Текст книги "Смерть на рассвете"

Автор книги: Деон Мейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

10

По мнению мамы, меня сломала гибель Нагела. Все думали, что виной всему – гибель Нагела.

Интересно, почему, размышляя о других, люди выносят свое суждение, учитывая лишь самые крупные факторы? Если речь идет об их собственной жизни, те же самые люди учитывают тысячу различных составляющих. Они умножают, прибавляют, вычитают – до тех пор, пока не разберутся во всем до конца, до тех пор, пока окончательный итог их не устроит.

Был ли и я таким же, как все? Не знаю. Я старался вынести за скобки несущественные подробности. Старался принимать во внимание не только положительные, но и отрицательные величины. Но можно ли доверить нам вести бухгалтерию собственной жизни?

Я не оставлял попыток.

Мне было пятнадцать лет; как-то вечером мама вызвала меня в гостиную и сказала, что хочет серьезно поговорить со мной. На журнальном столике стояла бутылка виски и две рюмки. Мама налила в каждую по чуть-чуть.

– Мам, я этого не пью!

– Зет, я наливаю для себя. Я хочу поговорить с тобой о сексе.

– Мама…

– Ты не единственный, кому сейчас не по себе. Но через это необходимо пройти.

– Но, мама…

– Я знаю, что тебе уже известно о сексе. Я тоже узнала об определенных сторонах жизни от школьных подруг задолго до того, как со мной побеседовала моя мать.

– Мама…

– Я просто хочу убедиться в том, что ты выслушал и другую сторону – так же, как и первую.

Она залпом опрокинула первую рюмку.

– Зет, род человеческий очень стар. Ему миллионы лет. И наша природа, наша сущность тоже появилась не вчера. Когда люди были созданы, отлиты, изваяны, они были нецивилизованными, они бродили малыми группами по саваннам Африки и Европы в поисках пищи. Тогда мы пользовались каменными ножами и носили одежду, сшитую из звериных шкур. Не было уверенности в том, что наш вид одержит верх, и потому нам приходилось как-то выживать. А для этого каждому мужчине и каждой женщине необходимо было играть свою роль. Мужчины и женщины… Мужчины охотились, дрались, защищали. И оплодотворяли как можно больше женщин, чтобы генофонд не застаивался. Кроме того, завтра они могли стать пищей для львов. А женщинам, чтобы выжить, надо было держаться вместе и стараться соблазнять самых сильных, быстрых и умных мужчин. Зет, в нас до сих пор живут те же самые инстинкты. Они заложены в нас, хотя мы часто этого не осознаем, потому что мы перестали чувствовать себя. Тут никто не виноват. Проблема в том, что нам это больше не нужно. Мы победили, одержали верх. Мы находимся на вершине пищевой цепи; нас слишком много, и, даже если половина из нас не продолжит рода, это не будет иметь никакого значения.

Она проглотила вторую рюмку виски.

– Проблема в том, что изменившееся положение на самом деле никак не повлияло на нашу природу. Нашим инстинктам неизвестно о том, что мы победили. И однажды у тебя взыграют гормоны и тебе захочется отдать свое семя…

– Мама!

– Погоди, Зет. Я знаю, что ты мастурбируешь, и позволь сразу же сказать тебе, что это не грех, это нормально…

– Мама, я не хочу…

– Затопек ван Герден, мне точно так же неудобно говорить с тобой на эту тему, но ты будешь сидеть тихо, и ты будешь меня слушать! Твой дедушка ван Герден пугал твоего отца тем, что если он будет мастурбировать, то ослепнет. Твой отец рассказывал: когда он жил в школе-интернате, то каждое утро открывал глаза очень медленно – до того боялся, что ослеп. Я не хочу, чтобы ты слушал такую чушь. Мастурбация естественна и полезна, от нее нет никакого вреда, от нее еще никто не забеременел, и с ее помощью никого не изнасиловали. Если она тебе помогает, продолжай. Но сегодня, сынок, я хочу поговорить с тобой о настоящем сексе, потому что твои инстинкты не ведают о том, что род человеческий победил. В тебе говорят два, три, десять миллионов лет стремления к выживанию; совсем скоро твои инстинкты заговорят о себе во весь голос. Если можно так выразиться, они позвонят к тебе в дверь. Я не хочу, чтобы ты, открыв дверь, столкнулся с незнакомцем.

