Текст книги "Обещаю, больно не будет (СИ)"

Автор книги: Даша Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я изнутри трескаюсь и, кажется, распадаюсь на куски. Бариста так не кстати приносит за наш столик заказ Истоминой. Что-то спрашивает у этой профурсетки, а она с лучезарной улыбкой ему отвечает. Глазки блестят. Правильная, начитанная, без молодёжного словесного поноса речь, льётся рекой.

Бариста откровенно лепит на Истомину свой глаз.

Я бы и сам запал, если бы не знал наверняка сколько в ней гнили.

Снова остаёмся одни, и я наконец-то отвисаю. Надеваю на лицо маску не обременённой невзгодами личности и выдаю напоследок:

– Бывай.

– Ага, – даже не поднимает на меня глаза, полностью посвящая своё внимание телефону. С кем-то переписывается.

Раздражение вспыхивает во мне как стог сухого сена, но я заливаю его мегатоннами ледяной воды. Всё! Я чёртов айсберг и мне посрать на эту девку.

Уходим на закат!

Встаю из-за стола под звон колокольчика, который извещает персонал о новом посетителе. Истомина заметно дёргается, поворачивается и мы, кажется, вместе смотрим на ту, кто поспешно вышагивает в нашу сторону на высоченных шпильках с неизменной алой помадой на губах.

За рёбрами вспыхивает иррациональное и в высшей степени нелепое желание заслонить от этой змеи Истомину, но я вовремя одёргиваю себя. А через пару секунд вновь выпадаю в ошибку.

Какого...?

– А вот и я, – щебечет Максимовская и почти переходит на бег, кидается к Истоминой, и они обнимаются (обнимаются, Карл!), словно закадычные подруги.

Последняя стреляет в меня убийственным взглядом и Марта наконец-то замечает, что я – это я, а не тупой горшок с фикусом.

– Это что за хрень? – морщится она.

– Сбой в матрице, – пожимает плечами Истомина, и я наконец-то прихожу в себя, соглашаясь с ней по всем фронтам.

Не прощаюсь, просто отряхиваюсь, словно бы по мне бегают мерзкие кусачие пауки. Ухожу, обещая самому себе, что прямиком отправлюсь к Аммо.

А затем выбью ему к чертям собачьим парочку передних зубов.

Засранец недоделанный!

Кофейню приказываю себе покинуть максимально неторопливо, чтобы никто не подумал, что во мне детонируют атомные бомбы. Вальяжно вышагиваю, пересекаю улицу и оскаливаюсь, видя, как некогда лучший друг расселся на лавке у моей тачки, со вкусом накачивая свой организм смолами.

– Думаешь это смешно? – равняюсь я с ним и распинаю его взглядом.

– Думаю, что я чёртов Робин Гуд, – подмигивает он мне.

– В жопу засунь себе свои игры, Аммо.

– Скажи, что не мечтал об этом все эти годы, – указывает он в сторону кофейни, где я оставил Истомину.

– Да мне насрать на эту тёлку! Ясно тебе?

– Да не вопрос, – поднимает он руки вверх и улыбается как маньяк на выгуле.

– Хоть ещё раз её натяни во все щели. Плевать! – отворачиваюсь я и пытаюсь дышать носом, чтобы словить пресловутый дзен.

Не ловится. Фак!

– Трус, – пожимает плечами и рубит Аммо, делая особенно глубокую затяжку.

– Зубы лишние?

– Правда глаза колет?

– Да пошёл ты! – фактически выплёвываю я слова. – В пекло твои споры. В пекло тебя, Раф. Я в это дерьмо снова не полезу, только отмылся.

– Ок, Бас, я понял. Вообще, не проблема. Но фотки голенькие я твои в сеть все же солью – чисто поржать. Уж не обессудь.

– Смотри не порвись от радости, – оскаливаюсь я и решительно направляюсь к тачке.

Прыгаю за руль и стискиваю оплётку с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и кожа треснет под моими ладонями.

– Жду тебя вечером, дружище, – орёт Аммо с лавки, и в зеркале заднего вида я замечаю, как сановито улыбается Рафаэль, потирая указательным пальцем под нижней губой.

Показываю ему неприличный жест. Он ржёт. Я втапливаю педаль газа в пол и покидаю парковку.

В жопу это всё!

