Текст книги "Безумно опасна (ЛП)"

Автор книги: Дебора Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Лиам пропустил мимо это оскорбление, в основном из-за того, что он и сам, как человек, работающий в правоохранительных органах, слишком часто наблюдал последствия намеренного игнорирования.

– В таком случае, просто нам самим нужно в этом разобраться, – он сделал еще один глоток пива. – Я знаю все семьи, которые потеряли детей, и есть одна вещь, которую я заметил: всех этих детей очень сильно любили, как и сказал Грегори. Вот, например, Мэри Элизабет. Она была сокровищем для своей матери и бабушки с дедушкой. Ее отец – пьющий идиот, но остальная семья любит ее так сильно, что заменит трех отцов, – он бросил хмурый взгляд на неяркий свет от костра, как если бы тот мог дать ему ответы на вопросы, на которые невозможно ответить. – Неужели кто-то настолько жесток, чтобы специально выбрать детей, за которыми будут тосковать больше всего?

– Майя такая, – мрачно сказала Баба. – Она могла бы похитить сколько угодно детей из домов, где их не любили. Но она не только выбирает своих жертв из списка людей, которых Питер Каллахан хочет вынудить подписать договор аренды на бурение; она намеренно выбирает тех, чья потеря принесет больше всего боли. Своего рода извращенная месть за тот вред, который люди причинили воде, так драгоценной для нее. – Она вздохнула. – Я беру назад все плохие слова, которые когда-либо сказала о людях. Существа Иноземья могут быть намного, намного хуже.

– Хм, может, мы сможем использовать это, – сказал Лиам. Он поднес свой листок к свету. – Есть двое детей из оставшихся семи, которые необыкновенно желанны. Дэйви – единственный ребенок немолодой пары, которая годами пыталась завести детей, и, наконец, их попытка увенчалась успехом после того, как они истратили все до копейки на экстракорпоральное оплодотворение. Другая – единственная выжившая в аварии, в которой погибли ее брат и сестра-близняшка; если ее родители потеряют еще и Кимберли, я думаю их это уничтожит.

Баба забарабанила пальцами по своему бедру.

– Любой из них идеально подходит для Майи. Конечно, если мы ошибаемся, то просто оставляем других пятерых без защиты.

Хрустальная ножка бокала в ее руке треснула пополам. Уронив бокал на землю, прежде чем Лиам мог заметить, она посасывала маленький порез, пока тот не затянулся. Черт возьми, она не хотела, чтобы Майя получила еще хоть одного ребенка в свои грязные сверхъестественные лапы.

– Ну, я мог бы отправить помощников патрулировать возле домов этих детей, но у меня нет хорошего объяснения, почему именно эти дети в группе риска, без признания того, что мы вломились в офис Каллахана, – Лиам поморщился. – А если я это сделаю, то вполне уверен, что приказы мне будет отдавать уже некому.

– Да, вполне возможно, – согласилась Баба. – Но у нас есть Всадники, которые могут присмотреть за теми пятью, у которых меньше вероятность стать ее жертвами, это лучшее что они могут сделать, а ты и я каждый присмотрим за детьми, которых она, скорее всего, схватит следующими. Она, вероятно, скоро сделает следующий ход; думаю, ее попытка запереть меня была потому, что Майя боялась, что я обнаружу, где находиться ее секретный проход. Она, наверно, ощущает сейчас большее давление, когда мы снова мешаем ее планам. – Она выпрямилась. – За каким ребенком ты хочешь чтобы я присмотрела?

Со стороны Лиама долго не было никакого ответа, и, когда она посмотрела на него, он отвел взгляд.

– Что? – потребовала она. И с ее ноги упал ботинок.

Она встала, нога в ботинке безжалостно раздавила то, что раньше было бесценным хрустальным бокалом.

– Я понимаю, – сказала она. – После всего этого, ты все еще не доверяешь мне настолько, чтобы доверить присматривать за одним из детей. На самом деле ты мне вообще не доверяешь, не так ли?

