Текст книги "Невеста рока. Книга первая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
И вот в девятнадцать лет Певерил оказался бездомным и с горбатой сестрой на руках. Живопись и продажа картин давали лишь небольшие случайные заработки, поэтому юноша поступил на работу к мастеру по изготовлению картинных рам в Чипсайде. Брат с сестрой ютились в жалких меблированных комнатах. Певерил ясно понимал, что его больная и хрупкая сестра не перенесет еще одну зиму в городе. И он принял решение покинуть Лондон и отвезти Элспет в деревню, к тетке их матери, миссис Инглби, у которой они гостили раза два еще в счастливом, безоблачном детстве. Певерил был уверен, что тетушка позаботится об Элспет и позволит ей остаться в Уайтлифе, где на свежем воздухе девушка сможет восстановить свое угасающее здоровье.
– Как это было глупо с моей стороны! – проговорил юноша. – Ведь сперва надо было удостовериться, что тетушка еще жива. Но поскольку я не слышал о ее смерти, то счел само собой разумеющимся, что мы застанем ее дома в добром здравии.
А после все случилось так, как уже было рассказано Сен-Шевиоту. Неблизкий путь от Лондона до Монкз-Рисборо отнял у молодых людей все сэкономленные ими деньги; во время поездки Элспет совсем занемогла, а потом несчастные брат и сестра узнали, что миссис Инглби умерла и ее дом продан другим людям.
– Это я виноват, я ускорил смерть моей любимой сестры, – закончил свой рассказ Певерил.
– Чепуха! – грубо возразил ему барон. – Девушка уже была обречена, однако мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о ее даре пророчества. Верно ли, что она действительна обладала таким сверхъестественным даром, или все, что я слышал, было бредом умирающей?
– Это не бред, – ответил Марш. – В ней развился этот дар еще в детстве. К примеру, она предсказывала мне, какие отметки я получу в школе по некоторым предметам. Увы, она также предсказала кончину нашей матери, но тогда ей никто не поверил.
– Значит, вы считаете, что, возможно, она права и я женюсь на женщине с золотисто-рыжими волосами… и в течение года… – произнес Сен-Шевиот, вставая и оглушительно смеясь.
– Совершенно верно, сэр. Так и будет.
Лорд облизнул губы.
– Посмотрим!
– Могу я теперь удалиться, сэр?
– Куда?
– Я больше не могу злоупотреблять вашим любезным гостеприимством.
– Вы не хотите остаться, чтобы увидеть, как тело вашей сестры предают земле?
Певерил пожал плечами.
– Да… безусловно, мне надо это сделать, но после…
– А после вы уедете в Лондон, чтобы там умирать с голоду?
– Если я могу работать ими, то не умру с голоду, сэр, – гордо произнес Певерил, показывая свои изящные, прекрасной формы руки.
Сен-Шевиот, сцепив руки за спиной, сердито посмотрел на юношу, который, хотя и был довольно высок, достигал ему лишь до плеча.
– Интересно, насколько вы искусны в живописи? – капризно растягивая слова, осведомился барон.
Певерил, похоже, не слышал его. Он смотрел в одну точку безжизненно-печальными, покрасневшими от слез глазами. У него не стало сестры, его единственной любви и заботы всей его жизни. Он не сможет изображать жизнь теперь, когда Элспет больше в ней не существует. Он страшился печального одиночества. Когда-то Элспет предсказала ему, что в юности он повстречает огромную любовь и обретет великое счастье. Но теперь это казалось почти невозможным… Да и сердце Певерила пока еще ни разу не забилось сильнее при виде какой-нибудь женщины. Ибо вся его любовь была обращена к сестре.
Громкий голос Сен-Шевиота вывел его из раздумий:
– Предположим, я оставлю вас здесь, в Кадлингтоне, и предоставлю вам все необходимое для того, чтобы вы написали мой портрет? Ибо настало время, чтобы мой портрет висел на этой стене, среди портретов моих предков… – И он сардонически засмеялся. Этот смех показался Певерилу скорее зловещим, чем веселым. Однако в Певериле пробудился художник, когда он внимательно рассмотрел внешность барона. Действительно… портрет лорда Сен-Шевиота должен быть написан яркими красками и на огромном полотне, в полный рост. – Ну что? – прогремел лорд.