День спущен в унитаз. Ничего не хочется больше. Ни пить. Ни есть. Ни жить. Уродливое, покрытое язвами и гнойниками прошлое навалилось на меня и вновь придушило до мушек перед глазами. Всколыхнуло мутный ил в душе, обнажая безобразные шрамы. Вспороло и обсыпало солью старые сердечные раны.

Бесит!

Дома как тигр в клетке. И нигде нет покоя. Пытаюсь работать, но взбитые до кровавой каши мозги отказываются систематизировать информацию. Я ментально слеп и глух. И перед глазами как на репите встреча с НЕЙ.

А-а-а!!!

Сколько я смотрел на неё? Три минуты? Пять? Почему её образ, слово клеймо, прикипел к подкорке сознания? Долбаная желчь! Противная до отвращения...

Ненужная. Опостылевшая. Обрыдлая. Мне ничего из всего этого было не надо. Я отряхнулся и пошёл дальше. Давно!

К вечеру перевариваю всё, что было и что есть сейчас. Немного торможу себя и меня более не ведёт на поворотах. Минут сорок тупо пялюсь в стену прямо перед собой, а потом позволяю себе одним глазом заглянуть в прошлое, замурованное под каменной плитой.

Я открываю телефон и проваливаюсь в архив, где в папке, которую я не трогал вот уже три с половиной года, лежат несколько фотографий.

Грязных. Мерзких. Гадких.

Открываю и медленно просматриваю каждую. Подмечаю глазами все нюансы и штрихи: задранную юбку, расстёгнутую блузку, разведённые в стороны бёдра.

Как красиво она меня предавала...с моим же лучшим другом.

Я мог бы дать ей все, что у меня есть. Но эта дрянь предпочла продать нас за пачку бабла.

Блокирую телефон и прикрываю глаза. Медленно выдыхаю из лёгких раскалённый воздух. И всё для себя решаю. Я себе должен. И своей гордости.

Встаю с дивана и иду в гардеробную. Поспешно одеваюсь и, прихватив из бара бутылку односолодового виски, покидаю квартиру. Сажусь за руль и открываю переписку с Аммо.

Улыбаюсь. Грёбаный паук – он уже отправил мне свой адрес. Вбиваю координаты в навигатор и ускоряюсь. Через двадцать минут на месте. Извергающийся вулкан потух – теперь я лишь безмолвная вершина, которая взирает на всех свысока.

Паркуюсь, прохожу в дом и поднимаюсь на нужный этаж.

Аммо открывает мне в одних лишь шортах. Весь расписной, как Сикстинская капелла. Улыбается, прикусывая пирсинг в языке, привалившись плечом к дверному косяку.

– Передумал?

– Угу, – киваю я.

– И какой план?

– Поиграем. Обещаю, больно не будет.

– Лжец, – ржёт Аммо.

Усмехаюсь.

– Да. Будет хуже...

Ярослав

– Сестра тоже в Краснодаре? – прохожу я в огромную студию Аммо.

Почему-то я так и думал, что он окопается в чём-то подобном. Типичный американский лофт: бетонные стены, выкрашенные в угольно-чёрные и серые тона, старый кирпич, горелые и грубо обработанные балки на потолке, панорамные окна без каких-либо штор. Одна стена отдана под громадный книжный шкаф до самого потолка, который не меньше пяти метров в высоту от пола. Металлическая винтовая лестница ведёт на второй ярус, где, очевидно, расположено спальное место.

Зато мебель исключительно светлых оттенков: два просторных дивана и чертовски удобное полулежащее велюровое кресло, стоящее у огромного биокамина. Там я и устраиваюсь, вытягивая ноги на выдвижной оттоманке.

– Нет, Адриана укатила в Москву, поступила в ГИТИС. Решила стать актрисой, – ответил Рафаэль, откупоривая бутылку виски и разливая содержимое по роксам, куда предварительно положил по несколько кусочков льда.

– Роза Львовна уже вычеркнула её из завещания? – спросил я, имея в виду мать Аммо.

– Этого не скажу, но скандал был грандиозный, – парень принялся рыскать по холодильнику и кухонным шкафчикам, в поисках сыра, хамона и орехов.

– Дайка угадаю: Адриана укатила покорять столицу без материнского благословения, денег и любимых платьев?

