Текст книги "Невеста рока. Книга первая"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Глава 4

24 мая, когда семья Роддни устраивала бал в честь восемнадцатилетия своей дочери, в Кенсингтонском дворце тоже праздновался день рождения. Еще одна юная девушка вступала в свое совершеннолетие. Ее звали Виктория, и судьба предрекала ей стать королевой, открывая перед ней блестящее будущее.

Весь день Флер казалось, что ее предназначение точно такое же удивительное, как судьба какой-нибудь принцессы королевской крови.

Елена старалась утихомирить дочь, но возбуждение не оставляло девушку. Флер хотелось вмешиваться во все, что происходило вокруг, и, когда все приготовления к празднику завершились, она под руку с матерью обошла весь дом. Никогда зал для приемов не выглядел столь восхитительно. Обюссонские[59]59
  Обюссон – город в центральной Франции, славящийся своими коврами.


[Закрыть] ковры были свернуты. Полы натерты воском и отполированы до золотого зеркального блеска. Во всех углах стояли кадки и сосуды с цветами и пальмами. Было устроено что-то вроде сцены, где разместится оркестр, специально приглашенный для этого вечера.

С резных потолков свисали огромные люстры с сотнями восковых свечей. По всему дому расставили позолоченные канделябры и растопили все камины, ибо эта майская ночь обещала быть холодной. К счастью, день был ясным, а значит, ночью будут сверкать звезды и не предвидится тумана (его так боялась Флер), из-за которого кое-кто из приглашенных мог бы не приехать на бал.

Комнаты для гостей постепенно заполнялись. Кузина Гарри Долли прибыла со своими двойняшками и сыном Сирилом, который на сей раз казался не таким угрюмым и неразговорчивым, ибо только что сдал вступительные экзамены в Оксфорд. Никто не понимал, как это ему удалось, но его мать наконец-то могла похвалиться своим довольно скромным в умственном отношении отпрыском. Теперь она рассказывала всем, что ее дорогой Сирил – самый умный мальчик в мире и в свое время поразит своими познаниями преподавателей.

Роддни не пожалели средств, чтобы устроить для своей обожаемой дочери самый восхитительный день рождения. В обеденном зале уже были выставлены разнообразные яства. Столы ломились от множества блюд с фаршированной заливной телятиной, Йоркской ветчиной, холодной дичью, французскими и русскими салатами, огромными кондитерскими изделиями из желе и фруктов, тортами, пирожными со взбитыми сливками и орехами; повсюду стояли вазы с салатами из фруктов, трюфели на серебряных блюдах, и, конечно же, центр главного стола украшал гигантский торт, испеченный личным кондитером Роддни, приехавшим из Франции и превзошедшим самого себя. «Какой восхитительный торт!» – думала Флер, он был трехъярусным, на каждом углу возвышались башенки из розового и белого крема, увенчанные вишнями. Розовой глазурью было написано «С днем рождения!», кремом выложена дата.

При виде восемнадцати свечей, которые зажгутся этим вечером, Флер всплеснула руками, словно восхищенный ребенок.

– О, как много, мама! Я стала такой взрослой, и так быстро! А мне хотелось бы снова стать маленькой и никогда не взрослеть!

Мать с улыбкой расцеловала ее и сказала:

– В жизни, милая, никогда не надо возвращаться… Надо идти только вперед, дорогая. Прошу тебя, заклинаю, всегда идти вперед… вверх… чтобы подняться до звездных высот!

И вот Флер, празднично одетая, ожидала гостей.

Раньше всех прибыл Сен-Шевиот, проживавший в это время в своей лондонской резиденции. Сейчас он стоял у подножия лестницы, а Флер должна была занять свое место рядом с отцом и матерью.

Несколько минут назад она поднялась к себе, чтобы служанка подшила ей оторвавшийся волан на бальном платье.

Черные глаза лорда Сен-Шевиота, полные пресыщенности, скуки и безразличия, внезапно вспыхнули нечестивым блеском. Когда его взгляд устремился на девушку, которая скорее парила в воздухе, чем спускалась вниз по лестнице, сердце барона бешено забилось, как и тогда, когда он впервые увидел ее на званом ужине леди Роддни. И теперь, как и тогда, он, казалось, услышал далекое пророчество несчастной горбуньи, скончавшейся на руках у брата в ту ненастную октябрьскую ночь недалеко от ворот замка Кадлингтон.

