Текст книги "Невеста рока. Книга первая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)
И вот сейчас Фауна пристально вглядывалась в иллюминатор и, дрожа от страха, спрашивала себя, какая судьба уготована ей в столь необычном месте – Англии. О’Салливан, когда бывал трезв и в хорошем расположении духа, рассказывал ей о Лондоне, о жизни в этой богатой и веселой английской столице. Однако раз или два с его губ слетели зловещие предостережения, не выходившие у девочки из головы. Ей навсегда запомнилось слово «рабыня». Она должна научиться повиновению, ибо ее продадут, как рабыню, говорил он.
– Святая Дева Мария да защитит тебя, и да простит наш Господь Иисус Христос мою бессмертную душу за то, что я участвую в этой истории, но тебя должны продать, дорогая моя, – вздохнул он как-то вечером. – Ты прибудешь в Англию на работорговом судне, и ты – рабыня, дорогая девочка. Черная рабыня, хотя ты и белая, если ты понимаешь, о чем я говорю…
Фауна не понимала всего этого. И не пыталась понять. Однако она прекрасно знала, что значит быть рабыней. Она достаточно натерпелась за последнее время. Неужели ее снова закуют в цепи, как дедушку, заставят голодать и будут избивать, пока она не умрет? Фауна снова задрожала – сегодня уже не в первый раз она ощутила холодный влажный воздух на своей обнаженной коже. Серое угрюмое небо и прохлада угнетали девочку, привыкшую к жаркой солнечной стране, стране ее рождения.
Она отвернулась от иллюминатора и грустно оглядела каюту. Приходилось радоваться хотя бы тому, что не чувствовалось качки. Этим утром море было почти спокойно. Фауна немало настрадалась от шторма, ревущего, стонущего, швырявшего корабль из стороны в сторону, когда «Мореход» находился в открытом море.
Каюта выглядела грязной и неопрятной. На столе стояла выщербленная чашка с молоком, которую заботливый О’Салливан принес рано утром. В молоке плавала муха. Фауна с угрюмым видом подцепила муху пальчиком, вытащила и смахнула на пол, где и оставила умирать во влажной грязи. Затем без всякого отвращения стала пить молоко, лакая его, как котенок. Еще О’Салливан принес корабельных галет, масло и фрукты. Масло прогоркло, и Фауна отодвинула его, однако фрукты съела с удовольствием.
Внезапно ее внимание привлек пронзительный женский крик. Она подбежала к иллюминатору. На пристани затеяли драку две торговки рыбой, крепкие, загорелые молодые женщины в полосатых юбках и вязаных кофтах. За поединком наблюдал высокий босой улыбающийся парень в синих штанах, полосатой рубашке и темной соломенной шляпе, надетой по-моряцки, набекрень. Он расхохотался, когда одна из женщин ударом повалила противницу на землю, оседлала ее, вцепилась ногтями в кофту и разорвала так, что обнажилась грудь. Моряк хохотал все громче. Собралась толпа, и теперь клубок из женских тел исчез из поля зрения Фауны. Увиденное испугало и удивило ее в одно и то же время, показалось до предела отвратительным. А еще ей подумалось, что светловолосый загорелый моряк, наблюдавший за дракой, намного красивее мистера О’Салливана с его бородищей и диким храпом, так мешающим уснуть. И уж, конечно же, этот веселый парень намного симпатичнее зловещего одноглазого капитана.
Фауна еще не сознавала, что впервые в жизни судит о мужчине по его внешности, что ее впервые заинтриговал сам вид смеющегося молодого красавца.
Она все пристальнее всматривалась в набережную, надеясь еще раз увидеть парня. Но драка уже закончилась, толпа разошлась, и моряк исчез. Победительницу поздравляли друзья, а побежденная, всхлипывая и вытирая кровоточащий нос одной рукой, другой пыталась удержать на плечах порванную кофту.