Она плеснула себе еще виски.

– Мам, ты все-таки поосторожнее с этой штукой.

Она кивнула:

– Зет, ты знаешь, я вообще-то не пью, но сегодня случай особый. У меня есть только одна попытка на то, чтобы все рассказать правильно, и, если я струшу, потом будет еще хуже. Я обязана сказать тебе, что секс – это здорово. Природа задумала секс для того, чтобы мы продолжали свой род; секс – своего рода сладкий пряник, которым нас манят. Мы испытываем радость с того самого мига, как начинаем думать о сексе, до самого конца. От прелюдии до оргазма, включая растущую страсть и все, что происходит между. Великолепное, чудесное, сильное влечение можно сравнить с божественным огнем; нас охватывает невероятное очарование, которое овладевает нами целиком и выталкивает из головы любые другие мысли. И если сложить вместе нашу вековую природу, очарование и божественный огонь, становится ясно, что секс – самый сильный из всех наших инстинктов. Ты должен это понять, Зет.

Она выпила еще.

– Кроме того, у природы оказался спрятан в рукаве еще один козырь. Она сделала нас привлекательными в глазах друг друга. Начиная с пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет мы становимся неотразимыми для людей противоположного пола. Нас тянет друг к другу, словно намагниченных. И все складывается воедино… Сынок, самое трудное в сексе – его плоды. Секс – не только удовольствие. В результате на свет появляются дети. А с детьми трудно, если ты к ним не готов. Сегодня, Зет, я хочу попросить у тебя о трех вещах. Прежде чем ты займешься сексом с женщиной, подумай. Подумай, хочешь ли ты иметь с ней детей. Потому что ребенок привязывает тебя к его матери до конца жизни. Подумай. Представь себе, как трудно вскакивать посреди ночи к плачущему малышу, кормить его из бутылочки или лежать без сна и думать, откуда взять деньги на еду, одежду и приличное жилье. Подумай, согласен ли ты взвалить на себя такое бремя. Подумай, готов ли ты каждое утро просыпаться рядом с этой женщиной – ненакрашенной, непричесанной… Возможно, у нее будет плохо пахнуть изо рта. А потом ее тело утратит стройность и она уже не будет молодой и красивой. Подумай, дитя мое, любишь ли ты ее. Когда тебе хочется взять женщину в первый раз, твоя натура не рассуждает о том, любишь ты ее или нет. Природа дарует тебе любовь с первого взгляда, похожую на вспышку молнии. Но после того как ты уже заронил семя, любовь с первого взгляда проходит. Спроси себя, любишь ли ты женщину, с которой хочешь лечь в постель, на самом деле. Потому что одно я тебе могу сказать точно: секс с любимым человеком в тысячу раз лучше, чем секс с человеком, которого ты не любишь.

В голосе мамы звучала тоска; в тот миг мне не хотелось ее слышать, но я никогда не забуду того разговора. Я впервые взглянул глазами подростка на мамину любовь к отцу и на их отношения.

– Второе. Я хочу попросить тебя никогда не применять силу к женщине. Найдутся мужчины, которые скажут тебе: мол, всякой женщине втайне хочется, чтобы мужчина взял ее силой. Так вот, это вздор. Женщины не такие. И не важно, как сильно разгорелся в тебе жар. Насиловать женщину нельзя. Нельзя, и все. И третье. Пожалуйста, не клади глаз на женщину другого мужчины.

Целых три недели после того разговора я не прикасался к своему телу. Мне было стыдно, что мать знает о моих ночных забавах. Но потом природа взяла свое. И поскольку я был молодым, то запомнил из всего разговора только одну фразу, которая понравилась мне больше всего: «Я обязана сказать тебе, что секс – это здорово».

Остальному пришлось учиться на своих ошибках.

Три женщины способствовали моему сексуальному пробуждению. Марна Эспаг, моя первая подружка, тетушка Баби Марневик – наша соседка. Третьей была знаменитая Бетта Вандраг. Вы все ее знаете.