– Я с удовольствием написал бы ваш портрет, сэр, – произнес Певерил, и его серые глаза смотрели на старшего собеседника с выражением спокойной, невозмутимой уверенности, что Сен-Шевиот нашел весьма забавным. Внезапные капризы всегда были его большим удовольствием. Посему не было ничего необычного в том, что он решил заказать портрет несчастному юноше, который находился в бедственном положении в начале карьеры художника.
– Итак, вы останетесь в замке, и время от времени я буду позировать вам, чтобы вы смогли написать мой портрет, – заявил лорд. – Кто знает, может, в вас скрыт гений? Посмотрим. Возьмите бумагу и цветные мелки, отправляйтесь в вестибюль и нарисуйте портрет кого-нибудь из моих гостей, неважно чей. А потом принесите его мне.
Певерил согласился с какой-то страстностью. Ибо в последние годы, работая в лавке, не имел ни времени, ни желания проявить свой талант. А тут ему захотелось доказать лорду Сен-Шевиоту, что он действительно настоящий художник.
Он отсутствовал час, во время которого барон немного вздремнул, разомлев от тепла камина и винных паров. Когда его светлость открыл глаза, то увидел стоящего рядом с ним юношу. Певерил с учтивым видом протянул ему листок бумаги – эскиз мужской головы, сделанный углем. Сен-Шевиот тут же узнал сэра Джеймса Барнетта – холостяка средних лет, приехавшего к нему в замок для участия в охоте. Отличительные черты лица Барнетта были переданы художником безошибочно: крупные широкие ноздри, продолговатое лицо, двойной подбородок, мешки под глазами и довольно безвольное выражение лица, очень напоминающее баранье. Сен-Шевиот разразился хохотом.
– Черт побери! Удивительное сходство! Да, теперь я вижу, что вы чрезвычайно талантливы, молодой человек. Портрет чертовски похож на этого болвана Джеймса, и если вам удастся так же хорошо изобразить лорда Шевиота, который перед вами – маслом и в полный рост, – то, уверяю вас, вам не придется больше голодать. Вы будете моим личным живописцем. Напишете также мой замок и парк.
Щеки Певерила покрылись румянцем, однако огонь триумфа недолго горел в его глазах. «Слишком поздно, – подумал он печально, – слишком поздно для Элспет, чье несчастное маленькое тело сейчас покоится в гробу». Певерил поник головой, но барон могучей рукой похлопал его по плечу.
– Держитесь молодцом! Я распоряжусь, чтобы вам выделили комнату в башне, повыше, там у вас будет много света. Поселитесь там. А когда я в следующий раз отправлюсь в Лондон, то возьму вас с собой. Там вы купите себе все необходимые краски и холсты, а затем вернетесь и основательно приступите к своей работе.
– Благодарю вас, сэр, – прошептал Певерил.
– Сперва похороните сестру, – безразличным тоном произнес Сен-Шевиот. – А вместе с ней похороните вашу меланхолию. Я не люблю вокруг себя печали и угрюмости! Теперь идите, съешьте чего-нибудь и отправляйтесь спать. Я и так провел с вами слишком много времени сегодня.
А ведь Певерил чуть было не отказался от сделанного ему предложения, хотя эта работа была для него важна, ведь он всегда мечтал стать настоящим художником. Но он никак не мог понять, почему ему не нравится этот человек, который так помог ему. Он ощущал что-то жестокое и бессердечное в Сен-Шевиоте. «Может быть, я просто очень впечатлителен и слишком близко к сердцу принял свое горе?» – печально подумал Певерил.
Итак, он решил остаться в замке и использовать этот неожиданный шанс, ниспосланный ему Небесами, хотя Певерилу больше казалось, что помощь пришла к нему от самого дьявола. Он учтиво поклонился и удалился. Однако не пошел пить и есть, а преклонил колена у безжизненного тела любимой сестры, чтобы помолиться за ее душу.