Тлеющие угольки неожиданно вспыхнули с новой силой, пламя поднялось до небес. В сердце у Бабы все ревело с такой же яростью и болью, и это было для нее совершенно неожиданно, с какой силой это было. Одна одинокая слеза упала в костер и испарилась, как мертворожденная мечта о счастье.

– Барбара... – Лиам тоже встал, на его лице шла борьба между виной и какой-то эмоцией слишком неуловимой, чтоб ее назвать. – Баба, дело не в том, что я тебе не доверяю. Просто...

– Я знаю, – сказала она, и такая горечь исходила от нее, как отравляющий газ в чистый ночной воздух. – Я странная, загадочная и приводящая в бешенство. И ты не можешь доверить жизни тех, кого ты поклялся защищать, в руки кого-то подобного мне.

Глава 20

Лиам почувствовал себя самым большим в мире мерзавцем, увидев, как стираются все эмоции с лица Бабы и ее обычная не читаемая маска возвращается на свое место. Они так хорошо проводили время, не смотря на мрачную тему, а ему нужно было обязательно все испортить. До этого момента, он не был даже уверен, что у нее есть чувства, которые можно обидеть. Он должен был лучше знать.

Проблема в том, что он и в самом деле ей не доверял. Да, он верил, что она пытается помочь детям. Но ее методы… в лучшем случае непредсказуемы. И совершенно точно, что мысли по поводу о том, что допустимо при решении проблем, у них были совершенно различны.

И все же, ничто из этого не было проблемой по-настоящему.

– Не то чтобы я не доверяю твоим намерениям, – сказал он, беспомощно стоя там и пытаясь понять, как ей лучше объяснить свою точку зрения, и при этом не сделать ситуацию хуже. – Просто я не понимаю тебя. Я не знаю кто ты – что ты – как ты можешь делать те вещи, которые делаешь.

Он указал на разбитый хрустальный бокал, его сверкающие осколки, сейчас находящиеся под кожаными ботинками Бабы, отражали красный свет.

– Например, ты же можешь починить его прямо сейчас? Своей, ээ, магией, я хочу сказать.

Черт, он едва мог заставить себя произнести это, как он интересно сможет работать с тем, кто её действительно использует?

Баба пожала плечами, бросая на него холодный взгляд из-под полуопущенных чернильных ресниц.

– Конечно. Если бы захотела потратить энергию чтобы собрать все эти маленькие кусочки и соединить их снова. Но я ведьма практичная. Я, скорее всего, войду в дом и возьму другой чертов бокал.

Она отвернулась от него и прошествовала внутрь, ее каблуки стучали по металлическим ступеням с зубодробительной силой.

Чудо-Юдо вздохнул.

– Ну, ты всё-таки это сделал. Дремучий человеческий идиот. А мне, знаешь ли, приходиться жить с этой женщиной.

Он осторожно поднял полупустую бутылку с вином, зажав ее между острыми зубами, и последовал за ней в трейлер.

Лиам полсекунды обдумывал свои возможности: поджав хвост вернуться домой или попытаться объяснить, что он имел в виду и исправить тот вред, который нанес. Затем он поднял остатки своего пива и вошел в Эйрстрим, надеясь, что его не долбанут молнией или не превратят во что-то скользкое и противное. В любом случае, ему было гораздо комфортнее вести этот разговор с Бабой при ярком свете в Эйрстриме, чем снаружи в темноте.

– Ты все еще тут? – спросила Баба, не оборачиваясь, когда дверь за ним закрылась.

Она вытащила простую, потускневшую медную кружку из буфета, очевидно не захотев рисковать еще одной изысканной вещью.

– Я думала, мы закончили.

Сердце Лиама, которое, он был уверен, больше не функционирует, пропустило удар при мысли, что он навсегда закончит с Бабой. Ну нет, черта с два! В любом случае не сейчас.

Он сел на диван и спокойно сказал:

– Я этого не говорил. Все что я сказал, в своей обычной неудачной манере, что я простой окружной шериф. Мне приходилось видеть несколько необычных вещей за свою карьеру, но ничего такого, что приготовило бы меня к тем странностям, с которыми я сталкиваюсь с тех пор как встретил тебя. Я никогда не встречал кого-то, кто может выглядеть как маленькая старушка, не используя маскировку, или кто живет с говорящей собакой, которая на самом деле дракон. Ну и как я должен к этому привыкнуть?

