохранялась угроза холокоста, пока не достигнет лесов под Хабаровском, где китайцы когда-то искали Гин-Сен, корень сказал, чтобы омолодиться, где до сих пор бродят саблезубые тигры. В Хабаровске, который заявляет о 270 безоблачных днях в году – ни больше, ни меньше, – он изгонит своих иностранцев, которые пересадят поезда на Находку и сядут на теплоход в Японию. В поезде было 18 вагонов и 36 дверей; В вагоне-ресторане было 15-страничное меню на пяти языках, и по крайней мере несколько блюд были доступны.

  В небольшом отсеке в задней части специального вагона полковник КГБ и два младших офицера занимались собственной статистикой: записями каждого пассажира и члена экипажа. Полковник пометил четырнадцать имен красным крестом; каждого из этих четырнадцати сопровождал в своем купе агент КГБ. Когда последние заставы Москвы миновали окно, полковник, карьера и жизнь которого были поставлены на карту, встал, потянулся и обратился к своим двоим.подчиненные. «А теперь еще раз осмотрите весь поезд. Каждое купе, каждый туалет, каждый пассажир ».

  Офицеры, соответственно, прошли мимо Ермакова, который пристально посмотрел на них, выражая опасения, от которых им стало немного не по себе. Он только что вспомнил, что в старину считалось несчастливым ехать по Транссибу в понедельник.

  ПЕРВЫЙ ЭТАП

  ГЛАВА 1

  Сюжет о похищении был впервые задуман Виктором Павловым в 48-й комнате Ленинградского городского суда на Фонтанке 24 декабря 1970 года.

  В тот день двое евреев были приговорены к смертной казни и девять к длительным срокам заключения за попытку угнать двенадцатиместный самолет АН-2 в аэропорту Приозерска и доставить его в Швецию по пути в Израиль.

  В задней части зала суда, вмещавшего 200 человек, Павлов с презрением выслушивал подробности провальной схемы. Когда он услышал показания одного из обвиняемых, Менделя Бодни, отвращение вспыхнуло в нем, как кислота.

  Бодня заявил суду, что поддался враждебному влиянию, и глубоко сожалеет о своей ошибке. Он поблагодарил власти за открытие глаз: он хотел поехать в Израиль только к своей матери.

  Бодня получил самый легкий приговор: четыре года лагерей усиленного режима с конфискацией имущества.

  Презрение Павлова к остальным любителям смягчалось восхищением их храбрым, безнадежным идеализмом.

  Женщина Сильва Залмансон в своем заключительном слове: «Даже сейчас я ни на минуту не сомневаюсь, что когда-то я все-таки уйду, и я буду жить в Израиле ... Эта мечта, освещенная двумя тысячами лет надежды, никогда не покинет меня ».

  Анатолий Альтман: «Сегодня, в день, когда решается моя судьба, я чувствую себя прекрасно и очень грустно: я надеюсь, что в Израиле наступит мир. Шлю сегодня привет, моя земля. Шалом-Алейхем! Мир тебе, Земля Израиля ».

  Когда были оглашены приговоры, Павлов присоединился к дисциплинированным аплодисментам, потому что он создал лучшее прикрытие – антисемитизм. На него набросилась родственница одного из подсудимых: «Зачем аплодировать смерти?» Он проигнорировал ее, сдерживая свои эмоции, как он так часто контролировал их раньше. Он был профессионалом.

  Он безлично наблюдал, как родственники, плача и крича, забирались на скамейки. «Дети, мы будем ждать вас в Израиле. Все евреи с тобой. Мир с тобой. Вместе мы строим наш еврейский дом. Ам Исроэль Хай ».

  Со слезами по щекам старик запел «Шма Исроэль». К ним присоединились другие родственники, затем некоторые из заключенных.