Глава 2
Наступил следующий, 1837 год. Ясным прохладным майским утром Елена, леди Роддни, сидя в своем будуаре, читала письмо. Еженедельная почта, доставляемая специальной каретой, только что прибыла в Пилларз. Сэр Гарри был на охоте недалеко от дома, в котором царили сейчас абсолютная тишина и покой, если не считать взрывов веселого звонкого смеха, заставших леди Роддни время от времени поднимать глаза от письма и улыбаться. Она словно смотрела сквозь стену смежной комнаты, где ее дочь Флер общалась с подружкой. И этот звонкий, как колокольчик, смех доставлял миледи несравненную радость.
Больше всего на свете она хотела счастья для своей дочери. С тех пор как восемнадцать лет назад, двадцать четвертого числа этого же месяца, родилась Флер, чета Роддни жила лишь одним: сделать жизнь дочери как можно красивее и счастливее. Они имели только одного ребенка, ибо роды у Елены прошли чрезвычайно сложно и она уже больше никогда не могла родить. Вообще-то она и не хотела иметь детей, опасаясь, что следующее поколение может унаследовать африканскую кровь. Тогда все чрезвычайно осложнилось бы. Не то чтобы Елене навсегда хотелось позабыть о прекрасной Африке, родине ее дедушки. Она никогда не забывала о ней. Просто она старалась искоренить все воспоминания о своем ужасном детстве и зловещих событиях, последовавших за ним. О тех страшных днях рабства, когда ее вместе с соплеменниками продали в неволю.
Гарри больше всего на свете хотел, чтобы она забыла о том периоде своей жизни. Теперь казалось, что такого вообще никогда не могло быть. Уже почти двадцать восемь лет она – любимая, обожаемая жена Гарри Роддни. Они счастливы вместе, и для них, похоже, не имеет значения, что первые десять лет их брак был бесплоден. Ведь так пожелала Елена. Но потом… на свет появилась Флер.
И сейчас, прислушиваясь к серебристому смеху дочери и зная, что Флер ангельски красива, нежна, послушна, хотя и унаследовала пылкий характер отца, Елена ни о чем не сожалела.
Флер родилась в тот же самый день, когда в Кенсингтонском дворце[58]58
Кенсингтонский дворец – один из королевских дворцов в Лондоне, где родилась королева Виктория (1819–1901); в настоящее время в нем живут некоторые члены королевской семьи. С 1951 г. часть здания отдана под музей истории Лондона.
[Закрыть] появилась на свет еще одна маленькая девочка, великая Виктория, дочь герцога и герцогини Кент и племянница Вильгельма IV, которой судьбой было предначертано то, чего никто не мог даже вообразить.
Елена лишь наполовину прочитала письмо, написанное фиолетовыми чернилами и неровным почерком. Она немного устала и от письма, и от его автора, Долли, миссис Вир, двоюродной сестры Гарри. Это была напыщенная дама, заботящаяся только о деньгах и высоком положении в обществе. Она вышла замуж за Арчибальда Вира, богатого дельца много старше ее, весьма неодобрительно относящегося к ее способам тратить его деньги.
У них имелись дом в Найтсбридже, сын моложе Флер и две девятнадцатилетние сестры-близняшки, неимоверно толстые. Все дети, в отличие от их матери, были непроходимо глупы и бесцветны. Кузина Долли, с тех пор как ее брат женился на Елене, вдове знаменитого маркиза де Шартелье, проявляла себя как самая преданная подруга невестки. Она всячески приветствовала появление красивой и знаменитой маркизы в семье Роддни и пригласила к себе супружескую чету после их возвращения из Италии. Елена не возражала – она совершенно не собиралась полностью лишать Гарри его родственных связей. Вдобавок ко всему Арчибальд имел огромное влияние в Ост-Индской компании, где Гарри начинал свою карьеру делового человека и откуда уволился год назад.
Гарри весьма дружелюбно относился к Арчибальду, который характером и манерами часто напоминал ему названого дядюшку, Джеймса Уилберсона. И Елена терпела Долли, хотя та была страшной сплетницей и ее острый злой язычок часто отвращал от нее людей. Елена знала, что надо быть крайне осторожной, если собираешься повторить кому-нибудь рассказанное Долли.