Это зрелище смутило Фауну. Но потом произошло нечто еще более впечатляющее. На пристань въехал желто-синий двухколесный экипаж с парой гнедых лошадей. Искусный кучер подогнал коляску к «Мореходу» и остановил ее так, что Фауне все было прекрасно видно. Из экипажа вышел какой-то джентльмен, предварительно поцеловав руку сидящей внутри леди. Джентльмен приблизился к сходням, ведущим на судно. Однако теперь девочку интересовал не столько экипаж, сколько находившаяся в нем молодая леди. Фауна зачарованно смотрела на нее, ведь это была первая светская дама, встретившаяся ей в жизни. Девочка вытаращила глаза от изумления, заметив элегантную шляпку с загнутыми вверх полями и лентой под подбородком. Она пристально разглядывала напудренные локоны, рассыпанные по плечам знатной леди, ее красивую бархатную накидку – как и шляпка, вишневого цвета. Лицо дамы разглядеть не удалось, но при виде ее нарядной дорогой одежды кровь ударила в головку Фауны. Это зрелище ее опьянило. Она засуетилась и инстинктивно бросилась к треснувшему зеркалу О’Салливана. О, если бы она, став взрослой, смогла одеваться, как эта леди, и разъезжать в красивом экипаже! О, какое это было бы счастье!
На гвозде в углу каюты висела старая бобровая шляпа О’Салливана, которую он надевал, когда спускался на берег не в форме. Девочка сняла ее и лихо, набекрень нацепила на голову. Затем при помощи обрывка веревки подвязала сзади волосы, рассыпав их по обнаженному плечику. Улыбаясь своему отражению в зеркале, она грациозно протянула руку, как это делала леди из экипажа.
Не имея о том представления, девочка обладала природными задатками актрисы – прежде всего восхитительной мимикой. Она ни на минуту не оставалась равнодушной к своему ужасному положению на работорговом судне, но естественная живость и жажда радости побеждали ее горе. Еще совсем ребенок, она могла одновременно смеяться и плакать.
В это мгновение дверь каюты открылась и вошли трое мужчин. Все они были высокого роста и показались Фауне какими-то чудовищами, неожиданно ворвавшимися в ее жизнь.
Двоих она знала – капитана Хамблби и мистера О’Салливана. Третий был незнаком – красивый мужчина в сером костюме, державший в одной руке шляпу и трость, а в другой – кожаный портфель. Это был тот самый джентльмен, которого она видела выходящим из желто-синего экипажа.
Она смутилась оттого, что ее застали в шляпе мистера О’Салливана, и застыла, словно статуэтка, глядя на вошедших своими прекрасными глазами.
И они пристально разглядывали ее. Губы О’Салливана изогнулись в улыбке.
– Бог ты мой, что тут происходит? – пробормотал он. – Нахальная маленькая шалунья!
Капитан лукаво повел в сторону работодателя своим единственным глазом.
– Вот то, что вам нужно, мистер Панджоу. Эта девчонка, сэр. Можно сказать, единственная в своем роде… не правда ли, сэр?
Мистер Панджоу положил на грязный стол шляпу, трость и портфель, из огромного кармана визитки[7]7
Визитка – сюртук с закругленными фалдами.
[Закрыть] извлек носовой платок с кружевами и приложил к носу. Его бледное надменное лицо брезгливо сморщилось.
– Фу, как здесь воняет, капитан Хамблби! Как воняет!
Единственный глаз капитана воззрился на первого помощника. О’Салливан побагровел и, запинаясь, стал оправдываться:
– Девочка была заперта здесь, выходить ей не разрешалось, сэр, а если природа требует, то, мистер Панджоу…
– Хватит! – оборвал его мистер Панджоу. – Умоляю, откройте иллюминатор! Животные! – добавил он вполголоса. Однако, когда судовладелец рассмотрел как следует стоящую перед ним девочку в бобровой шляпе, залихватски сидящей на светловолосой головке, оценил ее красоту, длину ресниц, нежность светлой кожи, стало очевидно, что он не зря поднимался на борт «Морехода». Девочка стоила намного больше, чем представлялось капитану.
Мистер О’Салливан открыл иллюминатор. Ноздри Фауны затрепетали, когда острый запах соленого морского воздуха ворвался в затхлую, ставшую для нее привычной атмосферу каюты.