– М-м, нет, – отрицательно покачал головой Аммо высвеченной шевелюрой, – она выскочила за своего Костика и на прощание прописала матери средний палец, мол «на – выкуси». До сих пор не общаются, хотя активно выспрашивают о себе через меня. Короче, еще одно доказательство, что бабы – дуры.

– Да уж. А какой была хорошей девочкой, – хмыкнул я, вспоминая сестру-близнеца Рафаэля. Она была красавицей и имела самый заразительный на свете смех.

– Никогда этого не было, – наконец-то закончил возиться на кухне Аммо и принёс в зону гостиной выпивку с закусками, – иначе бы она училась вместе с нами в гимназии.

– И разнесла бы её в пух и прах.

– Вот именно.

– Бедный Костик, – поднял я рокс, и мы дружно чокнулись.

Затем с минуту пили, каждый думая о своём, но мои мысли были слишком деструктивными, чтобы пока давать им свободу, а потому я снова переключился на Аммо.

– Так ты поэтому никого не пускал к себе в последний год? Боялся, за свою неугомонную сестру?

Раф заметно замялся и отвёл глаза. Он делал так всегда, когда раздумывал над тем, чтобы наврать с три короба.

– Серяк был в неё влюблён как мартовский кот в валерианку, – вспомнил я нашего школьного товарища.

– Я знаю.

– Так поэтому? – продолжал я пытать друга.

– Нет, – дёрнул плечом Рафаэль и натянуто улыбнулся, – мать ненавидела, когда мы устраивали в доме срач. Она за один только десятый класс трижды меняла в гостиной диван. И это уж я молчу про матрас в гостевой спальне.

А я смотрю на него и понимаю – врёт.

– Ну ясно всё с тобой, – поджал я губы.

– Ну что мы всё обо мне, да обо мне, – деланно весело хлопнул себя по коленям Раф, а затем поиграл бровями, вытягивая губы трубочкой. – Как тебе Истома, версия два-ноль?

– А тебе? – медленно облизнулся я и вольготно развалился в кресле, давая понять, что тема для меня малоинтересная. И да, я тоже врал.

– Ах, ты же не знаешь, – почесал указательным пальцем кончик носа Аммо, – наша Вероничка всё-таки свинтила.

Удар в грудь. Не так больно, как тогда, три с половиной года назад, но тоже ощутимо. Но чему я удивляюсь, собственно?

– Куда?

– Да хрен её знает. Но она, так же, как и ты, в гимназию уже не вернулась.

– А квартира её? Только не ври, что не наводил справки.

– Она долго стояла пустая, ближе к лету выставили на продажу, и почти сразу в расход.

– Лёгкое бабло быстро заканчивается, – процедил я, а Аммо в ответ на мои слова лишь долго, прищурившись, смотрел на меня, затем залпом замахнул остатки виски в своём бокале и начислил ещё.

– Всё быстро заканчивается, Бас. Это же грёбаная жизнь.

– Не всё, – почти шёпотом произнёс я, потому что отчётливо понимал, что у меня за рёбрами до сих пор живёт ненависть к Истоминой и бывшему другу, который тоже был с ней.

Наша Вероничка...

От этих его слов мне хотелось со вкусом выкрутить ему все суставы, а потом минимум вечность смотреть на его муки и слушать крики невыносимой боли. И улыбаться.

Говнюк!

– Ну так и вот, – будто бы мы обсуждали прогноз погоды на грядущую неделю, незамутненно продолжил болтать Аммо, – когда я увидел Истомину на первом курсе, то девчонка уже была с апгрейдом в районе талии. Я даже, грешным делом, решил, что она из одной секты любителей бога, переметнулась к солнцеедам.

И ржёт.

– А парни? – осторожно задал я вопрос.

– Так я и не соврал – неприступная скала.

– Папик?

– Возможно, – развел руками Аммо, – но лично я не видел.

Я прикусил нижнюю губу и постарался не реагировать на то чувство явного облегчения от последних слов бывшего лучшего друга. Мне всё равно, пусть бы Истомина хоть половину города через свою постель пропустила.

Вообще плевать!

– Ну ладно. Давай перейдём к главному эпику сегодняшнего дня.

– Максимовской?

– Именно.

– Прости, что не предупредил.

– Я бы тебе и не поверил, если бы сам лично не увидел, как они обнимаются, будто реально стали лучшими подругами.

– Я тебе больше скажу: они живут вместе.