Сквозь полузакрытые веки огромные бархатные глаза Елены лениво следили за белой лавиной облаков, медленно плывущих по ясному синему небу. Как же здесь покойно и тихо, если не считать звонкого смеха и веселой болтовни девочек в соседней комнате.
В такие минуты сердце Елены всегда наполнялось умиротворенностью. Однако сегодня по какой-то непонятной причине перед ней вновь появился призрак прошлого. Было бы слишком невероятно, если бы он однажды исчез навсегда и не нарушал время от времени ее покоя. Иногда она задавала себе беспощадный вопрос: кто из теперешних ее друзей не отвернулся бы от нее, если бы стало известно. Стало известно, что благородная леди Роддни родилась в африканском краале от белого отца и полукровки матери. Что эта светская дама – сказочно красивая квартеронка, в нежном возрасте проданная в рабство и ставшая собственностью порочной и жестокой особы по имени леди Памфри. И что, когда ее единственный друг лорд Памфри скончался, ей грозило еще более ужасное рабство, от которого она сбежала под защиту знаменитого молодого повесы и соблазнителя, сэра Гарри Роддни. Она не позволяла себе сейчас в подробностях вспоминать обо всем, что случилось с ней. Это было слишком мучительно! Даже несмотря на то, что чудовищное недоразумение с Гарри впоследствии счастливо разрешилось. Ведь она была продана снова, и на сей раз могущественному старому маркизу Люсьену де Шартелье. В его замке на побережье, известном под названием Бастилия, она нашла прибежище и прожила там несколько лет. Вся ее жизнь тогда претерпела огромные изменения. Люсьен занимался ее образованием, поднял из нищеты и горя. И она перестала быть несчастной квартеронкой, носившей когда-то имя Фауна. Она стала Еленой – это имя дал ей де Шартелье, через некоторое время ставший ее мужем.
Уже в качестве госпожи маркизы де Шартелье она отомстила обществу, которое когда-то презирало и мучило ее. Но, насколько ей было известно, ни одна живая душа не знала о той, другой, африканской крови, текущей в ее венах.
После смерти Люсьена она вышла замуж за своего бывшего возлюбленного, Гарри, и обрела с ним полное счастье, когда-то ускользнувшее от нее. Лондон воспринимал леди Роддни так, как когда-то воспринимал госпожу Маркизу. А Фауна, невольница квартеронка, ушла в небытие.
Сегодня, сидя в своем красивом будуаре и слыша смех дочери, Елена была обеспокоена не только призраками прошлого, но и мыслями о будущем Флер.
Девочке было всего семнадцать, но в те времена рано выходили замуж, и Елена с Гарри понимали, что настала пора подумать о муже для дочери.
Но кто достоин ее, спрашивала себя мать этим утром. Молодой Томас Куинли, сын их соседа сэра Дэвида Куинли, врача и ученого, симпатичный мальчик. Флер он нравился, и они часто катались верхом с ним и его сестрой. Но он был ей как брат… товарищ. Вивиан Локхарт – красивый дружелюбный юноша, способный проскакать многие мили из Хартфордшира, чтобы только увидеть ее. Но Флер заявила матери, что она никогда не примет предложения от молодого Вивиана.
Этим утром Елена размышляла и о том, кто же позаботится о Флер, которая до сих пор не замужем, когда умрут ее родители. Разумеется, думать о смерти было еще рано… однако все в руках Божьих. Конечно же, случись беда, об их дочери позаботится Долли. Однако Елена не очень-то доверяла кузине, чей образ жизни презирала. Нет, ей не хотелось бы, чтобы домом Флер когда-нибудь стал дом супругов Вир.
Еще был адвокат Гарри – Кейлеб Нонсил, личный советник сэра Артура Фэри, от которого Роддни унаследовал Пилларз. На случай своей преждевременной смерти Гарри сделал Кейлеба Нонсила законным опекуном Флер. Елена находила мистера Нонсила вежливым, даже услужливым, но в глубине души сомневалась в нем.