Последняя фраза прозвучала более гневно и раздраженно, чем он хотел. Но по крайней мере Баба сжалилась над ним и села рядом, держа в руках медную кружку с зелеными разводами. Чудо-Юдо разжал пасть и выпустил бутылку вина, закатив глаза, хлопнулся на пол, а огромную морду положил на передние лапы; большой, мохнатый арбитр. Или может ему просто не терпелось развлечься.

– Полагаю, это было неразумно с моей стороны, ожидать от тебя этого, – сказала она немного задумчиво. – Но у меня нет волшебной палочки, которой я могла бы взмахнуть и заставить тебя думать, что я не такая странная.

Лиам почувствовал как уголки его губ поползли вверх.

– Ты, по большей части, странная совершенно прекрасным образом, – сказал он.

“Это облако смоляных волос, например, или эти удивительные янтарные глаза. Или как ты можешь задать жару, когда это и правда необходимо.”

– Просто, ну, у тебя столько секретов, которыми ты не можешь или не хочешь делиться, и способностей, которые я не понимаю.

Баба сделала глоток вина, на ее хмуром лице было задумчивое выражение.

– Наверно кое-что я могу тебе объяснить, но предупреждаю тебя, это довольно длинная история. И…запутанная.

Лиам положил руку на спинку дивана, подавляя позыв пропустить блестящие пряди цвета воронова крыла, находящиеся в нескольких дюймах от него, сквозь пальцы.

– У меня вся ночь впереди, – сказал он, салютуя ей пивом. – И я люблю хорошие истории.

– Я не уверена, что она будет вся так хороша, – сказала она серьезно. – Но она моя.

Она с минуту посидела молча, пытаясь определиться с чего же начать.

– Баба Яга – это скорее название должности, чем что-либо еще, – сказала она наконец. – Это освященная веками должность, которая зародилась в России и окружавших ее славянских странах, и постепенно распространилась по всему миру. Однако нас не слишком много, ведь эта работа требует всецелой преданности, также как и способности к магии, поэтому не так просто для каждой Бабы Яги найти себе ученицу, которую можно натренировать себе на замену.

– Также, – вклинился Чудо-Юдо, – все Бабы, как правило, ведут очень замкнутый образ жизни, и большинство из них не хотят, чтобы маленький ребенок путался под ногами и создавал беспорядок, – это прозвучало явно как чья-то цитата. – И поэтому некоторые из них откладывают это намного дольше чем должны бы.

– Маленький ребенок?

– Большинство Баб считают, что лучше начать тренировать как можно раньше, когда разум и дух наиболее пластичны, – пояснила Баба. – Моя Баба нашла меня в приюте, когда мне было около пяти. Меня подбросили, поэтому никто на самом деле не знал мой точный возраст. Но Баба, наверно, почувствовала что-то особенное во мне, некий потенциал для овладения некой силой, которая необходима в нашей работе, и взяла меня к себе.

Лиам был потрясен, хоть и пытался не показывать это. “Кто берет пятилетнего ребенка жить в лесу и тренирует ее, чтобы та стала ведьмой?”

Очевидно, он не особо преуспел в этом, так как Баба ему криво усмехнулась.

– Ты должен понимать, Лиам, русские приюты того времени были очень жестокими заведениями, где безжалостность и пренебрежение были обычным делом. Дети были одеты, имели крышу над головой и накормлены, хоть и скудно, но с другой стороны, практически никому до них не было дела. Это было очень давно, но я до сих пор помню, как я тряслась от холода, и не было ничего кроме грязно-серого одеяла, чтобы согреть меня, а еще меня постоянно будил если не пустой желудок, то пронизывающий холод.

Улыбка сползла как тень во время бури.

– Баба, по крайней мере, хорошо меня кормила, и делала все, чтобы мне было тепло и сухо. Только не в тех случаях, когда мы бродили по лесам и полям во время дождя и снега, что случалось частенько.