– Вы женитесь через год, начиная с этого дня, – сказала она перед смертью. – Я ясновидящая и предсказываю этот брак. Но он будет связан с несчастьем. Золотисторыжие волосы и фиалки… Остерегайтесь золотисто-рыжих волос и фиалок… Они станут…

Наблюдая за Флер Роддни, он вспоминал эти слова с непривычным для него волнением.

Фасон платья Флер был выбран ее матерью. Сшил его французский портной, вызванный специально для этого в Пилларз. Оно было такое же белоснежное, как и длинная шея девушки и ее изящные, точеные руки. Бесчисленные легкие кружевные воланы и оборки, ниспадая друг на друга, достигали самых кончиков маленьких белых туфелек. Вырез платья был достаточно глубоким, но скромным, изукрашенным атласными розанчиками, сделанными из ленточек. Он окаймлял белоснежные плечи. Тонкую талию охватывал широкий фиолетово-голубой пояс. Золотистые локоны шелковой волной окружали шею. При виде огромных сверкающих глаз с фиалковым оттенком у Сен-Шевиота перехватило дыхание. Он тщетно искал взглядом присланные им орхидеи, но их у Флер не было.

– Черт побери, – пробормотал барон про себя, – по-моему, я ей не нравлюсь!

Когда Флер достигла последней ступеньки лестницы и на мгновение остановилась, он преградил ей путь. В голове его мелькнула мысль: «Я должен обладать ею! Пророчество горбуньи, похоже, начинает сбываться. Флер, и только она должна стать леди Сен-Шевиот и баронессой Кадлингтонской».

Он отвесил девушке низкий поклон.

– Ваш покорный слуга, мисс Роддни…

Она посмотрела на него, однако не улыбнулась в ответ – ей все вокруг вдруг перестало нравиться и показалось холодным как лед, под которым таилась угроза пожара. Лорд был неприятен ей, несмотря на то, что был самым красивым мужчиной из всех присутствующих на празднике.

Черные, сильно набриолиненные волосы и бородка лорда курчавилась и достигали высокого воротника и атласного галстука; как и большинство приглашенных джентльменов, он был одет в короткие панталоны, доходящие до колен, шелковые чулки и визитку. Красивый и надменный, он возвышался над остальными благодаря своему выдающемуся росту. Флер робко пробормотала приветствие, одновременно ощущая, что его присутствие весьма омрачает ее праздник. Она уже не могла с прежним удовольствием наблюдать за весело болтающей и смеющейся толпой гостей, за родителями, стоявшими возле входных дверей. Ее охватил безумный страх, напоминающий боязнь замкнутого пространства, и, несмотря на то, что Сен-Шевиот преграждал ей путь, она стремительно проскользнула мимо него и чуть не кинулась к матери. Когда она очутилась возле Елены, то была бледна и вся дрожала, однако ничего не сказала о своих ощущениях. Елена же была слишком занята приемом гостей, чтобы заметить, как сильно потрясена дочь.

Но вот заиграл оркестр, и от толпы отделился Том Куинли, чтобы попросить Флер открыть бал танцем с ним. Она только собралась вписать свои инициалы в его программку, как вдруг между ними возникла высокая фигура, и барон, прижав руку к сердцу, с поклоном проговорил:

– Не доставите ли мне удовольствие, мисс Роддни…

Она хотела произнести «нет» и крикнуть Тому, чтобы он остался. Но юноша, испытывая слишком глубокое почтение к возрасту и великолепию знаменитого барона, с выражением большого разочарования на лице отошел в сторону.

– Сохраните за мной следующий танец – шотландку[60]60
  Танец типа польки.


[Закрыть], Флер, – произнес он, уходя.

Сен-Шевиот согнул руку, и Флер ничего не оставалось, как опереться на нее.

– Я сочту это за огромную честь, – тихо проговорил барон, – и хочу заметить, что этой ночью вы напоминаете мне фею всех цветов мира!

Она промолчала. Как и прежде, слушая Дензила Сен-Шевиота, она теряла дар речи от его лести. Ее сердила его навязчивость. Ей хотелось открыть этот торжественный бал с Томом, ее большим другом. Барон был слишком самоуверен, едва ли не деспотичен. Наверное, он производил на всех такое впечатление, поскольку желал, чтобы все его капризы немедленно удовлетворялись, и это не нравилось Флер. Ей, наиболее кроткой из всех, внезапно захотелось взбунтоваться.

Бал открывали полькой. Сен-Шевиот положил руку в лайковой перчатке на тонкую талию девушки. Она опустила правую руку на его ладонь. Девушка была легкая, как снежинка. Вспомнив свои недавно сказанные слова, что она – фея всех цветов в мире, он сардонически добавил про себя: «Какая жалость – срезать такой цветок и наблюдать, как он умирает».