Фауна резко сорвала с головы шляпу, избегая встречаться взглядом с мужчинами. Она запуталась в саронге и неизбежно упала бы, не подхвати ее мистер Панджоу. Его длинные тонкие пальцы с острыми наманикюренными ногтями вцепились в запястье девочки, как клещи. Судовладелец затряс ее так, что у нее застучали зубы.
– Стой! Посмотри на меня! Развяжи волосы. Сними с себя эту тряпку! А теперь спой. Эти джентльмены сказали мне, что ты знаешь африканские песни. Давай-ка, я послушаю их!
Фауна была настолько напугана и сбита с толку, что не понимала ни одного английского слова в речи этого элегантного джентльмена. Она инстинктивно чувствовала, что в венах мистера Панджоу вряд ли можно обнаружить эликсир доброты. Над ней склонилось его жестокое лицо, цепкие пальцы причиняли нестерпимую боль, и было совсем непонятно, чем вызвана эта ярость. Ведь она не сделала ничего дурного.
Мистер Панджоу повторял и повторял свой приказ, продолжая трясти девочку, пока ее щеки не покрылись ярким румянцем и она не начала задыхаться. Фауна заплакала.
– А ну перестань плакать! – процедил сквозь зубы хозяин «Морехода». – Еще одна слезинка, и я душу из тебя выбью, слышишь? Гнусная девчонка, ты теперь моя собственность, ясно? Рабыня – дочь раба!
– Внучка, сэр, – смущенно поправил его капитан, – и стоит довольно дорого. Посмотрите на ее кожу и фигуру. Когда она будет старше, сэр…
– Молчать! – скрипуче перебил капитана мистер Панджоу и перевел свой злобный взор на несчастную рабыню. Сейчас она не издавала ни звука, но маленькая грудь содрогалась от сдерживаемых рыданий, а огромные бархатные глаза застыли на мучителе, словно он околдовал ее. Слезы дрожали на длинных ресницах девочки и скатывались по щекам.
Мистер О’Салливан, стоявший позади, поспешно перекрестился. «Боже мой, – подумал он. – Да гореть мне в аду за участие во всем этом. Не по-христиански так пугать девчонку, негритянская у нее кровь или нет». Первый помощник по-своему очень привязался к Фауне. Хорошо бы самому купить ее, да где взять столько денег? Но тут же по его лицу пробежала тень: что сказала бы ему женушка, если б он вернулся в графство Донегал за ручку с этим.
– Вы разочаровываете меня, мистер Панджоу, – заговорил капитан Хамблби, – по-моему, вы еще не поняли, сколько стоит эта девчонка.
Панджоу отпустил запястье Фауны. Она терла покрасневшее место, со страхом наблюдая, как судовладелец достает из кармана позолоченную табакерку, большим пальцем засовывает в каждую ноздрю по щепотке нюхательного табака, а затем оглушительно чихает.
– Эта вонь доконала меня, – пробормотал он. – Приведите девчонку в вашу каюту, капитан.
Первый помощник приблизился к Фауне и тихо, ласково сказал ей:
– Иди, милочка, делай, как говорят эти джентльмены. Так будет лучше для тебя.
Внезапно она осознала своим детским умом, что ее вот-вот разлучат с последним другом. Ей не очень нравился мистер О’Салливан, но по крайней мере он кормил ее, не очень обижал, да и вообще стал единственным близким человеком в этом чужом, пугающем мире, куда судьба так безжалостно забросила ее.
С жалобным воплем она бросилась к первому помощнику.
– Фауна останется с тобой! Она не пойдет с ними! – закричала девочка с ужасным акцентом, но понять ее английский все-таки было можно.
Бородач закашлялся от смущения и поверх детской головки глянул на остальных участников сцены. Капитан выругался сквозь зубы. Глаза мистера Панджоу злобно прищурились. Он медленно подошел к девочке, внезапным движением вцепился в прядь золотисто-рыжих волос и притянул Фауну к себе, приговаривая:
– Мерзкая девчонка, у меня ты научишься, как повиноваться тем, кто владеет твоим телом и душой!
Девочка вертелась и вырывалась, но мистер Панджоу крепко держал ее за волосы, и ей становилось все больней, казалось, что снимают скальп. Дикий инстинкт проснулся в ней, усилившись от страха и ненависти к этим людям, она резко нагнулась и изо всех сил укусила обидчика за большой палец.