Глава 3
Флер Роддни, нагнувшись, взяла несколько прелестных цветных лоскутков шелка, из которых собиралась сделать чехольчик для чайника на годовщину свадьбы матери. Выбрав фиолетовый, она поднесла его к свету.
– Взгляни-ка, правда, красивый цвет? – обратилась она к подруге.
Кэтрин Фостер, миловидная веснушчатая девушка с длинными каштановыми волосами, сначала посмотрела на ткань, затем – в глаза подруги. Кэтрин, как и многие другие, всегда поражалась формой и цветом глаз Флер Роддни.
– И правда, у тебя глаза скорее фиалковые, чем синие… Они как твой шелк, – вздохнула она. – Ты такая счастливая! Ресницы у тебя темные, сама ты такая беленькая, а глаза больше всех, какие я видела когда-либо в жизни! Счастливая, счастливая Флер!
Флер звонко рассмеялась.
– Глупышка Кэт, тебе-то на что жаловаться? У тебя самое красивое лицо! – воскликнула она.
Кэтрин хмыкнула и стала рассматривать себя в зеркале, висящем в спальне ее подруги. Очаровательная спальня, окрашенная в белое – любимый цвет Флер, была вся заставлена цветами. Над камином висел портрет Елены, написанный знаменитым художником того времени. Для юной девушки, которой исполнилось семнадцать, эта картина была самым дорогим предметом в комнате. Ее всегда восхищала и завораживала красота матери.
На портрете леди Роддни была величественной, в сером бархатном бальном платье с глубоким вырезом; ее белоснежную шею и грудь украшали сверкающие сапфиры; бесподобные золотисто-рыжие волосы струились по восхитительным плечам.
Волосы Флер были немного светлее, но черты лица такие же, как и у матери: выступающие скулы, маленький изящный подбородок, сужающийся книзу, и сочный, красиво очерченный рот.
За рукодельем девочки дружески болтали. Они с удовольствием предвкушали возможность отлично повеселиться и потанцевать на праздновании восемнадцатилетия Флер в Пилларзе.
Кэтрин вспомнила о некоем джентльмене, присутствовавшем на званом ужине, который отец Флер давал здесь на Пасху. Весь вечер этот джентльмен не отходил от Флер и переворачивал страницы партитуры, когда она играла на спинете «Овечка мирно пасется в горах».
– Ты не знаешь, есть ли у твоей мамы в списке гостей лорд Сен-Шевиот? – спросила Кэтрин, лукаво поглядывая на подругу сквозь прищур своих глаз и наблюдая за ее реакцией.
Флер напряглась, ее розовое лицо побледнело, ибо вопрос подруги застал ее врасплох.
– Надеюсь, что нет, – ответила она изменившимся голосом. Сейчас она выглядела почти испуганной.
– Почему, Флер? – с любопытством спросила подруга. – Он ведь так красив! Да ты сама говорила это. Ты сказала, что он совершенно неотразим.
– Это только вначале… А потом я почти сразу отказалась от своих слов, – ответила Флер и неожиданно уколола палец иголкой. Отдернув руку, она сунула палец в рот, как ребенок. – Что бы там ни было, мне бы не хотелось, чтобы он присутствовал на этом балу, – проговорила она.
– Но почему? – настаивала Кэтрин.
– Он… он пугает меня. К тому же я не нахожу его искренним… И он такой дерзкий! – задумчиво отозвалась Флер.
– Но красивый.
– О да, очень! Это я признаю.
– И занятный.
– Не знаю. Мы с ним мало беседовали, однако я узнала, что он очень много путешествовал. Он французского происхождения, много времени провел на побережье Франции. Папа говорит, что он великолепный наездник и отличный стрелок. Они познакомились на охоте. Также барон прекрасно фехтует… Я слышала, как рассказывали, что в Париже он расправился с двумя противниками, нападавшими на него с разных сторон. Так вот, он пронзил обоих и…
Изящной рукой, держащей иголку, Флер помахала из стороны в сторону. Кэтрин воскликнула:
– О, как это ужасно!