Кружась с Флер в танце, он думал с бесстыдством: «Плохо, что я должен сдерживаться, когда мне хочется крепко прижать ее к себе и закрыть этот нежный юный ротик поцелуями. Я бы показал ей, что с Дензилом Сен-Шевиотом должно считаться!»

Флер, позабыв о своих неприятных мыслях, кружилась в танце с человеком, приглашенным ее отцом. Гости, наблюдавшие за ними, перешептывались о том, какая это красивая пара – высокий черноволосый мужчина и стройная светловолосая девушка. Барон был великолепным танцором и превосходным партнером для Флер, которая двигалась с несравненной грацией. Какое-то время гости, не отрывая глаз, любовались ими. Тогда Елена, не желая выставлять дочь на всеобщее обозрение, присоединилась к танцу со своим мужем. И вскоре вся зала заполнилась танцующими парами.

Веселая полька закончилась, и Сен-Шевиот галантно проводил Флер к зимнему саду. Он провел ее через двери, и она опустилась на красную плюшевую софу.

– Могу я принести вам чего-нибудь прохладительного? – осведомился лорд.

– Ничего не нужно, благодарю вас, – тихо ответила девушка.

Его темные глаза бесцеремонно рассматривали ее. Он заметил, что она старается избежать его взгляда. Но это не останавливало его. Напротив, ее нерасположенность к нему только разжигала пламя его желания.

Флер сидела на софе, обмахиваясь изящным пестрым веером, который держала одетой в кружевную перчатку рукой. Она попыталась заговорить о празднике.

– Как много гостей пришло на мой день рождения, – сказала она. – А какие замечательные подарки я получила. Посмотрите, папа подарил мне вот это…

И она доверчиво протянула руку. На тонком запястье красовался прелестный браслетик из жемчуга, обрамленного золотом. Сен-Шевиот посмотрел на браслет с довольно презрительной улыбкой и промолвил:

– Симпатичная побрякушка. Однако она не достойна такой восхитительной ручки. У меня в Кадлингтоне есть браслет, который носила еще моя французская бабушка. Прежде он принадлежал Марии Антуанетте и стоит много тысяч фунтов. Мне бы хотелось, чтобы вы носили его.

Флер проглотила комок в горле. Ее ресницы затрепетали, она озиралась по сторонам, словно испуганный олененок.

– Я… я очень высоко ценю подарок папы… Но я… меня вовсе не интересуют драгоценности, – пробормотала она.

Сен-Шевиот подумал: «Ее талия настолько тонка, что из двух браслетов графини Маргариты я мог бы сделать для Флер бриллиантовый пояс. И однажды это случится. И я сам повяжу его на ней».

– А где мои орхидеи? – неожиданно спросил он с той резкостью, которая приводила Флер в смятение. И снова она расстроилась и смутилась, не желая выглядеть невежливой.

– Благодарю вас, орхидеи восхитительны. Но я… я не смогла украсить себя ими… поскольку они… для моего вечернего платья понадобились фиалки, – проговорила она испуганно и запинаясь.

Барон сложил руки на груди и взглянул на девушку с присущей ему улыбкой, лишенной обаяния.

– Завтра из Кадлингтона я пришлю вам еще орхидей. Вы сможете выложить из них ковер и ступать по нему своими прелестными ножками. Если не возражаете.

Разговор привел девушку в ужас, и она поднялась с софы.

– Нет, нет, сядьте, – произнес он более мягким тоном, приказав себе сдерживать свою всевозрастающую страсть. В обратном случае он просто протянул бы руку и сделал все, что ему хотелось. Женщины любят силу, но сейчас перед ним была такая, за которой нужно сначала поухаживать, а уже затем приручить. – Прошу вас, мисс Роддни, сядьте, – повторил он. – И простите меня, если я хоть чем-нибудь оскорбил ваш слух.

Она положила руку на быстро бьющееся сердце.

– Я слышу, заиграли шотландку. Я обещала мистеру Куинли…

– Значит, вы не останетесь и не поговорите со мной?

– Нет… – начала она и тут с облегчением увидела высокую юношескую фигуру Томаса Куинли. Он выглядел весьма неуклюжим рядом со знаменитым бароном, но для Флер являл самое желанное зрелище – сейчас он казался ей скалой, за которой можно укрыться. – По-моему, сейчас ваш танец, Том, – проговорила она.