Она пожала плечами, и прядь волос, черная как ночь, скользнула по его руке, напоминая шелк.

– Она хотя бы была добра к тебе? – спросил Лиам, представляя маленького одинокого ребенка, устало бредущего за старухой, похожей на ту, что он встретил накануне, она с трудом несла огромную корзину, почти с нее ростом, которая была наполнена покрытыми грязью травами и грибами неопределённого вида.

Баба снова пожала плечами.

– Добрый, жестокий, я сомневаюсь, что она понимала разницу. Бабы живут долго, а моя дождалась почти конца своей жизни, чтобы взять воспитанницу. К тому времени она уже не очень разбиралась в человеческих эмоциях, как в выражении их, так и в их понимании. Она хорошо меня учила и обеспечивала безопасность; любовь никогда не входила в это уравнение. А проведя начало своей жизни в приюте, я немного знала о ней, чтобы ее ожидать.

Глоток вина скрыл некий спазм от эмоции, которую она очень надеялась, он не увидит – сожаление, быть может, или печаль.

– Я выросла без понимания основных принципов, которые делают человека человеком, – спокойно сказала она. – Знаю, что не особо хорошо лажу с людьми или завожу отношения. Мы часто переезжали, в Бабиной избушке на курьих ножках, мы ехали туда, куда ее призывали, или туда где ей хотелось быть.

Лиам протянул к ней руку и нежно коснулся щеки. Она на мгновение прижалась к ней, прежде чем отдалиться.

– Как для меня, так ты самый настоящий человек, Баба. И ты нравилась местным, пока Майя не начала компанию по твоей дискредитации. Белинде и Ивановым до сих пор нравишься. И только вчера Берти выкинула кого-то из своей закусочной за то, что тот посмел назвать тебя ведьмой в ее присутствии.

Баба посмотрела на него, быстро моргая.

– Правда?

Он кивнул и отдернул руку, как будто нечаянно коснулся солнца.

– Разве тебе не было одиноко, когда ты была ребенком?

– Не особо, – сказала она, садясь ровнее и скидывая ботинки. Чудо-Юдо пригнулся, когда один из них пролетел над его головой. – А-а, так-то лучше.

Лиам улыбнулся. Он находил удовольствие в том факте, что она ненавидит носить обувь, хотя и не мог сказать почему. Просто это было частью ее.

– Я проводила время с Всадниками, когда они приезжали к моей Бабе, и Кощеем, – легкий румянец окрасил на секунду ее щеки. – И, конечно, с Чудо-Юдо.

Лиам приподнял бровь.

– У каждой девочки должна быть собака. Даже если эта собака частично дракон.

Чудо-Юдо кашлянул и выпустил тонкую струйку огня, которая подпалила Лиаму ботинок.

– Мужик, я целиком дракон. Я только выгляжу, как чертов пес. Заруби себе на носу, лады?

– Я стараюсь, – сказал Лиам. – очень стараюсь.

Он посмотрел на Бабу.

– Итак, старая Баба вырастила тебя и научила тебя всему о травах, и м-м-м, всем прочим вещам?

– Магии, да, – она прикусила губу, пытаясь не рассмеяться. – Это не так уж и странно как тебе кажется. Больше похоже на научный предмет, который ты просто не достаточно изучил, чтобы понять.

Это на самом деле имело смысл для него пусть и немного извращенный.

– Ты имеешь в виду как физика? Никогда ее не догонял.

Улыбка наконец достигла ее загадочных глаз, смывая немного грусти из них.

– Я бы не беспокоилась об этом. Все равно большинство из того, что люди знают о физике не правда, – она указала на Чудо-Юдо. – Вся эта болтовня о законе сохранения массы? Каким макаром, дракон с десятифутовым размахом крыла мог стать питбулем, который лишь немного больше обычного? – она фыркнула. – Физика. Ага.

Лиам снова убрал волосы с глаз. Он не был уверен хорошо это или плохо, что он начал понимать Бабу.

– Есть ли что-то еще, что тебе нужно знать? – спросила она. – Я хочу, чтобы у нас больше не было секретов друг от друга. Я хочу, чтобы ты смог доверить мне помогать тебе.