Мистер Панджоу издал громкий вопль. Его лицо сначала побелело, затем побагровело от ярости. Он быстро обвязал укушенный палец носовым платком. Мистер О’Салливан затаил дыхание, вспомнив о ходящих по всему Бристолю слухах относительно вспыльчивого и крутого нрава мистера Панджоу. Не так давно разразился шумный скандал, когда он пришиб своего слугу только за то, что тот случайно пролил вино на его новый, украшенный цветочным узором атласный сюртук.
Пылая от стыда, какого он не помнил с самого детства, первый помощник перекрестился, увидев реакцию мистера Панджоу на дерзость Фауны. Длинными ухоженными пальцами Панджоу сорвал с девочки саронг, прикрывавший хрупкое тело, схватил трость и хлестал несчастную по спине до тех пор, пока на нежной коже цвета белой магнолии не выступили ярко-красные полосы. Фауна пронзительно кричала от невыносимой боли. Мистер О’Салливан закрыл руками уши. Даже Сэмюэль Хамблби наблюдал за этим садистским зрелищем скорее угрюмо, чем с удовольствием. Каюта наполнилась резкими звуками рассекающей воздух трости и воплями избиваемого ребенка. Обезумев от страха и боли, девочка вырывалась, пытаясь увернуться от ужасных побоев. Наконец мистер Панджоу устал и, похоже, успокоился. Отбросив трость в угол каюты, он смахнул воображаемую пылинку со своего украшенного вышивкой манжета и, вытерев пот со лба, поправил чуть сбившийся набок парик.
– Вот так-то вот, моя тигровая кошечка, теперь ты отучишься кусаться, как дикое животное, – медленно проговорил он. – А сейчас живо поднимайся и ступай за мной.
С этими словами он направился к двери.
Капитан Хамблби удалился в свою каюту, снедаемый мрачной мыслью, что могущественный судовладелец находится в сквернейшем настроении и что он, Хамблби, видимо, уже не получит за квартеронку тех больших денег, на которые он рассчитывал.
А Фауна лежала ничком на полу, содрогаясь от боли, горя и стыда. Она была унижена, гордость ее сломлена. О’Салливан, проклиная на чем свет стоит мистера Панджоу, поднял девочку, заботливо укутал ее в саронг и понес в капитанскую каюту. Он все сильнее сожалел о случившемся, понимая, что для нее было бы лучше никогда больше не встречаться с Руфусом Панджоу.
Фауна, лежа на руках первого помощника и ощущая тяжелый чесночный запах из его рта, боролась с тошнотой. И снова повторяла в отчаянии:
– О дедушка… Дедушка!
Глава 3
Капитанская каюта была меблирована без всяких претензий на комфорт. Всю обстановку составляли ковер, рундук красного дерева, несколько стульев и койка. Сэмюэль Хамблби налил своему работодателю стакан вина, но тот брезгливо отказался пить. Он и так уже слишком много времени потратил на эту маленькую тварь. К тому же сильно болел укушенный палец. А главное, в коляске сидела молодая женщина, которая в данный момент была его любовницей. Он не хотел заставлять ее ждать – им предстояло ехать на петушиные бои. Панджоу и так пришлось отодвинуть эту поездку, поскольку пришел «Мореход». Причиной же скверного настроения мистера Панджоу стало сообщение капитана о том, что три четверти груза «пропало», не достигнув и Вест-Индии.
– Почему их так много подохло? – угрюмо вопрошал он.
Капитан прочистил горло и ответил:
– Во всем виноваты условия в трюме, сэр. Как я вам уже говорил, надо что-то предпринять, ведь такой жары не вынесет ни человек, ни животное. Добавьте к этому скверное питание. Я делал все, что мог, сэр, но до сих пор удивляюсь, как еще дышат оставшиеся в живых двадцать пять процентов.
– Если дела и дальше пойдут так, я разорюсь, – проговорил мистер Панджоу, нервно подрагивая пальцами.
Капитан Хамблби закашлялся. Он прекрасно знал, что разорение никак не грозит мистеру Панджоу. Его денежные сундуки были переполнены, к тому же он владел не одним лишь «Мореходом».