Он поклонился и протянул ей руку. И она удалилась со своим спасителем, боясь оглянуться назад, на Сен-Шевиота.

Барон прищурился, его глаза превратились в узкие щелочки. Он поднял брови, и сардоническая усмешка скривила его губы. Итак, первый раунд за ней. Первое из, возможно, многочисленных сражений, предстоящих им. Вместо того чтобы вернуться в танцевальную залу, он приказал проходившему мимо слуге принести его шляпу и накидку. И сразу отправился в Лондон, оставив записку для Гарри Роддни:

Прошу меня простить, но я внезапно почувствовал себя плохо, и мне пришлось вызвать мою карету. Не думаю, что я нравлюсь вашей дочери, однако мне хотелось бы, чтобы вы знали: ради ее удовольствия я готов умереть.

Сен-Шевиот

Получив эту записку, Гарри с удивлением передал ее жене. Елена лишь пожала плечами.

– Сомневаюсь, что он заболел. Уверена, что это – уязвленное самолюбие. Флер только что рассказала мне, что нашла его разговор непристойным. Она пересказала мне его слова, и я считаю, что она совершенно права.

– О дорогая, дорогая, – произнес Гарри и дернул себя за мочку уха. Не претендуя на понимание логики женской части своей семьи, он уяснил лишь одно: если Сен-Шевиот будет оставаться в состоянии «уязвленного самолюбия», то Гарри лишится прекрасной охоты и незаурядных развлечений. Хотя, безусловно, если его дорогим женщинам не нравится этот человек, то следует отказать ему от дома.

Глава 5

Примерно месяц спустя звезда над головою дочери герцогини Кентской наконец воссияла сверкающим протуберанцем. Ее дядя Вильгельм IV скончался 20 июня, и молодая Виктория стала Королевой Англии.

Флер гостила у кузины Долли в высоком элегантном особняке де Виров в Найтсбридже, когда услышала это известие. О выдающемся событии узнали все… Раздавались пушечные выстрелы, по улицам носились мальчишки-газетчики, всюду царила неимоверная суматоха, лавочники закрывали лавки и прикрепляли траурные ленты на двери домов и свои шляпы. Англия погрузилась в траур по королю, оставившему необычный след в этом мире. Но, с другой стороны, юной, хрупкой на вид девушке с сердцем льва судьбой было предначертано править самой великой империей, которую когда-либо знала история.

Это известие взволновало всю Англию и каждую семью, не исключая и Виров. Арчибальд де Вир рано утром выехал из дома и вернулся, чтобы рассказать своим домочадцам, что вокруг дворца собралась огромная толпа и волнение не утихает. Долли тут же послала двойняшек наверх, на поиски черных траурных платьев, и отправила записку своей портнихе мисс Голлинг, чтобы та немедленно приехала, ибо в гардеробе самой Долли не имелось черного туалета. «Флер тоже должна немедленно переодеться в черное», – заявила она.

Флер хотелось насладиться Лондоном, правда, она призналась себе, что неохотно ехала сюда, хотя вела себя безукоризненно и дружелюбно, изо всех сил стараясь не показать двойняшкам и Сирилу, что их беспрестанная пустая болтовня страшно утомляет ее.

Совершенно неожиданно ее отца вызвали в Париж для участия в расследовании обстоятельств преждевременной кончины одного человека, много лет работавшего на его старинного друга и благодетеля Джеймса Уилберсона, а также и на самого Гарри, когда он служил в Ост-Индской компании на Дальнем Востоке.

Случилось так, что этот человек умер при чрезвычайно трагических обстоятельствах, оставив в Париже беспомощную инвалидку вдову. Гарри Роддни, благородный и добросердечный, счел своим долгом немедленно отправиться в Париж и сделать все возможное, чтобы помочь несчастной женщине, вплоть до того, чтобы самому привезти ее домой. Движимая внезапным порывом, Елена добровольно вызвалась отправиться вместе с мужем. В это время года Пролив спокоен, и Елена сказала, что ей только доставит удовольствие прокатиться в солнечный день на колесном пароходе от Дувра до Кале.

– Гарри свозит меня на Рю де ля Па, и я куплю тебе новую шляпку, которую выберу для тебя сама, дорогая, – улыбаясь, сказала Елена дочери.

– О мама, обязательно сделайте это, – с живостью ответила Флер, – ведь я слышала, что летние шляпки в Париже в этом году просто восхитительны!