Секреты. Он посмотрел вниз на свои ботинки, на одном из которых сейчас была большая подпалина, и подумал о тех вещах, о которых не рассказал ей. В особенности о Мелиссе. Правда была в том, что он не думал, что сможет когда-нибудь поверить другой женщине после того, через что прошел с Мелиссой. Даже той, из-за которой боролся сам с собой, чтобы не целовать ее каждый раз, когда был в двух шагах от нее. Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать; наградить как-нибудь за ее рассказ, для которого ей явно потребовалось много смелости, своим рассказом о себе.

– Наверное, пирога у тебя нет?

* * *

Баба подавила поднявшееся недовольство. “Она тут рассказывает ему историю своей жизни, а его интересует пирог? Серьезно?”

– Пирог? – сказала она, и искры опасно полетели от кончиков ее пальцев. – Ты сейчас хочешь пирог?

У него хватило наглости улыбнуться ей, и та, едва заметная ямочка промелькнула на щеке.

– Ну, а что, – сказал он практично, как будто ему не светило вот-вот быть поджаренным. – Нам нужно поддерживать наши силы, если мы завтра собираемся быть на выезде, и кто знает, на сколько дней затянется эта слежка за двумя детьми, на которых мы думаем, скорее всего, нацелилась Майя.

О!

– Означает ли это, что ты, в конце концов, решил мне поверить? – спросила она, и искры затухли сами собой.

Лиам вздохнул.

– Это означает, что я осознал, что доверял тебе с самого начала. Я просто позволил своему неприятию идеи волшебства и Иноземья и всему, что с этим связано, встать на пути моего здравого смысла и моих инстинктов.

В конце концов, это ведь на самом деле такая малость, – доверить ей помочь. Только при условии, что ему не придется доверить ей свое сердце.

Он огляделся в поисках места, чтоб поставить пустую бутылку из-под пива, но Баба заставила ее исчезнуть, щелкнув пальцами.

Лиам дернулся.

– Видишь... вот как это! Я никогда к этому не привыкну, – но он улыбался когда говорил это. – Ну, а теперь, как на счет пирога? Мне подойдут и печеньки или какое-нибудь мороженое, если у тебя нет пирога. Мужчины не могут жить только на хот-догах, знаешь ли.

– И собаки тоже, – добавил Чудо-Юдо, пытаясь выглядеть жалостливо. А это довольно сложно проделать для двухсот-фунтового пита, и не важно насколько он мил.

– Ладно, я проверю, – сказала Баба и поднялась, чтобы заглянуть в холодильник. – Ну что ж, пирог есть, – произнесла она, не особо удивляясь. – Но я надеюсь, вы не хотите к нему молока, так как оно у нас кончилось.

Лиам подошел, чтобы посмотреть, и расхохотался, увидев, наверно, несколько дюжин пирогов, стоящих друг на друге.

Чудо-Юдо издал полный отвращения звук.

– Они все с вишней. Ненавижу вишневый пирог.

– Прости, малыш, – сказала Баба, потрепав его по голове, затем слегка подвинула локтем несколько пирогов, чтобы убедиться, что бутылка с Живой и Мертвой водой все еще там.

Она с минуту изучающе разглядывала ее, а затем бросила взгляд на Лиама, который заставил его с тревогой спросить:

– Что?

– Ничего, ничего.

Она не могла ему прямо сказать, что она думала о том, что волшебная вода могла бы продлить его жизнь, и тогда он смог бы прожить ее с ней. Мечтать не вредно! Баба схватила один из пирогов и плюхнула его на стойку, затем вытащила несколько тарелок из Лиможского фарфора и серебряные вилки к ним. (прим. ред. – Лиможский фарфор — фарфоровые изделия произведенные в небольшом городке Лимож, Франция.)

Было слишком рано даже рассматривать такую возможность. Она, наверно, растеряла остатки разума. Просто когда он стоит так близко к ней, она практически ничего не соображает.

– Ну, если все, что есть это только вишневый, – сказал Чудо-Юдо, угрожающе рыча на холодильник из нержавейки, который в ответ показал его отражение в розовой пачке и с крыльями как у феечки, – то я пойду, выйду на свежий воздух и помечу территорию.