– По-моему, лорд Сен-Шевиот при всех своих галантных манерах страшный человек, – искренне сказала Флер.
– Но как он очаровательно говорит, – вздохнула Кэтрин. – Как он утонченно привлекателен, милая Флер!
Какое-то время девушка молчала. Она вспоминала первое знакомство с лордом Сен-Шевиотом на званом ужине, который давал отец. Безусловно, барон, прекрасный собеседник и рассказчик, был душою вечера.
Когда он удостоил ее своим вниманием, она смутилась и одновременно была польщена. В полном восторге она сидела, сложив свои изящные руки и слушая то, что он говорил, наклонившись к ней. А говорил он ей о том, что ее красота совершенно покорила его с первого взгляда.
– Грацию белых лебедей на озере вашего отца нельзя сравнить с вашей, – говорил он. – Как только я увидел вас, ваши фиалковые глаза поразили меня, я ослеплен их красотой. Я никогда не видел большей красоты, мисс Роддни! – Вот такие слова он шептал ей весь вечер на ухо. Еще он рассказывал ей о Кадлингтоне, огромном замке, где он жил. Как великолепен этот замок в своем уединении, сколько слуг ухаживает за ним и как много бесценных сокровищ лежит в фамильном сейфе. И все это ожидает только одного: невесты, девушки, которая стала бы женой Дензила, лорда Сен-Шевиота.
Этот стремительный поток многозначительных слов она принимала весь вечер… и от самого потрясающего мужчины из всех присутствовавших на званом ужине. И не удивительно, что они запали в невинную головку Флер. После этого приема она даже пошла к матери и, обсуждая с ней вечер, спросила:
– Что же такое все-таки отталкивает меня в лорде Сен-Шевиоте, мама?
Елена заколебалась, прежде чем ответить. По ее мнению, Сен-Шевиот, несмотря на свою внешность и титул, был слишком жесток и груб для ее драгоценной Флер, которую они с Гарри пока еще защищали от всех опасностей и соблазнов этого мира.
– Лично меня он совершенно не беспокоит, милая, однако тебе не обязательно с ним снова встречаться, если ты того не хочешь, – сказала Елена дочери, перед тем как отправиться спать.
Между тем Гарри Роддни думал иначе. Его заинтересовал Сен-Шевиот. Уже дважды после Рождества Гарри останавливался у Дензила в замке, чтобы принять участие в охоте. Разумеется, приглашали и Елену, однако она отклонила оба приглашения, предпочитая оставаться в Пилларзе с Флер.
Когда Елена сообщила Гарри об устоявшейся репутации Сен-Шевиота как человека недобродетельного, Гарри лишь рассмеялся и нежно погладил недовольную морщинку на ее красивом лбу.
– Дорогая моя, он же мужчина, и к тому же не женатый. Нельзя ожидать от него, чтобы он вел жизнь святого. И разве в прошлом у Гарри Роддни была столь незапятнанная репутация, что он может теперь позволить себе считать грехи других людей?
– Если Гарри и не был безупречным в юности, то он всегда был очень добр – кому, как не мне, лучше знать об этом? – проговорила Елена. – А Сен-Шевиот, по-моему, не ведает любви к ближнему.
– Дорогая, не забивай свою прелестную головку мыслями о нем.
– Однако он влюблен в нашу дочь и прилагает все усилия, чтобы видеться с ней, – вздохнула Елена.
И снова Гарри рассмеялся от простоты и веселости своего нрава, что так нравилось в нем Елене.
– Да какой мужчина не падет на колени перед нашей Флер? Пусть теперь падает Сен-Шевиот. Она все равно не будет ему принадлежать.
– А тебе бы этого хотелось?
Гарри потянул себя за мочку уха.
– Н-нет, – наконец выговорил он. – Мне бы этого не хотелось. Он, как ты говоришь… слишком земной и, наверное, слишком стар для нее. Пусть она выйдет замуж за обыкновенного юношу, я уверен, что так будет только лучше.