– Да ладно? – форменно выпучил я глаза.

– Вот уже три года, между прочим.

– Так, погоди. А это не твой ход королевой?

– Три года, Бас!

– Ну да...

На этом самом месте я и понял, что дальнейшее обсуждение Истоминой просто не вывезу. Меня и так внутренне нервно колошматило. И где-то глубоко горело странное и совершенно иррациональное предвкушение.

Наконец-то!

Я нашёл повод, чтобы добраться до этой дряни. Ведь сколько раз за эти годы я хотел всё бросить и найти её, а потом трясти до одурения и требовать сказать мне, почему она так поступила. И чего же ей не хватило? Чего я ей недодал?

А потом меня отпускало. Ибо я знал ответ на свой вопрос – бабки. Сраные зелёные бумажки, которые Истомина взяла у моего деда в обмен на свой отъезд из города и безоговорочную точку в нашей с ней истории.

Святая простота...

Больше мы не касались этой грязной темы. Просто пили. Вспоминали школу. Плавание, которое оба забросили. Я чуть приоткрыл завесу своей жизни, Аммо своей.

– Так ты всё ещё одинокий волк? – пьяно растягивая слова, спросил я.

– Ага.

– А что так?

– А у меня нет сердца, Бас. Что-то болтается между ног, вот им и пользуюсь.

– Дегенерат, – заржал я.

– Лапушка, – растянул лыбу Аммо и поплёлся до кухонной вытяжки, где прикурил сигарету и глубоко затянулся, прикрывая от наслаждения глаза. Меня же всего перекосило, ибо я не понимал этого сомнительного удовольствия.

Мы ещё перекинулись парой ничего не значащих фраз, а потом Аммо ушёл в туалет, а я принялся без дела слоняться по гостиной, разглядывая странные картины, висящие на стенах и статуэтки, стоящие у камина. Пока не увидел уголок альбома, выглядывающего из-под диванной подушки.

Открыл первый лист и сразу же узнал её. Кукла: брови вразлёт, огромные глазищи, губы бантиком, лицо сердечком. На некоторых листах она была изображена в балетной пачке: хрупкая и невесомая. На некоторых: полуобнажённая, вытянувшаяся на кровати. А на некоторых: со слезами на глазах.

И на каждой странице лишь одна буква «А».

Я не знал, кто она.

Но я точно понимал – эта ЕГО боль. И мне теперь было жизненно необходимо на нее надавить. Разодрать. И посыпать солью.

За спиной щёлкнула завёртка замка, и я поспешно убрал альбом обратно под подушку.

– Так что, когда начинаешь охоту, Басов-террорист?

– Завтра.

– Правильно! Нечего откладывать дело в долгий ящик, – Аммо икнул и поплёлся ко мне, заваливаясь на диван. – И с чего начнёшь?

– Пока со стандарта. Посмотрим, действительно ли наша Вероничка – неприступная скала.

– Ставки будем делать?

– М-м, нет...

– А я буду, – рассмеялся Аммо, и я вслед за ним.

Глава 14 – Полетели

Ярослав

Вышагиваю между бесконечных рядов с цветами и не понимаю, что нужно выбрать. Розами по лицу не очень-то хочется получать. Там шипы, а Истомина не упустит такого фееричного шанса проехаться по моей физиономии.

Ромашки? Слишком просто.

Хризантемы? Банально.

Тюльпаны? Не солидно.

Пионы? Пионы нормально. И по морде, если что, ими получать не больно будет.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – уже во второй раз сунулась ко мне консультант салона.

– Можете, – кивнул я, – мне нужен большой букет.

– Насколько большой?

– Из разряда «прости меня, дурака».

– Ах, всё понятно, – улыбнулась женщина неопределённого возраста и понимающе покачала головой, – тогда розы предлагать не буду. А вот на пионы вы правильно смотрите: нежные, невинные, ранимые. Они заставят вашу девушку простить вам всё на свете.

– Я бы не был так в этом уверен, – скривился я, чувствуя, как по позвоночнику прокатилась неприятная электрическая волна. Мне было чуждо даже краем сознания лепить себя рядом с Истоминой, а уж в устах другого человека статус моей девушки в её роли и вовсе звучал, как нечто за гранью реальности.

– Сколько штук возьмём? Они достаточно объёмные, хорошо будут и двадцать пять смотреться.