Он прошествовал к входной двери, и корчил ей рожи, пока та не начала медленно открываться с жутким скрипом, а затем резко захлопнулась за ним.

Баба проигнорировала это представление уже по выработавшейся привычке, не смотря на то, что на лице Лиама застыло ошеломленное выражение. Она спрятала улыбку за копной черных волос.

– Надеюсь, что ты любишь вишню, – сказала она, отрезая абсолютно равные кусочки и выкладывая их на тарелки. – Видимо, Эйрстрим был в настроении только для вишневого пирога.

Они вернулись на диван и сели рядышком, почти касаясь друг друга коленями. Лиам отправил наколотый на вилку кусочек в рот и издал звук блаженства, который заставил Бабу покрыться мурашками. Она даже не почувствовала вкуса от съеденного кусочка, так как отвлеклась, увидев как он прикрыл глаза, наслаждаясь кисло-сладким привкусом ягод.

– Знаешь, – сказал он, съев почти весь кусок, – я тебе немного завидую.

Баба непонимающе моргнула.

– Ты хочешь волшебный холодильник?

Она проглотила небольшой кусочек сверкающего красного наслаждения, слизывая сок с запачканного пальца.

– Ни за что. Я и так счастлив, имея обычные приборы, например, как мой заурядный тостер. Ты кладешь в него хлеб, получаешь тост; достаточно волшебно для меня.

Она сузила глаза глядя на тостер, который стоял на стойке, он иногда выдавал тосты (хотя не всегда того же вида, что ты положил изначально), но так же была вероятность того, что он выбросит бублик, намазанный маслом круассан или был один памятный случай с пастой Альфредо. “Блин, я чуть не поседела, пока отмыла его.”

– Я поняла твою мысль. Ну, а чему же ты тогда завидуешь?

Лиам обвел рукой Эйрстрим.

– Всему этому. Ты ездишь по стране; никаких корней, никаких привязанностей, постоянно какие-то приключения и знакомства с новыми людьми. Это, наверное, здорово, когда нет людей, которые постоянно тебя дергают, ожидая, что ты решишь все их проблемы за них, которые все о тебе знают, вплоть до того какое белье ты носишь: боксеры или брифы.

Баба изогнула бровь, и немного покраснела.

– Брифы. Но я не об этом.

Она улыбнулась.

– Но ведь именно это тебе здесь и нравится? Это твой дом. А решать проблемы других – твоя работа. Я думала тебе это тоже нравится.

“Она не будет думать о Лиаме, на котором из одежды только пара брифов.” Баба запихнула в рот еще пирога, чтобы хоть как-то отвлечься.

– По большей части да, – он вздохнул. – Когда Клайв Мэттьюс и окружной совет не стоят у меня над душой, а дети не исчезают направо и налево.

Из открытого окна послышалось уханье совы, а тень от крыла, казалось, скользнула по его лицу.

– Но я прожил здесь всю свою жизнь, – продолжил он, и стянул кусочек Бабиного пирога, так как свой он уже доел. – За исключением короткого пребывания в армии, когда был молод. Все знают меня, чем я занимаюсь, и думают, что знают, как мне следует жить. Ведь есть определенная свобода в анонимности, может, этому я и завидую.

Баба чем-то поперхнулась, может кусочком вишневой косточки. Или проблеском противоречащей всякому здравому смыслу надежды. В стене, выстроенной вокруг ее сердца, появились трещины, как если бы землетрясение сотрясло весь ее невидимый мир.

– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы просто собраться и уехать? – спросила она, как бы между прочим. – Если они в любом случае собираются тебя уволить через пару недель, то тебя уже ничто не держит, ведь так?

– Одно время, пару лет назад, я серьезно рассматривал идею, чтобы уехать из города, – признал он.

Из-за сильного удивления у нее вырвалось:

– Правда? Как, что случилось?

Несмотря на текущий разговор, она не могла представить себе Лиама без Данвилла. Или, по правде говоря, Данвилл без него.