– А что вы думаете по поводу этой девчонки? – нерешительно спросил капитан. – Она на три четверти белая, мистер Панджоу, и вы весьма удивите меня, если не согласитесь, что у нее очень даже товарный вид.
Руфус Панджоу провел языком по зубам. Наблюдая за тем, как первый помощник усаживал на стул Фауну, завернутую, словно кокон, в саронг, судовладелец прищурился. Девочка больше не плакала, хотя по-прежнему сильно дрожала и лицо ее было белым как мел. Мистер Панджоу снова окинул ее взглядом. Он не собирался выслушивать претензии капитана, пусть тот и раздобыл такой ценный трофей. Не капитану же придется продавать девчонку. Хозяин-то он, Панджоу. Хотя в настоящее время рабство не очень-то популярно здесь, в Англии. Идеи мистера Фокса получают все большую и большую поддержку. Какому же работорговцу это понравится? Наверное, девчонку вообще нельзя продавать. Вдруг, к примеру, Церковь узнает, что в рабство продается белокожий ребенок, который умеет читать Библию?! Однако следует успокоить капитана, предложив ему приличный куш. Хитроумный мистер Панджоу строил свои планы насчет будущего девочки. Ей-Богу, теперь, когда его раздражение прошло и ярость нашла свой выход, он почти восхищался той, что стояла перед ним. Черт возьми, да еще каких-нибудь три-четыре года, и эта девчонка превратится в молодую женщину сказочной красоты! Редко встретится такая великолепная кожа, цветом напоминающая мягкие оттенки камелии, да и фигура просто потрясающая. А эти огромные черные глаза, так резко выделяющиеся рядом с огненным золотом волос! Маленький бесенок! А какая горячая и своенравная! И пока ей всего десять лет, надо выбить из нее эту своенравность, чтобы потом овладеть ею самым изощренным образом. Мистер Панджоу зловеще усмехнулся своим похотливым мыслям.
Фауна угрюмо смотрела на него, дрожа от страха. Он перевел взгляд на капитана и довольно мягко произнес:
– По-моему, я знаю, кто мог бы заплатить за квартеронку прекрасную цену, капитан Хамблби. Сегодня вечером этот человек приедет в Бристоль, чтобы нанести визит своей тетушке, герцогине Перитор.
Капитан облизнул губы.
– Племянник герцогини… гм, кто же эта благородная особа, мистер Панджоу?
– Некий лорд Памфри, тонкий ценитель искусств. А миледи, его жена, наверняка одобрит такое прибавление к богатствам супруга. Он как-то упомянул в разговоре, что, если у меня найдется на продажу подходящий маленький мальчик, это могло бы заинтересовать миледи. Однако маленькая квартеронка такой красоты, да еще и рыжеволосая, может доставить гораздо больше удовольствия ее светлости. Итак, сегодня вечером вы привезете ее ко мне домой… скажем, часам к восьми. Да как следует отмойте ее, мне не нужны вши в моем доме.
Желтый глаз капитана Хамблби мрачно замерцал.
– Она уже вымыта, мистер Панджоу, – произнес он.
– Значит, вымойте ее еще раз, – сказал мистер Панджоу, поднимаясь на ноги и снова раздраженно засовывая себе в ноздри щепотки табака.
– А как насчет денег… вознаграждения, сэр? – осмелился напомнить капитан.
Мистер Панджоу подошел к иллюминатору и посмотрел на затянутые туманом очертания Бристоля. Он увидел на пристани и сине-желтый экипаж, в котором сидела его любовница. Ему не терпелось уйти. Некий мистер Бреннан устраивал очередные в этом сезоне петушиные бои, а мистер Панджоу поставил на одну из птиц, которых разводил знаменитый Гилливер из Дерби. Кроме того, вряд ли Софи придет в прекрасное расположение духа, если он слишком долго заставит ее дожидаться, сидя в коляске на сыром воздухе. Софи, супруга некоего адмирала, пребывающего в настоящий момент в море, была пухленькой золотоволосой австриячкой с изумительной фигурой. У адмирала и его чувственной красавицы жены было четверо малюток, на которых Софи не обращала внимания. Ее больше интересовали объятия мистера Панджоу, чья грубость сообщала его ухаживаниям некоторую пикантность. К тому же ей нравилось наставлять рога адмиралу. Так что связь с мистером Панджоу устраивала их обоих.