– Давайте сотню, – рублю я.

– Без проблем, конечно, но ваша девушка такой букет элементарно не подымет.

– Может оно и к лучшему, – произнёс я задумчиво, потирая подбородок с трёхдневной щетиной. – Ладно, а какой поднимет?

– Пятьдесят пять поднимет.

– Ладно, пусть будет пятьдесят пять. Вот эти белоснежные, пожалуйста, – и я ткнул в те пионы, которые, по моему мнению, вызывали большее доверие к тому, что дело выгорит.

Конечно, прямо так сразу я не рассчитывал сразить Истомину наповал. Но я точно был уверен, что она клюнет на мои бабки. Люди не меняются, а горбатых исправляет лишь могила. Так и с этой звездой – учует, что пахнет шуршащей зеленью и сразу приоритеты начнут менять полюса с северного на южный. И гнев сменит милость. У продажных баб с математикой проблем никогда не бывает.

Осталось только запилить удобоваримое оправдание, чего это я такой красивый вновь на её жизненном пути нарисовался, ну и достоверно навалить в её уши сладчайшей ванили: всё ещё люблю, куплю и полетели.

Я заставлю эту самку человека поверить в то, что счастье может быть возможно. Что будущее, разукрашенное яркими красками, уже маячит на горизонте. А дальше, когда она будет меньше всего этого ожидать, я заставлю её пройти по той дороге, по которой прополз сам. А затем наконец-то поставлю сраную галочку в этой жизненной драме.

И навсегда выкину её псевдоневинный образ из головы.

Переключусь.

И вновь вспомню, как это – дышать полными лёгкими.

Пока мне упаковывали в плёнки и ленты пионы, я сверялся с расписанием пар у Истоминой. Сегодня занятие у неё начинались во вторую смену, что было мне на руку и я тут же, вооружившись белоснежным веником, взял курс на её институт.

По пути что-то глумливо писал Аммо, я что-то отвечал ему, особо не вдумываясь в слова. Обычный мужской, ничего не значащий трёп, в котором мне откровенно желали провалиться по всем фронтам. И пока я внешне спокойно крутил руль, внутри у меня всё бурлило, грозясь прорваться наружу кипучей лавой.

Потому что за рёбрами всё зудело от нетерпения закрыть поскорее для себя этот гештальт. Но в то же время мне хотелось смаковать этот реванш бесконечно долго. Смотреть в её глаза, видеть в них надежду, а затем хладнокровно расстрелять всё в упор.

Что, не понравилось?

Разве тебе больно, милая?

Плевать!

К месту назначения прибываю в самое подходящее время. Паркуюсь максимально выгодно, чтобы как можно большее количество девчонок увидели мою тачку, дабы их завистливые взгляды прикормили эго Истоминой. Вот он я – только для тебя. Явился, не запылился.

И цветочки на перевес.

Глушу движок на своём Ровере и покидаю, охлаждённый кондиционером, салон. Ступаю в сентябрьский зной и кладу букет на капот так, чтобы всем было видно и Истоминой в частности – я настроен предельно решительно.

А она уже тут как тут.

Идёт в компании, очевидно, своих одногруппниц. И на моё счастье, без Максимовской. Щебечет заливисто. Затем группка ненадолго замирает, и все они что-то рассматривают в телефоне. Громко смеются, кто-то даже держится за живот, и только Снежная Королева самодовольно улыбается, сложив руки на груди.

Я позволяю себе полюбоваться ей с минуту. Сегодня она выглядит ещё шикарнее, чем в нашу первую встречу: на ней короткие шорты тёмно-синего цвета на подтяжках, голубая рубашка с подвёрнутыми до локтя рукавами и лоферы на толстой подошве. Густые, блестящие волосы развеваются на ветру, а глаза скрыты под солнцезащитными авиаторами, которые она сдвигает на голову.

Прям соска. Стройная. Подтянутая. Знающая себе цену.

И я готов её заплатить.

Видно, что Истомина немного теряет градус своего интереса к разговорам и начинает лениво скользить взглядом по толпе у институтских ступеней. Замечает девчонок, что жарко глядят в мою сторону. И наконец-то врезается в меня своими обалденными серо-зелёными глазищами.

Только она одна умела так смотреть. Будто бы я всё. Будто бы я ничто.