Он колебался, смотрел на свои руки, как будто мозоли на них были своего рода картой, которая может провести его через минное поле его воспоминаний.

– У меня был ребенок, – произнес он медленно и тихо. – Маленькая девочка. Она умерла. СВДС – знаешь, Синдром внезапной детской смерти. Это было … ужасно. Вот она живая, улыбается, сучит маленькими ножками и хватается за мой палец своими сильными маленькими ручками. И вдруг ее нет. Умерла в колыбельке. Меня даже дома не было, когда это случилось; был на вызове поздно ночью, пытаясь удержать какого-то пьяного засранца, чтобы он не разнес весь бар. (прим. пер. – внезапная смерть от остановки дыхания внешне здорового младенца или ребенка, при которой вскрытие не позволяет установить причину летального исхода. Иногда СВДС называют «смертью в колыбели», поскольку ей могут не предшествовать никакие признаки, часто ребёнок умирает во сне.)

На его лице было столько печали. В груди у Бабы все сжалось от боли.

– Это уничтожило мой брак. И если быть честным, то почти уничтожило меня. Жалость – это было худшее. Все знали, и все сочувствовали, очень. И некоторое время, как раз в этот период, я думал о том, чтобы уехать, – он пожал плечами. – Единственное, благодаря чему я оставался в здравом уме, – это работа и люди, нуждающиеся во мне, именно они заставляли меня вставать каждое утро с постели. И поэтому я остался.

Баба осознала, что в какой-то момент его мучительного повествования, она взяла его за руки, или он взял ее. Нигде не было видно ни тарелок, ни вилок, хотя она и не помнила, как убирала их.

– Это чудовищно, – сказала она. – Не могу себе представить, каково это – потерять ребенка. Не удивительно, что тебя так сильно беспокоит, когда другие теряют своих.

Он поморщился, и она сильнее сжала его руки. Было так приятно их ощущать под своими пальцами: сильные, умелые, большие, но без неуклюжести. Она могла представить себе, как они чинят забор или бережно держат спасенного котенка. Или делают другие вещи, которые ей понравились бы гораздо больше.

– Время идет. Ты постепенно привыкаешь, – сказал он, садясь ровнее и убирая руки, чтобы он мог провести ими сквозь слишком отросшие волосы, убрав их с лица, и это явно начало становиться привычкой.

Она засунула свои руки под мышки, неожиданно почувствовав холод, затем отодвинулась от него и поджала ноги под себя.

– И все же, я понимаю, почему тебе хотелось сбежать, куда-то, где нет воспоминаний. И начать все заново.

Она уставилась на стену на другом конце комнаты, как если бы тамошний узор на обоях, вдруг стал более завораживающим, чем обычно, а нежно-розовый муаровый шелк хранил в себе все секреты вселенной, если только смотреть на него достаточно долго и при правильном свете.

– Знаешь, а ведь ты мог бы поехать с нами. Немного попутешествовать по стране со мной и Чудо-Юдо.

Лиам издал звук, словно из него выбили весь воздух; от удивления или удовольствия или тревоги, она не могла сказать наверняка.

– Как ты и сказал в тот первый день, почти каждый предмет мебели в Эйрстриме трансформируется в спальное место, – она обвела рукой, с небрежной легкостью, которую на самом деле не чувствовала. – Ну, а если бы ты собирался остаться с нами подольше, я бы даже могла создать для тебя дополнительную комнату. Уверена, что Чудо-Юдо понравилось бы вести беседы с кем-то помимо меня, – она пожала плечами. – Это могло бы быть весело.

Лиам снова нежно провел своей большой рукой по ее щеке, продолжив движение, он пригладил облако ее волос цвета воронова крыла, и этот жест был на удивление эротичным в своей простоте. На мгновение она решила, что он ее сейчас поцелует.

– Да, должно быть забавно, – сказал он, и в его голосе прозвучала нотка, похожая на сожаление. Но, возможно, это было только то, что она хотела услышать. – Звучит заманчиво. Но я не могу никуда ехать пока не верну этих детей домой, где они и должны быть, так или иначе я собираюсь заняться этим делом официально или нет. И несмотря на то, что этот город иногда сводит меня с ума, я думаю здесь мое место.