Зимой 1975 года, в девятом классе средней школы, я влюбился в Марну Эспаг. Она была моей первой любовью. Я любил ее со всей страстью переходного возраста. Однажды утром я словно увидел ее в первый раз: черные волосы, зеленые глаза, красивый смеющийся рот. С тех пор днем и ночью я думал только о ней, я мысленно совершал всякие подвиги, в которых всякий раз неизменно спасал ее от смерти.

Я отважился пригласить ее на свидание только через три месяца, после обычного, как это бывает у подростков, прощупывания почвы. Важно было выяснить, нравлюсь ли я ей, и намекнуть на мои собственные чувства. Мы ходили в кино в Клерксдорпе. Моя мать услужливо подвозила нас туда, а потом забирала после того, как мы выпивали молочный коктейль в ресторанчике у кинотеатра. Маме нравилась Марна. Марна всем нравилась.

Впервые я поцеловал Марну на вечеринке у одного из наших одноклассников в Стилфонтейне. Мы танцевали медленный танец, вернее, мы почти не двигались, только раскачивались, стоя на месте. Медленный танец был своего рода прелюдией, которую мой друг Гюнтер Краузе неромантично называл «вихляние». Помню запах ее духов, помню, какими мягкими были ее губы. Помню, как закружилась у меня голова, когда я ощутил у себя во рту ее язык – предвкушение скрытого и божественного продолжения.

Мы обнимались и целовались с необузданным воодушевлением и преданностью первооткрывателей – на пороге у ее двери, у нашей калитки, на вечеринках, а иногда, когда представлялся случай, в гостиной моей матери или ее родителей. Шли недели, месяцы. Постепенно мы продвигались вперед. В ноябре я в виде эксперимента положил руку ей на грудь; я отчаянно боялся, что она будет против. В каникулы между Рождеством и Новым годом, когда родственники уехали на пикник, я расстегнул на ней блузку, впервые поцеловал ее грудь и увидел набухшие соски. В феврале я неловко и неумело проник пальцем в священный Грааль; нас обоих била дрожь от величия нашего поступка, нашей отчаянной смелости и охватившего нас удовольствия.

Через две недели я сказал Марне, что моя мать уезжает в Преторию послушать оперу. И я останусь дома один. Марна ответила не сразу; она долго мерила меня испытующим взглядом.

– По-твоему, нам стоит это сделать?

– Да, – ответил я, чувствуя, как меня охватывает жар.

– По-моему, тоже.

В следующие несколько дней я поставил рекорд по мастурбации. Предвкушение последующего блаженства овладело всем моим существом. Мысленно я снова и снова прокручивал в голове Великий Миг, и в мечтах все проходило идеально. Ни о чем другом я просто не мог думать. Я нетерпеливо отсчитывал дни, а потом часы до того времени, когда попрощаюсь с матерью у ворот и напоследок солгу, что «буду хорошо себя вести».

Марна опоздала; пока я ждал ее, мне казалось, что я схожу с ума. Она была немного бледная.

– Нам вовсе не обязательно это делать, – лицемерно заявил я.

– Нет, ничего. Просто я немножко боюсь.

– Я тоже, – солгал я в последний раз за тот вечер.

Мы выпили кофе, вяло поболтали о школьных друзьях и уроках. Наконец я нежно обнял ее и медленно начал целовать. Прошел целый час, а может, и больше, прежде чем она расслабилась и из испуганной девочки превратилась в мою теплую и приветливую Марну. Ее дыхание участилось, я понял, что она готова. Я отчетливо слышал биение ее сердца.

Я осторожно и медленно снял с нее одежду. Наконец она легла на огромный диван в нашей гостиной – красивая, бледная, готовая к великому событию. И вот я раздел ее; пора было раздеваться самому. Я вскочил, кое-как скинул с себя одежду, посмотрел на нее, и оказалось, что долгое ожидание и мои необузданные фантазии сильнее меня. На меня накатил жар, и я эффектно закончил на ковер в гостиной моей матери.

11

Он подошел к парадной двери. На немного обветшалой деревянной вывеске, прибитой к стене, было написано: «Классическая мебель из Дурбанвиля». Под вывеской, на стальной решетке, висел колокольчик. Под ним была табличка: «Пожалуйста, звоните». Он нажал, услышал звон – негромкий, почти веселый: «динь-дон», потом шаги по деревянному полу. Вилна ван Ас открыла дверь.