Короткая дуэль наших взглядов заканчивается слишком быстро и ничьей. Истомина просто отводит глаза и слегка приподнимает недоумённо брови. А затем что-то говорит одной из своих подруг, которые уже принялись пялиться в мою сторону.

Им всем было до усрачки интересно, кто я такой и по чью душу явился. Всем, но не ЕЙ.

Истомина лишь коротко кивнула подругам, расправила плечи и поплыла в сторону института, более не оглядываясь на меня. Ей бы в актрисы, она бы всех уделала на красной дорожке.

Жду, пока она начнёт подниматься по ступеням, аппетитно виляя задом. И тогда я набираю полные лёгкие воздуха и кричу так, чтобы не только она, но и все вокруг меня услышали:

– Вероника!

Она вздрагивает, но даже не замедляется. Всё так и движется плавно, будто бы ей на всех плевать с высокой горы.

– Истомина! – и я не сбавляю своего темпа.

Толпа стихает и замирает в ожидании.

А я довольно улыбаюсь, когда вижу, как она всё-таки притормаживает и медленно поворачивается ко мне. Смотрит волком. Губы поджимает. Весь её облик кричит – я убью тебя.

Я же ей транслирую свой посыл – ну давай, попробуй, я только этого и жду!

Кто-то в толпе начинает свистеть и улюлюкать. А это гарпия всё-таки припускает в мою сторону, пока не останавливается в шаге от меня.

– Что за дешёвые понты и подкаты, Басов? – а я от такой прыти тут же проседаю, потому что, чёрт возьми, как-то не был к ней готов в исполнении Истоминой.

Я помнил её другой.

– Мне захотелось подарить тебе цветы. Нельзя?

– Нет.

– Почему?

– Ты издеваешься?

– Признавать ошибки никогда не поздно, знаешь ли.

– П-ф-ф, – психует, но тут же берёт себя в руки, и эта новая Вероника почему-то пугает меня, – ладно, я подыграю и заодно сэкономлю наше время. Что тебе нужно от меня на этот раз?

Какая умненькая и сообразительная гадина. Но лучше тебе этого не знать. Не понравится – факт.

– Прощение, – беру я цветы и делаю к ней шаг ближе.

– Мне жаль, – отступает она от меня.

– Что?

– Я под чужие дудки больше не танцую. Да и ты опоздал с извинениями на три с половиной года.

– Вероника...

– Так, стоп! – поднимает она повелительно руку, затыкая меня. – Хватит.

– Возьми их, прошу тебя, – протягиваю я ей охапку пионов, но Истомина только кривится, смотря на белоснежные цветы, а затем поднимает на меня совершенно пустой взгляд.

И рубит:

– Ты просто ничтожество, Басов.

Разворачивается и уходит, оставляя тупо ей смотреть вслед и обтекать от первого, но прогнозируемого провала. Вокруг меня стоит гул, кто-то из парней даже осмеливается подойти ближе и сочувственно похлопать по плечу, но я не реагирую на эти жесты мужской солидарности. Лишь прыгаю в тачку, злой как сам чёрт, закидываю веник на заднее сидение и жму на газ, выруливая с парковки. Но практически тут же торможу, замечая, как Марта Максимовская входит в ту самую кофейню, где мы виделись в прошлый раз.

Секунда на раздумье, а затем я снова глушу двигатель и иду выведывать себе чит-коды.

Любой ценой.

Глава 15 – Ок

Вероника

– Ты как? – Марта садится напротив меня и пристально вглядывается в моё лицо.

– Я худею, – шёпотом выдаю я, чувствуя, как в глубине души до сих пор бесконечно детонируют килотонны взрывчатки, разнося мой привычный и устаканившийся мир в щепки.

– Что он тут делал? – кивает Максимовская в сторону выхода, очевидно, имея в виду Басова.

– Клеил меня, пока глаза не разул, – я совершенно забываю, кем был оплачен мой кофе и делаю несколько жадных глотков из высокого бокала.

– Кобелина! – фыркает Марта и остервенело комкает в руках салфетку.

А мне больше и добавить нечего. Я, давно выпавшая в нерастворимый осадок, просто сижу и в ступоре полирую свой маникюр, пытаясь вытравить образ повзрослевшего Басова из сознания.