  Виктор Павлов тоже спел ее, тихо, с дистиллированным чувством, продолжая аплодировать предложениям. Тогда местный секретарь партии, собравший послушных зрителей, понял, что хлопки в ладоши стали частью сионистских эмоций. Он виновато рявкнул: «Прекратите аплодисменты». «Еще один любитель», – подумал Павлов, перестав хлопать: у каждой стороны была своя доля: знания обнадеживали.

  В 11 часов утра 30 декабря в Верховном суде Москвы после продолжительной кампании протеста по всему миру два смертных приговора были заменены длительными сроками заключения в лагерях строгого режима, а еще трем обвиняемым были смягчены приговоры.

  Пока Коллегия Верховного Суда рассматривала апелляции, Павлов ждал снаружи, отмечая личность пары демонстрантов. С их разрешения он позже опознал их в КГБ в их штабе на Лубянке напротив магазина игрушек. Их посадят на пару недель за хулиганство, и его прикрытие будет усилено.

  Еврейский поэт Иосиф Керлер давал интервью иностранным корреспондентам. Он сказал им, что Ленинградский приговор – это приговор каждому еврею, пытающемуся получить выездную визу в Израиль. Но Павлов знал, что нет смысла давать информацию против Керлера: у полиции есть досье на него, и в нем нет ничего поэтического. Также не было смысла сообщать о еврейке из Киева, которая рассказывала корреспондентам о гибели своего сына в Иерусалиме: у КГБ тоже был ее номер.

  Нет, информация должна была быть новой и сравнительно безвредной. У Павлова была договоренность с еврейским школьным учителем, который не возражал против двухнедельного перерыва во время школьных каникул. На лацкане его лацкана был прикреплен кусок белой ткани с надписью на иврите «НЕТ СМЕРТИ» с желтой шестиконечной звездой Давида под ним. Он имел в виду хорошие намерения, но переусердствовал; это было все равно что раскрыть информацию против человека, идущего по Красной площади с дымящейся бомбой в руке. Симпатичная еврейка также согласилась отбыть двухнедельный срок, установленный законом. Павлов сообщал, что она выкрикивала провокационные сионистские лозунги; хотя она ничего подобного не делала, потому что, как и Павлов, у нее было мало времени на мольбы и протесты; Израиль был силой, и вы не искали входа, скуля. Павлов уставился на нее через толпу; она смотрела назад, не узнавая; она тоже была профессионалом.

  Среди корреспондентов Павлов заметил американец Гарри Бриджес. Высокий, томный, внимательный. У него был вид человека, у которого была зашита история. Он не стал брать интервью у демонстрантов и успел опекать других журналистов. Павлов за это восхищался им; в то же время он надеялся, что сгниет в аду.

  Когда было объявлено об успехе апелляций, демонстранты пели и выкрикивали свое облегчение. Виктор Павлов не почувствовал облегчения; теперь любители даже лишились мученичества. Они сделали аборт: он зачать ребенка.

  * * *

  Виктор Павлов принадлежал к той самой злобной группе революционеров: к тем, кто не полностью принадлежит к тому делу, за которое они борются. Он боролся за советское еврейство и был евреем лишь частично.

  Иногда его мотивы пугали его. Почему, когда так много чистокровных евреев советовали «осторожно, осторожно», он, дворняга, призывал «действовать, действовать»? Больше всего его беспокоила искренность его убеждений. Были ли интриги и неизбежная жестокость просто наследием? – генеалогическое древо, посаженное в насилии? И право евреев эмигрировать в Израиль: было ли это всего лишь легкой причиной?

  Виктор Павлов страстно искал оправдания. Он нашел это в основном в богатстве своей еврейской крови. Он так глубоко чувствовал это, что иногда ему казалось, что это было иначе, чем его родовая кровь.

  Его прапрадедушка и прадедушка были евреями, рожденными в огромной черте оседлости в европейской части России, где цари держали евреев в плену. После убийства Александра II евреи стали козлами отпущения, а предки Павлова были сосланы в Сибирь на одну из шахт, где ежегодно для Александра III добывалось 3600 фунтов золота.