Елена согласилась с этим и больше не беспокоила себя мыслями о хозяине Кадлингтонского замка. Но когда она заговорила о нем с кузиной Долли, этой мелкой сплетницей, та пролила больше света на знаменитого барона – и весьма сомнительного света.
– Поговаривают, что совсем недавно девушка благородных кровей утопилась из-за того, что он бросил ее, – сказала Долли. – Правда, как романтично? Мне бы так хотелось познакомиться с ним поближе! Он так красив и так порочен! А еще говорят, что в его замке есть башня с привидениями. В ней когда-то было совершено преступление. – Долли хихикнула. Такие сведения вовсе не могли внушить Елене симпатии к лорду Сен-Шевиоту.
Наконец, дочитав последний абзац письма Долли, Елена открыла дверь и позвала дочь:
– Флер! Ты можешь заглянуть ко мне на минутку?
Кэтрин, услышав голос леди Роддни, поднялась и сказала, что ей пора уходить. Мама выслала за ней двухместную карету с мисс Спенсер, ее провожатой, и ей надо идти, карета ждет.
– Приходи ко мне завтра, дорогая Кэти, и мы закончим наше рукоделие, – проговорила Флер, целуя подругу в щеку.
В будуаре матери Флер с любовью посмотрела на ее красивое, такое родное лицо. Это лицо носило на себе следы глубоких переживаний, однако мать никогда не рассказывала о них дочери, а Флер никогда не задавала вопросов. Она могла лишь смутно догадываться, что мать претерпела сильнейшие страдания в прошлом. Как-то отец сказал ей:
«Будь всегда добра к маме, моя милая Флер, ибо ей пришлось пережить трагедию, которой тебе не понять из-за твоей молодости. Но она прошла через все суровые испытания блестяще и добилась триумфа. Теперь мы с тобой должны сделать все, чтобы она никогда больше не пролила слез».
Елена, взяв дочь за руку, начала читать ей письмо от Долли:
Дорогая Елена, наверное, вам будет интересно узнать, что вчера мы с Арчибальдом верхом отправились в Роу и нам встретился сам неотразимый Сен-Шевиот. Он стал еще красивее, был одет в черный камзол для верховой езды и белые панталоны. Он заговорил о вашей малютке Флер…
Елена перестала читать и пытливо взглянула на дочь. Лицо девушки залила краска. Елена продолжала:
Действительно, он находит ее настолько очаровательной, что взволнованно ожидает новой встречи с ней и просил меня склонить ее приехать к нам провести какое-то время с моими девочками. Тогда, если вы мне позволите, я представлю ее ко двору, при условии, конечно, что его величеству будет угодно устраивать дворцовые приемы в будущем сезоне…
Флер внимательно слушала, пока мать не дочитала письмо, затем высвободилась из ее рук и задумчиво коснулась глянцевитых листьев невысокой пальмы, стоявшей в углу.
– Ну, дорогая, что ты на это скажешь? – осведомилась Елена.
– Все будет так, как вам угодно, мама. А что касается моего дня рождения, если папа хочет, чтобы барон танцевал со мной, то пусть милорд приходит.
В это мгновение со стороны подъездной дорожки послышался цокот копыт. Мать с дочерью обменялись радостными взглядами.
– Вернулся твой отец, – проговорила Елена.
Они спустились по широкой лестнице в вестибюль, который намного расширили с тех пор, когда Елена (тогда она была Фауной и на год младше своей дочери) в первый раз появилась в нем. Гарри Роддни стремительно вошел в дом, поцеловал любимую жену, а потом дочь.
– Как ты, дорогая? – спросил он, касаясь ее светлых волнистых волос, падающих на плечи.
Флер с непосредственностью, присущей юности, сразу же заговорила о беспокоящей ее проблеме:
– Мы хотели кое-что спросить у вас, папа.
– О чем именно, дорогая?
– Вам все расскажет мама.
– Это касается предполагаемых гостей на балу в честь дня рождения Флер, – ответила Елена.
– Ах да! – воскликнул Гарри. – Это будет великий день, когда Флер наконец станет царицей мира! – И он с шутливой галантностью поклонился дочери.
Флер звонко рассмеялась.