Мистер Панджоу прикидывал, какую сумму сможет заплатить милорд Памфри за это восхитительное маленькое создание. Он повернулся к капитану «Морехода».
– Всему свое время, капитан Хамблби, – ответствовал он. – Вы получите свое вознаграждение только после того, как я увижусь с его светлостью и узнаю о намерениях милорда.
Мужчины обменялись поклонами. Фауна едва видела лицо мистера Панджоу. Ее спина, каждая хрупкая косточка ныли после зверского избиения. Несчастная и напуганная, она свернулась на стуле безмолвным клубочком. Потом эти ужасные люди удалились. Когда же спустя несколько минут О’Салливан вернулся в капитанскую каюту, она протянула к нему руки, издавая отчаянный крик:
– Не отсылай меня с ним! О, спаси меня! – бормотала она.
Первый помощник выдохнул грязное ругательство, адресуя его непосредственно мистеру Панджоу. Грубый, потерявший человеческий облик от участия в подлых делах, даже он мог с трудом устоять перед мольбою маленькой квартеронки. Он обнял ее своими огромными ручищами и стал гладить, как гладил бы собственного ребенка. Фауна, обвив руками могучую шею, жалобно постанывала от боли всякий раз, когда О’Салливан касался ее спины. Но тут вернулся капитан Хамблби и рявкнул:
– Вымой ее как следует! Ты что, не слышал приказа мистера Панджоу?
О’Салливан, покраснев как рак, загрохотал в ответ:
– Плохо все это, сэр, плохо. Она ведь еще совсем дитя и…
Капитан Хамблби не хотел признаться, что согласен с первым помощником, он был в ярости, потому что понял: хладнокровный и безжалостный делец просто-напросто намеревается надуть его с вознаграждением за необычный трофей. В то же время он боялся мистера Панджоу, поскольку должен был как-то зарабатывать себе на жизнь. И он заорал на О’Салливана:
– Тысяча чертей, чего это ты сюсюкаешь, как баба?! А, мистер О’Салливан? Возьми эту маленькую чертовку и проследи, чтобы на ней не осталось ни одной вши. Иначе, когда мы возьмем ее вечером на берег, мистер Панджоу просто-напросто нас поколотит. Ты слышишь меня?
О’Салливан прекрасно слышал капитана. Он перенес плачущего ребенка обратно в свою каюту. Положив девочку на койку, извлек из рундука бутылку рома и сделал добрый глоток огненного напитка. «Сюсюкаешь, как баба… К черту их всех, к черту!! – думал он. – Хорошо бы ночью смыться с этого дьявольского судна и как можно скорее вернуться в графство Донегал к приличным людям».
Как следует напившись, чтобы меньше реагировать на страдания несчастной, он начал отмывать ее золотисторыжие волосы. Фауна снова разразилась отчаянным плачем, потому что едкое мыло попадало ей в глаза. Когда первый помощник покончил со своим занятием, у Фауны уже не было сил сопротивляться, и она безжизненно распласталась на койке. Ее всю трясло, лицо побелело как у мертвеца. Девочка была совершенно обессиленной и тогда, когда позднее, в серых сумерках, ее, завернутую в накидку, выносили на берег.
Она казалась совершенно равнодушной к собственной судьбе, очутившись в небольшом красивом доме мистера Панджоу, выстроенном десятилетие назад, с прекрасным видом на гавань.
Будь все нормально, Фауна, наверное, заинтересовалась бы необычным и непривычным для нее зрелищем английского дома – просторным кабинетом, устланным превосходным толстым ковром, с бархатными занавесями и свечами, горящими в серебряных подсвечниках на стенах, обшитых деревянными панелями. Сейчас же она была парализована страхом, поскольку вновь предстала перед Руфусом Панджоу, хотя он почти не обращал на нее внимания. По-прежнему завернутая в накидку, она лежала на диванчике, словно маленькая мумия. Девочка была настолько бледна, что даже капитан Хамблби тихо сказал первому помощнику:
– Разрази меня гром… девчонка выглядит совсем больной. Того и гляди, упадет цена. Какая жалость, что мистер Панджоу устроил ей эту трепку!