Три с половиной года пошли ему на пользу. Он возмужал. Кажется, вытянулся ещё на пару сантиметров и стал массивнее. Но в остальном остался тем же – танком, который прёт к своей цели, не заботясь о тех, кого перемалывают в пыль его смертоносные стальные гусеницы.

– Скажи, мы обе думаем об одном и том же? – нахмурилась Марта, чуть касаясь моих ледяных пальцев.

– Случайности неслучайны, – потянула я. – Да и с чего бы вдруг Басову околачиваться у нашего института, если он уже давно и безнадёжно пустил корни в столице?

– Чёртов паук! Так бы и взяла пинцет, а потом медленно, с чувством и расстановкой принялась бы отрывать его мерзкие маленькие лапки, – зашипела подруга, принимаясь с ненавистью месить десертной ложкой в тарелке ни в чём не повинные пирожные.

– Не растрачивай жизненную энергию на дураков, Марта. Аммо – энергетический вампир. Вот он провернул гадость и с предвкушением теперь ждёт от нас реакции. Ручки потирает.

– А вот и хрен ему! – стукнула кулаком по столу Максимовская, и я ей улыбнулась.

– Настрой верный, подруга. Не будем о мудаках?

– Не будем, – кивнула девушка, и мы тут же сменили тему, переключаясь, то на учёбу, то на приют, то на новый блокбастер, который только-только вышел на больших экранах.

Мы болтали обо всём на свете и более не вспоминали Басова и Аммо. Но если в глазах подруги я выглядела нерушимой скалой, то себя обмануть было сложнее. Внутренне я была подорвана почти так же, как это было три с половиной года назад, когда любимый человек хладнокровно вонзил мне нож в спину.

А затем привёл в квартиру, где в спальне был изображён мой портрет, другую девушку. Ту, что травила меня не один месяц по его же наводке. А потом... Несложно догадаться, что он делал с ней, стоило мне только покинуть их периметр.

Меня трясло.

Не знаю, как отсидела пары. Вообще, непонятно, как смогла внятно разговаривать, отвечать на поставленные вопросы и в принципе добраться домой. А там целый вечер корчить из себя девушку, которой всё по барабану.

Но ночью, когда дверь в мою комнату закрылась, и квартиру поглотила темнота, меня наконец-то прорвало. Нет, я больше не плакала. Но тело колбасило так, что казалось, к утру от меня ничего не останется.

А во снах я с разбегу и со скалы прыгала в лживое, прошитое болью, прошлое. Где была я и он. Где я думала, что есть мы. Где меня заставили поверить, что я нужна. Что важна. Что любима.

Наш маяк. Крики чаек. Полароидные снимки. Гирлянда на стенах. И самые сладкие поцелуи на свете.

Проснулась оттого, что задыхаюсь. Потому что всё было так реально, будто бы я изобрела машину времени и снова перенеслась туда, где была обманчива счастлива. И это было безумно страшное испытание для искалеченной души и ещё слабой нервной системы.

Мне, будто бы завязавшему наркоману, насильно вкололи внутривенно дозу любимого наркотика. И вроде бы умом я понимаю, что он меня убьёт, но в кумаре сна хочется ещё и ещё. Снова на дно. Снова с ним. Снова...

Срываюсь с постели и несусь в душ. Встаю под ледяные капли и жду, когда же отпустит это жуткое наваждение. Ни звука не произношу, просто прокручиваю на репите то, как Басов меня предавал.

Забавы ради...

В этом весь Ярослав. Надо лишь помнить о прошлом и никогда его не забывать.

Но новый день готовит новое испытание для моей психики. На этот раз Басов прикатывает к институту уже вооружённый огромным букетом из белоснежных пионов. Что-то сладко мне вещает на своей пикап-волне. А я смотрю на него и от ярости вижу не красивого парня, а уродливое чудовище.

Потому что ничего не изменилось – он как считал меня конченой дурой, так и считает.

– Ты просто ничтожество, Басов.

В этих словах заключены все оттенки моей боли. Я их пережила. Отплакала. Отскулила. Больше играть в себя я не позволю!

Ухожу с высоко поднятой головой, но внутри настолько всё разболтано, что я не выдерживаю и забиваюсь в ближайший закуток и набираю Марту.

– Ты где?

– Ушла в наше кафе, Ник. Я же говорила, что у меня будет окно, хочу выпить кофе и подготовиться к практике у Мартыновой. А что такое?

– Басов опять нарисовался. И не один, а с трупами цветов.