– Не думаю, что я когда-нибудь стану ею, папа, да и, честно говоря, мне бы хотелось никогда в жизни не покидать вас, маму и наш дом.
– Тогда давайте поговорим о гостях на твоем балу, – проговорил Гарри.
Елена, видя нерешительность дочери, сказала за нее:
– Ей бы хотелось поговорить о лорде Сен-Шевиоте, Гарри. Она не уверена, что желает увидеть его еще раз. Ей он не нравится.
Гарри Роддни, который, как правило, высказывался о людях несколько уклончиво, дотронулся до кончика носа и задумался.
– Сен-Шевиот… ах да… Значит, он приглашен на день рождения Флер?
– Еще нет. А все остальные приглашения уже отосланы, – ответила Елена. – Однако, дорогой, вы гостили у барона в замке и уже несколько раз говорили, что вам бы хотелось, чтобы я ответила на его гостеприимство и как-нибудь пригласила отужинать с нами.
Гарри налил себе вишневой настойки и отпил маленький глоток. Затем нежно улыбнулся жене и сказал:
– Ну, так дело за вами, мой ангел. Что бы вы хотели сделать в связи с этим?
Но Елена очень хорошо знала мужа. Гарри не всегда был тактичен, к тому же довольно забывчив. Она положила руку ему на плечо и кокетливо заглянула в его глаза.
– Вы совершенно уверены, что, когда в последний раз ходили с Сен-Шевиотом на петушиные бои, не говорили о дне рождения Флер и не намекали ему, чтобы он присутствовал на нем? Ну, как, Гарри?
Его красивое лицо покраснело. Он виновато посмотрел на жену и закашлялся.
– По правде говоря, дорогая, теперь, когда я думаю об этом, то вспоминаю, что действительно упоминал о нем. Поскольку барон просил разрешения послать Флер орхидеи из Кадлингтона. Его теплица самая знаменитая в округе.
Выражение лица Елены изменилось. Флер прикусила губу.
– Ненавижу орхидеи, – прошептала она с чувством.
– Да все в порядке, дорогая, ты можешь принять их, а потом раздать, – с серьезным видом проговорил Гарри.
Однако Елена покачала головой.
– Ох Гарри, милый Гарри, вы никогда не были дипломатом, хотя я люблю вас больше всех на свете.
– Неужели я что-то сделал не так? – спросил Гарри с таким безутешным видом, что Елена тут же взяла его сильную руку и приложила к своей щеке. Жест совсем юной девушки…
– Любимый, – тихо проговорила она, – если вы уже пригласили барона, не волнуйтесь. Мы примем Сен-Шевиота еще раз, Флер, в свою очередь, примет эти орхидеи, но ему надо решительно дать понять, что нас абсолютно не интересуют серьезные ухаживания с его стороны, раз и навсегда. Флер не для него.
– Ну, разумеется, нет! – охотно согласился Гарри. – Он слишком стар для нее и к тому же отчаянный малый, но, ей-Богу, он волшебно владеет пистолетом и шпагой! Никогда не видел ничего подобного. Да ему нет равных! Ну, ну, полно вам… Пойду-ка я лучше переоденусь.
И он удалился. Елена с улыбкой сказала дочери:
– Теперь уже слишком поздно останавливать визит Сен-Шевиота. Как видишь, твой непослушный папа оказался весьма неосторожным. Он слишком щедро раздавал приглашения.
– Не важно, мама, – сказала Флер. – Я отдам лорду только один танец, а орхидеи отошлю маме Кэт. Ведь она их так любит.
Елена наклонилась и поцеловала дочь в щеку.
– Тебе совсем не надо бояться барона Кадлингтонского… или какого-нибудь другого мужчину. Мы с отцом всегда защитим тебя, ангел мой, – проговорила Елена нежно.
Но, пройдет немного времени, и девушка вспомнит эти ласковые слова в горьком смятении. Она вспомнит эти слова, сказанные от всего сердца, но в блаженном неведении, ибо очень скоро ни страстная любовь матери, ни влиятельность отца не смогут защитить Флер от той судьбы, что ожидала ее.