То, что О’Салливан произнес в ответ, прозвучало очень уж неподобающе по отношению к старшему по званию. Никогда, до самого смертного часа, не забыть ему безмолвного страдания, стоявшего в глазах маленькой квартеронки, когда он прощался с ней… чтобы больше никогда не увидеть. Из дома мистера Панджоу он направился прямиком в таверну «Золотой петух» и напился там до бесчувствия. На следующий день это был уже совершенно другой человек: он вернулся домой настолько подавленным, что жена подумала, не подхватил ли муж в заморских странах какую-то странную болезнь, разрушающую его здоровье.
Мистер Панджоу пребывал в прекраснейшем расположении духа – его петух выиграл бой. По пути домой он заехал к серебряных дел мастеру и купил браслет для Софи. Усевшись в своем кабинете за письменный стол, он записывал некоторые сведения о последнем путешествии «Морехода», полученные от капитана Хамблби. Он по-прежнему негодовал и злился из-за огромной потери рабов, скончавшихся во время долгого пути. Капитан пил вино, курил сигару и отмалчивался. В пятнадцать минут девятого распахнулись двойные двери и дворецкий торжественно объявил:
– Лорд Памфри.
Девочка, лежащая на диванчике, приподнялась и взглянула на высокого мужчину, вошедшего в кабинет. Ее ресницы дрожали. Она еще ни разу не видела такого джентльмена. Лорд Памфри был одет неброско, но элегантно. На голове его возвышался парик с короткой косичкой. На нем был атласный, вышитый цветочками камзол, на туфлях – красивые пряжки. Лорд Памфри оказался красивым мужчиной лет сорока, с удлиненным аристократическим носом и большими голубыми глазами, прикрытыми тяжелыми веками.
Несколько глуповатый, он происходил из весьма обширного и древнего рода, в котором мужчины всегда отличались прекрасной наружностью, но только женщины блистали умом. И почти всегда мужчины из фамилии Памфри стремились выбрать себе в супруги женщин намного умнее себя, словно понимая необходимость восполнить недостающее.
Лорд Памфри владел огромным богатством, обладал добрым и приятным нравом, однако питал слабость к хорошеньким женщинам. Главной страстью его жизни стала капризная супруга Генриетта – одна из самых избалованных красавиц, когда-либо появлявшихся при дворе Его Величества короля Георга III. И чего только не приходилось делать несчастному лорду Памфри, чтобы угодить ей. Ради доброго слова супруги он и отправился к мистеру Панджоу (которого откровенно недолюбливал), чтобы купить новую «игрушку» для ее светлости.
Как бы там ни было, при виде лорда Памфри перед избитой и запуганной девочкой замаячил проблеск надежды. Она мгновенно отреагировала на мягкость и чувство юмора, которыми отличался лорд. Приблизившись к диванчику и с любопытством разглядывая маленькое создание – очаровательное личико, ореол сверкающих волос и глаза, такие огромные и черные, – он воскликнул:
– Милосердный Боже! Да это же кукла… она не может быть настоящей!
Мистер Панджоу и капитан «Морехода» переглянулись. Судовладелец, явно заискивая, произнес:
– Красива, не правда ли, милорд?
– Безусловно, личико просто ангельское. Она квартеронка? Четверть негритянской крови, да? Клянусь честью, при других обстоятельствах ее вполне можно было бы принять за европейку! Даже на ногтях нет и следа туземного происхождения… – С этими словами Памфри взял Фауну за маленькую ручку, внимательно рассмотрел ее, а затем добавил: – Какие овальные ноготки… Просто великолепно! Да она из породистых. Какова ее история?