– Мистер ван Ренсбург! – сказала она, ничуть не удивившись.

– Ван Герден, – поправил он.

– Извините. – Она отперла решетку. – Обычно я хорошо запоминаю фамилии. Входите.

Она шла впереди по коридору. Слева и справа находились комнаты с мебелью – деревянной, элегантной. Столы, буфеты, конторки. Кабинет помещался в самой маленькой комнатке. Письменный стол не был антикварным, но деревянные стулья блестели. Все было до боли чистым и аккуратным.

– Садитесь, пожалуйста.

– Я зашел только спросить, у вас ли удостоверение личности Смита… то есть мистера Смита.

– Да, – кивнула Вилна ван Ас и открыла меламиновый шкаф за дверью.

Ван Герден достал блокнот и пролистал его до той страницы, на которой записал номер удостоверения.

Она вытащила из ящика картонную коробку и поставила на столешницу. Сняла с коробки крышку, положила рядом. Все ее движения были точными и экономными. На ван Гердена хозяйка не смотрела, избегала глазного контакта. Он подумал: все потому, что он знает.Потому что она вынуждена делиться с ним своими тайнами. Вот почему она никак не могла запомнить его фамилию. Своего рода защитный механизм.

Вилна ван Ас протянула ему удостоверение личности старого образца, в синей обложке. Ван Герден раскрыл его. На фото Ян Смит был моложе и выглядел намного лучше, чем на снимке из полицейского участка. Он провел пальцем по номеру, сличил цифру за цифрой. Он все записал правильно, номер оказался тем же самым.

Ван Герден вздохнул.

– В министерстве внутренних дел говорят, что удостоверение личности с таким номером принадлежит совершенно другому человеку. Некоей миссис Зиглер.

– Миссис Зиглер? – механически повторила Вилна ван Ас.

– Да.

– Ну и что это может означать?

– Две вещи. Либо они ошиблись, что вполне вероятно, либо удостоверение поддельное.

– Поддельное?! – В голосе Вилны ван Ас послышался страх. – Но ведь это невозможно!

– А другие документы в коробке? Что там?

Вилна ван Ас безучастно посмотрела на картонную коробку, как будто та перелетела в другое измерение.

– Регистрационные документы компании и контракты на покупку домов.

– Можно взглянуть?

Она рассеянно придвинула коробку к ван Гердену. Он вытащил все содержимое. «Классическая мебель из Дурбанвиля». Зарегистрировано как единоличное предприятие. 1983 г. Зарегистрировано как акционерное общество закрытого типа. 1984 г. Перерегистрация? Акт о передаче недвижимости на данный дом. 1983 г. Акт о передаче недвижимости на дом. 1983 г.

– Здесь нет закладных на дома, – заметил он.

– Вот как? – безразличным тоном отозвалась Вилна ван Ас.

– Они выплачены?

– Да, наверное.

– За оба дома?

– Я не… Да, наверное.

– А приходно-расходные книги? Кто вел бухгалтерию?

– Ян. И аудитор.

– Вы в них заглядывали?

– Да. Я каждый месяц помогала составлять баланс.

– Они не засекречены?

– Нет. Они все здесь. – Вилна ван Ас покосилась на белый шкаф, стоящий у нее за спиной.

– Можно взглянуть?

Она кивнула и встала. Ван Герден подумал: она сейчас как будто не здесь.

Ван Ас снова открыла дверцу шкафа, на сей раз пошире.

– Все тут, – сказала она. Скоросшиватели и папки в жестких переплетах стояли на двух полках аккуратными рядами. Каждая была помечена фломастером; самая первая датирована 1983 годом.

– Можно взглянуть на первую партию – ну, скажем, до 1986 года?

Она осторожно сняла папки с полки и подала ван Гердену. Он открыл первую. Цифры были написаны от руки, в несколько колонок, разделенных синими и красными полями. Он сосредоточился, попытался разобраться, ухватить суть. Даты, суммы, цифры небольшие: десятки, пара сотен. Записи велись достаточно сумбурно. Ван Герден понял, что без помощи ему не справиться.

– Не могли бы вы разъяснить, что к чему?