Перед отъездом Гарри и Елены все весело поужинали вместе, хотя Флер заметила, что отца не покидают печальные мысли о рано ушедшем ценном сотруднике компании, который так неожиданно умер на Континенте, и, похоже, всему виной азартные игры.

Но на следующее утро, прощаясь с родителями и глядя вслед удаляющейся карете, увозившей их из дома в Дувр, девушка вдруг ощутила странное беспокойство – некое предчувствие овладело ею. Ее охватило безудержное, необъяснимое желание броситься вслед уезжающим и крикнуть: «Вернитесь… О, мои возлюбленные родители, вернитесь!»

Долли, находившаяся рядом с Флер, была поражена, увидев внезапные слезы девушки.

– Какой стыд, ты ведешь себя, как малое дитя! Твои родители вернутся не позже чем через неделю, – с упреком проговорила она и повела Флер обратно в дом, где близняшки сочувственно предложили ей свои носовые платочки, чтобы утереть слезы.

Флер изо всех сил старалась выйти из этого странного, подавленного состояния, называя себя глупой и слишком чувствительной. Ведь отец с матерью намеревались остаться в Париже всего лишь на несколько дней, а затем все они снова будут вместе.

– Я уж думала, что ты будешь рыдать только на своей свадьбе! – журила ее Долли.

Флер заверила Долли, что до свадьбы еще далеко и что ей хочется как можно дольше оставаться с родителями.

Это немного успокаивало Долли, делавшую отчаянные попытки найти женихов для близняшек. Мужчины в их доме кружились вовсю, но только чтобы добиться хотя бы улыбки от красавицы Флер. На месте Елены она бы крайне возмутилась таким упрямством юной мисс. Больше всего Долли сердило то, что касалось Сен-Шевиота. Ибо втайне от своего кузена Гарри и его жены миссис Вир общалась с бароном, да таким образом, что, узнай об этом супруги Роддни, они пришли бы в ярость.

Сен-Шевиот отнюдь не забыл того, что произошло с ним в Пилларзе. Долли получила известие, что он вернулся в столицу взбешенным и дал всем это понять. Он говорил о Флер как об изнеженном, избалованном ребенке, которому стоит преподать урок. Тем не менее он колебался, не решаясь продолжать настойчивые ухаживания. Встречи с леди Роддни вовсе не обнадеживали его, а когда он случайно виделся в клубе с Гарри, то любезный и общительный баронет, разумеется, беседовал с ним, но, судя по всему, всегда смущался при упоминании имени дочери и старался избегать этой темы.

Долли знала, что вот уже четыре недели в Пилларз из Кадлингтона каждое утро доставлялись огромные коробки с орхидеями. Дорогие экзотические цветы – пурпурные, красные, желтовато-зеленые, всех форм и размеров, на длинных стеблях. И в каждой коробке находилась записка с одними и теми же словами:

Если вам угодно, сделайте из них ковер, но не игнорируйте меня.

Сен-Шевиот

Пустое и бесцветное существо, подобное Долли, было бы тронуто такими знаками внимания от неординарного, красивого джентльмена, будь он даже самим дьяволом. Но Флер всякий раз говорила, что, как только прибудут орхидеи, пусть их раздадут всем, кто их захочет.

– Они словно отравлены!.. Они отвратительны и внушают мне ужас, – говорила она. – Я вообще не хочу получать никаких подарков от него.

– Но что ты имеешь против него? – вопрошала Долли, взирая на девушку круглыми от изумления глазами.

– Не знаю, – звучал ответ. – Просто он мне не нравится. И совершенно не интересует меня.

А орхидеи продолжали приходить. И вот Сен-Шевиоту стало известно, что Флер остановилась в Лондоне у де Виров, хотя она не понимала, как это ему удалось. И каждое утро из Бакингемшира такие же коробки начали прибывать в Найтсбридж. Их привозил туда всадник на взмыленном коне. Вид несчастного животного (Флер видела его уже несколько раз) вызывал у нее крайнее сожаление. «Какой же он, должно быть, жестокий человек, – думала она о Сен-Шевиоте, – если позволяет загонять коня почти до смерти только ради того, чтобы цветы были доставлены ранним утром».

Она отказалась подтвердить получение орхидей, и однажды, когда Долли предложила принять барона, Флер так побледнела, что миссис де Вир пришлось сдаться и она, пожав плечами, проговорила:

– Как хочешь, любовь моя, но ты теряешь великолепный шанс.