Мистер Панджоу начал рассказывать. Лорд Памфри, медленно попивая предложенное ему вино, продолжал пристально смотреть на Фауну, отвечавшую внимательным взглядом прекрасных глаз. Затем судовладелец развернул накидку – кишащий вшами саронг по приказу капитана О’Салливан выбросил. Лорд Памфри поспешно отставил бокал и изумленно разглядывал то, что вполне могло оказаться алебастровой статуэткой. Тело девочки обладало настолько идеальной соразмерностью, что лорд просто обомлел. Однако спустя несколько секунд, засмущавшись, быстро прикрыл Фауну накидкой. Не слишком щепетильный, он, однако, обладал врожденным чувством благопристойности, не позволявшим ему обращаться с этим еще незрелым бутоном женственности так, как если бы перед ним находилась чернокожая рабыня. Изумленно глядя на Фауну, он с трудом верил, что девочка рождена матерью-полукровкой, а дед у нее – африканский негр. Щеки лорда Памфри зарделись, когда он увидел, как судорожно вцепилась девочка в свою накидку, как исказилось от гнева и вспыхнуло ее личико при попытке увернуться от похотливых прикосновений мистера Панджоу.
Тут лорд Памфри резко спросил:
– Сколько?
Последовал непродолжительный торг, из которого мистер Панджоу, как обычно, вышел победителем. Лорд Памфри не стал бы платить до нелепости огромную сумму, потребованную вначале за юную квартеронку, однако удалось достичь компромисса. Безусловно, сказал лорд, ее светлость развлечется новым приобретением и с удовольствием зачислит в свою личную свиту этот уникальный экземпляр рабыни. Генриетта настойчиво просила купить ей маленького черного мальчика, потому что у ее лучшей подруги, маркизы Растинторп, есть такое украшенное драгоценностями чудо в тюрбане, которое бегает за ней по дому, словно собачонка, и держит свечи, когда маркиза принимает ванну. Генриетта очень завидовала маркизе.
– Конечно, это смешно и нелепо, но Растинторп говорит, что от черной кожи их негритенка исходит особый запах, – заметил его светлость. – Мне это не подходит. Но от девочки, к счастью, не пахнет. На следующей неделе я возвращаюсь в Лондон. Квартеронка худенькая и бледная. Проследите, чтобы ее как следует кормили и одели поприличнее. Также проследите, чтобы она была готова отправиться вместе со мной… утром в следующее воскресенье. Я заеду за ней в моем дорожном экипаже после завтрака.
Панджоу радостно потирал руки. Его узкие глазки замаслились от удовольствия. Завтра у Софи будет нечто посерьезнее браслета. Милорд Памфри дал прекрасную цену за свое приобретение. Перед уходом милорд осведомился, как зовут девочку, и, когда узнал ее имя, а также то, что ее дед был профессором энтомологии, громко рассмеялся.
– Фауна! Как забавно! Значит, она зверюшка, не так ли? Насекомое? Букашка! Однако оставим все как есть. Фауна так Фауна. Звучит, конечно, необычно, но не без очарования!
Вдруг, к превеликому удивлению присутствующих, Фауна соскользнула с диванчика и бросилась к этому высокому джентльмену с добрым лицом, но запуталась в накидке, споткнулась и упала головой вперед к его ногам. Лорд Памфри поднял ее.
– Ну, ну, Букашка, что с тобой?
Тут она обвила его красивые туфли ручонками, подняв на него свои огромные глаза. Ее красивое личико, залитое слезами, исказилось от горя.
– Не оставляй меня с ним… – пробормотала она, показывая на Руфуса Панджоу. – О, не оставляй! Можно, я пойду с тобой?!
Памфри поднял ее на руки, изумляясь легкости этого тельца. Золотисто-рыжие волосы щекотали его подбородок. Он пристально разглядывал удивительно длинные ресницы, плавный изгиб верхней губы, уже сейчас таившей чувственность, напоминавшие жемчужины зубы. Лорд Джордж Памфри всем своим существом любил красивые вещи, и его чрезвычайно растрогали слезы девочки. Он взглянул на капитана и мистера Панджоу, наблюдавших за всем происходящим, не понимая, что же все-таки происходит.
– Похоже, Букашке не очень-то нравятся эти два джентльмена, – произнес он с тихой улыбкой.
Капитан Хамблби свирепо сверкал единственным глазом, а мистер Панджоу отвесил подобострастный поклон.