Вилна ван Ас кивнула. Взяла длинный желтый карандаш и ткнула, как указкой:

– Здесь приход, а здесь расход. Вот…

– Погодите, – сказал ван Герден. – Вот здесь – доход, деньги, которые он получил?

– Да.

– А здесь – деньги, которые он потратил?

– Да.

– Где остаток счета? Банковское сальдо…

Вилна ван Ас перевернула страницу и ткнула карандашом.

– В августе 1983 года остаток составлял минус одну тысячу сто двадцать два ранда тридцать пять центов.

– Столько у него было в банке?

– Не знаю.

– Почему вы не знаете?

– Данное сальдо показывает, что потрачено на 1122,35 больше, чем получено. Банковское сальдо может оказаться больше или меньше, в зависимости от первоначальной суммы на счете.

– Подождите, – снова перебил ее ван Герден. Он не был тупицей в математике. Просто раньше цифры его не интересовали. – Значит, данная цифра – не остаток на счете, а разница между приходом и расходом.

– Да.

– Где можно проверить данные цифры?

– В другом месте. В подшивке извещений из банка. – Вилна ван Ас встала, достала из шкафа еще стопку папок.

– У вас есть бухгалтерское образование?

– Нет, – сказала Вилна ван Ас. – Пришлось всему учиться на практике. Ян мне показал. И аудитор. Это нетрудно, как только все поймешь. – Она полистала страницы. – Вот. Банковское сальдо на август 1983 года.

Он посмотрел на то место, куда указывал кончик карандаша. Тринадцать тысяч восемьсот семьдесят семь рандов шестьдесят пять центов.

– У него были деньги в банке, но фирма терпела убытки?

Она пролистала папку на несколько страниц назад.

– Взгляните. Когда он открывал счет, на нем было пятнадцать тысяч рандов. Цифры со знаком минус – суммы, которые он выплатил. Если вы сравните их с цифрами в папке, то увидите, что они совпадают с расходами. И другие цифры – доходы, которые в первой папке значатся в графе «Приход». Разница между первыми и вторыми и составляет тысячу сто двадцать два ранда тридцать пять центов. Вычтите эту сумму из пятнадцати тысяч, и получится тринадцать тысяч восемьсот семьдесят семь рандов шестьдесят пять центов.

– А-а-а…

Ван Герден снова подтянул к себе папку, пролистал, дошел до сентября 1983 года. Баланс составлял минус восемьсот семнадцать рандов сорок четыре цента; в октябре – минус шестьсот семьдесят четыре ранда восемьдесят семь центов; в ноябре – минус четыреста четыре ранда шестьдесят пять центов; в декабре – плюс триста двенадцать рандов пять центов.

– Он начал получать прибыль в декабре 1983 года.

– Декабрь – всегда хороший месяц.

Ван Герден придвинул к себе папку за следующий год и извещения из банка за тот же период. Он листал, сравнивал, делал пометки в блокноте. Дьявол кроется в деталях. Вот его кредо. Нагел всегда насмехался над ним. Вилна ван Ас сидела напротив, молча, положив руки на стол. Интересно, что творится в голове у этой женщины? Позже она предложила ему чаю. Он с благодарностью согласился. Вилна ван Ас встала. Ван Герден продолжал листать страницы. Ян Смит постепенно расширял дело: цены на шкафы и конторки, столы и стулья, кровати и изголовья медленно повышались. Микроэкономическая картинка целой эпохи. В 1991 году записи от руки сменились компьютерными распечатками, которые снова пришлось расшифровывать с помощью Вилны ван Ас.

– А дома? Неужели нет записей о продаже домов?

– Не знаю.

– Может быть, выясните?

– Я наведу справки в банке.

– Буду вам очень признателен.

– Ну и что все это вам говорит? – спросила Вилна ван Ас, показывая на море цифр перед ним.

– Пока не знаю. Кое-что. Может быть, ничего. Но позвольте мне сначала убедиться.

– Кое-что?

Ван Герден снова уловил страх и в ее голосе, и в глазах.

– Позвольте мне сначала убедиться в моих подозрениях. Можно взять с собой его удостоверение личности?

– Да, – ответила она, но как-то неохотно.