– Вот же неугомонный. И что хотел?

– Ну а как ты думаешь, Марта?

– Вернись, я всё прощу? – рассмеялась Максимовская.

– Ага. Но ты знаешь, я даже слегка удивилась, что он с ходу не пригласил меня на свидание, – фыркнула я и закатила глаза, – держу пари, он до сих пор думает, что я вся та же Кочка и Вешалка.

– Басов способен думать? Я тебя умоляю? У него самомнение и эгоизм перекрывает это жизненно важное качество.

Я смеюсь. С Мартой мне всегда становится легче.

– Да и что ты волнуешься? Он же тебе не собачий корм подарил, а всего лишь цветы. Так что свидание ему точно не светит. Расслабься, подруга.

– Ты не забыла? – удивилась я, припоминая, как ещё на первом курсе сказала Максимовской, что соглашусь дать шанс тому, кто вместо привычных веников подарит мне упаковку собачьего корма для приюта.

– Да, да...

– Ладно, ты меня успокоила, а теперь я побежала учиться. До встречи вечером!

И отключилась.

Вероника

Но до самого конца учебного дня я ходила по институту и боялась собственной тени, несмотря на то, что Аммо продефилировал мимо трижды, но ни разу даже взглядом меня не удостоил. Я ждала очередной гадости от этих двух пиявок, но ошиблась.

Гадость меня поджидала лишь на следующий день. Зато какая! Забористая. Махровая. Отвратительная!

Стоило мне только выйти из вуза, в компании Марты и ещё нескольких девчонок, как я практически сразу же напоролась взглядом на собственную фамилию. И не где-нибудь, а на рекламных билбордах. И не в единственном экземпляре, а сразу на трёх носителях.

– Клянусь, я убью его! – прошептала я и сжала руки в кулаки, пока кто-то из девчонок охал, кто-то ахал, а кто-то завистливо тянул «какая же ты счастливица, Вероничка!».

Ну точно! Куда орать от счастья?

– Истомина, пошли со мной на свидание, – зачитала вслух содержимое рекламного щита Максимовская и в голос рассмеялась.

– Не смешно, Марта, – огрызнулась я.

– Да ладно тебе, подруга. Басов всегда отличался отменной фантазией. Когда он притащился к тебе всего лишь с букетом цветов, я уж было подумала, что он за эти годы растерял всю хватку, но нет. Всё также продолжает отжигать.

– Поеду-ка я сегодня на метро, – прошипела я.

– Ну прости, – приобняла меня Марта, – я просто стараюсь приободрить тебя.

– Больше так не делай, – пробубнила я, а затем в отчаянии вгляделась в чёртовы рекламные щиты с собственной фамилией, прикидывая, что может потребовать от меня Басов взамен того, чтобы убрать это безобразие.

Хрен ему с маслом, а лучше без! Никогда и ничего у него не попрошу, хоть на лбу пусть себе этот же призыв наколет. Плевать!

Вот только поездка домой тоже не закончилась гладко, а главный поставщик гадостей в моей жизни фонтанировал сегодня как никогда. Да, вычислил, где я живу и караулил меня у подъезда. Вот только в этот раз он поджидал меня не с букетом, а кое с чем позабористее.

Я тут же вопросительно зыркнула на Максимовскую, но та сразу подняла руки в защитном жесте.

– Я ничего ему не говорила. Клянусь нашей дружбой, Ника. Я не знаю, как он пронюхал.

– Марта? – почти зарычала я.

– Да не знаю я! – и подбородок её задрожал, а я увидела, сколько паники плещется в глазах лучшей подруги. Нет, не могла она сказать.

– Ладно, – тут же понизила я градус своего давления, – иди домой, а я пока его тут размотаю.

– Ты уверена?

– Более чем, – кивнула я и смело встретилась через лобовое стекло с самоуверенным шоколадным взглядом своего персонального проклятья.

Марта припарковала автомобиль, ободряюще сжала мою кисть, и мы обе покинули салон. Подруга, с пренебрежением поглядывая на Басова, вошла в дом, а я осталась стоять на месте, привалившись задницей к пассажирской двери.

– Привет, Вероника, – сделал ко мне шаг ближе Ярослав.

– Ну привет, – тяжко вздохнула я и сложила руки на груди, чтобы скрыть то, как они дрожат.