  Преследование евреев продолжалось, и Виктор Павлов нашел в его истории глубокое горькое удовлетворение. Козлы отпущения; они всегда были козлами отпущения. В 1905 году банды, подобные черносотенным, устроили сотни погромов, чтобы отвлечь внимание от поражения России – ее разгрома – от рук японцев. Затем в 1911 году последовало дело Бейлиса, когда еврей в Киеве был обвинен и впоследствии оправдан в ритуальном убийстве ребенка.

  К этому времени еврейская кровь, которая должна была течь в жилах Виктора Павлова, была поредена. Его бабушка Катя вышла замуж за нееврея, бывшего каторжника, который помогал строить Великую Сибирскую железную дорогу и стал золотым бароном в Иркутске, на диком востоке.

  Здесь подстерегли самоанализ Павлова. Его прадед жил во дворце, дрался, развлекался, играл в азартные игры и использовал золотые самородки для пепельниц. Он был миллионером, капиталистом, а значит, врагом революционеров – белым русским. Большинство евреев были красными.

  Павлов позволил своему прадеду уйти от своих размышлений; по всей Восточной Сибири во время Гражданской войны, где он был наконец расстрелян американскими интервентами, которые не всегда были уверены, каких русских они поддерживают – красных или белых.

  Павлов снова сосредоточился на козлах отпущения Первой мировой войны. Царское правительство, пытаясь объяснить свои сокрушительные поражения немцами, обвиняло в них предателей. Евреи, естественно.

  Затем, после революции, евреи вступили в свои права. Восходящая звезда Давида; но слишком блестяще, слишком надеюсь, падающая звезда обречена на смерть. Евреи были среди лидеров Октябрьской революции и с оптимизмом, не имевшим исторической основы – подкрепленным Декларацией Бальфура в ноябре 1917 года, – они ожидали окончания преследований. Они были русскими, они были большевиками, они были евреями.

  Даже В. И. Ленин поддержал его в своей речи в марте 1919 г .:

  «Позор проклятому царизму, который истязал и преследовал евреев. Позор тем, кто разжигает ненависть к евреям, кто разжигает ненависть к другим народам.

  «Да здравствует братское доверие и боевой союз рабочих всех стран в борьбе за свержение капитала».

  Сегодня, подумал Виктор Павлов, он борется с ленинизмом.

  Во время гражданской войны его дед, наполовину еврей, ярый большевик, влюбился в дикого москвича-еврея, который носил красный шарф и золотые серьги. Незаконно они родили отца Павлова.

  По словам отца Павлова, Леонида, они всегда собирались пожениться. Но когда падающая звезда угасла и Сталин, напуганный еврейской властью вокруг него, снова начал нападать на евреев со свирепостью, не равной его аристократическим врагам, в дверь постучали в час ночи. Дед Павлова, немного похожий на Троцкого, был в гостях, выступая на собрании железнодорожников; но его жена была дома, и они увезли ее в один из лагерей, которые история всегда предоставляла евреям, и она умерла, родив Леонида Павлова.

  «Вот мой мотив, – подумал Виктор Павлов. Истоки моей ненависти. Чаще всего он верил в это.

  * * *

  Он родился в условиях насилия во время блокады Ленинграда во время Второй мировой войны, сын подростка Леонида Павлова и крестьянки, возможно, полностью еврейской, а может и нет, которая нашла время между уклонением от снарядов и поеданием тушеного мяса из картофеля. чистки и собачье мясо, чтобы заняться любовью и выйти замуж. Она была убита немецким снарядом вскоре после рождения Виктора.

  Во время блокады было уничтожено столько документов, что Виктора было легко зарегистрировать как русского. Это низменное лицемерие разозлило его в подростковом возрасте, но позже оно стало его силой.

  Когда ему было десять лет, Виктор Павлов остановил хулиганов, избивающих маленького мальчика с упругими черными волосами, в очках без оправы и смуглой кожей на школьной площадке в Москве.