Баба натянула улыбку.

– Я так и думала. Это была просто дурацкая мысль. Я так долго прожила одна, сомневаюсь, что смогу выдержать кого-то еще рядом с собой, да еще и каждый день.

– Ты имеешь в виду, кого-то кто не линяет белой шерстью и не выдыхает огонь, – Лиам улыбнулся в ответ.

– Точно.

На мгновение он заглянул ей в глаза, а затем спросил неуверенно:

– Бабы когда-нибудь обустраиваются на одном месте? Перестают путешествовать и оседают?

Она фыркнула.

– Не совсем. Раньше, на Родине, когда нас было больше и на меньшей территории, у каждой Бабы был свой участок, за которым она присматривала. Ее избушка перемещалась внутри определенной границы, но никогда не заходила далеко, чтобы люди могли найти ее, если им это было очень нужно.

– Здесь же, – и она обвела рукой, обозначая всю страну, а не только трейлер, в котором они находились, – нас очень мало, и как правило мы отправляемся туда, где мы нужны.

– Разве это не затрудняет твою преподавательскую деятельность? – спросил Лиам. – Или это тоже часть обмана?

– Ха. Это больше прикрытие, хотя я и преподаю каждый раз, когда выпадает такая возможность. На самом деле мне это нравиться. Но я почти всегда в формальном отпуске; путешествую, исследую, собираю образцы.

Она указала на множество баночек и бутылочек и пучки всяких трав, рассованных по углам и в ящичках, подвешенных на чугунных крюках на стенах.

– На все Штаты только три Бабы, и поэтому мы едем туда, куда нас призовут. Вот так я и оказалась здесь.

– Да Боже ж мой! – воскликнул Лиам пораженно. – Неужели не будет более эффективно разделить страну на три части, и одна из вас возьмет на себя восточную часть, вторая – середину и третья – запад?

– Полагаю, что да, – сказала Баба, хмуря брови. – Никто и никогда не предлагал этого прежде. А на данный момент, двое из нас базируются в Калифорнии, и поэтому я не знаю, как мы решим, кто за какую территорию будет отвечать. – Она небрежно подернула плечом. – Кроме того, к чему беспокоиться? Все и так хорошо работает.

– Ну не знаю, – Лиам, подражая ей, ответил небрежным тоном как она ранее. – Я просто подумал, что, может, однажды ты захочешь где-то обосноваться. Разве Бабы так никогда не делают?

– Некоторые делают, – сказала она, подумав. – Обычно, когда тренируют следующую Бабу преемницу. Для маленького ребенка слишком тяжело вот так постоянно переезжать. И тогда другим Бабам приходиться брать на себя вызовы, которые пришли из далека. Честно, я никогда особо об этом не задумывалась. Всегда казалось, что еще не подходящее время.

Его ореховые глаза смотрели прямо в ее с минуту.

– Есть ли что-то, что может заставить тебя подумать об этом?

Каким-то образом ее руки опять встретились с его. Ее сердце так сильно билось в груди, как будто запертая птичка, пытающаяся освободиться. Цвет его радужки менялся от голубого к зеленому и затем серому, как океан, обещая приключения абсолютно отличные от тех, в которых ей доводилось бывать за всю ее долгую кочевую жизнь.

Затем он наклонился и поцеловал ее, его сильная рука обхватила ее лицо с удивительной нежностью и губы медленно заскользили по ее. Жар такой силы поднялся с низа живота и затопил всю ее, что, казалось, она очутилась в жерле вулкана, и раскаленная лава желания и страсти восстали в ней подобно всеразрушающей силе природы.

Она с энтузиазмом откликнулась на его поцелуй, почти рыча от радости, что, наконец, ощущает его в своих руках, может почувствовать как он улыбается под ее губами.

– Боже, я хочу тебя, – сказал он, отрываясь от нее и глядя потемневшими глазами. – Думаю, я хотел тебя с того первого дня, как увидел, ты стояла возле мотоцикла, вся в коже и твои удивительные волосы просто парили над плечами.