По пути в Митчеллз-Плейн ван Герден испытывал предвкушение своеобразной эйфории, которая всегда наступает при прорыве. Скоро он разберется во всех хитросплетениях дела, хотя пока окончательные причины еще скрыты за туманом и облаками, как вершина Эвереста. Ответы на все вопросы хранятся у него в голове и в его записях, нужно только во всем разобраться. Пока у него есть некая теория, версия. Кое-что важное кроется за цифрами, датами и сведениями, сообщенными Вилной ван Ас. Где-то между всем этим и находится истина. Сердце его билось учащенно, в голове крутились обрывки мыслей, он чувствовал себя легким, как воздушный шарик. Черт, черт, черт, совсем как в прежние времена. Что такое с ним происходит? Неужели все оказалось настолько легко? Он свободно бродит по прежним дорогам с компасом знаний, уголовным кодексом, инструкциями, собственными чувствами и скрипучим голосом Нагела, звучащим в подсознании?

Не похоже…

Ван Герден приказал себе не думать о прошлом. Человеку, который лезет в гору, нельзя смотреть вниз.

Но хочет ли он взобраться на гору? Хочет ли выбраться из своего безопасного, хотя и затхлого, вонючего существования?

Пять-шесть лет назад на том месте, куда он приехал, стоял дом Орландо Арендсе. С тех пор многое изменилось. Высокий забор, обтянутый поверху кольцами колючей проволоки. Настоящая крепость. Форт Митчеллз-Плейн. Ван Герден притормозил и вылез из машины. Из-за ворот вышел человек с большим пистолетом за поясом:

– Чего надо?

– Мне нужен Орландо.

– Вы кто такой?

В наши дни у охранников не осталось никакого уважения.

– Ван Герден.

– Полиция, что ли?

– Раньше там служил.

– Ждите.

«Полиция». Они всегда обладали даром вынюхивать полицейского, даже бывшего. Даже если ты внешне совсем не похож на полицейского. Ван Герден оглядел внушительные решетки на окнах. Поле битвы Митчеллз-Плейн, где вместо армий – уличные бандиты, ПАГАД, [2]2
  ПАГАД – мусульманская организация в ЮАР, чье название расшифровывается как People Against Gangsterism and Drugs («Люди против бандитизма и наркотиков»). Возникла в 1996 г. для борьбы с терроризирующими мусульманскую общину преступниками и наркомафией. Члены ПАГАД борются с распространением наркотиков методами террора.


[Закрыть]китайские триады, колумбийские и нигерийские наркокартели, русская мафия и одиночные залетные птички, а еще целый винегрет из местных мелких бандитских группировок. Ничего удивительного, что полиция не в состоянии поддерживать здесь порядок. В его дни в бывшем гетто Митчеллз-Плейн орудовали только банды – пугливые подростки или отмороженные рецидивисты…

Охранник вернулся, распахнул ворота.

– Машину загоните внутрь.

Ван Герден въехал во двор. Вышел.

– Пошли. – Охранник махнул пистолетом.

– Обыскивать разве не будете?

– Орландо говорит, не нужно, потому что вы с двух метров не попадете в унитаз.

– Приятно, когда тебя помнят!

Они вошли в дом. В просторной гостиной, по-видимому, размещался кабинет хозяина дома. Важная отрасль отечественной промышленности – организованная преступность. В углу сидели трое подручных, а сам Орландо расположился за большим письменным столом. Он постарел, на висках появилась седина. С возрастом он стал похож на директора школы. Он по-прежнему питал слабость к кремовым костюмам-тройкам, сшитым на заказ.

– Ван Герден! – произнес ничуть не удивленный Орландо.

– Орландо!

– Тебе от меня что-то нужно.

Бойцы в углу шелестели бумагами, однако навострили уши. Они в любой миг были готовы защитить своего босса.

Ван Герден извлек из кармана удостоверение личности и протянул Орландо.

– Садись, – предложил Орландо, махнув в сторону кресла. Он открыл удостоверение, надел на нос очки для чтения, которые болтались у него на шее, ближе придвинул лампу, включил ее, поднес книжечку к свету. – Я больше не занимаюсь документами.

– А чем ты сейчас занимаешься?

– Ван Герден, ты ведь больше не являешься официальным лицом.