В то утро, когда скончался король и на престол взошла молодая Виктория, Флер разрешила служанке Долли снять мерку для ее траурного платья, с тоскою и надеждой думая о своих родителях, которые теперь в любую минуту могли вернуться из Парижа и увезти ее обратно в Пилларз. Она чувствовала себя крайне подавленно в этом суетливом, чрезмерно разряженном и шумном доме, где Долли и близняшки пронзительно верещали целыми днями.

Долли, как и подобало случаю, одетая в траур, в черной шляпке и черной шали с бахромою, заглянула к Флер, интересуясь, чем та занимается. Она увидела, что девушка собирается читать какую-то книгу. Посмотрев на обложку, Долли даже вздрогнула. «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона[61]61
  Гиббон Эдуард (1737–1794) – английский историк.


[Закрыть]! «Боже, до чего непредсказуемая особа, – подумала она. – Вместо того чтобы вместе с Изабеллой и Имогеной одеваться в траурное платье, она, видите ли, наслаждается историей!»

– Что ж, – пробормотала Долли, – встретимся в полдень на обеде. У меня назначена встреча с мисс Плай. Au revoir[62]62
  До свидания (франц.).


[Закрыть], дорогая Флер.

Откуда было знать Флер, что Долли спешит на свидание с самим Дензилом Сен-Шевиотом. С лицом, скрытым вуалью, и с легким зонтиком от солнца эта полная маленькая женщина, тяжело дыша, опустилась на скамейку рядом с бароном. Он выглядел страшно усталым.

– Не правда ли, волнительно, что теперь у нас на троне королева и, когда закончится время траура, мы сможем начать блистательную светскую жизнь в Лондоне? – зачирикала Долли.

– Я явился сюда не для того, чтобы обсуждать с вами новую королеву, – холодно заметил барон. – Что с ней?

– О, весьма прискорбно, но мне никак не удается склонить Флер к встрече с вами или к поездке в Кадлингтон, – вздохнула Долли.

Губы барона вытянулись в тонкую линию. Он ткнул большим пальцем в свою высокую, отороченную медвежьим мехом шапку, к которой была прикреплена траурная повязка. В этой шапке он выглядел еще выше и стройнее.

– Она ежедневно получает мои цветы? – осведомился он.

– Да, любезный Сен-Шевиот, и тут же отшвыривает их.

– Так же, как она попыталась отшвырнуть меня, – зловеще проговорил барон.

Долли лихорадочно продумывала различные способы подавить упрямство Флер. Ибо она заключила с бароном финансовую сделку, когда он узнал, что она глубоко увязла в долгах. Во время их последней встречи Сен-Шевиот пообещал ей такую сумму, что у Долли закружилась голова. Но только если она сможет посодействовать его ухаживаниям за ее подопечной. Роддни ничего никогда не должны узнать, а Долли таким образом разрешит свое затруднительное финансовое положение.

– Что ж, – резко проговорил Сен-Шевиот и вонзил в землю трость эбенового дерева. – Значит, у вас нет никаких предложений?

– О, дорогой барон, ведь это так трудно! – взмолилась Долли. – Ее совсем не волнуют орхидеи. Она ненавидит их!

– Господи, какая ерунда! – произнес Сен-Шевиот. – Тогда я пришлю ей… фиалки.

Лицо Долли прояснилось.

– Вам надо попробовать. Мне известно, что она их безумно любит. А я тем временем буду неустанно восхвалять вас.

Он отвесил короткий поклон, проводил ее до кареты и удалился.

Барон вернулся в замок только в конце недели. Настроение у него было прескверным. Слуги дрожали от страха. Только Певерил Марш осмеливался заговаривать с ним. Хозяин часто заходил к молодому художнику.

Он поднимался к нему в башню и с угрюмым видом мерил шагами студию, наблюдая за тем, как умелая кисть молодого человека создает картины из жизни Кадлингтона. Лорд лишь отчасти осознавал талантливость художника – он был погружен в себя, и его интересовали лишь собственные проблемы. Он неоднократно заговаривал с Певерилом о предсказаниях его покойной сестры.

– Она и вправду обладала даром предвидения? – постоянно и упрямо спрашивал барон, снедаемый мучительной страстью к Флер.

Певерил смотрел серьезными глазами в грустное лицо своего странного покровителя и отвечал:

– Да, милорд, это так. И это все, что я могу сказать вам. Всегда, когда Элспет предсказывала будущее, ее пророчества сбывались.

Потом Дензил терял интерес к живописи – и своему протеже – и возвращался в свои апартаменты, чтобы беспробудно пить до самого рассвета.