Ван Герден не смог удержаться от улыбки. Прав, старый черт!

Орландо закрыл удостоверение.

– Старое. И не мое.

– Но поддельное.

Орландо кивнул:

– Хорошая работа. Возможно, дело рук Ньиваудта.

– Кто такой Ньиваудт?

Орландо положил удостоверение на стол, ловко подтолкнул по столешнице по направлению к ван Гердену.

– Ван Герден, ты являешься ко мне без предупреждения, как будто я твой должник. Ты уже пять-шесть лет как не служишь в органах; ходят слухи, что ты совсем опустился. Признавайся, какие у тебя козыри?

– Нет у меня никаких козырей.

Орландо посмотрел на него в упор. Кожа у него была смуглая, черты лица выдавали предков-коса. В нем смешались гены его отца – знаменитого белого винодела – и служанки-матери.

– Ван Герден, ты всегда был честным, в этом тебе не откажешь. Ты меткий стрелок, пока у тебя в руках нет огнестрельного оружия.

– Знаешь что, Орландо… Пошел ты знаешь куда!

Бойцы в углу замерли.

Орландо скрестил руки на столе; на каждом маленьком пальце – золотые перстни.

– До сих пор переживаешь из-за Нагела?

– Ты что-то подозрительно много знаешь о Нагеле, Орландо. – Голос ван Гердена срывался, руки дрожали. Он передвинулся на самый краешек стула.

Орландо оперся подбородком на скрещенные пальцы. Черные глаза его сверкали.

– Расслабься, – негромко посоветовал он.

Бойцы сидели затаив дыхание.

Держись, борись, сейчас нельзя сорваться, не сейчас, не здесь… Красная пелена медленно спадала. Ван Герден глубоко вздохнул, услышал, как бьется его собственное сердце. Спокойно, спокойно…

Орландо негромко продолжал:

– Тебе придется с этим смириться, ван Герден. Мы все совершаем ошибки.

Дыши. Медленнее.

– Кто такой Ньиваудт?

Орландо долго сидел неподвижно, не моргая, не шевеля руками. О чем-то думал, что-то взвешивал.

– Харлес Ньиваудт. Бур. Белая голытьба. Сейчас сидит. Ему дали десять лет «строгача», не выпустили даже по амнистии по случаю дня рождения Манделы.

– Значит, он – специалист по документам?

– Один из лучших. Настоящая скотина, но при этом художник. В последнее время совсем зарвался: слишком много работы, слишком много денег, слишком много травки, слишком много женщин. Пытался сколотить состояние, вот и наделал на шесть миллионов двадцатирандовых купюр без водяных знаков, а печатника утопил в реке Лисбек с дырой в башке. Хотел наложить лапу и на его долю.

Бойцы в углу снова зашелестели бумагами.

– И это удостоверение – его работа?

– Похоже на то. Ньиваудту лучше всего удавались удостоверения старого образца, синие книжечки. Их легче подделывать. Да, семидесятые и начало восьмидесятых – хорошее было времечко…

– У меня к тебе еще один вопрос, Орландо.

– Я тебя слушаю.

– Допустим, на дворе восемьдесят третий год. У меня есть американские доллары. Много долларов. Я хочу купить дом и начать легальный бизнес. Мне нужны ранды. Что мне делать?

– Ван Герден, на кого ты работаешь?

– На одного адвоката.

– На Кемпа?

Ван Герден покачал головой.

– Значит, теперь ты частный сыщик и пашешь на адвоката?

– Орландо, я свободный художник. Я сам по себе.

– Ван Герден, такая работа – дерьмо собачье! Уж лучше возвращайся в полицию. По крайней мере, будет там свой человек…

Ван Герден решил не обращать внимания на издевки.

– Доллары в восемьдесят третьем году…

– Давно это было.

– Знаю.

– В восемьдесят третьем я был мелкой сошкой. Доллары сплавляли по цене тридцать-пятьдесят центов. Но если тебе нужны имена, я ничем тебе помочь не могу.

Ван Герден встал:

– Спасибо, Орландо.

– А что, те доллары еще в ходу?

– Не знаю.

– Значит, в ходу.

– Сейчас доллары большие деньги.

Ван Герден молча кивнул.

– Ван Герден, ты мой должник.